Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 280 (всего у книги 353 страниц)

– Да, – глухо сказал он.

– Ну и куда ты выберешься? Версту не пройдешь – свалишься. После такого поцелуя надо дня три-четыре отлеживаться, сил набираться, а то и всю седмицу.

Назар только хмыкнул в ответ. Он и вправду был очень слаб, как после тяжелой болезни или затянувшейся попойки. В ушах звенело, мысли еле ворочались, при каждом движении голова начинала кружиться, а к горлу подступала тошнота.

– Не сбежишь, – продолжал крестьянин. – В лесу не спрячешься, найдет Лукерья. А если не успеет, то ночью они сами дотянутся. Они быстрые…

– Лукерья?

– Да ведьма-то, которая тебя сюда приволокла. Днем она в деревне хозяйка.

– Больше никого нет?

– А больше никого и не надо. Эта старая карга одолеет нас с тобой, вместе взятых. Она… хорошо ест.

– Выходит, Лукерья командует тенями?

Крестьянин фыркнул, затряс свалявшимися волосами:

– Нет-нет, наоборот! Она им служит. На солнечный свет тени носа не кажут. Днем им нужен человек, чтоб за деревней присматривать да находить новый корм – людишек вроде нас, стало быть. Вот Лукерья этим и занимается. А они ей, видать, взамен силенок подкидывают. Сам посуди, разве этакая древняя развалюха сумела бы дотащить сюда цельного мужика, да еще и связать его как поросенка, ежели без колдовства?

– Наверное, нет, – согласился Назар, хотя свое появление в хлеву помнил довольно смутно. – Значит, тени питаются человечьим здоровьем? Так?

– Вроде того. Пьют твою жизнь – иногда по чуть-чуть, иногда сразу залпом – до тех пор, пока всю не выпьют. То, что остается, забирает Лукерья.

– А откуда они взялись?

Крестьянин только плечами пожал. Видно было, что разговор его утомил. Но у Назара оставался еще один вопрос.

– А этот? – Он мотнул головой в сторону синего мундира. – Француз?

– Самый настоящий! Заблудился в лесу и угодил в Морошье. Давно уж здесь, но его медленно пьют. – Крестьянин презрительно скривился. – Цедят, должно быть, как иноземное вино. Хрен их разберет.

Больше Назар не спрашивал, и бородач вскоре вернулся к прежнему занятию – слушать разговоры в своей голове и кивать в удачных местах. Однако долго тишина в хлеву не продлилась. Через несколько минут снаружи донеслись шаги, и дверь распахнулась. Дневной свет, хлынувший внутрь, был мутный, изрядно разбавленный осенней серостью, но Назару все равно пришлось зажмуриться – так сильно он резал глаза.

– Воркуете, голубки? – пропищала Лукерья. Платок ее съехал с головы на спину, седые волосы растрепались, поверх рубища был надет плотный кожаный фартук. – Ну, поворкуйте. Люблю, когда суженым моим есть о чем потолковать. И то верно: надо же как-то коротать время!

Вздохнув, она склонилась над зарывшимся в солому пленником, пнула его носком сапога – Назарова сапога – и, не дождавшись реакции, растянула губы в омерзительной беззубой ухмылке:

– А этот женишок уже созрел. Ох, сыграем сегодня свадебку!

Старуха несколькими ловкими движениями развязала веревку, схватила пленника за торчащую из соломы ногу и выволокла на порог. Бедняга был мертв, и уже достаточно давно, судя по восковому лицу и скрюченным перед грудью рукам. Вытащив покойника наружу, Лукерья вернулась, игриво погрозила пальцем оставшимся:

– Новенького смотрите не обижайте! Он тятьке глянулся. Будут нынче ночью гости к вам.

Старуха закрыла дверь. В хлеву вновь стало темно. Но Назар уже успел увидеть, что хотел. Глаза болели немилосердно, однако оно того стоило. Выждав несколько минут, он повернулся к крестьянину и горячо зашептал:

– Послушай! Здесь все очень старое. Сплошная труха. Да, каждый из нас слаб как кролик, но вместе мы точно сломаем ту жердь, к которой привязаны…

– Уймись! – испуганно зашипел бородач. – Ничего мы не сломаем, только разозлим Лукерью и хозяев. Не дергайся и протянешь дольше. Зараз тебя не выпьют, не бойся.

– Выпить, может, и не выпьют, но с каждым разом я буду все слабее. А итог тот же самый. Чего дожидаться-то? Нет, врешь, сейчас или никогда!

Крестьянин ожесточенно замотал головой, отвернулся к стене. Назар плюнул и, обратившись к синему мундиру, попытался жестами объяснить свой замысел. К его удивлению, француз все понял с первого раза и тут же выразил согласие энергичным кивком. Они с трудом поднялись на ноги, постояли некоторое время, покачиваясь, привыкая к новому положению.

– Ну, с Богом, – сказал Назар. – На счет «три»…

Жердь оказалась прочнее, чем выглядела. Они дергали ее в унисон, вкладывая в каждый рывок вес всего тела, но черная, рыхлая от старости древесина держалась крепко. Еще вчера Назар сломал бы проклятую поперечину одним движением, а теперь сам едва не сломался. На восьмом рывке жердь треснула, а на следующем – оторвалась от стены. Чуть не падая от усталости, они принялись стягивать с нее петли своих веревок.

– Зря ты меня не послушал, служивый, – сказал крестьянин, который все это время просидел в углу неподвижно. – Я сейчас Лукерью позову.

– Сдурел, что ли? – пропыхтел Назар, освобождая от пут правое запястье. – Давай с нами!

– Не получится. Ноги не ходят. Отнялись давно. Останусь один, и тени сожрут меня за ночь. Уж лучше пусть всех вместе – так нас на дольше хватит. Я позову Лукерью…

Бородач открыл рот, чтобы закричать. Назар бросился к нему, ударил пяткой в грудь, выбив набранный воздух. Навалился сверху, накинул веревку на шею, стянул. Крепко стянул. Так крепко, как только мог. Крестьянин хрипел, но не сопротивлялся. Даже пальцем не шевельнул. Только когда глаза уже закатились, дернулся под Назаром пару раз и замер насовсем.

Назар сполз на пол. Попытался подняться, но не сумел. Дрожащие руки не держали. Так и остался бы лежать рядом с убитым, уткнувшись лицом в солому, если бы не француз. Тот, сам едва не падая, помог ему встать. Ухватив друг друга за рукава, они медленно вышли из хлева. Оказалось, тот находился вовсе не на отшибе, а чуть ли не в самой середине Морошья, окруженный со всех сторон покосившимися заборами и заросшими дворами. Щурясь и постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть, беглецы принялись искать дорогу, ведущую прочь из этого лабиринта.

Еще ночью, несмотря на то что старуха пыталась обмануть гостя с помощью лучин, зажженных в разных избах, Назар почуял, что деревня мертва. И сейчас, при свете дня, запустение предстало перед ним во всей своей погребальной красоте: просевшие крыши, разъезжающиеся черные стены, рваные раны окон – здесь уже много лет никто не жил. Сады превратились в непроходимые дебри, от сараев остались лишь остовы, огороды поглотили крапива и репейник.

Выбравшись из дворов на улицу, Назар заметил вдалеке строения, принадлежность которых не сумел определить ночью. Это были три овина. У двух из них крыша полностью провалилась внутрь, у третьего – съехала наземь, прихватив с собой изрядную часть стены. Неудивительно, что в темноте контуры показались ему незнакомыми.

Назар хотел направиться в ту сторону, выйти за околицу и попытаться укрыться в лесу, но француз удержал за рукав, потянул за собой. Назар помотал головой – нет, мол, – однако синий мундир был непреклонен. Он снова схватил Назара за рукав и, завладев его вниманием, изобразил пальцем в воздухе некую изогнутую линию, взмахнул пустым кулаком, будто рубил кого-то наотмашь саблей, затем указал на один из домов неподалеку.

– Оружие, стало быть? – прошептал Назар. – Хочешь с ведьмой схватиться? Ну, веди, мусью…

От избы, на которую указал француз, смердело мертвечиной за добрый десяток шагов. Внутри на размякшем дощатом полу были сложены в ряд три трупа в синих мундирах. Белые панталоны давно почернели, пропитавшись соками разлагающейся в них плоти. В ямах опустевших глазниц лениво шевелились опарыши.

Француз на мгновение замер над покойными товарищами, дернул головой, сжал кулаки. Только теперь, в приятном, щадящем глаза сумраке, Назар смог как следует разглядеть своего невольного соратника. Стало ясно, что, несмотря на седину в грязных волосах, тот был очень молод – дай Бог, если двадцать лет успело исполниться. Видать, несладко закончилась фуражировка в Морошье для их маленького отряда. Трое уже гниют, четвертый поседел, не успев состариться.

Совладав с собой, француз перешагнул через мертвецов, заглянул под стол, порылся под лавкой – и извлек из затхлой мглы пару кавалерийских сабель в грязных кожаных ножнах. Одну сразу отдал Назару. Тот усмехнулся в усы, представив вдруг, как схватится на этих саблях с французиком – хороши же они будут, оба едва на ногах стоят, шатаются, будто основательно перебрав с хмельным.

Ножны солдаты цеплять не стали, оставили в избе, а сами отправились на поиски старухи с клинками наголо – чтобы не тратить драгоценные мгновения и силы попусту, если столкнутся с ведьмой.

Отыскать логово Лукерьи было не так уж сложно. Они вернулись к хлеву и выбрали самую широкую, самую натоптанную тропу, уходящую от него. Тропа провела их сквозь заросли пожухлого репья, мимо колодца с лошадиным черепом, висящим вместо ведра на ржавой цепи, и прямо на задний двор большого дома с недавно подновленным крыльцом и слюдяными пластинами в окошках. С другой стороны, за пьяно накренившимся забором, возвышался огромный бревенчатый амбар с плоской крышей.

Француз подкрался к окну, несколько мгновений вглядывался в мутную слюду, потом сморщился, повернулся к Назару, отрицательно помотал головой. Назар осторожно потянул дверь на себя, шагнул внутрь, держа наготове саблю и стараясь ступать как можно тише.

Покойник из хлева, раздетый донага, лежал посреди комнаты на широкой, грубо сколоченной лавке. Запрокинутое лицо его казалось умиротворенным. Окостеневшие руки до сих пор были сведены перед грудью, пальцы скрючены, словно птичьи когти. Ниже начинался ад – от солнечного сплетения и до паха живот был вспорот, сине-багровые внутренности выворочены наружу, разбросаны вокруг. Под лавкой натекла большая темная лужа.

Француз вошел следом за Назаром, встал рядом, тяжело вздохнул. Этот мертвец не приходился ему соратником – окладистая борода и мозолистые, натруженные пальцы выдавали в несчастном крестьянина, – но, наверное, когда долго сидишь с кем-то в хлеву у безумной колдуньи, сроднишься с ним, даже не зная языка.

По ту сторону лавки была вторая дверь, ведущая, видимо, вглубь дома. Назар указал на нее французу, и тот, кивнув, стал обходить разорванного покойника по широкой дуге. Он почти достиг двери и даже потянулся к ручке, когда за спиной у Назара раздался гадкий писклявый голос:

– Надо же, суженые пожаловали! Не терпится вам?

Назар резко развернулся, чуть при этом не упав. Лукерья стояла прямо перед ним. Рот, подбородок и шея ее были испачканы красным. В окровавленных руках она держала плотницкий топор.

– Ну так забирай! – взвизгнула старуха и взмахнула своим оружием. Если б не ночная встреча с тенью, Назар с легкостью успел бы рубануть ведьму саблей, но сейчас ему едва хватило сил, чтобы отразить удар. Лукерья, не переставая пронзительно визжать, замахнулась снова. Топор обрушился на саблю и выбил ее из руки Назара, чуть не вывихнув ему пальцы. Торжествующе ощерившись, старуха занесла топор для смертельного удара, но тут подоспевший француз полоснул ее клинком по спине. Визг оборвался. Лукерья отшатнулась, выгнулась дугой, словно пытаясь свести расходящиеся края страшной раны, потом снова скрючилась, выскочила на улицу и, так и не выпустив из руки топора, бросилась прочь.

Назар подхватил с пола саблю и вместе с французом пустился в погоню. Старуха уже скрылась из виду. Состязаться с ней в скорости они не могли, но кровавый след на выцветшей траве нашли без труда. Он привел их к провалу в заборе, а затем – к огромному амбару на другой стороне. Это был высоченный сруб без окон, сложенный из вековых сосен и крытый дерном. Дверь у него имелась, но небольшая, у самой земли, на широких железных петлях, с тщательно проконопаченными щелями. В эту дверь и скреблась Лукерья, стоя на коленях и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Тятька! – причитала она, сплевывая беззубым ртом кровь. – Мамка! Пустите… Тятенька… Они ж искалечили меня. Пустите…

Ни звука не раздавалось в ответ. Лукерья стукнула в доски кулаком, взвыла от боли, заверещала злобно и отчаянно:

– Пустите, кому говорю! Это ведь я, я нашла тогда лампу! Я принесла ее вам! Пусти, мамка!

Услышав или учуяв преследователей, старуха обернулась, медленно поднялась во весь свой невеликий рост.

– У, женишки проклятые! – прошипела она. – Явились… Там лампа Люциферова, в ней пламя адское горит. Всех сожжет. Дотла! Ни пылинки не останется. Откуда ж мне знать-то было, совсем ведь девчонка еще… Нашла, отнесла тятьке, мамке, дядьке Прову – Старшим отнесла, умным. А они не поделились. Оставили меня здесь, женишкам на потеху…

Не договорив, Лукерья рванулась вперед, замахиваясь топором. Теперь, потеряв столько крови, она, пожалуй, сравнялась по силе с солдатами. Француз выбил у нее оружие, а Назар рубанул наискось, разделив надвое и без того уже окровавленное старушечье горло. Лукерья упала в траву, свернулась в ней клубком, поджав колени к груди, и умерла.

– Погань, – сплюнув, процедил Назар. – Давай-ка ты в адское пламя сама как-нибудь. Без нас.

Первым делом он стащил с покойницы сапоги, натянул их на свои замерзшие ступни. Это было очень сложно. Отдышавшись, Назар поднял с земли топор, обтер окровавленное топорище и, подойдя к амбарной двери, постучал в нее обухом.

– Там сидят, – сказал он французу. – Затихарились. Ничего, сейчас выковыряем.

Выдохнув через плечо, словно перед чаркой крепкого вина, Назар всадил топор в дверь возле верхней петли. От усилия все поплыло перед глазами, но сдаваться он не собирался. Выдернул топор, кое-как удержав равновесие, и ударил снова. Изнутри по-прежнему не доносилось ни звука.

Дверь была прочной, из толстых дубовых досок. Пару минут спустя Назар, совсем обессилев, осел наземь, и тут на помощь пришел француз. Деловито поплевал на ладони, взял топор, примерился и приступил к делу. Так они и работали, сменяя друг друга через каждые две минуты, часто и подолгу отдыхая. Сердце в груди Назара скакало галопом, в висках стучало, голова шла кругом. Страшно болели ноги. Казалось, вот-вот свалится, не сможет больше подняться, но все же раз за разом он брался за топор и пускал его в ход. День постепенно клонился к вечеру. Небо потемнело, из него посыпался мелкий холодный дождь.

Сколько времени им потребовалось на то, чтобы взломать дверь, Назар не смог бы сказать. Много. Очередным ударом француз выбил кусок доски, открыв черную дыру, из которой повеяло куда худшим запахом, чем из хлева. Может, даже худшим, чем из избы с тремя гниющими фуражирами. Назар, забрав топор, расширил дыру и, закрыв нос рукавом, сунул в нее ладонь. Он быстро нащупал изнутри толстый деревянный засов, потянул его на себя. Тот поддался на удивление легко, но дверь продолжала стоять, удерживаемая на месте намертво присохшей паклей, заполнявшей щель вдоль косяка.

Назар ударил плечом, подозвал француза. Вдвоем они выбили дверь с третьей попытки. Назар, не удержавшись на ногах, нырнул вперед, в густую, тошнотворную вонь, повалился на поросший лишайником пол.

Обитатели амбара сидели неподвижно вокруг плоского камня, на котором стояло что-то небольшое, накрытое ветхой тканью, – тятька, мамка, дядька Пров, еще двое. Старшие, умные. Их раздувшиеся, заплывшие жиром бледные тела были полностью обнажены. Десятилетиями не стриженные волосы и бороды спускались на пол, сплетались в плотный ковер. На лицах, утонувших в складках рыхлой плоти, нельзя было различить глаз.

Француз застыл на пороге в изумлении и ужасе, а Назар кубарем выкатился наружу, подхватил с земли сабли и вернулся обратно. Вооружившись, они медленно направились к сидящим в середине амбара существам.

Когда до них оставалось несколько шагов, одно из чудовищ шевельнуло головой. Колыхнулись безразмерные щеки, и раздался тонкий, почти детский голосок – видать, тот самый, который так настойчиво и отвратно пыталась имитировать мертвая ведьма:

– Лукерья, тебе сюда нельзя.

– Лукерья сдохла, – сказал Назар. – Теперь ваш черед.

Старшие зашевелились. По их гротескным телам прошла дрожь, и кто-то – тятька или дядька Пров – протянул пухлую руку к накрытому ветошью предмету на камне.

– Приносящий свет дарует и тени! – произнес тот же тонкий голос. В следующий миг тряпка отлетела в сторону. Под ней стояла лампа – нечто вроде пузатой бутыли из толстого стекла с запаянным горлышком. Бутыль эта была забрана в плетеный каркас с проволочной ручкой. Рассмотреть лампу подробнее Назар не успел, потому что в ней плясало оранжевое пламя, и, как только тряпку сорвали, оно вспыхнуло с неожиданной силой, наполнив амбар ярким светом.

Тотчас все вокруг обрели черные, отчетливые тени – все, кроме Назара, разумеется. Старшие обмякли еще сильнее, замерли, окончательно обратившись в бессмысленные мешки плоти. А их огромные тени на стенах, напротив, задвигались, заструились по бревнам плавно и жутко. От одного взгляда на эти вытянутые силуэты Назару хотелось зажмуриться и кричать.

Француз, едва успевший взмахнуть саблей, рухнул навзничь как подкошенный. Оружие вылетело из ослабевшей руки. Тень, выбитая дьявольским светом из его тела, испуганно заметалась на стене над входом. К ней тут же со всех сторон ринулись тени Старших. Точно стая голодных волков, они окружили и растерзали чужака, разорвали на части и поглотили, не оставив и следа. Это произошло очень быстро, всего за пару ударов сердца. Назар, сбросив оцепенение, кинулся к лампе, занося клинок. По стенам, полу и потолку тени Старших метнулись наперерез.

Они почти успели остановить его. Уже опуская саблю, Назар почувствовал ледяные прикосновения, от которых мгновенно прервался стук в груди и дыхание застопорилось, словно что-то стиснуло горло железной хваткой. Отчаянно пытаясь глотнуть воздуха, отчаянно пытаясь вспомнить хоть одну молитву, удержаться на краю сознания, он падал в голодную бездну.

Но клинок падал вместе с ним.

Лезвие врезалось в лампу. Со звоном брызнули в стороны осколки. Свет исчез, и пламя, заключенное в сосуде, расплескалось по камню и вокруг него. Оно не погасло, наоборот, с яростью впилось в доски пола, в мох, растущий между ними, в волосы и плоть Старших. Те заверещали, задергались, замахали руками, пытаясь сбить огонь, но тот лишь сердился и разгорался сильнее, полз вверх по бородам, облизывал белую кожу, мечтая добраться до скрытого под ней жира.

Назар, упавший на камень и откатившийся в сторону, очнулся оттого, что вспыхнула шинель. Кое-как выкарабкавшись из нее, он пополз к выходу. Встать не было сил. Проползая мимо француза, солдат ухватил того за ремень и попробовал потащить за собой, но быстро понял, что это невозможно – фуражир, даже основательно исхудавший на ведьминых харчах, все равно весил слишком много. Да и в широко раскрытых глазах его больше не оставалось жизни. В них отражалось лишь пламя.

Потрепав француза по щеке, Назар пополз дальше. Позади истошно вопили Старшие, обратившиеся в огромные факелы, и трещали бревна стен, по которым разбушевавшийся огонь взбирался к потолку.

Преодолев оставшиеся две сажени до выхода, уже ослепший от дыма Назар вывалился под дождь, в грязную сырую траву. Откашлявшись, он отполз еще на несколько шагов. Потом еще. Отдыхать приходилось подолгу, потому что тело попросту отказывалось подчиняться. Добравшись до забора, Назар прислонился к нему спиной и стал наблюдать сквозь слезы, как пылает проклятый амбар. Тот превратился в один сплошной костер, который наверняка было видно за много верст. Пламя охватило крышу, языки его рвались к небу, а внизу до сих пор кричали Старшие.

– Вот так, ваше высокоблагородие, – пробормотал Назар, уже засыпая. – Получается, привела меня судьба, куда нужно. Только жалованье в шинели осталось. Это вы зря…

И опустил веки.

Когда он поднял их, много часов спустя, на исходе ночи, амбар все еще горел. Ни одно бревно не сдвинулось в его стенах, ни один уголок крыши не сместился. Все так же яростно и зло полыхал огонь, все так же обреченно и отчаянно выли те, кто сгорал заживо внутри. Кряхтя, Назар поднялся, выломал из забора жердину потолще и, опираясь на нее, побрел прочь, к лесу.

Путь занял немало времени, но обернулся он только у самой опушки, уже на рассвете. Амбар вовсю пылал. Не смолкали крики Старших. Негасимое пламя из Люциферовой лампы пожирало грешников – вечные муки, которых те избегли, обманув смерть, нашли их здесь, на земле. Назар осенил себя крестным знамением и больше не оборачивался.

В полдень того же дня, когда окончательно распогодилось, он вышел на дорогу. Глянул себе под ноги и увидал под ногами тень. Она казалась не совсем правильной: чуть длиннее и тоньше, чем нужно, с иной осанкой и силуэтом головы. Да и движения повторяла неточно, а иногда и вовсе с запозданием.

– Ну что ж, – хмыкнул Назар. – Не боись, привыкнешь. Оба привыкнем, солдат скотина хитрая, ко всему приспособляется. Главное, до снега обжиться где-нибудь. Не отставай, мусью!

И они с тенью зашагали на восток.