Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 95 (всего у книги 130 страниц)

Вы можете себе представить Зою Космодемьянскую или молодогвардейцев, поступающих так – и чтобы им после этого еще ставили памятники? Чтобы вчерашняя школьница, совсем еще девочка Зоя вместо «Нас много, всех не перевешаете!» начала бы у подножия эшафота осуждать действия партизан? Фу, да такое и представить-то себе жутко….

В советской системе ценностей «бескомромиссный» и «несгибаемый» были качествами, которыми нужно было гордиться. Точно так же, как и «скромный». Точно так же, как и гражданская позиция «за себя и за того парня». И даже старая русская пословица «взялся за гуж – не говори, что не дюж».

В капиталистической системе ценностей культивируются «гибкость» и «беспристратность». Но в переводе на советский язык это – бесхребетность и беспринципность.

Именно с советских позиций я оценивала многое из того, что я здесь увидела.

Конечно, «с волками жить – по волчьи выть». И с американцами я, скорее всего, пример привела не совсем удачный: они все равно никогда бы не стали героями, даже если б умерли там под пытками – потому что их дело неправое! Потому что в мировом масштабе это именно они – захватчики и бандиты. Сейчас, по-моему, у все меньшего количества землян остаются на этот счет какие бы то ни было сомнения.

Но все равно, у меня остался нехороший осадок в душе. Хорошо, у вас пока не хватает сил. Хорошо, вы говорите себе: «Лопай, что дают, а то не дадут совсем ничего». Но, например, Кутузов, когда у нашей армии не хватило сил оборонять Москву, отступил, сдал ее, но не принес же Наполеону ключи от нее на блюдечке…Понимаете разницу?

А если бы он эти ключи Наполеону принес – пошел с Наполеоном на консенсус– да еще и собой при этом гордился бы? …

Конечно, если я окажусь неправа в отношении происходящего в Ирландии, я буду только рада. Но пока я не вижу, что я неправа – как бы мне того самой не хотелось.

За окном забибикало такси, пора было ехать.

Шофер мне попался типичный ирландец – балаболистый, неначитанный, но умный и пытливый. Для начала он сказал мне по-польски:

– Дзень добры!

И я ему по-польски ответила.

– А, Вы полячка? – обрадовался он и начал рассказывать мне, как учит польский язык. Отрадно видеть, что у некоторых местных жителей все-таки расширяется кругозор.

– Нет, я не полячка, – сказала я.-Але розимию по-польску.

– А вот угадайте, католик я или протестант? – неожиданно озорно спросил таксист. Это было очень смело с его стороны, но думаю, что решился он на это только потому, что я была иностранка.

– Тут и угадывать нечего, – сказала я, – Конечно, католик.

– Ишь ты, как это Вы ловко, – удивился он,– А как Вы угадали? По моему имени?

– Да я же не знаю Вашего имени!– удивилась в свою очередь я, – А угадала очень просто: вот я не успела к Вам в машину сесть, а Вы меня совсем уже заговорили…Протестанты – они не такие разговорчивые.

– А, это у Вас такой предрассудок в отношении ирландцев, что мы болтуны…

– А что, скажете, нет? Ну, в среднем, конечно…. Да Вы не обижайтесь, мне наоборот это нравится!

– А что вам больше всего в нас нравится? – выпалил он.

– Непредсказуемость ваша, молодой человек…

Это его, видимо, вдохновило, и он начал рассказывать мне про какую-то философскую книжку, которая недавно попала ему на глаза (чувствовалось, что она запомнилась ему потому, что читает он редко – хотя и с интересом), и его понесло в такие дебри… Он начал рассуждать, существует ли бог, потом заговорил о карме и о реинкарнации, а я слушала его и думала про себя: «Эх, этим ирландцам бы да наше, хорошее, доскональное советское образование! Да они бы тогда горы свернули!»

– А что Вам больше всего в нас не нравится? – продолжал таксист, когда тема реинкарнации была исчерпана.

– Не нравится? Переменчивость. Человек подает тебе определенные знаки внимания, а потом пугается, когда видит, что они вызвали такую реакцию, на которую, казалось бы, он именно и рассчитывал… Может, Вы мне можете объяснить, потому что я не понимаю?

– Ага, – сказал он, – Вот я приведу Вам пример. Начал я тут встречаться с одной женщиной. Она очень мне нравилась. Даже и сейчас еще нравится. Но я пообщался с ней и понял: не по Сеньке шапка. Она слишком для меня такая рафинированная, понимаете? Мы в социальном плане к разным группам принадлежим. У нас поэтому слишком мало общего. Понимаете, о чем я говорю? И я тогда тоже, как Вы изволите выражаться, испугался… Думаю, что в Вашем случае тоже в этом было дело.

Неужели Ойшина напугала моя образованность? Или то, что он столяр, а я – начальник отдела? Боже мой, до чего же это глупо! Образование ведь дело наживное, а вот мировоззрение…

– А как вы жили – ну, не обижайтесь, но у нас тут так говорят– при диктатуре? Мне интересно… Со всеми запретами – как это?– прервал таксист мои мысли.

Я не обиделась. Они же действительно не знают ничего другого – и он сам это признает. Молодец уже хотя бы за это!

– Да просто знаешь, что определенные вещи не делают, и все, – попыталась объяснить я.– Я не вижу никакой в этом драмы. Это же для общего блага, понимаете? Ну вот, вас же тоже учат здесь: не убий, не укради и так далее. Что же вы не восстаете против этого, чтобы доказать, что вы «свободны»? Так почему же мы-то должны были против наших заповедей добродетели восставать?

– Ишь ты, – сказал он, поразмыслив,– А я и не думал никогда об этом…

Ну вот, теперь будет о чем подумать, сказала я про себя…

Остаток дороги я сама тоже размышляла – о невероятной эмоциональной незрелости западных людей, которые коллективно ведут себя словно подростки, протестуя против «того, что говорили им родители». Не потому, что родители говорили что-нибудь неверно, а просто потому, что они хотят доказать, что они уже взрослые. Это нам, по-настоящему зрелым людям, не надо никому ничего доказывать!

И «свобода» их тут именно такая – подростково-хулиганская. Без того, чтобы думать о последствии своих поступков для других людей. Недаром и герои здешних книг и фильмов – не положительные, а такие, которые все время делают что-нибудь «naughty” и «cheeky”. Это зрителю нравится. Оправдывает поступки его самого в собственных глазах и дает ему почувствовать себя положительным.

Тем временем мы уже доехали до аэропорта….

Когда я села в самолет, я в последний раз взглянула на Ирландию через иллюминатор. Шел дождик, словно она плакала. Но мне плакать больше не хотелось. Раньше, когда я улетала отсюда, я всегда говорила ей через иллюминатор: “Я скоро к тебе вернусь, слышишь?” А теперь мне вдруг больше ничего не хотелось говорить…

В самолете я спала почти всю дорогу. Проснулась только глубокой ночью, когда мы летели уже над Россией.

Внизу под самолетом раскинулась золотыми огнями среди черноты ночи Казань, в которой я никогда не бывала. Она была похожа на макет из блестящей слюды. Были видны даже мосты через Волгу – как игрушечные.

А через некоторое время за окном пошел Урал, потом Сибирь… Огромные пространства – и очень редкие огоньки на нем.

Мы летели и летели, а России все не было конца и края… Эх, сколько же я еще всего не видела в своей родной стране (а уж с включением наших республик…)! Да тут целой жизни не хватит!

Ну, а потом… потом был Пекин. Но это отдельная история. Пора спать.

…Я не помню, когда я заснула, а проснулась рано – от бодрой, жизнерадостной негромкой музыки за окном. Выглянула в него – батюшки-светы! Такое впечатление, что здесь каждый день – как Первомай.

В Корею я влюбилась сразу, окончательно и бесповоротно. Что там какая-то паршивая Ницца с ее искусственно загорелыми пенсионерами!

Осыпанные розовым вишневым цветом улицы Пхеньяна были словно праздничный наряд невесты. На тротуарах – ни соринки (перед праздниками маленькие дети помогают родителям подметать главные улицы и площади города – конечно, соразмерно своим силам! И это так здорово – видеть, как они приучаются и к коллективу, и к труду!), на столбах и на домах – радостные алые флаги, а сами люди… Какой умиротворенностью, покоем и гордостью за свой город и свою страну дышат их лица! Было так отрадно видеть малышей-детсадовцев, идущих по улице с цветами в руках. В Северной Ирландии дети даже не дарят цветы учителям к 1 сентября. Когда я спросила ирландцев, почему, мне с возмущением ответили: «Что, мой мальчик «голубой», что ли, чтобы ходить с цветами по улице?» Представляете себе, до какой степени у этих людей вывернуты наизнанку мозги? Где уж тут воспитывать в детях любовь к прекрасному…

Мне было просто невмоготу сидеть в такой день в номере – правда, от меня это и не требовалось. Наоборот, дни были расписан буквально по минутам, и уже в первый день я должна была посетить родной дом товарища Ким Ир Сена в Мангэнде, знакомый мне еще по тем самым журналам моего школьного времени, и еще 3 или 4 достопримечательных места.

Я сошла вниз по мраморной лестнице с твердым намерением в этот день как можно больше увидеть и узнать о стране, в которую меня забросила судьба. Все до единого встретившиеся мне по дороге работники отеля улыбались естественными,человеческими, а не накладными служебными улыбками.

Девушки-официантки в гостиничном ресторане были все как на подбор– хороши словно ангелочки. Женственные, скромные, прилично одетые – не как у нас, где не поймешь зачастую, официантка это перед тобой или представительница совсем другой профессии. Когда они смеялись, то застенчиво закрывали при этом рот рукой. На иностранных языках здесь мало кто говорил, но я быстро научилась их понимать даже без слов.

Завтрак, обед, ужин здесь вроде бы были совсем небольшими по объему, по сравнению с европейскими, но каким-то удивительным образом настолько сытные, что я не то что не успевала проголодаться между ними – мне вообще не хотелось есть! Корейская еда, в отличие от китайской, не жареная на масле, а тушеная или приготовленная на пару – и поэтому намного полезнее для здоровья. Вкус, правда, часто не похож ни что из известного нам, но это даже интереснее: в другую страну ведь и приезжают для того, чтобы увидеть другую культуру, другие традиции, обычаи и образ жизни. А сегодня в мире тебя почти везде во все возрастающей степени насильно потчуют гамбургерами, картошкой «Фридом» с кетчупом да Микки Маусами…

Долой эту дрянь! Хватит уродовать то, что еще осталось от мира, идиоты! Дай вам волю, вы бы всю планету закатали в асфальт…

…Мои новые товарищи – Сон и Ли – уже ждали меня. Нашего шофера, который говорил только по-корейски, звали О Хыль Бо. В автобусе играла корейская музыка– немножко непривычная на слух для европейского уха. Я заметила, что она действует на меня умиротворяюще.

Я начиталась довольно много ужастиков про корейских гидов, которые якобы со злобными лицами преследуют всяких «свободных личностей» по пятам, не давая им общаться с местным населением и соваться, куда не следует. Со вторым у меня не было никаких проблем – хозяев надо уважать, раз не следует куда-то лезть, не лезь. Это же как дважды два четыре. Ведь я не американец, который, впервые оказавшись у вас в гостях, сразу же внаглую лезет без спроса в ваш холодильник!

Что касается первого, то я очень быстро поняла: для общения с населением здесь прежде всего надо знать язык. Без него ты – ноль без палочки. Но меня мои гиды ни разу ни от кого на улице не оттирали локтями, и если я хотела с кем-то поговорить (на ходу, потому что с нашей насыщенной программой у нас было мало времени!), я всегда могла это сделать.

Ну, а уж что касается лиц… Давно мне не встречались такие жизнерадостные и веселые люди, как эти двое. Причем шутили они на разных языках. Смех в нашем автобусе почти не замолкал – только тогда, когда предстояло посещение какого-нибудь серьезного места вроде мемориального кладбища революционеров. Но смеяться в таком месте мне бы и не пришло в голову.

Когда рано утром едешь на автобусе по Пхеньяну, видишь, как со всех его концов стекаются людские реки, к центральному стадиону. Это идут нескончаемым потоком, зачастую– с песнями, пхеньянские школьники: на репетицию знаменитых массовых гимнастических игр, которые обычно проходят в конце августа-сентябре. Вечером возвращаешься в город – а школьники все еще идут… Ни капельки не уставшие, довольные, веселые. Некоторые ждут своей очереди, сидя на травке, оживленно беседуют, смеются. Другие продолжают выполнять прямо на асфальте акробатические кульбиты. Зрелище совершенно потрясающее!

Итак, мы ехали в Мангэнде… Благодаря журналу «Корея сегодня» 25-летней давности я думала, что хорошо представляла себе, что меня там ждет. Но ничто не могло подготовить меня к тому, что предстало перед моими глазами: к величавой тожественности музея под открытым небом, окутанного цветочной дымкой… И тому, с какой одухотворенностью на лицах смотрели на маленький традиционный корейский крестьянский домик одетые по такому случаю в лучшие, праздничные наряды его посетители. Люди шли сюда, казалось, нескончаемым потоком: целыми коллективами, классами, воинскими подразделениями..

Домик раскинулся у подножия холма Мангэн, из беседки на вершине которого которого открывалась захватывающая дух панорама города. Здесь было много молодоженов, фотографировавшихся на память.

Первое удивление от увиденного – например, от гиганского панно во всю стену в гостинице с изображением двух руководителей страны – у меня прошло и начало перерастать во все увеличивающееся восхищение.

Это трудно даже передать словами, а не то, чтобы объяснить человеку, который сам в Корее не был. Он подумает, что это какая-нибудь «пропаганда». Но я все-таки попробую.

Думаю, понять корейцев нам мешает прежде всего даже не разница в культуре как таковая, а то, что все мы привыкли оценивать окружающий мир только на основе своего собственного опыта. Наш российский опыт последних 20 лет сделал нас, к сожалению, прожжеными циниками. Для того, чтобы почувствовать Корею, надо прежде всего поставить в себе заслонку этому собственному цинизму и попытаться взглянуть на мир свежими глазами. Веря в лучшие человеческие качества.

Вот о чем думала я к середине дня, когда голова моя уже слегка кружилась от обилия памятников – и информации, в которую они тебя погружали. Но, как я уже сказала, это было более чем приятное головокружение! Триумфальные ворота– размером больше европейских и с национальным колоритом, Музей победы в отечественной освободительной войне, монумент Чхоллима (Чхоллима – это крылатый конь из корейского фольклора, символ ударного труда в новой Корее), Пхеньянский родильный дом…

Я заметила, что корейцы неохотно отвечают на расспросы иностранцев о величине своей заработной платы, и это понятно: некоторые досужие гости тут же начинают напрямую сравнивать ее денежное выражение с суммой, получаемой ими самими в своих странах. А сравнивать-то глупо: во-первых, в КНДР еще в 1974 году полностью отменены все налоги (это единственная в мире страна без налогов!), во-вторых, необходимо учитывать в таком случае все блага, предоставляемые здесь людям государством бесплатно или за чисто символическую цену. И посмотреть, какие три шкуры дерутся с трудящихся, получающих такие «высокие» зарплаты в капиталистических странах…

Основные продукты питания гарантированно предоставляются всем гражданам. Хлопок в стране почти не растет, и одежду шьют из ткани на основе виналоновых волокон, изготовленных из антрацита. Повсюду в Пхеньяне я видела многочисленные швейные ателье – которые у нас в стране уже практически исчезли, оставив сотни тысяч женщин безработными…

Студентам и школьникам форма, обувь и учебники в КНДР предоставляются раз в 2– 3 года совершенно бесплатно, а в остальное время – за полцены. Бесплатно выдают людям и рабочие спецовки и прочее специальное рабочее снаряжение. В Ирландии же любой, к примеру, строитель покупает себе всю защитную рабочую одежду за собственныи счет…

К годовщинам революционных и патриотических праздников государство выдает людям подарки. Медицинская помощь -бесплатная. По стоимости на душу населения она ежегодно равняется двум средним месячным зарплатам рабочего. Люди бесплатно по 30 дней отдыхают в санаториях. Государство берет на себя расходы по квартпалте: 90% квартплаты в одноэтажных домах и 75% квартплаты в многоэтажках. Крестьяне за предоставляемое им жилье вообще ничего не платят.

Пенсионный возраст – 60 лет для мужчин и 55 для женщин (в «развитых» странах – 65 для обоих, а сейчас уже начинают поднимать пенсионный возраст до 67 и больше лет, причем по достижении этого возраста людей отправляют на пенсию насильно, даже если они в силах продолжать работу и хотели бы этого. В «диктатуре» же КНДР выход на пенсию – добровольный!) Широко развито движение молодежи, берущей на себя заботу о стариках, у которых нет близких (и не просто «тимуровцы», как у нас, а корейские молодые люди забирают стариков к себе жить и обращаются с ними как с собственными родителями!). Другое известное движение – молодых девушек, выходящих замуж за военных, ставших инвалидами на воинской службе. Это считается проявлением патриотизма и связи армии с народом. Западные заземленные личности не могут понять такого и потому уверены, что здешних людей «заставляют» это делать. Ведь по их мнению, добровольно можно только валяться у телевизора с выносным ужином из очередного «фаст-фуда» и с банкой пива…

Рабочий день в Корее составляет 8 часов, для работающих на жаре и для матерей 3 и более детей – 6 часов. Работа для детей младше 16 лет запрещена законом.

И, наконец, для тех, кто не знал: в КНДР – многопартийная система! В ней существуют 3 партии: Трудовая партия Кореи, Корейская социал-демократическая партия и партия Чондоист Чонгу.

А Народный Дворец, а многочисленные театры, стадионы, клубы, дома пионеров! Почему-то у нас продолжают думать, что Корея какая-то изолированная страна, а корейцы, между прочим, развивая национальную культуру, и всю мировую классику знают получше многих современных россиян… А разве можно представить себе в Ирландии, чтобы с кем-нибудь можно было вот так запросто обсудить «Дуэт кошек» Джоаккино Россини?! Там даже «Севильского цирюльника»-то почти никто не знает!

Глядя на насыщенную культурой и искусством жизнь миллионов трудящихся людей в КНДР, убеждаешься еще раз в верности слов о том, что «в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли..» . Но – больше того: убеждаешься в том, что все это так и может быть в нем!

…Когда мы вернулись в отель, я наскоро пообедала, но рассиживаться было некогда: товарищ Ли повела меня в цирк. Я заметила, что некоторые из западных гостей Кореи поначалу не выражают особого энтузиазма по этому поводу. «Цирк? Мы же не дети!»– пренебрежительно машут рукой они. Я ничего не стала им говорить, решила просто подождать, когда они увидят, что такое настоящий цирк, своими глазами. Дело в том, что большинство цирков в Европе – не стационарные, как у нас, а передвижные, и качество таких цирковых программ, мягко говоря, оставляет желать лучшего. И большинство европейцев другого цирка себе и не представляет, и, естественно, считает его чем-то только для маленьких детей.

И какими же удивленно-восхищенными глазами смотрели в тот вечер иностранцы из моего отеля на знаменитых корейских гимнастов и акробатов! Цирк в Корее – на мировом уровне, такой же, каким был советский, а в отдельных видах программы даже и лучше! Да и атмосфера в нем была наша, хорошая, советская: среди зрителей были семьи с детьми, включая зачастую все три поколения; целые армейские взводы (культпоход!); стояли в зале и веселый смех на проделки клоуна (корейский клоун вытащил из зала двух зрителей и заставил их устроить матч по таеквондо друг с другом!), и искреннее аханье и оханье во время «смертельных номеров» гимнастов, и ободрительные, поддерживающие аплодисменты, когда одной из гимнасток номер не сразу удался… Когда мы вышли из цирка, глаза у моих спутников горели от восторга. Такого они еще не видели! И уже больше не задавались вопросом, зачем им дали билеты «на это представление для малышей»…

В цирке и в других местах довольно часто мне навстречу попадались корейские соотечественники из-за рубежа» – корейцы из Южной Кореи и Японии. Из Японии их даже привозят на экскурсии целыми классами (у корейцев в Японии есть свои школы, где обучение идет на корейском языке, но полноправными гражданами Японии они и по сей день не являются, даже если они там родились – примерно как русские в Латвии). От корейцев КНДР зарубежные корейцы отличаются прическами, одеждой, иногда – даже цветом волос, а среди южных корейцев достаточно много страдающих ожирением (вот где гамбургеры-то сказываются!). Некоторые из них попадались мне в разных частях города так часто, что в конце концов я уже чуть ли не здороваться с ними начинала!

На обратной дороге в автобусе товарищ Ли – она быстро сказала, что можно называть ее просто Чжон Ок подсела ко мне, и мы начали разговаривать – о Корее, о России, о Европе, о социализме…

Совсем молодая еще девушка, она прекрасно говорит на двух европейских языках. Я рассказала ей о том, что до приезда сюда видела несколько европейских документальных фильмах о Корее – «A State of Mind”, “The Game of their Lives” ….

– Это очень важно – снимать такие фильмы, – сказала мне она.– Эти люди хорошо знают нашу страну – и понимают наш менталитет – и в то же самое время они могут передать это так, чтобы и люди в Европе нас поняли. У нас очень отличная от европейской культура, да? И мы не слишком доверяем журналистам потому, что, к сожалению, было много таких случаев, когда люди приезжали к нам в страну только для того, чтобы возвести на нее поклеп. Когда не удается найти ничего для этого подходящего, такие люди пускаются на разные выдумки. Например, один репортер ушел из отеля очень рано утром в воскресенье, когда еще все спали, пошел на телевизионную башню, снял оттуда Пхеньян и потом опубликовал это фото под заголовком: «Пхеньян– вымерший город»! Или журналисты вообще не бывали у нас в стране, а только купили фото у всяких наивных туристов, которые здесь были – а потом сами сочиняют к ним истории, выбрав такие фото, где все выглядит похуже…. Но не было еще ни разу такого случая, чтобы обычный, нормальный, непредвзятый человек, который побывал у нас в стране сам, после этого продолжал бы верить сказкам западной пропаганды. Здесь люди видят, что мы – такие же люди, живые, со своими достоинствами и недостатками, и что главное во всех культурах, для всех народов – одни и те же вещи, да?. Мир, интересная работа, семья, дружба, любовь… Мы видели, как живут люди в других странах – в том числе и в Восточной Европе сегодня– и что бы там кто-нибудь ни говорил, а мы уверены: наша система для нас, для нашего будущего, для нашего народа и страны – самая лучшая.

Я сказала ей то, что так занимало мои мысли – о том, что хотя я многое знала о Корее из корейских же журналов еще со школьных лет, меня иногда раньше посещала мысль, что, может быть, на фото в них все выглядит немного лучше, чем на самом деле. Но нет, сейчас я здесь нахожусь сама и вижу, что все на самом деле так же красиво, как и на фотографиях, а иногда даже и еще красивее!

Я спешила выразить то, что я чувствую в адрес ее страны, а слов мне для этого катастрофически не хватало. Слишком уж сильными были чувства. Что это со мною здесь происходит? Неужели я тоже становлюсь такой, как корейцы – , которые «от теплых чувств легко радуются и так же легко могут прослезиться»?

Но она поняла. Без слов поняла – и взяла мою руку в свою, переплетя наши пальцы. После стольких лет в Европе, где все подобные жесты «значат что-нибудь нехорошее», я по идее должна была подпрыгнуть до потолка и выдернуть у нее свою руку. И в Европе я бы, несомненно, так и сделала.

Но здесь от этого маленького, простого жеста мне стало тепло на душе. Это был жест дружбы – искренней, от сердца, а не такой, когда «вместе ходят по магазинам и пить кофе», да и то только по заранней договоренности по телефону.

– Я очень рада, что вам у нас нравится!– сказала мне на прощаниеЧжон Ок, – Надеюсь, что когда Вы больше увидите, то понравится еще больше. Спокойной ночи, да?

И застучали по коридору ее невысокие каблучки…

… В Корее мне предстояло встретиться с Доналом и Хильдой. Это именно они должны были прибыть через два дня. Хильда, по национальности южноафриканка, в Пхеньяне работала, а Донал …Донал был ее ирландским мужем, занимался бизнесом в Китае и ездил постоянно туда-сюда. Это был республиканец-северянин – вот как далеко от дома забросила его судьба.

От них я должна была получить инструкции, что мне делать дальше, и Донал должен был всесторонне подготовить меня к предстоящей поездке.

После моей дневной порции экскурсий на второй день Донал ждал меня внизу, в вестибюле отеля. Я узнала его по газете, которую он держал в руках . “Irish Times” – ничего оригинальнее, конечно, нельзя было придумать! Ну, да и вид у него был такой… Моя североирландская соседка о таких говорила: «Его арестовывают сразу когда он пересекает границу – за одно только его лицо!» По Доналу за версту было видно, что он республиканец.

– Dia duit, a chara !– приветствовал меня Донал, когда я к нему подошла.

– Dia’s Mhaire duit !

Я представилась. Увы, как и многие ирландцы он не мог выговорить моего имени и потому решил, что будет называть меня Юджинией. Мне это было неприятно, но я смолчала. «Ага, чтобы труднее было отгадать!»– подумала я. А вслух сказала:

– Уж лучше зовите меня тогда Дженни!

– Много слышал о тебе от Дермота. Только хорошего, – поспешил он добавить, перехватив мой озабоченный взгляд. – План такой. Отдохни пока, посмотри достопримечательности в Пхеньяне и окрестностях. Товарищ Сон об этом позаботится. Мы потом тоже присоединимся к тебе, чтобы не бросалось в глазам что тебя везде возят одну. А потом поедем с тобой на озеро Сичжун, в санаторий, где лечат грязью. Ты там полечишься, а мы с Хильдой займемся твоей подготовкой.

Я уже знала, что на Кюрасао меня будут звать Саския Дюплесси. Это был реальный человек, женщина, чуть моложе меня, южноафриканского происхождения, проживавшая в Зимбабве. Она погибла, отдыхая в Таиланде – во время печально знаменитого цунами. Тело ее так никогда и не было найдено, зато был найден (мне не сказали, кем) ее паспорт. Никто не хватился ее, никто не искал ее останки. Она не успела вписаться в отель – пошла на тот роковой пляж прямо приехав из аэропорта…. Интересно, как они все это узнали?

И теперь мне предстояло стать ею.

– А если у нее где-то есть родные, которые могут подтвердить, что я – это не она?– поинтересовалась я. – И на каком языке я должна буду говорить– на английском или, может, на африкаанс?

– Не волнуйся, Дженни. Все проверено. Родители Саскии Дюплесси скончались еще лет 5 назад. Есть у нее еще брат, но он эмигрировал в Австралию и давно уже не общался с сестрой – они были в ссоре. С тех пор, как она решила переехать в Зимбабве – он увидел в этом «поддержку режима Мугабе». Ну, а проверить что-либо в самом Зимбабве у них кишка тонка! Что касается языка, то твой английский как раз напоминает по акценту южноафриканский. Настоящий южноафриканец, конечно, сразу услышит разницу. Если такой тебе случайно попадется, скажешь,что на твою речь сильно повлияла жизнь в Зимбабве. Но Хильда постарается натаскать тебя по языку как следует, так что не переживай! Африкаансу она тебя научит, но только понимать– и говорить в ограниченной мере.Она же будет готовить тебя по аспектам жизни в ЮАР и в Зимбабве – на случай, если кто-то что-то спросит. Ну, а я займусь с тобой собственно технической стороной дела: какая информация нужна, как нам поддерживать связь, твои контакты на месте, твоя «легенда» и так далее. Ну, и прочие… технические навыки, которые могут пригодиться. Товарищ Сон все время будет при тебе здесь – как переводчик и твоя связь с внешним миром. Будут какие проблемы, вопросы – не стесняйся, он здесь для того и есть.

– И сколько времени уйдет на всю эту подготовку?

– Полгода, не меньше: возможности у нас ограниченные… Да, пока не забыл: сразу скажу – на месте не показывай, что ты понимаешь местный диалект. Голландский -это можно, а местный – не показывай. Он такой редкий, что люди начнут задаваться вопросом, не была ли ты там у них уже раньше. Да и так полезнее будет: может, услышишь где-то что-то, что не сказали бы, если бы знали, что ты их понимаешь…

– А как же мои родные? Я не хочу уезжать, не будучи уверенной, что у них тут все в порядке.

– Этим сейчас занимается товарищ Сон. Он парень надежный, так что положись на него. Кстати, он военный переводчик вообще-то. Майор по званию. Только не говори, что я тебе сказал…

Ох уж эти болтуны-ирландцы! А вдруг он так и про Саскию Дюплесси где-нибудь сболтнет?

Мой еще неведомый мне ирландский партнер должен был изображать моего мужа. Я ничего еще не знала о нем, кроме того, что это «человек бывалый». Или, как сказал бы товарищ Сон с его неистребимой любовью к русским пословицам и поговоркам, которую я уже успела подметить, «тертый калач».

Я не знала даже его имени. Мне сказали, что нас познакомят потом, уже в Пекине. Его легенда была такая: он шотландец (это потому, что у него сильный североирландский акцент – из-за этого ему полагалось вообще намного меньше меня общаться там с людьми!), по имени Алан Рамси. (Я не стала спрашивать, реальный ли человек Алан Рамси и где он утонул или упал с балкона. Информации и без того было слишком много.) Познакомились мы с ним, когда он отдыхал в Намибии…

– В Намибии!– воскликнула я, – Да я ничего не знаю о Намибии, кроме Сэма Нуйомы. Калахари и бушменов с готтентотами….И того, что столица называется Виндхук….

– Стоп, стоп, стоп, Дженни! Это уже и так больше, чем знает большинство. Не волнуйся ты так. Хильда там бывала, она тебе расскажет.

На Кюрасао мне предстояло установить дружеские отношения с американскими и голландскими военными, размещенными там. Дружеские – имелось в виду деловые. Я сразу дала понять, что в Маты Хари я не гожусь.

– Это от тебя и не потребуется, – заверил меня Донал.– Подружись с их женами, например…

– А почему мы здесь? Почему все-таки Корея, если можно Вас спросить?

– Здесь нам никто не будет мешать. Сюда не то, что ни один американский шпион – ни одна мышь не проскочит! Корейцы не имеют к нашему делу никакого отношения, не тревожь их. Мы здесь просто отдыхаем. Ты – как иностранный революционер, подорвавший в ходе борьбы свое здоровье. Но западных спецслужб здесь нет.

– Ой! Что Вы! Какое здоровье! И какой из меня революционер?

– А кто же ты еще? – засмеялся Донал. – Ну, сама подумай?…