Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 130 страниц)

За окнами что-то загремело, раздались свист и улюлюканье. Шипенье готового

разорваться фейерверка. В комнату повалил дым. Патриция открыла заднюю дверь.

Фейерверк так и не разорвался – его заливали из брандспойта двое. Высокие

серьезные мужчины. Невооруженные, в темной одежде. Один из них обернулся,

посмотрел на меня и белозубо улыбнулся. У него было доброе, умное, спокойное

и решительное лицо. Чем-то похожее на Ойшина.Такое, что я сразу почувствовала, кто он, даже ничего о нем не зная. Мне тоже стало спокойно, словно за каменной стеной.

– Это наши ребята вышли на дежурство. Будут смотреть, что происходит; будут

беречь нас – да и Вас тоже! – всю ночь. И так каждый день.

Есть только одна организация здесь, которая может защитить эту общину…

Беседа продолжалась. Джо вспомнил о том, что рассказывал ему отец, который

работал вместе с протестантами, играл с ними в карты каждый вечер и считал

их своими друзьями. Однажды они пригласили с собой католиков, которые с ними

работали, – якобы в бар. Отец Харри не работал в тот день, и это его спасло:

его католических коллег, последовавших по приглашению, под утро нашли с

перерезанными горлами.

– Возможно, именно после этой истории мне так трудно верить им, – сказал он

мне. – Я не ненавижу этих людей, не собираюсь никуда их выгонять, но мне

трудно им верить. Когда в лицо тебе улыбаются, а за пазухой держат нож. ..Я

думаю, нужно просто время. Время лечит все раны. И, конечно, чтобы англичане

не совали свой нос между нами и не настраивали их против нас.

А я подумала про их дедушку : если даже лоялистский командир

способен влюбиться в католическую девушку и поменять ради нее свой образ

жизни, то у этой страны все-таки есть будущее!

****

Время снова текло – быстро словно в песочных часах. Я и не заметила, как опять подошел Новый год. Мне вовсе ничего не хотелось больше в жизни праздновать. Говорят, что под Новый год можно загадывать желания. А у меня было одно-единственное желание – и притом совершенно невыполнимое. Такое, что не по зубам ни одному Деду-Морозу.

Хочу в Советский Союз!!!

… Тем холодным, туманным вечером я спешила: пересаживалась на дублинский

автобус в пограничном городке Ньюри. Вокруг меня сновали веселые толпы местных жителей с доверху набитыми рождественскими покупками сумками – до Рождества оставалось всего несколько дней. А она стояла на перроне и плакала, и никому до нее не было дела, – молодая африканка с маленьким сынишкой на руках, не по сезону одетая и даже без коляски.

Сначала я подумала, что мне показалось, как она о чем-то просит инспектора на автостанции, а он грубо отвечает ей, отворачивается и уходит: специально, чтобы в этом убедиться, я почти сразу же подошла к нему и спросила его о расписании моего автобуса, и он был сама любезность! Высокий седой протестантский джентльмен, само благообразие и порядочность, почти лорд по внешности.Не может же быть, чтобы человек, который только что был со мной так любезен, нагрубил ей? А если у нее что-то случилось, то почему не помог или хотя бы не спросил, не может ли ей помочь кто-нибудь из нас здесь, на станции? Не могут же люди не помочь женщине с маленьким ребенком, которая явно в какой-то беде? Тем более, что это не была такого сорта женщина,

которые профессионально побираются на вокзалах, как делают здесь многие румынские цыганки.

Таким образом я успокаивала свою совесть, но она все не хотела успокаиваться: сердце даже начало покалывать. И я не выдержала: направилась к ней, потрогала её за плечо и спросила:

– У Вас что-то случилось? Я могу чем.-то помочь?

Она обернула ко мне заплаканное лицо и, давясь слезами, невнятно поведала

мне, что ехала в Белфаст из Дублина и вышла в Ньюри на пять минут на автовокзале потому, что малыш захотел в туалет. Автобус уехал без нее – в нем остались все её вещи, детское питание и коляска. А ей нужно в белфастский аэропорт, в восемь часов на самолет. Она даже не стала ругаться с инспектором (но я сама свидетель: ни один междугородний автобус в Ирландии за все почти пять лет моей жизни здесь в таких случаях не уехал, тем более в Ньюри, где пассажиры обычно выходят по естественным потребностям "en mass"!), она просто в отчаянии спросила его, что делать; спросила, как ей теперь получить назад свои вещи, как не опоздать на самолет, может ли он хотя бы помочь ей найти такси, ведь она совсем не знает города, а он…. И она окончательно

разрыдалась. Малыш тоже заплакал – он замерзал без пальто.

А вокруг нас стояли довольные, как слоники, так занятые своими рождетственскими покупками истинные христиане – из таких, кто принципиально не работает по воскресеньям, осуждает бальные танцы как "разврат" и соблюдает все посты, – и ни у одного из них даже не дрогнуло сердце при виде этих двоих.

Времени на раздумье у меня почти не оставалось: десять минут до моего собственного автобуса, пропустить который я не могла. Хорошо, что нам только вчера дали зарплату! Я подхватила оторопевшую женщину под руку, воскликнув:

– Так бежим же на такси скорей!– и потащила её к ближайшему знакомому мне

таксистскому офису. -Обьясните им здесь свою ситуацию, и куда Вам надо, а я сейчас… – и я спринтом рванула до ближайшего банкомата… Была– не была, как-нибудь дотянем

до следующей получки!

Когда я вернулась, она уже ждала такси, которое, по словам диспетчера, было на подьезде, и слезы на её щеках уже начали подсыхать. Я вложила ей в руку деньги:

– Мне пора убегать, а то я тоже опоздаю на свой автобус.

Только тут африканка поняла, что сама я с ней не еду, и что мне вовсе даже не в ту

сторону. Слезы с новой силой брызнули из её глаз, и она молча расцеловала меня в обе щеки. Я сама едва сдержалась, чтобы не расплакаться: вспомнилось, каково новому человеку в чужой стране, где нет никого из близких. И как ты чувствуешь себя, когда ты совершенно беспомощна и не можешь защитить своего малыша. Знакомы ли такие чувства "истинным христианам"? .

Я помогла этой попавшей в беду женщине вовсе не "в духе Рождества". И все-таки мне интересно, почему это сделала я, советская атеистка, а не кто-нибудь из них?

Совесть благовидного диспетчера-протестанта даже не дрогнула: к тому времени, как я галопом примчалась обратно на автовокзал, он, судя по его виду, уже совершенно забыл про африканскую маму и её замерзающего малыша и довольно мурлыкал себе под нос какой-то рождественский гимн. Увидев, как я запыхалась, он, так ничего и не понявший, мило улыбнулся мне.

– Сектант. Расист, – так же мило улыбаясь ему в ответ, громко сказала я по-русски. Благо что по-русски эти слова звучат так же, как и по-английски, и не понять меня он не мог.

Его и без того длинная физиономия вытянулась еще больше, а я вскочила на ходу в свой дублинский экспресс . Он оказался весьма люксовым: даже с телевизором, по которому шла какая-то детская передача, вроде нашего новогоднего утренника, только вечером. Высокоинтеллектуальные дети истинных христиан весело и азартно соревновались там, кто громче и больше всех раз рыгнет.На телефоне в студию выстроилась целая очередь желающих показать свое умение в этом нелегком деле. Пройдет ещё года два-три – и они будут соревноваться, кто сможет громче всех испортить воздух?

Когда-то в детстве я заливалась горькими слезами, читая грустную сказку Андерсена о бедной девочке, насмерть замерзающей на улице в предрождественскую ночь. Я ужасно злилась на Андерсена: как могут сказки быть такими жестокими? Мне было и невдомек, что сегодняшняя реальность этого "подлинно христианского мира" – штука гораздо более жестокая, чем. старая та его сказка…

Впрочем, я быстро отвлеклась от неприятных мыслей о "высокой культуре" и «человечности " "цивилизованного христианского Запада" : до того ли нам, безбожникам? Я больше волновалась, сумеет ли моя новая знакомая успеть на свой самолет. По моим подсчётам, должна была успеть. Да и фирма такси, которой я её доверила, не была "истинно-христианской"…

Я так надеялась, что она успеет! Это было бы для меня лучшим рождественским подарком.

…Ну, и как же мне не хотеть в Советский Союз, будучи обреченной на жизнь в этом гадюшнике?!

Глава 18. «Почти женатый человек».

«Другой! Нет, никому на свете

Не отдала бы сердца я!

То в высшем суждено совете,

То воля неба: я твоя!»

(А.С. Пушкин «Евгений Онегин»)

«Три вещи не следует терять: Спокойствие, надежду, честь.»

(народная мудрость)

…С Новым годом, Ойшин, мой товарищ! Конечно, товарищ – ведь не мистер же ты, не сэр и не лорд! Nollaig Shona Dhuit agus Ath Bhliain Faoi mhaise dui t! С новым счастьем!

Наши жизни текли параллельно друг другу в совершенно разных мирах – в разных измерениях. Я ходила под стол пешком, я только начинала открывать для себя

мир, удивляясь, почему это мой родной город – не столица нашей страны и всего мира, ведь здесь, у речки, у леса, где хор лягушек каждый год безуспешно соревнуется в мае с одиноким соловьем, среди стольких добрых людей, здесь, где жизнь течет размеренно и неспешно, так хорошо! В то самое время где-то в другом мире ты, на руках у родителей, спасался вместе с ними от лоялистско-юнионистских погромов. Я же само слово "погром", – заимствованное, кстати, в английском из русского, но отнюдь не потерявшее от этого своего местного значения!– узнала только много позже, в школе, на уроках истории.

Твоя жизнь не могла присниться мне даже в страшном сне: мне не снилось ничего страшнее Бабы-Яги да увиденного мельком во "взрослом" французском фильме синелицего Фантомаса. Ты же с детства был окружен не только бесчисленными фантомасами с иностранным акцентом, целящимися в тебя и в твоих родных из автоматов, но и людьми такого же благородства, такого же отчаянного мужества и самопожертвования, как герои моих детских лет – Черный Тюльпан и Зорро. Для меня это было кино, для тебя – реальность.

Знаешь, а я всегда хотела быть такой, как эти герои – не спасаемой ими героиней,

а ими самими. Спасать других. Ты ,наверное, никогда не видел этих фильмов, но зато вокруг тебя были живые герои – ещё более удивительные как раз своей невыдуманностью. Мы оба росли и воспитывались на одних примерах, с одними идеалами. Только твоя жизнь была полна горькой и суровой практики, в то время как в моей все ограничивалось теорией.

Будучи школьницей, я никогда не боялась будущего и с нетерпением ждала каждого завтрашнего летнего утра – когда сквозь деревянные ставни пробиваются солнечные лучи, отражающиеся в ярко-зеленой траве, а вокруг все освещено морем цветущих маленьких солнышек – одуванчиков. Ждала зимние каникулы, с таинственными огоньками новогодних елок из каждого окна, когда каждая избушка в нашей старой городской слободе выглядела сказочной даже без курьих ножек; с катанием на санках в морозных сумерках, когда так легко унестись в свои мечты о будущем, которое, я твердо знала, должно быть посвящено людям. Иначе зачем вообще жить? И мечтала я не о прекрасных принцах, а о Патрисе Лумумбе, о Че Геваре и о Бобби Сэндсе. Хотя все они жили в том, другом, жестоком мире, я ни на секунду не сомневалась, что когда-нибудь я тоже окажусь в нем сама – только для того, чтобы помочь ему перестать быть таким бесчеловечным.

В те же самые годы, когда я была мечтательным подростком, нетерпеливо ждущим

завтра, ты не знал, что он принесет тебе, этот завтрашний день. Он мог принести все, что угодно, – арест отца, "случайное" убийство мамы пластиковой пулей, убийство тебя самого за кидание камнями во вражеские непробиваемые "броневички".. Твой жизненный путь был предрешен тем, где ты родился и вырос. В нормальном, человечном мире ты мог бы стать кем угодно – и профессором, и капитаном дальнего плавания, и прекрасным рабочим. В том уродливом мире, в котором довелось родиться и вырасти тебе, ты мог стать только борцом против него. И не надо стесняться сегодня, что у тебя нет каких-нибудь университетских дипломов, и ты не знаешь тонкостей компьютерного дела! Ведь ты – доктор освободительных наук, самой важной науки в истории человечестве!

Я была, наверно, самым счастливым человеком на свете в годы своего безоблачного студенчества, полного неожиданных открытий, встреч с новыми друзьями, в годы больших надежд. Я учила амхарский язык и древнерусскую палеографию и наблюдала за подготовленной нашими студентами ролевой игрой – историческим судом над палачом твоего народа, Оливером Кромвелем, как раз в то время когда тебя бросили в застенки его потомки – сегодняшние палачи. Я, конечно, не знала всего этого тогда. Я не знала, что в те самые минуты, когда мы хохотали до упаду на очередном семинаре над очередной шуткой моей подруги Лиды, на которую даже нашим преподавателям было нечем ответить, тебе выкручивают руки где-то во вражеской тюрьме.

С тех пор много утекло воды. Не я пришла в жестокий мир для того, чтобы его изменить– этот мир сам обрушился на нас страшной, холодной, как лед, грозовой тучей, разрушив наши жизни. За те годы, что ты теперь считаешь потерянными в своей жизни, я сама прожила целую жизнь и стала другим человеком. Наверно, если бы не было всех этих лет и если бы не было того неимоверного зла, с которым мы оба не собираемся мириться, мы оба были бы другими, и другими могли бы стать наши жизни. Но они – такие, как есть. От этого никуда не деться.

– Когда я был моложе, я всегда думал, что доживу до того дня, когда наша жизнь здесь станет хотя бы такой, какой была ваша,– сказал ты мне. -Что это будет совсем скоро, вот-вот! Сегодня я в этом не уверен, но все равно…

– …Но все равно, мы должны продолжать то, что начато – пусть даже только для того, чтобы поддержать тлеющий огонек свободы и передать её следующему поколению. У нас просто нет иного выхода, – подхватила я. И, увидев теплый огонек в твоих обычно таких холодных глазах, поняла, что сказала именно то, о чем ты сам думал.

Так с Новым же годом! У нас нет иллюзий: ему не стать годом неожиданного счастья и наступления справедливой жизни для большинства человечества – ибо она не наступает сама по себе, а черные тучи зла с каждым днем сгущаются все больше и больше над нашей планетой.

Но ты же знаешь, что мы не одни в этом мире – и уж если такие разные люди, как мы, кому, казалось, вообще не было суждено встретиться, все равно оказались на одном островке, то скоро нас будет все больше и больше! И чем дольше мы сможем поддержать наш костер, тем с большего расстояния он будет виден, и тем больше таких же, как мы с тобой, людей соберутся на наш огонек.

А ради этого стоит жить. Ведь правда? ….

****

Во второй раз в своей жизни я справляла Новый год в совершенном одиночестве. Но на этот раз я не ощущала себя такой одинокой. Меня согревала мысль о 7 поцелуях, подаренных мне к тому времени моим боевым товарищем. Это уже просто никак не могло быть случайностью. Тем более, что во всех сказках 7 – это счастливое число.

Я хорошо отдавала себе отчет в том, что какие бы то ни было личные отношения только осложнят нашу совместную работу (ведь мы не могли даже обменяться телефонами, не могли видеться друг с другом на Севере и еще много чего не могли!). И была готова ждать до окончания нашей миссии – сколько потребуется! Даже если это будут годы. Лишь бы только между тем видеть его, говорить с ним, пусть даже хоть раз в 2 месяца. Мне вполне хватало этого для счастья. Все остальное время я жила отсчетом до дня нашей следующей встречи. Я всерьез перешла на такое летоисчисление…

…Только в детстве да может быть, еще и в юности ты можешь мечтать «на полную катушку» – отключаясь от действительности и уносясь с головой в собственные грезы, и именно поэтому мечты в таком возрасте настолько красивые, яркие и сильные – такие, что ты сама в них веришь. Но с возрастом способность мечтать и фантазировать постепенно утрачивается – под грузом тягот жизни. Они, эти тяготы, удерживают тебя на бренной земле подобно прикрепленным к ногам твоим тяжелым жерновам. Мечтать становится все труднее– потому что теперь уже знаешь, что большинству из твоих мечтаний не суждено сбыться. Мысль об этом убивает мечты на корню. В детстве просто не задаешься таким вопросом – потому что в том возрасте для тебя нет ничего несбыточного.

Диапазон, в котором допускается мечтать, при капитализме резко сужается – в нем нет места ни для «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», ни для «все мечты сбываются, товарищ, если только сильно пожелаешь!»

И ведь действительно сбывались же! Оттого что мы в свои мечты свято верили. Сама знаю одну бабушку, которая, будучи молодой девчонкой, захотела учиться в военной академии, куда не брали женщин. Дошла до Буденного, а своего добилась. Знаю человека, у которого оба родителя были уголовниками, а он при советской власти стал профессором. И никого это даже не удивляло. Знаю колхозника, который стал руководителем нашей области. Знаю трактористку, которая стала известной оперной певицей.

А о чем мечтать при капитализме? О выигрыше в лотерею? О покупке новой машины – такой, чтобы была больше, чем у соседей? О втором доме? О пластической операции?

Да ни о чем не хочется при нем мечтать. Вообще не хочется задумываться о том, что будет завтра. Лучше не думать. Меньше знаешь – крепче спишь. Меньше народу – больше кислороду. От поганого не треснешь, а от чистого не воскреснешь. Вот чему он старается нас научить.

А ведь прыгать в высоту можно хорошо только тогда, когда внутренне веришь, что умеешь летать. И если разучишься мечтать как следует, ни за что и никогда исполнения мечты своей не добьешься. Я бы никогда не оказалась даже в Москве, если бы не умела в свое время так мечтать – сильно, по-советски!

Шли годы, и мне казалось, что я навсегда утратила в себе эту способность. Я перестала верить в добро в человеке и в возможность воплощения мечты на Земле. Жизнь стала плоской, словно шутки Петросяна, и серой, как штаны пожарника. В ней не было больше ни смысла, ни цели, ни глубокого содержания.

Но Ойшин и наше общее с ним дело сотворили со мной чудо. Я снова обрела способность мечтать как в детстве! И все новогодние праздники– самое подходящее для того время!– я провела в грезах.

Вот только праздники кончились быстро, и снова было пора на работу…. Но теперь даже стоя холодными черными зимними утрами на своей остановке в ожидании автобуса, я смотрю в небо – и меня уносит с собой бездонный и бескрайний Млечный Путь!

****

… В то утро на работе мне сказали, что направляют-таки меня на курс, который надо пройти всем нашим менеджерам. Я избегала этого мероприятия долго, как могла. Но иногда подoбных вещей оказывается не избежать. И я, стиснув зубы, отправилась на курс по “менеджменту времени и стресса”, на котором, как и обычно на подобного рода “учениях”, царили неискренние улыбки и всеобщее желание моих коллег из других фирм выставить себя “успешным” по американской модели.

У меня в жизни есть вещи поважнее, чем. заниматься глупостями – и на работе моё присуствие в этот день было бы гораздо более полезным и продуктивным. Но – приказы не обсуждают. Я набрала побольше воздуха в грудь и приготовилась. Делать вид, что меня интересует то, что мне на самом деле противно. Не возмущаться, когда слышишь очевидные глупости. Улыбаться и быть готовой поделиться с “коллегами”, тем, какая я успешная “деловая женщина”. Хотя на самом деле, конечно, их это совершенно не интересует. Точно так же, как и меня не интересуют они. Но показывать этого нам нельзя. Это – межфирменный «трейнинг» в американском стиле, на котором нельзя быть самой собой – хотя все усиленно делают вид, что они являются здесь именно самими собой. Хуже нашего советского партcобрания времен застоя!

Итак, темой учения был “менеджмент времени и стресса”. И вела его типичная “корпоративница” по имени Дайaна – как и положено, тощая (“кошку в воду опусти, вынь, посмотри – такая же худая”, как говорилось в фильме “Мимино”), как и положено, в парадном костюмчике (“главное– чтобы костюмчик сидел!”), как и положено, с наклееной улыбкой и с плоскими шутками (у нас в фирме, например, верхом юмора считается подарить каждому из нас по медицинской баночке с шоколадным драже и с самодельной наклейкой “Наша фирменная Виагра”, с логотипом фирмы в уголке. Xа, ха, ха, – я умираю от смеха…). Вооруженная всевозможными «аудиовизуальными» средствами, призванными замаскировать скупость мысли.

Я вздохнула и приготовилась к пытке. Я ненавижу участвовать в ролевых играх и тому подобных “забавах” “деловых людей” – и обычно если и не могу полностью заблокировать их своим “обструкционистским” отношением, то уж хотя бы выражаю сарказмом своё отношение к ним.

С менеджментом времени все было понятно; большую часть рассказанного нам Дайaной мы в CCСР усвоили ещё в начaльной школе. Интереснее оказалось, когда мы перешли к стрессу.

“Стресс проявляется, когда давление на вас превосходит вашу предполагаемую вами способность с этим справиться”, – гласила выданная нам глянцевая брошюрка.

“Стресс – одна из самых серьезных проблем для здоровья в ХХI веке”.

“Каждый пятый работник чувствует себя крайне стрессированным на работе – 5 миллионов человек в Британии”.

“Предполагаемая стоимость стресса для работодателей в Британии – 11 миллиардов фунтов в 2001 году, или 438 фунтов на работника в год.”

Ну-ну… Только поэтому вы о нем и заговорили, голубчики.

Причем “спасание утопающих”, конечно же, – “дело рук самих утопающих”.

И как спастись от стресса, учат нас – а не наших работодателей.

В разговор вступает Вилли – грубый здоровяк, отвечающий за контроль над мерами безопасности на знаменитой белфастской верфи “Харланд и Волф” – той самой, на которой был собран печально знаменитый “Титаник”. Конечно же, протестант, – ибо на верфь как не брали, так и до сих пор не берут работать католиков (за исключением случаев, когда без них уже ну никак не обойтись). Впрочем, послушав его рассказ, можно за них только порадоваться, что иx туда не берут!

– Стресс, вы говорите?– ехидно замечает он, потирая промасленные насквозь ладони с огрубевшими черными ногтями. – Это от человека зависит. На меня это не действует. Я вот каждую ночь работаю – с 8 вечера до 8 утра. Поспал часок – и вот, пришёл на ваш курс. И ничего, прекрасно себя чувствую. А вот другие ребята у нас на верфи…У нас в связи с сокращениями увольняют всех дипломированных рабочих, настоящих специалистов – сварщиков, например. На их место набирают контрактников через агенства, неквалифицированных, которым платят на 6 фунтов 40 пенсов в час меньше, чем тем, кого уволили. Эти контрактники, в отличие от постоянных кадров, сами отвечают за свою безопасность Хозяин обязан им только прочитать лекцию на эту тему. Контрактники обязаны сами обеспечивать себя сапогами и защитным костюмом – а костюм такой стоит 140 фунтов! За него вычитают по 20 фунтов из зарплаты ежемесячно… Точно так же, как на стройку ни одного рабочего не пустят, пока он сам не обзаведется всеми необходимыми защитными средствами, за свой cчет… У нас выдают только шлем и очки – да и то, если ты их потерял или испортил, – все, плати из своего кармана.

Контрактников посылают заведомо на такие работы, выполнять которые они не имеют квалификации. Это очень опасно, но работодатель не будет ни за что отвечать, если с таким рабочим что-то случится – а отказаться выполнять задания контрактник не имеет права, его выставляют на улицу в тот же день. Поэтому он идет ко мне и говорит: “Не мог бы ты выдать мне сертификат, что это не отвечает нормам безопасности?” Зачастую так оно и есть – и я ему помогаю. За это меня не любит начальство верфи – за то, что я не даю им выгораживать менеджмент. Иногда даже угрожали: “Убери свой доклад – а то мы здорово отравим тебе жизнь!” Но они знают, что я, со своей позиции, в свою очередь, тоже здорово могу отравить им жизнь, и что со мной лучше не связываться! Я – независимый инспектор и, к счастью, не на них работаю.

Контрактников к нам привозят из Англии. Среди них много чернокожих. Их и увольняют в первую очередь – а наших, местных, стараются не трогать. Иногда даже нарочно облавы устраивают на “пришлых” – кто, например, не носит перчатки на работе (те самые, которые надо купить за свой счёт!), сразу выставляется на улицу. А наших за то же самое не трогают.

Скоро вообще всех уволят– вот выполнят последний контракт, и все. Останется на верфи 7 рабочих и … 15 менеджеров. Так уж у них устроено.

А вы знаете, почему вообще погиб “Титаник”? Из-за штурмовщины. Его никак не могли сдать в срок – а за каждую просроченную смену верфь должна платить заказчику 25.000 фунтов неустойки. А если в 2 смены работают – то и все 36.000. Даже если от второй смены всего час прошёл, когда заказ выполнили…Когда заказчик приехал принимать работу, ему вообще показали не тот корабль, говорят – просто повесили вывеску с названием на уже готовый… “Титаник”, кроме того, по рекламе должен был быть самым скоростным кораблем – вот и гнали его на средней скорости 24 узла в час, в то время, как он был рассчитан только на 16… А в момент катастрофы он вообще несся на 29 узлах…

Мы молчим, переваривая обрушенную на нас информацию, а я вспоминаю иллюзии нашей интеллигенции времен перестройки – о том, как на Западе все якобы человечно, эффективно й безбюрократно… Мда…

Дайaна, чувствуя, что наш разговор пошёл не в ту сторону, в какую надо, криво и жалко улыбается.

– Да, очевидно, что у вас не все идет, как надо,– выдавливает она из себя. – Но мы сегодня собрались здесь поговорить не об этом…

А о чем?

О пресловутом “принципе Парето”– согласно которому, все в мире подчиняется правилу “80:20”? По отношению к менеджменту времени это означает, что “вы достигаете 80% своих результатов, применяя 20% своих усилий” и “тратите 80% вашего времени на 20% ваших дел”. Но Дайaна, как бы между словом, замечает, что этот “естественный порядок вещей” был открыт Парето, когда тот заметил, что в обществе так распределены доходы: 80% принадлежит 20% населения, а 20% – принадлежат 80-и%… Естественный порядок вещей, Вы говорите, мадам?

Стресс, по её мнению, – это “естественная реакция организма, которая ведет своё происхождение из первобытных времен, когда первобытный человек представал перед первобытным медведем. У него было два выхода – бежать или бороться, В любом случае, если он спасался, то от радости исполнял дикий танец (Дайaна энергично-фальшиво прыгает вокруг стола), и при этом избавлялся от выработанного в организме под влиянием стрессовой ситуации адреналина. А сейчас у нас стрессовых ситуаций гораздо больше, чем. в первобытные времена, – ведь не каждый же день первобытный человек встречался с медведем (интересно, а почему она так уверена, что не каждый?), – а выплеснуть свой адреналин нам некуда, в связи с неподвижным образом жизни… Вот мы и страдаем.

Естественная, с первобытных времен, ситуация. Надо просто лучше питаться (меньше соли, сахара, жира), больше двигаться, глубоко дышать, хорошо спать и вовремя выражать свою агрессию (например, записаться в спортклуб на уроки кикбоксинга – да, это будет несколько сотен фунтов, но ведь мы же -“успешные менеджеры”, и нам это должно быть по карману). А при чем. тут какая-то потовыжимальная система и какие-то гонящиеся за прибылью любой ценой работодатели? Да вовсе ни при чем.!

… Я сижу и рассматриваю выложенную передо мной табличку – так называемый “тест Холмса и Рейхи”, 1968 года. Перечисленным на ней стрессовым событиям присвоены очки. Если за прошедший год вы набрали больше 300 очков, то ваш шанс серьезно заболеть от стресса составляет почти 80%. Самым стрессовым событием Холмc считает “смерть супруга” – 100 очков (почему не ребёнка, не родителей? Наверно, потому, что супруг в этом обществе традиционно обеспечивает тебя материально, в отличие от этих “бесполезных” кровных родственников! Конечно, какой стресс – остаться без источника дохода и жить на мизерную вдовью пенсию!). За ними следуют развод (73), тюремное заключение (63) и увольнение (47). В список западных стрессовых событий жизни включены также “новый ипотечный займ на сумму более чем. 80.000 фунтов” (31 очко), “подготовка к заключению договора о займе” (30), “отпуск” (!!)(13) и “Рождество” (!!) (как же, конечно, надо лихорадочно думать, где взять денег, чтобы накупить всем таких подарков, чтобы пустить пыль в глаза всем соседям, родственникам и коллегам!) – 12 очков, на одно очко больше “малого нарушения закона”…

Какой была бы такая табличка для жителей стран, за чей счёт живет этот зажравшийся западный мир?

Сколько очков можно дать за то, как ты страдаешь, не имея возможности накормить своих детей? За то, что ты побираешься на улице? За то, что ты ездишь за шмотками на перепродажу в соседние страны? За то, что тебя сократили на работе, выбросили на улицу как ненужную тряпку, а на новую работу не берут потому, что тебе уже (какой ужас!) за 35? За то, что ты вынужден торговать собой? За то, что ты стал бомжом? За то, что тебе нечем платить за лечение или учёбу? За то, что ты помнишь – и мысль эта продолжает жечь твой мозг каждую секунду твоей жизни! –, что другая жизнь, безо всех этих страданий и унижений, вполне возможна, что это не сказка, и что мы жили такой жизнью?

В тест Холмса не входит самый страшный из всех стрессов, который может выпасть на долю человека – смерть его страны. Смерть его образа жизни. Глумление надо его системой ценностей. Последствия этого стресса не ограничиваются одним годом, как отпуск или “Кристмас” нашего западного собрата по человечеству. Они оставляют шрамы в душе на всю жизнь. Не все способны справиться с таким душевным потрясением: свидетельство тому – глубокая душевная болезнь нашего современного российского общества.

… Я просыпаюсь по ночам от глубоких, первобытных, подсознательных кошмаров. Вспоминаю слова Тамары Макаровой – о том, что в советское время она каждый день просыпалась с ощущением счасться, со светлым ожиданием нового дня. С тех пор я так ни разу и не испытывала больше этого чувства – как бы “успешно” не шли мои “карьерные” дела здесь. Это чувство вряд ли знакомо здешним людям – и я от души жалею их из-за этого.

Я просыпаюсь глубокой ночью – и сразу вспоминаю, в какие первобытные нравы, как далеко отборошены мы назад в средневековую тьму сегодня – от той жизни, которой мы не так давно ещё жили.

Как пережить такой стресс, как справиться с ним, как не заболеть, как не согнуться под тяжестью мыслей о том кошмаре, который творится наяву вокруг нас? И я мысленно крепко сжимаю руку Ойшина, который перенес, и не один раз, “стресс номер 3” по графе Холмса, – потому что совесть не позволяет ему мириться с такой собачьeй жизнью, которую Дайaны всех мастей предcтавляют нам как “цивилизованную” и “единственно естественную”.