Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 130 страниц)

Но возникли новые проблемы: где жить всю рабочую неделю? Мне много не надо, было бы только спальное место и где принять душ. Платить за квартиру в Дублине и за дом на Севере было, как я уже сказала, не по карману. Ездить каждый день с Севера – невозможно физически (я не добралась бы на работу раньше 10-11 часов утра). Я попробовала пару недель ночевать в хостеле – в комнате барачного типа с двухъярусными кроватями, которая хотя и была чистая и с интересной публикой (в основном иностранной молодежью, путешествующей по стране), но выспаться там было нереально: народ приходил и уходил когда кому вздумается, что в такого рода заведении, конечно, естественно. Люди хлопали у тебя над головой дверями, грохали тяжелыми рюкзаками, зажигали свет в любой полуночный час, храпели так, что стекла дрожали, и так далее. К тому же пребывание там хоть и было дешевле квартиры, но тоже влетало в копеечку. Я не выдержала такого образа жизни больше двух недель – сдалась и нашла себе самую маленькую и дешевую комнату какую только можно было найти: в доме с одним из своих новых коллег, французом, который только что женился на китаянке из Малайзии. Комната была в хорошем новом доме, от работы не очень далеко (пешком минут 40, на автобусе минут 15). Я там фактически только ночевала – старалась не готовить на кухне и даже в гостиной не сидеть, чтобы не было лишних расходов, например, на телевизор. Француз и его новоиспеченная супруга не знали о моем положении и, вероятно, считали меня скупердяйкой. Но у меня уже не было желания еще кого-то в свою жизнь посвящать. Жизнь в «свободном мире» – почти как при аресте в американских фильмах: «Anything you say, can and will be used against you ”. Покажешь хоть какую-то слабость – никто не поможет, а вот добить добьют. Человек с проблемами (вроде ребенка-инвалида) – это всего лишь «liability ”, не более того.

Я очень радовалась, что мне удалось найти новую работу всего за две недели – но работала теперь уже только ради оплаты счетов, а не для души. Офис фирмы был огромный– настоящее корпоративное царство, специально для нее построенное на одной из дублинских окраин, на западе города. С собственной шикарной столовой и спортзалом. С различными курсами повышения квалификации и даже приобретения новой. Но это тебе не мамин завод советского образца – никто из горожан и даже родственников работников фирмы этими благами пользоваться не мог. В округе же не было ничего, кроме промышленных парков и огромного торгового центра – единственного на весь район «культурного» учреждения, где проводила все свое свободное время местная молодежь, которую, если судить по ее виду и поведению, «кельтский тигр» обошел стороной…

Мы работали в несколько смен, работа была нетрудная, «команда» наша, в основном из

голландцев, тоже достаточно нормальная. Мой новый начальник оказался индонезийцем с голландским паспортом, которого взяли в начальники потому, что у него уже был опыт руководства коллективом – он отслужил в голландской армии. И нами руководил в соответствующем стиле… Когда мой рабочий день начинался в 7 утра, не было другого выхода кроме как идти до нашего промышленного парка пешком – через фактически ночные еще, незнакомые улицы, где частенько можно было увидеть дымящиеся останки угнанных местными подростками машин, которые они, накатавшись, поджигали. Было жутковато – и чтобы разогнать страх, я начинала вслух петь. От Сонниной «Bo por bai unda ko bo ke ”и до «Варшавянки» и «Смело, товарищи, в ногу!». Часто шел дождь – с ветром в лицо. Зонтик вырывало из рук и выворачивало наизнанку– с мясом: ни один зонтик не способен продержаться в Дублине больше пары месяцев. В Голландии можно бы было доехать до работы на велосипеде, но в Дублине такое движение (и такие водители!), что это просто опасно для жизни. Плюс никаких тебе велодорожек.

Работали мы под огромной стеклянной крышей; стены тоже были прозрачными, а вокруг полно зелени в горшках и даже чуть ли не бассейн с рыбками собирались установить. Огромное это пространство делилось на сектора – по странам Европы. Из одного угла раздавались бурные эмоциональные беседы на испанском, из другого – неторопливая финская речь. Я быстро подружилась с девочками-итальянками, особенно с маленькой Адрианой – в очках, остроносенькой, похожей на Пиноккио, но очень симпатичной уроженкой Турина, которая жила здесь же неподалеку, снимая один большой дом вместе со своими подругами и ездила на работу на собственном маленьком привезенном из Италии «Фиате». Естественно, когда мы познакомились, я опять не удержалась – и завалила ее информацией о своих познаниях: Джанни Родари, Адриано Челентано, Тото Кутуньо, Орнелла Мути… Удивительно, но факт: я была единственной, кто заводил речь о подобных вещах. Широкой массе ирландцев абсолютно ничего из этого было не известно. Кроме лазаньи и спагетти по-болонски… Адриана же, не в пример ирландцам, любила и хорошо знала классическую музыку, читала книги и в Ирландию приехала временно: накопить опыта, чтобы суметь потом найти хорошую работу дома, где за рабочие места была сильная конкуренция.

Такой вкратце была моя ситуация к Новому году.

Мой северный городок, который я видела только на выходных – такой красивый, такой зеленый летом – зимой начисто вымирал. Закрывалась на всю зиму большая часть его магазинчиков на главной улице. На море начинались почти непрекращающиеся шторма. Никогда еще я не видела ни одного места в мире, где бы круглые сутки и недели напролет дул такой сильный ветер – причем не в каком-то одном направлении, а, казалось, во всех сразу. Было такое чувство, что над ним в атмосфере образовалась какая-то бездонная воронка. Когда здесь шел дождь, то шел он не сверху вниз, как во всех остальных мне известных уголках нашей планеты, а горизонтально – прямо тебе в лицо. Никакой зонтик не мог от него закрыть. Синие, нависающие над городком горы не пропускали не только волны дублинского телевидения, но и тучи: тучи часто подолгу зависали над ними. Если бы не это, дождей в городке было бы еще больше.

Мокрая до самых ушей, все еще чихая и кашляя (и внутренне чертыхаясь, что надо куда-то в таком состоянии тащиться), садилась я в тот вечер в последний дублинский автобус (их всего-то было здесь 4 автобуса в день!), уже думая о том, как поделюсь с Адрианой тем, как прошли мои незадачливые праздники. У Джеффри не нашлось совести даже для того, чтобы хотя бы принести мне аспирину. Аптеки были закрыты, и мне пришлось, превознемогая себя, выпрашивать его у малознакомых мне еще соседей…

Когда я подъехала к Дублину, дождь все еще шел, но ветра здесь было меньше. До Клонсиллы от центра города около 45 минут езды, в зависимости от количества пробок в центре. Моих молодоженов дома не оказалось, меня встретили темные окна. Что ж, тем лучше: сейчас лягу спокойно спать, без перешептываний и приглушенного смеха за стенкой…

Я открыла дверь, предвкушая уже удовольствие от того, как заберусь под толстое одеяло. На тумбочке возле двери лежало адресованное мне письмо – судя по штампу на конверте, оно пришло как раз перед Рождеством, когда я прямо с работы, не заезжая сюда, поехала к себе на Север на все праздники. Письма на этот адрес мне приходили редко. От кого бы это? Я распечатала конверт.

На мою ладонь выпала небольшая бумажка с эмблемой Шинн Фейн. Руководитель местной партийной ячейки по имени Питер Конноли сообщал мне, что они получили мое письмо (это через 4 месяца-то?), и просил меня ему позвонить, чтобы договориться о встрече…

У меня закружилась голова и забилось сердце. Я с трудом могла поверить, что это происходит на самом деле. С волнением набрала я номер Питера – тут же, не отходя от двери: куй железо, пока горячо.

На другом конце трубку подняли сразу же– словно ждали моего звонка.

– Добрый вечер! Да, конечно, давайте встретимся… сегодня уже поздно, как насчет завтра? Часов в 8? Я за Вами заеду, хорошо?

Нужно ли говорить, что сон с меня сняло как рукой? Полночи лежала я, ворочаясь под теплым одеялом и пытаясь себе представить, какие же они – неведомые мне еще борцы за освобождение своей страны?…

На следующий день на работе все мои мысли тоже были заняты предстоящей встречей. Мне не с кем было поделиться своими тревогами и надеждами, связанными с ней: чтобы понять их, надо было прожить моей жизнью. Я даже не стала рассказывать Адриане о том, как прошли праздники. Какое значение имеет теперь такая ерунда?

…Чем ближе подходили стрелки часов к 8 вечера, тем чаще стучало мое сердце. Я словно предчувствовала, что эта встреча изменит мою жизнь.

Питер подъехал точно к 8-и – так непохоже на обычное ирландское «гибкое» отношение ко времени. Мои соседи-молодожены многозначительно переглянулись: они по-своему поняли появление перед домом белого «Форда», в который я села – рядом с водителем-мужчиной. Что ж, каждый понимает все в меру собственной испорченности…

Питер Коннолли был родом из рабочей дублинской семьи. Маленького роста, темноволосый и синеглазый, он чем-то неуловимым напоминал плюшевого медвежонка.

– Поедем ко мне, – сказал он, – Наша ячейка уже собралась там. Поговорим, расскажете нам о себе, а мы расскажем Вам, чем мы занимаемся….

Оказалось, что Питер живет от меня совсем недалеко. Его жена Дирдре – очень симпатичная, но немного грубоватая, как почти все ирландки – тоже была партийной активисткой и его правой рукой. Я быстро поняла из разговоров, что почти всю партийную работу в ячейке эта пара тащила на себе. Кроме них, в ней состояли еще несколько молодых людей – почти подростков (двое из них были братьями-беженцами с Севера), шофер такси и водитель автобуса. Питера, оказалось, только что уволили с рабооты – за то, что он пытался организовать там профсоюз. «Зачинщику– первый кнут», как у нас говорится…. И Дирдре временно тянула на себе лямку единственного содержателя их не маленькой семьи – но ни разу ни словом его не попрекнула. Она работала в букмейкерской конторе.

Партийное собрание началось. Мы пили крепкий чай, заваренный по-ирландски – с молоком, а вокруг нас бегали трое детишек Питера и Дирдре, видимо, с ранних лет привыкавшие к политической деятельности своих родителей.

Для меня было в новинку слышать, чем же живут коренные жители, и какие у них проблемы: дело в том, что по жизни мы, иностранные работники, с ними почти не сталкивались. Особенно со здешним рабочим классом и люмпенами, которых в этом районе было много: ведь нашими коллегами по работе были ирландцы из совсем других социальных слоев. Такие работники-мигранты, как я, занимали в Клонсилле чуть ли не целые кварталы (многие зажиточные ирландцы покупали здесь себе вторые дома и селили нас в них, чтобы мы выплачивали за них их ипотечный кредит) – и тем не менее, с местными жителями мы существовали как бы в параллельных измерениях. Кроме своих квартирных хозяев, да и то только в день квартплаты. Мы не знали даже о попытках наших ирландских соседей создать у себя на работе профсоюзы: наши собственные работодатели (чаще всего фирмы американские) с первого дня внушили нам, что в Ирландии даже говорить об этом – чуть ли не табу. Когда у нас на работе возникали проблемы – одинаковые сразу у нескольких человек– работодатель соглашался беседовать только с каждым из нас поодиночке. Даже когда мы настаивали на том, чтобы он принял нас всей группой…

Местные жители страдали от процветавшей в райне торговли наркотиками– зачастую прямо у ворот начальных школ. От угонов автомобилей и прочего хулиганства местных Квакиных , с которыми у нас справились бы тимуровцы в сталинское время. Но в Ирландии тимуровцев не наблюдалось, и каждый был сам за себя. Кроме шиннфейновцев, живших, казалось, под девизом «один за всех и все за одного!». Они были единственными, кому было не все равно, как живут люди.

Полиция выезжала в западный Дублин по вызову неохотно. Вот если бы что-то подобное случилось где-нибудь в Боллсбридже или Долки … А здесь – подумаешь, ну что-нибудь украдут или побьют кого-нибудь: одни люмпены – других! Да пусть их себе варятся в собственном соку…. Им же так жить сам бог велел. Вмешиваться себе дороже! И отчаявшимся людям ничего другого не оставалось, как обратиться за помощью к Шинн Фейн.

Мои новые знакомые как раз обсуждали целесообразность применения в западном Дублине «белфастского метода». В Дублине тоже многие районы полностью вышли из-под социального контроля, и всё чаще в народе раздавались голоса, что пора «поступать с хулиганами как в Белфасте». Так я впервые об этом методе услышала.

Как же справлялись с хулиганами и наркодельцами в практическое отсутсвтвие полицейских сил белфастские жители? Методы они применяют, прямо скажем, неортодоксальные: край это суровый! Зато это единственное, чего хулиганы и дельцы по-настоящему боятся.

… Это прoизошло в самом сердце Белфаста, посреди бела дня, в пятницу после поcле полудня…38-летний Пол Дали запарковал свой новенький голубой «Пежо» перед домом родственника на Стивен Стрит – полной в тот час людей, делающих предвыходныe покупки. Дали сопровождали его сожительница и 11-летняя дочь. Когда в 3:55 он вышел из дома, к нему с разных сторон подбежали вооруженные люди в масках… Местные жители услышали около десятка выстрелов – и отчаянный женский крик.

…Тело Дали , насквозь прошитое пулями, осталось лежать рядом с открытой дверью его машины… Его сожительница и дочка не были даже ранены.

Убийство Пола Дали стало вторым за две недели убийством крупнейших торговцев наркотиками в Северной Ирландии. Другой наркоделец, давно уже не дававший покоя жителям Дерри Кристофер О’Кейн, был застрелен подобным же образом, при выходе из своего дома. На жизнь О’Кейна покушались и раньшe , и поэтому он установил у себя дома мощнейшую сигнализацию, превратив его в настоящую крепость. Но это ему не помогло. Его убийство было хорошо запланировано – те, кто привел в исполнение приговор общины над ним, знали о каждом его шаге… Никто не пришел О’Кейну на помощь, когда он остался лежать на земле, тяжело раненый. Даже выбежавший на его крики из дома родственник подождaл , пока он перестанет дышать, – прежде чем вызвать «скорую»…

Североирландские газеты почти каждый день пестрят сообщениями типа:

" …торговец наркотиками прострелен шесть раз. … Джиму Лисмору, отцу двоих детей, были прострелены обе руки, ступни ног и локти во время парамилитаристской атaки…"

Джиму Лисмору, как видим , повезло: "добровольная народная дружина" сохранила ему жизнь. Очевидно, его преступления перед общиной были не такими тяжелыми , как те, что совершили О’Кейн и Дали.

Кто же совершает народную расправу над преступниками – и почему в Северной Ирландии бесполезно обращаться в полицию, если вам житья не дают хулиганы, наркодeльцы, угонщики машин и поджигатели?

…Когда банда лоялистских хулиганов в очередной раз напала на дома жителей нa Бомбей стрит – в католической части Белфаста, вдоль здешней "Пислайн" ("Линии мира" – своего рода местной "берлинской стены", разделяющей двe общины), жители, как поступил на их месте любой нормальный человек в любой нормальной стране, позвонили в полицию. Однако полицейские заблаговолили появиться на мeсте происшествия только когда хулиганов уже давным-давно и след простыл – хотя их участок размещается совсем рядом. В ответ на вопросы о том, почему они не приехали сразу же, глaвный "полицай" Западного Белфаста – заявил, что его офицеры не могли приехать раньше потому, … что "они пили чай"! Я не шучу, так он и сказал. Не моргнув даже глазом.

Посему если на Севере вам не дает житья, к примеру, местный хулиган – после того, как вы сделали ему замечание: бьет окна, мажет краской стены вашего дома, прежде всего надо выяснить, – католик он или протестант. На Юге, где такого религиозно-политического противостояния нет, это неважно.

– На Севере это имеет очень даже большое значение, – объяснил мне Питер,– чтобы это дело прекратилось, придется разговаривать с «the boys”. Но они работают только со своими. Чтобы не возникало лишних конфликтов. Если oн католик – тебе надо обращaться к католикам. Если протестант – к протестантам… Это помогает! Никому не охота получить пулю в колено… В большинстве случаев после первого же предупреждeния со стороны "the boys” – которые не станут слушать никакие отговорки, просто скажут : " Слушай, оставь этот дом в покое. Если что – мы знаем, гдe тебя найти!"– ваш "заклятый друг" станет тише воды, ниже травы.

Эффективность и простота их метода была поразительной.

Так я впервые я услышала о том, что Ирландская Республиканская Армия фактически выполняет в своей общине функции "народной милиции". У иностранцев эта организация обычно ассоциируется с бомбами, взрывами, автоматами Калашникова, и тому подобным. А мне с гордостью рассказали о том, что в беднейших райoнах города Дерри, где безработица зачастую доходила до 70% (!), практически не было при этом наркоманов и торговли наркотиками. Благодаря "парням"– добровольцам ИРА.

– Если кто-то начинает у нас торговать наркотиками, угонять машины, хулиганить– сначала его вызывают на предупредительную беседу. Если это продолжается – его избивают бейсбольными битами, часто – с вколоченными в них гвоздями… Ломают ему конечности. В зависимости от тяжести преступления, следующей стадией может стать пуля в каждое колено – так, чтобы преступник на всю жизнь остался хромым, и всем зa версту было бы видно, что он за птица. Если целое семейство ведет себя асоциaльно и мешает жить соседям (такое тоже бывает), то люди устраивают марш на их дом, пикеты вокруг него – и вынуждают их уехать из города. Если и все это не помогает – преступник получает от ИРА официaльное предупрeждение – в 24 часа покинуть страну. Если он этого не сделает – за его жизнь никто не поручится. Обычно они предпочитают не испытывать судьбу – и сразу жe уезжают… Ну, и, наконец, крайняя мера наказания – высшая…

Местные жители горячо приветствуют такую инициaтиву – они считают "народную милицию" необходимой как "санитаров леса"….

По североирландскому телевидению периодически появлялись плачущие мамы хулиганов и наркодельцов. "Мой мальчик ни в чем не виноват! Он такой примерный сын ! " – обычно говорили они в камеру – у больничной койки простреленного в оба колена и покрытого синяками сыночка, который глядит на тебя с экрана ангельскими глазами …

"…Ну да, не виноват!" – ухмыляется у телевизора североирландский зритель. "-Знаем мы таких ! Всему кварталу от него год жизни не было! Вот и допрыгался…"

Зачастую парамилитаристы звонят в "скорую" заранее, ещё до самой " разборки ". В среднем североирландская " скорая " в одном только Белфасте получает шeсть таких звонков в неделю. Вызванный " на ковер " знает, что ждет его в " добровольной народной дружине " – и зачастую напивается допьяна заранее, чтобы не было так страшно… Раны зависят от того, на сколько " дружинники " хотят приковать наказанного к постели – и к костылям. Самым страшным накaзанием считается " распятие " – при котором простреливаются ладони рук, ступни ног и колени. Есть ещё " 50 на 50” – один выстрел в спину, при котором у преступника остается 50% шанс, что он сможет ходить. " Смешанный шашлык " – выстрелы по коленям, локтям и голеням… Используется чаще всего пуля 22 калибра для ручного оружия. Если это происходит с близкого расстояния, дело часто кончается ампутацией конечностей…

…Буржуазная "свобода" и "демократия" знаменита тем, что при ней у преступников и правонарушителей всегда есть "права человека" (по крайней мере, если преступления их не направлены против властей). А вот у их жертв – далеко не всегда! Или, во всяком случае, – гораздо меньше… Именно это и пробовала изменить североирландская народная инициaтива – отчаявшихся от такой жизни людей.

"Это – всего лишь крайняя реакция жителей на тот факт, что среди них есть асоциaльные элементы, для которых не существуют никакие общественные нормы…. Асоциaльное поведение деморализует общину, но "избиения в наказание" – это не решениe проблем…Проблемы не будут решены, пока не будут найдены социaльные альтернативы, пока не будет решен комплекс социaльных, экономических проблем и проблем вокруг функционирования полиции," – подчекивал, говоря об этом, Лидер.

Не во власти «народной милиции», к сожалению, было изменить социальное и экономическое положение своей общины – за это боролось ее политическое крыло. Ну и так что же – надо было сидеть со сложенными руками, произнося красивые лозунги, как троцкисты, и ждать, когда с неба свалится революция? Эти люди пытались как могли обеспечить хотя бы подобие сносной жизни для подавляющего большинства населения своих рабочих кварталов.

Руководитель лоялистских парамилитаристов Билли Хатчисон тоже подчеркивал, что вообщe -то расправляться с хулиганами – это дело полиции. Другое дело – что она этого не выполняет… "Если ты – лидер местных парамилитаристов, который всегда защищал свой народ, а к тебе приходит женщина и говорит, что её изнасиловали, а ещё кто-то говорит, что его дом ограбили, парамилитаристы, конечно, скажут: "Мы с ними разберемся!" и разберутся! Полиция не будет занимaться этим – боясь нарушить "права человека" преступников. Так что лучше всего поручить это дело парамилитаристам!"

Это было совсем другое время, чем даже сейчас. Время, когда активистов Шинн Фейн в Ирландской республике автоматически заносили в черные списки, при первой возможности старались уволить c работы, повсюду преследовали спецслужбы, а на улицах пожилые бабушки, начитавшиеся газет “эстаблишмента”, обзывали “детоубийцами”. Именно через все это пришлось пройти и Питеру и Дирдре Коннолли, которые ко времени первого в моей жизни партийного собрания состояли в рядах Шинн Фейн уже 11 лет, в самое тяжелое для партии время. “Бывало, сидишь дома, баюкаешь ребенка, – а под окном “шпик”лежит”, – рассказывала Дирдре. Современные фифочки обоих полов, набранные в эту партию, кажется, для украшения, а может, потому, что не задают лишних вопросов – те самые, что так хорошо умеют произносить красивые дежурные речи о правах человека и заняты больше тем как выглядеть получше на экранах телевизоров, – и понятия не имеют о тех временах. Даже я застала только лишь самую их малость…

Вышеописанное вовсе не означает, что кто-то предложил мне взять в руки бейсбольную биту или автомат и выйти с ним «на дорогу»: у партии было много других насущных задач. Почти полностью блокированная в ирландских СМИ (одно время здесь даже существовал особый закон, запрещавщий предоставлять в них слово представителям ирландских республиканцев), партия стремилась донести до населения за что она на самом деле выступает. Слова «социалистическая республика» в ее программе в глубоко консервативной католической Ирландии были чуть ли не анафемой. Но Питер прекрасно знал, о чем говорил – и никакие попы не смогли обмануть его насчет того, что такое на самом деле социализм….

Надо было разносить по домам квартала листовки, объясняющие программу партии и сообщающие о ее мероприятиях и о местных инициативах. Питер с Дирдре сами у себя издавали такой местный информационный листок. Надо было продавать партийную газету. И то, и другое даже в Дублине было связано с определенным риском – прежде всего, остракизма и того, что тебя занесут в «черные списки», как самого Питера. Но кое-где могли и надавать по шее.

Питер с Дирдре своими скромными силами проводили опрос в квартале: что людей по-настоящему волнует, и какие меры они хотели бы в отношении этого предпринять. Никакой «эстаблишмент» это не интересовало – разве только за месяц до очередных выборов. Питер организовывал и проводил по выходным дискотеки для местной детворы – чтобы удержать ее подальше от наркодилеров. Устраивал для них в местной заброшенной церкви спортивный клуб. И делал он все это не потому, что у него была «такая работа», а по зову сердца. О таком бескорыстном и искреннем служении людям мне в Европе до этого только в книгах доводилось читать. Да и то в наших, советских книгах…

Надо ли и объяснять, насколько окрыленной почувствовала я себя в компании таких людей!Они расспросили меня о моем прошлом и о моих взглядах – без малейшего нажима, очень по-дружески. И единогласно постановили меня в свою ячейку принять.

В тот вечер я летела домой как на крыльях!

Общение с новыми товарищами стало единственной в моей жизни отдушиной. Мы виделись раз в неделю, и я с нетерпением ждала, когда за мной заедет Питер. Это были самые мои счастливые минуты – когда он заезжал за мной и когда он отвозил меня обратно после собрания. За эти в общей сложности полчаса в неделю мы успевали поговорить обо всем – о Севере, об ИРА, о международной обстановке, о Кене Ливингстоне, о Советском Союзе… В перерывах между этими двумя разговорами – на пути туда и на пути обратно – я в компании соратников разносила по домам листовки под покровом темной ночи…

…Незадолго до того, как ко мне должны уже были приехать мама и Лиза, мне позвонило одно агенство по трудоустройству, у которого все еще были в компьютере мои данные.

– У меня есть для Вас прекрасная должность!– вкрадчиво сообщила мне его сотрудница.

Меня в общем-то устраивала моя тогдашняя работа, и поэтому я говорила с ней без особого энтузиазма. Единственное, что меня интересовало – это работа поближе к моему северному дому! Должность, которую она мне предложила, поближе к Северу не была – наоборот, офис банка, искавшего себе кредитного контролера со знанием голландского находился в самом центре города, ближе к моей старой квартире в Ратмайнс. Но зато у нее было другое преимущество – это была работа в ночную смену! Не надо будет где-то в Дублине ночевать (а днем можно и домой съездить выспаться, подумала я). И – совершенно замечательно – рабочее расписание такое, что ты 7 ночей работаешь по 9 часов, а потом 7 дней отдыхаешь. В такую удачу трудно было даже поверить. Это означало, что целую неделю из каждых 2 недель я смогу быть дома, со своими родными. Зарплата была даже больше, чем моя тогдашняя.

– Но у меня нет никакого финансового опыта!– честно сказала я.

– О, это неважно! Вас там всему научат, если возьмут.

И я решила попытать удачи. Я не особенно на нее надеялась – и потому вела себя совершенно естественно во время странной ролевой игры по телефону, в которой невидимая мне клиентка с жаром убеждала меня разрешить ей потратить больше денег, чем допускал лимит на ее кредитке. Как она на меня ни орала (кстати, ну очень натурально у нее получалось!), я за эти годы уже до такой степени закалилась на телефоне, что это на меня не подействовало. У меня выработалась слоновья кожа на все ругательства. И я ей вежливо, но твердо отказала что от меня по роли и требовалось.

– Ну как? – спросила меня после этого ведущая мое интервью сотрудница банка (хотя я уверена, что она наш разговор тоже слушала).

– Где это вы нашли такую талантливую актрису на роль клиента? – только и спросила я.

– Да уж, это действительно актриса… – как-то странновато усмехнулись в ответ сотрудники. Почему, я поняла позднее.

Возможно, именно потому что я особенно не старалась, интервью прошло так успешно. И мне предложили эту должность.

До приезда мамы и Лизы оставалось 3 недели, и мои финансы после покупки 3 билетов на самолет (я собиралась за ними чтобы помочь маме Лизу довезти) пели, как говорится, романсы. И я решилась на отчаянный шаг: проработать эти три недели на обоих местах: ночью на одном, а днем – на другом….

Правда, в первую неделю ничего не вышло, так как обучать новых работников по ночам банк, конечно же, не собирался. Пришлось на эту неделю брать на другой работе больничный. Я крадучись выходила по утрам из дома, чтобы мой французский сосед никому не ляпнул, что я вовсе не больна….

Тренинг проходил весело, и вот тут-то я и познакомилась с таинственной актрисой! Это была Маргарет из Австралии – здоровая грубоватая тетка, хохотавшая громким басом (среди сотрудников банка ходила сплетня, что она была транссексуалом – во что почти все мы поверили, когда она сама себе прислала на работу букет красных роз на День святого Валентина). Она действительно была неординарной личностью– уже хотя бы потому что обучала нас банковскому делу, сама никакого специального образования не имея. В Мельбурне она содержала небольшой ресторанчик, который прогорел (что уже свидетельствует о том, как она сама-то обходилась с деньгами, разве нет?), после чего она с тоски оставила мечты о предпринимательстве и пошла подрабатывать в местный банк.. Там быстро оценили ее актерские способности и сделали ее ответственной – нет, не за финансы, а за подготовку новых кадров. Она готовила нас, сама ни дня на нашей должности не проработав…

И снова жизнь столкнула меня с голландцами. Моей напарницей стала, правда, голландская индонезийка по имени Ингрид – из тех индонезийцев, которые считают себя большими голландцами, чем сами голландцы. Если я еще вспоминала время от времени о своем бывшем муже, то Ингрид ни о чем другом и не говорила. Ее бывший муж был ирландцем, она когда-то жила здесь, а теперь-таки вернулась в эту страну, чтобы «утереть ему нос».

– Пусть позавидует, в каком я месте работаю!

И действительно, название банка было таким знаменитым, что многие дурачки нам завидовали. На работе мы ели бесплатные остатки менеджерских ланчей– всякие остывшие и подсохшие уже деликатесы. Нам пообещали, что через полгода у нас будет право взять в этом банке кредит. А пока разрешалось пользоваться кредиткой с небольшим лимитом.

Во время тренинга я узнала много для себя полезного чисто с практической точки зрения. Например, на что обращают внимание банки при обработке заявок на кредитки. Была целая определенная система баллов: столько-то баллов за проживание по одному и тому же адресу более 3-х лет, столько-то – за то, что дом твой собственный, а не съемный, и так далее. Весьма полезно знать, когда сама берешь в долг – даже у другого банка! Или то, что если клиент, взявший у банка в долг, уехал в другую страну, банк фактически бессилен вернуть себе эти деньги: международные процессы обойдутся ему в такую копеечку, что проще и дешевле этот долг просто списать как убытки– естественно, если речь идет не о миллионах. Клиенты этого не знают, и банк стремится их изо всех сил запугать, чтобы они заплатили – шлет им письма, названивает по телефону. Но фактически он бессилен: при нас одна моя коллега каждую ночь названивала в Австралию, пытаясь запугать клиента, уехавшего туда, взяв в долг 30.000 фунтов. Клиент всякий раз находил новые отговорки и откровенно водил их за нос. А моя коллега, вздыхая, набирала каждую ночь его номер снова: ей положено было это делать. Запугивала она его вяло, без энтузиазма. Самой, чувствуется, надоело. По-моему, обе стороны уже поняли, что плакали банковские денежки. На месте этого клиента я бы и телефон поменяла. Слушая ее с ним беседы, я вовсе не жалела банк – потому что видела, какие прибыли он делает на других клиентах…