Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 130 страниц)

…Честно говоря, в то, что НАТО действительно начнет бомбить Югославию, я не верила до последнего дня. Не знаю, почему. Просто отказывалась поверить, что они уже до такой степени распоясались и считают себя совершенно безнаказанными – хотя если размышлять логически, все к тому шло.

Когда в Югославии шла гражданская война, я не очень следила за ее событиями – в моей собственной жизни тогда происходили свои драмы, хотя, конечно, и не такого масштаба. К тому же мои мозги в тот период были достаточно пропесочены толерантностью, чтобы я попыталась, на западный официальный манер, «не выбирать сторон». Но как их было не выбирать, когда стоило только выехать за пределы «цивилизованного мира», чтобы осознать, что и сам хваленый Запад в том конфликте был далеко не нейтрален и с самого начала выбрал себе сторону, которую он поддерживал, причем не только и не столько словами? Все те ужасы, которыми пугали на ночь своих обывателей западные СМИ, рассказывая им о «кровожадности сербов», у нас дома рассказывали и о хорватах, и о мусульманах – причем их преступления против мирных жителей тоже были задокументированы. Но на «нейтральном» и «объективном» Западе о них почему-то молчали в тряпочку. Вот вам и вся объективность… Как тут было не выбрать сторону – и не из-за какой-то религиозной близости или исторических связей, а хотя бы даже из одного только чувства вопиющей несправедливости и двойных стандартов?

…Моим первым чувством, когда натовские стервятники напали на то, что еще оставалось от Югославии, стал страшный гнев. Такой страшный, что он буквально душил меня, не находя себе выхода: это дома можно было обсуждать такие вещи с коллегами на работе, а здесь попробуй только – «пойдут клочки по закоулочкам»…

Но гнев не остыл и не оставил попыток прорваться наружу. Смотреть телевизор стало просто физически невозможно. Мне хотелось разбить его, когда я видела на экране наглую морду Мадлен Олбрайт, которую когда-то приютила в качестве беженки гостеприимная югославская земля. Не говоря уже о сексуально озабоченном красноносом Клинтоне и о Блэре, у которого как только начинаются бомбежки, глаза разгораются бешеным огнем, словно у наркомана, получившего очередной «fix” .

Западный обыватель – такой, как, к примеру, Марк – склонен верить официозу так слепо, как ни одному идеологическому отделу ЦК КПСС и не снилось. Мы, советские люди, не так вопиюще наивны в этом отношении – не только и не столько потому, что с детства научились искусству чтения между строк, сколько потому что благодаря широкому базису нашего образования, в котором учили не только тому, что может пригодиться, а системному подходу к вещам, мы умеем самостоятельно рассуждать и приходить к выводам. И поэтому забросать нас шапками, вроде утки о 100.000 исчезнувших косовских албанцев, о которых истерично вопил американский министр обороны Коэн, просто невозможно.

Официозная ложь о бомбах, защищающих права человека быстро стала мне поперек горла. Так же, как и американские фильмы-боевики, западные средства массовой информации – это insult for my intelligence. И я активно начала искать альтернативные источники информации…

Так я с новой стороны открыла для себя интернет – не как хобби для развлечения от скуки, а как место, где можно встретить единомышленников и узнать, что на самом деле происходит в мире… Югославы в интернете рассказывали нам о том, как НАТО бомбит больницы и школы, как убивает бабушек на рынках и маленьких девочек – в ванной комнате их собственного дома. Больше того, не только рассказывали… Когда я впервые увидела фотографии жертв натовских налетов – не отретушированные никакими «фотошопами» , мне было физически дурно…

После этого выражение «защита прав человека» стало восприниматься мной как что-то невероятно грязное, почти ругательство. Так же, как и «демократия», и «свобода». Западом давно уже были испохаблены все эти замечательные слова.

…Зачастую только став взрослым, осознаешь всю глубину прочитанного в детстве.

Глядя на натовские выходки в Югославии, слушая бредово-наглые речи

Джеми Ши, невольно вспоминала я небольшую советскую детскую книжку писателя

Анатолия Мошковского "Пятеро в звездолете", герои которой, школьники с

Земли, оказались на планете, населенной роботами. Они сначала и не

подозревали об этом; напротив, они были в восторге от необычайной

организованности, эффективности, энергичности инопланетян, чистоты их улиц и

прямолинейности их дорог, их подтянутости и не сходящих с их лиц неизменных

жизнерадостных улыбок. Правда, на планете не было цветов, а на вопрос о них

инопланетяне никак не могли понять: о чем, собственно, идет речь: а что это?

Их едят? Или используют в качестве сырья? Но это нашим ребятам показалось

мелочью: главное – тут такая цивилизация!

Потом, когда единственный оставшийся на планете в живых местный житель смог

рассказать землянам, куда они попали, и кто их окружает, а главное – что

нужен-то роботам всего-навсего их звездолет, чтобы и другие планеты

превратить в подобие этой, и землянам пришлось бежать от "гостеприимных"

андроидов, и происходит в книге та знаменитая сцена, которая сразу же

приходит мне на ум при одном только виде Джеми Ши, Билла Клинтона, Тони

Блэра, Мадлен Олбрайт и всей этой братии. Догоняющие наших героев роботы

зверски избивают одного из них – кстати, того самого, который больше всех

восхищался уровнем развития их цивилизации, – и при этом не прекращают

улыбаться и все твердят: "Мы вас любим!" И тогда избиваемый космонавт

произносит свою знаменитую фразу: "Я ненавижу их! Они бьют меня,

а сами все клянутся в любви!"

Ну точно как НАТО. Один к одному.

Североатлантический альянс и его расширение, видите ли, не угрожает России.

И война в Югославии ведется против президента Милошевича, а не против

югославского народа, как пишут эти андроиды в своих пестрящих многочисленными ошибками листовках не сербском языке, которые они разбрасывают вместе

с бомбами в качестве "объяснения в любви"!

С роботами из книжки, к счастью, справиться было просто: у них на спине была

кнопка, с помощью которой они элементарно выключались. Только они сами об

этом не знали. И поэтому "обезопасить" их не представляло большого труда.

Эх, если бы только и с командой Клинтона и Блэра можно было так просто расправиться…

Не одну меня, к слову, посещала мысль о нечеловеческом характере натовских "героев": один югославский мальчик тоже все спрашивал свою маму, а кто же это бросает на

них бомбы? Злые роботы – как в кино "Терминатор"? "Да нет,– ответила ему

мама, – к сожалению, они живые…"

А гениальное, на мой взгляд, произведение нашего детского

писателя Николая Носова "Незнайка на Луне"!. Тот, кто плохо себе

представляет, что такое жизнь при капитализме, а Ленина или Маркса считает

трудным для понимания или скучным для чтения, – пожалуйста, возьмите и

перечитайте эту книгу! Это – энциклопедия капиталистической политической,

экономической и повседневной жизни, написанная простым, доступным даже детям

языком. В ней есть все – от симпатичных вроде бы ребят Миги и Жулио,

сбегающих с собранными денежками акционеров, подобно начальству АО МММ – до

внезапно разбогатевшего Пончика, который так же быстро вновь нищает, потому

что не понял жестокого монополистского характера капиталистической

конкуренции. От коротышек, подставляющих свое лицо под удар мячом за

деньги – на потеху тем, у кого они есть – и до Козлика, арестованного за то,

что он понюхал бублик в магазине (в Ирландии как раз тогда разразился

скандал из-за того, что молодая безработная девушка была

посажена на 6 лет в тюрьму за кражу дамской сумочки, а в то же время

процветающий архитектор, который в пьяном виде насмерть сбил машиной

женщину, мать 2 детей, был отпущен на свободу всего через год – по личному

ходатайству премьера Ахерна…). От "дешевой" гостиницы, в которой,

оказывается, за все, вплоть до струи горячей воды надо отдельно

дополнительно платить – до полиции, которая открыто признает, что известный

гангстер Красавчик может купить ее всю с потрохами…

Но самая интересная глава "Незнайки на Луне" посвящена

Дурацкому острову. На этот остров свозят тех бедняг, которые жили "не по нормам общества" – в том числе бедняков, не имеющих крыши над головой или ботинок.

На острове с ними очень хорошо обходятся: кормят, поят, не заставляют работать,

всячески развлекают (бесплатные кино, аттракционы и т.п.). В результате этого

со временем коротышки, отвезенные на остров, сами того не замечая, превращаются в

баранов! Которых потом и отдают местным богачам – для стрижки с них

шерсти… И возврата в нормальный, человеческий мир с этого острова нет…

Я каждый день вспоминаю эти строчки, глядя вокруг себя. Глядя на то, как с

детства "прочищают мозги" людям на Западе; глядя на то, как отбарабанивают

тексты увиденных по телевизору реклам дети; глядя на то, как люди здесь с младенчества

отучаются думать самостоятельно и начинают верить, что то, что они прочитали

в газетах – это и есть их собственное мнение… Но еще более горько

осознавать, что в такой вот Дурацкий остров западная пропагандистская машина

стремится превратить и нашу Россию, пытается сделать из нашей

молодежи "НЕЗНАЕК НА ЗЕМЛЕ" – ничего не знающих про нее, свою Землю, про

родную историю; подобных тем бедняжкам, что развлекались себе бездумно на

Дурацком острове, пока не превратились в баранов…

…Много лет назад я была таким же , как тот космонавт из первой книги -

когда меня послали по обмену в Голландию, известную также как Нидерланды,

и в эти 2 месяца я не уставала восхищаться ее организованностью и

чистотой. Я тогда еще не распознала роботов. Потом, когда я вновь

оказалась в той же стране, через очень короткий промежуток времени я открыла

для себя, что то, чему нас учили в школе, в институте, дома, в советском

обществе вообще, – вовсе не пустые слова, не пропаганда, как бы скучно нам

это ни бывало иногда выслушивать, – а действительно реальность этого мира.

Я долгое время не могла спокойно проходить мимо бездомных. Я долгое время не могла понять, почему это по закону можно людям, которые помоложе, за такую же работу платить в 2-3 раза меньше, и почему из-за этого те, кто старше, не имеют возможности найти ее вообще. А к тому, что многие люди мечтают стать такими как Билл Гейтс, "купаться в деньгах и ничего не делать", как они выражаются, мне не привыкнуть никогда. Ну просто

совершенно не привлекает меня такой паразитический образ жизни, ни с одной стороны.

И не считаю я признаком ума умение выкачивать деньги из других людей любой ценой.

Но этого уже не понять Незнайкам Нового Мирового Порядка. Как им объяснить?

Как объяснить, что война в Югославии измеряется для нас не тем, что "ракета,

которая стоит полтора миллиона долларов, разбивает здание, которое стоит

30.000, а это значит, что мы, натовцы, проигрываем" (как выразился один

знакомый американец), а тем, что 4-летний югославский мальчик Джордже в

городе Чачак ложится спать в шапке, а на вопрос мамы, почему он ее не

снимает, отвечает: "Это чтобы бомба не упала мне на голову!". Измеряется

слезами матери 3-летней Милицы, погибшей в пасхальное воскресенье сидя на горшке перед сном у себя дома…

В интернете я познакомилась с Радмилой– сербкой-доктором, живущей в Черногории. Черногорию бомбили тоже, но не так сильно: Запад надеялся в недалеком будущем подкупить ее на откол от союза с Сербией. В Сербии у Радмилы остались родители и сестра с семьей, да и на Подгорицу бомб упало тоже предостаточно…

Наше общение очень быстро стало для нас обеих необходимым как воздух. Я просиживала дома в интернете чуть ли не все ночи напролет – именно по ночам натовцы бомбили больше всего, и Радмиле было так страшно…. Она говорила, что мои письма помогают ей выжить. С другого конца интернета то и дело приходили короткие, полные отчаяния записочки:

«Ну вот, кажется, началось… Я слышу, как гудят в воздухе их бомбардировщики… Начинается сирена ПВО… Один взрыв, второй, третий… В доме дрожат окна. Мама, мамочка, только не сейчас! Я не хочу умирать! Что будут делать без меня родители? Они уже совсем старенькие… Но пусть лучше сбросят бомбу сюда, чем на Чачак… У Снежаны сыночек совсем еще малыш…»

А в это время с экрана важный, как мышь, надувшаяся на крупу, Клинтон вещал, что он– друг сербского народа, и что бомбы направлены только против бяки президента Милошевича…

В современной войне есть что-то особенно психически ненормальное: ну разве можно себе представить корреспондента фашистской Германии, ведущего прямой репортаж из бомбардируемой немцами Москвы? Сам тот факт, что западным коррепондентам разрешили в Белграде в тот момент находиться, по-моему, служил лишь легитимации бомбардировок, делал их более приемлемыми в глазах западной публики – ведь они выбирали согласно вкусам своих хозяев, что показывать и о чем и как говорить.

Создавалось впечатление, что война – это какое-то развлекательное шоу, сродни футбольному матчу. Если бы я была югославским президентом, выгнала бы всю эту шатью-братью в первый же день бомбардировок из моей страны поганой метлой. Почему все как загипнотизированные боятся какого-то мифического «мирового» (читай– западного!) «общественного мнения» – насквозь проплаченного и создающегося в глубоко запудренных мозгах?

…Каждую ночь я возвращалась к компьютеру, мысленно молясь, чтобы Радмила не погибла за день и отозвалась на мое письмо. Если от нее ничего не было в течении часа, я не находила себе места.

Наверно, в те дни у меня слегка поехала крыша. У меня не укладывалось в голове, как можно продолжать спокойно жить, смотреть какие-то сериалы и ходить по вечерам по барам, напиваясь «Гиннесом», когда совсем рядом с нами, в Европе, бомбы дружественных твоему государству держав убивают детей и беременных женщин. Фото такой женщины, погибшей в разбомбленном НАТО поезде, стояло у меня перед глазами – когда я видела смеющихся как ни в чем не бывало коллег, лепечущих друг другу какие-то глупости. Даже в выходные, когда я куда-то ехала в автобусе, я так живо представляла себе, что чувствуют сейчас люди в автобусе где-нибудь на дорогах Югославии, не знающие, в какой момент их начнут бомбить, что у меня на глазах выступали слезы…

Странное дело– ведь войны на нашей планете все это время не прекращались,и я знала об этом, и знала о страданиях людей, но ни одна война не оказала на меня такого эмоционального и политического воздействия, как эта… Неужели и в самом деле только потому, что сербы– наши братья? Или же потому, что помимо моей собственной воли, где-то глубоко в моем подсознании засел евроцентризм, и то, что не так удивляет и поражает, если происходит где-то на другом континенте, приводит в ужас, если это разворачивается вдруг на континенте твоем?

Нет, нет, думаю, что и не в этом было дело! А в том, что с уродливого лица «всего мирового сообщества» окончательно упала умильная, улыбчатая, украшенная «общечеловеческими ценностями» маска. Одно дело – знать о хищнической природе империализма по книжкам и другое – видеть его перед собой лицом к лицу без прикрас… Лучше один раз увидеть,чем два раза услышать или прочитать. К сожалению…

До югославских событий я относилась к Соединенным Штатам почти равнодушно. Без симпатий, конечно, но и без такой неприязни, что «кушать не могу». Это неправда, что нас воспитывали в ненависти к янкам. У меня не было иллюзий насчет того, что они из себя представляют – но мое отношение к ним раньше, в советское время, вполне вписывалось в рамки «нас не трогай– мы не тронем!»

А теперь я окончательно поняла, что они не могут существовать без того, чтобы не трогать – и нас, и все другие страны. Как глист – солитер. И мое отношение к ним изменилось соответственно. Я вновь почувствовала то холодное «значит, вы вот так? Тогда мы сделаем для себя соответствующие выводы…», что я впервые ощутила, когда мне пришлось не на жизнь, а насмерть бороться с Сонни… Именно так. Не надо истерик и топанья ногами. От них толку мало – так же, как от всех этих демонстраций. Демонстрации нужны больше для успокоения собственной совести: я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше… Как насчет того, чтобы «глаголом жечь сердца людей»?

В эти дни я поняла две вещи– взаимосвязанные. Во-первых, что от политики никуда не убежать. Как бы она ни была тебе отвратительна, если ничего не делать, не вмешиваться, жить по принципу «моя хата с краю», если прятать от нее голову в песок и давать все за тебя решать другим – Клинтонам, Ельциным, Блэрам и так далее, – то вот к чему это приводит…

И во-вторых, я как никогда осознала верность слов Ленина – «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Это я особенно остро ощутила в ходе антивоенных демонстраций, которые, как я надеялась, все-таки дадут какой-то выход моему гневу… Когда сталкивалась с дублинскими бабушками, которые тоже были против бомбардировок – но только потому что «теперь-то уж Милошевич всех бедных албанцев точно этнически вычистит». И волновала этих приличных с виду старушек только судьба албанских беженцев: что будет, если НАТО не разглядит сверху, кто там албанец, а кто -нет. Бомбить людей других национальностей в Югославии для них было вполне приемлемо. Бабушки не могли быть свободными от своего лицемерного общества. Видно, это тот же менталитет, что ныне вспоминает только о людях одной-единственной национальности изо всех погибших в гитлеровских концлагерях…

На демонстрации я впервые встретила ирландских левых. Это были буйные головы– троцкисты. До этого я никогда с троцкистами не сталкивалась.

… Их можно увидеть вообще на каждой демонстрации. По любому поводу. У них всегда

были готовы соответствующие плакаты, они – профессиональные скандирователи: с "запевалой", разученным текстом и хором. Это единственное, что они делают профессионально и с удовольствием: шумные манифестации – их специальность. Их методы вербовки в свои ряды чем-то неуловимо напоминают методы "свидетелей Иеговы"– и к этому сводится, собственно, любая демонстрация для них, к призыву "Вступайте в наши ряды!"

Они гораздо охотнее, чем.что-либо ещё критикуют других левых – за недостаточный, по их мнению, радикализм. То есть, за что, что для тех главным являются не героические

крики на улицах, а мелкие, повседневные, скучные, "нереволюционные" дела по

повседневной помощи местным жителям, по их огранизации и воспитанию в них

веры в свои собственные силы решать свои собственные проблемы. Создавалось

такое впечатление, что их главный враг – именно эти левые, а вовсе не мировой капитализм, который, если их послушать, дышит на ладан и вот-вот все равно отбросит копыта, ибо не за горами всемирная революция, Грозная и Прекрасная, которая в один светлый день просто вот так возьмет себе и произойдет, как Судный День. А главное оружие в борьбе – шум, ибо победить мировой капитал можно только как следует надавив на его барабанные перепонки.

Так я познакомилась с Терезой – классическим примером такого

революционера, который громко кричит в ожидании Светлого Будущего.

Тереза была абсолютно честная, глубоко убежденная в правоте

своих идей и идеалистичная молодая девушка, с короткой, как у пацана,

стрижкой. Сначала она ухватилась за меня двумя руками: не только из-за страстного

желания пополнить свои ряды, но я из-за того, откуда я родом: Тереза никогда

ещё не видела живых русских. Она тут же обильно посыпала цитатами из Троцкого

и попыталась заверить меня, что главная ошибка нашей страны была в том, что

мы не дождались мировой революции. Этой закутанной в палестинский платок

светлоглазой молодой девушке в солдатских ботинках, не испытавшей на

себе ничего из того, черезо что прошли наши отцы и деды ради того, чтобы мое

поколение могло бесплатно учиться, лечиться, не должно было с детства

бродить по помойкам и мыть машины богатеев, не было никакого дела до реальных

достижений нашего далеко, конечно, не безупречного социализма: для нее он

просто-напросто вовсе не существовал никогда, была только "бюрократическая

диктатура", хотя большинство из тех вопросов, за которые её товарищи здесь

борются с помощью собственного горла, у нас в стране были уже решены.

Может, это-то им и кажется таким негативным?

Как посмели мы разрешить эти социальные вопросы своим трудом, а не дождавшись их громких криков?

Соскучившись по марксистской терминологии ( нечасто здесь услышишь от простых

смертных слова о диктатуре пролетариата и об интернационализме!), я провела

в их компании некоторое время – на демонстрациях. Пока меня не добили морально две вещи: первая – полная безрезультатность и бессмысленность одних только громких

криков (я быстро поняла, что мне мало было только "спустить пар" в адрес Билла

Клинтона и НАТО!) и почти религиозное ожидание революции, которая придет и всех спасет, без малейшего желания пошевелить хоть пальцем, чтобы эту революцию подготовить. Вторая – нежелание этих молодых людей знать о том, какой была в

действительности жизнь в моей стране, СССР. Ибо это не вписывается в

заложенные ими в их собственные головы схемы. Для них СССР – такое же, если не

большее зло, чем мировой капитализм, и они готовы были заткнуть уши,

услышав, что брат моей бабушки, проведший долгие годы на лесоповале на

Урале и в конце концов там и осевший, потерявший свою семью (жена бросила

его, когда он стал "врагом народа"), никогда ни словом дурным не обмолвился

о нашей стране, о революции или о других коммунистах. Не было в

нем ни грамма антисоветизма, ни капли горечи, ненависти к

"системе" и жалости к самому себе, и он, будучи уже реабилитированным,

продолжал оставаться таким же убежденным большевиком-ленинцем, каким и был

всю жизнь.

Это было не то, что они хотели услышать!

…Так или иначе, но я была буквально одержима происходящим на Балканах. Даже на работе я не могла думать ни о чем другом. Я ежеминутно следила через интернет за новостями. Я переводила то, что мне удалось узнать и рассылала это друзьям и знакомым. Мне было известно такое об этой войне, о чем и не подозревали вечно жующие Марки и смотрящие своих «Друзей» Мелины. И функционировать среди них мне становилось все труднее.

Я вспоминала слова Маяковского: «Единица вздор, единица ноль, один – даже если очень важный – не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный».

Если я всерьез не хочу мириться со сложившимся порядком вещей, мне необходимо найти себе единомышленников.

Обжегшись на троцкистах, я не оставила своих планов. И вот тогда-то я впервые вспомнила о единственной ирландской партии, которая была мне знакома в советское время….

Шинн Фейн!

О ней стыдливо молчали ирландские радио и телевидение. А если и вспоминали, то с с таким выражением лица, словно это была какая-то постыдная ирландская заразная болезнь, которую надо ото всех скрывать.

Честно говоря, я не понимаю, как можно стыдиться того, что люди борются за независимость своей родины от империалистической державы. Может, партизанам во время Великой Отечественной тоже надо было сначала провести опрос общественного мнения, особенно за рубежом, стоит бороться с «фрицами» или нет? Причем борьба-то в Ирландии идет не просто за независимость, а за ее воссоединение. Вся Европа только что бурными, продолжительными аплодисментами, переходящими в овацию и салютом встретила объединение Германии. А вот объединение Ирландии почему-то – смертный грех. Может быть, разница-то в том, что Германия воссоединилась на чисто капиталистической основе, а Шинн Фейн провозглашает своей целью республику социалистическую?… Раз их так боится «эстаблишмент»– верные друзья натовских гостеррористов-, они, должно быть, стоящие люди!

Я знала, что Шинн Фейн тоже протестует против этой войны. Но разузнать о них побольше мне было не у кого. Люди в Дублине хватались за сердце при одном только названии этой партии. Подавляющее большинство их никогда не бывало на севере Ирландии и не собиралось туда даже под угрозой расстрела. Обращаться к самим шиннфейновцам напрямую мне было как-то неудобно. Дело было даже не в том, что они националисты, а я не ирландка. Просто наверняка они не доверяют посторонним – и правильно делают!

Кое-где в центре города можно было купить шиннфейновскую газету «Ан Фоблахт», но тоже чуть ли не из-под полы. В конце концов я решила, что это и есть самый легкий способ узнать хотя бы немного для себя побольше. И в том же номере увидела объявление о курсах ирландского языка…

А что, это идея… Тем более, что ирландский мне давно хотелось выучить. Лучший способ проявления уважения к народу-хозяину со стороны новоприбывшего – это освоение его языка. Даже если тебя никто не заставляет это делать и даже если на нем говорит только меньшинство населения.

В назначенный день я очень волновалась – у меня было такое чувство, что я иду по меньшей мере на подпольное собрание. Кто знает, какие они люди, и как они встретят меня…

Когда я волнуюсь, я обычно прихожу туда, где мне надо быть, раньше времени. Так было и на этот раз. Я вышла из автобуса неподалеку от пивзавода «Гиннесс». Уже стемнело. Несмотря на то, что было начало апреля, оказалось холоднее, чем зимой – такое в Ирландии бывает. Я нашла нужный мне адрес – и оказалась перед закрытой дверью полуподвального помещения одного из социальных домов-многоэтажек. Социальные дома в Дублине – картина неприглядная. Непривычному человеку можно даже испугаться. Но я бояться на улице не привыкла – с советских времен, и даже 10 лет жизни при капитализме не могли этого изменить.

Я подергала дверную ручку. Нет, точно, заперто. А до 8 часов еще почти 40 минут… Я же тут закоченею! Но делать ничего не оставалось: пришлось ходить вокруг двери кругами.

Минут 10 проходила я так, когда ко мне вдруг подошел высокий толстый усатый мужчина, похожий на запорожского казака.

– Вы на занятия по ирландскому? -у него был сильный дублинский рабочий акцент.

Я только кивнула.

– Финнула звонила что запаздывает. Она всегда запаздывает. Не с кем было оставить ребят.

Я понятия не имела, кто такая Финнула, и каких ребят ей было не с кем оставить, но на всякий случай еще раз послушно кивнула.

– Раньше чем к половине девятого она не подъедет. Поэтому и послала меня предупредить народ. Вы тут замерзнете совсем. Пошли ко мне, что ли? Я тут за углом живу.

Я еще раз – не без некоторого колебания – посмотрела на него и на его руки в политических наколках.

– Ну ладно, пошли…– нерешительно сказала я.

… … А еще через час я уже хохотала в компании своих новых знакомых – эксцентричного пожилого полу-итальянца, полу-ирландца с классическим ирландским именем Падди, который, наверно, в молодости был красавцем, розовощекого студента из Голуэя, которого звали Донал, учительницы – Финнулы, маленькой, худенькой и тарахтящей со скоростью пулемета «Максим», ее дочки Оньи, девочки лет 10, которая свободно говорила по-ирландски, но и на английском за словом в карман не лезла, уже знакомого мне Коннора – ирландца казацкой наружности и не пожелавшего нам представиться черноволосого бородача, похожего на испанца. Хотя урока настоящего не получилось. Для этого Финнула была слишком хаотична. Кто-то притащил с собой гитару, и народ начал увлеченно петь. Потом выяснилось, что некоторые из нас уже немного по-ирландски знают – наверно, только я одна не знала совершенно ничего.

Сказать, что ирландский язык совершенно не похож на английский – это почти оскорбление. Он и не должен быть на него похож! Он не похож ни на один из известных мне языков – и очень красив на звук. Другое дело, что никто так никогда и не объяснил мне правила его написания, и я осваивала их как осваивает дно незнакомой реки человек, постепенно в нее заходящий – медленно нащупывая одной ногой подводные камни. Все ирландцы в какой-то степени изучают ирландский в школе – беда только в том, что его преподают там как какой-нибудь церковно-славянский. Говорить на нем не учат, читают какие-нибудь скучные куски, вроде отрывков из библии – и таким образом совершенно убивают у детей к нему интерес. Итальянец Падди когда-то хорошо говорил по-русски и, познакомившись со мной, начал усиленно вслух вспоминать русские фразы. А бородач-инкогнито достал из кармана какую-то кипу листочков, отпечатанных на машинке:

– Вот, это копии наших занятий по ирландскому в тюрьме…

Какой уж тут урок! Но главная проблема оказалась в том, что Финнула, подобно моему бывшему супругу, была из тех, кто несмотря на собственные познания в предмете, не умеет передавать это другим… Кончилось тем, что каждый говорил свое, все друг друга перебивали и никто ничего нового не узнал. За исключением того, конечно, что мы все узнали друг друга. Бородач оказался сбежавшим несколько лет назад из британской тюрьмы бойцом ИРА, который находился на свободе условно: ему каждую неделю надо было ходить в полицейский участок по месту жительства – отмечаться.

Видя, что так у нас ничего не получится, Падди попытался взять уроки в свои руки, и на следующий раз он принял бразды правления.

– У меня очень неортодоксальный метод обучения, – предупредил он, – Но зато он действует безотказно. Мы будем… кричать.

– Как кричать? Что кричать? И главное– зачем кричать?

– Ирландские слова и выражения. Я вас буду им учить, и мы будем их все хором повторять. Все громче и громче и все быстрее и быстрее. Не спрашивайте, почему, но на корочку у вас прекрасно все запишется! Покричим так пару месяцев – и вы у меня заговорите по-ирландски как миленькие.

Предоставляю вашему собственному воображению нарисовать себе картину того, как прошел наш следующий урок… Но Падди был прав – слова и фразы после этого прекрасно запоминались. Плохо только, что трудно было запомнить, что именно какая именно из них означает!

Вот так я впервые оказалась в кругах, близких к Шинн Фейн…

…Дышать на работе мне становилось все труднее, особенно когда Марк начинал свое ежеутреннее ритуальное чтение газет вслух. Мне казалось, что я и мои коллеги существуем в каких-то параллельных друг другу мирах, единственная точка соприкосновения которых – это совместное пребывание в офисе.

Впервые в жизни я сознательно бойкотировала «МакДональдс». Когда Мелина протягивала мне очередной глянцевый номер «Космополитена», думая, что этим делает мне приятное, я смотрела на нее так, словно она свалилась с Луны – и ничего не могла с собой поделать. Мои мысли были далеко, в Белграде, где 20 мая натовская «умная бомба» поразила родильное отделение больницы «Драгиша Мишович». В это время у 4 женщин шли родовые схватки. Одной делали кесарево сечение. Она была ранена, и ее ребенок в конце концов увидел свет в подвале, под звуки падающих бомб… Да здравствуют права человека!