Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 118 (всего у книги 130 страниц)

Я смущенно приподнялась и села. Меньше всего на свете мне хотелось рассказывать ему о своей личной жизни.

– Тихо ты со своей Женей! Вдруг кто услышит… Все в порядке, – буркнула я, – Со мной ничего. Просто устала на работе, вот и заснула. Спасибо, что разбудил.

– Просто устала? На крыше? Ты ведь всю неделю тут сидишь по вечерам, я видел. И не ешь ничего. И лицо у тебя такое, словно в Венесуэле опять произошел переворот. С детьми что-нибудь?

– Нет, с детьми все в порядке.

– А….ну тогда, конечно…, – Ойшин немного помолчал. Я тоже молчала. А что говорить?

– А это ты здорово придумала – на крыше спать… – сказал он вдруг неожиданно. -Зря я сам не догадался. Тепло, но не жарко. И комаров тут нет. Как раз что надо… Взял спальный мешок – и смотри себе на звезды…

– Правда, могут ночью к тебе могут присодиниться какие-нибудь отчаянные парни с мачете, – подхватила я, – Но это такие пустяки, что о них и говорить не стоит. А на зорьке тебя разбудит F-16 – как раз чтобы вовремя успеть на работу. Можно позвонить на базу и с вечера заказать полет-побудку.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Хорошо здесь, – Ойшин набрал полную грудь воздуха и широко развел руками, – Знаешь, ты будешь смеяться, но здесь чем-то похоже на Донегал времен моего детства. Это было единственное место, куда родители могли возить нас на каникулы– всю ораву. Это была наша Испания или наш Лазурный берег. В самую первую ночь там я всегда не мог спать. От тишины. Что такое, недоумевал я, ни тебе взрывов, ни выстрелов, ни криков? Как они здесь вообще живут? Ну, а потом уже, через пару дней, тогда привыкал. Набегаешься днем по дюнам с братьями, надышишься свежим воздухом – заснешь как миленький и без взрывов. Потом, правда, очень не хотелось возвращаться домой… А здесь чем-то похоже на Донегал. Наверно, именно этим. Жалко, растений здесь нет знакомых. Ни тебе клевера, ни ромашек. Как это?…»Любит-не любит»… Тебе никогда не хотелось погадать? Впрочем, ромашек ведь все равно нет, – добавил он поспешно, когда до меня только еще начало доходить, что он сказал.

– Можно и без ромашек, – вырвалось у меня, – На пуговицах.

– Это как? Никогда еще о таком не слышал.

– А вот, смотри, – и я начала перебирать пальцами пуговицы на своем платье:– «Любит-не любит, плюнет-поцелует, к сердцу прижмет– к черту пошлет, любит-не любит, плюнет-поцелует, к сердцу прижмет»… Ну, спасибо хотя бы на том, что не пошлет к черту!

Я опять подумала про Ри Рана. Эх, когда это будет, что он прижмет меня к сердцу?…

– А у меня, – Ойшин провел ладонью по своей футболке, – как назло, нет ни одной пуговицы. Наверно, поэтому, хоть к черту никто и не посылает, но никто и не….

Он не договорил. А я сделала вид, что не расслышала.

– А ты надень завтра рубашку с пуговицами и гадай себе сколько влезет.

– Но ведь так можно и сжульничать – заранее подобрать что-нибудь с таким количеством пуговиц, как тебе хочется.

– Можно, конечно. Только какое же это тогда гадание? Это будет уже как торговля акциями авиакомпаний накануне 11 сентября – зная, что оно планируется. Мягко говоря, неэтично.

– А если действительно хочется погадать? Серьезно? – спросил Ойшин,

– А если серьезно, то уж где-где, а на Кюрасао-то специалистов по этому делу полным-полно. Спроси хотя бы нашу так называемую служанку, когда она придет к нам делать уборку. Уверена, что она подскажет, к кому тебе надо обратиться.

– Спасибо, Так я и сделаю. Кстати, ты сегодня обедала?

– Нет. Что-то мне не хочется есть. Наверно, от жары.

– Тогда сейчас как раз впору устроить поздний ужин. Нельзя так, совсем ничего не есть. Пойдем… или нет, сиди здесь, сейчас я тебе сюда принесу…

– Что? Неужели опять спагетти по-болонски?

– Обижаешь. Что ж я, уж больше и ничего приготовить не могу? Печень с беконом, тушеная с луком и гарнир из колкэннона . По-ленадунски . Пальчики оближешь. – Ойшин подмигнул. – Я в свое время баловал этим блюдом ребят в Лонг Кеше. В Англии нам не разрешали готовить самим, а вот уже когда нас перевели в Ирландию… Сиди, я сейчас принесу тарелку.

И он застучал пятками по крыше в направлении лестницы.

Я улыбнулась. Все-таки приятно, когда о тебе заботятся. Надо будет поесть хоть немного, чтобы его не обижать.

Минут через десять Ойшин вернулся. С подносом под мышкой и рюкзаком за плечами, из которого, когда он его раскрыл, повалил пар. В рюкзаке оказались 2 небольшие кастрюли, с печенкой и с колкэнноном, 2 тарелки, вилки с ножами и начатая бутылка красного вина с пластмассовым стаканчиком. Наверно, для меня, потому что сам он все-таки не пил спиртного. Один только раз, в Португалии.

– Ты бы еще свечки со спичками захватил для пущей атмосферы!– фыркнула я. – Спасибо за такую заботу, только пить я не буду, ладно? Мне завтра надо быть в форме: приезжает товарищ Орландо, помнишь?

– Ладно, не пей, – согласился Ойшин,– Мне с тобой на встречу идти, или ты одна?

– Думаю, что лучше будет пойти нам обоим– тебе ведь тоже надо познакомиться с ним. Кстати, Тырунеш сказала, что это с ним надо будет договариваться, когда нам будет можно в следующий раз в отпуск. Ты до сих пор еще отпуск не брал – не тянет домой?

Ойшин помрачнел.

– Не тянет, – сказал он почти сквозь зубы. – Я не устал, не хочу отдыхать. Ты лучше ешь, а то остынет.

Я очень не люблю вареную капусту. Картошка-пюре– это вкусно, но вот такая, перемешанная с этой зеленой массой… Я зажмурилась , густо полила ее луковым соусом и взяла на вилку маленький кусочек.

– Слушай, какая вкуснятина!– изобразила я на лице удивление. Ведь человек все-таки старался.

Ойшин просиял.

– Я же тебе говорил, что оближешь пальчики!

Он немного помялся:

– Слушай…может быть, научишь меня, как готовить этот ваш… как его?…такой красный суп…?

– Борщ? – пришел мой черед удивляться, – С удовольствием! Я бы уже давно тебя научила, только ведь вы же, северные ирландцы, боитесь даже попробовать то, чего не знаете с детства…

– Ну вот, а теперь я больше не боюсь. Дозрел наконец, можешь сказать. Наверно, я должен сказать тебе спасибо…Если бы я не оказался здесь, то так и не знал бы, что в жизни бывает столько всего разного.

– Ну вот, видишь, я давно говорила тебе…

Тут я вспомнила, что лучше не вспоминать то, что было давно, и что я ему тогда говорила. Хотя Ойшин явно перестал паниковать при воспоминаниях о прошлом.

– Слушай, давай с завтрашнего дня готовить с тобой не отдельно, а по очереди: день – ты, день – я? – предложил он.

– Предлагаешь вести совместное хозяйство? – пошутила я.

– А почему бы и нет? Знаешь, сколько можно будет сэкономить на газе и на воде?

– Ладно, давай экономить, Матроскин…. Это кот у нас был в мультфильме такой, тоже все любил экономить. Только если к нам кто-нибудь зайдет на ужин и увидит, что мы готовим ирландские и русские блюда, плакала наша конспирация. Ты об этом подумал? Хотя я могу и что-нибудь эфиопское приготовить. Или… – я хотела сказать «корейское», но не стала. Таких чистых вещей лучше не касаться в тривиальном разговоре.

– А мы никого не будем пускать к нам на ужин, – сказал Ойшин каким-то странным, как мне показалось, голосом. – Будем вывешивать на дверях табличку «Please do not disturb». Как в отеле.

– Хорошо, давай попробуем, – засмеялась я. Почему-то мне стало не по себе, хотя ничего такого Ойшин не сказал. Какое-то внутреннее чувство подсказывало мне, что разговор лучше повернуть в другое русло. И я начала отчаянно нахваливать приготовленную им печенку, которая и впрямь удалась на славу – я и не заметила, как съела свою порцию.

– Добавки нельзя? Go raibh maith agat! – сказала я, вытирая тарелку начисто куском хлеба.

– Ты еще не забыла ирландский?

–

– Такое не забывается, товарищ командир! Так странно, – сказала я Ойшину, – Вот мы сидим здесь… Ты – вроде бы ирландский националист, а я – интенационалист по своей сути, с детства. Мне просто не приходилось быть националистом, потому что когда я жила в СССР, мою нацию никто не угнетал. И тем не менее у нас с тобой – общий фронт, общая борьба… Ты никогда об этом не задумывался?

– Ирландские националисты– тоже интернационалисты. Хотя и не все, конечно. Мы всегда поддерживали басков, палестинцев, АНК в ЮАР, Кубу… – отозвался Ойшин.

– Да, знаю. Просто я как-то недавно читала определение интернационализма и национализма в одной современной интернет-энциклопедии – и меня поразила его односторонность. По мнению того, кто эти статьи писал, националисты и интернационалисты – диаметральная друг другу противоположность и по логике вещей, они обязаны друг друга ненавидеть. Но ведь национализм национализму рознь. И интернационализм и космополитизм – вещи совершенно разные. Как можно все это свалить в одну кучу? Такое ощущение, что эти люди просто не читали совершенно элементарных вещей – извини, я имею в виду, элементарных для нас, дома. Ленина, например. О национализме угнетенных наций и о шовинизме наций больших. Да, они думают, что Ленин им теперь не указка, и именно поэтому у них в головах такая невероятная каша. Каша из эмоций и справедливых по своей сути во многом обид – которые они выплескивают не на подлинных виновников своих обид, а на тех, кто слабее. Так оно, конечно, проще. Проще набить физиономию таджикскому гастарбайдеру – тем более раз в газетах пишут какие они все насильники и наркоторговцы. Или пырнуть ножом якутского шахматиста – и уж тем более спеть «Убили негра»!-, чем выдворить пинками из страны какого-нибудь холеного западного менеджера, конфисковав награбленное им в нашей стране и засадить в кутузку своего «нового русского» хозяина– верного холопа последнего.

Ойшин задумался, переваривая сказанное – ведь о наших российских реалиях он знал не так много. Я тоже задумалась, вспоминая пережитое.

…Я всегда так яро выступала против национализма своего народа – того национализма, который Ленин именовал шовинизмом, – именно потому, что каждый должен начинать изживать все реакционное с того, что ему близко, с того, c чем он лучше знаком, и именно для того, чтобы народ твой стал лучше. Это не значит, что я не видела национализма других народов или что мне в нем все было по душе. Национализм малых народов я пыталась понять – правда, не всегда могла это сделать. Например, когда в Алма-Ате прошли беспорядки из-за назначения Первым секретарем ЦК компартии Казахстана Колбина, я искренне недоумевала – только из-за национальности? Да мне плевать какой национальности человек встал бы во главе СССР – казах, грузин, хоть чукча!– лишь бы он был умным и настоящим советским человеком. И так же я считаю и по сей день.

Но вернемся ближе к дому. Как я уже сказала, в то время народ мой не был угнетаемым ни с одной стороны, и шовинизм окружающих, с которым мне доводилось сталкиваться, не имел никакого себе оправдания. Мне казалось не просто некрасивым, когда так ведет себя большой по численности народ – это было недостойно его исторических свершений. Вспомните, как вели себя мои не просто советские – мои русские соотечественники, когда видели на улице нас с Саидом вместе.

Национализм угнетенных наций – таких, как ирландцы – да, он местами местечков, да, он во многом ограничен, но он несет в себе сильный позитивный заряд. Вдохновленные этой силой люди способны на чудеса, на подвиги. А в том национализме, с которым мы с Саидом столкнулись в Москве середины 80-х, не было напрочь ничего прогрессивного, он был омерзителен. С национализмом такого толка – вульгарно-агрессивным – в рядах тех же ирландских республиканцев я никогда не сталкивалась. В рядах их угнетателей – да. Как же могли наши советские люди опуститься до того, чтобы уподобиться чванливым и плохо образованным британским юнионистам? Чем среднему советскому человеку мешал редкий в то время даже в столице африканский студент – за обучение которого тем более платила его собственная страна? Продуктом чего был такой расизм? Животным на уровне подсознания – «не ходите по моему протуару» и «не замай девок из моей деревни»? Или продуктом переведенных старинных империалистических книжек с расистским подтекстом, вроде «Робинзона Крузо», которые наш советский читатель проглатывал не задумываясь как приключенческие – воспринимая их как есть, вне их исторического контекста? В любом случае, уже тогда я решила как Карлсон который живет на крыше – «если я увижу какую-нибудь несправедливость, то тут же как ястреб кинусь на нее»! Не позволю своему народу вести себя недостойно своего высокого звания – новой исторической общности людей. И зная мой воинственный, несмотря на тихую внешность, нрав, однокурсники меня не трогали – что бы они там ни думали про себя. Добро должно быть с кулаками – замечательные слова.

Шовинистические настроения росли по мере углубления перестройки. Еще только недавно, казалось, вся страна добровольно (я не преувеличиваю, нас никто не заставлял в институте этого делать) собирала деньги в помощь пострадавшим от землетрясения в Армении – а сегодня в метро народ уже негодующе говорил об «этих армянах». Я попробовала выяснить, чем им помешали армяне – а в ответ услышала, к своему удивлению, от одной женщины средних лет: «Девушка, Вас, наверно, русские сильно обидели, что Вы так о них говорите». Я искренне удивилась: «Как они могут меня обидеть, чем? Я ведь и сама русская. Они обижают не меня, а сами себя таким поведением.»

Прошло почти 20 лет. Ну, а теперь-то, когда мой народ уже смело можно отнести к разряду угнетенных – по мировой империалистической шкале, может быть, и национализм наш стал наконец более прогрессивным?

Да, сегодня я отношусь к нашему национализму с гораздо большим пониманием. Мне отрадно видеть, как наши люди перестают смотреть на Запад как на эталон – с перекинутым от восторга через плечо языком,– и начинают наконец задавать вопросы. Вопросы логичные, справедливые и давно уже назревшие. Но все-таки, стал ли от этого национализм наш в массе своей более прогрессивным? Увы, пока еще это заметить трудно. Зато бросается в глаза все то же – даже сами те, кто призывают к совместной деятельности с «рациональными и справедливыми движениями национального освобождения» в бывших советских республиках и в России в первую очередь, затрудняются назвать хотя бы одно из таких движений по имени.

Лично мне до сих пор еще не удалось встретить ни одного русского активиста «национального освобождения», который на поверку не оказался бы обыкновенным, самым что ни на есть затрапезным расистом. И Россию-то он собирается освобождать, как правило, не от гнета западных менеджеров, «Форда», «Нестле», «Проктера энд Гэмбла» и «Ситибанка» (чтобы потом уже разобраться с отечественным «Газпромом») – а от «чернож***» кавказцев и азиатов, которые едут к нам по той же самой причине, по которой поляки и литовцы едут в Ирландию – потому, что в их «независимых» странах жизнь еще хуже, чем в России. Много мы видели таджиков у себя в Средней Полосе в советское время, вспомните-ка?… Таким русским националистам, которые частенько пишут слово «русский» с большой буквы, забывая, что это правила английского, а не родного нашего русского языка, постоянно мешают жить «черные» или «исламисты», а вот того, как тянут соки из нашей страны самые что ни на есть белые и христиане (некоторые даже с килограммовым крестом на шее!), они почему-то не замечают в тряпочку.

Да, конечно, в современной России, как и в любой капиталистической многонациональной стране, есть свои этнические мафии (у Америки научились!), и да, власти не считаются с народом, когда речь заходит о том, чтобы можно было завезти из другой страны рабочую силу по дешевке – точно так же, как не считаются в таких случаях со своими народами власти где-нибудь в Голландии или Британии. И да, хорошо бы было найти их в нашей стране – эти самые «рациональные и справедливые силы национального освобождения», только вот где они? Если бы они всерьез выступали за национальное освобождение, они боролись бы с западными корпорациями, а не с узбекскими дворниками, с якутскими шахматистами и с африканскими студентами. Молодцы против овец, вот они кто!

Да, в наших левых силах нет единства – да, надо искать пути его достижения. Но как найти их, когда те, кто к поиску таких путей на словах призывают, сами же одновременно себе противоречат на деле? Например, они высокомерно высмеивают 2 оставшиеся верными социалистическому пути страны – Кубу и КНДР. Это, мол, «не те модели развития, которым можно позавидовать», – говорят они, – «Они даже близко не сравнимы с тем образом общества будущего, который был у СССР».

И ведь еще хватает наглости! Говорится такое, как правило, чаще всего теми, кто сам ни в одной из этих стран не бывал. Так сказать, теоретик, шлю приветик. Ни дать – ни взять, аппаратчик брежневского времени, отмахивающийся от любого отличного хоть чем-то от нашего социализма, как от «не имеющего права на существование». Несмотря на то, что всем им была знакома, конечно, классическая формулировка «национальный по форме, социалистический по содержанию». Вот что, среди прочего, и убило наш СССР – такие вот высокомерие и близорукость!

Знаете, даже по сравнению с СССР в обеих этих странах есть чему позавидовать. По-хорошему. Например, тому, как они, эти небольшие страны, с ограниченными по сравнению с нашими несметными советскими богатствами ресурсами, смогли выжить, смогли сохранить свою социалистическую систему и все ее основные социальные завоевания, смогли остаться верными своим идеалам, – несмотря на предательство со стороны бывших социалистических союзников из Восточной Европы (многие из которых еще теперь и норовят пнуть их побольнее из-за спины своего американского хозяина, как Польша и Чехия), несмотря на американские блокады и санкции, несмотря на всю черную империалистическую пропаганду о них, которая затуманила головы даже многим коммунистам у нас и в других странах.

Да уже за одно только это обе эти страны заслуживают вечной благодарности всего человечества! Нам надо учиться у них – тому, как они смогли устоять, почему не в пример нам, не потерпели поражения в идеологической битве, несмотря на все пережитые ими трудности. В то время, как мы продали свою страну за зеркальца и бусы – не лучше тех самых дикарей из книжек, над которыми мы так любим смеяться. В то время как мы пафосно выплеснули из ванны младенца и сдали ванну в металлолом – вместо того, чтобы элементарно поменять в ней воду. И смеяться по-настоящему надо над нами, но ни кубинцы, ни корейцы не опускаются до этого. Они чувствуют нашу боль.

Не бывает в природе такой вещи как «совершенный на 100% социализм». Сидеть и ждать его глупее, чем ждать у моря погоды. Этим пусть занимаются троцкисты – вечные «встречатели зари коммунизма», как Рабинович из анекдота. И никто не утверждает, что то, что срабатывает на Кубе или в КНДР, непременно сработало бы у нас в стране. Нам придется искать свои пути к социализму. Но многое в опыте наших стойких кубинских и корейских братьев все-таки очень для нас важно.

Их социализм потому и выжил, что он не был слепой копией нашего – как в некоторых странах Восточной Европы. Потому что они нашли этот самый свой собственный путь. У них можно поучиться тому, как воспитывать подрастающее поколение, как изменить свою собственную шкалу ценностей, которая ныне до отвратного зациклена на материальном, и в которой уже почти совсем не осталось места для человека и человеческих отношений. Наш социализм потому и потерпел такой удар, что мы не сумели воспитать Нового Человека – хотя много об этом говорили. У нас много говорят сейчас о «дегенерации элиты» в период застоя, но разве дегенерировала только элита? Будем честными с самими собой: разве не большинство нас вдруг решило. что завоевания социализма – это что-то такое «богом данное», что все равно никуда не денется, если мы решим немного «подкалымить на стороне»?

Прежде чем так легковесно судить другие страны – до которых нам теперь еще расти и расти!– надо их для начала хотя бы посетить. Но даже если вам и не понравится что-нибудь из увиденного, какое право имеем мы говорить миллионам людей, сохранившим социализм ценой самоотверженного труда, что их система якобы уступает той, которую сами мы сберечь не сумели?…

…– Мы хоть и националисты, а боремся с любыми проявлениями расизма у нас дома,– вернул меня в реальность из раздумий Ойшин.

– Вот в том-то и разница…А у нас… Я никогда не смогу называть себя националистом – хотя очень люблю свою страну, а может быть, именно потому что я ее так люблю. Патриотом – да, а националистом – увольте. К слову, чего не понимают наши националисты – так это того, что ты по-настоящему перестаешь замечать цвет кожи или национальную принадлежность людей, когда долго и много общаешься с представителями самых разных национальностей. После этого для тебя уже важно только, что они представляют собой как люди. По своим духовным, моральным, интеллектуальным качествам. Но никак не цвет их кожи и не на каком языке они говорят. А для нашего националиста это было и остается первостепенным. Он первым делом видит перед собой «негра» или «таджика» – и все свои представления об этом человеке уже формирует потом на основе именно этого…

Что же касается интернационализма, который националисты наши смешивают с космополитизмом, то это две настолько разные вещи, что подобная идея могла зародиться только в их переполненных гречневой кашей и окрошкою с квасом мозгах.

Впервые в своей жизни я где-то прочитала слово «космополитизм» еще задолго до того, как нам рассказали в школе на уроках истории, кто такие были «безродные космополиты». Кажется, мне было лет 10-11, когда я на досуде штудировала «Словарь иностранных слов» своего дяди. И потому я узнала его первоначально в его дословном, буквальном значении: «Космополитизм – идеология, рассматривающая жителей Земли вне зависимости от гражданства или какой-либо родовой принадлежности. Космополит – гражданин мира». Тогда оно показалось мне романтичным. В 11 лет ведь человек еще верит, например, что международный суд – это действительно суд международный, а не вульгарный инструмент в руках стран «золотого миллиарда» для избирательного правосудия в целях вершения в разных уголках мира своих грязных делишек…

Видишь ли, я тогда еще не знала, что космополит – это Валерия Ильинична Новодворская. Не понимала, что теоретический романтизм на деле оборачивается практическим «отчизна есть то, чего ищет душа наша» таких, как Zeena Kostyuchenko, и почти карикатурным «в этой стране» пресловутой Валерии Ильиничны. А моя душа ищет одного – Советского Союза… В независимости от того, во скольких бы странах я ни побывала.

Но хорошо, ей-богу, когда жизнь сталкивает тебя лицом к лицу с такой вот реальностью! Чтобы красивые слова из «Словаря иностранных слов» не туманили тебе голову, достаточно одного взгляда на Валерию Ильиничну. «Перманентная революция» на словах тоже звучит заманчиво….

Космополитизм и интернационализм далеки друг от друга словно небо и земля. Как Валерия Ильинична и Долорес Ибаррури.

Интернационализм – это небезразличие к чужой беде, желание прийти другу на помощь и желание научиться у него тому, что будет полезно для твоей собственной борьбы. Это ваша совместная борьба с общим врагом. Это узнавание мира во всем его многообразии – и уважение к этому многообразию. Это осознание того, что ты не одинок в этом мире. Чувство плеча друга – и готовность подставить свое плечо.

А космополитизм – это глобализация, это прилизанные набриолиненные челки и заученные «сексуальные» вихляния бедрами тинейджеров – одинаковые в разных уголках планеты, это неустанный поиск озабоченными дамами «точки G” и неустанные измерения не менее озабоченными джентльменами собственных габаритов; это Гарри Поттер на разных языках и истеричные зазывания реклам; это люди, не испытывающие угрызения совести, став содержанцами Империи, которым наплевать, как живут при этом миллионы их соотечественников и похожие на них миллионы людей в других странах.

Иными словами, интернационализм – это оружие в руках коммунистов, это веревочка, связывющая воедино прутья нашего веника, которым мы скоро выметем хорошенько мусор с планеты. А космополитизм – похожее по форме, но совершенно отличное от него по содержанию оружие в руках капитала. Понимаешь разницу? У космополитизма даже есть одна общая вещь с нашими доморощенными националистами – врагами интернационализма. Это – истошно-утробное «А мне? А мне?» леоновского Уэфа из фильма «Киндза-дза». Я тебе дам посмотреть как-нибудь этот фильм. Когда мы отсюда выберемся.

– А мы вместе выберемся отсюда? – с надеждой в голосе спросил Ойшин.

– Ну, а как же… Негоже товарищам разбегаться поодиночке! Пошли-ка спать, уже поздно. Завтра, правда, cуббота, но все равно, еще многое надо обговорить до встречи с товарищем Орландо. Ты поможешь мне спуститься с крыши?…

****

… В то утро я проспала чуть ли не до полудня. Такого со мной не бывало с тех давних пор, когда еще была здорова Лиза – значит, уже больше 10 лет. Но проснулась я с тяжелой головой, словно с похмелья – и минут 5 лихорадочно соображала, где я и даже кто я. Дожила!

В дверь стучали – неназойливо, даже деликатно, но достаточно громко. Видимо, этот стук меня и разбудил.

– Женя, ты спишь? – раздался из-за двери голос Ойшина, – Уже почти двенадцать. Пора вставать.

До встречи с товарищем Орландо оставалось 7 часов.

Встретиться мы были должны, как я уже упоминала, в баре »Форт Нассау» – в том самом, где когда-то Кармела так чувственно танцевала со своим будущим супругом, а Сонни обучал меня премудростям меренге. Я пыталась воссоздать облик этого бара в своей памяти, но все, что вспоминалось мне, были его таинственный полумрак да высокие цены на коктейли. А еще – маленький котенок, который прятался от нас среди кактусов по пути туда, наверх: «Форт Нассау» практически висел над Виллемстадской бухтоы, подобно крымскому «Ласточкину гнезду», и с площадки вокруг него открывался вид на весь город, на гавань, на нефтеперерабатывающий завод и даже на голландскую военно-морскую базу «Парера» – пристанище полковника Ветерхолта.

Товарищ Орландо был известен на Кюрасао совсем под другим именем. Как вполне уважаемый латиноамериканский бизнесмен, давно покинувший родную Колумбию и чуравшийся на Антилах общения со своими соотечественниками, зато охотно вращавшийся среди американцев и голландцев. «Моя американская мечта сбылась на Антилах», -любил он повторять. Он был женат на голландке уже много лет, имел голландское гражданство, два дома на Кюрасао – виллу в фешенебельном Ян Тиле и своего рода дачу на Вестпюнте; дом на Бонайре, виллу в Бельгии (там налоги ниже, чем в Нидерландах), яхту и еще бог знает что. Занимался он импортом– экспортом между Латинской Америкой, Антилами и Европой. Каким-то непостижимым образом товарищ Орландо сумел скрыть ото всех свое давнишнее обучение в московском УДН . И никто, никогда в жизни не заподозрил бы этого бойкого, общительного и жизнерадостного «прожигателя жизни», его умению наслаждаться которой так завидовал полковник Ветерхолт, в том, что он был представителем FARC-EP. Даже не островного масштаба, как Кармела, а регионального: товарищ Орландо часто посещал самые разные страны региона, вплоть до Монсеррата и Сабы, и это ни у кого не вызывало вопросов. Кроме того, он был одним из главных спонсоров незатейливых занятий клуба жен голландских военных и различных мероприятий, организованных для собственного развлечения голландскими и американскими коммандос.

Мы с Ойшином уже знали, как он выглядит: видели по местному телевидению. А он должен был вычислить нас по цвету костюмов: зеленое платье у меня, зеленая рубашка у Ойшина. Кроме того, мы должны были спросить его «Правда ли, что надвигается шторм?»– очередная «великолепная» задумка Тырунеш. Причем что он на это ответит, значения не имело: ведь мы-то уже знали, кто он. Важно, чтобы это он нас опознал!

Время до встречи тянулось, по обыкновению, медленно. Как последние часы перед Новым годом – вы никогда не замечали, как тянутся они, и как быстро потом пролетают по сравнению с ними первые часы новогодней ночи? Я пробовала читать какой-то дамский романчик на голландском, подаренный мне мефрау Ветерхолт– один из тех, в которых «…он поглядел в ее бездонные голубые глаза, широко раскрытые от страсти…», – но чтение не шло мне в голову. Несколько раз звонил телефон, но я не хотела поднимать трубку – пусть себе звонят, мало ли это кто. Если у них есть ко мне что-то важное, оставят сообщение на автоответчике. Но сообщения никто не оставил.

Ойшин, воодушевленный своим вчерашним кулинарным успехом, пытался накормить меня собственноручно приготовленным ирландским завтраком, но тщетно. При одной только мысли о подгоревших свиных сосисках и яичнице-глазуьне с кислым поджаренным помидором мне делалось не по себе.

– Спасибо, – сказала я ему, – Как-нибудь в другой раз. И вообще, сегодня моя очередь готовить, ты забыл?

Приготовление обеда немного отвлекло меня от грустных мыслей. Я колдовала над борщом и мечтала о том, как в следующие выходные наделаю на год вперед кимчхи. Если, конечно, найду на Кюрасао все для того необходимое. Вслух же я сетовала Ойшину на то, что на Кюрасао не бывает такой сметаны, как у нас, а уж ржаного хлеба – и тем более. Пока я готовила, он поминутно заглядывал мне через плечо в кастрюлю, расспрашивал про ингредиенты и даже записывал что-то в небольшом блокнотике.

– Не иначе как ты собираешься открыть ресторан, когда вернешься в Ирландию? – воскликнула я.– Такой интерес к кулинарии!

…Мы выехали в город, когда на остров начали опускаться лиловые сумерки. «Форт Нассау» за те годы, что я в нем не была, сильно изменился, стал еще шикарнее, а коктейли в нем – еще дороже. Не изменилась только его атмосфера – прохладный полумрак, настраивающий изнывавшие снаружи весь день от жары парочки на неизменно романтический лад.

– Что тебе заказать? – спросил Ойшин, направляясь к стойке. – Хотя я уже знаю: как обычно, «Понче Крема»?

Товарища Орландо пока не было. В похожем на пещерный грот зальчике кондиционер работал с такой мощностью, что мне скоро уже начало казаться будто с потолка свисают не светильники, а самые что ни на есть настоящие сосульки. Я пила коктейль как можно медленее – в ожидании того, что товарищ Орландо вот-вот появится.

Время от времени в «грот» вваливались новые посетители, их лица были почти не видны – из-за царившего там полумрака, а голоса – не слышны, из-за почти не прерывающейся музыки. Я изо всех сил вглядывалась во все новые лица, стараясь не пропустить того, кого мы ждали. Вот в дверях показался очередной элегантный кабальеро– в сопровождении миниатюрной как Дюймовочка восточной женщины, ступавшей позади него неслышными шажками; я напрягла свое зрение… и похолодела.