Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 125 (всего у книги 130 страниц)

Дэвид периодически вылетал на F-16 – тренировался, но больше времени чем на своей собственной базе, проводил на базе голландской. И в один солнечный и ветреный день Тырунеш сказала мне утром в офисе:

– Знаешь, Саския, мне думается, что у нас есть один способ достаточно быстро выведать у них нужную нам информацию. Только не знаю, как ты к этому отнесешься…

– К чему?

– К тому, что ты нравишься полковнику Ветерхолту. Помнишь, ты мне сама говорила?

– А как, по-твоему, я могу к этому относиться? -ответила я. Я уже поняла, что она имела в виду, к чему она клонит и, если честно, поежилась от одной даже такой мысли. Тырунеш почувствовала это:

– Саския, я не призываю тебя ни к чему, выходящему за рамки приличия. Но хотя бы некоторый интерес к нему ты временно можешь проявить? Если это, может быть, наша единственная возможность…

– Ты уверена, что это может принести какой-то результат, кроме возобновления его нездорового ко мне интереса? Я как раз не могу нарадоваться, что он оставил меня в покое, а ты предлагаешь мне подбросить дровец в костерок…

– Саския, времени осталось мало… Сейчас или никогда. Этот Дэвид проводит с полковником на голландской базе по меньшей мере 3-4 часа, включая субботы и воскресенья или ездит с ним вместе по острову, словно изучает что-то. Ты думаешь, они бы стали этим заниматься ради развлечения? Если мы сейчас ничего не сделаем, то потом, когда погибнут невинные люди, мы будем локти себе кусать, что были такими чистоплюями. Да если бы это я его интересовала, я бы ни секунды не сомневалась…

– А я и не сомневаюсь, – сказала я, покраснев до ушей. – Раз надо – так надо.

При упоминании о людях, которые каждый день ходят по этой земле вокруг нас, не подозревая о том, что их уже решено принести в жертву, сделать «побочным ущербом» «борьбы за свободу и демократию» по рецепту Вашингтона мне стало так стыдно за собственный эгоизм, что у меня на глазах выступили слезы.

«Вспомни пример Юдифи,»– сказала я себе, -«А ведь тебе даже никто не предлагает отрезать полковнику голову. Просто немного с ним пококетничать.» Хотя в глубийне души я была совсем не уверена в том, что этого окажется достаточным для того, чтобы приблизиться к нашей цели.

– Я попробую, – сказала я Тырунеш, – только, чур, не ругаться, если у меня ничего не выйдет. Я совсем разучилась кокетничать с людьми ради упражнения. И, честно говоря, рада этому.

При этих словах слезы снова выступили у меня на глазах. Потому что я вспомнила товарища Сон Ри Рана….

… Мы с Тырунеш договорились, что первую попытку я произведу у нас в офисе. Она выйдет, чтобы нам не мешать, а если полковник клюнет на удочку и начнет преступать рамки приличия, я уроню со стола тяжелое пресс-папье, и Тырунеш сразу же вернется. Я упросила ее об этом, потому что была совершенно морально не готова к тому, чтобы просто даже намекнуть полковнику на то, что он мне якобы приятен. Для меня сделать это было намного труднее, чтм взобраться на вершину Кристоффель-берга.

Тырунеш сочувствовала мне.

– Алану пока ничего говорить не будем. Посмотрим сначала, выдаст ли нам этот старый голландский орел хоть какую-нибудь полезную информацию с первого раза.

– Военный человек? С первого раза? Профессионал, которого наверняка предупреждали о шпионках? – воскликнула я, – Не думаю. Для такого надо съесть с ним не один пуд соли. Мягко говоря….

– И все-таки, попробуй, Саския, а?– взмоилилась Тырунеш, – К сожалению, это лучшее из того, что мы сейчас можем сделать. Не похищать же нам его с целью допроса! Тогда бы действительно все пошло насмарку.

И я скрепя сердце обещала ей попробовать.

….Голландский полковник Геррит Ветерхолт обхаживал меня уже давно. Неуклюже и неумело, как это умеют только голландские мужчины. Иногда они, стараясь стать привлекательными, пытаются копировать стиль антильцев, ухаживая за женщинами – не понимая, что тем самым превращают себя в совершенное посмещище. Но полковник был не из таких – это был Hollander до мозга костей– recht voor zijn raap. Антильцев он глубоко презирал. И это делало его еще более для меня неприятным.

Я с отвращением ожидала вторника, когда он должен был появиться в нашем офисе. Но судьба столкнула нас раньше – в понедельник, во Всемирном Торговом Центре (на Кюрасао есть свой, мини-версия), на пресс-конференции, посвященной выпуску нового ликера знаменитой фабрикой «Блю Кюрасао». Не знаю, с какой стати полковник там оказался – возможно,он был поклонником этого напитка. Я успела заметить, что выпить полковник не прочь.

Полковник был приятно удивлен, когда понял, что улыбаюсь я именно ему. Сначала он был в этом не уверен и даже несколько раз оглянулся, перехватив мой взгляд, словно искал за своей спиной кого-нибудь, кому на самом деле предназначалась эта моя улыбка. Но никого там не обнаружив, он покраснел как мальчишка и минут через десять уже вовсю улыбался мне в ответ. Я мысленно даже удивилась легкости, с которой это произошло. Он, кажется, даже не задался вопросом, а почему это я раньше так усиленно избегала его, а теперь вдруг стала ему улыбаться.

Наконец по окончании пресс-конференции полковник не выдержал и подошел ко мне в фойе. Он пожал мне руку и сказал по-английски (говорил он со мной на смеси английского и голландского, хотя мог бы и только по-голландски, но у многих голландцев это чуть ли не врожденное – говорить с иностранцами на английском, как бы подчеркивая «не доросли вы еще до нашего языка»):

– Очень приятно Вас видеть, Саския. Давно уже Вас не видел, а Вы за это время только похорошели.

– Спасибо, полковник, – смущенно сказала я.

А он нагнулся к моему уху и неожиданно прошептал:

– Вы мне нравитесь.

И тут же, видимо, подумал, вдруг я его еще неправильно, платонически пойму – и добавил:

– Я Вас люблю.

Интересно, неужели он действительно не понимает разницы между этими двумя вещами? Может, потому что это чужой для него язык? Или разница эта для него чисто физическая?

«Ага, это теперь любовью называется!»– с тоской подумала я и изобразила подобие улыбки. Но мой язык упорно не поворачивался сказать: «И я Вас тоже». Не совсем же он идиот, чтобы в такое поверить?!

Полковник подхватил меня под руку и куда-то потащил. Вокруг было много людей, поэтому я не особенно сопротивлялась. Оказалось, наша дорога вела в бар. Полковник почти швырнул меня за столик и исчез куда-то. Через 5 минут он вернулся с 2 зелеными на цвет коктейлями со льдом – для меня и для себя. И как только я сделала первый глоток, начал поглаживать меня под столом по коленке. Да, вот так, внаглую, словно какой-нибудь «новый русский». Неужели достаточно улыбнуться человеку, чтобы он вообразил себе, что ему все дозволено? К сожалению, отвесить ему хорошую затрещину я в данной конкретной ситуации не могла, хотя руки у меня здорово чесались.

– Саския, schаatje, ущипните меня, чтобы я убедился, что это не сон!– воскликнул полковник.

О, это пожалуйста! Я с превеликим удовольствием довольно больно его ущипнула. Полковник даже подпрыгнул на стуле от неожиданности.

…Я почти не слышала, что он там говорит. Вместо этого я думала о том, как себя с ним вести, чтобы его намерения не зашли слишком далеко. И о том, как при этом суметь завести разговор о том, что меня действительно интересует, не вызвав у него при этом подозрений. В любом случае, было ясно, что сегодня заводить речь об этом нельзя.

– К сожалению, мне пора.. Ну так как, Саския, я Вас еще увижу?– перебил мои мысли полковник Ветерхолт.

–

Я очнулась.

– Конечно, увидите. Приходите завтра в наш офис, часов в десять.

– Я зайду только на десять минут, не больше. Только для того, чтобы Вас поцеловать…

Только для этого? Как же, так я и поверила!…

И прежде, чем он успел опомниться, сняла его руку со своего колена и что было сил рванула к выходу…

Отдышалась я только через два квартала. Когда сообразила, что моя машина осталась там, у ВТО. Но я не повернула обратно, а начала искать такси.

Это оказалось намного труднее, чем я думала. И я не имею в виду найти на Кюрасао такси…

В юности, в то время, когда я изучала амхарский язык, я читала один эфиопский роман, ни название, но автора которого я сейчас уже не помню. Единственное, что мне запомнилось из сюжета – это то, чем его главная героиня, красавица-эфиопка, сводила с ума мужчин. Тем, что при первом свидании она им слишком многое позволяла, а потом исчезала из поля их зрения, всячески избегала их и делала вид, что между ними ничего не произошло – безо всякого объяснения причин. И поклонники валились перед ней штабелями. Когда-то я один-единственный раз применила этот способ сама – к Сонни. После чего он почти сразу сделал мне предложение…

От полковника Ветерхолта мне совсем не нужно было предложение, даже если бы он и не был женат. Мне нужно было только чтобы он, стараясь произвести на меня впечатление, проговорился о своих военных планах. Но сработает ли на трезвом голландце этот проверенный эфиопский метод?

… Он действительно пришел во вторник в наш офис в назначенный час. За полчаса до ето прихода я выпила рюмку коньяку -для храбрости. И он действительно меня поцеловал. Как только Тырунеш вышла. Причем целовался полковник Ветерхолт как заправский профессионал. «Да, военный из него неважный, но зато как целуется!» Если бы я была «новой русской», мне могло бы это даже понравиться. Но я не «новая русская». И я еле сдержала приступ тошноты… После чего мне пришлось-таки ронять пресловутое пресс-папье. Хорошо, что Тырунеш оказалась верной своему слову. Полковник был вынужден ретироваться…

… После этого я на самом деле начала избегать его, как та эфиопка из романа. Не отвечала на его звонки, пряталась в туалете, когда он приходил к нам в офис. И даже один раз добиралась до дому после работы на такси, выбравшись на улицу через заднее окно – потому что полковник поджидал меня у входа.

– Что ты делаешь?– шипела Тырунеш, снова завидя его под окном нашего офиса, – Он тебя так в один прекрасный день пристрелит. Или ему наскучит все это, и он отправится куда-нибудь по другому адресу…

– Это же я в вашей эфиопской книге научилась!– смеялась я.

И эфиопская книга оказалась права: спустя немного времени полковник начал напоминать смертельно раненое животное…

Однажды он подкараулил меня утром возле дома – вот до чего отчаялся!

– Доброе утро! Давайте я подвезу Вас сегодня на работу. Мне все равно по пути.

И… разрыдался мне прямо в плечо. Плачущий голландец – зрелище не менее редкое, чем плачущий большевик, но честно говоря, не очень приятное. Я растерялась и не знала, что мне с ним делать.

– Полковник! Идите, идите скорее к себе в машину, неудобно, Вас могут увидеть!

А полковник неумело плакал и бормотал сквозь слезы:

– Мне так тяжело… Так одиноко… Жена не понимает меня… Изменил ей всего лишь раз за все 20 с лишним лет брака, а эта девчонка предпочла мне другого… только потому, что он был моложе… Но Вы… Вы, Саския… Если бы я только мог надеяться…

Я начала его утешать – так же неумело, как он плакал. Похлопывая его по лысеющей голове.

…Через полчаса, когда полковник вытер остатки своих слез, и мы уже подьезжали к Виллемстаду, я уже знала, что девчонкой, о которой вел речь полковник, была Зина. И мне стало понятно, откуда она знала про Черного Сокола. Что же, значит, и у меня есть шанс…

А еще через пару дней нам встретилась заплаканная Мария-Елена: так горячо любившего ее гаитянина вместе с его приятелем сбила ночью какая-то лихая машина на дороге. Сбила и даже не остановилась. Приятель погиб на месте, а ее друг умер в больнице у нее на руках. Перед смертью он долго шептал: «Голландцы! Желтый, синий, красный … Краска! Самолет!»…

И я почувствовала, что откладывать свидание с полковником Ветерхолтом больше нельзя.

…Мы встретились в итальянском ресторане «Ла Пергола» в старом городе. Со свойственной голландцу прямотой полковник приступил к «артиллерийской подготовке» после первой же выпитой за ужином бутылки вина (до этого у него, тоже как у истинного голландца, не получалось достаточно расслабиться). Он перешел на голландский язык – признак расположения – и на «ты».

– Твой муж очень ревнив, Сас. Это видно невооруженным взглядом. Он ревнует тебя даже к черномазым. Он просто пожирает тебя глазами всякий раз, когда ты сдвигаешься с места, – заявил он мне.

– Правда? Вот не заметила, полковник.

Могло бы это действительно быть правдой?

– Зови меня Геррит. Странный тип, этот твой муж. Что-то в нем не то. Слишком замкнутый. Наверняка никуда не годится в постели?

Я чуть было не брякнула, что понятия не имею, но вовремя прикусила язык и промолчала. Полковник интерпретировал мое молчание по-своему.

– Так я и думал. Как и моя жена, она тоже просто бесполезна. Только она не так ревнива. Но какая жалость, а? Это я про тебя. Такая красивая деваха как ты, заслуживает лучшего.Я бы мог как-нибудь как следует тебя побаловать, если я тебе по душе, конечно. Навязывать себя не собираюсь.

Единственное что мне «было по душе»” в тот момент, было бы врезать ему за его слова хорошенько по физиономии. Да кто он вообще такой?!

– Понимаю, что я тебя немного застал врасплох со своим предложением, но я это от всей души, честно. Я годами мечтал о такой подружке, как ты. Чтобы была красивая и умная. И немножечко экзотичная. Такая, чтобы слюнки текли. Можно тебя поцеловать?

И не дожидаясь моего ответа смачно поцеловал меня. Это было так омерзительно, что я опрокинула на пол бокал, и пока он его поднимал, быстро вытерла губы салфеткой.

У полковника уже подходила к концу его вторая бутылка.

– Ох какая же ты лапочка, Саския! Хочу еще…Слушай, мы скоро будем вместе делать большие дела. Скоро нам здорово понадобится хороший пиарщик. Потому что будут убитые, и некоторые из здешних черномазых – знаешь, такие, которые симпатизируют Кастро?– скажут, что это из-за присутствия здесь наших американских друзей…

– Убитые, Геррит?– леденящий холод пронзил все мое существо.– О каких убитых, собственно, речь?

– Вообще-то мне не полагается тебе об этом рассказывать, но сегодня такой классный вечер…А у тебя такие красивые сисечки… Можно?

Он ущипнул меня и понизил голос до шепота.

– Слушай, Саския. В один из ближайших дней на Сюффизант упадет небольшая такая бомбочка – знаешь, на то место, где казарма? Сбросит ее МИГ российского производства. Этот же МИГ обстреляет казарму ракетами. В этом обвинят венесуэльцев. И тогда у нас будет прекрасный повод для интервенции в эту поганую страну. Чавес еще пожалеет, что так долго и с таким наслаждением насмехался над нашими американскими друзьями. Но на самом деле этот МИГ стоит здесь, у нас на базе: могу тебе его даже показать, если хочешь. Если ты мне покажешь как следует вот эти свои красивые сисечки… и дашь мне их попробовать на вкус… конфетка!– – он облизнулся.

– Через два дня в Виллемстад войдет американский авианосец. Тогда мы передадим ему наш русский самолетик, и еще через день американцы его запустят в открытом море. Рано утром. Дешево и сердито. Никто посторонний этого не увидит.

Сюффизант…Меня чуть не вырвало. Бедный квартал, там живет мой бывший свекор сеньор Артуро. Совсем рядом с казармой! Дома стоят чуть не друг на друге, да если туда хоть одна бомба упадет…

– Уау, Геррит, ну и план! Честно говоря, у меня просто пропал дар речи… Такое действительно потребует крепкого пиара. А почему ты уверен, что никто не узнает, что это не венесуэльский МИГ?

– Потому что вообще-то ни у нас, ни у американцев МИГов в нашем распоряжении быт не должно. Этот нам достался от болгарской армии, из их запасников времен «холодной войны». Они подарили его американцам – на радостях, что их приняли в НАТО. Как раз вчера пара гаитян покрасила его для нас в красивые венесуэльские цвета…Но они уже никому об этом не расскажут. Даже ни один из наших парней здесь не знает об этом: только комендант, я и американцы. Здорово придумано, правда? И я один из тех, кто может считать себя гордым соавтором этой идеи. At your service! – он гордо взял под козырек.

Я вздрогнула. Мне померещилась лысая башка Пима Фортауна .

Гаитяне…

– Да, действительно, здорово накручено… Как в кино. Я и не знала, Геррит, что ты такой скверный мальчишка! – я игриво провела пальцем по его груди: – Но все-таки, почему Сюффизант? На острове же есть и другие казармы…

– Потому что там в настоящее время размещаются одни черномазые.А они все равно бесполезны в качестве личного состава . Ты же знаешь, что мы о них думаем?

Да, это я действительно знаю, Геррит. И намного лучше, чем ты себе представляешь…

– Ну, а как же мирное население?

– Чем больше будет жертв, тем больше будут обвинять венесуэльцев! Если еще кокнут парочку туристов, будет совсем хорошо. Но ты только подумай: ведь это же ради того, чтобы гарантировать наши интересы в регионе. Если и будут какие-то там жертвы, это же будет не напрасно. Речь идет о больших вещах, деваха. По-настоящему больших. О свободе, о демократии. Понимаешь?

– Надо будет хорошенько подумать, с какой стороны за это взяться. Ну и крутой же ты парень, Геррит! Такого я от тебя не ожидала, честное слово. Это просто даже как-то возбуждающе действует. Моему мужу такое и в голову не пришло бы, он такая размазня!– наверно, эта ошеломляющая, варварская новость действительно подействовала на меня возбуждающе, потому что меня вдруг понесло в карьер: слова сами так и подбирались, – Может быть, действительно пора мне его хорошенько проучить… Но где? В отель мы с тобой пойти не можем, это такой крошечный остров, что кто-нибудь обязательно донесет или твоей жене, или моему мужу, или даже обоим сразу. Может, можно будет немножко поиграть у тебя в офисе? Когда там никого не будет…

Геррит уже так предвкушал предстоящее свидание, что тут же согласился.

– Когда, мой пончик?

– Как насчет послезавтра вечером, Геррит?

– Великолепно! – полковник плотоядно потер руки, – Как раз большинство морпехов отправятся на рождественскую дискотеку в город… Чем меньше свидетелей, тем лучше. А с вахтой проблем не будет.

… Я вышла из ресторана, пошатываясь – но не от вина, а от тяжести свалившегося на мои плечи знания. Голова у меня кружилась. У нас оставалось два дня, чтобы сорвать это массовое убийство, призванное развязать войну…

… Лицо Ойшина, когда я рассказала ему обо всем этом, поразило меня. Он весь буквально побелел от гнева. Но не только из-за планов полковника и иже с ним в отношении Кюрасао и Венесуэлы.

– Я против, – сказал наконец он после затяжного молчания,– Это значит, что ты должна будешь с этим мерзавцем…? Что угодно, только не это!

Я была приятно удивлена. Но выбора у нас не было…

***

….”Кюрасао запрещает использование своей территории для нанесения удара по Венесуэле »… Этот заголовок я видела в газетах еще в 2005 году. А через год после этого на острове были проведены крупнейшие в регионе натовские военные учения… Те самые, с вылазкой натовских головорезов на красивейшем здешнем пляже… Как и в случае с референдумами в Ирландии, где власти заставляют людей переголосовывать столько раз, пока они не проголосуют «как надо», к сожалению, не местные жители это решают.

Как и следует при «подлинной демократии», «голосуй не голосуй,все равно получишь ***»… Правительство Кюрасао может решать все что угодно, но на самом деле то, как будет использоваться его территория, решают полковники Ветерхолты…

… Было уже очень поздно, когда члены нашего кружка собрались у Кармелы. Нужно было срочно решать, что делать.

– Может, предупредить венесуэльские власти? – нерешительно сказал кто-то. Тырунеш взвилась.

– Само собой. Но венесуэльцы не успеют ничего предотвратить.Тем более, что у нас нет документальных доказательств. Только слова полковника Ветерхолта.

– Может, обратиться в прессу?

– Опять-таки без доказательств? Да никто этого не опубликует – побоятся. Судебного процесса за дефамацию. Зато миссию Саскии и Алана здесь тогда точно можно будет считать законченной…

– Тогда что?

И тут с места поднялся Ойшин.

– Мне кажется, я знаю. Правда, это рискованно. Плюс наша миссия на этом тоже, вероятнее всего, закончится. И я давно уже не занимался этими вещами. Но во всяком случае, мы здесь будем не напрасно. Я вам скажу, что я думаю, и давайте вместе решать, реально это или нет. По-моему, надо будет проникнуть на базу и уничтожить этот самый МИГ. Это единственное, что нам остается – если учесть, что у нас есть всего два дня. Причем непременно надо будет сначала заснять его на видео – и тогда уже передать это прессе. Но я не знаю, как сильно эта база охраняется, и…

– Наверно, сильно, – сказала я, – Думаю, что сильно. Раз ее сочли самым безопасным на Кюрасао местом для подписания договора с Нидерландами.

– Вообще-то сильно, – вмешался в разговор сержант Марчена, – Но залив вокруг базы патрулируем мы, береговая охрана. И я хорошо знаю там все ходы и выходы. Так что думаю, это разрешимо. Хотя и не просто. Если вы, конечно, умеете нырять…

– Полковник сказал мне, что послезавтра вечером большинство морпехов уйдут в город на рождественскую дискотеку,– добавила я.

– Это даже еще лучше…Но после такого вам действительно оставаться на Кюрасао нельзя.

Они начали обсуждать технические детали операции, которые я здесь излагать не буду.

– Но ведь нас объявят террористами!– воскликнула Любеншка.

– Конечно, объявят, – спокойно подтвердил Ойшин, – А как же иначе? Но разве нас волнует, как нас назовут те, кто планирует разбомбить мирные кварталы, да еще с целью раздуть из этого региональную войну? Главное что мы сами знаем правду. Мы не собираемся никого намеренно уничтожать. Просто взорвем этот МИГ. Ну, конечно, там будет пожар; будет материальный ущерб. Но все это детский лепет по сравнению с тем, что они сами задумали.

…Было решено, что доведя полковника Ветерхолта до кондиции, я уговорю его показать мне злосчастный МИГ. Тем более, что полковник сам это предлагал. Когда он откроет ангар, то наши ребята – Ойшин, Рафаэлито и сержант Марчена, – которые проникнут на базу со стороны моря, свяжут полковника и… Остальное – дело техники.

– Балаклавы у всех есть?– спросил Ойшин.– И перчатки?

И я мысленно удивилась тому, насколько буднично у него это прозвучало.

– Давно уже я не делал взрывных устройств, – пробурчал Ойшин, – Это вообще не моя специальность. Придется столько всего вспоминать…

– Я раздобуду вам голландскую форму, – сказала Кармела, – Одна моя дальняя родственница работает в прачечной. Завтра же возьму у нее образец и сошью вам похожую.

– А как мы будем уходить? -спросила я. Уходить – это всегда самое сложное. Все равно как слезать с дерева намного труднее, чем на него забираться.

– Вы уйдете морем, как и пришли, – ответил сержант Марчена, – Саскию я увезу сразу же после того, как мы свяжем полковника. На своей служебной моторке. На Малый Кюрасао . Там она будет вас ждать. А вы, ребята, доплывете… – и он начал объяснять им, куда им нужно будет доплыть. – Ну, а уж оттуда и до Малого Кюрасао… Это надо будет подумать.

– Это, кажется, я и сам могу организовать, – отозвался Ойшин. – Но мне надо будет сначала переговорить кое с кем. Так что вы на всякий случай готовьте запасной вариант.

– Сделаем. А еще завтра с утра мы свяжемся с товарищем Орландо, и он организует дальнейшую вашу переправу. С Малого Кюрасао переправим вас к нему на Бонайре, а оттуда уже он вас будет вывозить. Упакуйте самые необходимые вещи, которые вы хотите взять с собой. Завтра утром Любеншка придет к вам убираться и заберет их с собой. Один из нас завтра же полетит с вашими чемоданами на Бонайре и отдаст их товарищу Орландо. А дом, скорее всего, придется поджечь. Чтобы оставалось как можно меньше улик. Конечно, на 100% все уничтожить нельзя, но надо стремиться именно к этому.

– Ты не знаешь, дом у дяди Патрика застрахован?– спросила я Ойшина. – Не хотелось бы, чтобы он из-за нас…

– Господи, о чем ты думаешь в такое время!– перебила меня Тырунеш,– Наверняка застрахован.

– А ты? – я вдруг осознала, чем рисковала Тырунеш, оставаясь в этом растревоженном осином гнезде, после того, как это она ввела меня в данное общество,– А вдруг у тебя будут из-за нас неприятности? А вдруг они вычислят, что ты…?

– За меня не беспокойся, -Тырунеш успокаивающе потрепала меня по руке, – Я ведь тебя нашла через агенство по трудоустойству и понятия ни о чем не имела. Переживем. Тем более, что у семьи моего мужа здесь кругом и всюду большие связи. Конечно, придется на некоторое время «уйти на дно», но это не страшно. Если все у нас получится как задумано, то они после этого долго еще не отважутся ни на что подобное.

Я не нашлась что ответить на это – так сражена я была ее храбростью. А я, имея таких товарищей, боюсь какой-то ерунды!

– А еще я достану вам клофелина. Для полковника, – сказала Мария-Елена. – Я думаю, что тебе, Саския, это будет очень кстати…

– Значит, каждый понял, в чем его задача? – спросила Тырунеш. И обращаясь к нам с Ойшином, сказала– Завтра вечером я заеду к вам, ребята. И тогда уже обговорим все до малейших деталей.

– У меня есть предложение, – сказал Рафаэлито, – Давайте назовем нашу операцию «Брион» – в память патриота Кюрасао, который посвятил свою жизнь освобождению Венесуэлы! Кто за?

И мы все одновременно подняли руки.

– Ну, ребята, -сказал Ойшин, – Пришла пора прощаться. С кем-то из вас мы еще увидимся, а с кем-то – нет. Во всяком случае, сегодня мы в последний раз здесь, со всеми вами вместе. И я хочу вам сказать – и думаю, что Саския меня поддержит, – что вы замечательные товарищи. Как мы гордимся тем, что нам довелось бороться и жить бок о бок с вами. У меня, как у всякого человека, бывали моменты слабости, когда я сомневался в том, не напрасно ли я прожил свою жизнь. Сегодня я знаю, что не напрасно. Но окончательно я буду в этом убежден только когда мы сделаем все, что от нас зависело, чтобы не дать развязать эту войну.

– Давай споем товарищам на прощание, Алан, – предложила я, – Боевую, ирландскую?

И мы хором затянули:

Come all ye young rebels, and list while I sing,

For the love of one's country is a terrible thing.

It banishes fear with the speed of a flame,

And it makes us all part of the patriot game ….

– Нет, это слишком грустная, – сказал Ойшин. -

«Well I have been a Provo now for fifteen years or more

Of ArmaLites and mortar bombs I thought I knew the score

Now we have a weapon that we've never used before

The Brits are looking worried and they're going to worry more

Tiocfaidh ;r l;, sing up the 'RA

SAM missiles in the sky …»

А наши антильские товарищи слушали нас, и у некоторых из них подозрительно блестели глаза…

****

…Ночью я никак не могла заснуть. Состояние было как перед самым неприятным экзаменом. У капризной больной раком преподавательницы, где твоя отметка зависит не столько от тебя самой, сколько от того, насколько сильными будут у нее спазмы в день экзамена.

Я ворочалась и переворачивалась с боку на бок, но сон все не шел. То, что предстояло нам сделать, выглядело даже в мыслях настолько фантасмагорично, что мне было почти физически дурно, когда я осознавала, что это не фильм и не книга, а реальная – моя!– жизнь.

Но я тут же представляла себе, что будет, если мы этого не сделаем. И мне становилось еще дурнее.

Часа в три ночи в дверь тихонько постучались. Ойшин!

– Ты не спишь, Женя?

– Какой уж тут сон… – буркнула я. И тут же спохватилась: – Входи-входи!

– Пойдем, покатаемся по острову?– предложил он вдруг. – Когда это нам еще доведется после того, что нам предстоит…

Минут через десять мы вышли из дома и, не сговариваясь, поехали на наш любимый пляж – Маленький Книп. Было новолуние, но в небе сияли яркие звезды, а Ойшин догадался захватить с собой фонарик.

– – Тебе, конечно, будет очень трудно… – сказал он наконец. Я пожала плечами:

– Ничего страшного. У вас в Белфасте девушки ведь тоже в свое время устраивали honey trap .

– Но это были не мои девушки. Своей я бы не позволил.

– ??? – я вопросительно вскинула на Ойшина брови.– С каких это пор я – твоя девушка?

– Не цепляйся к словам, Женя!– он залился краской. – Я за тебя в ответе, и ты это знаешь.

– В ответе перед кем?

– Хотя бы перед твоими детьми.

– У девушек детей не бывает.

– У белфастских бывает!

– Тоже мне, нашел девушек!

Так мы сидели на берегу и препирались, но препирались лениво, не всерьез. Оба мы просто не хотели молчать, потому что молчать было страшно.

Я думала почему-то о могиле южноафриканского коммуниста, которую я видела в свое время в Москве на Новодевичьем кладбище. Еще существовал Советский Союз – правда, горбачевский, перестроечный, а за его могилой уже никто не ухаживал, и она заросла высокой травой. Вспоминала о том, как я, полная негодования, рассказала об этом своей научной руководительнице в Институте Африки – может, хоть его сотрудники возьмут над той могилой шефство? Я бы сама лично ходила регулярно туда выпалывать эту траву и носить свежие цветы, если бы меня пускали (для того, чтобы попасть на территорию Новодевичьего, был нужен пропуск: может, институт поможет мне такой пропуск выписать, если уж им самим не до того?) Она поахала, поохала, что это действительно непорядок, пообещала что-нибудь предпринять, но тут институту начали выделять дачные участки, и сотрудникам стало по-настоящему, по-перестроечному не до того. Да и разве до какого-то там иностранного коммуниста, умершего за рубежом, когда ведутся такие баталии на сьезде народных депутатов?… Я вспоминала об этом, и мне становилось все стыднее за то, что я больше так и не пришла на ту могилу. И если с нами здесь что-нибудь случится, на наши могилы тоже будет некому ходить, и надо быть к этому морально готовой….

Но я не стала говорить обо всем этом Ойшину -ему и без того труднее, чем нам всем.

Ночь была теплая, бархатная. Волны ласково плескали о берег. Я смотрела и смотрела и смотрела на Кюрасао – и не могла насмотреться. Потому что чем бы все это ни кончилось, одно я знала совершенно точно: после завтрашнего дня я не увижу его больше никогда.

– Поехали домой? – спросил наконец Ойшин,– Уже пятый час.

– Ойшин…– нерешительно попросила я. – Только ты никуда не уходи, пожалуйста, а?. Скажу тебе по секрету, мне страшно. Только ты никому об этом не рассказывай!

Никогда не забуду эту его немного грустную улыбку.

– Ты тоже никому не говори, Женя, ладно? Мне и самому страшно…

****

…» Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели – уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: "Так какая же польза в стоянии нашем? какой успех у нас будет? кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны, жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!" И ответил Дмитрий: "Беда, княже, велика, но еще не пришел наш час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благо рожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. (…) ". И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: "Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, господи, радоваться врагам нашим над нами, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие твое бесконечно!" Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запретил им это, говоря: "Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!"