Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 130 страниц)

Глава 25. Быка за рога.

“Чудо-остров, чудо-остров,

Жить на нем легко и просто,

Жить на нем легко и просто,

Чунга-чанга.

Наше счастье – постоянно

Жуй кокосы, ешь бананы,

Жуй кокосы, ешь бананы,

Чунга-чанга.»

(“Чунга-чанга» из мультфильма «Катерок»)

Когда дверь самолета распахнулась, и мы вышли наружу, я заметила, как Ойшин, хватанув горячего, влажного кюрасаоского воздуха, схватился было рукой за грудь: как когда-то, 16 лет назад и я, он не ожидал, что здесь окажется так жарко.

– Ничего, ничего, сейчас привыкнешь, Алан, – сказала я ему. Но Ойшин продолжал хватать губами воздух – словно рыба вытащенная из воды. Только он, наоборот, тонул в этой вязкой, липкой жаре. Я поспешила завести его в здание аэропорта – там работали кондиционеры.

– Здесь что, всегда так? – тихонько спросил Ойшин, вытирая со лба струйки пота.

– Всегда, – подтвердила я. – А тебя разве не предупредили? Ты не забыл, как мы с тобой познакомились в Намибии? Там же еще жарче. Пустыни Калахари и Намиб…

– Как же они, бедные, живут?

– Ты знаешь, мои здешние родственники, когда они были у меня в гостях, задавали мне точно такой же вопрос про вас, ирландцев…. Тихо!

Мы приближались к паспортному контролю. Я вспомнила, что дядя Патрик работает где-то здесь же – на таможне, и мне стало несколько не по себе. А что, если он увидит меня? И все-таки узнает – несмотря на 16 прошедших лет и на крашеные волосы?

Девушка-антильянка на паспортном контроле приветливо улыбнулась мне, и я с трудом подавила в себе желание сказать ей: «Бон тарди! » Все прошло как по маслу – через пять минут мы уже ждали свои чемоданы. А еще через 15 направились к выходу. Никто не остановил нас, и никакого дяди Патрика не было поблизости и в помине.

На выходе нас ждали. Молодая красивая женщина с кожей цвета кофе, с огромными как у дикой серны черными влажными глазами и с легкими усиками над верхней губой, которые ее совершенно не портили. В руках она держала табличку с надписью «Саския Дюплесси». И хотя неискушенный глаз принял бы ее за антильянку, я сразу почувствовала, что она не здешняя. В ее красоте – почти картинной – было что-то до боли знакомое.

Мы направились к ней.

– Добрый день! Я Саския ,– сказала я.

– Очень приятно! Тырунеш Франсиска, – представилась она, – Мы с Вами будем вместе работать.

Тырунеш ! Я не ошиблась. Передо мной была эфиопка. Хотя и с антильской фамилией. Какой судьбой занесло ее сюда?

Было, конечно, неудобно как-то сразу спрашивать. Но она рассказала нам сама. Когда мы сели в ее машину, Ойшин облегченно вздохнул: там тоже работал кондиционер.

– Я немного знаю про вас, Саския, Алан – сказала Тырунеш, – И не буду спрашивать вас больше, чем знаю. Сейчас доедем до вашего отеля, посидим в ресторане, и я расскажу вам немного о себе.

Этого отеля не было на Кюрасао, когда я здесь была. От аэропорта он был всего в 15 минутах езды – в самом центре Виллемстада. И назывался он антильски-звучащим «Кура Хуланда », хотя на самом деле принадлежал самому что ни на есть голландцу – с самыми что ни на есть типично голландскими взглядами на антильцев. Но видно, деньги не пахнут. Ради них можно даже не голландское название потерпеть.

Это была целая маленькая деревня из красивых, новеньких с иголочки домов в антильско-голландском колониальном стиле. Населенная почти исключительно «истинными арийцами». Гигантского роста загорелые блондины и блондинки чувствовали себя здесь хозяевами. Они купались в эко-бассейнах, сидели в жакузи и фланировали по мощеным камнями улочкам. Кое-где подвыпившие экземпляры пытались танцевать полонез – нет, не Огинского, а то, что называется «полонезом» в Голландии, а у нас называется «паровозиком». На долю «черных» оставалось подавать им ужин, менять им простыни, вытирать за ними унитазы и делать им массажи – как в старые колониальные времена. Иногда среди гостей попадался кто-то выпадающий из этой общей цветовой гаммы, и на такого «арийцы» обычно смотрели во все глаза. Почти как голландский плотник на верфи в Заандаме в свое время – на Петра Первого. Когда мы вошли на территорию отеля, все глаза устремились на Тырунеш: она с ее цветом кожи была слишком шикарно одета и слишком гордо выглядела, чтобы быть работницей казино или горничной.

В две секунды нас «вписали», как теперь , кажется, принято в России говорить, в отель, и сильный мускулистый антилец отнес наши чемоданы в номер – с высокими потолками с деревянными балками, выкращеннными в пастельные тона, с вентилятором и с балкончиком, выходящим на площадь.

– Какая здесь классная мебель! – успел профессионально подметить Ойшин.

Тырунеш осталась ждать нас в ресторане. Мы бросили в номере свои рюкзаки и поспешили к ней.

Ресторан назывался почему-то «Астролябия». При этом слове мне сразу же вспомнился Остап Бендер с его «Кому астролябию? Дешево продается астролябия! Для делегаций и женотделов скидка!» Я едва удержалась от смеха. Это даже и не переведешь как следует…Будет не смешно. Для этого надо знать, кто такой Остап!

– Что вы будете пить? – задала наша новая знакомая нам вопрос как заправская голландка.

– Не знаю… – сказал Ойшин, – Мне пиво какое-нибудь, если можно. Очень жарко у вас тут.

– А Вам, Саския?

– Можно «Понче Куба »? Я сто лет уже,… – я осеклась.– … мечтаю его попробовать, так много о нем слышала.

В тени пальм мне было вовсе не жарко, а даже приятно. Тем более, что солнце уже пошло на закат. Но непривычный к жаре бледнолицый Ойшин страдал по-прежнему. Я пожалела, что нельзя предложить ему мой корейский веер. В Корее это нормально, а здесь… Если здесь увидят мужчину с веером, то его точно не так поймут. Причем не только голландцы, но и антильцы, а это уже совсем нешуточно….

Тырунеш отпила коктейль из своего бокала – такими маленькими глотками, что ее губы почти не двигались.– и начала вполголоса свой рассказ.

– Я владелица фирмы по связям с общественностью– «Франсиска Паблик Релейшенс». Фирма у нас небольшая, но с хорошей репутацией. Много именитых клиентов. Вы, Саския, будете моей напарницей. Мне порекомендовали Вас. Работали когда-нибудь в нашей сфере?

Я задумалась, что ей отвечать. Правду или…?

– Я была когда-то представителем одной политической партии по связям с общественностью,– честно сказала я, вспоминая свои дни в дублинской ячейке. Правда, лучше было, наверно, ей не рассказывать о том, что сообщения, которые мы должны были предоставлять прессе, все были как под копирку: «*** заявил, что….» И далее излагалась партийная позиция по тому или иному вопросу, а каждая ячейка уже самостоятельно проставляла в сообщении соответствующее местное имя. Не знаю, как это никто никогда не заметил, что разные члены партии в разных уголках страны одновременно выступали с совершенно идентичными заявлениями. Не иначе, как потому, что их просто никто не читал…

Ойшин догадался, о какой партии шла речь – и усиленно заморгал обоими глазами. Но Тырунеш ничего меня не спросила.

– Замечательно!– сказала она. – Я уверена, что мы сработаемся. Awi huramentu .

Это был пароль!

Я быстро огляделась. Арийцев было мало, и они были заняты своими делами – громко гоготали над какими-то своими пошлыми шутками.

– Tula warda, no wak ainda – быстро сказала я.

Тырунеш расплылась в улыбке – детской, открытой. А еще через полчаса мы уже знали о ней если не все, то самое главное.

…. Тырунеш была дочкой члена эфиопскогоДерга. Ей было 10 лет, когда правительство Менгисту Хайле Мариама в Эфиопии было свергнуто, и ее семья вскоре после этого была вынуждена бежать из страны. После долги скитаний они оказались в Сомали, там приняли новые имена и в качестве беженцев перебрались в Нидерланды. Отец ее умер еще в Сомали, и мать, оставшаяся одна с 4 детьми на руках, сумела заверить голландские власти, что они – «жертвы кровавого коммунистического режима», благо те тогда еще очень хотели верить в подобные истории.

Тырунеш никогда не забывала отца и то, за что он боролся. А еще она хорошо запомнила, как ее старшая сестра, отучившаяся в Москве и такая гордая этим (народное правительство стремилось дать высшее образование как можно большему числу женщин), вернувшись уже при новом режиме, так и не смогла найти никакой работы. Новой Эфиопии образованные женщины были не нужны. В ней вернулись к прежним, феодальным нравам с их «у бабы дорога – от печки до порога»…

Сестра ее после этого страдала жестокой депрессией. Вышла замуж, родила ребенка, но продолжала мечтать о том, какой замечательной могла бы стать ее жизнь, если бы она могла работать по специальности. Могла, да не стала. И однажды ночью сестра Тырунеш выпрыгнула из окна…

– А какой судьбой Вас занесло на Антилы? – поинтересовалась я.

– Когда я выросла, закончила школу и начала учиться в университете, мне встретился антильский студент… Мой теперешний супруг.

Арлон Франсиска был из очень видной антильской семьи. Из местных политических кругов. Так сказать, местная элита. Но, по словам Тырунеш, он был простым и славным парнем. Только совершенно не интересующимся политикой.

Я вздохнула. История повторяется…

В этот момент на площадку перед рестораном ввалились два джи-айя . В точности таких, каких я видела когда-то в детстве на карикатурах у Херлуфа Бидструпа – наглых, развязанных. Считающих, что весь мир должен с радостью облизывать им сапоги. Таких, от которых тщетно пыталась закрыть свою дверь когда-то матушка Дания. «Этого можно было ожидать. Приоткрыла дверь – и теперь их уже не остановишь!» – пророчески написал под этой своей карикатурой великий датский художник…

Мне стало не по себе. Не от страха, нет: я почувствовала быстро нарастающее чувство гадливости. Когда я в последний раз была на Кюрасао, их здесь не было и в помине, а теперь, ишь ты, разгуливают как у себя дома. Даже «арийцы» при виде их попритихли.

До этого я видела их лицом к лицу только в одном месте. В корейском Пханмунчжоме, на 38-ой параллели… Там они вели себя настолько же по-хозяйски. Дуболомы Урфина Джюса. И еще я вспомнила, что в очень подходящем для того месте провела последнее 11 сентября. В музее, разоблачающем зверства американской военщины на корейской земле…С минутой молчания памяти ее жертв.

… Нас предупредили знающие люди, что музей в Синчхоне – не для слабонервных. Я до этого бывала уже в музеях, созданных на месте фашистских концлагерей (Саласпилс, который в современной Латвии чуть ли не объявили пионерлагерем; 9-ый Форт в Каунасе) и считала себя достаточно подготовленной к тому, чтобы посетить этот музей. В конце концов, нам ли, из трагической и героической истории своей собственной страны хорошо знающим, на что способны фашистские изверги, бледнеть и почти падать в обморок в таком месте? Но именно так отреагировал на увиденное и услышанное в Синчхоне, несмотря даже на заблаговременное предупреждение, Донал….

Дело тут не только в том, что в Западной Европе фашисты зверствовали все-таки не в таких масштабах, как на Восточном фронте, среди славянских «недочеловеков» – и зачастую в отношении лишь отдельных групп тамошнего мирного населения (вот в западноевропейских школах и рассказывают весьма избирательно на уроках истории только лишь о газовых камерах и холокосте, зачастую не упоминая даже роль коммунистов в организации сопротивления) Дело еще и в том, что подсознательно современному западному человеку, даже прогрессивному, очень нелегко привыкнуть к мысли, что Соединенные Штаты Америки,– так сказать, олицетворение современной западной демократии и свобод, – на деле являются таким же «мировым жандармом» как гитлеровская Германия в конце 30-х-начале 40-х годов.

Одно дело – знать, что это «Империя» теоретически, по книгам Чомского и антиглобалистским лозунгам – и совершенно другое дело – увидеть своими глазами «инструменты демократии», ею применяемые на практике. Такие, например, как собранные в Синчхонском музее металлические предметы, найденные в черепах погибших от пыток корейцев, включая женщин и детей. Или коллекция волос, срезанных с трупов убитых американцами корейских женщин. Или груда обуви замученных в американских застенках…. Тех самых, о которых говорится в приказе американского командующего войсками в Корее Харрисона от 17 октября 1950 года: «Мой приказ -это закон. Не соблюдающие его будут расстреляны. Уничтожайте всех красных бандитов, чтобы освободить Северную Корею от коммунистических чудовищ. Охотьтесь на них и убивайте всех членов Коммунистической партии, государственных служащих и членов их семей. Убивайте и симпатизирующих им».

С одним таким «коммунистическим чудовищем», которому чудом удалось выжить, нас познакомили в музее. В то время ему было 5 лет. Американские «культуртрегеры» насильно оторвали детей Синчхона от матерей и сожгли заживо и тех, и других – отдельно друг от друга… Выжили только два ребенка. Невысокий, морщинистый мучжина, легко узнаваемый по его детской фотографии на стенде, рассказал нам, как ему удалось остаться в живых, стоя под сводами здания, из которого он более 50 лет назад с трудом выбрался – по трупам более 100 таких же малышей, каким был тогда он сам… В другом здании, неподалеку, среди 400 молодых матерей, погибла и его мама…

В январе 1951 года генерал Риджвэй издал такой приказ войскам ООН (именно под знаменем «нейтральной» ООН совершались в Корее массовые убийства мирного населения и другие военные преступления!): «Стреляйте в любого мирного жителя, подозреваемого в том, что он коммунист, – не беря его в плен. Китайцы и корейцы вмешне только немногим отличаются от зверей. Используя такой человеческий сброд, Советы уничтожают наших людей, сохраняя при этом своих собственных»…

Но, в отличие от гитлеровских молодчиков, ни один из «героев» этой войны не был – а по заслугам бы!– повешен… Стоит ли после этого удивляться тому, что у корейцев есть песни «15 миллионов станут бомбами и пулями» и «Тот, кто провоцирует нас, не избежит смерти!»? Как бы мы чувствовали себя сегодня, если бы нацистская Германия не была уничтожена в 1945-м, а продолжала существовать и по сей день и угрожать нашей Родине?

От советских военных музеев Синчхонский отличается, я бы сказала, особой наглядностью: еслу у нас только рассказывалось о том, каким пыткам подвергали фашисты советских патриотов, то здесь все это было наглядно изображено – при помощи фотографий, различных предметов и картин… В каждом новом зале Донал становился все бледнее и бледнее. У него был такой вид, словно ему вот-вот станет дурно. Меня не тошнило -но в моем сердце разгоралось чувство ненависти и жажда правосудия…

Музей в этот выходной день был переполнен школьниками. Что ж, если не показывать детям, кто угрожает и сегодня их родной стране, с какого рода типами им придется иметь дело, – не скрывая при этом всех ужасов, – то зло от этого само по себе не исчезнет. С ним надо бороться. Можно сколько угодно зарывать голову в песок, убеждая себя, что уж сегодня -то американцы «не такие», что они теперь «стали нашими партнерами», как пытаются внушить сейчас нам в Восточной Европе, что они «тоже люди» – суть Соединенных Штатов Америки от этого не меняется. Пройдет еще лет 10 – и точно такой же музей можно будет открывать в Ираке… И лучше уж смотреть правде в лицо.

Американцы любят твердить, что Корейская война – война «забытая».

Это для них и для их европейских союзников она «забытая» (ведь так хотелось бы забыть свое позорное поражение!), а для нас – очень даже хорошо знакомая нам, по книгам и учебникам истории!

Когда мы прощались с нашими гидами в Синчхоне, мимо нас проехал грузовик, полный пионерами. Пионеры, весело галдя, замахали нам руками. А я смотрела на них – таких веселых и жизнерадостных– а перед глазами у меня стояли корейские малыши, насаженные американскими недобитыми «рэмбо» на штыки в далеком 1951…

Американцы нагло пришли в чужую страну якобы для ее «освобождения», отказались из нее уходить, напакостили в ней, разделили ее надвое, превратив одну ее часть фактически в свою колонию – и еще после этого удивляются, почему их в Корее, мягко говоря, недолюбливают? Да, им очень хотелось бы, чтобы эта война стала «забытой». Но преступления оккупантов, как и героизм защитников своей родной страны, не забываются!

Из Синчхона мы отправились в Пханмунчжом, где посетили демилитаризованную зону и демаркационную линию, отделяющую КНДР от Южной Кореи. Об этом месте не любят вспоминать все те, кто до сих пор так громко кричит о давно уже не существующей Берлинской стене и «расстрелах перебежчиков режимом Хоннекера». И не случайно именно те же самые лица не любят говорить и о стене, возводимой сегодня в Израиле для отгорождения от палестинцев…

Попасть в демилитаризованную зону можно только в сопровождении военных гидов. Они же отвечают за твою безопасность. Обстановка здесь достаточно напряженная. Достаточно часто американцы или подстрекаемые ими южнокорейские военные совершают провокационные действия – «пробуют почву», наблюдая за тем, какая реакция будет со стороны КНДР. Самый известный из приграничных инцидентов произошел в августе 1976 года, когда американские солдаты без предупреждения решили срубить дерево в зоне совместной охраны, разрушили шлагбаум и пост КНДР. Им был дан достойный отпор: пограничники КНДР зарубили двух провокаторов их же собственным топором…

И когда ты стоишь здесь, в небольшом павильончике, где по середине стола проходит «граница», то собственными глазами можешь убедиться в том, кто же скрывается за сложившейся трагической историей разделения корейского народа – если на этот счет еще были хоть какие-то сомнения. Воины КНДР стоят на страже своих рубежей самостоятельно. Из-за спин южнокорейских пограничников же высовываются американские «вояки», постоянно опекающие их, как воспитательница неразумных детсадовцев. И как издевательски звучит после всего этого даже название американского павильона, обращенного лицом к территории КНДР – на корейском языке на нем написано «Дом Свободы»… «Дом Свободы» украшен огромным количеством камер, фиксирующих лица всех, кто посещает демилитаризованную зону с северной стороны. Жалко еще, что отпечатки пальцев и пробу ДНК не могут брать на расстоянии!

Стоя там – впервые в буквальном смысле слова лицом к лицу с главным врагом современного человечества, не можешь не задаваться вопросом: когда же наконец придет пора этому бандитскому государству предстать перед суровым судом народов планеты? И достаточно ли одного участия в демонстрациях протеста для того, чтобы считать себя имеющим право отмежеваться от действий своего правительства, назвав себя «прогрессивным американцем» и на этом успокоив свою совесть? Одними демонстрациями протеста от суда истории не откупиться….

…Я смотрела на цветущий Пхеньян с палубы захваченного храбрыми корейскими солдатами в территориальных водах КНДР в 1968 году американского шпионского судна «Пуэбло», которое нашло себе вечное пристанище в качестве трофея на берегу тихой корейской реки, – и надменные американские жандармы, нагло разгуливающие вдоль демаркационной линии, становились в моем восприятии жалкими и смешными. « А король -то голый!» – это про них.

И когда снова наступит 11 сентября, я снова откажусь соблюдать минуты молчания и скорбеть по нации жизнерадостных детоубийц. До тех пор, пока она таковой быть не перестанет.

…Да, есть на нашей планете государство, давно уже превзошедшее гитлеровскую Германию по совокупному числу совершенных за его историю в одном только ХХ веке варварских зверств и массовых убийств. И когда оно перестанет существовать, а на его месте возникнет другое, нормальное государственное образование, планета наша вздохнет свободнее. Было бы счастьем дожить до этого светлого дня.

… С улицы донесся вдруг какой-то шум, звук выпускаемого из колес машины воздуха. И громкие детские крики:

– Pa Churandy! Pa Churandy !

Джи-аи переглянулись.

– Those little black bastards !– завопил один из них, и они бегом ринулись в том же направлении, откуда появились, так и не дойдя до бара. Через несколько минут мы услышали свист камней в воздухе, грохот, чей-то заливистый хохот и крики: смачную ругань на английском языке и детские же голоса:

– K***jo bo mama, merkano loco ! Esei no ta Irak pa bo! Mi ta dal bu un skop !

Ойшин ничего не понял – не только того, что говорили, а и вообще того, что происходило. А я, кажется, начинала догадываться…

Чуранди Мартина фактически стал на Кюрасао национальным героем после пекинской Олимпиады. Для того, чтобы понять, что значило для Кюрасао его второе место в финале забега на 200 метров, надо знать, что вся сборная Антил на этой Олимпиаде состояла из 3 человек. И что до него еще никогда ни один настоящий yu di Korsou не добивался на Олимпиаде такого успеха (была как-то у Антил до этого одна олимпийская медаль – в парусном спорте, но ее завоевал переехавший на Кюрасао макамба, а это совсем не то).

Когда он бежал, я вопила на всю округу: “Чуранди! Чуранди!». А когда он пересек финишную черту вторым, я вне себя от радости прыгала до потолка – вместе со всеми Антилами, хотя и находилась в то время на другом конце планеты. И мама моя тоже прыгала….

На душе у меня был просто верх блаженства– радость, гордость, будто Чуранди был моим собственным земляком или даже родственником. Но через пару часов я узнала, что медали его лишили – уже после того, как были объявлены официальные результаты, а на Кюрасао уже чуть ли не начался спонтанный карнавал.

Дело в том, что занявшего третье место американца дисквалифицировали за заступ на другую дорожку. Да какой там заступ – он косил всю дистанцию на эту самую другую дорожку, как заяц, чуть вообще на нее не свернул, и это было видно всем, невооруженным глазом.

Но янки не были бы янками если бы просто так смирились с тем, что у них стало одной медалью меньше – тем более, когда они до такой степени лезли из кожи вон, чтобы в общем зачете (хотя бы по общему количеству медалей, раз уж по золотым не получается!) обойти китайцев. И они в свою очередь подали протест в отношении Чуранди – что якобы он тоже заступил на соседнюю дорожку. Только по правилам это можно было сделать не позднее, чем через полчаса после объявления результатов, а в этом случае прошло часа полтора… Это раз, а во-вторых, для дисквалификации Чуранди по американской просьбе судьи воспользовались не официальной записью забега, а записью, услужливо им американцами предоставленной (ха, помните, как Колин Пауэлл показывал всей планете с экрана картинки с «оружием массового поражения» Саддама?!) Я лично так и не видела ни одной пленки, на которой бы совершенно четко было видно, что Чуранди нарушил правила. Зато американцы нарушили правила подачи протеста аж дважды (см. выше). Но ведь они всегда так – всю жизнь, везде, от политики до спорта, под девизом «здесь остановки нет, а мне пожалуйста, шофер автобуса – мой лучший друг»!

И ведь потом еще хватает наглости вопить, что «надо было выигрывать по правилам»!. Вы по правилам напали на суверенный Ирак? Кто бы говорил про честность, нация чемпионов, которые лет через 10 после окончания карьеры признаются в том, что всю спортивную жизнь просидели на стероидах! Что, стероиды кончились, что ли? И теперь без фальшивок не можете победить совсем?

Несколько дней после этого я ходила чернее тучи и не могла ни есть, ни спать. В какой-то детской чешской книжке много лет назад прочитала я такое выражение: «Ему было так тошно, словно он съел килограмм слив вместе с косточками». Это было именно такое состояние.

Ри Ран видел, что со мной что-то происходит, но я не стала тогда рассказывать ему, что именно: боялась, что он не поймет. А ведь он понял бы! Что речь шла не просто и даже вовсе не о том, что я болею за земляков бывшего мужа, а о том, что случившееся было вопиюще несправедливо и гаденько-мелко со стороны американцев, тем более, что Чуранди победил их спортсмена, который теперь с 4 места неожиданно для себя самого стал серебряным олимпийским призером, с таким отрывом, что никакой заступ на другую дорожку такого огромного преимущества не смог бы ему дать. Если бы у того новоявленного «призера» был хоть милиграмм совести, он отказался бы от такой медали. Но американец и совесть – как гений и злодейство. Две вещи несовместные….

Описать, как себя почувствовали после этого антильцы – -которых голландцы все время шпыняют направо и налево, пытаясь внушить им, что они все – преступники, наркоманы, ловербои или по меньшей мере, бездельники, а тут не успел у них появиться положительный герой, которому молодежь захотела бы подражать, как и его уже стремятся у них отнять и внушить ему, что он никчемен! -не хватит слов и выражений. Я чуть не заплакала в голос, когда увидела в интернете вот эту петицию антильцев:

«Население Кюрасао, Нидерландские Антильские острова в полном составе хотело бы поблагодарить большую страну США за поданный ими протест против нашего Чуранди Мартины 20 августа 2008 года. Это привело к его дисквалификации и лишению его заслуженной серебряной медали на 200 метрах, спустя всего два часа после дисквалификации американского атлета Уоллиса Спермона.

Население Кюрасао, Нидерланды Антильские острова хотело бы по благодарить большого брата США за то, что вы лишили нас нашей прекрасной мечты: серебряной медаиь Чуранди Мартины в Пекине– 2008.

Вы можете объяснить нам значение для вас этой одной медали, по сравнению со многими, многими другими, которые Вы уже получили за вашу олимпийскую историю?

У нас был только один атлет, бегущий в одном забеге с тремя атлетами из США. Вы действительно полагаете, что это было справедливо? Или речь идет о том, что маленькая страна (всего в 444 квадратных мили; расположенная у побережья Венесуэлы), не поборет мощные гигантские США?

Будучи маленькой страна со всего 150.000 скромными жителями, мы счастливы и очень горды тем, что имеем возможность подать Вам, большим и мощным США, эту чрезвычайную форму МИЛОСТЫНИ: СЕРЕБРЯНУЮ МЕДАЛЬ на 200 метров в Пекине– 2008!

У нас есть только одна просьба к мировому жандарму – США: ПОЖАЛУЙСТА НЕ ЗАБУДЬТЕ, ЧТО ЕСТЬ ВСЕМОГУЩИЙ БОГ, который находится ВЫШЕ ВСЕХ в любой стране! Мы встретимся снова в ЛОНДОНЕ 2012, и если вам это не очень трудно: пожалуйста, будьте честны, чисты и справедливы и по крайней мере хотя бы попробуйте завоевывать свои медали честно!

Помните: много столетий назад, был человек по имени Давид, который победил большого ужасного Голиафа!»

Поэтому, конечно, не стоит удивляться после этого росту антиамериканских настроений на острове. Дошло даже до того, что некоторые антильские газеты опубликовали обращение к читателям: вы, пожалуйста, помягче там, а то нашему Чуранди еще учиться в Соединенных Штатах предстоит…

Именно все это и объясняла сейчас Ойшину Тырунеш.

– Мальчишки теперь вскрывают шины американским машинам, как только американцы чуть зазеваются. Забрасывают военных камнями. Пока обошлось без жертв с обеих сторон. Но таким всплеском антиамериканских настроений среди аполитичной вроде бы молодежи грех было бы не воспользоваться, – при этих словах она перешла на шепот, – Наши товарищи здесь так и делают: завидят особенно активных в таких делах подростков, выяснят, кто такие, и начинают потом вести с ними воспитательную работу. Никогда не думала, что в этом нам поможет пекинская Олимпиада! Я как специалист по пиару скажу: ну и лопухи эти американцы! Большинство, наверно, антильцев предпочитало их голландцам до этой истории с Чуранди, а теперь… Какой-то высокомерный идиот, подавая тот протест, видно, решил: «А, такая микроскопическая страна! Что она нам сможет сделать в ответ?» Географию надо было учить, господа. И знать, что происходит в мире. А потом уже решать, что делать, а чего не стоит.

И действительно, америкаские редиски из легкоатлетической федерации совсем позабыли, где находится их, американский «передовой пункт базирования»…Имеющий ключевое значение в отношениях американской стороны с боливарийской Венесуэлой президента Чавеса.

…Когда американская военная база не военная база? Когда она именуется «передовым пунктом базирования»…

Когда в 1999 году стало очевидно, что из Панамы Соединенным Штатам придется убираться восвояси, американские военные немедленно начали искать альтернативу для замены своей базе ВВС Ховард в этой стране . Они начали переговоры об использоваии уже существующих в Центральной Америке, в странах Карибского бассейна и в северной части Латинской Америки аэропортов в качестве платформы для американских «антинаркотических операций». Согласно договорам о таком использовании, базы, именуемые американским минообороны «передовыми пунктами базирования», размещаются в аэропортах, которые продолжают принадлежать стране, где они размешчаются. А на «передовом пункте базирования» размещаются американские самолеты, занимающиеся обнаружением и наблюдением за наркотрафиком и обслуживающее эти самолеты ограниченное количество американских военных и таможенников.

В Вашингтоне решили, что для замены базы Ховард им понадобятся целых три «передовых пункта базирования» (ППБ): по одному в Центральной Америке, в Латинской Америке и на островах Карибского моря. Каждая выбранная для ППБ точка должна быть пригодна для полетов ночью и в любую погоду, обслуживаться авиадиспетчерами, иметь взлетную полосу длиной не менее чем в 8000 фунтов, и быть способна принимать как малые, так и средние, и тяжелые самолеты. Также в ней должны иметься условия для заправки горючим и система противопожарной безопасности. Такие соглашения были заключены с 3 странами: ППБ разместились в межународном аэропорту Элой Афаро в Манте, Эквадор, в международных аэропортах «Королева Беатрикс» на Арубе и Хато на Кюрасао (так называемая «северная зона источников наркотиков») и в международном аэропоту в Комалапе, Сальвадор.

Договор о создании ППБ на Арубе и Кюрасао сроком на 10 лет был заключен в марте 2000 года. С Нидерландами. И ратифицирован голландским парламентом в октябре 2001 года. Американские военные самолеты и американские таможенники появились на Кюрасао еще до этого – в апреле 1999– го. Собственно говоря, сами антильцы мало что решали: автономия Антил не распространяется на вопросы обороны и внешней политики. Все решили дяди Йоосты и Яны в далекой Гааге. А антильцам внушили, что они должны только радоваться: американцы привезут с собой «значительные инвестиции в инфрастуктуру», создадут «новые рабочие места» – и прочая чушь, которую внушают людям, уговаривая их продаться. На ППБ на Арубе американцы выделили 10.3 миллиона долларов, на Кюрасао – 43.9 миллиона. Проходили эти деньги в американском бюджете по статье «План Колумбия».