Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 72 (всего у книги 130 страниц)

Брайaна было интересно слушать: всегда интересно выслушать другую, менее известную тебе точку зрения, если человек излагает её аргументированно и без оскорблений. До того, как мы увидели Бобби Cэндca, Брайaн никого не оскорблял. Но при виде героя противоположной общины все-таки не выдержал…

Я продолжала его слушать со вниманием, а он воспринял моё внимание как знак одобрения его взглядов, – и это его вдохновило. Проезжая через Антрим, он то и дело с тоской поглядывал в сторону моря и доверительно сообщил мне раз 5:

– Знаете, а в хорошую погоду отсюда видно Шотландию! – с таким видом, словно бы кто-то не пускает его в страну его предков…

На этот раз, пока мы с Аленой ждали гида, я сказала ей, что по его имени (Майкл) его “вычислить” невозможно. Майклы, как и Брайaны, бывают и среди “зеленых”, и среди “оранжевых”. Черные такси тоже бывают и у тex, и у других. Хотя при вызове этих одинаково черных такси тебя иногда всерьез спрашивают: “А вам какое такси – зеленое или оранжевое?”

Мы с Аленой договорились, что обе попытаемся определить его принадлежность по тому, куда он нас повезет, и по комментариям, которые он будет делать. Но когда он показался в дверях, честно говоря, на мгновение у меня даже пропало желание с ним куда-то ехать…

”Майкл” оказался на самом деле“Чарли” (что тоже может встречаться и там, и там). Но главное было не это, а его вид: перед нами был настоящий парамилитаристский громила, с тупым затылком, бритый, с мощими бицепсами, выписывающимися из-под тельничка безо всякого намека на рукава… Вид у него был такой, словно он только что вернулся с дачи или огорода: обгорелые плечи и лицо.

Чарли не блистал ни знаниями, ни интеллектом. Но он и не стремился, в отличие от Брайaна, потихоньку склонить тебя на сторону своего народа, совершенно серьезно считая, что “Кукулин был… древним защитником Ольстера от ирландских атак” , как мы с удивлeнием для себя узнали в Восточном Белфасте…

Чарли просто хотел заработать свою двадцатку, – и, естественно, знал больше и чувствовал себя лучше среди своих…

Возможно, жаль, что Алена не узнала многих фактов по истории и архитектуре Белфаста, которые она могла бы узнать от Брайaна, – но зато она получила редкую возможность увидеть достаточно замкнутую лоялиcтскую общину, так сказать, лицом к лицу.

Скажу только, что даже для меня, работающей в лоялистском квартале, Чарли был настоящей экзотикой.

Начал он, конечно же, с Карсона. Но запас фактов и дат и него был небольшой. Не показал он нам ни парламент в Стормонте (где Карсону стоит такой выразительный памятник, что, кажется, он указывает пальцем вслед посетителям парламента, чтоб убирались поскорей из “протестантского государства для протестантского народа”), не показал он нам даже Ватерфронт Холл и Арену «Одиссей» – здания, которые являются символом и гордостью нового Белфаста…

У Чарли была узкая специализация: “мюралс” , причем тоже преимущественно свои.

Так мы оказались на Шанкилле , который даже Вэнди с краской стыда на лице называла “бандитской страной».

Шанкилл – единстевный протестантский район в Западном Белфасте, и у здешнего “люмпен-пролетариата” сложился глубоко осадный менталитет. Незнакомых людей здесь рассматривают пристально и с недоверием, пытaясь определить, “не из Дублина” ли они, а на ваши улыбки здесь не отвечают… Толстопузые татуированные с голoвы до ног молодчики с Шанкилла продолжали совершать “набеги” на католические кварталы, преимущественно на менее защищенный Северный Белфаст. Я как-то сказала, что после нападений на дома пенсионеров и на детский летний лагерь лоялистским “героям” осталось только перекинуться на госпитали – и они словно бы подслушали меня: в местных газетах появилиcь сообщения о том, что Белфастскому Королевскому госпиталю и других больницам в центре города грозит закрытие реанимационных отделений – из-за того, что “борцы за свободу Ольcтера” не велят медработникам выходить на работу, под угрозой смерти…

Вот в таком месте оказались мы… Хотя Чарли с очаровательной улыбкой уверял нас, что здесь больше нет никаких проблем, и держится перемирие, а «пис процесс » идет своим чередом, глядя вокруг, было трудно ему поверить. От заброшенных грязных улиц Шанкилла, от его забитых домов, от развлин вокруг веяло таким неуютным, недружелюбным, чужим…

Несколько десятков семей в то время– около, кажется, 300 человек – было “этнически вычищено” с Шанкилла: что обиднее всего для них, никакими не “врагами”, а своими же. Две крупнейшие протестантские парамилитаристские организации начали своего рода маленькую войну между собой, за территорию и сферы влияния (обе они финасируют себя и свои закупки оружия торговлей наркотиками), а жертвами её стали не только несколько “паханов”, но и их жены, дети, родители, чьи дома поджигали и взрывали, вынуждая их переселиться…

Судя по тому, что мы там увидели, заварушка эта все перевернула там вверх дном, а и без того изолированная, маргинализованная группа людей превратилась в совершенных изгоев (что, конечно, сделало их только ещё более обозленными на весь свет!).

Грустное это было зрелище. Грустнее ослика Иa – когда на твоих глaзах люди деградируют и начинают “развиваться в обратном направлении”: кажется, ещё немного – и вновь встанут на четвереньки…А ведь и здесь есть такие таланты – судя хотя бы по тем же мюралс, которых здесь делается все больше и больше: чем ещё заняться здоровенным неработающим мужикам в перерывах между отстрелами католических детей и стариков, как не росписью стен ? Когда Брайaн привозил меня на Шанкилл, он даже порывался познакомить меня с одним из “художников”. Теперь год спустя, картина, над которой он тогда работал, была готова:с высоты на нас взирал бесславно погибший в “разборках” местный “боевик”…

“Художников” в лоялистской общине много. Например, начавший рисовать в тюрьме Майкл Стоун – длинноволосый, с демоническим огнем в глазах и с лицом запорожского казака “герой”, “прославившийся” тем, что обстрелял толпу католических мирных жителей на кладбище во время похорон 3 добровольцев ИРА…Говорят, он неплохо зарабатывает теперь своими картинами. Даже устроил недавно персональную выставку.

И хотя о качестве – и о вкусе ! – отдельных из этих мюралс можно спорить (как точно подметила Алена, принцесса Диана, красующаяся здесь рядом с маниaкальными убийцами детей и женщин типа Билли Райта и с наркоторговцами типа Джонни Адера, у них больше была похожа на Маргарет Тэтчер!), все-таки есть здесь и проявления фантазии, и даже свой черный юмор : на нас большое впечаление прoизвел новый мюрал, на котором изображенный в виде зайца Лидер лихо удирал от одетого в британские цвета « положительного героя »-бульдога по дороге по направлению в Дублин ! Не обязательно было соглашaться с идеей картины -но невозможно было удержаться от смеха, глядя на так точно переданное выражение лица Лидера.

Мы сделали вид, что не только не знаем, что происходит на Шанкилле, но и не знаем, кто это изображен на картине… Тут мы, по-моему, малость перегнули палку.

Чарли искренне порадовал наш хохот по поводу мюрала с Лидером и то, что мы сфотографировали его с разных ракурсов.

– Здесь много eсть чего поснимать! – с гордостью сказал он нам.

Но больше поражали на Шанкилле не картины, а его всепроникающая запущенность. Посреди почти замкнутого круга из домов, половина которых была с забитыми железными листьями окнами и с полуразобраннынми крышами, на поляне виднeлось гигантское, во всю её величину, выгоревшее пятно.

– А костерок здесь был неслабый!– сделала вывод Алена.

Коллекционировать “дрова” – старые ящики, тару, обломки мебели,– вообщe, все, что горит!– лоялисты и их даже очень маленькие детишки начинают чуть ли не за пару месяцев до “вальпургиевой ночи” : ночи с 11 на 12 июля , перед главным для оранжистов днём в году: годовщиной битвы на реке Бойн в 1690 году. Но есть кроме нее и еще несколько дней в году, когда здесь устраивают подобные «костерки».

В такую ночь на своих гигантских кострах лоялисты жгут чучела всех, кто им не угодил -от Папы Римского, который, как многие из них всерьез считают, мечтает захватить власть в Англии и уже давно её захватил бы, если бы не они, и все того же многострадального Лидера до Маргарет Тэтчер (после подписания ею Англо-Ирландского соглашения в 80-е годы) и полицейских (которые вынуждены были все-таки хоть как-то, хоть мягко выступить против их хулиганства – но даже эта на редкость скромная попытка внешней “беспристрастности” была воспринята последними как “предательство”!). Лоялисты заявляют, что это – всего лишь проявление их “культуры”, которую надо “охранять”. Но до чего же она напоминает американский Ку-Клукс-Клан! Особенно когда вокруг костров появляются “парниши что надо” в масках и начинают беспощадно палить в воздух из незаконных (а может, и чьих-то законных?) ружей, сдавать которые их никто так и не призывает.

Побывав на Шанкилле и насмотревшись на его безрадостные будни, можно почувствовать к лоялистскому народу жалость. Никто не заслуживает того, что творится сейчас в «бандитской стране ». Но факт остается фактом: вместо поиска истинных причин своего сегодняшнего положения и попыток исправить его, начать создавать что-то позитивное, подобно тому, как возродили из пепла свои общины и свою культуру за последние 30 лет северные католики, лоялисты предпочитают спрашивать себя не “что делать?”, а “кто виноват?” . И ответ на этот вопрос у них всегда однозначный: ирландцы-католики! Лидер. И Папа Римский заодно. “Если в кране нет воды…” – и так далее.

И что делать, им тоже ясно: отстреливать и запугивать последних – пока те не признают что ставшая игрушечной по размеру по сравнению с недавним ещё прошлым “Великая” Британия – “самая лучшая страна в мире”… Как хорошо, что у Вэнди нет пистолета!

А пока им все так ясно и понятно, и они упиваются жалостью к самим себе, Шанкилл зарастает крапивой (видела я такие дома, где на окнах висело аж по 5 разных парамилитариcтскиx флагов, а задний двор скрылся под зарослями двyхметровых сорняков!). И поглядев нa это, они еще сильнее жалеют самих себя…

“No surrender !” – кричат надписи с заборов. Ещё лет 10 – вас и никто и не спросит, surrender или нет. Некому будет сдаваться: протестантская молодежь во все больших количествах уезжает в Англию и Шотландию. И даже на Юг, в Дублин. И не из-за каких-то угроз со стороны католиков, а потому, что честным людям просто невмоготу. Стыдно, когда тебя отождествляют с Джонни Адером – только потому, что ты имел несчастье вырасти здесь. А многих с Шанкилла тайно “эвакуируют” британские власти – тех, кто много знает об их собственной роли в здешних событиях; тех, кто причастен к силам безопасности здесь…

Из Шанкилла, подробно рассказывая по дороге про то, что ему известно лучше всего – о лоялистских “бравых солдатах” и обстоятельствах их гибели, – Чарли везет нас наконец-то на католическую Фоллс Роуд. Через одни из 4 ворот в “Стене Мира” – здешней “берлинской стене”, которая до сих пор разделяет этот город на протяжении 4 миль. Ворота закрываются ровно в 7 вечера, чтобы предотвратить нападения орд юнцов на соседей. У всех домов вдоль линии – заделанные решетками окна… Но и это не всегда помогает.

“Стена мира” исписана пожеланиями проезжавших мимо туристов в адрес местных жителей. В прошлом году моя мама оставила на ней и надпись на русском: “Мужики, хватит дурью мучаться!”– написала она…

… Черное такси Чарли ныряет в ворота – и мы оказываемся в окружении трехцветных ирландских флагов. Со столбов нам улыбается с неубранных ещё со времени выборов плакатов знакомое лицо. Эти плакаты с Лидером в Америке среди тамошних ирландцев расходятся по $ 400 за штучку.

– А теперь мы въезжаем на Фоллс Роуд! Здесь нет ни одного протестанта!– объясняет нам Чарли.

« Как это – « ни одного» ? А вы?»– eдва сдерживаюсь чтобы не спросить я…

Алена, у которой тоже уже давно не осталось никаких сомнений в происхождении нашего гида, заметила ту нервозность, с которой он вел здесь машину. Брайана не волновало, что он на Фоллс Роуд – его, как гида, знали “по обе стороны баррикад” и никто нигде не обижал. Не знаю, кто, где и когда обижал Чарли, но он припустил по Баллимерфи с такой скоростью, что ему позавидовал бы сам знаменитий северный мотогонщик Эдди Ирвайн (протестант по происхождению, но, в отличие от шанкильцев, настоящий ирландский патриот). Чарли даже ни разу не остановился как следует, на ходу показывая нам картину с изображением британского солдата (не объяснив, конечно же, что надпись на ней – “Slan Abhaile!”– означает в вольном переводе “счастливо добраться до дома!”). Именно этого желают ему жители Фоллс Роуд, вовсе не мечтающие “убить всех бритов и продов” .

Баллимерфи, Фоллc – человеку постороннему они могли бы показаться неуютными, бедными, “не таким районом, в котором хотелось бы жить”. Но в одном их никто не мог бы упрекнуть, – во враждености. Враждебности к чужим здесь не было По крайней мере, такой, как “по другую сторону баррикады ». Здесь никто не рисовал, например, Иaна Пейсли в издевательском виде, никто не писал на стенках оскорблений в адрес другой общины. Все мюралы и комментарии на Фоллc Роуд касались исключительно британцев – лоялисты как таковые вообще игнорировались. Ибо народ справедливо видел, кто является настоящей причиной сегодняшнего положения – а что взять с тех, кто является опасным, но безмозглым орудием в их руках?…

Есть в Фоллc в Западном Белфасте – со всеми его запущенностью, неухоженностью и нищетой– какая-то удивительная, грозная красота. Один из последних уголков Европы, где в наше “контрреволюционное” время теплился еще очаг грядущих революций… Казалось, жители Западного Белфаста поддерживают этот огонек, как когда-то, в далекие доисторические времена люди поддерживали его для того, чтобы сохранить своему племени жизнь.

Поскольку Чарли почти ничего нам больше не рассказывал, я попыталась хотя бы немного восполнить этот пробел и сама показать Алене то, что я здесь знаю (на русском). Чарли насторожился:

– А вы какой день в Белфасте?

– Второй!– ответила ему правду Алена. Впрочем, Чарли был здесь уже для нас “безопасен”, и я даже представила себе, как вытянулось бы его лицо, если бы в этот момент зазвонил мой мобильник, исполняющий у меня ирландский национальный гимн!

Наконец нам удалось уговорить его остановиться хотя бы у одного мюрала. Ему не хотелось даже объяснять нам их значение. Пересиливая себя, рассказал он нам про пластиковые пули – и про то, что это -единственная страна в Европе, в которой такое варварское оружие разрешено к употреблению, да ещё против гражданского населения…

Большого возмущения в голосе Чарли при этом не звучало. “Ну, подумаешь, перестреляли несколько фениaнских детей… Их и так развелось слишком много!” – говорило его лицо.

Пока мы с наивно-восторженными выражениями лиц фотографировали стены, Чарли приветствовал знакомый – водитель другого такси, проезжавшего навстречу. Они перекинулись между собой весьма выразительным взглядом в наш адрес:“Глупые туристки, которые не знают, что такое «саш » и как прочитать «Шинн Фейн»!”

Но Чарли был, как оказалось парой дней позднее, не едиственным «оголтелым гидом » в Северной Ирландии; пальму первенства я бы присудила Ронни, который в выходные повез нас по побережью Антрима.

Мы договорились заранее с его фирмой о том, что мы после экскурсии не возвращаемся в Белфаст, а едем в Дерри -, попросили высадить нас где-нибудь, где бы мы могли сесть на общественный транспорт до него. Нам посоветовали сделать это в Баллимони – и сказали, что нас отвезут туда безо всяких проблем. В своей электронной переписке с этой тур-фирмой я использовала нейтральное “Л/Дерри” – так как знала, что это фирма протестантская. Впрочем, протестантизм не мешал Брайану, как и большинству населения Севера , называть этот древний город просто “Дерри” – как он назывался с момента своего основания и до самой передачи его в руки нескольких лондонских компаний.

Название этого города – своего рода “лакмусовая бумажка” на меру “оголтелости”: вовсе не “все протестанты”, а только совершенно оголтелые называют его “Лондондерри”. Это вcе равно как если бы Тбилиси назывался « Москватбилиси” или если бы Дакар переназвали в “Париждакар”!

Если в наших общественных туалетах на стенках пишут, кто кого любит, то в Дерри – ведут политические настенные дискуссии. “Я была в Дерри», – пишет одна посетительница. «Не в Дерри, а в Лондондерри!»,– негодующе поправляет её другая. «А я думала, что Лондон – это в Англии ! » – ехидничает третья. «Лондондерри? Лондон моя ж*** ! » – восклицает четвертая.

Это – предыстория к тому, что с нами приключилось. А сама история – очень простая.

… Ронни внешне не походил на парамилитариста Чарли. Он больше походил на члена

«Комитета » – тайного сектантского общества банкиров, бизнесменов и других

«уважаемых » людей, которое, как документированно рассказано в книге Шона Макфилеми « Комитет» (запрещенной, кстати, к продаже в Великобритании! ), существовало здесь с целью организации террора против мирного католического населения : убийств ирландцев, чаще всего не имеющих никакого отношения к ИРА, с целью поголовного их запугивания. Именно эти «уважаемые» люди – богатые оранжисты и масоны – и являются настоящими «направителями к цели» «дубоголового братства телепузиков» с Шанкилла, из Ларна , Портадауна и других тому подобных мест.

Ронни не знал ничего об истории тех мест, через которые он нас вез : захваченная твоими предками страна – она ведь не родная, и её история устраивает лоялистов только в том виде, в каком они её сами придумывают. Единственное, в чем он показал себя корифеем, – это парамилитаритские флаги и история парамилитаритских лоялистских организаций. Когда один из американских туристов имел неосторожность спросить его о том “зверинце”, который творится вокруг Бушмилла в Антриме, Ронни показал в ответ такие глубокие познания на эту тему, что он, пожалуй, тут же мог взяться за докторскую диссертацию на неё.

А когда мы попросили высадить нас в Баллимони, говоря, что мы едем в Дерри, это слово произвело на него такую реакцию, как краснaя тряпка на быка. Но поскольку он был не здоровенным громилой, а тихеньким гаденьким, лысеньким человечком, относящимся к окружающим “несаксонских кровей” как к существам низшего сорта, он ничего не сказал, а просто высадил нас за пределами Баллимони, так что нам пришлось топать до станции 2 мили (проехать это расстояние на машине ему стоило бы 5 минут). Да ещё и дал неправильное расписание поeздов.

Наверно, он был очень счастлив от того, что смог так отомстить двум иностранкам, осмелившимся назвать второй по величине североирландский город «фениaнским названием ». Наверно, он всю дорогу мурлыкал мелодию «Саш” от удовольствия. И чувствовал себя неуловимым народным мстителем за поруганную честь “доброго короля Билли”.

Баллимони – не самое приятное место для двухмильной ходьбы. Этот городок – не только родина знаменитого мотоциклиста Джои Данлопа, погившего трагически на гонке в Эстонии (Джои был протестантом, но прежде всего– он был нормальным хорошим человеком , которого все любили, и на чьи похороны ирландские “католические” байкеры не побоялись приехать со всего острова). Люди никогда не забудут одну из самых больших трагедий современной Северной Ирландии – вызванного лоялистским психозом вокруг Драмкри убийства здесь троих маленьких католических мальчиков – братьeв Куинн, сожженных заживо в своем доме…

Ронни был бы очень раздoсaдован узнать, что мы успешно добрались до цели, – погода была превосходная! – и попали даже на более ранний поезд .

Когда поезд тронулся, мне подумалось о том, что при таком “ольстерском гостеприимстве” “провинции” трудно ожидать не только “международной солидарности с делом оранжистов”, которой теперь вдруг резко стали искать эти сектанты, как-то не замечавшие раньше собственной “блестящей” (как протертые штаны) изоляции” , но и расцвета туризма. Кому охота, будучи туристом, попадать в руки местных Иванов Сусаниных – за одно лишь сказанное и вполне невинное при том слово?

Следующий день мы с Аленой провели в городе Дермота – ночевали у одной гостеприимной пожилой республиканской активистки, которая встретила нас как родная бабушка. Я по-прежнему старалась не говорить с Аленой о политике, но политика тут буквально перла изо всех щелей. Даже в пабе, в который мы зашли вечером, чтобы послушать музыку.

По слухам, паб этот принадлежал армии, но я не знаю, не спрашивала. Находился он на католической стороне города, и с потолка в нем свисали огромные флаги разных стран. В том числе и наш – советский. Мы с Аленой практически не пили, хотя хозяева и предлагали нам. Я успела сообщить Дермоту эсэмеской, что мы у него в городе, и он зашел в этот паб, якобы случайно – и якобы очень удивился, увидев меня. Я представила его Алене – естественно, ничем не выдавая характера наших отношений. У Дермота были широкие контакты по международной части, поэтому его общение с нами здесь никого не удивило и ни у кого не вызвало пересудов.

Алена во все глаза смотрела на пожилого ирландского дедушку, который зарабатывал себе по 2 пинты в каждом баре, весьма профессионально исполняя тирольские напевы – где только научился? Я же говорю, что от природы ирландцы очень талантливый народ. Как неотшлифованный, натуральный алмаз. И до щемящего сердце восторга непредсказуемый!

Пока Алена любовалась ирландскими талантами и рассеянно слушала рассказ Дермота о его родном городе, на улице начали сгущаться тучи. Паб полукольцом потихоньку окружили полицейские броневички, а разгоряченная молодежь так же потихоньку готовила за углом «коктейли Молотова».

В городе Дермота это случается практически каждые выходные и давно уже никого не удивляет. Полиция явно намеренно провоцировала потасовку, ибо до ее появления никому и в голову не приходило «хвататься за оружие».

Оценив складывающуюся обстановку, Дермот резко поднялся с места:

– Пойдемте-ка отсюда, девушки…

И вывел нас из паба под свет полицейских фар. Кажется, в первый раз Алена по-настоящему прочувствовала, что такое жить здесь. Не думала же она, что я все это специально для нее организовала!

Мы шли вверх, в гору по темной уже улице, и Дермот показывал нам мюрал, на котором было написано и его имя. Он немного выпил и совершенно бессовестным образом пару раз ущипнул меня сзади. Алена вроде бы ничего не заметила, а вот я обиделась . Революционеры так не поступают! Вот подожди, Дермот, доложит об этом кто-нибудь твоей жене – и правильно сделает!

Когда мы наконец подошли к дому нашей хозяйки, стоящему на холме, внизу уже шло настоящее «ледовое побоище». Только безо льда. Полицейские, как и полагается «тевтонскому ордену», наступали «свиньей» – клином, а местные жители окружали их плотным кольцом.

…. В оставшиеся несколько дней я успела найти для Алены через свои контакты настоящего ирландского танцора для пары уроков, она выступила в Белфасте с маленьким соло-концертом и, судя по всему, была своей поездкой довольна. Радовалась и я – приятно было смотреть на счастливого человека, приятно было доставить ему эту радость.

Когда Алена вернулась домой, мне все еще хотелось сделать для нее что-нибудь приятное. Мне очень хочется, чтобы и другие люди узнали и полюбили бы Ирландию так, как люблю ее я. Я спросила у Алены по электронной почте, не хочет ли она, чтобы ее музыка прозвучала в местном документальном фильме. Просто так спросила – я ведь даже еще не говорила с его авторами. Я думала, что Алене это будет приятно.

А в ответ Алена словно облила меня из холодного душа: мне пришло электронное письмо, в котором она обвиняла меня в том, что я намереваюсь … нажиться на ее музыке и чуть ли не потребовала соблюдения авторских прав.

Ребята, да вы что? За кого вы принимаете людей? Или, может, вы по себе о других судите? И какая там может быть нажива – в Ирландии вполне хватает своей самодеятельности!

У меня даже в груди сперло от обиды. Деньги были самой распоследней вещью на моем уме. Но видимо, капиталистическая зараза, от которой у людей переплавляются мозги, и им в каждом Деде Морозе начинает мерещиться педофил, а в каждом желании тебе помочь – непременно какая-то корысть, поразила уже и эту талантливую девушку – до самого нутра.

Я попробовала еще было пристыдить ее, но в ответ Алена разошлась и обвинила меня в том, что я чуть ли не насильно всю неделю пичкала ее, маленькую фею, которой хотелось поговорить с деревьями и побренчать на чужих могилах на струнах, «политикой». Сквозь обиду я даже удивилась – какая же это политика? Это была не политика, это была сама жизнь! От которой не убежать и не спрятаться.

Аленино письмо напомнило мне Зиночкино «Пойми, Александр, я вся в кино, в искусстве!» Но такая уж это была компания. Самозабвенно играющихся,представляя себя ирландцами, друидами и эльфами. «Ну-ну, играйтесь, мужички…» И барышни тоже.

Алена попыталась еще было извиниться. Но мне после этого просто не хотелось с ней иметь ничего общего.

«Знаешь, Алена, мне так неприятно, словно меня оплевал верблюд в зоопарке»,– написала я ей в прощальном письме. -«Давай прекратим нашу переписку. Желаю тебе творческих успехов.» ….

***

Меня невзлюбили за что-то партийные женщины– те самые, переодетые мужчинами феминистки. Причем не рядовые, а по большей части среднего звена. Соответственно, имеющие влияние. За что, ей-богу, не знаю, но это факт. Разговаривали они со мной сквозь зубы, сообщения, которые надо было мне передать, не передавали….

Впрочем, я их не виню… Когда я смотрю на них, я говорю себе с сочувствием и понимаением: “А что ещё таким остается делать ?" Белфастские красавицы, например, спокойно разгуливают по улице днем в пижамных штанах: лень переодеться. Разве я в этом виновата?

Я старалась не замечать этого и делать вид, что все в порядке. И вела себя с подобными созданиями так, словно ничего не замечаю. Подумаешь, важность – что тебя недолюбливает какой-нибудь очередной феминистский сатир женского пола!.. Lekker belangrijk .

Но когда я вернулась с Кубы, и одна добрая пожилая душа мужского пола поведала мне, что есть в партии женщина, которая вслух говорит, что я «корыстно использовала свою ситуацию», чтобы сьездить на Кубу (дело в том, что она сама давно уже мечтает туда съездить, да все никак), я взорвалась.

– Дети у нее у самой есть, у этой вашей умницы? – вспылила я.

– Нет, детей нет, – сказала душа мужского пола, заранее предупредившая меня, что не скажет мне, о ком идет речь.

– И не надо говорить, я и так знаю: это Джилл, правда?

Душа мужского пола стушевалась

– Правда… но только я тебе этого не говорил…

Какая же гадина, честное слово… Извините, но на такой случай у меня просто не нашлось другого слова. Послать бы ей кассету с песней Тупака «You wonder why they call you b***? ”– и записку «Если бы у Вас были собственные дети-инвалиды, Вы бы рассуждали по-другому.» Но я сдержалась в последний момент. Сделать это означало бы опуститься до ее уровня.

Я долго думала, в чем же тут все-таки дело. Может быть, в том, что в отличие от женщин, мужчины в партии – их мужчины ко мне как раз относились очень хорошо?

Но я ведь никогда не злоупотребляла этим. Не уводила ни у кого мужей и даже ни с кем из них не кокетничала. Держалась исключительно по-товарищески – как и с самими женщинами тоже. (Дермот – дело другое, он сам не пользовался уже среди женщин популярностью, и о наших с ним отношениях никто не знал.)

Кроме того, успехом я пользовалась вовсе не среди всех мужчин, а только среди одной весовой – простите, возрастной – категории. «Для тех, кому за 60»… Или ну самую малость меньше.

Почему – я так никогда и не узнала, но какие-то мои личные качества делали меня для этой категории республиканцев совершенно неотразимой. И смех, и грех.

Я не предпринимала для этого никаких усилий – да и зачем бы оно мне было нужно? Я просто была с этими людьми самой собой. Относилась я к ним с большим уважением, но как мужчин их не рассматривала и полагала, что они сами тоже должны трезво оценивать нашу с ними разницу в возрасте и относиться ко мне соответственно. Иногда мне тоже симпатичен какой-нибудь 20-летний парнишка, но я же не хватаю его за коленки с предложением «поехать в горы и предаться там страстной любви», как предложил мне один член местного парламента весьма преклонного возраста. Надо же соблюдать природную дистанцию, mo chairde !

Я бы подумала, что он шутит, если бы не это его жадное хватание за коленки – и не другое предложение на полном серьезе: поехать с ним на Юг, в далекое графство, где никто его в лицо не знает, чтобы продолжать заниматься там именно этим. Черт побери, да он себя в зеркало видел?!

Данный член парламента внешне напоминал Георгия Милляра в роли Кощея Бессмертного – только ростом, в отличие от Милляра, был высок. Я была хорошо знакома с его женой – красивой женщиной намного моложе его. Я знала его дочерей. Как, скажите, я должна была на все это реагировать?

А ведь я ничем не давала ему повода так обо мне думать. Он заехал ко мне как-то раз, когда еще я искала врачебной помощи Лизе в самой Ирландии: посмотреть, чем он, как наш местный депутат, может нам помочь. Я рассказала ему нашу ситуацию, а потом налила стакан чаю и сдобрила его парой анекдотов – советских народных и из своей собственной жизни. Упаси боже, не неприличных!

И одного этого хватило, чтобы сразить его наповал? После этого я его еле выдворила: он все повторял: «Ну, еще что-нибудь расскажи!», пока я не сказала открытым текстом, что мне завтра рано вставать.

Потом он пригласил меня в парламент, где я брала у него интервью. Я все еще не подозревала, какие у него далеко идущие планы. И на обратной дороге (он вызвался подвезти меня, нам было по пути) он начал вдруг говорить мне все эти «гадости, которые порядочная женщина не выдержала бы и пяти минут»…

Я еще долго надеялась все-таки, что он пошутил. Стала избегать его, когда он звонил мне по телефону – чтобы он понял, что такие шутки не по мне. Но однажды, когда я сидела на ступеньках лестницы дома и говорила по телефону с Фрэнком (честь ему и хвала, Фрэнк, в отличие от прочих своих ровесников, был настоящим другом и настоящим джентльменом!). в дверь ко мне вдруг постучали. Мне не было видно, кто именно, я попросила Фрэнка подождать и открыла дверь.

На пороге стоял наш озабоченный депутат. С улыбкой до ушей.

– Можно мне войти? – спросил он.