Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 353 страниц)

– А Заряжнев?

Тут княгиня только пожала плечами – ответить было нечего.

А офицера Заряжнева после того случая больше никто не видел, по крайней мере в местечке N*** на юге Франции.

* * *

Когда Сережа выздоровел окончательно, к Зорницким опять стали приходить гости.

Как-то вечером все снова собрались за чаем на террасе. Из знакомых, с которыми в первый раз обсуждали цирк, были только граф и графиня Лацкие да господин с незапоминающимся именем. Зато явились старая приятельница Софьи Михайловны, очень немолодая и очень знатная дама по фамилии Неверова, недавно прибывшая на курорт, и ее племянник. А еще князь Щепкин, приходившийся Зорницким дальним родственником.

Беседа опять обратилась к цирку. Любопытствовали все больше новые гости. Сами Зорницкие говорить на эту тему были мало расположены, Сережа и вовсе сидел молчаливый и хмурый. Но остальные этого словно не замечали.

– Знаете, – заметил безымянный господин, – меня очень заинтересовал этот… хмм… цирк. Давно коллекционирую сведения о таких вот странных феноменах.

– Чего же в нем странного, в цирке? – капризным голосом осведомилась Неверова.

– А вот, если бы вы там побывали, мадам, может, поняли бы. Здесь словами не объяснишь. Здесь – как бы сказать – ощущение…

Неверова проворчала что-то неразборчивое. А Натали Зорницкая тут же догадалась: наверное, господин этот (как же его имя?) почувствовал во время представления то же самое, что и она.

– Что за «ощущение» такое, мсье? – спросил князь Щепкин. – Расскажите-ка нам, будьте любезны.

– Извольте, – согласился господин. – Но только начать придется издалека.

Возражать никто не стал.

– Путешествую я много, имею знакомства в разных странах. Бывал и в Венгрии. Один тамошний мой друг от какого-то своего не то двоюродного дедушки, не то троюродного дяди унаследовал дом. Осматривать наследство поехали мы вместе. Прежде мой приятель дома этого не видел никогда, как, впрочем, и своего покойного родственника. Наследство оказалось неожиданным.

Сопровождал нас поверенный, занимавшийся то ли дядюшкиными, то ли дедушкиными делами. Путь лежал из Будапешта на восток. И заехали мы там в ужасную глушь, в городишко такой захолустный, что правильнее назвать деревней.

Поверенный в тех краях ориентировался плохо, «дела» они с дедушкой всегда обсуждали в столице, куда тот изредка выбирался. Поэтому решили мы взять проводника из местных. Постучались в первый попавшийся дом. Поверенный попросил показать дорогу к усадьбе помещика такого-то. «Не знаем», – ответили нам и захлопнули дверь. Так повторилось несколько раз. Только в пятом или шестом по счету доме сказали, что нужная нам усадьба находится рядом со старым особняком русского графа. Но мы не знали и этого особняка. Долго уговаривали нас проводить – не задаром, конечно. Кое-как хозяин все же согласился. Видно, сильно нуждался в деньгах.

Нам такое отношение показалось странным. Хозяйка провожала мужа, точно навсегда прощалась.

Но вот мы тронулись в путь. Он оказался неблизкий. Вскоре дорога надоела нам ужасно. Приятель от такого наследства готов был уже и вовсе отказаться.

Тут я, чтобы немного развеять скуку, возьми да и спроси нашего проводника:

– Что это, – говорю, – за русский граф здесь жил?

– Давние дела, прошлые… – замялся тот, – к чему оно вам, господин?

Но теперь уж стало интересно и моему другу. Вдвоем мы так привязались к проводнику, что он, наконец, сдался.

– Как звали того графа, не знаю. Но вот что я вам, господин (это он моему приятелю), скажу. Если это поместье, куда мы едем, как вы говорите, досталось вам в наследство, продайте его. А не найдется покупателя – пусть себе стоит пустое. Но жить там не надо. Такой мой совет.

Друг мой, человек любопытный, не мог не поинтересоваться:

– Это почему же?

Проводник отозвался с неохотой:

– Недобрые места. Давно, правда, не случалось ничего… а все-таки недобрые.

– Но позволь, уважаемый, покойный мой родственник прожил там всю жизнь, и ничего. До глубокой старости, дай Бог каждому.

– Верно, – согласился проводник, – с ним-то ничего. А вот один из предков его ума лишился, руки на себя наложил.

– Бывают во многих семействах свои странности, – попытался возразить мой знакомый.

– Не о том я вам, господин, толкую. Ведь от горя он это… от великого горя.

– Что за история? Расскажи-ка все толком! – уже не попросил, а потребовал мой друг. Сам он подробностей никогда не слышал. Зачастую прошлое собственной семьи – тайна для нас.

Ну тут уж проводник разговорился.

Началось все это около двух веков тому назад. Молодой граф из России, роду очень знатного, волею судьбы встретился с бедной венгерской крестьянкой и полюбил ее. Дошло до свадьбы. Родственники графа такой поступок сочли недостойным и от него отреклись, поэтому новобрачные остались в Венгрии. Да и жена не пожелала покидать родную землю.

Капитал у графа был немалый. Выстроил он не дом, а настоящий дворец. Зажили счастливо. А когда родились дети, три дочери, отец ничего для них не жалел – выписывал лучших гувернанток и учителей, наряжал как принцесс.

Да только пришла однажды беда… Проклятые циркачи вернулись. Так наш проводник и сказал – «проклятые циркачи». Мы, трое его слушателей, ничего не поняли. Но он совершенно и наотрез отказался объяснять. Добавил лишь, что один из «циркачей» графовой жене приходился родней. И она пошла в этот цирк и детей с собой повела. «Уж если с ними ты повязан как, пойдешь непременно… И против души, страшась, пойдешь, коли позовут», – как-то вроде бы случайно вырвалось у проводника. Разъяснять эти свои слова он тоже не стал.

Через несколько дней и графа, и графиню слуги нашли в их постели мертвыми, зарезанными. «Видно, отказалась она по доброй воле дочерей им отдать», – еще одно странное замечание, и снова без объяснений.

А три графские дочери пропали с циркачами…

– Наверное, «уехали с циркачами», вы хотели сказать, – поправил я проводника.

– Нет, – покачал он головой. – Не уехали. Пропали.

И спустя много лет вернулись в родные места вместе с цирком.

– Ту историю, про возвращение, – сказал проводник, – помнил уже мой дед, на его веку случилось. Он мне и передавал.

– Да как же, – удивились мы, – твой дед мог помнить? То есть как графские дочери могли тогда быть живы?

– Живы, еще как живы, дьявольское отродье! – в сердцах воскликнул проводник, и осталось только гадать, о чем он.

Дальше он рассказал еще вот что. Русский граф построил свой особняк рядом с усадьбой, в которой с незапамятных времен жили родичи моего венгерского знакомого. До несчастья с графом и графиней два эти семейства были очень дружны.

И вот, по прошествии долгого времени – какого именно, проводник не уточнил, если не считать уточнением упоминание про деда, – этот самый непонятный цирк, о котором он нам толковал, вернулся в те края, в их городок. Выражение у проводника при этих словах было такое, будто пришла чума, а не цирк.

«Так уж, видать, устроены они… Обязательно возвращаются на родину, к местам, где переродились. Что-то покоя им не дает. Прошлая жизнь, что ли… Люди, которых знали прежде, потомки этих людей… Потом опять уходят до поры», – очередное таинственное отступление. Мысль, невольно высказанная вслух.

Закончил же свою историю проводник сухо и коротко.

Три сестры из цирка быстро сдружились с обитателями поместья, соседнего с их бывшим домом. Их там помнили уже очень плохо, слишком много прошло времени. Настолько плохо, что поверили в придуманную ими историю – они назвались дальними потомками русского графа.

А совсем скоро молодой хозяин поместья исчез. И все циркачи исчезли тоже.

У молодого барина остался малолетний ребенок, мать которого умерла при родах. Престарелый помещик, отец исчезнувшего, каким-то образом узнал о «циркачах» «всю правду». Не вынеся потери сына, старик сошел с ума от отчаяния и покончил с собой. Тогда же род мог бы и прекратиться – неизвестно, как бы сложилась судьба ребенка-сироты, не окажись его бабка женщиной волевой и сильной. Лишившись сына и похоронив супруга, она мужественно пережила все обрушившиеся на их семейство несчастья и воспитала внука. Внук этот впоследствии стал отцом того самого родственника, который оставил усадьбу в наследство моему знакомому.

Остаток пути мы проделали в молчании, размышляя, сколько в рассказе проводника правды и сколько легенды, созданной простонародным воображением.

Вскоре подъехали к усадьбе. Дом оказался в состоянии намного лучшем, чем мы ожидали и чем обещала ведущая к нему разбитая, ухабистая дорога, заросшая по обочинам неухоженными кустами и деревьями. Но друг мой говорил, его дядюшка под конец жизни стал почти затворником в этой глуши, немудрено, что не заботился о дороге.

– А где же особняк русского графа? – спросили мы у проводника больше в шутку, чем всерьез.

Но тот шутить был не расположен, ответил сурово:

– Обойдите дом, там и увидите.

И точно: с заднего двора усадьбы открывался обзор на холмистую долину. Совсем близко, на соседнем пригорке, возвышался этот особняк.

Только слово это здесь мало подходит, равно как и «дворец». Скорее – замок, крепость, производящая впечатление довольно мрачное. От нее прямо-таки веяло древностью и разрушением. Стены во многих местах осыпались, обвалились. Сразу ясно было: жилище это давно покинуто людьми, слишком давно, чтобы сохранить первозданный вид.

Удивило нас вот что: почему унаследованная усадьба, судя по архитектурным особенностям, относится ко времени не столь давнему. Ведь, по словам проводника, она должна бы быть старее, чем графский замок.

– По приказу того барина, что был воспитан своей бабкой, прежнюю усадьбу снесли, прямо с землей сровняли, – объяснил проводник. – А этот дом выстроили рядом, немного в стороне.

Здесь первую часть моего рассказа можно и закончить.

Господин с незапоминающимся именем замолчал.

– Так что же, вы думаете, это тот самый цирк и… те самые сестры? – нарушила тишину Софья Михайловна. В вопросе прозвучали требовательные интонации.

– Не могу утверждать наверняка. Прямых доказательств нет. Но, согласитесь, столько совпадений…

– Постойте! – воскликнула графиня Лацкая. – Ваши слова, мсье, одно сплошное противоречие. Вы же сами говорили, какой ветхий был замок и что все это дело давних дней. А цирк-то приехал к нам сейчас, и я сама видела этих канатоходок… – Графиня осеклась и замолчала. Ее громкий возглас всем показался каким-то неуместным.

Рассказчик, посмотрев на Лацкую долгим, пристальным взглядом, произнес:

– Бесспорно, мадам, история невероятная. Странный, как я говорил, феномен. Научного и логического объяснения тут не найти. Признаюсь, тогда, слушая нашего проводника, я про себя посмеивался над малообразованным человеком из глубинки. Но с тех пор минуло немало лет, я много где побывал… И много разных происшествий случалось со мной. Теперь думаю, что некоторые давние истории могут происходить снова… Особенно такие, которые уже однажды повторились.

– Что же вы, мсье, верите во все подряд слухи? – немного свысока осведомился племянник Неверовой.

– Не во все, друг мой. А верить ли вам – ваше личное дело. – Господин говорил без намека на вызов или высокомерие, спокойно и даже несколько устало.

– Ну, господа, зачем же обо всем этом так серьезно, того и гляди, ссориться начнем! – попытался разрядить обстановку граф Лацкий. – Мсье просто хотел развлечь нас своим рассказом, верно? – обратился он к безымянному господину.

– Может, и так, – неопределенно и как бы неохотно откликнулся тот.

– Давайте продолжим, – голосом, не терпящим возражений, заявила Софья Михайловна. – Что там еще за вторая часть?

– Продолжайте, продолжайте, пожалуйста! Повествование прелюбопытное! – наперебой поддержали княгиню все собравшиеся.

– Ну что ж…

Мы осмотрели наследство, то есть дом. Он действительно был неплох. Но товарищ мой сказал, что жить здесь не станет. Подозреваю, решение это он принял еще по дороге. Наверное, несмотря на кажущееся шутливое настроение, не обошлось без влияния нашего проводника, хотя сам мой друг ни за что бы в этом не признался. И напрасно: мне его чувства были вполне понятны. Я – другое дело, я-то мог отнестись ко всему этому легкомысленно, ведь речь шла не о моих родственниках.

Во второй половине дня дом нам уже успел порядком наскучить, и мы отправились побродить по окрестностям. Приказчик с проводником остались. Первый – по причине усталости с дороги, а второй напрочь отказался шататься по «недобрым» местам.

Довольно скоро мы наткнулись на полуразрушенный фундамент, из которого местами росли колючие кусты. Конечно, сразу догадались, что это остатки старой усадьбы.

Походив среди них, мы отыскали кое-что, кроме камней. Так, ничего особенного – попорченные погодой осколки прежней жизни, протекавшей в этих стенах. Видно, не все вещи вынесли, разрушая дом. О чем-то позабыли, что-то оставили за ненадобностью.

Мой друг нашел раму от картины. Одну раму – холст истлел и давно рассыпался в прах. Еще были обломки какой-то мебели, обрывки ковров – в общем, всякая рухлядь.

Я обнаружил фарфоровый подсвечник, цветные стекла от витражей и часть какого-то лепного украшения. Все это не представляло никакой ценности. Но была среди прочих находка, которая нас все-таки заинтересовала. Небольшой медный ларчик, потемневший от времени, но когда-то, кажется, довольно красивый.

Такая вещь всегда представляет собой тайну. А к тайне редкий останется равнодушным. Но вот беда: ларец оказался заперт. Поэтому мы просто взяли находку с собой.

Покинув развалины, походили еще вокруг усадьбы. Раза два-три останавливались позади нее и молча смотрели на графский замок. Он притягивал нас, точно магнит.

Не обменявшись о том и словом, мы откуда-то знали друг о друге, что каждому ужасно хочется туда пойти. Одно дело слушать днем суеверные рассказы о минувших временах – можно и посмеяться, и мимо ушей пропустить. И совсем другое – своими глазами видеть один из предметов этого рассказа: вот он, зловещий замок, уставился на тебя пустыми провалами окон. До него рукой подать.

Думаю, мы так и пошли бы, не сговариваясь. Сказать по правде, уже пошли, сделали несколько шагов. Но тут нас из дома крикнул проводник, и мы словно опомнились, пробудились от грезы наяву. И вот за это я тому человеку очень благодарен…

Он звал нас ехать. Непременно хотел убраться из этих мест до темноты. О том, чтобы заночевать в доме, и слышать не желал. У нас такой охоты тоже не возникло, поэтому мы не настаивали.

На обратном пути проводник заметил ларец в руках моего товарища. На его вопрос мы ответили, что нашли эту безделушку в развалинах старой усадьбы.

– Выбросили бы, господа, – проворчал проводник. – Вы не глядите, что тут так пусто теперь. Где они свои дела творили – там навечно все как отравлено, и земля, и вещи.

Но здесь мы с ним не согласились: что может быть опасного в шкатулке?

В Будапеште мы отнесли находку к мастеру, который открыл замок, не повредив старинной работы.

Внутри оказались разные бумаги. Они неплохо сохранились – ларец защитил их от разрушительного воздействия погоды. Правда, в основном все это были какие-то счета, книги учета семейных расходов, записи о необходимых покупках и прочее в том же духе.

Только на самом дне лежали другие листы, похожие на часть личного дневника. Казалось, его пытались сжечь, но в последний миг остатки выхватили из огня. Мы прочли их, после чего товарищ мой хотел последовать совету проводника и выбросить все бумаги вместе с ларцом.

Возможно, с ларцом и счетами позднее он так и поступил. Но дневниковые листы, которые сделались ему особенно неприятны, я попросил не уничтожать, а отдать мне. Он согласился.

Разные таинственные вещи уже тогда начали меня интересовать, и этот обгоревший дневник стал, можно сказать, началом моей коллекции. Со временем к ней прибавилось немало других экспонатов, которые казались мне на тот момент более любопытными, и я куда-то забросил те страницы. Наткнулся на них недавно, разбираясь в старых бумагах. И на фоне небезызвестного нам события по-новому взглянул на эти записи…

– И этот дневник, мсье, до сих пор у вас? – задал вопрос князь Щепкин.

– Именно. Более того – он здесь, со мной, – и господин с незапоминающимся именем извлек из кармана какие-то бумаги. – Вот оригинал, – он положил на стол рядом с собой пожелтевшие, обгорелые в нескольких местах листки, – а вот перевод с венгерского языка.

– И вы нам прочтете?

– Если мои слушатели…

– Мы обязательно должны узнать все до конца! Только объясните, о чем записки.

– Прежде надо сказать, что принадлежат они, как я предполагаю, перу молодого помещика, в чьем внезапном исчезновении обвиняют таинственных циркачей. И написано это как раз в то самое время… думаю, накануне исчезновения. А о чем – судите сами. Многое тут непонятно и запутанно. Можно даже подумать, автор не вполне здоров умственно. Начало отсутствует… Но приступим к чтению.

«…явилась вновь. Ранним вечером, как гостья нашего дома. Одна. Принимали ее с радостью. А я, глядя в ее глаза, уже ждал другого визита. Под покровом ночи.

Как я проклинал в мыслях и ее, и весь их род! И себя за свою слабость. А потом не мог дождаться темноты…

Она пришла за мной. Мы вместе тайно покинули дом. Как и в прошлый раз, меня переполняло чувство невероятной, дикой свободы. Мы не бежали – летели по холмам, что окружают дом. Она все хохотала своим безумным смехом. Как она прекрасна, как идет ей алое… Она выглядит такой живой… переполненной жизнью.

Теперь, утром, я понимаю, чьей жизнью. Все один обман. Злобный бледный дух, жадный демон… Но, мчась за ней сквозь тьму, я забываю все, все на свете.

Она решила отвести меня туда, к своим. На какой-то миг я все-таки остановился, заколебался. Но она начала прельщать обещаниями, прекрасной долей вечной жизни…»

– Что-то не пойму, мсье, о чем это вы читаете, – вмешалась Неверова. – То ли стара стала, то ли глупа…

– Нет-нет, – поддержала ее племянница Софьи Михайловны, – и я не понимаю. Какая-то мистика.

– Я предупреждал: все довольно необычно, – туманно ответил господин, недовольный, что его прервали.

На Натали Зорницкую вся история, и особенно чтение, произвели сильное впечатление. Почему-то вспомнился рассказ брата и как Сережа передавал слова Ирины об «ужасной участи».

– А может быть, это все самая настоящая правда, – неожиданно для себя совершенно серьезно произнесла она.

Но слова прозвучали совсем тихо, и никто, кроме сидевшего рядом безымянного господина, не обратил на них внимания. Зато он, испытующе глянув на девушку, так же негромко отозвался:

– Некоторым людям дано видеть и понимать больше, чем другим. Не потому, что они лучше или хуже. Просто от природы такая у них способность.

Натали вздрогнула:

– Это вы, верно, о себе?..

– Нет, – покачал он головой. – Я всего лишь собираю сведения.

– О чем это вы там шепчетесь? – близоруко прищурилась Софья Михайловна, будто зрение могло помочь ей расслышать.

– Я попросила продолжить чтение, – сказала Натали.

– Ну так и надо продолжить, чего уж там, – махнула рукой княгиня.

Рассказчик поспешил выполнить просьбу:

«…Конечно, я поддался на уговоры. Они сильны, я не раз уже убеждался в их силе. Человек не способен им противостоять.

Она привела меня в самый их лагерь, в дьявольский цирк. Всех их перевидал я там: сестер ее, родичей, всех этих страшных циркачей… Из всех них только в младшей сестре, кажется, осталось немного человеческого. Она словно бы против воли участвует в кровавых пиршествах. Но и она такое же создание ада…

Наутро меня отпустили. Но я уверен: в последний раз. Нынешней ночью она придет, чтобы забрать меня навсегда. Я ужасно себя чувствую, как при тяжелой болезни. Страшно бледен и мучаюсь жаждой, которую никак не утолить.

Она говорит, потом ничего этого уже не будет. Наоборот, стану ощущать лишь силу и всемогущество. Но я-то знаю… сейчас-то знаю, что нужно будет отдать взамен. Что я уже почти потерял…

Завтрашнего утра я не увижу. Для меня наступят вечные вечер и ночь. Пока во мне остается хоть капля человеческого, я еще в состоянии ужаснуться происходящему.

Моей душой безвозвратно завладели порождения тьмы. Вампиры.

Я знаю, почему из последних сил пишу все это. Еще пытаюсь сохранить какую-то связь с собой прежним. Но это зря. Я сожгу дневник. Еще немного – и швырну в огонь.

Лучше вместо бестолковой писанины совершу последний человеческий поступок в своей человеческой жизни. Спасу сына. Пока я еще способен… пока…» – Здесь нельзя разобрать несколько строк, бумага потемнела. Дальше идет вот что: «…над его колыбелью святое распятие. Это будет для меня нелегко, я уже почти не могу притронуться к кресту, он жжет мне руки даже сквозь ткань. Но я все же помещу его на стену. Если не сделаю этого, они не пощадят ребенка. Я помню, какими жадными глазами она смотрела на дверь детской. Но к распятию они не посмеют приблизиться.

Мама, отец, простите меня… Да поможет вам Господь. Больше я ничего не могу…»

На этом записи обрываются.

Человек с незапоминающимся именем аккуратно сложил стопкой листы.

Все долго молчали. Потом княгиня Софья Михайловна, неуклюже махнув рукой, сказала:

– Ерунда, бред безумца! Давайте все это забудем, давайте чай пить.

Через какое-то время рассказ действительно начал забываться за другим разговором, но вдруг в паузе между репликами вновь громко и не к месту прозвучало замечание графини Лацкой:

– А вы знаете, Шарлотт Марсье очень больна.

Безымянный господин при этих словах тревожно нахмурился. Послышались возгласы гостей:

– Как – больна? Еще вот совсем недавно видели ее вполне здоровой…

– А вот так, все худеет, бледнеет, мучается жаром, и ни один доктор не может ей помочь.

– То-то они с матерью к нам не заходят, – попыталась поддержать разговор Софья Михайловна, но все почему-то снова замолчали, и воцарилась тишина.

Вдруг в этой тишине послышались шаркающие шаги. Кто-то подходил к террасе.

– Петр Николаевич! – удивленно воскликнула княгиня. – Давно вы у нас не появлялись.

– Давненько, давненько! Да вот, господа, наскучила безвылазная-то жизнь, захотелось выйти, развеяться, так сказать… – И старик Нерящев, кряхтя и хихикая, направился к свободному креслу.