Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 117 (всего у книги 130 страниц)

…Шло время, а принц на белом коне все так и не встречался Зине. Ей пришлось поработать посудомойкой, официанткой, няней и даже девушкой по вызову. Но Ричарды Гиры так все и не попадались на ее жизненном пути. Да что Ричард Гир – она согласилась бы уже даже на О. Дж. Симпсона! Она просто не позволила бы ему с самого начала так обращаться с нею, как он обращался со своей Николь. А потом содрала бы с него кругленькую сумму, развелась бы и уехала куда-нибудь в Канаду. Брак с Джерри закалил Зинаиду, и теперь она уже не потерпела бы такого обращения ни от одного мужчины. Скорее сама бы стала так с ними обращаться.

Но ей уже исполнилось 26, а принца все не было. Неужели же так и оставаться Золушкой до конца жизни – добродетельной и по уши в золе, когда где-то на свете есть хрустальные туфельки? И тогда она записалась в американскую армию – где еще можно встретить сразу столько холостых и молодых мужчин, как не там? Да еще и неплохо приплачивают за вращение в их кругах – по крайней мере, по сравнению с оплатой посудомойки?

В армии Зина приобрела специальность механика, вскоре пошла на повышение по службе и впервые в жизни ощутила профессиональную гордость. Об этической стороне своего поступка она никогда не задумывалась. Этика умерла для нее вместе с Советским Союзом. Гоголевские слова «отчизна есть то, чего ищет душа наша» никогда не мучали ее своим холодным кощунством. «Неужели жить как те черви из анекдота – всю жизнь в навозе, только потому, что «есть такое понятие – Родина?» – рассуждала она.

Через некоторое время, уже в Ираке, ей встретился Фред. Компанейский, веселый любитель компьютерных игр, гамбургеров и стейков, он легко купился на ее карие глаза с поволокой и казацкий свекольный борщ.

Им было так хорошо вместе – даже в Ираке. Так весело – даже во время песчаной бури, даже во время ночных обысков домов этих арабских придурков. Рядом с Фредом Зина почувствовала себя наконец 100%-ной американкой и ничего не боялась, даже придорожных мин. А потом… потом его убили. Сбили вертолет, на котором он летел. На ее глазах. И с тех пор жизнь уже никогда не была для нее прежней.

Зинаида, наверно, очень хотела, чтобы ее пожалели. Ее рассказ даже отдавал местами нотками из толстовского «Петра Первого». «Хоть бы опять тошнота заволокла глаза, – не было бы себя так жалко… Звери – люди, ах – звери… …Жила девочка, как цветочек полевой… Даша, Дашенька, – звала мама родная… Зачем родила меня?.. Чтоб люди живую в землю закопали… Не виновата я… Видишь ты меня, видишь?»

Я пыталась ее пожалеть, но мне совсем не было ее жалко. Мне было жаль Наташу– жертву секс-рабства, а вот Зинаиду – нет.

Вместо этого я представляла себе тех, чьи дома они с Фредом так весело обыскивали. Их перепуганных, плачущих детей. И в моей душе росло чувство гадливости по отношению к этой своей, если так можно выразиться, соотечественнице. Поступок Зинаиды был равноценен тому, чтобы записаться в мясники – после того, как твои родные погибли на бойне. Да еще к тому же и гордиться этим. А Зинаида явно гордилась – и своей формой, и своим купленным чужой кровью паспортом. Из такого сорта людей выходили в войну полицаи. Они ведь тоже шли в услужение к немцам потому, что им «не хотелось жить в дерьме». Вместо этого им хотелось втаптывать в дерьмо других людей….

Как бы скверно ни обращалась с тобою жизнь, нельзя превращаться в недочеловека, пользуясь этим в качестве оправдания. Можно ошибаться, можно натворить глупостей – но нельзя позволить себе озвереть.

– С нею тебе надо будет держать ухо востро, – сказал Ойшин, когда мы вернулись к себе.

– Это я уже поняла, – вздохнула я.

На душе у меня было тревожно. Не только и не столько из-за беспокойства за свою безопасность, сколько из-за всех тех мыслей и чувств, которые разбудила во мне встреча с этой хуторянкой. Очень серьезных мыслей – о смысле человеческой жизни.

Появление Зины на базе словно подхлестнуло меня плеткой. Всю неделю у меня буквально все валилось из рук. Так, по крайней мере, мне казалось. Хорошо, что на этой неделе экскурсия по базе у меня была всего одна. Мне казалось, что я даром копчу небо. Мы ведь так и не узнали еще до сих пор, что означают те загадочные слова о самолете и о мышеловке для Чавеса. И я так и не встретилась еще с товарищем Орландо – хотя наша встреча должна была состояться еще в середине мая.

– Он задержался в Европе по делам, – объяснила мне Тырунеш.– Не волнуйся, он скоро приедет.

По вечерам я чувствовала, что у меня начинают сдавать нервы. Особенно когда я вспоминала ребят и Лизу. Очень хотелось, чтобы рядом хоть ненадолго оказался понимающий человек, с которым можно было бы обо всем этом поговорить, Да, Ойшин был моим товарищем, но он сохранял в разговорах определенную дистанцию, и я была не уверена, понял ли бы он меня, если бы я поделилась с ним размышлениями, которые вызвала у меня встреча с Зиной. «Ри Ран, вот он бы уж точно понял»!– уже в который раз за последние месяцы думала я. И перечитывала в который раз его милые, затертые мною до дыр простые и ласковые строчки, которые я давно уже выучила наизусть. Но мне по-прежнему хотелось видеть эти округлые, аккуратно выведенные им буквы– он будто сам представал передо мной при этом, такой же аккуратный и подтянутый. Я до боли в глазах разглядывала перед сном единственную его фотокарточку, которая была у меня с собой, стараясь потом воспроизвести в своей памяти каждую черточку его лица. И отсчитывала дни до предстоящего свидания Ойшина с Сирше – через нее приходили ко мне редкие весточки от моих близких. Я представляла себе, как получу еще несколько строк, написанных рукой Ри Рана. Они были так нужны мне сейчас– словно кислородная маска для оказавшегося в безвоздушном пространстве. При одной мысли об этом у меня теплело в душе.

Наконец этот день настал. На этот раз он выпал на воскресенье,и мне не надо было никуда идти, но от этого было только еще хуже, так как невозможно было занять свои мысли ничем другим, с самого раннего утра.

С утра Ойшин негромко напевал в ванной старинную ирландскую песню, подбривая свою бороду:

“Come tell us how you slew

Those brave Arabs two by two

Like the Zulus they had spears and bows and arrows,

How you bravely slew each one

With your sixteen pounder gun

And you frightened them poor natives to their marrow.

Oh, come out you black and tans,

Come out and fight me like a man

Show your wives how you won medals down in Flanders

Tell them how the IRA made you run like hell away,

From the green and lovely lanes in Killashandra. »

У него оказался неплохой голос. Увидев, что я слушаю его, Ойшин застеснялся и замолчал.

– Продолжай-продолжай, – сказала я, – Я не хотела тебя перебивать. «Это было бы неправильно. Такой подход равнозначен ограничению снабжения боевой линии боеприпасами»

(Чве Ин Су «Ким Чен Ир – народный

Но он не захотел больше петь.

Ойшин ушел, я пожелала ему на прощание ни пуха, ни пера (он уже был знаком с этой нашей русской поговоркой), а я осталась дома. Время текло страшно медленно. Я пропылесосила все комнаты по два раза, полила цветы, перемыла всю посуду до блеска, разрыхлила грядки в саду, а Ойшин все не шел…. Мне становилось все тревожнее. Наконец, когда я уже не знала, как справиться со своим таким состоянием и поэтому начала было красить кухонную дверь в лиловый цвет, хлопнула дверь входная. Ойшин вернулся.

– Ну как, что? – бросилась я к нему, метнув с размаху кисточку в банку с краской– так, что по полу разлетелись жирные лиловые кляксы.

– Все в порядке. Товарищ Орландо встретится с тобой в Форте Нассау в следующую субботу в 9 часов вечера. Наши ирландские товарищи передают нам привет – и благодарность от товарищей венесуэльских за полезную информацию. Да, чуть было не забыл, вот…

Я почти выхватила у Ойшина конверт и, не удержавшись, надорвала его. Мне на ладонь выпала маленькая фотокопия написанного маминым почерком письма. Письма от Ри Рана в конверте не было.

Глава 28. Гроздья гнева.

«Во время войны со мной иногда происходила довольно неприятная история. Видимо, эта черта характера досталась мне от моих предков со стороны мамы – терских казаков… В гневе я становлюсь невменяемой… Сердце у меня билось от бешенства в горле.»

(Т.Лисициан «Нас ломала война»)

«Бог, конечно, в правде, а не в силе,

но кто прав, обязан быть силён. «

(Инна КАБЫШ)

…Мама писала, как обычно, о многом. О ребятах – с ними все было замечательно, только по мне они соскучились. Мама описывала разные смешные случаи из их детсадовской жизни. Но писала она не только о них. Видимо, мое письмо вызвало у нее новый прилив воспоминаний.

« С приходом перестройки в нашу жизнь пришла назойливая, чаще всего плохо сделанная, вульгарная и непрофессиональная, с неграмотным языком реклама. В советское время реклама тоже была: очень хорошо помню, как наш Шурек в детстве , входя в близлежащий магазинчик, который называли в народе по имени дореволюционного владельца– «Даевским»– громко изрекал: «Пейте «Советское» шампанское!» ( в магазине лежали красочные листовки с этой рекламой), а напротив нашего железнодорожного вокзала приезжающих с какой-то даже иронией встречал огромный плакат: «Летайте самолетами «Аэрофлота»! Одна из самых известных советских реклам вошла в знаменитого «Ивана Васильевича…» – «Граждане! Храните деньги в сберегательной кассе!» Ну, и еще часто рекламировались по местному радио по утрам услуги Госстраха – в различных забавных сценках. Ты сама любила их в детстве послушать. Было забавно, но не противно. Рекламировали то, что человек, может быть и не задумался бы приобретать или делать. Реклама в советское время была не назойливой, не поучающей, не влезала беспардонно в дома через телевизор и уж само собой, не влезала людям беспардонно в штаны, как сейчас (реклама гигиенических салфеток и т.п.) Гораздо большее место в жизни людей в советское время занимала не реклама, а информация о продуктах, товарах и услугах. Издавались специализированные журналы – «Новые товары», «Коммерческий вестник», «Спрос» и другие. Эти журналы информировали людей о товарах– производимых в стране и импортируемых,– об их качестве, характеристиках, материалах или продуктах, из которых они изготовлены, о предприятиях, на которых их производят.

В этих журналах, не скрывая, писали и о недостатках продуктов, то есть потенциального потребителя информировали и предоставляли ему свободу выбора. Наша реклама уважала умственные способности потребителя – ведь и вправду, наш советский потребитель был грамотным, образованным не только формально. Капиталистическая реклама считает потребителя идиотом. Для советского человека такая реклама воспринимается как оскорбление его умственных способностей.

Правда, первое время с наступлением капитализма с его рекламным «девятым валом» люди наши, привыкшие по советской привычке верить радио, телевидению и газетам, бежали покупать рекламируемые товары, или, что еще хуже, понесли свои сбережения– в АО «МММ», «Хопер» и другие подобные учреждения. Но быстро поняли, что все это – и не только одно «МММ»– лишь обман с целью наживы (для некоторых это похмелье оказалось очень болезненным!). И тогда начали по нашей национальной традиции смеяться – над рекламой, друг над другом и над собой. Тогда-то и пошли у нас анекдоты про рекламу. Но наш народ быстренько понял, что хорошее в рекламе не нуждается, и что чем назойливее реклама, тем, как правило, хуже рекламируемый товар. Наши дети уже давно поняли, что «Аленка» гораздо вкуснее «Сникерсов» и «Марсов» и на последние уже даже и не смотрят, да и чипсы предпочитают отечественные. Люди у нас в основном не обращают внимания на рекламируемый товар – например, когда после 10 часов вечера по всем каналам льется рекой рекламируемое пиво (на каждом канале – разное), то на следующий день люди при встрече друг с другом смеются и говорят: «Надо встречаться чаще!», и им при этом глубоко наплевать, какое именно там пиво рекламировалось. Те, кто его пьет, уже и так любит определенное пиво – вне зависимости от рекламы. Независимо от рекламы люди знают, что продукция местного молокозавода лучше, натуральнее и свежее разрекламированного «Домика в деревне», а наши местные куры на несколько порядков выше пресловутых «ножек Буша» (видимо, еще Буша-отца, судя по их жилистости!). И сколько ни рекламируй копченую колбасу «Ням-ням», у населения при пенсиях в 10 рублей, а студенческой стипендии – в 3 рубля в пересчете на советские деньги колбаса эта все равно будет залеживаться на прилавках и станет непригодной к употреблению, вне зависимости от ее первоначальных вкусовых качеств. Такое уже было у нас с черной икрой, которую сегодня снова не найдешь в продаже днем с огнем – не потому, что ее так расхватывают или не любят, а потому, что ее никто не покупал из-за цены.

Многих наших людей реклама ужасно раздражает. Некоторые заклеивают белой полоской бумаги низ экрана, чтобы не видеть бегущую строку. Я часто во время рекламы переключала телевизор на другой канал, но они, видимо, учли, что не я одна такая умная, и начали показывать рекламу почти одновременно по всем каналам. Хуже всего бывает ночью, когда нельзя выйти на балкон или в кухню во время показа хороших фильмов, которые прерывают рекламой каждые 10 минут. Приходится выключать звук и закрывать глаза, а так и заснуть недолго… А еще почему-то у нас долгое время в рекламных паузах во время трансляции гонок «Формулы-1» – 40 минут в общей сложности из полутора часов гонки, я замеряла по часам!– показывали рекламу мужского стимулирующего средства, видимо, считая, что «Формулу-1» смотрят исключительно импотенты! А в рекламе зубной пасты часто снимаются люди явно со вставной челюстью.

Когда я вернулась домой от вас из Ирландии, у нас по местному радио ежедневно по часу днем и вечером рекламировали какую-то пищевую добавку на основе ламинарий. Я училась рекламному делу еще в советское время и потом еще раз – во время перестройки, и мне приходилось работать в то время почти со всеми рекламными агенствами в нашем городе. Поэтому я знаю расценки на такого вида услуги. Так вот, исходя из этого, понимаешь, что при таких затратах на рекламу этот препарат не может быть ничем иным, кроме как грязью из ближайшей лужи. Кроме того, они стали инсценировать телефонные звонки якобы «благодарных пациентов» – еще добавь сюда затрату на актеров. После выхода закона о рекламе время таких передач сократилось, но теперь они просто называются по-другому: «Беседа о здоровье» и тому подобное, и у нас на радио такие вот «беседы» составляют около 70% вещательного времени, тон их назидательный и ноюще-уговаривающий. Причем кому они адресованы (кроме умственно ущербных )– непонятно: старики не настолько глупы и богаты, а молодые – не настолько больны. Большинство людей теперь из-за этого даже отказываются от радиовещания, у меня оно тоже есть только для того, чтобы узнавать прогноз погоды и когда в городе отключат горячую воду.

А с экранов телевизоров нас все призывают приобрести какой-то массажер, завлекая ну чрезвычайно соблазнительным предложением – получить к нему в придачу бесплатно… сантиметр! Издеваются, что ли? И еще почему-то средство для полоскания белья они там везде носят с собой – и по улице, и на свидание, и даже в театр…Но наш народ все-таки другой, и вещи он использует по своему усмотрению: прокладки с крылышками кладет в обувь вместо стелек (и тепло, и мягко, и влагу впитывают!); когда нет лопаты, чистят снег подносом для чайного сервиза, в Петербурге мужики устроили соревнование– заплыв на надувных бабах (конечно же, с хохотом на всю реку!), а котлованы, вырытые во время ремонта на дороге, у нас ограждают знаешь чем? Фонарями, которые делают из пластиковых бутылок: обрезают их на нужную величину и протягивают в них провод с лампочкой. Пенсионеры используют эти же бутылки вместо рукомойников на дачах или же для рассады помидоров. А спиртное для пересылки по почте заворачивают в памперсы, чтоб не разбилось…

Различие между советской и капиталистической рекламой – в том, что советская, кроме Госстраха и Аэрофлота, рекламировала еще и по-настоящему новые товары, о которых население знало еще недостаточно, но непременно – на самом деле качественные, а капиталистическая направлена только лишь на продажу любой ценой – втюхивание населению товара в как можно большем количестве, втягивая его в кредиты. А сама понимаешь, чем хуже товар, тем быстрее он выходит из строя, и…. пошли по кругу! В капиталистическом мире – целая масса очень высоко оплачиваемых людей, не включенных в процесс производства, т.е., не приносящих истинной пользы обществу, содержание которых включается в стоимость товаров и услуг: различные фондовые и товарно-сырьевые биржи (посредники), профессиональные спортсмены («спонсорская поддержка»), модели-проститутки, охранники, менеджеры -офисный планктон, как их хорошо именует Михаил Задорнов. Без всего этого обходилось социалистическое хозяйство (ну, если и не совсем, то те расходы не шли ни в какое сравнение с творящимся при капитализме, и этих средств с гаком хватало на бесплатное образование, здравоохранение, субсидированное жилье и т.п.) …»

«В капиталистическом мире просто даже нет такого критерия – принесение пользы обществу»– автоматически подумала я.

Я читала мамино письмо – и содержание прочитанного доходило до моего сознания, но будто бы в тумане. Туман застилал мне глаза. Почему, почему Ри Ран не прислал мне письма?

Может быть, он так занят, что не нашел времени? Но хоть пару строк мог бы написать – ведь он же знает, как это для меня важно… А может быть, это я сама в прошлый раз что-то не то ему написала? Ведь я еще так плохо знакома с традициями и обычаями этой загадочной страны – вдруг я чем-то невольно обидела его, сама того не ведая? Или же ему отказали в разрешении на наш брак, и он поэтому не написал ничего – потому, что не захотел меня расстраивать? А может быть, что-нибудь еще случилось – не с ним и не между нами, а что-то другое? Поменялась международная обстановка? Например, ухудшение отношений Юга с Севером после прихода к власти Ли Мен Бака ни для кого не было секретом. Но вообще-то новости из КНДР доходили сюда редко, да и когда доходили, то это были чаще всего не новости, а ничем не подкрепленные сплетни-выдумки выдававших желаемое ими за действительное японцев и северокорейских отщепенцев, раздутые западными СМИ до небес – в грубо-карикатурной форме. На основе этого очень трудно было понять, что происходит на самом деле, а что– нет, но я знала одно: 99.9% таких «новостей» высосано из пальца недругами этой страны, и смотреть на них надо соответственно. К сожалению, я не могла выходить напрямую на корейские сайты в интернете – этого мне не позволяло мое положение на Кюрасао. Но опять же, судя по письму мамы, все в Пхеньяне шло хорошо. Я терялась в догадках о причине молчания Ри Рана. Мама написала о нем только то, что «Ри Ран передает тебе большой привет». Словно бы речь шла о каком-то чисто шапочном моем знакомом… Что же там могло без меня произойти? Но жаловаться маме мне не хотелось.

То, почему в Корее с некоторым недоверием относятся к иностранцам, я как нельзя хорошо поняла и прочувствовала в наши прощальные дни в Пекине. Благодаря Хильде. Именно благодаря ей я поняла: к сожалению, им с нами пока просто нельзя по-другому. Из-за самих вот таких иностранцев.

Казалось бы, пустили тебя в приличную страну, – значит, оказали доверие – казалось бы, ты приехала туда тоже с хорошими намерениями, а вот копни поглубже и… И тут-то как раз и сказывается то, что при капитализме нет такого понятия «приносить пользу обществу», а есть только в крайнем случае «вести взаимовыгодное сотрудничество». Они, корейцы, конечно, прекрасно знают это. И прекрасно знают, с кем они имеют дело в лице таких, как Хильда. Но на всякий случаы не доверяют нам всем. И правильно делают – ведь я-то сама почти ей поверила, почти стала считать ее «нашим человеком». Все-таки это же она готовила меня к поездке – вместе с Доналом.

Я долго не говорила ей, что мне не по душе то, чем она занимается в Корее – потому что я понимала, что она является временным необходимым злом подобно допущенному в заповедник на короткое время под наблюдением его работников хищнику. Но на прощание мы здорово поругались с Хильдой в Пекине. Она сама полезла в бутылку – я не хотела заводить об этом речь.

– Я заметила, что ты стараешься держаться подальше от некоторых своих соотечественников, Женя, – сказала Хильда как-то за ужином, когда Донал отошел за пивом, отхлебывая красного вина из бокала и заедая его пекинской насильно откормленной уткой, – Это, конечно, даже похвально сейчас, когда ты не можешь никому показывать, кто ты. Но вообще-то свой фатерланд надо любить. Иначе ты нигде не будешь счастливой.

Она сказала это таким важным, таким поучающим тоном, что я наконец не выдержала и взорвалась:

– А кто это Вам сказал, что я не люблю свой фатерланд?. Люблю, да еще так, что Вам и не снилось! И именно поэтому так ненавижу то, что с ним сделали некоторые мои соотечественники, понятно?

Но она не поняла – и сама полезла в бутылку: я не хотела заводить об этом речь.

– Но, Женя, во всем надо искать что-то хорошее… Да, наши дети не похожи на нас, но это нормально… И тем не менее, в любом времени есть свое положительное…

– Даже во времени расцвета апартеида? – не удержалась я от удара ниже пояса, – Я тоже не похожа на своих родителей и бабушек и дедушек, но тем не менее, главные ценности в жизни у нас – общие. А позитивное в любом времени конечно, есть, да. Например, сейчас молодежь раскупает напомах «Капитал» Маркса. Совершенно добровольно. Вы слышали, во сколько раз выросли его тиражи? Разве это не замечательно?

Для бизнесменов (обоих полов) упоминание о Марксе – как показ иконы дьяволу. Хильда позеленела.

– Все это очень хорошо, – сказала она с легким сарказмом, – Если бы только еще социалистическая экономика работала на практике… А то за исключением отдельных коротких в исторических масштабах вспышек энтузиазма масс…

Я перебила ее:

– А что ваша экономика может предложить массам взамен энтузиазма? Бордели? Кофе-шопы в голландском стиле? Новую модель мобильника каждые три месяца? И во имя чего? Во имя чего на самом деле вообще вся эта ваша хваленая эффективность? Ради людей? Именно поэтому, наверно, в капиталистическом обществе такое число наркоманов и всякого рода извращенцев – потому, что люди по-настоящему счастливы, и их жизнь имеет смысл? Именно поэтому дети здесь начинают пить спиртное и курить в 10-11 лет? Что, в Южной Африке сейчас очень хорошая жизнь? Не думаю. И не надо рассказывать мне истории пары каких-нибудь жуликов, сколотивших миллионные состояния – в качестве доказательства обратного. Я веду речь о том, как живется большинству людей. В Советском Союзе у меня никогда не было чувства, что мне не хватает чего-то такого, без чего невозможно жить. А сегодня мои болгарские друзья в стране, ставшей членом Евросоюза, добывают себе пропитание в мусорных бачках – ага, это, наверно, у них такая замечательная свобода выбора! Так что советую Вам переменить тему. Если не хотите испортить себе аппетит

– И тем не менее… если у тебя есть рецепт того, как сделать чтобы Марксова теория срабатывала… а то все только говорят о том, что «другой мир возможен», а как дело доходит до практики… Я вот на днях поеду в Нампхо – принимать гуманитарную помощь от ООН… А ты посмотри на то, какие меры сейчас предпринимают западные правительства для спасения своей экономики…

– … За которые платить все равно придется самым бедным! Да они просто включили на полную катушку печатный станок, ваши хваленые правительства. Весь Запад уже давно живет в долг – что вы будете делать, когда придет пора его отдавать? Взорвете вместе с собой всю планету, как террорист-камикадзе? Вы же давно уже держите в заложниках весь мир. И пожалуйста, не приводите мне в пример трудности в корейской экономике – да эта маленькая страна при ее ресурсах и при том, что вы с ней уже столько времени пытаетесь сделать – просто чудо! Да, людей при социализме надо воспитывать, а коррупцию надо контролировать для того, чтобы работала социалистическая экономика – в интересах большинства (к слову, такой коррупции в верхах, как в Британии, я в жизни своей нигде не видела!). А что первым делом сделал Горби, придя к власти? Забыли? Отменил смертную казнь за экономические преступления особо крупных масштабов! Вы же, цивилизаторы вшивые, первыми развопитесь, что это «диктатура», если коррупцию поставить под контроль….Да, и еще – если социалистическая экономика действительно так плоха, тогда чего же Вы делаете в КНДР? “Открываете пути», как до сих пор все надеются те южнокорейские менеджеры в Кэсоне?

Хотя мы были в Пекине, а не в Корее, и услышать меня корейцы никак не могли, Хильда побелела и переменилась в лице.

– Меня пригласили сами корейцы. Они нуждаются в инвестициях…

– Вы же прекрасно знаете, почему они в таком положении, что стали в них нуждаться. Из-за нашего предательства. А Вас пригласили как временное необходимое зло. Зарубите уже это на носу – и оставьте свои миссионерские замашки в России 90-х. Нечего строить из себя благотворителя. Занять нишу на возможном рынке пока другие туда не успели – вот и все, что Вас на самом деле мотивирует. Неужели Вы думаете, что это не видно за версту?

От волнения я перешла на английский, хотя до этого я говорила с ней на голландском.

– It is insulting to allege that the right to blah-blah somehow is more important for a human being than the right to raise his children in dignity, to educate them and to have medical care for them without fear of not being able to pay the bill. Only rich snobs who don’t know anything about real life – that’s because they suck the blood from ѕ of the world’s population!– can suggest otherwise. And please, spare me your sarcasm about “another world is possible” – that other world is right under your nose, but you snob it!

– Женя, Женя, тише, не так громко… Мы же не враги. Зачем, ты думаешь, я тебя тут инструктирую?

– А это Вам виднее, зачем. Может, просто потому, что муж попросил. Или другие старые ирландские друзья, а Вы не смогли им по дружбе отказать. А возможно, это просто Ваша такая долговременная инвестиция. На тот случай, если все-таки окажется, что Маркс был прав. В любом случае, Вы продолжаете верить в “средний путь», а это все равно, что пытаться сидеть между двух стульев. Рано или поздно попка заболит. Это такой же фантом, как перпетуум мобиле, Ваш «средний путь». Только отдельные помощники комбайнеров да Вы и могут все еще питать такие иллюзии. Достаточно сегодня посмотреть на вашу «новую Южную Африку», чтобы убедиться в том, к чему ведут все эти консенсусы и компромиссы. Все «третьи пути» ведут в один Рим – Рим мирового капитализма. Если кто еще не понял, пусть почитает воспоминания Майкла Мэнли. Поучительнейшая вещь! Тот тоже все недоумевал почему же это янки все ставят палки в колеса ему, такому прогрессивному в меру. Постоянно заверял их, что он не коммунист – каждый раз, прежде чем сделать что-то хорошее для своего народа, как бы заранее просил у американцев за это извинения. Ну, и чем вся эта его «цивилизованность” кончилась для Ямайки? Тем, что к власти там пришел большой друг ЦРУ!

После этого Хильда заторопилась закончить ужин, ссылаясь на головную боль, и никуда уже больше не выходила из номера. А Донал так и не узнал об этом нашем с ней разговоре. Слишком уж долго он нес до нашего столика свое пиво…

… 20 лет. Уже почти 20 лет как я живу в этой куче навоза, замаскированной сверху тонким слоем шоколада, именуемой «свободный мир». Вырваться бы хоть ненадолго, вздохнуть свежим воздухом вместо распирающего нос едкого сероводорода потребительской тупости. Куба и КНДР были для меня словно такие вот глотки свежего воздуха -для ныряльщика перед новым погружением в пучину. Только бы не на всю жизнь мне оставаться в этом завернутом в красивый фантик испражнении! Так хочется хотя бы остаток ее провести в мире, похожем на тот, где я родилась, где выросла, где сформировалась как человек и где была по-настоящему счастлива, хотя редко об этом задумывалась…

Что– то сломалось во мне, когда я не получила письма от Ри Рана. На работе я вроде бы функционировала нормально – только вот не могла ни есть, ни спать. Через пару недель от меня осталась одна тень. Но я сказала Тырунеш и озабоченному моим видом полковнику Ветерхолту, что это у меня такая новая диета.

– Вам, Саския, не нужны никакие диеты!– возмутился полковник. – Вы как раз очень даже то, что надо. Так что бросайте Вы эти свои женские глупости.

Я пообещала ему бросить. Но есть по-прежнему не могла.

По вечерам я забиралась на крышу нашего дома на Ян Нордаунвег, заросшую диким виноградом, на поливку которого уходило столько дорогой на Кюрасао воды. Было почти как когда-то в детстве, только рядом не хватало сирени и голубей. Я сидела там неподвижно и смотрела в бархатно-черное антильское небо. В Пхеньяне сейчас день…. Где ты, Ри Ран? Помнишь ли, как ты говорил мне, что всегда будешь со мной, стоит мне только закрыть глаза? Ну, так где же ты? Где же ты сейчас, когда ты мне так нужен?

Я закрываю глаза и пытаюсь восстановить в памяти его черты. Сейчас он кажется мне почти сном – прекрасным сном, который мне снился, когда меня кто-то резко разбудил. Я вижу, как мы сидим на лавочке в парке на берегу реки в окружении ив, и как он рассказывает мне о своей первой жене, покойной Чон Сук. Лицо у Ри Рана мечтательное, словно озаренное изнутри.

– Чон Сук так понимала меня. Без слов. Как это у вас говорится – моя вторая половинка….Только не надо думать, что если Чон Сук была моя половинка, то кто тогда ты… Ты другая, Женя. Ты просто ничья не половинка. Ты сама по себе цельный человек. Но это не значит, что я люблю тебя меньше – просто это немного другая любовь. И это не значит тоже, что тебе никто в жизни не нужен– тебе нужен соратник. Ты всегда искала его и не могла найти. Потому что искала среди не тех людей. Ведь правда, я угадал?

– Правда, – удивленно отвечаю я.

Ри Ран наклоняется ко мне, обнимает меня за плечи, и я слышу его голос, только почему-то с сильным североирландским акцентом:

– Женя, да что же это с тобой, наконец? Заснула на крыше! С тобой что-то давно уже творится. Не могу больше смотреть, как ты мучаешься. Что же это с тобой такое, а?

Я открыла глаза. В лицо мне ярко светили тропические звезды. А рядом со мной на крыше сидел Ойшин.