Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 116 (всего у книги 130 страниц)

И тем не менее, смотрю я этот конкурс с удовольствием.

Причем меня интересует как раз та его часть, от которой вот уже который год в три ручья плачут слабонервные западные комментаторы. Процесс голосования.

По голосованию можно узнать многое. Например, как распределены по Европе различные национальные диаспоры из гастарбайдеров. Если Ирландия дает 12 баллов Латвии, то абсолютно точно не потому, что ирландцы вдруг массово полюбили латышские мелодии и ритмы….То же самое относится к Испании и Румынии. Почему подобной солидарности не наблюдается в рядах британских экспатов, которых в той же Испании хоть пруд пруди – это уж пусть расследует Терри Воган …

Критика западных стран в адрес «нехороших восточных европейцев», которых «освободили от коммунизма» и даже частично приняли в Евросоюз (правда, на правах граждан второго сорта, но на Западе многие уверены, что они и на самом деле такими являются!), а они, неблагодарные, почему-то все голосуют и голосуют за своих соседей, а не за того, за кого надо, просто смешна. Уровень ее – детсадовский «Отдавай мои игрушки и не писай в мой горшок; уходи к другой подружке,ты мне больше не дружок».

Проигрывать надо уметь с достоинством, господа!

Допустим, это действительно только чисто музыкальный конкурс. Тогда почему жители Восточной Европы должны голосовать за музыку, которая им не по душе – только чтобы угодить западным спонсорам? Совершенно логично, что им нравится музыка соседей -ведь она ближе к их собственной!

Смешнее всего звучат импотентские угрозы «больше не участвовать в Евровидении»– исходящие в основном от западных стран, которые либо уже много лет не попадают в его финал, либо стабильно занимают на нем места в самом конце списка, а в финале участвуют только лишь из-за того, что их страна является одним из основных спонсоров конкурса (как Британия). Представьте себе, что фигуристы, проигравшие на Олимпиаде (а ведь оценки в фигурном катании тоже во многом субъективны!), решат в следующий раз в знак протеста больше не участвовать в ней, а проводить свою собственную! «О чем это говорит?… Первое… и второе…»

Тот же Терри Воган, который в открытую заявил, что Украина и другие страны голосовали за Россию только потому, что иначе Россия поведет себя как Нонна Мордюкова в «Бриллиантовой руке» (« А если не будут брать, отключим газ»), даже не замечает, что шантажом-то как раз занимается его собственная держава-спонсор конкурса.

Отделятся – ну, и кто по ним будет скучать? И кто сказал, что у оставшихся стран не хватит денег для того, чтобы обойтись без их спонсорства?

Терри Воган совершенно прав, что «это больше не музыкальное состязание». Во всяком случае, если он забыл, уж точно с того момента, как его Британия напала на Ирак и – сурприсе, сурприсе! – впервые получила на конкурсе в тот год «0 points». Заметим, не только от восточноевропейских стран, а и от западноевропейских тоже. Простите, а как еще людям оставалось выразить свое возмущение, если лидер данной страны вместе с Бушем плевать хотел на многомиллионные антивоенные демонстрации, прокатившиеся по всему миру накануне англо-американской варварской агрессии?

Если все на конкурсе этом действительно определяет только голосование друг за друга друзьями, то я бы на месте Вогана лучше задумалась, почему это моя страна так непопулярна что даже когда она посылает на Евровидение певца с прекрасными вокальными данными, как в прошлом году, за него все равно не голосуют. Почему у нее в Европе нет друзей, кроме полуколонии Ирландии да несведущего в большой политике Сан-Марино. Уверена, что если Энди Абрахам, подобно уроженцу Арубы, ставшему победителем от Эстонии, решит переехать в какую-то хоть немного более сдержанную в своей внешней политике европейскую страну и выступит еще раз, уже от нее, то и результат он покажет намного лучше.

Забавно наблюдать, как Запад, так ратовавший за «слом Берлинской стены», сам сегодня возводит эти стены. Он сам пытается снова делить страны на западно– и восточноевропейские, невзирая на то, что многие из этих восточноевропейских стран уже приняты даже в НАТО. Значит, как речь заходит о НАТО, Литва, Латвия или Хорватия – европейские страны, а как о Евровидении – так нет? «Украина не европейская страна!»– вопят голландские зрители. А Израиль– европейская? Ишь вы какие – вам хочется «и на липку влезть и попку не ободрать»! Так не бывает.

«С самого начала все шло к тому, чтобы Россия стала политическим победителем», – сокрушался Терри в прошлом году. Правильно, а вы как хотели? Не все коту масленица. Даже британскому. Но вот именно это-то и не дает им покоя. И я вовсе не страдаю паранойей: Воган сам еще раньше заявил, что Запад «выиграл «холодную войну», но проиграл Евровидение». А Запад хочет быть победителем везде и не терпит, когда кто-то отбирает у него даже такие скромные и мало что значащие лавры…

Просто капиталистическая Россия наконец-то поняла капиталистическую технологию процесса Евровидения. И как раз это пугает Запад. Освоение Россией его собственных методов. Появление экономического конкурента, да еще и с газовой и нефтяной трубой в руках. «1 000 000 евро потратил Дима Билан на подготовку к «Евровидению», при том что мировые звезды Евгений Плющенко и Эдвин Мартон выступали бесплатно. 500 000 евро потратила Ани Лорак только на свой номер в зеркальной комнате. Еще 200 000 стоило ее платье» . Вот вам и вся музыка.

Что побили «цивилизованный мир» его же оружием, это, конечно, приятно. «Так ему, ***, и надо!» Но если разобраться, то чем тут особенно восхищаться? Сколько российских и украинских детей и пенсионеров можно было накормить на эти деньги?…

Понятно, что для «новой России» и «оранжевой Украины» шапкозакидательство за рубежом важнее. Скажи мне, в чем твои приоритеты, и я скажу тебе, кто ты…

«Но тут не в фарте все-таки дело. Какой фарт, если в «Зенит» было вкачано несколько десятков миллионов долларов? Нанят один из лучших тренеров мира и собран звездный состав игроков. При этом вложенные деньги не разворовали, а потратили с умом» .

С умом? Это теперь умом называется…

«Надо просто подумать, какая цель следующая? Может, еще одного «Оскара» взять? Или футбольную Лигу чемпионов? Или в НАТО вступить?»

Вступить-то можно… А отчищать кто будет?

Действительно, «мы найдем цели на этой Земле!», как кричал в Багдаде Владимир Вольфович. Ну просто голову сломаешь – что бы еще такое вытворить?

Как для начала насчет того, чтобы в России не было бездомных, не было беспризорников, чтобы все дети ходили в школу? Чтобы все бордели закрыть? Слабо?

Восторги по поводу прошлогодней победы Билана, хоккеистов или «Зенита» в нынешней России напоминают мне нанесение в спешном порядке позолоты на ванну, из которой давным-давно выбросили младенца вместе с водой.

Но тем не менее, на душе после того Евровидения у меня, в отличие от старого паникера Вогана, было приятно.

Эй, вы, западные господа! «Или снимите крестик или наденьте трусики»: ведь вы сами так радовались тому, что разбили нас на части, а теперь недовольны, что украинцы голосуют за Россию, россияне-за Армению, а боснийцы– за сербов? Как раз именно это-то мне и было радостнее всего видеть. Как голосование, не связанное напрямую с политикой, обнажает те незримые корни, что по-прежнему связывают нас друг с другом, несмотря на бешеную националистическую пропаганду во многих из наших новоявленных стран! Ну просто именины сердца…

… Аннеке Ветерхолт оказалась приятной дамой – спортивной, с короткой стрижкой, до черноты загорелой и с фирменными голландскими «кроличьими» зубами. Поздоровавшись со мной, она энергично потрясла мне руку.

– Aangenaam . Большое спасибо за проделанную вами работу: к нам уже обратились журналисты из 4 газет и местное телевидение. Теперь о нашей распродаже знает, наверно, весь остров. Вещи расходятся словно теплые булочки с прилавка. По совету Вашей коллеги мы не стали афишировать деталей нашей акции. Но поверьте, инвалиды нам будут очень благодарны! Мы закупим для них первоклассный товар. Знаете, я сама иногда пользуюсь товарами этой фирмы – Геррит так занят на работе, что…

Картина, невольно всплывшая у меня перед глазами, вызвала подступивший к горлу пристут тошноты. Я с трудом ее сдержала. Почему, ну почему их так тянет рассказывать посторонним людям подобные вещи?!

Но лед тронулся. От обсуждения шоу– бизнеса и последних моделей сезона (мода в Голландии больше похожа на немецкую, чем на французскую или британскую) мы постепенно добрались и до политики. Вообще-то это в любой стране – как минное поле, если тебе не знакомы взгляды твоих собеседников. Но я довольно быстро вычислила, что по крайней мере одна из моих голландских собеседниц – Анита– ярая поклонница Геерта Вилдерса .

Будучи не уверенной в том, что две другие дамы разделяют ее эти взгляды, я воспользовалась жарой, отвела ее в тенечек и дала ей хорошенько выговориться о «Фитне». (Фигня на самом деле эта «Фитна», самая что ни на есть!) Сама я говорила мало, только поддакивала ей да пару раз устроила небольшую словесную импровизацию в духе комментариев голландских слушателей к песне Салаха Эдина «Het land van…» . Между прочим, он описывает современные Нидерланды такими, как они есть – и это-то и есть самое болезненное для таких, как Анита!

Линду политика не интересовала – ее больше занимали последние модели памперсов для купания в море для ее малышей. Что же, в этой области я тоже могу поделиться опытом….

А вот Аннеке была сторонницей голландских лейбористов – у нее это была семейная традиция по маминой линии, как она мне объяснила,– и к ней был нужен другой подход: беседы про толерантность и мультикультурализм. Для этого мне пришлось дожидаться послеобеденного времени: в обед и Анита, и Линда не выдержали жалоб детей на нещадно палящее солнце и решили разойтись по домам.

– Вы тут одна справитесь, мефрау Ветерхолт?

– Справится, справится, я ей помогу! – заверила я их.

Мы с мефрау Ветерхолт закусили не отходя от прилавка любимым голландским кушаньем – индонезийским сате с бами, и я приступила к «артподготовке». Я совершенно растрогала ее, пропев пару куплетов из той злополучной песни Ханса де Боойя, раз уж я ее все равно в тот день вспомнила.

– Ах, я даже и не думала, что в наше жесткое время еще кто-то помнит эту чудесную песню! – воскликнула госпожа Ветерхолт. – Она даже тогда, в то время не поднялась высоко в хит-параде… Уже, видимо, назревал у нас в стране нынешний ее кризис.

– Мефрау Ветерхолт, такое не забывается! – горячо подхватила я. – Я как раз тогда была 2 недели в Нидерландах и услышала эту песню по радио. Я в тот же день побежала во «Фри Рекорд Шоп» на Калвер-страат – покупать тот сингл….

– Так приятно встретить родственную душу в этом всеми забытом уголке земного шара!– и она еще раз по-деловому потрясла мне руку, несмотря на взволнованно-личный тон. – Вы знаете, тут меня не понимает даже мой Геррит. Он всегда голосует за CDA …. И на местное население он поглядывает так свысока, что мне даже просто неловко бывает. А ведь они тоже люди, и их культура тоже может нашу обогатить – например, если открыть у нас в Керкраде антильский ресторан – когда Геррит выйет в отставку, конечно… Хотя мы еще не решили. Я бы хотела совсем переехать сюда, когда мы сможем получить статус пеншонадо …. А вы смотрите кулинарные программы Дезире да Косты Гомес ? Это же просто пальчики оближешь!

– А как Вы познакомились с полковником, если вы даже за партии голосуете за такие разные? – поинтересовалась я.

– О, я из семьи потомственных военных. Мой отец в юности воевал еще в Корее. Получил там боевое ранение.

«Мало он еще там получил!» – подумала я. Корея! Милая, милая Корея! Я вспомнила фотографии отца и деда Ри Рана, которые оба воевали на фронтах той войны, защищая родную землю от варварских «объединенных наций»…

– Геррит часто бывал у нас в гостях, когда я еще заканчивала школу, а он был совсем молоденьким офицером…. Ну, и от одного к другому… Сейчас у нас уже дети почти взрослые. Нинке – студентка, а Йоост будет студентом с сентября. Нинке скоро должна приехать к нам сюда на Кюрасао – на стажировку…

О, о нидерландских стажерах на Кюрасао я уже тоже была наслышана от своих антильских знакомых. О том, как они в последнее время буквально наводнили остров, подрабатывая здесь ради удовольствия за гроши (благо они могут себе это позволить – ведь у них есть еще и другие средства к существованию) и отбирая у местной молодежи и без того немногие доступные для нее рабочие места….Для голландских стажеров это по сути оплачиваемые каникулы, а местным людям не на что жить!

За разговором мы и не заметили, как подошел вечер. Все было распродано подчистую еще к 4 часам, но мы с Аннеке продолжали беседовать и пить непременный голландский кофе (это в такую жару-то!) Наконец пить кофе мне больше стало невмоготу, и я заказала для себя и для мефрау Ветерхолт пару коктейлей. Мы долго пытались выяснить разницу между «Кайпироской» и «Кайпариньей», но тщетно.

– Какая Вы милая, Саския! И как Вы умеете слушать!– расчувствовалась Аннеке после пятого коктейля.– Вы знаете, Герриту часто бывает не до меня…Не до этих наших таких вот, женских разговоров. А другие голландские женщины здесь – они еще слишком молоды, чтобы понять многие вещи. И думают, что молодость их будет длиться вечно… Для таких жизнь здесь – это одно большое приключение. А другие слишком заняты детьми. А моя пора приключений прошла, а дети выросли… Теперь я вот здесь занимаюсь тем, что выпускаю ежемесячную газету нашего общества – общества жен голландских военнослужащих. Взяли бы и Вас в свои ряды – жаль, Ваш муж не военный!

– Хм… – сказала я, вспоминая доблестные ряды КНА .

– У нас там много полезной информации – рецепты, например. И опять же, реклама местного бизнеса, значит, им тоже польза. Мы стараемся организовывать что-нибудь интересное каждый месяц. Под Синтерклаас я наряжаюсь Черным Питом. Хотели попросить Геррита быть Синтерклаасом – ведь у него и рост подходящий, и стать, – но он нам отказал,и так резко… Мне до сих пор обидно это вспоминать, если честно. Пришлось на роль Синтерклааса брать господина Схоопа – так даже получилось забавно. Он у нас суринамец – значит, белый Синтеркласс у нас на самом деле черный, только крашеный, а Черный Пит – на самом деле белая женщина, только тоже крашеная. Почти как в той нашей с Вами песне: «De neger wil de blanke als slaaf, en wij vinden het zo wel goed ». Своего рода символ нашего старого доброго голландского мультикультрализма. Вы знаете, в 70-е-80-е годы люди у нас были намного добрее…

– У нас тоже, -откровенно сказала ей я, на секунду забыв, что я – Саския.

– Вот видите, а все говорят: апартеид, апартеид… Да, это была гнилая система, никто не спорит. Я сама участвовала в акциях бойкота нашего «Шелл ». Но я уверена, что и в Южной Африке, среди африканеров, в то время тоже было много хороших людей, ведь правда?

– Вспомните, например, поэтессу Ингрид Йонкер ,– сказала я, не желая прямо отвечать на этот ее вопрос.

– Да-да, как же, как же… А Вы видели наш голландский сериал о Южной Африке? «Стелленбосх»?

Этот горе-сериал я пыталась как-то посмотреть на DVD – уже давно уехав из Голландии, я продолжала прибретать новые голландские фильмы. Мне по-прежнему было интересно, чем и как живет теперь эта страна, которая тоже стала неотъемлемой частью моей жизни, хотя и такой печальной. И некоторые из этих фильмов мне были очень даже по душе. Но этот… Я просмотрела только первую серию – дальше не выдержала. Настолько расистским и традиционно-колонизаторским он мне показался. С прославлением «трудолюбивых» (ага, на чужой земле всегда почему-то так хорошо трудится!) колонистов, с осуждением «этих странных левых» из их кругов и с изображением «туземцев» исключительно в качестве всепрощающего своих белых господ объекта их сексуальных желаний. То, что папа главного героя убивает братишку такого вот «объекта желаний», это, оказывается, вполне о'кей, и она великодушно его прощает, уступая его домогательствам. Видимо, именно такой мечтают голландские извращенцы видеть новую Южную Африку – освободившуюся от апартеида исключително ради того, чтобы этим похотливым европейским козлам среднего возраста не приходилось больше нарушать «закон о нравственности», занимаясь своими грязными похождениями!

– Да-да, очень мило, – рассеянно отозвалась я, – Очень близко к действительности.

Только бы она сейчас не начала меня расспрашивать про настоящий Стелленбосх . Так, что там говорила о нем Хильда?..

– Саския, Вы душечка!– Аннеке допила очередной коктейль. Видимо, Геррит ее ими не баловал, – Надо будет Вас познакомить с нашими американскими товарками. Они немного не такие, как мы, голландки. Более традиционные. Некоторые из них даже еще умеют рукодельничать – представляете? Я в жизни ни разу в руках иголки с ниткой не держала. Разорвалось что-то – выбросила , купила новое. Они, конечно, тоже не штопают рваное – для них это своего рода хобби, всякое там шитье. Жена господина О'Лири, Оливия, например. Она умеет целые покрывала шить из лоскутиков. Как художница. Мы сегодня продали, между прочим, 3 сшитых ею покрывала – по 50 гульденов за каждое.

Хм, может, это у них национальный вид спорта – наряду с ковровыми бомбежками самых беззащитных стран? Я вспомнила супругу Хрома-Костыля – тоже швею-мастерицу, пламенную поклонницу Хиллари Клинтон, которая так переживала, когда ее любимице предпочли Обаму…

– Сочту за честь познакомиться с госпожой О' Лири, – сказала я.

– А сейчас давайте складывать столики, Саския… Говорят, сегодня на пляже будет петь сам Марко Борсато ! Но что-то мне не верится…Не поверю, пока сама его не увижу!

Она была права, что не поверила… Еще через час на пляже Мамбо вместо Марко Борсато вовсю гремел из динамиков местный бабблинг , а я вошла во вкус и отплясывала под него на пару с мужем Аниты. Он тоже был поклонником Вилдерса, но это не мешало ему копировать, -правда, довольно пародийно – народные антильские передвижения. Ойшин, который уже к тому времени тоже появился в нашей с Аннеке компании (по своему обыкновению, только после заката) и успел очаровать ее и других голландок своей немногословностью и контрастом белозубой улыбки с черной бородой, весьма натурально хмурился, наблюдая за этой сценой.

– Ты как хочешь, а я сегодня довольна, – сказала я ему уже в машине, – Когда-то я сдавала экзамен на знание людей и страны, и мне снизили оценку за то, что я сказала правду, а не то, что от меня ожидалось. А сегодня у меня был настоящий, не теоретический экзамен на такое знание– и мне кажется, я его выдержала с честью. А ты тоже молодец! Очень натурально изображал ревность. Мне теперь все голландки позавидуют.

Ойшин нахмурился еще суровее и промолчал. И молчал всю дорогу до дома.

****

Не буду описывать все перипетии своего знакомства с госпожой О'Лири и другими американками. По двум причинам: во-первых, как гласит бельгийская песня, «maar als ik alles zou vertellen, dan moest dit een maxi versie zijn» . А во -вторых, если я начну передавать это на бумаге, то мой рассказ настолько подтвердит самые распространенные, почти карикатурные представления об американцах, что я рискую тем, что мне никто не поверит.

Порой даже мне самой казалось, что американские жены не иначе как притворяются:ну нельзя же жить с настолько ограниченными знаниями и с настолько плоским восприятием окружающего мира? Впрочем, когда земной шар впервые узнал поближе Джорджа В Буша, разве нам не казалось невозможным, чтобы человека с таким интеллектуальным уровнем выбрали президентом? А в Америке, к сожалению,судя по всему, возможно еще и не такое… И мои новые знакомые даже и не представляли себе, что можно жить как-то по-другому и стремиться к чему-то другому, чем они.

В целом же у обеих этих групп жен была одна важная общая черта: они напоминали мне не боевых подруг защитников родины, а страусов, стремящихся прожить всю свою жизнь с головою в песке.

Ни одна из этих женщин даже не задумывалась, чем, собственно, занимались здесь, на чужой земле их мужья. Так же, как и чем такие же, как они занимаются в Ираке, Афганистане и других странах. Ведь верить в какую-то особую благородную собственную миссию намного приятнее, чем признать даже самим себе, что речь идет о самом банальном колониализме. Вместо того, чтобы думать, дамы эти вышивали крестиком, играли в пляжный волейбол, плавали в море и занимались благотворительностью. Мне они, ей-богу, чем-то напомнили группу наших правозащитников в Белфасте – тех самых, которые пели на вечеринке, устроенной на британские деньги в унисон с британскими полицаями. Тем тоже гораздо приятнее было думать о себе, что они занимаются чем-то полезным.

…Впрочем, можно сказать, что они действительно оказались полезными. Ведь благодаря Оливии и Аннеке сдвинулись с места тяжелые жернова бюрократической военной машины, и наш с Тырунеш план начал воплощаться в реальности. За что огромное им обеим спасибо!

Через месяц я уже водила по американской базе экскурсантов – конечно, только в строго определенные дни и часы. И уже довольно неплохо знала ее– конечно, в пределах того, что мне было показано. Кто только не прошел через мои руки в качестве потенциальных клиентов пентагоновских контрактов – DynCorp International и Kellogg, Brown Root, Lockheed Martin и Raytheon… Число моих полезных для дела знакомых росло.

– Ну вот,а ты мне еще не верила, что мы сможем!– любила повторять мне Тырунеш всякий раз, когда я приносила ей очередную свою сводку. На следующий раз на связь с Сирше вместо меня должен был выйти Ойшин – пора и ему наконец-то заняться настоящим делом.

Жизнь потекла своим чередом. Две недели давно прошли, Сонни мне за это время не встретился, и я вздохнула наконец почти спокойно. Но Кармела предупредила меня, что успокаиваться рано: Сонни просто отложил свою поездку, по финансовым соображениям.

– Зато сеньор Артуро на самом деле вернулся на Кюрасао насовсем, – рассказала мне она, – И теперь поселился у своей сестры. Хорошо, что он почти никуда не выходит из дома, только в церковь по выходным. Но все равно, держись подальше от Сюффисанта.

Я обещала держаться. Хотя внутренне мне было очень жаль, что нельзя с ним встретиться и поговорить. Я была очень рада за сеньора Артуро, что он наконец-то вернулся домой и не остался доживать свои дни на чужбине.

В реальной жизни, как верно подмечено в песенке из фильма «12 стульев»,

«И не стоит зря портить нервы,

Вроде зебры жизнь, вроде зебры,

Черный цвет, а потом будет белый цвет,

Вот и весь секрет…»

Но как не тратить их, эти нервы, когда наступает черная полоса?…

…Все самые скверные вещи со мной всегда происходят в мае. В мае служить на Кюрасао перевели Зину Костюченко.

О ее существовании я узнала случайно. В последний день мая – тот самый день, в который когда-то поженились мы с Сонни, я проходила мимо американского ангара со своими очередными экскурсантами, когда вдоль забора базы пробегала бродячая собака. Она прислушалась к доносившемуся из ангара противному металлическому лязгу и звонко залаяла.

– А ну-ка, пошла отсюда в ж***, сука!– раздался из ангара нежный девичий голос. На хорошем русском языке– если можно назвать такие слова «языком хорошим»,– без акцента.

Я похолодела. И поспешила увести своих экскурсантов от этого ангара подальше.

Надо было срочно разобраться, кто эта говорящая по-русски незнакомка и что она здесь делает. Но так, чтобы не вызвать никаких подозрений – включая и в том , что я понимаю по-русски…. Я с трудом дождалась окончания экскурсии.

К счастью, в тот день на базе оказался полковник Ветерхолт. С тех пор, как я подружилась с его женой, оба они постоянно зазывали меня к себе в гости.

– А, Саския!– обрадовался он, завидев меня. – Ну, когда же Вы наконец к нам пожалуете? Аннеке так жаждет продемонстрировать Вам свой фирменный стампот . В выходные берите своего Алана, и…Впрочем, если не хотите его брать с собой, то и не надо. Я Вам буду рад и без него.

…Через полчаса мне удалось выяснить от полковника следующее.

Незнакомка действительно была русской. Служащей уже давно в американской армии – в звании сержанта. Она была авиамехаником по специальности, и ее только что перевели на Кюрасао – после небольшого отпуска, заслуженного ею за время службы в Ираке. Вместе с ней сюда перевели еще 2 солдат. Судя по всему, она вызвала большой интерес е только у меня, но и у всех голландцев и антильцев, которые прослышали о ее существовании. В конце концов, не каждый день на американской военной базе появляются привлекатальные восточноевропейские женщины. Американцы до недавних пор были знакомы с ними только по полковнику Ниночке в шоу GLOW да Анне Курниковой (невесты по почте не в счет, эту категорию большинство моих западных знакомых относило к категории «losers»). И первое, о чем спрашивали голландцы, узнав о прибытии на базу этой женщины, тоже было «не похожа ли она хоть чуть-чуть на Анну Курникову?» Совсем как спрашивал когда-то Джеффри в Северной Ирландии.

Но она вовсе не была на нее похожа.

Это была темная шатенка, чуть по-славянски скуластая, с курносым носом, делавшим ее похожей на певицу Руслану – с красивым чувственным лицом и с точеной фигурой, женственной даже в американской военной форме. Как угораздило ее опуститься до такого? Это же даже хуже, чем быть проституткой!

Я впервые увидела ее на пикнике у Ветерхолтов, куда мы с Ойшином были-таки вынуждены последними событиями пойти. Когда тебе грозит неизвестная опасность , ей лучше смотреть прямо в лицо, нежели ожидать от нее удара в спину.

– Zeena,– представилась она мне на хорошем английском, хотя и с сильным акцентом.– Z, double «e», n, a.

Ага. Вот оно, значит, как, Зинаида батьковна? Именно double «e» и не иначе?

К концу вечера я уже имела представление о том, как дошла она до жизни такой. Сама я почти не разговаривала с Зиной – чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Мне казалось, что каждый раз, когда я была вынуждена к ней обратиться, мой акцент, над которым я столько работала, становился сильнее. Может быть, потому какой акцент был у нее самой– сильный, сочный, типичный восточноевропейский. Да еще и с южным говорком.

Наверно, это были пустые страхи, но я все-таки решила не рисковать. За весь вечер я не сказала ей больше трех фраз. И свою историю она начала рассказывать вовсе не мне, а Оливии O'Лири и другим американкам. Я только лишь наматывала рассказанное ею на ус.

…Жила-была на небольшом хуторе под Ростовом девочка по имени Зина Костюченко. Казачка, как моя бабушка, только не кубанская, а донская, как героини Шолохова. Все у нее было как надо. Она отлично училась в школе, считалась первой в классе красавицей и первой пионерской, а потом и комсомольской активисткой. И нормы ГТО всегда сдавала на отлично. И во время страды была первой помощницей. И родители у этой бойкой девочки были славные, любящие и труженики– мама учительница английского языка в школе, а папа– главный агроном в местном колхозе.

Жить бы ей и радоваться на широких ростовских просторах, но когда Зинаиде исполнилось 15 лет, не стало ее страны – Советского Союза. Родительский колхоз – еще совсем недавно колхоз-миллионер – через некоторое время обеднел, молодежь разъехалась в города на заработки, а мамину школу закрыли. Зинаида, мечтавшая об учебе в Ростовском университете, оказалась вместо этого продавщицей в ростовском ларьке. Город к тому времени наводнили беженцы с Кавказа, где потихоньку разгорались разные войны– мелкие и крупные, и хозяином Зинаидиного ларька был армянин. Ей было 17 лет, когда… Не буду говорить, вы все сами поняли. Она очень боялась потерять работу и остаться в малознакомом городе одна, без средств к существованию. После этого Зинаида на всю жизнь крепко возненавидела всех «черных» – от армян до индусов и китайцев. Хотя китайцы с индусами не имели ни малейшего отношения к тому, что с ней случилось.

Но деваться ей было некуда– дома родителям надо было поднимать на ноги еще двоих ребятишек, родившихся еще в то спокойное время, когда никто и не подозревал, что детей может быть не на что растить… Зинаида попробовала податься в модельный бизнес – благо, внешность ей это позволяла, а все девичьи журнальчики наперебой твердили о том, какая сахарная жизнь у моделей, но жизнь эта на поверку оказалась все в том же духе, что и в ларьке…

Она совсем уже было отчаялась, но в это время одна из ее колхозных подружек выскочила замуж в Германию. По переписке. Ей теперь бурно завидовал весь колхоз– слушая рассказы ее мамы, рассматривая присланные ею фотографии («это наш дом», «это наша машина») и подарки, присланные ею родным. Завидовали ей на редкость дружно – несмотря на то, что немецкий супруг был лет на 30 ее старше и на редкость невзрачен. Зинаида, которой к тому времени уже исполнилось 19 лет – по сельским понятиям, чуть ли уже не старая дева, – тоже загорелась желанием устроить свою судьбу. Сфотографировалась в бикини на фоне старого маминого ковра в вульгарной позе (ей сказали, что это называется «сексапильно» и что после этого отбою не будет от западных женихов), послала фото в какое-то московское брачное агенство – и стала ждать принца.

Принцы попадались какие-то странные – никто не стремился спасти русскую красавицу и умницу от нужды, все только просили еще побольше подобных фотографий. Но наконец принц нашелся – в лице неюного уже американца по имени Джерри, который письменно заявил ей, что влюбился в нее с первого взгляда и попросил стать его женой. Джерри было почти 50, и жил он в небольшом городке у черта на куличках, но Зинаиду это не пугало.

Воображение рисовало ей радужные картинки мирного сельского быта – похожего на то, каким был их ростовский колхоз до перестройки. Золотые пшеничные поля, играющие в степи дети… И – добрые люди, которые не ищут, как тобой можно воспользоваться, а потом выбрасывают тебя на обочину, когда ты не станешь им больше нужна…

Зинаида внушила себе, что влюблена в Джерри. И даже его фотография ее не испугала. Лишь бы только уехать, уехать поскорее и навсегда – чтобы ее детям не пришлось пережить то, что пришлось пережить ей, чтобы быть в состоянии помогать родителям.

Вот о чем она думала по пути в Америку, в самой уже Америке, идя под венец с Джерри и даже во время первой брачной ночи с ним.

Но жизнь в Америке оказалась совсем не такой, как она ее себе представляла. Совсем не похожей на добрый и мирный советский ростовский колхоз. В детали Зинаида не стала вдаваться, но я поняла, что Джерри оказался по уши в долгах и бил ее как сидорову козу. С большим трудом смогла Зинаида сбежать от него и с еще большим трудом – с ним развестись, но все-таки остаться в Америке. Вернуться домой означало бы для нее не просто экономические трудности – означало бы потерю лица. Вещь гораздо более страшную в сельской местности.