Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 328 (всего у книги 353 страниц)

– Вам помочь?

Наталья вздохнула, но скорее по привычке, а не взаправду. Оглянулась – Женя стоял в пяти шагах, глядя на нее с вопросительной неуверенностью. Волосы взлохмачены, на щеке земельное пятно. Работал, что ж.

– Пожалуй, да… – Отказывать не хотелось – помощь и впрямь не помешала бы. Этот человек ничего не знал об Андрее, значит, и расспросов не будет. Женя будто обрадовался согласию – оживился, из взгляда исчезла неуверенность. Он протянул руку за лопатой.

– Вы тогда держите саженец, а я буду закапывать.

Вдвоем дело пошло куда быстрее – Наталья притаптывала землю, Женя подсыпал. В конце он довольно умело подровнял приствольный круг.

– Вот и все. – Он воткнул лопату в землю. – Готово! Осталось полить.

Наталья ничего не сказала, она любовно поправляла саженцу веточки. Внутри нее что-то пело и едва заметно дрожало. И казалось ей, будто чья-то заботливая рука в один миг навела порядок в ее разрушенном мире: вычистила мусор, смахнула пыль, склеила трещины. А ведь бардак уже казался таким привычным… Новое ощущение было на редкость приятным, Наталья от такого уже успела отвыкнуть.

– Я схожу за водой. – Если Женя и счел ее поведение странным, то ему хватило такта ничем этого не показать. – Не хотите присоединиться к остальным? Работы еще много.

– Нет, спасибо, – Наталья мельком взглянула на него, – я тут немного побуду.

Он ушел, забрав лопату. А Наталья осталась стоять рядом с посаженным ею деревцем. Вокруг щебетали птицы, а ей казалось, что это поет ее сердце. Чуть позже к соседней ямке подошла молодая пара. Они мигом разрушили хрупкую гармонию, принявшись препираться по каждому поводу – как держать саженец, какой веткой куда повернуть, когда поливать. Наталья еле дождалась обещанную воду – ей хотелось убедиться, что деревце будет как следует полито.

А потом она ушла, унося с собой смятый пакет и веру в то, что все будет хорошо.

С этого дня она завела себе привычку гулять по ясеневой аллейке. Разумеется, до настоящей аллеи ей было еще далеко, но про себя Наталья называла ее именно так.

Саженцы подрастали. Теплое влажное лето щедро вливало в них свою могучую силу, и напитанные ею деревца задорно тянулись ввысь. Конечно, не все росли одинаково – молодые зеленые кроны поднимались вразнобой, и Натальин саженец на школьной физкультуре стоял бы в конце строя. Зато он был ровненький, на загляденье.

Она замечала его уже издалека. Не могла не заметить – он был особенный. Хоть и из последышей, но так же бойко тянулся ввысь, набухал тугими зелеными почками, из которых в начале мая выстрелили в обе стороны две веточки, ни дать ни взять – растопыренные, раскинутые для объятий руки. А на концах веточек – будто пальчики – по пять листиков на каждой. Наталье так и казалось, что деревце радуется ей, будто и впрямь обнять хочет. Она и сама радовалась в ответ. И каждый раз, проходя мимо, специально задерживала шаг, касалась молодой нежной листвы, будто здороваясь. И шла дальше – немножко окрыленная, чуть менее несчастная.

А иногда еще и позволяла себе невинную фантазию – будто не деревце ее встречало, а мальчик. Будто бы ее сынок возродился в этом саженце. Эта игра разума ей понравилась. Она насыщала Наталью, делала полноценней, придавала существованию смысл.

Но пусть и невинная, фантазия все больше завладевала ею. А Наталья ничуть этому не противилась – не было ни сил, ни желания для этого. И постепенно, незаметно для самой себя, все больше утопала в ней. И теперь уже, проходя мимо деревца, едва ли не воочию видела светловолосого смешливого малыша в зеленом костюмчике и открыто улыбалась ему, оглаживала веточки и листву. А однажды связала желтенький шарфик из тонкой мягкой пряжи – как же замечательно он смотрелся на зеленом фоне – и повязала на стволик. А когда убирала руку, рукав зацепился за одну из веток, будто кто придержал. Наталья так и стояла рядом, в приятном оцепенении, не смея убрать ветку. Через пару минут она сама соскользнула, и Наталья медленно пошла дальше по аллейке.

Кто-то смотрел ей в спину. Да она и сама знала – кто. Не выдержав, оглянулась.

Солнце било в лицо, слепило глаза, но за всеми этими бликами и отсветами она ясно видела – мальчишка двух годиков, одетый в зеленое, задорно махал ей вослед. На шее трепетал желтый шарфик. Наталья едва удержалась, чтобы не побежать обратно, не схватить в охапку это чудо, не унести с собой. Но чудо на то и чудо – его ни в горсть не ухватишь, ни в карман не положишь.

Наталья рывком отвернулась. Да она же придет сюда завтра! Она может ходить сюда каждый день! Да хоть по пять раз на дню! Из глаз вдруг брызнули слезы – горячие и счастливые. Сладкие. Она поспешно утерла лицо, стирая непривычную влагу. Но бабка Рева не выглянула из-за кустов, не протянулась тенью в подъездном сумраке, не встретила свистящим шепотом в полутьме тамбура. Да и как она могла появиться, если впервые за долгие годы в Натальиной голове для нее просто не было места. Там был только он – смешливый малыш в зеленом.

Ясенечек. Золотко. Сыночек ненаглядный…

* * *

В середине мая деревца окопали, побелили. Наталья помогала. Она побелила свой ясень и еще дюжину. Деревца казались ей выстроившимися в рядок мальчишками-футболистами в зеленой форме и белых гетрах.

После работы неугомонный Женя устроил сдружившимся жильцам чаепитие. Впервые за последний год Наталья съела торт. Огромный кусок воздушного бисквита с шоколадным кремом и разноцветной посыпкой.

Наверное, эта гора сахара с непривычки и сыграла с нею злую шутку.

Ей приснился сон. Дурной, душный, тягомотный. Будто шла она в плотном тумане на чей-то жалобный плач. Шла, ничего не видя перед собой – того и гляди рискуя ухнуть в какую-нибудь ямину. И хорошо если сломаешь ногу, а не шею… Но разве до этого, когда тот, кого так любишь, призывает тебя на помощь?

И Наталья шла, каждое мгновение готовая провалиться, погибнуть, и все же уверенная в том, что с ней ничего не случится. Эту уверенность вселял в нее доносящийся из тумана плач. Плакали с тихим постаныванием, с жалобным подвыванием, словно боль буквально разъедала маленькое живое существо.

И вот ради того, чтобы унять эту боль, Наталья бы не то что сквозь туман, через ад прошла бы, напрямик, дороги не выбирая, сметя все на своем пути.

А потом туман кончился. Разомкнулись влажные объятия, и Наталья поняла, что стоит на небольшой полянке. У дальнего ее края сидел, сгорбившись, маленький мальчик, баюкая у груди левую руку. Услышав шаги, вскинул заплаканные глаза, и сквозь отраженную на лице боль ясно просияла улыбка.

– Мамочка! – Он вскинулся навстречу, но тут же снова присел, будто придавленный невидимой тяжестью. Пожаловался тихонько:

– Бо-ольно…

– Сыночек! – Наталья ринулась вперед. Бухнулась перед ребенком на колени, с невыносимой бережностью коснулась его прячущейся под правой рукой левой ладошки. – Где болит? Покажи?

Он протянул было ручку, но тут же пугливо оборвал едва начатое движение. Наталья сама с величайшей аккуратностью вытянула ее наружу.

– Не бойся, я осторожненько… – Она поперхнулась, задохнувшись от куснувшей сердце боли, – вместо маленьких пальчиков чернели-багровели запекшейся кровью култышки.

– Кто? – только и успела выдохнуть она, как мгла бросилась на нее сзади, накинула на голову плотное покрывало, затянула внахлест, принялась душить и мотать туда-сюда. Пытаясь оторвать невидимые пальцы от горла, Наталья захрипела, напряглась всем телом, отчаянно борясь за свою жизнь, и… проснулась.

В первое мгновение она испытала облегчение, но тут же нахлынула тревога – что за сон, что за мальчик? Мгновенно протянулись ниточки между сном и собственными видениями об улыбчивом малыше, но Наталья усилием воли отогнала их. Да только уснуть уже не смогла. Ночь закончилась, занялся дождливый рассвет. Наталья вертелась на кровати, ощущая неодолимую потребность пойти и проверить, все ли в порядке. Для завтрака она была слишком взвинчена, так что, выпив стакан воды и наскоро приведя себя в порядок, вышла из дома.

В такой ранний час на ясеневой аллейке было безлюдно. Уже издалека что-то показалось Наталье неправильным. Она еще толком и не поняла что – то ли ветки не так наклонены, то ли деревце согнулось, – а сердце уже тревожно заухало, заколошматилось.

Последние шаги она пробежала. Приблизилась к деревцу и обомлела: одна веточка – левая – была отломана едва ли не наполовину. Безобразно торчали расщепившиеся волокна. Наталья оцепенела – ей и в голову не приходило, что кому-то может взбрести на ум обидеть маленькое красивое деревце. Зачем?! Какой в этом смысл? Идешь ты и иди мимо. А тут… Сами собой закапали жгучие слезы, побежали по щекам два горячих ручейка. Наталья спешно вытерла лицо и кинулась к дому. В кладовке она отыскала пылящиеся без дела после продажи дачи секатор и вскрытую коробочку садового вара и заторопилась обратно.

Пока она аккуратно обрезала обломанный конец, замазывала срез варом, в голове все время крутился сон – ее явно позвали на помощь! Кто позвал? Ответ был очевиден – сын. Ее сын, которого она похоронила и который возродился через дерево. Не так уж и удивительно, если поразмыслить. Ожила же созданная Пигмалионом статуя.

– Потерпи, сынок, – шептала Наталья, аккуратно размазывая вар, – все заживет.

Получилось и впрямь хорошо. Уже через две недели на раненой ветке проклюнулись новые почки. И ветка снова стала рукой, пусть и немного отличающейся от другой, целой.

Но эти две недели Наталье показались сущим адом, ее буквально трясло от мысли, что кто-то снова может совершить подобное. Ведь застраховаться от такого было невозможно. Не спас бы ни заборчик вокруг, ни какая-нибудь табличка. Не жить же рядом в палатке. Она и так теперь гуляла по аллее пять-шесть раз в день. Забегала домой перекусить и снова спешила на аллею.

Конечно, она примелькалась. Собачники, матери с малышами, пенсионеры обратили на нее внимание. Ее начали узнавать, здороваться, пара человек регулярно осведомлялись, все ли у нее в порядке. Она и сама понимала, что ведет себя странно. Ходить по полдня по одной и той же аллее туда-сюда значило рано или поздно вызвать к себе ненужный интерес.

А ближе к середине лета аллейку взялись мостить брусчаткой, и сновавшие повсюду рабочие смотрели на Наталью с раздражением. И она сдалась.

И как оказалось, зря. Вскоре ей снова приснился сон. Конечно, они и так ей снились – легкие, цветные, связанные с ребенком в зеленом комбинезончике, но такой – вязкий и тягучий – всего лишь второй раз.

Снова вокруг плавал туман. Снова плакал мальчик. В тумане к нему кралась сумасшедшая бабка. Под ногами чавкало.

– Потерпи, сынок, потерпи… – бормотала Наталья, из последних сил пробираясь по вязкой топи.

– …дядя плохой… – слышалось сквозь всхлипывания.

– Какой дядя, сынок? – Выбравшись на сухое место, Наталья присела перед сыном на корточки. – Скажи, какой дядя?

– Дядя в черной кофте… – Мальчик икнул. – С полосками… Он опять больно делает…

Всхрапнув, Наталья вынырнула из сна, будто из бани, – вспотевшая, растрепанная. Тут же схватилась за ворот ночнушки – дышать было нечем. Сделав несколько глубоких вдохов, она скатилась с кровати и принялась лихорадочно одеваться. Мельком бросила взгляд в окно – меж мрачными невыспавшимися панельками брезжил бледно-розовый с пепельным оттенком рассвет. Пепел розы, некстати подумалось Наталье. Какой красивый цвет, какое страшное утро. В кладовке она взяла секатор и замерла – остатки вара израсходовались в прошлый раз. Секунда ушла на размышление – Наталья зашарила на полках, где у хозяйственного Андрюхи лежали скотчи и изоленты. Взяв и то и другое, она бросила все в пакет и выскочила за дверь, больно ударившись плечом об косяк.

До знакомого места Наталья долетела за три минуты. У дальнего конца недоделанной аллейки громоздились оставшиеся палеты с брусчаткой и кирпичами для окантовки будущей клумбы. Наталья пробежала несколько метров и замедлила шаг.

Возле ее ясеня стоял человек. Что его выгнало на улицу в столь ранний час? Ах, да совсем неважно! Мужчина был в черной кофте. С белыми полосками. Не очень высокий, но широкоплечий, неопрятно раздавшийся в талии. Правая рука сжимала бутылку пива, то и дело кидая ее ко рту. Левая протянулась к деревцу и пыталась отломить веточку длиной в палец. У Натальи перехватило дыхание, глаза мазнули по сложенным стопками кирпичам. А мужик поковырял отломанной веточкой в ухе и бросил ее в сторону.

Наталья коротко выдохнула сквозь сжатые зубы. Наклонившись, подхватила ближайший кирпич и двинулась вперед. О том, что будет делать, если мужик повернется, она не думала. Не повернулся.

За шаг до цели размахнувшись и бросившись вперед, Наталья хрястнула кирпичом по коротко стриженному затылку. Влажно чмокнуло, в лицо брызнуло горячим и липким. От удара кирпич развалился надвое, одна половинка осталась в руке, другая упала на землю, больно припечатав ногу. Мужик коротко и жалобно кхекнул и рухнул в траву. Конвульсивно задергались ноги в темно-синих кроссовках.

Глядя на эту груду мяса и массируя ушибленную ногу, Наталья думала о том, что делать дальше. Бросить тело здесь? Он ее не видел, прохожих нет, так что вряд ли ее найдут.

Она поднялась и похромала к деревцу. Покалеченная веточка будто сама протянулась навстречу, прося помощи. Наталья бережно коснулась обломанного кончика, на ясеневый лист закапали слезы. Она шмыгнула носом и украдкой огляделась. Бабки не было. Кажется, теперь она боялась Натальи больше, чем та ее.

Достав из пакета секатор, Наталья присела перед деревцем на корточки.

– Миленький, потерпи… – Она аккуратно срезала обломок, осторожно подровняла расщепленные измочаленные концы, бережно замотала культю бумажным скотчем. Ясень благодарно принимал заботу, едва заметно дрожал. Натальино сердце разрывалось от любви и жалости.

Сзади вдруг послышалось сопение. Ярость вспыхнула в Наталье мгновенно – будто в лужу бензина зажженную спичку кинули. Едва не зарычав, она резко оглянулась. Обидчик ее сына успел прийти в себя – стоял на четвереньках, покачиваясь и что-то неразборчиво бормоча. Не замечая Натальи, он мотал разбитой головой и даже пытался ползти.

«И что, – подумала она, поднимаясь, – сейчас он окончательно очухается и просто вот так уйдет? Сможет и дальше приходить сюда и ломать пальцы… ветки?! Ну уж нет!»

Решение созрело за долю секунды. Наталья подхватила обломок кирпича и, решительно шагнув к мужику, замахнулась. Бить по оставшейся от прошлого удара кровавой вмятине ей показалась неприятным, а потому она ударила по другой стороне черепа. Эффект получился тот же – мужик снова рухнул ничком в траву. С огромным трудом, едва не надорвавшись, она оттащила грузное тело к ближайшему фонарю и с горем пополам усадила его, спиной оперев о фонарный столб.

– Сыночку пальчики… – несвязно бормотала Наталья, остатками скотча и изолентой приматывая жертву к фонарю. – Своими у меня за это ответишь…

Она обмотала мужику лицо, залепив рот и глаза. Через нос подышит, не умрет. Короткие толстые руки завела за фонарь и накрепко примотала одно запястье к другому.

Теперь – самое главное.

Прекрасно понимая, что собирается сделать, она поднесла секатор вплотную к большому пальцу с неровно обстриженным квадратным ногтем и обхватила основание широкими, с ржавой окаемкой лезвиями. И сжала. Щелк! Мужик дернулся так, словно его ударило током, замычал с такой животной тоской, что у Натальи судорогой свело живот. Он бился до того сильно, что на мгновение ей показалось – вырвется. Но разве одолеешь столько слоев скотча с изолентой?

– Не трепыхайся, – сухо велела она незнакомцу, захватывая лезвиями указательный палец. – Чего ж ты трепещешь, как карась на крючке?

Щелк!

Щелк! Щелк! Щелк! Наталья не всегда попадала с первого раза. Скользкий от крови секатор соскальзывал, и иногда лезвия щелкали вхолостую. Мужика колотило, будто он сидел на электрическом стуле. От его надрывного мычания у Натальи заложило уши.

Поняв, что все, пальцев больше не осталось, она отступила на пару шагов и замерла, словно художник, любующийся выстраданной картиной. Правда, красивого тут было мало – перепачканный темной кровью фонарь да усыпанная обрубками пальцев грязная измятая трава. А безжизненно обвисшая туша незнакомца вызывала лишь смешанное с презрением отвращение. И все же Наталья была довольна.

– Отлично. – Она одобрительно покивала самой себе. – Ты ими все равно не по делу пользовался.

Окровавленный секатор отправился в пакет, туда же полетело оставшееся от скотча картонное кольцо. Наталья внимательно осмотрела землю под ногами, траву вокруг – вроде ничего не забыла. Подошла к ясеню, снова присела на корточки, обхватила стволик сгибом локтя, склонила голову, коснувшись покалеченной ветки. Прошептала тихо – лишь для них двоих:

– Он больше не обидит тебя, сыночек, спи спокойно, радость моя…

Уходила она с легким сердцем. Где-то позади нее сквозь рассветную зыбкость бежала прочь перепуганная насмерть бабка Рева. Ощущение правильности содеянного давало Наталье силу, заставляло держать спину необычайно прямо. Если бы кто встретился ей на пути, Наталья бы с гордостью сказала ему – да, это моя работа.

Напряжение от происшедшего навалилось на нее, когда она уже была в подъезде. До двери оставалось буквально пять шагов. Но эти пять шагов показались ей самыми долгими в ее жизни. Приятная, будто хмельная расслабленность и легкая эйфория от собственного безрассудства вдруг испарились так резко, что ноги подкосились, будто серпом подсеченные. Охнув, Наталья мешком свалилась на холодный пол, больно ударилась локтем, ушибла колено, едва успев подставить под голову руки. И ее начало трясти мелкой противной дрожью. С каждой секундой осознание того, что она натворила, наваливалось все сильнее. В голове сполохами майских зарниц мелькали яростные беспощадные мысли. Она искалечила человека! Или даже убила! Ее поймают! Ее посадят! Андрей об этом узнает! Все об этом узнают! Она что – сошла с ума?!

Внизу кто-то скребся – это вернувшаяся бабка ползла по ступеням, стуча по ним давно не стриженными ногтями.

Наталья с трудом приподнялась на руках, огляделась сквозь застилающую глаза муть. Обшарпанные подъездные стены угрожающе сдвинулись вокруг нее. Она отчетливо разглядела под верхним голубым слоем нижний – желтый. Вот такие стены будут в том заведении, куда ее упекут.

Ясное дело, наказание неминуемо, но это не значит, что соседям нужно видеть ее валяющейся на полу, такой жалкой, беспомощной. И Наталья медленно поползла вперед.

Дверь ей удалось открыть не с первого раза. Ввалившись в квартиру, она упала на пол.

Очнулась от ощущения тепла на лице – по полу туда-сюда сновали солнечные зайчики. Наталья приподнялась и села – время давно перевалило за полдень. Осмотрела себя – руки, ноги, одежда, все было заляпано засохшей кровью. Рядом лежал скомканный пакет – надо же, не потеряла по дороге, дотащила. Она устало опустила руки на колени и долго смотрела на них. Грязные от чужой крови, скрючившиеся, они вызывали в ней отторжение. Будто и не ее вовсе. Этими руками она покалечила, а возможно и убила человека. Из-за простой галлюцинации, из-за дерева. Внутри медленно затягивалось серой пеленой отчаяния все, что в ней было человеческого, цветущего, щебечущего. Ничего не оставалось, лишь бесконечные серые пустоши. Наталья сама не заметила, как по лицу покатились слезы. Они текли и текли. День сменился ночью, наступило новое утро. Наверное, ее уже ищут.

Она сидела так до тех пор, пока нестерпимо не захотелось в туалет. Чтобы подняться и разогнуться, ей понадобилось несколько минут. Закаменевшее тело отказывалось слушаться, и до туалета она не успела. После, добравшись-таки до ванной и осмелившись взглянуть в зеркало, Наталья не узнала себя – не лицо, а оплывший свечной воск: под набрякшими веками виднелись узкие прорези глаз, вспухшая верхняя губа почти касалась носа, острая линия скул бесследно исчезла под бесформенными отеками.

Скрипнув, приоткрылась дверь шкафа-купе, где висели по полгода ненужные зимние пальто и куртки.

– Я все-таки добралась до тебя… – прошептали из темноты.

– Мне все равно, – сказала Наталья не своим голосом. Голос был старческий, дребезжащий. Держась за стены, она добрела до спальни. Хотелось упасть на кровать и провалиться в беспамятство. Но было еще одно дело. Непослушными пальцами Наталья взяла с журнального столика карандаш и листок с номерами работодателей. На чистой стороне в верхней части нацарапала несколько строк, еще пару – на нижней части. Разорвала лист пополам: одна половинка Андрею, другая – Жене. Положила обе на столик, с облегчением выпустила карандаш и легла. Натянула на себя одеяло и закрыла глаза, утонув в спасительной благодати…

…Она так никогда и не узнала, что по счастливой для нее случайности ни одна видеокамера не была установлена на пути от ее дома до ясеневой аллейки. Ни один прохожий не прошел в то утро поблизости, ничей взгляд не пал на творящееся там безумие. Мужчина, которого она истязала, никому ничего не рассказал, потому что к моменту, когда дворник обнаружил тело, он был мертв.

* * *

– Вам записка.

Следователь протянул Андрею бумажный листок, ощупал его лицо профессионально-внимательным взглядом и вновь скрылся в спальне.

Андрей взял бумажку и несколько минут просто держал ее в закостеневших пальцах. Он сидел в зале у окна. Вокруг суетились люди. Но суета эта была деловитой, размеренно-выверенной – брали образцы тканей, шуршали протоколами. Андрей чувствовал себя лишним и каким-то продрогшим. Это ощущение зябкости появилось у него сразу, как только он, подойдя к квартире, увидел подозрительные грязные пятна на двери, а войдя внутрь, уловил легкий гнилостно-сладкий запах.

Сколько она лежала тут, совершенно одна, зная, что никто не придет на помощь? Он зажмурился, но стало только хуже – перед внутренним взором встала Наталья, такой, какой он увидел ее, войдя в спальню: свернувшаяся в бесформенный комок, обмякшая, с синюшно-багровыми пятнами на ногах, с оплывшими чертами неузнаваемого лица, безвольно свисающей с кровати рукой. В память въелось, что на этой руке почему-то не хватало мизинца. Где, когда она получила эту травму? Да какая теперь разница, сказал он самому себе, набирая номер полиции.

Он перевел взгляд на листок.

«Андрей, кремируй меня. Прах закопай на ясеневой аллее, в дальнем конце, под крайним деревом. На нем желтый шарфик. Если не поймешь, спроси у старшего по подъезду – Жени. Если не захочешь закапывать прах сам, отдай ему, он закопает».

Андрей дважды перечитал написанное. Потом скомкал листок и щелчком загнал его в угол. Наталья всегда была странной, но это было уже слишком даже для нее. Закопай прах под деревом в шарфике. Что за чушь?!

Хотя, что ему стоит выполнить ее просьбу? Кремация – это выполнимо. Хоть и необычно. Но закапывать куда-то там прах он, конечно, не станет. Поместит в колумбарий, и все. Или этому Жене отдаст, пусть он закапывает. В сердце ужалил совершенно неуместный червячок ревности. Кто такой вообще этот Женя? С чего это он станет выполнять бредовые Наташкины указания? Нет уж, не станет он отдавать Наташкин прах какому-то сраному Жене, сам закопает где надо.

Его взгляд невольно переместился на дверь спальни. Кажется, там заканчивали. Андрей резко отвернулся и уткнулся затуманившимся взглядом в давно немытое окно.

– Эх ты, царевна-лягушка…

* * *

Деревце выглядело совершенно обычно – ствол да пара веток. Одна покороче другой. Андрей присмотрелся – обе ветки явно ломали, а потом кто-то аккуратно подрезал обломки.

– Ладно… – Он воровато оглянулся, будто собирался сделать что-то плохое. Достал из пакета урну с прахом, вытащил завернутые в тряпку грабельки. Присев на корточки и сняв с урны крышку, принялся аккуратно рассыпать прах вокруг деревца. Высыпав, перемешал его с землей. Сначала сделал как попало – так, провел пару раз грабельками, – но вдруг понял, что надо постараться. Он отложил грабельки, запустил пальцы в землю и принялся тщательно перемешивать ее с прахом. Земля была рыхлой, податливой, пальцы легко тонули в ней. Вскоре Андрей даже начал получать удовольствие от процесса. От повторяющихся движений, ощущения мягкой теплой земли между пальцами сознание расслабилось, будто во время медитации…

– С вами все хорошо?

Прозвучавший над головой незнакомый голос выдернул его из теплого потока, в котором он уносился куда-то, где должно было быть так хорошо… Андрей открыл глаза и понял, что стоит на коленях, запустив обе руки в землю. На него с интересом смотрел паренек лет пятнадцати.

– М-м… – Андрей растерянно заморгал, поспешно отряхнул руки и вытер их о штаны. – Все нормально.

– А вы не дядя Андрей? С тридцатого дома?

Андрей испытующе взглянул на паренька.

– Я жил там. Раньше. А ты не Саня с первого этажа?

– Да-а… – Парнишка расплылся в улыбке. – Мы с вами лет десять в одном подъезде жили. Теперь вы будете за этим деревом ухаживать?

– Я? А до этого кто?

– Так тетя Наташа его посадила. И ухаживала она. Я ее сто раз тут видел.

– Понятно… – Андрей потер одну ладонь о другую. – Ну да, я буду ухаживать.

Он шел к машине, а самому казалось, будто в спину ему кто-то смотрит. Не выдержав, он оглянулся. Никого. Только ровный ряд молодых деревьев. С такого расстояния он даже не мог разглядеть свое деревце. Наташкино, тут же поправился он, Наташкино, не мое.

* * *

Конечно, он быстро забыл о своих словах. Да и какая нужда ехать черт-те куда не пойми зачем? А потом, когда обещание и вовсе выветрилось из его памяти, Андрею приснился сон.

Он брел куда-то в густом липком тумане. Неясная тревога теснила грудь, болезненно сжималось сердце.

– Папочка, нам с мамой хотят сделать больно… – рыдал туман.

– Кто хочет? – кричал он в ответ.

– Плохие люди! Они жгут огонь прямо возле нас! Помоги, папочка!

– Я помогу! Сейчас! – Он бросился бежать, но почти сразу же угодил в какую-то яму и кубарем полетел сквозь мглу.

От испуга он и проснулся. Уставился в потолок, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Сновидение не отпускало. Он сел на кровати, посидел немного, приходя в себя. Надо было действовать. Андрей вышел из спальни и, натягивая на ходу штаны и майку, прошел в коридор, где в узком простенке между туалетом и детской обустроил крохотную мастерскую. Долго не думал – все инструменты знал наизусть. Взял недавно купленный к ремонту молоток для гипсокартона, взвесил в руке, попробовал боек, провел пальцем по лезвию топорика на обратной стороне – годится.

Когда уже обувался, из детской выглянула услышавшая его возню жена.

– Ты куда?

– Прогуляюсь, – неопределенно ответил он. Ее глаза округлились.

– Куда ты прогуляешься?! Время – двенадцать ночи!

Андрей вскинул на нее тяжелый взгляд.

– Иди в спальню, – поигрывая молотком, отчеканил он. Жена попятилась.

Спускаясь по лестнице, он точно знал, куда нужно ехать. По полупустым дорогам добрался за десять минут. Припарковавшись, взглянул сквозь стекло на ясеневую аллею и все понял. Компания из пяти человек расположилась на лавочке неподалеку. Отдыхать собрались с размахом – на лавке громоздились упаковки с пивом. Возле деревьев уже горел костерок. Рядом стояла большая кастрюля, из которой худосочный бородатый парень доставал куски мяса, нанизывая их на шампуры.

«Папа!» – тревожно прозвенело в голове.

Андрей схватил молоток и вывалился из машины. Крикнул издалека:

– Эй, костер потушили!

На него оглянулись. Кто-то засмеялся. Здоровенный квадратный детина поднялся с лавки и шагнул навстречу.

– Ты бы отвалил, слышь…

– Счас отвалю… – Андрей чуть пригнулся и хватанул молотком по выглядывающему из-под коротких шортов колену. Детина неожиданно тонко вскрикнул и завалился набок, словно подрубленное дерево. Андрей перепрыгнул через него, не дав схватить себя протянувшей вослед руке. Растопыренная пятерня цапнула воздух, и бугай разочарованно взвыл.

Еще двое с матюками взвились на ноги. Андрей прыгнул вперед, замахнулся молотком, и противники прыснули в стороны. Он от души пнул кастрюлю, рассыпав розоватые куски мяса. Меж лопаток ему врезалась брошенная кем-то полная бутылка пива, выбив из груди сдавленный всхлип. За спиной кричали, матерились. А в голове звенело:

«Папа, они сделали мне больно. Они снова придут. Я боюсь!»

– Не бойся, сынок. – Андрей развернулся лицом к неприятелю. – Больше не придут.

Он повернулся вовремя – трое, вооружившись бутылками и шампурами, уже перли на него. Лишь четвертый – тот самый худосочный парень, – боязливо переминался с ноги на ногу на безопасном расстоянии.

Андрей хищно ухмыльнулся.

– Я буду считать до трех, – честно предупредил он, прежде чем ринуться в драку. – Р-раз!

Ему и впрямь хватило трех ударов, чтобы успокоить всех. А тех, что понадобились на добивание, он не считал.

* * *

Происшествие на ясеневой аллее к приезду полиции собрало толпу зевак. Держались, правда, на порядочном расстоянии. Андрей сидел на полянке, обильно залитой кровью пополам с луковым маринадом, и умильно смотрел на молодой метровый ясень. Неподалеку бродячий пес жадно, давясь, заглатывал разбросанное по траве мясо.

– …не, ты пойми правильно, сыночек, – говорил Андрей ясеню, – я тебя не бросал, я ж не знал ничего про тебя. А теперь знаю. Я теперь часто буду к тебе приходить.

Он щелчком сбросил с кроссовки прилипшее луковое колечко.

– Я заботиться о тебе буду.

На периферии зрения возникли какие-то суетящиеся фигуры.

– Руки за голову! – долетело издалека.

Андрей дернул головой, будто отмахиваясь от приставучей мухи.

– Буду смотреть, как ты растешь…

– Лицом в пол! – рявкнуло над ухом. Андрей рванулся в сторону, уходя в кувырок. Молоток будто бы сам прыгнул в руку. Андрей пружинисто выпрямился, оскалившись навстречу врагам. Рука с молотком взлетела вверх. Пуля ужалила его в грудь, заставив харкнуть кровью. Андрей повалился лицом в забрызганную багровыми каплями траву и замер, вывернув шею под немыслимым для живого человека углом…

…Светловолосый улыбчивый мальчуган в зеленом костюмчике махал ему рукой. Андрей с трудом улыбнулся в ответ, вложив в это нехитрое движение все оставшиеся силы умирающего тела. Мальчик подбежал к нему с неуклюжей очаровательностью двухлетнего малыша и, опустившись рядом, коснулся мягкой прохладной ладошкой испачканного травой и кровью лица. Запахло молодой зеленью, где-то далеко в вышине зашумел приближающийся дождь. Пытаясь задержать это мгновение, Андрей напружинился, будто напряжением мышц и впрямь можно было удержать ускользающую в небытие жизнь. Тело его вытянулось, конвульсивно дернулись ноги. А в ушах уже вовсю шумел летний дождь, унося его куда-то очень далеко.