Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 111 (всего у книги 130 страниц)

– Ты словно какой злой дух. Или вампир, – смеялась я, но ему было не до смеха.

Мебель Ойшин реставрировал по ночам, а днем отсыпался – в единственной в нашем доме спальне с кондиционером, на кровати с водяным матрацем. Я великодушно уступила ее ему, потому что было жалко смотреть, как человек мучается. Я решила рассказать ему то, о чем мне поведала Тырунеш, когда ему станет чуточку полегче.

Теперь Ойшин стал для меня тем, кем всегда и должен был быть с самого начала. Моим боевым товарищем. А товарищей надо беречь.

****

…Время шло, и через месяц я впервые отправилась – вместе с Тырунеш – на американскую ППБ. С презентацией нашего проекта (точнее, проекта Тырунеш, который она решила приписать мне) – как сделать американских вояк популярными среди местного населения.

– Нервничаешь? – спросила у меня Тырунеш, когда мы сели в ее машину.

– Да нет, – сказала я, мысленно сама удивляясь тому, что это была правда. – Только вот опасаюсь: а ну как мы с тобой действительно сделаем их здесь популярными?

Тырунеш улыбнулась:

– Если даже и так, не переживай. Это нужно для пользы дела: для того, чтобы они начали нам доверять. И популярность их не будет долговечной: как только они попробуют сделать что-нибудь враждебное по отношению к Венесуэле, то…

Она не договорила, но по ее тону было ясно, что в таком случае им несдобровать.

Я действительно говорила ей правду: я не волновалась. То, что я испытывала перед встречей с американскими военными, называется по-другому. Очень похоже на то ощущение, которое я испытывала, когда мне приходилось менять детям памперсы: знаешь, что надо, что никуда от этого не деться – и хочется заткнуть нос и закрыть глаза, чтобы не тошнило. И сделать это как можно быстрее.

Именно по этой причине у меня никогда и не возникало желания посетить Соединенные Штаты: для меня это была бы просто тошниловка. Плюс слишком утомительно все время мысленно затыкать себе рот, боясь сказать, что ты на самом деле думаешь….

Когда мы проходили через КПП, я мысленно вызвала образ своей бабули. Она предстала перед моим мысленным взором: как обычно, добрая, хотя и требовательная, спокойная, невозмутимая, – такая же, какой она была, наверно, и тогда, когда фашисты подступали к нашему городу, а она, вместо того, чтобы эвакуироваться, отправилась копать противотанковые рвы.. И я будто бы услышала ее голос: «Глаза боятся, а руки делают… На бога надейся, а сам не плошай!»

После этого в душе у меня разлилось трудно объяснимое ликование: наверно, потому, что мы, мой советский народ, в своей истории побеждали и не таких! И я вошла на территорию ППБ, широко и радостно улыбаясь. Так радостно, что это бросилось в глаза даже Тырунеш.

Меня ничего не удивляло – даже схожесть процесса вхождения на базу с процессом посещения североирландских тюрем (только что собаками не обнюхали, но думаю, что это дело наживное). И я смотрела тюремщикам… пардон, защитникам свободы и демократии!– прямо в глаза. Вспоминая, какими трусами оказались их моряки с «Пуэбло», которых – 80 с лишним вооруженных длинноносиков !– задержали в корейских водах всего-навсего 7 отважных земляков моего любимого . Когда мне было чуть меньше годика…

Тырунеш представила меня майору с ирландской фамилией О'Лири. «Тоже, небось, поддерживает ирландскую независимость!»,– мелькнуло у меня в голове, но я постаралась отогнать эти мысли. В данной ситуации они были контрпродуктивны: я бы начала опять вспоминать происходящее в Ирландии, разозлилась бы…

Ирландского в нем, кроме фамилии, не было ничего. Он был относительно молод, очень вежлив – и очень нетерпелив: так ему хотелось узнать поскорее о том, какой план мы ему принесли.

– С презентацией перед Вами выступит моя новая коллега Саския, – сказала ему Тырунеш. – Эта акция была предложена ею, ей ее и излагать.

И я раскрыла свой лаптоп….

– Майор О'Лири, мы считаем, что в данный довольно чувствительный момент самое главное – показать местному населению, как вы близко принимаете к сердцу их повседнедные заботы. Что вы неравнодушны к их проблемам. Пусть ваши подручные займутся добровольной работой в здешних кварталах в свое свободное время. Мы с госпожой Франсиска провели несколько опросов населения и выяснили, какие проблемы в настоящий момент занимают больше всего здешние умы. Вот данные опроса , – и я указала ему на экран проектора, – На основании этих данных мы выделили несколько предполагаемых направлений и акций, которые смогут, по нашему убеждению, положительно повлиять на антильское общественное мнение. Например, покраска школьных зданий вашими ребятами – в свободное время и на выделенные вами для этого средства. Это не будет стоить слишком много, не волнуйтесь, Зато положительное отношение к вам населения окупит эти расходы сторицей. Или как насчет того, чтобы ваши ныряльщики очистили в свободное время бухты и пляжи от мусора? За это вам и туристы будут благодарны. Приедут в свои страны – всем будут рассказывать, какие замечательные охранники природы эти американские парни… Например, как вам – «Операция «Очистим рифы к Рождеству!» – правда, неплохо звучит?

Найдем и местных спонсоров… За этим дело не станет. Напишем в средствах массовой информации о том, что это была инициатива кого-то из американских военных. Распишем в красках, как они страдали, видя засоренные воды. Заранее оповестим местное телевидение – пусть ведет прямой репортаж с этой акции. А в конце пресс-релиза не забудем упомянуть еще раз о том, с какими целями пребывают на острове ваши войска. Чтобы напомнить тем, кто может быть, подзабыл, насколько это важное и благородное дело– борьба с наркотрафиком!– вдохновенно закончила я.

– Но начинать надо все-таки со школ, – добавила Тырунеш, – Мы уже говорили о покраске стен как одной из возможных акций. Можно пригласить к вам на базу скаутов – на экскурсию. Показать им, какую полезную работу вы тут ведете. Позволить в самолетах посидеть (это даже взрослые любят, а не то, что дети– дети будут на седьмом небе от счастья!)

Это она верно подметила. Я вспомнила, с каким восторгом реагировал Сонни на день открытых дверей на базе ВВС у нас под городом, когда ему удалось посидеть в «настоящем русском военном вертолете». Он потом затер свою фотографию в этом вертолете чуть не до дыр, показывая ее всем знакомым без разбора…

– После этого, мы считаем, инциденты с местными детьми должны будут прекратиться.

– Ну, а уж вовремя оповестить СМИ, подготовить пресс-релизы, подобрать спонсоров и все такое – поручите это нам! – добавила я…

Когда мы закончили излагать свой план майору О'Лири, он просиял – как сказал бы Василий Шукшин, «точно голый зад в лунную ночь» .

– Дамы, это гениально! Мы и сами подумывали над чем-нибудь подобным, но у нас не было точных данных, что именно является приоритетным направлением в местных головах. Мы сейчас же займемся детальными разработками вашего плана…

В этот момент в дверь постучали, и вошел голландский полковник Ветерхолт. Я не без удивления заметила, что на американской базе он чувствует и ведет себя как дома.

– А, Геррит! – приветствовал его майор О'Лири,– Ты слышал, какой замечательный план предлагают наши дамы? Да, кстати, это миссис Саския Дюплесси, познакомься…

– Мы уже знакомы, – сказал ему полковник, протягивая мне руку,– Увидев такую женщину один раз, уже больше ее не забудешь.

«Вот это уже плохо», -подумала я – «Что не забудешь. Лучше бы увидел – и забыл. Именно поэтому у нас все работники КГБ обычно такой невзрачной внешности. Чтоб не запоминались». Но я сделала вид, что не расслышала его неуклюжего комплимента.

– Как Ваши дела, полковник? Вы очень энергично сегодня выглядите.

– Как же мне не выглядеть энергично, когда вы, наконец, почтили нас своим визитом?

Вообще-то это мы не его почтили, а американцев. Но раз он так настаивает, я не буду спорить…

– Пойдемте, я покажу Вам базу – с твоего позволения, Джозеф! Вы ведь здесь в первый раз? Познакомитесь со здешними ребятами…

При этих словах мне почему-то вспомнился голландец Виллем, так хотевший познакомить меня когда-то с младшим Пейсли.

База действительно по размерам была небольшая и показалась мне ужасно знакомой– это потому, что я уже видела ее в видеороликах, размещенных на сайте Youtube.

Когда меня знакомили со «здешними ребятами» – за обеденным столом, потому что наступило время обеденного перерыва, – я внутренне мысленно поеживалась. Киран говорил мне когда-то, что когда ты так поеживаешься, это значит, что кто-то наступил в это время на твою будущую могилу: у ирландцев свои суеверия и предрассудки. На кладбище, на котором сейчас похоронен Киран, часто что-нибудь устраивали республиканские диссиденты: прятали свои бомбы и тому подобное. И когда Киран был еще жив, я часто посмеивалась, если он поеживался: «Что, опять диссиденты по могилам прыгают?» А теперь он умер, теперь о таких вещах шутить не хочется… А интересно, где будет моя будущая могила? В какой стране? И я вдруг ощутила сильное желание умереть и быть похороненной именно в советской земле.(Без нее и жизнь-то моя, по большому счету, оказалась лишенной смысла.) Умереть в такой момент, когда вокруг все хорошо и спокойно. Когда можно умирать с чистым сердцем и с легкой душой, потому что не страшно за то, что будет после тебя с твоими близкими….И со всем твоим народом и страной.

Я тряхнула головой, пытаясь отогнать от себя похоронные мысли. Если так, если это действительно мое желание, то мне предстоит еще очень долгая жизнь!– сказала я себе. Я просто не имею права умирать, пока снова не будет на моей земле Советского Союза! И эта мысль -какой бы фантастической она сейчас ни казалась – здорово взбодрила меня.

«Ребята» были всякими. Кто-то– типичным американским воякой, заносчивым, недалеким и наглым, словно с карикатуры, а кто-то – обыкновенным мальчишкой, почти школьником, без гонора и выкрутасов, и этих попавших во щи (или в ощип? Этого я так никогда в родном языке и не выяснила), мне становилось жалко.

Особенно когда один из них – по имени, кажется, Арон – передал мне тарелку с гамбургером. У него было такое открытое лицо, и смотрел он на меня почему-то доверчиво, почти как ребенок на маму, – что мне просто захотелось спросить его, как его угораздило вляпаться во всю эту дрянь. Но, естественно, я не стала этого делать.

Да и что бы он мне рассказал? Наверно, жалобную историю о том, как у него в городе нет работы или о том, как ему нужны деньги на поступление в университет. Сейчас модно стало жалеть таких на основе «общечеловеческих ценностей» и даже оправдывать. Новые вьетнамские фильмы – и те провозглашают, что, оказывается, в войне во Вьетнаме «никто не победил» (ага, может, еще и во Второй мировой тоже?!), и что «американцы-тоже люди».

Конечно, люди. Но не в том дело. Фашистские солдаты ведь тоже были людьми, и среди них тоже были такие вот жалкие пацаны, от взгляда на которых хотелось, наверное, погладить их по голове, как младенцев, и сказать, что ничего, ребята, все будет хорошо. Тем более, что они – в отличие от сегодняшних американцев!– шли в армию не добровольно.

Но дело не в этом, а в словах Льва Толстого – о том, что для того, чтобы на Земле не было зла, каждый из нас должен прежде всего во зле сам не участвовать. Некоторые вещи нельзя оправдать ничем – никаким желанием поступить в университет. Такой человек сделал свой выбор – и не на основе «общечеловеческих ценностей», а думая только об одном себе. И соответственно утратил право на то, чтобы и с ним считались другие люди…

Вот о чем я думала, когда мы с Тырунеш возвращались к себе в офис.

– Саския, ты спишь, что ли?– окликнула она меня вдруг.

– Ой, извини, я задумалась…

– Завтра вечером у нас будет собрание. У нас – у боливарийского кружка. Алана пока с собой не бери, приходи одна. Его приведешь в следующий раз. Надень какое-нибудь платье покрасивее: кружок у нас собирается под вывеской школы латиноамериканских танцев…

… Назавтра, в назначенный час, Ойшин как обычно отправился чинить свою мебель, а я постучала в дверь небольшого домика в Домингиту. Тырунеш сказала, что будет меня уже ждать внутри.

Дверь отворилась – и я невольно отпрянула: на пороге стояла немного постаревшая, но хорошо узнаваемая Кармела. Колумбийская бывшая домработница Сонниной бабушки, которой удалось когда-то прибрать к рукам его красивого,но такого занудливого дядю Томаса….

– Сеньора! – воскликнула она с удивлением.

Моей первой реакцией было замешательство. Бежать куда-то было глупо, глупо было и отпираться, что это не я (получилось бы как в «Трембите»: «А может, это не он, Богдан, помер, а я, Василий, царство мне небесное?») – раз она узнала меня вот так, сразу, не задавая даже вопросов, не говоря, что я похожа на кого-то из ее знакомых. Но и признаться в том, что я – это я означало по меньшей мере поставить нашу миссию под сомнение, а по большей мере… Мне не хотелось даже думать, что могло это означать по большей мере!

И вот так мы с Кармелой стояли, смотрели друг на друга, улыбались (она ведь не сделала мне ничего плохого, она не виновата в том, что узнала меня) и не знали, что делать дальше. И я понятия не имею, чем бы все это кончилось, если бы не Тырунеш.

Как она и обещала, она уже ждала меня внутри. Услышав восклицание Кармелы и наступившеее после этого длительное молчание, она вышла мне навстречу. И с полувзгляда поняла, в чем дело…

… Через полчаса мы с Кармелой уже сидели в небольшом, уютном зале, который она снимала для своей школы латиноамериканских танцев, и разговаривали. Это было удивительное чувство – разговаривать с ней, если вспомнить, что в прошлый раз, 16 лет назад, мы объяснялись только отдельными словами и жестами! За прошедшее с тех пор время Кармела, вышедшая замуж за занудливого дядю Томаса, выучила не только папиаменто, но и в достаточной степени голландский. А я научилась неплохо понимать по-испански. И сейчас мы разговаривали с ней, употребляя все эти 3 языка одновременно – перемешивая испанские, голландские и папиаментские слова, в зависимости от того, слово на каком языке вспомнится быстрее

Я узнала о ней то, чего не знает и по сей день даже дядя Томас. Оказывается, все эти годы – даже еще будучи домработницей бабушки Май, – Кармела была представителем Революционных Вооруженных Сил Колумбии на Кюрасао…

Собственно говоря, она приехала сюда уже достаточно зрелым человеком. Я вспомнила, как заметила тогда первую седину в ее волосах – во время ее такого чувственного медленного танца с дядей Томасом в «Форте Нассау» с его дорогими коктейлями. Но никто не задавал Кармеле вопросов о том, кем она была в молодости. На нее вообще не обращали внимания (кроме дяди Томаса, но его внимание было совсем иного характера) – как не обращают его на прислугу. А Кармела всю свою юность провела в джунглях, в рядах партизан…

– Тогда, 16 лет назад, еще не было такой острой нужды в моем здесь пребывании, как сейчас, – рассказывала она мне спокойным, будничным тоном – как будто бы мы вели речь о приключениях героев какой-нибудь теленовелы, а не о самой что ни на есть реальности.

– Но товарищ Рейес предвидел, какое значение приобретут в будущем эти острова. И он как в воду глядел, царствие ему небесное! – при этих словах Кармела перекрестилась.– Это он решил еще тогда, что надо направить сюда нашего человека… Выбор пал на меня. Но в то время работы у меня здесь было мало, а сейчас– невпроворот. Ни за что бы мне одной не справиться. Спасибо, что есть Тырунеш и наши антильские товарищи. И кроме меня здесь теперь есть еще один наш человек – я тебя с ним познакомлю позднее… Ну, а ты-то здесь какими судьбами? Я слышала, что вы с Сонни развелись, но не знаю подробностей…

И я начала вкратце рассказывать ей о том, что произошло в моей жизни за эти долгие годы…

Зал начал заполняться людьми. Среди них были и наши товарищи по боливарийскому кружку, только я пока не знала, кто именно. Потому что Кармела на самом деле держала школу латиноамериканского танца, и нам предстоял на самом деле настощий урок… Урок сальсы, которая мне всегда так плохо удавалась.

Я с трудом дождалась его конца. Я танцевала поочередно с разными партнерами – и вглядывалась в лицо каждого из них, и точно так же разглядывала потихоньку присуствующих женщин, пытаясь понять, кто из них входит в кружок, а кто нет.

Я до такой степени увлеклась этим, что не заметила, как наступила на ногу своему очередному партнеру – антильцу, который представился мне как сержант Марчена. Он был местным полицейским или таможенником – я точно не поняла. На вид ему было лет 30. «Ну, уж этот-то точно не имеет никакого отношения к кружку!»– подумала я, когда он пригласил меня на очередной тур сальсы, и поэтому не особенно его даже рассматривала.

– Осторожней, сеньора!– обиженно сказал он.

– Извините, – сказала я механически, продолжая рассматривать других танцоров.

– Вы кого-нибудь ищете?– спросил сержант Марчена. – Или Вам просто сегодня медведь на ухо наступил?

На самом деле он сказал, конечно, другое, антильское выражение , но смысл у него был именно такой. Я немного подумала, обижаться мне или нет, и решила, что не стоит лезть на рожон. Я сделала вид, что не поняла того, что он мне сказал.

Но вот наконец-то музыка затихла, и ученики-танцоры начали постепенно расходиться по домам. Те, кто оставался, делали вид, что остаются потому, что у них что-то не получается, и они хотят спросить дополнительного совета. Интересно, что станет делать Кармела, если кто-нибудь, ничего не подозревая, действительно решит просто задержаться ради ее совета?…

Словно прочитав мои мысли, Кармела заговорила с одной из танцорок:

– Марсия, у тебя сегодня так здорово получалось! Ты просто парила в воздухе! Может, ты влюбилась, а, сhica? Да, а как там твои ребятишки? Младшему завтра в школу? Рано вставать? Ой, а уже так поздно… Ну очень хотела с тобой поговорить, но мне тут еще надо разбираться с теми, кому до тебя – как козе до неба! Ну, до свиданья, Марсия! Отдыхай – ты сегодня это больше чем заслужила… – и таким вот манером выпроводила на улицу одну из гостей, которая чуть было не задержалась.

Велико же было мое удивление, когда я увидела, что она даже и не пытается выпроводить сержанта Марчену! И еще сильнее оно стало, когда мне представили его:

– Это Зигфрид. Один из первых наших кружковцев. И поистине незаменимый – Зигфриду часто доверяют наружное патрулирование важных объектов, и он многое первым узнает. Именно благодаря ему узнаем мы, например, когда и сколько американских военных прибывает на остров на военных кораблях.

Сержант Марчена важно кивнул головой. Представились мне и другие кружковцы. В общей сложности их было 15 человек. Среди них было 6 женщин, включая Кармелу и Тырунеш, и только два иностранца, не считая их же – один венесуэлец, который жил на острове уже больше 20 лет и одна доминикана, которая, как я поняла, имела какое-то отношение к Кампо Алегре (что ж, уж туда-то наверняка частенько наведываются американские вояки!) Все остальные – целых 11 человек – были самые что ни на есть потомственные yunan di Korsou . Так что никто никого не смог бы даже при всем желании обвинить в «экспорте революции»!

К слову, откуда в нас это? Откуда эта неведомая нелепейшая болезнь– боязни того, что скажут о нас враги большинства человечества? Или что скажут мещане? Причем частенько – у умнейших и честнейших людей, у подлинных коммунистов. «Не говори этого, а то они скажут, что…», «Не пиши этого, а то они подумают, что…»…Да пусть себе говорят и думают что им вздумается!

Бояться надо не этого – бояться надо того, если они вдруг начнут тебя хвалить. Как хвалит теперь ирландских республиканцев, к примеру, британский армейский командир Крис Браун – за их мирное пускание шариков в знак протеста, за их извиняющееся «мы протестуем против парада британской армии только лишь потому, что она когда-то убивала кого-то у нас здесь» . Как будто то, что она продолжает заниматься все тем же самым, но только в других уголках планеты – это о'кэй!

Вспомните юродивого Горби, которого и по сей день не интересует ничего, кроме того, как бы не отняли у него копеечку. Ведь это – как лакмусовая бумажка: если империалисты начинают хвалить тебя, значит, ты переродился. А потому – пусть ругают себе сколько влезет! Во все лопатки. И чем больше, тем лучше!

В начале собрания каждый из нас рассказал о новостях: о том, какая воспитательная работа ведется среди мальчишек-поклонников Чуранди, о том, что говорят в народе об американцах, о том, какие именно полеты, сколько раз в день и по каким дням они совершают. Следить за этим было по очереди положено нескольким членам кружка, жившим неподалеку от аэропорта. И любые изменения в частоте или во времени полетов необходимо было отмечать и анализировать. Тырунеш представила меня всем собравшимся, рассказала о том, чем занимаемся мы с нею, и о том, что вскоре американцы будут собирать по всему Кюрасао мусор– причем бесплатно и по выходным– и заниматься ремонтом школ. Ее слова покрыл дружныи, веселый хохот, с комментариями, похожими на советский анекдот – «так им и надо, лохматым!!

А потом члены кружка начали обсуждать произведения Хосе Марти – а я слушала их и понимала, что мне во многом еще надо будет до них подтянуться: ведь в Советском Союзе мы, со свойственным нам тогда высокомерием, так недостаточно изучали работы прогрессивных деятелей других стран! И это прекрасно – что в боливарийском кружке на далеком Кюрасао изучают не только Хосе Марти, Че Гевару, Фиделя и Симона Боливара, но и Хо Ши Мина, и Мао, и Маркса,и Ленина, и Сталина, и Ким Ир Сена… А меня снова попросили здесь рассказать о Советском Союзе… Совсем как когда-то Финтан – в далекой Ирландии.

Среди кружковцев были учитель и журналист, полицейский и рыбак, разнорабочий со стройки и таксист, торговец мороженым и банковский служащий, официантка и компьютерщица… Они были разного происхождения, кожа их была самых разных оттенков – но они были едины. Будто рой трудолюбивых пчел, как муравьи, по кирпичику возводящие свой муравейник. И я снова почувствовала себя как дома.

… Когда я вернулась к себе, Ойшин еще не спал. Он строгал на лужайке перед домом какую-то ножку для стола. Над его головой негромко шелестели от ветра пальмовые ветви.

– Ну, как твои танцы?– встретил он меня ироничной репликой.

– Прекрасно. В следующий раз пойдешь со мной.

– Я? Но я никогда в жизни не танцевал, даже в молодости!

– А теперь затанцуешь. Раз того требует солидарность с братским народом…

****

…Между Рождеством и Новым годом в порт Виллемстада вошел очередной круизный корабль. На его борту была обычная праздная публика – на этот раз праздная вдвойне, потому что круиз в это время года стоил дороже обычного, и оттого пассажиры стремились, пользуясь терминологией «новых русских», «оттянуться по полной» – чтобы оправдать свои затраты.

Но был на его борту один совершенно непраздный и трезвый человек. Массовик-затейник с красивым ирландским именем Сирше . Родом из Дерри. Моя связная.

Мы встретились в кафе «De Heeren» – в квартале острова под названием «Suikertuintje» ( в переводе с голландского «Сахарный садик»). Это довольно далеко от порта, и в свое время я бывала там только один раз – потому что это было «место для белых»: для туристов и для зажиточных местных жителей. Когда я жила на Кюрасао, меня такие места не интересовали. Но Сонни как-то один раз привозил меня сюда – видно, чтобы «людям показать»….

Я узнала ее по конопушкам, кирпично-красному лицу и рыжим кудрям. А кроме того, она назвала мне пароль:

– Скажите, а на Кюрасао акулы бывают?

– У северного берега встречаются, но скоро мы их всех повыведем.

Не знаю, кто их там придумывал, эти пароли, но этот звучал не просто почти анекдотически, а еще и имел двойной смысл. Если бы нас слышал кореец (а корейцы -непревзойденные в мире специалисты по поиску скрытого смысла!), он сразу бы заподозрил, что здесь речь идет о чем-то еще. Американская база на Кюрасао располагалась именно недалеко от северного его побережья…

Сирше присела за мой столик, и мы заказали себе по салату из холодных макарон.

– Посмотрите, какая интересная статья в последнем «Космополитене» о модных в этом сезоне туфлях, – и я протянула ей журнал.

Этот злосчастный «Космополитен» напоминает мне колхозное сельпо, где все на одном прилавке – от селедки до тетрадок и конфет. Так и там – диапазончик от гороскопов до заразных венерических болезней и от ботинок до любви (точнее, до того, что подразумевается под этим словом у «свободных» одноклеточных.). Но в него у меня была вложена шифрованная сводка о полетах американских самолетов с Кюрасао за последний квартал. Остальное я должна была рассказать ей словами.

Мы еще минут двадцать болтали о «Космополитене» и о том, как находить у себя разные точки, причем Сирше проявила удивительную в этой сфере осведомленность. Наверно, бедняжка и вправду читает всю эту белиберду. Я с отвращением ковыряла вилкой у себя в тарелке, ожидая, когда она предложит нам пройтись погулять. Наконец Сирше исчерпала тему и действительно предложила пройтись – подышать свежим воздухом.

– Ну здравствуйте, товарищ Совьетика! – прошептала она мне, когда мы вышли из ресторана. Я и понятия не имела, что Хильда с Доналом запомнили тот наш разговор и всерьез решили дать мне такое боевое прозвище.

– Здравствуйте, Сирше! Письма какие-нибудь мне есть? – с замиранием сердца спросила я. Она покачала головой:

– Не успели передать в этот раз. Но Вы не расстраивайтесь, скоро Вы увидите своих. В начале марта Вам полагается отпуск. Поедете в Португалию, к старым знакомым. Там вам дадут инструкции, что и как. Адрес помните?

Адрес я помнила. Но расстроилась все равно… До марта оставалось еще два с лишним месяца. Я отдала Сирше написанные мною для мамы и для Ри Рана письма.

Иногда у меня было такое чувство, что еще немного – и я совсем растворюсь в Саскии и ее жизни и перестану быть сама собой. Наверно, для разведчика это хорошо. Но я не хотела становиться Саскией. Я хотела оставаться самой собой – тем более что я только сравнительно недавно наконец твердо осознала, кто же я. Хорошо, что Сирше произнесла это слово еще раз вслух – Совьетика. Даже просто услышать его придавало мне сил.

****

Мы с Ойшином практически не отмечали ни Рождество, ни Новый год – хотя дом был украшен елкой: на случай, если к нам кто зайдет. Под праздники я совсем забегалась по американским пиаровским делам: именно к ним было приурочено ныряние за мусором в местную бухту. Имевшее, к слову, благодаря нашим с Тырунеш стараниям такой успех, что об этом эпохальном событии сообщили даже американские телеканалы. Я говорю «даже» вовсе не из какого-то глупого благоговения перед американцами, как у Сонни, а потому, что у этих каналов гораздо больше зрителей, чем у маленького ТелеКюрасао.

Вздохнула немного я только ближе к сезону, когда на Кюрасао идет карнавал.

На свой день рождения – именно свой, а не Саскии Дюплесси! – я вдруг получила по почте открытку. Правда, когда я вскрыла конверт, оказалось, что она не с днем рождения и не с карнавалом даже, а просто из серии «Спасибо за то, что ты есть», но такое совпадение здорово меня напугало. Недоумевая, от кого бы это могло быть, я развернула ее и прочла:

«Вся жизнь миновала,а я не добрался до улочки Друга .

Конец карнавала , а где же лицо столь желанного Друга ?

Рай запахов, ибо все розы цветут , извещая о Друге,

Но сердце устало ждать Друга в цветущей весенней округе .

Да , Друга лицо -словно вечное утро для мыши летучей

Всегда так бывало : ослепшая мышь не увидела Друга».

– Ого! Это чьи же такие красивые стихи? -сказала я вслух, обращаясь к зеркалу.

– Имама Хомейни, – ответил Ойшин у меня за спиной. И вышел, прежде чем я успела опомниться.

– Что-о?

Я выбежала вслед за ним на веранду, чтобы потребовать объяснений. И увидела, как он пытается улизнуть от меня в гараж.

– Постой-ка, Чаки Армани ! Что все это значит? При чем здесь аятолла Хомейни? И зачем ты послал мне это?

Он ответил нехотя, отводя глаза в сторону.

– Просто очень красивые стихи. Они мне случайно попались. Когда мой старший брат готовил подборку для книги с революционными цитатами…Я там прочитал еще, что в Тегеране есть улица имени Бобби Сэндса… Я знаю, что у тебя сегодня день рождения. Ну вот, и мне захотелось сказать тебе что-нибудь приятное… потому что я был таким ослом в свое время, и…

Мне почудилось, что я брежу. Я даже потрясла головой, чтобы очнуться.

– А откуда ты знаешь, когда у меня день рождения? – спросила я с подозрением.

– Спросил у Дермота.

– Дермот? И он это помнит? И не спросил тебя, для чего тебе это нужно? – поразилась я. Я привыкла считать, что мужчины вообще плохо помнят годовщины любых событий. Многие даже не знают точно, сколько лет их маме – хотя и поздравляют ее с днем рождения ежегодно.

– Спросил, но я ему наплел чего-то… сейчас даже сам не помню. Что, он мне наврал?

– Нет, не наврал…– я все еще приходила в себя от услышанного.– А ослепшая мышь– это кто, ты?

И тут же пожалела, что это сказала. Ведь я хотела-таки узнать, что все это значит. А от моей реплики Ойшин захлопнулся– как створки раковины у моллюска, чувствующего опасность.

– Ну, в общем, извини, если я это не к месту… – пробормотал он и убежал.

– Иди чай пить с тортом… я вообще-то не отмечаю этот день уже давно, но уж раз ты о нем знаешь… – сказала я ему, когда он вернулся – часов через шесть.

– Давай!– обрадовался он. У Ойшина была маленькая слабость– к сладкому.

И больше мы о стихотворении Хомейни не говорили.

… Через некоторое время я заметила, что каждую ночь, возвращаясь из своей мастерской, Ойшин подходит к моей двери и подолгу смотрит на меня с порога, думая, что я сплю. Лицо у него было при этом задумчивым и почти мечтательным. Что я могла на это сказать? То, что странный он человек. Или это весна на него так влияет? Но ведь здесь круглый год – лето!

****

Прошло полгода с нашего приезда на Кюрасао, и наконец-то настал тот день, когда мне можно было поехать в отпуск и увидеться с ребятами и с мамой. Мне не сказали, где – втайне я надеялась, что это будет в Корее и мечтала о том, как увижу и Ри Рана : чем дальше, тем больше мне не хватало его. Но когда я прилетела в Лиссабон, а оттуда доехала в другой европейский город, там мне сказали, что наша встреча состоится… на Мальдивах: российским гражданам не нужна виза для поезки туда, и кому-то показалось, что так будет проще для мамы и приятнее для нас всех. Увидев мое кислое лицо, сообщивший мне эту новость очень удивился: