Текст книги "О тех, кто не слушает добрых советов (СИ)"

Автор книги: Чемерица

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 91 страниц)

– Что еще за «перевоспитание»? – спросила Банри.

Заключенный вздохнул.

– Ну... У Тонара, владельца шахты, периодически появляются конкуренты, а у конкурентов бывают жены, дочери, сестры... матери. Иногда их похищают неизвестные, и эти женщины оказываются здесь. На время.

Дальше он мог и не продолжать – и так было понятно.

– Я не из них, – глухо отозвалась имперка, борясь с тошнотой, – но этого... Тонара знаю. Скажем так, я здесь, потому что вместе с одним местным парнем и своей напарницей задавала неудобные для него и стражи вопросы.

Глаза каторжника сверкнули в полумраке.

– Вот как. Судя по тому, что их здесь нет, им больше повезло.

– Лидии, я надеюсь – да. А вот Элтрису... – Банри помолчала. – Хотя, можно сказать, ему тоже больше повезло, чем мне. Он хотя бы не оказался в этой дыре.

– Это верно...

– Ну вот, теперь ты знаешь, за что меня посадили. А тебя за какие провинности?

Урацен хмыкнул.

– Я служил одному благородному норду – и его убили. Убил не я, но я знал, что меня обвинят. Я сбежал. Пришел к Изгоям. Начал убивать. Меня поймали. И вот я здесь.

– О? Так ты, выходит, из тех, кто с нордок кожу сдирает на глазах их мужей?

– Ну нет, – поморщился каторжник, – такого я не делал. Мое племя в основном занималось грабежом на дорогах.

– Можно подумать, это лучше, – пробурчала Банри. – Я одного не понимаю, зачем тебе вообще нужно было наниматься к норду? Ты же знал, как они к вашему племени относятся.

– А куда деваться? Жить-то нужно было на что-то. Он платил за работу, не слишком много и не регулярно, но платил. После его смерти мне ничего больше и не оставалось.

– Ты мог просто сбежать в другое владение. Там тебя вряд ли бы достали.

Урацен повернулся к имперке и посмотрел в лицо.

– Мой дом в Пределе. Тут родились и выросли все мои предки на протяжении сотен поколений. Если ты не понимаешь этого, я не буду напрасно тратить время на объяснения.

Он скрылся в одном из коридоров Сидны, оставив Банри в одиночестве. Имперка вздохнула и запустила пальцы в шевелюру – голова сильно зудела. Может, не стоило осыпать его упреками, в конце концов, Урацен был единственным, кто с ней разговаривал, и кто не пытался при этом стянуть с нее штаны. В отличие от того же Грисвара. Женщина отыскала этого типа, но когда заикнулась о заточке, он потребовал от нее специальных услуг, на что имперка была категорически не согласна. Так что с заточкой ничего не вышло. Но Грисвар хотя бы не настаивал, в отличие от других своих соплеменников. Вообще, Банри заметила, что в основном к ней приставали норды-сидельцы, тогда как каторжники-аборигены в массе своей держались в стороне от всех разборок. А между тем, их было большинство.

Банри забралась в маленькую нишу в породе, которую отыскала в первый день отсидки. По причине миниатюрности только она могла втиснуться в узкую щель-преддверие, а потому чувствовала себя там почти в безопасности. Вытащить ее пытались, правда, безуспешно – каторжники, жаждущие женского общения, могли просунуть между скалами только руку, но лишь без толку шарили по шероховатым каменным стенам, не в силах дотянуться до добычи. Как-то раз имперке это надоело, и она, вооружившись киркой, переломала несколько пальцев, после чего желающих с ней поближе познакомиться немного поубавилось. Через некоторое время Банри во время очередной вылазки за водой заметила, что нордов в Сидне почти не осталось – за исключением Грисвара, который выглядел целым и невредимым, да еще и вполне довольным жизнью. Все это было очень странно, поэтому Банри подобралась к Урацену и осведомилась:

– А куда все эти подевались? Ну, северяне?

Каторжник пожал плечами.

– Парочку выпустили на свободу, нескольким заточку под ребро воткнули, за наглость, ну а тех пятерых, что ты покалечила, Урзога добила. Ах да, кстати... – Он пошарил за ближайшим камнем и вытащил небольшой сверток из грязноватой мешковины. – На. Ты кормежку пропустила, так что я тебе припас.

Банри таращилась на сверток, как на ядовитую змею. Потом с подозрением взглянула на чересчур любезного заключенного и медленно попятилась, подняв кирку повыше. Тот закатил глаза.

– Слушай, тут у нас действуют несколько правил, вот два из них: дают – бери, бьют – беги. Если им следовать, можно выжить. Жратва не отравленная. Не хочешь лопать – так я себе оставлю, про запас.

Договорить он не успел – имперка выхватила сверток и одной рукой прижала к груди, второй держа кирку наготове.

– Так-то лучше, – хмыкнул Урацен и отвернулся к костру.

Банри попятилась, следя – нет ли кого рядом, но все-таки спросила:

– Почему?..

– Да просто так, – отозвался Изгой, глядя на пламя. – На воле у меня оставалась дочь, ее звали Уалэ...

Он вроде бы что-то еще говорил, но Банри будто оглохла. Она опрометью бросилась к своему укрытию, забилась в самую глубь ниши и замерла там, все так же прижимая к себе сверток с едой. Перед глазами стояла Уалэ, которой Лидия почти перерубила шею – голова болталась на лоскуте кожи. Конечно, в Пределе могла жить не одна девушка с таким именем, но имперка почему-то была уверена, что это та же самая. В свертке оказалась пара кусков сухого хлеба, заветревшийся сыр и яблоко, все это Банри определила на ощупь, потому что в нише было темно, хоть глаз выколи. Яблоко было довольно свежим, и даже не подгнившим, только с побитым бочком. Имперка в мгновение ока проглотила и хлеб, и сыр, мысленно уговаривая себя не торопиться, потом взялась за яблоко и сожрала его целиком, вместе с сердцевиной, семечками и плодоножкой.

Догрызая маленькую сухую веточку, Банри вдруг поняла, что плачет. Она принялась вытирать лицо мешковиной из-под провизии, но не удержалась и зарыдала, уткнувшись в воняющую потом и пылью тряпку, сама толком не понимая, почему льет слезы – из-за глупо погибшей дочери Урацена, из-за него самого, или из-за своей сволочной участи. В конце концов имперка уснула, прислонившись мокрой от слез щекой к холодной скале. Приснились ей три дракона – Мирмулнир, Салокнир и дракон со Скелетного гребня, чьего имени имперка так и не выяснила; они сидели кружком вокруг нее и по очереди что-то говорили, тихо, Банри едва их слышала. Но когда проснулась, отчетливо помнила их слова. Она посидела немного в темноте, сжала в ладони свою кирку и выбралась из ниши.

Урацен сидел возле костра, как и раньше. Других заключенных видно не было, кроме здорового орка на страже возле решетки. Из глубин шахты, правда, доносился ленивый перестук кирок – каторжники Сидны добывали руду, но без особого энтузиазма. Банри уселась рядом со своим знакомцем и по-простому спросила:

– Где Маданах?

– Ты здесь уже почти три дня, – проговорил мужчина, не поворачивая головы, – и до сих пор не знаешь?

Банри промолчала, а Урацен вздохнул:

– Боюсь, с Маданахом тебе трудно будет встретиться. Сперва придется иметь дело с Боркулом Зверем. – Он показал взглядом на орка у решетки. – А ты не захочешь связываться с Боркулом.

– Кто он такой вообще?

– Телохранитель Маданаха. Огромный, как ты можешь видеть, даже для орка. Говорят, он как-то в драке оторвал руку врагу и прямо этой рукой забил врага до смерти. Такой вот он старомодный.

Банри незаметно поежилась. Да уж. Но отступать она не собиралась. Имперка поднялась на ноги и медленно приблизилась к Боркулу, замерев примерно на расстоянии вытянутой руки от него. Тот окинул женщину взглядом и облизнулся, алчно блестя глазками.

– Свежее мясо. Нежное. Сочное. – Банри подавила желание немедленно вернуться в свою нишу, но орк неожиданно спросил: – Каково было убить своего первого, а?

Имперка вспомнила ведьм с Одинокой скалы и быстро сказала:

– Я не убийца.

– Врешь.

– Правда. В любом случае, мне это не приносит радости.

Боркул навис над ней, имперке пришлось приложить усилие, чтобы не шарахнуться с воплем в сторону.

– Да неужели? Я видел выражение твоей мордашки, когда ты выдавила глаз тому молокососу. Разве не было приятно смотреть, как он орет от боли?

Банри прикусила губу. И правда, когда ее палец с чавкающим звуком погрузился в глазницу норда, она испытала мало с чем сравнимое удовольствие.

– Мне нужно увидеться с Маданахом, – пробормотала она.

– Хочешь поговорить с Королем в лохмотьях? – Боркул отступил назад и скрестил ручищи на груди. – Ладно. Но заплати за доступ к телу.

Имперка вспыхнула от злости.

– И чего же ты хочешь? Предупреждаю, я свои анатомические отверстия в аренду не сдаю. Если уж ты настаиваешь, то учти, потом я обязательно тебя прикончу. Или вырежу твои яйца. Я это смогу, даже не сомневайся, пусть даже это будет последнее, что я сделаю в жизни!

– Жалко. – Боркул поскреб грязную шею. – Ладно, можешь по-другому заплатить. Я вот хочу заточку... Не то чтобы она мне так уж нужна, но пригодится, если вдруг кого-то надо будет... подточить.

Он заржал. Имперка медленно попятилась и уточнила:

– Значит, я приношу тебе заточку, а ты пускаешь меня к Маданаху, все верно?

– Угу.

Банри угрюмо вернулась к костру. Заточки делал только Грисвар, а он свою цену уже назначил. Женщина поразмыслила немного, отмела мыслишку о том, чтобы уступить «ухаживаниям» норда, и отправилась на его поиски. Грисвар сидел в своем забое и отдыхал после праведных трудов. Его напарник, Одван, разбирал щебень, выискивая куски серебряной руды.

– Мне нужна заточка, – уведомила Банри. Снова.

– Могу достать, – немедленно отозвался Грисвар. – Мои расценки ты знаешь...

– Не пойдет. Вернее, если уж так хочется, давай, но потом, позже, я подкараулю тебя спящим и прикончу. Обещаю. Я это сказала Боркулу, теперь говорю и тебе. Так что если хочешь получить услугу, может, придумаешь, что-нибудь другое? Ради твоего же блага.

Норд слегка напрягся.

– Ладно, – сказал он. – Давай тогда так: у Дуаха есть бутылка скумы. Из чистейшего лунного сахара. Я как о ней подумаю – аж руки трясутся...

Скрипя зубами, Банри отправилась на поиски Дуаха под насмешливым взглядом Боркула и любопытствующим – Урацена. Имперке казалось, что они наблюдают за ней, будто за крысой в лабиринте. После долгого блуждания по холодным тоннелям и особенно после того, как ее опять попытались облапать, мысль о том, чтобы по-быстрому перепихнуться с Грисваром в каком-нибудь темном закоулке пещеры, а затем забыть об этом, не казалась такой уж отвратительной. Расспросив нескольких каторжников, имперка все же отыскала нужного человека, правда, на контакт он не шел.

– Ты Дуах? – спросила она заключенного, без устали размахивающего киркой.

– Нечего тут болтать, – огрызнулся тот, – а то другие на нас озираются.

– Говорят, у тебя есть скума...

Дуах опустил кирку и свирепо повернулся к женщине:

– Еще раз на меня глянешь, я тебя порешу. Это моя скума.

– Мне нужно хоть немного, – взмолилась Банри. – Очень.

Она ни на что не надеялась, но Дуах вдруг сменил гнев на милость:

– Что, уже ломка началась? Ладно. – Он пошарил в складках своей драной рубахи и достал крошечную бутылочку, – бери. Да хранят тебя старые боги.

Банри схватила флакончик и унеслась, забыв даже поблагодарить. Когда Грисвар увидел заветную бутылочку, то расплылся в счастливой улыбке, похоже, у него и в самом деле были проблемы. Выпалив «Я щас», норд скрылся в темноте тоннеля. Имперка осталась наедине с Одваном. Грисвар все не появлялся, чтобы нарушить давящую тишину, Банри кашлянула и спросила:

– Давно ты тут? В Сидне?

– Года два, пожалуй, – сообщил Одван после секундного раздумья.

– Тоже был Изгоем?

– На воле не был, но теперь я один из них. Так легче.

– За что тебя?

– Стража говорит, я кого-то убил. Я просто отсыпался после попойки в теткином доме, но меня все равно арестовали. Прямо из кровати вытащили. Я даже не знаю, кого убили-то.

Одван умолк. Вернулся довольный Грисвар с маленьким тонким предметом в руке.

– Вот твоя заточка, – заискивающим голосом объявил он, протягивая самодельный стилет Банри. – Обещай, что мне не нужно ее бояться, ладно?

Имперка молча удалилась. Давать, возможно, невыполнимых обещаний она не собиралась. Боркул маячил на своем месте. Получив заточку, он повертел ее в ручищах и заткнул за пояс штанов.

– Ладно, заходи, – проговорил он и открыл дверь. – Но чтоб без глупостей. Маданах умнее, чем ты думаешь.

По сравнению с другими узниками Маданах и правда жил по-королевски. У него была настоящая кровать, покрытая настоящим меховым одеялом (это в то время как остальные узники спали на голом полу пещеры, положив кирку под голову), стол со стулом и бочки, как поняла Банри по запаху, со съестным. На одной из бочек возлежала початая головка козьего сыра, аромат от нее исходил такой, что имперка едва слюной не захлебнулась. Сам Король в лохмотьях – седой мужчина с роскошными висячими усами – восседал за столом и что-то быстро строчил на листке бумаги, едва успевая обмакивать перо в чернила. При виде гостьи он поставил перо в чернильницу, повернулся к вошедшей женщине и осмотрел ее с ног до головы, не вставая с места.

– Так-так. Вы только посмотрите, – протянул он. – Норды превратили тебя в животное. Заперли дикого зверя в клетке и оставили сходить с ума. Ну что, зверь, что ты хочешь от такого же зверя? Узнать правду об Изгоях? Отомстить тем, кто хотел тебя убить?

– Для начала я хочу выбраться отсюда, – мрачно отозвалась Готтлсфонт. – А потом выпустить кишки Тонару.

При упоминании Серебряной Крови глаза Маданаха вспыхнули как уголья.

– Придется встать в очередь... Банрион.

Банри вздрогнула.

– Меня не так зовут.

– Ну конечно же, – фыркнул Маданах. – Ты Банри. Эх, Банри, Банри, где ж твой Ри?

Он расхохотался. Имперка разозлилась.

– Я сюда пришла не для того, чтоб ты над моим именем потешался! – прошипела она.

– Да, да, прости, – Изгой отсмеялся и поднялся на ноги.

Роста он был не особо высокого, но выглядел весьма представительно, не в пример хмырю-Тонару. Харизмой Маданах обладал впечатляющей, что и говорить, Банри пришлось напомнить себе, что это его люди убивают народ на дорогах Предела, и, частью, из-за него она оказалась в Сидне. Низложенный король Предела, меж тем, подошел к имперке, обхватил ее голову мозолистыми ладонями – Банри пришлось приложить усилия, чтобы не начать вырываться – и повернул лицо женщины к свету.

– Откуда ты родом?

– Из Сиродила. С юго-запада.

– Так почему же имя твое родом из нашего языка? – медленно проговорил Изгой.

Этим вопросом имперка и сама задавалась не раз с тех самых пор, как ей объяснили значение слова «Банрион». Случилось это уже после того, как она поселилась в Скинграде и несколько лет не была в родном приорате. Когда она решилась навестить своих воспитательниц в Готтлсфонте, оказалось, что монахини, когда-то принесшей ее в монастырь уже поименованной, теперь нет в живых, и тайну происхождения и самой Банри, и ее имени старушенция унесла с собой в могилу.

– Вообще-то похожа на нашу, – заметил Маданах, налюбовавшись, и отпустил гостью. – Маленькая, но бойкая, хоть и уши острые. Ладно, я буду звать тебя Риган.

Он уселся на свой стул, жестом пригласив Банри устроиться на кровати.

– Я хочу вернуть свободу, – напомнила женщина. – Не может быть, чтоб ты за двадцать лет отсидки ничего не придумал по этому поводу.

– Свободу тебе подавай? Ну конечно. – Изгой взял листок бумаги со стола, прочел написанное и изодрал страницу в клочки. – Но даже если ты сможешь сбежать из Сидны, твое имя все равно будет запятнано кровью. Ты теперь там же, где и все мы, понимаешь? В рабстве. В рабстве под пятой нордов. Если ты это поймешь... тогда, быть может, я смогу помочь тебе.

– Понять? Что именно?

– Нас.

– Допустим, кое-что я понимаю. Или есть еще что-то?

Маданах прищурился.

– В шахтах есть один человек по имени Брейг. Дольше него тут пробыл только я сам. Скажи ему, что ты от меня. И спроси, за что он сюда попал. Я хочу показать тебе, как чудовищна несправедливость, что царит в Маркарте.

Банри неуверенно посмотрела на него.

– Иди, иди, – нетерпеливо проговорил Король в лохмотьях. – Да, можешь спокойно передвигаться по Сидне, никто тебя не тронет больше.

Имперка выбралась из «покоев» Маданаха и первым делом поинтересовалась, где находится заключенный Брейг.

– Он работает в тоннеле немного подальше, чем Одван с Грисваром, – отозвался Урацен. – Только он не разговорчив. Не удивляйся, если он тебя проигнорирует.

Брейг работал так, что куски породы летели во все стороны. Банри приблизилась к нему сбоку, чтобы не получить ненароком киркой по башке, прикрывая лицо согнутой рукой.

– Кхм. Э... Брейг, – позвала она.

Каторжник чуть повернул голову.

– Чего тебе?

– Расскажи мне свою историю, – проговорила имперка. – Маданах просил.

Брейг опустил инструмент, затем и вовсе бросил кирку наземь.

– Моя история, говоришь? У каждого в Сидне есть своя история. Давай сперва послушаем твою. Когда на тебя в первый раз нацепили кандалы?

– В Хелгене, почти полтора года назад. Меня тогда только чудом не казнили.

– Ну, значит, ты знаешь, каково это – когда твоя жизнь в чужих руках. Кто дал им право судить? Только боги должны судить нас, разве не так?

Банри молчала. О суде и говорить не приходилось, ни в Хелгене, ни теперь, тогда ее просто без вопросов приговорили к смерти, а здесь вот – к пожизненному заключению.

– У тебя есть семья? Снаружи кто-нибудь ждет? – спросил Брейг. Имперка покачала головой, а каторжник вздохнул: – У меня была дочь. В этом году ей бы исполнилось двадцать три. Была бы замужем за каким-нибудь вспыльчивым мастером по серебру, а, может быть, жила бы одна и училась бы травничеству...

Он умолк и шумно высморкался в свою рубаху. Банри вдруг поняла, что не хочет слушать дальше. Брейг собрался с силами и глухо продолжил:

– Нордам было все равно, участвовал ты в восстании или нет. Я один раз говорил с Маданахом – им этого хватило. Но моя малышка Этра не хотела, чтобы папа умер. Она умоляла ярла забрать ее вместо меня. – Он сухо всхлипнул. – Они заставили меня смотреть, как ее голова покатилась с плахи, а потом бросили меня сюда, добывать для них серебро.

Брейг прислонился к скале, пытаясь унять слезы; имперка глазела в пол, больше всего она боялась встретиться взглядом с узником.

– Мне очень жаль...

– Чего меня-то жалеть? – Брейг подобрал свою кирку. – Мою дочку пожалей. Я-то всего лишь глупый Изгой... жаль только нордов мало успел убить.

Банри попятилась к выходу из его забоя, но все же решилась сказать:

– Я ехала в Маркарт с большим обозом, так вот, первое, что мне посоветовали бывалые путешественники – не дать Изгоям схватить себя живьем. То, что случилось с твоей семьей – чудовищно, но это не оправдывает зверства твоих соплеменников.

Брейг отшвырнул кирку и в ярости развернулся к женщине.

– Я не Маданах! Я никогда не был вождем Изгоев! – завопил он. – Я могу оправдать только мой собственный гнев! Но в каждой семье Предела есть история, подобная моей! Не было в этой войне невиновных! Только виновные и мертвые!

Удрученная Банри вернулась к Маданаху и мрачно сообщила:

– Брейг рассказал мне, что с ним случилось.

– Вот и представь, что ты слушаешь похожие истории, раз за разом. Каждый раз – о разной семье. Каждый раз – о новом преступлении угнетателей.

– Тут и твоя вина имеется, – возразила имперка.

– Верно. И я за это отвечу, но пока... Знаешь, если бы не твое «расследование», я бы и не вспомнил, что наше дело – борьба. Наше место в холмах, мы должны сражаться.

– Так ты поможешь мне бежать или нет?

– Да, но сначала докажи мне свою преданность. Я не хочу получить заточку в спину при побеге.

– Как доказать-то?..

– Знаешь Грисвара Невезучего? – Имперка утвердительно хмыкнула. – Человечек под стать имени. Неудачник, а притом еще воришка и стукач. Когда-то от него была польза, но небольшая и... была. Убери его, и тогда мы сможем навсегда покинуть Сидну.

– Не хочу.

– О, наша Риган решила характер показать?

– Ты... ты старый негодяй. – Бессвязные оскорбления посыпались из Банри вперемешку с обвинениями. – Строишь тут из себя жертву обстоятельств, а сам все двадцать лет подсылал через старого дурака Непуса убийц к своим же соплеменникам. Ты убил отца Элтриса, Маргрет и еще кучу народа. Как у тебя язык поворачивается называть себя борцом за свободу? Как ты мог согласиться быть цепной шавкой Серебряной Крови? Ведь именно потому, что Тонар убрал руками твоих людей всех своих врагов, этот поганый клан и набрал такую силу...

– А теперь Тонар лишился своей женушки, и это только начало. – Маданах терпеливо взглянул на имперку. – Ты закончила? Что надумала про Грисвара?

Банри уныло промямлила:

– У меня нету заточки...

– Что, Боркул опять лютует? Глянь под подушкой. – Изгой кивнул на свою кровать. Пока имперка обыскивала постель, он продолжил: – Или киркой ему башку разбей, вроде у тебя это еще недавно неплохо выходило...

Готтлсфонт нашла другую заточку, получше той, что получил Боркул, и в тоске поплелась на поиски Грисвара. Норда она обнаружила спящим все в том же забое, он мирно похрапывал, подсунув под голову какой-то грязный мешок, должно быть, скума подействовала на него, как снотворное средство. Одван, завидев женщину, скользнул взглядом по корявому стилету, зажатому в ее руке, и молча отвернулся. Банри, до боли прикусив губу, медленно опустилась перед Невезучим на колени, примериваясь, куда бы воткнуть заточку. Сердце грохотало где-то в горле, Банри с трудом проглотила вязкую слюну и стиснула зубы, чтоб они не стучали. Грисвар, в общем-то, не сделал ей ничего дурного, и женщина не хотела, чтоб он страдал. Она быстро склонилась над нордом, легонько ощупала его шею в полумраке – его храп даже тональности не изменил – и острием заточки рассекла яремную вену. Кровь немедленно хлынула черным потоком, имперка едва успела отдернуть руки, вскочила и отпрянула к стене. Невезучий всхрапнул, но к ужасу и удивлению Банри не проснулся. Женщина несколько мгновений таращилась на умирающего, затем, опомнившись, выронила заточку и бросилась к нему, пытаясь зажать рану ладонями, но было уже поздно – он начал агонизировать.

Грисвар давно затих, а Банри все не решалась выпустить его шею. Пальцы у нее слиплись от крови, так что она с трудом разлепила их, шатаясь, поднялась на ноги и поковыляла к Маданаху. Тот, едва увидев ее покрытые темной коркой руки, удовлетворенно кивнул.

– Теперь ты одна из нас. Идем за мной. Пришла пора рассказать о моих новых планах – и тебе, и твоим новым братьям.

Он вскочил со стула и выбежал из своего закутка в большой зал с костром. Там, к удивлению Банри собрались, наверное, все заключенные Сидны, и было их куда больше, чем до сих пор казалось имперке. Из толпы вышел Урацен и спросил, прерывая всеобщий ропот:

– Что происходит, Маданах? Ты бы не убил старого Грисвара, если бы он был тебе еще нужен.

– Братья, мы здесь уже подзадержались, – отозвался король и возвысил голос: – Пора покинуть Сидну и продолжить нашу борьбу против нордов! За моей комнатой есть ворота, ведущие в туннель. Он проходит через древние двемерские руины Маркарта и приводит прямо в город. Что скажете, братья?!

– Предел принадлежит Изгоям! – дружно взревели каторжники, даже Боркул присоединился.

Повинуясь указаниям Маданаха, несколько человек вытащили всю мебель из его спальни и забаррикадировали ею вход в шахты, чтобы охранники не смогли помешать побегу. Остальные собирали свое жалкое имущество, нажитое за время отсидки, и подбирали рудничные инструменты – заточек Грисвара хватило не всем. Предводитель Изгоев повернулся к Банри.

– Скажем так, Риган, тебе полагается досрочное помилование. Пойдем.

Он шагнул в коридор, ведущий к его бывшей камере, и остановился перед запертой решеткой, которую имперка приметила, когда в первый раз шла на аудиенцию.

– Откуда взялся этот тоннель? – поинтересовалась она, чтобы хоть как-то отвлечься от тяжких воспоминаний об убийстве Грисвара.

– Это небольшой подарочек от гномов, – сообщил Маданах, ковыряясь ржавым ключом в замочной скважине. – Знали бы они, кому помогут... и через сколько лет. – Он наконец-то справился с неуступчивым замком и распахнул решетку. – Пойдем, не будем задерживаться. Мы еще поговорим, когда увидим небо.

Тут и вправду были двемерские постройки, только странно пустые – ни мебели, ни гномских механизмов. Банри казалось, что их в свое время покинули и сами двемеры, еще до своего исчезновения с Тамриэля. По мере продвижения беглецы обнаружили гнездо морозных пауков, но членистоногие, не ожидавшие вторжения в свои владения, не успели причинить каторжникам какой-либо вред, потому что их живо прикончили. Оказывается, практически все бывшие заключенные – в частности их вожак – владели наступательной магией – большинство в разы лучше, чем Банри. Чуть больше времени у Маданаха и его людей ушло на две двемерские сферы, встретившиеся недалеко от выхода на поверхность, но и с автоматонами вскоре было покончено. Король в лохмотьях привел свой отряд к огромным дверям и остановился. Беглецы крутили головами, недоумевая по поводу задержки, но тут из темного угла выступила какая-то женщина.

– Маданах... – негромко позвала она. – Мы принесли то, о чем ты просил.

– Отлично, – похвалил вождь, принял из рук женщины меховой сверток и рюкзак, с торчащей из него рукоятью меча, в коем имперка с изумлением признала свой собственный, и приказал: – Проверь обстановку снаружи, я пока перекинусь словцом с нашей славной чужачкой. А вы, – обратился он к бывшим заключенным и указал на груду каких-то предметов неподалеку от двери, – готовьтесь. Одевайтесь и вооружайтесь.

Изгои, гомоня, повалили к «арсеналу». Маданах немного полюбовался своей маленькой армией и устремил свой взор на молчащую Банри.

– Ну что, Риган, – произнес он, – я приказал Кайе вернуть все, что норды у тебя украли. Подготовься как следует перед нападением на город. И вот, возьми. Это старинная магия. Дарю на память.

Вождь сунул имперке в руки и мешок, и сверток и присоединился к своим людям. Банри спряталась за большой обломок породы и развязала тесемки мешка. Меч действительно был тот же, что Лидия купила ей у местного оружейника взамен топора несколько дней назад. Готтлсфонт судорожно вздохнула, сжав на мгновение рукоять, ей казалось, что прошло лет двадцать с тех пор, как она попала в Сидну. В рюкзаке так же оказались все вещи, отобранные стражей при аресте, включая то самое сапфировое ожерелье из Устенграва. Решив, что предаваться печали станет позже, имперка по возможности быстро стянула отвратительные тряпки, которые носила в шахте, и облачилась в свой старый наряд. Из-за камня она вылезла уже полностью одетой, с мешком на плечах, с мечом в одной руке и его ножнами – в другой.

Маданах – уже не «в лохмотьях», а в том же наряде из шкур, что носили другие Изгои, встреченные Банри во время путешествия по Пределу – упер руки в бока и одобрительно кивнул. Его люди по одному выскальзывали на ночные улицы Маркарта и прикрывали за собой двери. Последним выбрался Урацен, предварительно нахлобучив на голову рогатую оленью шапку.

– Ну что, как настрой? – осведомился Маданах, когда они с имперкой остались наедине в подземельях.

– Я так хочу все это оставить позади...

– Уже скоро. Пора наконец-то увидеть небо. И пройти по земле кровавым дождем.

– Может, необязательно убивать всех в городе? – пробормотала Банри.

– Пф. Мы просто хотим выбраться из него. Хотят жить – пускай не загораживают дорогу.

– Ладно. И что теперь?

– Теперь? – сверкнул глазами Маданах. – Теперь весь Маркарт узнает, что я вернулся. Не беспокойся о своем честном имени. После того, что произойдет сегодня, они будут знать, кого винить и кого бояться. Это займет годы, но я вновь соберу силы Изгоев. Мы вернем наши земли, и тогда наступит мир. Здесь будет наше королевство.

Банри уныло смотрела на него. Примерно то же самое, с поправкой на национальность, говорили Братья Бури.

– А пока я хочу тебя предупредить. Остерегайся Изгоев. Теперь от нашего гнева не укрыться никому в Пределе.

Вождь широко распахнул гномские двери и вышел на воздух. Беглецы, оказывается, далеко не ушли. Они столпились неподалеку от выхода и безмолвно наблюдали за отрядом стражников, перегораживающих пути отхода. Предводительствовал солдатам – вот неожиданность – Тонар Серебряная Кровь собственной персоной. Банри выскользнула наружу и притаилась в ночных тенях, наблюдая за происходящим. Потайной путь из Сидны вывел ее и ее «братьев» на самые верхние уровни Маркарта, отсюда южная часть города была видна как на ладони. Банри пересчитала Изгоев, но почему-то не увидела среди них Кайе.

Вождь беглых каторжников прошел между рядами своих людей и встал напротив Тонара.

– Маданах! – гаркнул тот. – Думаешь, что сможешь улизнуть из моей тюрьмы, а?! Ты заплатишь за то, что сделал с моей семьей!

– Твоей семьей?! – взревел предводитель Изгоев, сорвал с пояса боевой топор и потряс им над головой. – Ты слишком долго отравлял Предел своим ядовитым серебром, Тонар!

Маданах прыгнул вперед и, прежде чем стражники успели что-то предпринять, раскроил Серебряной Крови череп. Изгои с воплями атаковали обалдевших солдат Маркарта и успели прикончить около пяти человек до того, как стражники сориентировались и принялись отбиваться. Откуда-то выскочила Кайе, склонилась над трупом Тонара, что-то сделала, покойник с жутким хрипом поднялся на ноги – мозги Серебряной Крови вытекали из кошмарной раны на лбу – и устремился в атаку, порезав своим мечом парочку солдат. Банри в страхе прижалась к древней гномской стене, но сражающиеся ее не замечали, поле битвы раскинулось на всю территорию Маркарта, Изгои, которых почему-то оказалось чуть не вдвое больше, чем было заключенных в Сидне, пробивались к городским воротам сквозь отряды стражи, к коим то и дело прибывали подкрепления. Беглецов это, правда, не слишком задерживало. На шум из домов то и дело выбегали горожане; часть из них, уяснив, что происходит, с испуганными воплями кидались обратно в свои жилища и наверняка принимались баррикадировать двери; другая часть пыталась дать отпор Изгоям, но лучше бы они этого не делали – имперка со своего наблюдательного пункта видела, как Боркул Зверь, возвышающийся над толпой, как каланча, схватил какого-то героя за шиворот и пояс штанов, с хрустом впечатал его головой в стену, а затем швырнул содрогающееся тело в водопад. Третья группа обитателей Маркарта – в основном обитатели Муравейника – столпилась у входа в свои жилые пещеры с факелами в руках; в отличие от остальных они никуда не бежали, а просто молча и почти недвижно наблюдали за происходящим. Впрочем, не они одни – Ботела, местная травница, чья лавка располагалась высоко над Сидной, тоже вышла на улицу засвидетельствовать побег Маданаха.