Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"
Автор книги: Юрий Погуляй
Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
Жанры:
Ужасы
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 74 (всего у книги 353 страниц)
– Ты не узнаешь меня? – так же сухо, как робот, спросил он.
Наташа сделала шаг назад. Дверь была все еще открыта, она снова оказалась на лестничной клетке. Они не сводили с нее глаз, следя за каждым движением. Их стеклянные взгляды гипнотизировали ее, наблюдали за ней, изучали. Так, наверное, удав Каа смотрел на замерших в страхе бандерлогов. Как будто кто-то сказал им, что она может натворить глупостей, что может быть опасной.
– Произошло чудо, – сказала мать, – ко мне вернулся твой папа. Он умер в позапрошлом году от инфаркта. Я не стала тебе говорить, вы с ним почти не виделись, для тебя он был совсем чужой человек. А вчера утром он постучался в эту самую дверь. Теперь я счастлива, Наташенька. Подойди, поздоровайся с папой.
Мужчина сделал еще шаг к ней. На его лице появилась улыбка, натужная и неестественная, как будто манекен вдруг решил скопировать человеческие эмоции. Он протянул к ней руки.
– Доченька, – тихо сказал он.
– Отойди на хер! – громко сказала она, почти срываясь на крик. – Ты не мой отец!
Ее голос звонким эхом разнесся по подъезду.
– Это еще не все, – сказала мать из глубины прихожей, – мы хотим познакомить тебя еще кое с кем.
– Он хочет перед тобой извиниться, – снова подал голос манекен, – он не пил уже год и усердно работал над собой.
В квартире был кто-то еще. Из гостиной послышались приглушаемые половым ковром шаги, а через мгновение в прихожей появился он, ее вернувшийся муж. Уже пятый за последние несколько недель. Он был неотличим от своих предшественников. Такой же костюм, такая же улыбка и букет цветов. Отодвигая с прохода свою тещу, он нежно приобнял ее за плечи и, улыбаясь, поцеловал в макушку. При этом он не сводил глаз с Наташи.
– Наташенька, – задыхаясь от возбуждения, произнес он, – любовь моя…
Услышав его голос, она не стала терять время и бросилась вниз по ступеням.
– За ней!!! – закричала мать, впервые проявив эмоции.
Наташа перепрыгивала сразу через две-три ступеньки. Сзади раздавался топот нескольких пар ног. Уже нажимая на кнопку кодовой двери подъезда, она услышала сверху яростный голос существа, которое выдавало себя за ее мужа:
– Я тебя достану, сука!!!
Выскочив на улицу, она на мгновении застыла в ужасе и изумлении. Маленький двор был полон народу, везде стояли люди. Они были повсюду: на тротуарах, проезжей части, на детской площадке, вокруг ее машины. Несколько сотен человек, не меньше. Она отметила это, мчась к автомобилю, расталкивая собравшихся. Они все сошлись сюда, пока она была внутри. И все как один молча стояли и смотрели прямо на нее. Пока она, спеша, открывала дверь машины, кто-то из толпы подал спокойный голос:
– Он изменился.
– Он не пил уже год, – сказал другой.
– Он любит только тебя.
– Все остальные шлюхи были ошибкой.
– У вас с ним все получится.
Уже забравшись внутрь автомобиля и заблокировав двери, она увидела, как к ней, проталкиваясь сквозь толпу, быстро приближается двойник мужа. В руках он сжимал уже измочаленный букет лилий. Включив зажигание, она с ужасом поняла, что дорогу заблокировали люди. Она осторожно тронулась с места, сомневаясь, что у нее хватит духу давить их, но с облегчением обнаружила, что по мере движения машины они поспешно и даже как будто вежливо расступаются в стороны, освобождая дорогу. Они не проявляли агрессии. Пока что. Пока что они просто смотрели на нее своими жуткими стеклянными взглядами. Наблюдали. Изучали ее поведение, громко повторяя уже знакомые фразы:
– Он изменился.
– Он не пил уже год.
– Он любит только тебя.
– Все остальные были ошибкой.
– Дай ему шанс.
– Он такой же, как мы.
– Один из нас.
Они начали повторять это раз за разом, сотней голосов. Посмотрев в зеркало заднего вида, она увидела свою мать в окружении двух мужчин, мужа и зятя. Точнее тех, кого та ими считала. Их рты открывались, они втроем тоже повторяли из раза в раз эту фразу. Один из нас.
Ее нервы были на пределе.
– Хватит!!! – закричала Наташа. – Пожалуйста, хватит это повторять!!!
Она рыдала за рулем и умоляла их прекратить. Они не слушали, не спуская с нее глаз и повторяя это снова и снова. Сотней голосов, как одним. Один из нас. Один из нас. Один из нас.
Она покинула город и только на автостраде смогла немного прийти в себя. Теперь она понятия не имела, что делать. Скорее всего, нужно покинуть эту местность, уехать как можно дальше. Благо в суматохе сборов она не забыла взять с собой все кредитки. Она богата, и у нее есть автомобиль. Она решила просто ехать вперед, сосредоточенно всматриваясь в даль. Вокруг проплывали леса, поля и редкие деревни.
Она ехала так несколько часов. От долгого неподвижного сидения у нее затекло все тело, она почти не чувствовала ног и ягодиц. Необходимо было остановиться и немного отдохнуть. Но она не могла этого себе позволить. Она слишком боялась повстречать кого-нибудь. Кого-нибудь конкретного.
Дорога делала резкий поворот. Она, не сбавляя скорости, преодолела его. Однако мгновение спустя ее сердце ухнуло вниз и испуганно затрепыхалось в грудной клетке. У обочины стоял автомобиль ДПС. Человек в форме крутил в руках полосатый жезл, приказывая ей остановиться. На мгновение у нее мелькнула шальная мысль вдавить в пол педаль газа, но она все-таки решила остановиться. Она поставила автомобиль на обочине и опустила боковое стекло, патрульный подошел к ней и вежливо представился. Выглядел он вполне нормально.
– Документы предъявите, пожалуйста, – все так же вежливо попросил он.
Она протянула ему права и документы на машину. Он быстро изучил их и снова обратился к ней:
– Вы знаете, с какой скоростью только что ехали?
Наташа не знала.
– Пройдемте к нам в машину…
Она вышла из автомобиля и поплелась за патрульным. Документы были все еще у него. Что ни говори, а форма все-таки внушает людям доверие и покорность. Он забрался на водительское сиденье, пригласив Наташу на переднее пассажирское. В салоне было душно, однако патрульный сказал ей прикрыть дверь и сам сделал то же самое.
– Когда все началось, я ничего не ждал, – раздался сзади голос.
Наташа резко повернулась на него. Сначала она даже не заметила, что в машине есть еще кто-то. Второй человек в форме сидел, развалившись на заднем сиденье.
– Ничего и никого, – задумчиво повторил он, – серьезно. Жена от меня ушла, дочка знать не хочет. Родители еще живы. Я даже начал чувствовать себя каким-то обделенным… что ко мне никто не вернется, и я не смогу быть счастлив…
На мгновение он замолчал, обдумывая свои слова. Потом продолжил:
– В детстве у меня был один настоящий друг. Мой пес Чип. Огромная лохматая дворняга. Мы с ним всегда были вместе. Он обожал играть с мячиком, ха-хах, такой был забавный. А однажды моего Чипа задавил грузовик. Даже не знаю, как так получилось… Как же я горевал, как же я плакал, я ночами не спал. Родители даже водили меня к врачу, боялись за мою психику. Но время лечит, сами знаете. А несколько недель назад я услышал, что в мою дверь кто-то скребется. Я открываю, а на пороге сидит мой Чип, такой же, как в детстве, даже хвостом машет точно так же. Мой единственный друг…
Все это время Наташа, развернувшись в кресле, смотрела на говорящего. Закончив свой рассказ, он блаженно улыбался, по щеке скатилась вниз одна-единственная слезинка.
– Я вырос в детдоме, – подал голос патрульный на водительском сиденье, он сидел и смотрел на Наташу, до сих пор держа в руках ее документы, – у меня никогда не было семьи. Хотя один раз я чуть не женился, но это не в счет. Когда-то давно в молодости я любил одну девушку. Мы расстались, я не помню почему, скорее всего из-за какой-то ерунды, как это бывает у подростков. А уже месяц, как она вернулась ко мне. Сказала, что всегда любила только меня. И я ей верю. Она не может врать. Мы так счастливы. Она даже ни на день не постарела с момента нашей последней встречи. Милая моя девочка…
– А вам не приходило в голову, что это не она? – на удивление спокойно спросила Наташа, прервав говорящего.
Ее слова вывели его из себя. Он сильно схватил Наташу, до боли сжав ее руку, и закричал ей прямо лицо:
– Ну почему ты такая!!!
От его крика на мгновение заложило уши.
– Ты не веришь в счастье! – крикнул с заднего сиденья его напарник.
Водитель отпустил ее и сказал уже спокойнее, как будто для самого себя:
– Вас, отказников, давно пора расстреливать, на хер… – Он на несколько мгновений замолчал, а потом продолжил таким тоном, будто объяснял какую-то абсолютную истину нерадивому ученику: – Ты сама не понимаешь, что творишь. Ты бежишь от своего счастья.
– Это неправильно, – поддакнул второй.
– Но тебе дается уникальный шанс. Ты сможешь выбрать сама. Возможно, предыдущие были испорченными или бракованными, мы не знаем. Но теперь ты сама сможешь выбрать того, кто будет тебе по душе…
– Они ждут тебя, – подал голос патрульный с заднего сиденья.
Наташа теперь совсем не понимала, о чем они. Впереди стояла ее машина; если она сейчас выскочит из патрульного автомобиля и бросится к ней, то вряд ли успеет завести двигатель и уехать. Двое здоровых мужиков с легкостью ее остановят. С другой стороны, справа от нее стоял лес, и если броситься туда, то она сможет затеряться среди деревьев. Потом можно будет вернуться к машине, если она не заблудится. Риск огромный, но оставаться нельзя. Она резко открыла дверь и бросилась наружу. Слава Богу, что эти двое не додумались заблокировать замки в автомобиле. Она скатилась с обочины и бросилась к деревьям.
– Опять ты не хочешь никого слушать!!! – закричал один из патрульных.
– Ты не оставляешь нам выбора! – услышала она голос второго.
Она мчалась со всех ног прочь от дороги, петляя между стволами сосен. Вдруг прямо перед ней кора на одном из деревьев лопнула, в ствол что-то вонзилось с огромной силой, в стороны полетели щепки. Только спустя мгновение она услышала выстрел.
– Это предупреждение! – услышала она голос сзади. Ее преследовали. – Следующая пуля полетит в твою тупую башку!
Это придало ей сил, она ускорилась. Но тут что-то сильно толкнуло ее в правое бедро. Она упала как подкошенная, лицом в мох и сосновые иголки. Обернувшись, она увидела, что сзади по джинсам расползается кровавое пятно. Ее бросило в пот, закружилась голова, боли почти не было, адреналин зашкаливал. Она закричала.
– Я не шутил, как видишь! – Голос был уже совсем близко.
Она попыталась встать, но силы ее покинули. Сзади кто-то сильно придавил ее к земле. Это подоспевший патрульный наступил ей на спину ботинком.
– Далеко убежала? – спросил он.
– Вы меня подстрелили! – закричала она и заплакала. Только сейчас до нее дошел ужас происходящего.
– Не смертельно, – спокойно ответил преследователь.
Откуда-то сбоку показался его напарник.
– Отпусти ее, пускай встанет.
Нога со спины исчезла. Она встала на колени, ее всю трясло и подташнивало от страха, боли и унижения. Она рыдала и размазывала по лицу грязь и слезы. Прямо перед ней стояли двое вооруженных людей в милицейской форме.
– Это твой последний шанс, – грустно сказал один.
– Делай выбор, или… – второй наставил на нее дуло пистолета, она испуганно заморгала, – нашему новому обществу не нужны такие, как ты. Отказники и эгоисты.
Она заметила между деревьями движение. Здесь был кто-то еще, и скорее всего не один. Из-за ближайшей сосны появился ее муж, она уже не знала какой за сегодня, сбилась со счета.
– Наташенька, – улыбаясь, сказал он, – нам нужно очень серьезно поговорить.
Снова раздался точно такой же голос, но уже с другой стороны лесной опушки. Она, не расслышав слов, повернулась на него. Там стоял еще мужчина, точно такой же. Как с иголочки костюм, улыбка, букет лилий.
– Мы оба вели себя как идиоты, – ласково сказал он.
– Но я тебя прощаю, – из-за деревьев показался третий, неотличимый от двух предыдущих, – я сам во всем виноват.
– Я был чудовищем, – еще один.
– Но теперь я изменился, – очередной.
Вокруг нее и двух ее преследователей собралась уже небольшая толпа абсолютно идентичных, неотличимых друг от друга существ, выдававших себя за ее покойного мужа. Элегантные светло-синие костюмы идеально сидели по фигуре, красные галстуки были аккуратно завязаны, крепкие руки сжимали все те же цветы, на красивых одинаковых лицах застыла одна и та же обворожительная улыбка. Их собралось уже около десяти, но из лесной чащи появлялись все новые и новые. Они выстраивались вокруг широким кольцом, их рты не закрывались, произнося уже наизусть выученные фразы:
– Дай мне второй шанс.
– Я люблю только тебя.
– Я не пил уже год.
– Я изменился.
– Другие женщины были ошибкой.
Один из патрульных наклонился к ней и прошептал:
– Выбирай любого, нескольких или всех сразу. Ты будешь счастлива. Такой шанс дается немногим.
Теперь лес ожил. Сотни, если не тысячи костюмов мелькали между деревьями. Держащие ее под прицелом патрульные блаженно улыбались, по их лицам текли слезы. Наконец, голоса всех клонов слились в один. Они говорили с ней единым громогласным хором:
– Делай выбор. Мы можем сделать тебя счастливой. Нет места страданиям в нашем новом великом обществе. Сразу все или один из нас. Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас! Один из нас!!!
Она закричала, не в силах этого выносить.
– Почему ты так себя ведешь? – снова прогремел голос из тысяч глоток. – Почему ты не хочешь дать второй шанс?
Теперь в нем слышались ярость и угроза.
– Что с тобой не так, сука?!
Они набросились на нее толпой. Срывали одежду и наносили удары. Она вырывалась и кричала, как могла, но цепкие одинаковые руки тянулись к ней со всех сторон. Кто-то из них раздвинул ей ноги. Спустя время она с ног до головы была покрыта кровью, грязью и спермой. Она уже не могла ни кричать, ни двигаться.
Наталья Алферова
Кудеярова поляна
Высокий монах медленно шагал по неприметной лесной тропке. Но и, не будь тропки, не сбился бы с пути. Сколь здесь хожено-перехожено, захочешь – не забудешь. Отец Иона – такое имя путник получил в монастыре – остановился, тяжело опершись на посох. Присел бы на землю, да потом не встать. Ноги совсем непослушны стали. И то – сколь проклятий ему слали, пока в миру жил, видать, какое и дошло. Монах криво усмехнулся и двинулся дальше. Из кустов справа выпорхнула малая птаха, пронеслась мимо лица, чуток крылом не задела. Отец Иона отшатнулся, побледнел. По спине пробежал холодок. Вспомнился крик Дарьин: «Не будет тебе покоя ни днем ясным, ни ночью темной. Будь то птаха малая, будь то змейка серая, будь то нетопырь ночной – во всех тварях живых будешь видеть души, тобой загубленные. И за мою любовь проклят будь!»
Дарья… Убил он ее за те слова. И рука не дрогнула, и сердце не защемило. А любил ведь, до сей поры любит. Который раз в годовщину приходит помянуть. Под дубом тогда зарыл. А вина всегда терзала. Не за то, что порешил, – за то, что по-людски не похоронил. Крест бы поставить на могилку. Да раньше не сподобился, а ныне уж и не успеет. Монах точно знал – этот раз последний. Чувствовал дыхание костлявой за спиной. Близко смертушка подступила: то рукой сжимала сердце ретивое, то в спину словно кол втыкала, то ноги сковывала дыханием ледяным. За мыслями не заметил, как вышел к полянке заветной, на которой дуб рос. Остановился на краю и замер. От дуба вся в лучах солнечных шла к нему Дарья. Отец Иона сморгнул, потер рукой занывшую грудь. Нет, не она, но как похожа! Дочь? По годам мала для дочери… Внучка? А не зря ли не поверил, что от него Дарья Василиску родила, а не от мужа. Клялась-божилась – не поверил. Не захотел поверить. Жену с дочкой заиметь совсем не то, что на полянке на тайных свиданиях с милушкой любиться. Зачем ему обуза? Ему, правой руке самого Кудеяра…
Девушка наклонилась и принялась собирать ягоду в ранее не замеченный монахом берестяной туесок. На путника бросала изредка любопытные взгляды. Отец Иона добрел до дуба. Прислонился к дереву, дух перевести. Только собрался присесть, как что-то шмыгнуло в траве у самых ног. «Будь то змейка серая», – вновь мелькнуло в голове. Тряхнул поседевшими, но еще густыми кудрями, отгоняя прочь докучливую мысль. Концом посоха пошарил в траве – ничего, видать, почудилось. Тяжело опустился на землю, сел, спиной прислонившись к шершавому стволу. Вздохнул, прикрыл глаза. Эх, Дарья… Когда повязали атамана псы царевы, бежать пришлось. На полянку заветную прискакал, решился позвать с собой Дарьюшку. Думал, рада будет – сколь раз просила забрать их с дитем от мужа постылого. Куда там. Как узнала, что не охотник он, как ей думалось, а лихой человек, принялась душегубом кликать да проклятия слать. «Будь то нетопырь ночной», – резануло память. Монах почему-то увидел себя со стороны похожим широким черным одеянием на большую летучую мышь. Пробормотал: «Вот тебе и нетопырь». Вновь воспоминания захлестнули.
После того как зарыл Дарью, в бега подался. В монастырь случайно попал: скрыться, пересидеть облавы. Да так и остался. Понял, нет ему места в миру. Разбойничать – силы не те, доля крестьянская не по нутру. Хорошо, грамоту разумел. Поручил настоятель книги старинные переписывать. Догадывался старый лис, что нет покоя и смирения в душе нового монаха, да нужда была в грамотеях… Неожиданно перед глазами отца Ионы стали выплывать, сменяя друг друга, лица им убиенных. Ужаснулся числу их. Никогда не щадил ни девиц, ни стариков, ни малых детушек. А тут навалилось раскаяние глыбой каменной, на землю повалило. Краем уходящего сознания успел увидеть лик то ли Дарьи, то ли внучки и улыбнулся прощальной улыбкой.
* * *
Три века спустя…
Время двигалось к полудню. Савельич вышел из кабака и надел фуражку. Луч солнца отразился от латунной бляхи на форменном сюртуке с надписью «Лъсной сторожъ». «Не зря Санюшка начищала, – лесник усмехнулся в усы, вспоминая старательность девочки. – Вот ведь, в девичество внучка скоро войдет, а дед еще о-го-го». В хорошем настроении, раскрасневшись от выпитой чекушки, Савельич явился в свой домик на окраине леса. Санюшка обрадовалась и быстро собрала на стол.
– Маменька велела не ждать ее, – сообщила она деду, вручая ему деревянную ложку.
– Вкусные щи, – похвалил Савельич девочку.
– Деда, ты ж даже ложку еще не обмакнул, – фыркнула Санюшка.
– Ну дак по виду да по запаху, – не растерялся дед, перекрестился и приступил к трапезе. – А маменька-то где? – спросил он, доев и облизав ложку.
– Опять в Михайловку пошла, – вздохнула Санюшка.
Савельич нахмурился. Слухи о соседней деревушке ходили нехорошие. Бабы в селе шептались – секта там. То ли молокане, то ли еще кто. Но, может, и врут, бабы-то, – винные пары быстро разогнали сомнения. А тут еще Санюшка пристала:
– Деда, а почему ты на Кудеярову поляну ходить не велишь. Земляника там, говорят, большая, вкусная.
– Нехорошее это место, лапушка. Слышал я от прадеда своего, на той поляне Кудеяр много людишек порешил. Не щадил варнак ни баб, ни стариков, ни малых детушек. Столь кровушки пролилось, что землица впитывать ее уж не могла. Видала, в овраге глина красная. – Девочка, слушающая с приоткрытым ртом, кивнула. – Ученые, что позапрошлогодь проезжали, говорят, сорт такой. Может, и так. А может, и деды наши правы – от крови то невинноубиенных. А еще слыхал я, что сам Кудеяр призраком на ту поляну является. То змейкой, то птахой, то нетопырем, а то монахом древним. Раскаялся, говорят, варнак в старости, в монастырь ушел. Вот послушай, – Савельич затянул свою любимую песню:
Песню прервало хлопанье двери. В горницу вошла Анна. Савельич впервые увидал дочь как бы со стороны. Одеяние темное, плат строго повязан, исхудала последнее время: кожа да кости, губы неодобрительно поджаты – монашка, ни дать ни взять. А ведь молодая баба, тридцать годков только минуло.
– Опять бражничали, папенька, да еще небось с трактирщицей, полюбовницей своей! – Анна обожгла отца сердитым взглядом темных глаз.
– Ты, Нюрка, на Пелагею не наговаривай! – неожиданно для себя самого стукнул кулаком по столу Савельич. – Она мужняя жена. Договоришься – приведу в дом хозяйку молодую, быстро тебе укорот будет.
Санюшка притихла, дед обычно голос ни на кого не повышал.
Анна, всегда возражавшая против повторной женитьбы давно вдовствующего отца, равнодушно пожала плечами.
– Кого вздумаете приводите, папенька. Мы с Санюшкой уходим в Михайловку. Меня Антип в жены берет.
– Антипка, что ли, косорылый? – От неожиданного известия Савельич соскочил с лавки и вышел из-за стола.
– Не смейте! – Анна вновь сверкнула глазами. – Антип – Богом избранный.
– Ну, ежели так Боженька избирает, обойдусь без благодати, – проворчал потихоньку Савельич.
Но дочь расслышала.
– Богохульник! – бросила она отцу. – Не ломайте мне жизнь, папенька. Вон и Феденькой, царствие ему небесное, недовольны были. Теперь Антип не угодил.
Уже собиравшийся что-то возразить лесник передумал и молча сидел во время недолгих сборов. Лишь с Санюшкой парой слов перекинулся:
– Будет плохо там, внученька, возвращайся.
– Как я маменьку-то оставлю? – вздохнула девочка.
Уходить из дедовского дома не хотелось. После сенокоса должны были прибыть с семьями стрелки, что казенные леса охраняли. У всех лесников по очереди квартировали. В доме сразу становилось многолюдно, шумно, весело.
Савельич вышел проводить дочь с внучкой. Они держали в руках небольшие узлы с нехитрым имуществом. Санюшка была босиком, новые ботиночки, подаренные дедом, связала и повесила на плечо.
– Оставь Санюшку-то. Обживешься, заберешь, – попросил Анну лесник.
– Сказала: со мной идет, – жестко произнесла Анна и добавила: – Вы, папенька, в гости к нам покуда не являйтесь. Не любят там чужих.
Савельич долго смотрел вслед уходящим. Санюшка словно почувствовала, обернулась и весело помахала рукой. Лесник вошел в дом, подошел к иконам в красный угол, встал на колени. Долго молился за дочь, за внучку, да и свой грех отмаливал. Не знала Анна, никто не знал, что не потонул ее Федька. Зарезал его лесник на Кудеяровой поляне и в овраге прикопал. Кафтан же да шапку в реку бросил. Потом в деревню кинулся за людьми, мол, зять потонул. С багром вдоль берега бегал. Как одежку выловили, так и решили – упокойника течением унесло, не стали дальше искать. В церкви отпели усопшего. Все честь по чести…
Савельич перекрестился и вздохнул. Грех на нем, великий грех, хоть и зверь был Федька в обличье людском. Анну смертным боем бил. Пока стрелки квартировали, крепился. А Савельича ни в грош не ставил. Анна сама отцу вмешиваться не позволяла. «Бьет, значит, любит», – твердила губами в кровь разбитыми. Долго лесник терпел. Да как-то Федька и Санюшку избил. Савельича дома не было, обход участка делал. Вернулся, внучку обнял, а та криком зашлась от боли. Пригляделся: дите-то все в синяках, да ножки искривлены, как сломаны, не медля, к костоправке повез. Напугалась старуха, велела в город в больницу ехать. Сколь стыда пришлось Савельичу пережить! Ругался доктор, а лесник лишь твердил: «Сама упала, недоглядели». Ладно, в форме был да сказал, что дед он, а то бы в участок сдали за издевательство над дитем.
Домой вернулся, а Анна на него с упреками набросилась:
– Зачем оставил? Угробят дохтура девку.
Ничего тогда не сказал дочери, спросил лишь:
– Твой где?
– Рыбалить пошел.
Зятя нашел на поляне Кудеяровой. Тот червей копал под деревьями. Присвистывал весело, кафтан с шапкой на ветках висели. Жарко, видать, стало от работы напряженной.
– За что дите изувечил, ирод? – спросил лесник.
Нагло рассмеялся Федька:
– Мое дите, захочу – совсем убью.
При форме был лесник, при параде. А при параде нож носить полагалось. Крепкий нож, острый – в сердце Федькино как по маслу вошел. Тот и захрипеть не успел, рухнул наземь. Савельич лопату, какой зять червей копал, поднял. В овраг спустился. Пока могилу рыл, придумал, как убийство скрыть. С поляны раздались странные звуки, какое-то хлюпанье. «Неужто не до конца убил или пришел кто», – сердце ухнуло вниз. Савельич выглянул. Нет, показалось. Яму вырыл быстро. Выбрался. Подошел к убитому, склонился. С тела вспорхнули несколько летучих мышей, чуть не в лицо. Савельич отпрянул. Нетопыри днем? Да и не слышал никогда, что они мертвечиной питаются.
Посмотрел в сторону дуба и вздрогнул, заметив фигуру монаха в черном одеянии.
– Сгинь, нечистый, – сказал громко и перекрестился. Видение исчезло. Долго не раздумывая, подхватил покойника, дотащил до оврага, столкнул туда.
Анна горевала по мужу сильно. О дочери почти не вспоминала. Савельич же при любой оказии в город к внучке выбирался. Долго пролежала Санюшка, почти до Покрова. Доктор к деду подобрел. Выписывая девочку, сказал:
– Чудом, батенька, ваша внучка жива осталась. Да-с, чудом. И даже почти все кости срослись правильно. Вот только ножка короче будет. Ну да это ерунда-с. Больше не будет так падать?
– Не будет, – сказал Савельич. Снял фуражку и добавил: – Горе у нас, зять мой, папенька Санюшкин, утоп.
Доктор посмотрел внимательно и похлопал лесника по плечу:
– Крепитесь, батенька, крепитесь, – поправил пенсне и больше для себя добавил: – Что ни делается, все к лучшему. Да-с.
Растревоженный воспоминаниями Савельич достал из шкафа припрятанную к празднику чекушку. Выпил стопку, крякнул, хлебушком занюхал. Хотелось бы ему, чтоб дочь счастьице вновь обрела с новым супружником. Хотелось, да не верилось. После второй стопки полегчало, и лесник запел:
Господу Богу помолимся, древнюю быль возвестим!
Так в Соловках нам рассказывал инок честной Питирим…
Пока дед воспоминаниям предавался, Санюшка пыталась успеть за быстро идущей матерью. Девочка все больше прихрамывала, а когда вышли на Кудеярову поляну, споткнулась и чуть не упала. Башмак, висящий на спине, чувствительно ударил. Девочка не выдержала:
– Маменька, давайте отдохнем чуток.
Анна недовольно глянула на дочь, подумав: «Вот ведь обуза. Жаль, деду оставить нельзя. Христос Антипа строго-настрого наказал с собой девчонку взять». Вслух же буркнула:
– Хорошо, надоеда.
Анна подошла к дубу, прислонилась к нему спиной, закрыла глаза, подставив лицо солнцу. Санюшка присела на корень, да неудачно, ладонь ссадила до крови жесткой корой. Глянула на мать, но тревожить не посмела. Решила заговорить, как подружки учили. Поднесла ладонь к губам и зашептала:
– Кровь-кровица, красна девица пряжу спряла – крови не стало.
И впрямь получилось, всего лишь капля на землю капнула. Откуда-то послышался глухой вздох. Девочка повертела головой – никого, мать стояла как встала. Вокруг стало тихо-тихо. Санюшка задремала. Откуда-то сквозь сон пробился еле слышный мужской голос: «Дарьюшка, дозволь. Давно плоти живой не видел. Дозволь». Мужскому голосу ответил женский: «Уймись, душегуб». Санюшка открыла глаза, сон враз пропал. «Привидится же, – вздохнула девочка, встряхнулась и охнула. К маменькиной ноге подползала серая змея. Не раздумывая, девочка схватили ботинки и ударила по змее. Попасть не попала, но гадюка быстро скользнула под корни. Анна побледнела.
– Все из-за тебя, отдохнуть ей захотелось, – упрекнула она дочь и, подхватив узелок, поспешила прочь от дуба. Санюшка побежала за ней.
В Михайловке девочке не понравилось. Ходили все мрачные, кто из детей засмеется – сразу подзатыльник. Кормили впроголодь. Щи пустые да хлеб черствый. Молоко, яйца – все на базар отвозилось. Да и то бы не беда. Молились тут не Богу, а «Антипке косорылому» – так вслед за дедом окрестила девочка материного будущего мужа. Называли его Христос Антипа, поклоны отбивали. А еще плетьми все сами себя хлестали. Детям помягче ремни полагались, взрослым из грубой свиной кожи. Анна хотела и Санюшку приобщить – сама-то она хлестала себя раза по три на дню, – да Антип не велел:
– Пущай помаленьку привыкает. Успеет к истинной вере прийти.
Сам же девочку так взглядом и ощупал. Зябко, нехорошо стало Санюшке. Вот только радовалась, что грудки расти начали, а тут захотелось замотаться, перетянуться, спрятаться. Когда Антип по спине похлопал, сжалась, голову в плечи втянула.
– Дикая она у тебя, Анна, – улыбнулся Антип, лицо его, со свернутым на сторону носом и опущенным углом рта, от этого еще больше перекосило. – Дикая. Люблю этаких.
Как он вышел, Анна дочери подзатыльник отвесила и прошипела:
– Не смей от длани Христовой шарахаться. Почитай во всем Боженьку нашего.
Хотела Санюшка возразить, да поостереглась: подзатыльники мать раздавала чувствительные, а деда-заступника рядом не было. Спустя три дня с утра все начали бегать, суетиться. Бабы отмывали главную избу с большой горницей.
– Моление будет, – сообщила мать, вся торжественная и сияющая. – Меня признают сестрой во Христе, а Боженька возьмет в жены духовные. Повезло тебе, раньше к благодати приобщишься. Я вон сколь лет зря потеряла.
Тайком от матери Санюшка перекрестилась и про себя вознесла молитву настоящему Богу. Вспомнила «Отче наш» да в конце от себя добавила: «Спаси и сохрани меня, грешную, от Антипки косорылого и от благодати его».
Моление началось с вечерней зарей. Перед входом в горницу поставили деревянную лохань с чистой водой, рядом тряпицу кинули. Входившие омывали ноги в лохани. После чего вытирали их о тряпицу и входили внутрь. Каждый нес свою «молельную» плеть, сплетенную ради таких случаев. Входили только взрослые. Дети и подростки крутились снаружи, заглядывая в распахнутые настежь окна и дверь. Вдоль стен стояли лавки, уставленные горящими свечами. Молящиеся выстроились в круг, вскинули руки вверх и закричали:
– Христос Антип, приди, дай вкусить благодати! Приди! Приди!
В центр круга ввели Анну. Санюшка, стоящая напротив двери, даже не сразу ее узнала: простоволосую, в исподней рубахе и нижней юбке. В горнице завопили:
– Сестра! Сестра! Сестра!
Непонятно откуда появился Антип. Все, кроме Анны, попадали на колени и принялись биться лбом об пол, подвывая.
– Братья и сестры! Возрадуйтесь! – Антип взял за руку Анну. – Вот сестра наша. Встаньте, возлюбленные дети мои!
Люди послушно поднялись. Антипа было не узнать, он распрямился, казался выше, глаза словно горели неистовым пламенем. Санюшка почувствовала не страх – ужас перед ним. Хотела убежать, но ноги словно вросли в землю. Одна из молящихся набрала в ковш грязной воды из лохани у входа и подала Антипу. Он помочился в него и протянул Анне:
– Испей. – Та послушно сделала глоток. – Плоть от плоти моей, кровь от крови моей. – Взял услужливо поданный кем-то пучок полыни, стал макать его в ковш и орошать сектантов, подставляющихся под брызги и голосящих: «Меня, Боженька, меня!» – Благословляю вас, дети. – Протянул плеть Анне, скинул балахон до пояса. – Дай мне отведать благодати своей!
