Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 140 (всего у книги 353 страниц)

Вопросы торопливо множились, цеплялись друг за друга, превращаясь в кучу-малу, от которой отчетливо сквозило страхом, – и в большинстве своем не давали никаких ответов.

Версию о чьем-нибудь розыгрыше Ломцов отмел сразу. Про его отдушину не знал никто, кроме двух продавщиц из «ХороШопа», вот только зачем им затевать нечто подобное? Нет, конечно же, можно предположить, что смачно шибающие первосортной чернухой розыгрыши – это уже их отдушина. Но верится в это откровенно слабо, точнее – совсем не верится. Людочка, как и напоминающая добрую тетушку Мария Иннокентьевна, никоим образом не походили на людей, способных развлекаться в схожем ключе…

Очередная эсэмэска. Захар дотянулся до телефона, открыл сообщение.

«Игра начинается».

Ломцов растерянно выругался. Появилось острое желание вернуться в торговый центр и что-нибудь разузнать у Людочки про «Большую игру». Кто поставщик, были ли еще билеты… А, она же обмолвилась, что товар принимала Мария Иннокентьевна. Да и время уже нерабочее. Значит, самое раннее – завтра утром.

«Бред сивого гиппопотама… – Захар нервно глотнул чая, осторожно скосил глаза на погасший экран „LG“. – Страшилки для старшеклассников».

Про объяснение, без пробелов расставляющее все на свои места, Захар старался не думать. При всей своей логичности оно выглядело сущей ересью, абсурдом… Да уж, проще поверить, что здесь все же замешаны Мария Иннокентьевна со сменщицей, чем списывать все на происки всемогущего и непонятного зла. Потусторонних сил, неизвестно с какой целью выбравших для своей не предвещающей ничего хорошего забавы (забавы ли?!) именно его. Правда, в сообщении было упомянуто про выигрыш…

«Нет, на хрен, – Ломцов сделал еще глоток, поставил чашку на место. – Забыть. Тупо забыть…. Мираж это был, от переутомления на работе».

Он помедлил, взял билет. Выдохнул и торопливо разорвал его надвое.

Прошла секунда, две, пять, десять… Ничего не изменилось. Не полезли в окно извивающиеся щупальца, не ломился с утробным воем в дверь вурдалак, чай в кружке не превратился в кровь. Не взметнулся на паучьих ножках, пронзительно вереща и треснув экраном, телефон: не выперли из трещины крохотные человеческие внутренности. Все было по-прежнему, спокойно и обыденно, без каких-либо признаков мистического, кошмарного…

Захар сложил половинки билета вместе, порвал еще раз. Потом нашел ножницы и начал стричь обрывки, превращая их в картонную вермишель.

Спустя полминуты он смахнул почти невесомую горсточку в ладонь и пошел в туалет. Ссыпал обрезки в унитаз, нажал кнопку на бачке…

«Вермишель» смылась за один раз, точно так же, как и все остальное, что сюда попадало. Ломцов нажал на слив еще раз. На всякий случай.

«Вот и все».

Он вернулся на кухню, подвинул телефон к себе, опять открыл сообщения. Вскинул брови, озадаченно процедил:

– Интересное кино…

Эсэмэски от «БИ» стали другими. Все буквы заменил беззаботно улыбающийся смайлик. Ряды бывших фраз напоминали желтого длиннющего, нелепо изогнувшегося червя с повторяющимся узором на боку. Две точки сверху, дуга внизу…

Контраст между этими улыбками и прежним содержанием сообщений невольно заставил Ломцова поежиться. В следующую секунду он крепко сжал телефон в руке, прикоснулся большим пальцем к экрану.

«Сообщение будет удалено. Продолжить?»

«Да».

Удаление эсэмэсок осталось без последствий. Захар посидел на кухне еще несколько минут, прихлебывая остывающий чай и глядя в окно. В голове не было ни единой мысли, в душе разбухла стылая, гнетущая опустошенность. Она заполнила собой каждую щелочку, каждый уголок… Так Захар не чувствовал себя еще ни разу в жизни.

Когда чай кончился, Ломцов помыл кружку и пошел спать. Несмотря на все недавние события и впечатления, сон навалился быстро. В угасающем сознании колыхнулась мысль, что можно было погуглить что-нибудь вроде «большая игра слияние ампутация», но Захар спугнул ее коротким, злым «Забыть!».

И – уснул.

Под кожей правого плеча что-то мешалось. Ломцов понял это еще сквозь плотную, вязкую дрему, пришедшую на смену ночному, полностью лишенному сновидений забытью.

Память без паузы выволокла на поверхность то, что Захар хотел забыть. Вчерашние коготки напомнили о себе – требовательней, жестче, и он вмиг проснулся окончательно…

Рывком сел на диване. За окном было светло, настенные часы в виде корабельного штурвала показывали без пяти десять.

Захар машинально потянулся к плечу и тотчас же отдернул руку. Страх деловито, уверенно подбирал-натягивал ниточки, собираясь делать из Ломцова марионетку.

В голове предостерегающе замигало красное табло с надписью «Попытка извлечь объект». Ломцов пошевелил правой рукой, помедлил. Потом все-таки дотронулся до плеча кончиками пальцев левой. Никто ничего не извлекает, просто нужно понять, что это…

Предмет сидел под кожей вертикально и, судя по первым ощущениям, не в мышце. На уровне сустава, ближе к ключице, выпирал хорошо заметный бугорок.

– Да какого хрена-то… – голос Захара дрогнул. – Отвяжитесь от меня, уроды, твари… Ну почему я-то?

Он замолчал, потому что знал: еще чуть-чуть – и сорвется, закричит. Сжал зубы, дыша как можно размеренней, и принялся медленно, вдумчиво ощупывать сидящий под кожей предмет.

Что-то твердое, продолговатое, с четко очерченными гранями, сантиметра четыре длиной и около полутора шириной. С одной стороны ощущался небольшой переход, сужение, что ли… Знакомая, абсолютно точно – знакомая вещица; еще бы вспомнить, что именно. Зажигалка? Упаковка жвачки? Близко, теплее: но, кажется, не то… Стирательная резинка?

Ломать голову пришлось недолго.

«Флешка?! – изумленно и недоверчиво охнул Ломцов. – Ч-ч-черт, похоже, да… Она – объект? И это – слияние?!»

Он соскочил с дивана, побежал в ванную. Включил свет и замер перед зеркалом, внимательно рассматривая выпуклость. Кожа в этом месте выглядела как обычно. Не было ни малейшего повреждения – шрамика, покраснения, еще чего-нибудь, намекавшего, что флешку запихнули туда хирургическим путем. Боли Захар не чувствовал, и это, пожалуй, было самым странным. Ощущение чужеродности предмета имелось, а боли не было.

Сознание встряхнула очередная догадка, и Ломцов бросился обратно в комнату. Ребристая черная флешка «Verbatium», которая должна была лежать на высокой стопке игровых дисков «Sony PlayStation 3», – пропала.

Захар точно помнил, что позавчера клал ее туда. Он не мог похвастаться исключительной педантичностью, но у части его вещей имелось раз и навсегда определенное место. Ключи стабильно висели на крючке в прихожей, банковская карта лежала на книжной полке, напротив корешков первых двух частей «Ведьмака»; паспорт, медицинский полис и остальные документы – в папке в «стенке»… Были и другие. Флешка входила в их число.

Ломцов проверил за дисками.

Пусто. Он тщательно обыскал все в радиусе метра, хотя картинка, как он кладет флешку на коробку с «Heavy Rain», четко стояла перед глазами…

Пропажа не нашлась.

«Спокойно, спокойно, – Захар присел на диван, уставился в одну точку. – Хотя чего тут спокойно, началось ведь, паскудство. А почему именно флешка?»

Он на всякий случай ущипнул себя за мочку уха.

Не сон.

«Ладно, хрен с вами, – подумал Ломцов с угрюмой злостью. – Влип так влип, какой смысл-то теперь метаться… Что там, в правилах было? Извлекать нельзя, рассказывать про игру нельзя, слияние каждые восемь часов… Интересно, объекты по какому принципу выбираются? От рандомной балды? Надеюсь, джойстик в скулу или мультиварку в копчик не воткнут?»

От этих мыслей Ломцову немного полегчало… В самом-то деле, не вешаться же по причине того, что ничего не исправить? Пока все более чем терпимо, а дальше… дальше видно будет. Если конечности ампутировать не придется и объекты будут не сильно крупнее флешки, то не все так уж и страшно. Опять же, не стоит забывать про выигрыш…

Оставалась только одна неясность: в чем суть игры? Что будет после того, как последний «объект» займет свое место? Хорошо бы знать, но – увы…

Захар неожиданно почувствовал, как оживает сгинувший вчера азарт. В нем было что-то незнакомое, будоражащее, чего Ломцов не испытывал прежде.

Он скоро понял, что именно.

Опасность.

С ней азарт приобрел толику безумия, делавшего его гораздо острее, выразительнее… Ломцов не раз сталкивался с утверждением, что самая захватывающая игра – это игра та, где можно потерять или выиграть не деньги, а нечто неизмеримо большее. Сейчас он в этом убедился.

«Хотел по верхней планке? Получите: роспись, число… „Русская рулетка“ курит и рыдает».

Злость никуда не делась, а вместо угрюмости пришло подобие задора. Второй причиной, позволившей Ломцову без особого сопротивления принять случившееся, была опостылевшая рутина. Размеренное течение жизни, в котором каждый новый день мало чем отличался от предыдущего. Где не водилось ни подводных камней, ни штормов, ни других встрясок. То, что происходило с Захаром сейчас, называлось просто: «новые ощущения». Пусть в выпавшем Захару испытании было предостаточно странного и пугающего, он не собирался искать способ, как можно быстрее выйти из игры…

Ломцов включил ноутбук, набрал в поисковике «большая игра объекты слияние». Он понимал: скорее всего, это бесполезная трата времени… но попробовать-то можно?

Захар бросил свою затею спустя час блуждания по многочисленным ссылкам. Он несколько раз пробовал сформулировать запрос иначе, добавляя «эсэмэс, ампутация, предметы под кожей» и прочее. Гугл и другие поисковики ничего не знали про моментальную лотерею «Большая игра», ее особенности и последствия… Вакуум. Пшик. Большой и идеально круглый ноль информации.

– Ни хрена не «о’кей, Гугл», – не без разочарования проворчал Ломцов, закрывая браузер. – Сервер тебе в простату за такой незачет. Ладно, теперь еще кое-что…

Взял телефон, посмотрел время последнего сообщения от «БИ».

«21–48». Значит, первое слияние было около шести утра. Надо же, ведь только спустя четыре с лишним часа после этого почувствовал…

«Следующее через, – Захар посмотрел на „штурвал“, – два с копейками. Надо до „ХороШопа“ дойти, продуктами затариться. А то, может, потом из дома не выйти будет. Засадят в ладонь что-нибудь вроде зубной щетки, куда ее спрячешь… Или банковскую карточку в подбородок. Заодно и с Марией Иннокентьевной словечком перекинусь».

Домой он вернулся за сорок минут до второго «слияния». Разложил покупки по местам, с удивлением поймав себя на мысли, что начинает забывать про флешку. Есть и есть. Не мешает – и хорошо. Лучше съемный накопитель под кожей, чем больной зуб.

Недолгая беседа со сменщицей Людочки в «ХороШопе» прояснила историю не больше, чем поиск в Гугле. Мария Иннокентьевна попросту не помнила такой «моменталки» и в конце концов решила, что Ломцов ее разыгрывает.

За десять минут до слияния Захар закрыл все окна, проверил замки на дверях. Потом подпер ручку комнатной двери спинкой стула и сел по-турецки на диване, старательно прислушиваясь к наступившей тишине.

Тринадцать часов сорок четыре минуты. Пять минут до «слияния».

Ничего.

Две минуты…

Полный покой.

«В спячку впасть, что ли… – криво усмехнулся Ломцов, безуспешно стараясь унять нарастающий тремор и дышать ровнее, спокойнее. – Три дня продрыхнуть, а потом: „Здравствуй, красивая жизнь!“»

Тринадцать часов сорок восемь минут.

– Давай быстрее, сука, – процедил Захар, глухо, почти с мольбой. – Страшно ведь, ну…

Секундная стрелка на часах завершила очередной круг, а в следующее мгновение мир беззвучно захлебнулся в черной полынье беспамятства.

Очнулся Ломцов на том же месте и в той же позе: настенные часы показывали без десяти два. Он провел без сознания всего минуту. Голова была чистой, легкой, прошедшее беспамятство не оставило о себе никаких напоминаний.

Узнать, что же стало «объектом» в этот раз, оказалось легче легкого. Пальцам левой руки – указательному и безымянному – что-то мешало. Ломцов торопливо поднял кисть к глазам, вгляделся…

– А что, креативный фак получился… Где-то даже стебно.

Из среднего пальца, занимая почти всю ногтевую фалангу и часть следующей, торчала сувенирная монета, купленная Захаром в зоопарке года три назад. Солидный кругляш, размерами с юбилейный советский рубль, аккуратно выглядывал, поровну выпирая с обеих сторон.

Захар попробовал согнуть палец. Нижний сустав работал без проблем, а верхний забастовал напрочь. Что означало: монета сидит в кости. Боли, как и в прошлый раз, – не было. Хотя ощущение чужеродности казалось более весомым, оно по-прежнему оставалось вполне терпимым. Ломцов больше опасался, что «объекты» могут навредить току крови, нервной системе и прочему, но пока опасения оставались лишь опасениями.

– Дубль два, полет нормальный, – проворчал Ломцов. – Играем дальше.

Он позвонил руководству, наврал, что оступился и получил растяжение. Ничего серьезного, но за субботу-воскресенье оклемается вряд ли. Пара дней к выходным будут кстати: можно за счет отпуска. Иначе – больничный.

Руководство без колебания выбрало дни. Захар поблагодарил за понимание и завершил беседу.

Третье «слияние» наискось проткнуло левую ладонь шариковой авторучкой, оставив с тыльной стороны лишь верхушку синего колпачка.

Утро прибавило к «коллекции» еще один сувенир. Черноморская раковина размером с некрупный персик засела в правой лопатке, погрузившись в нее примерно наполовину. Разглядывая свежую «инсталляцию» в зеркале, Ломцов мрачно порадовался, что обитает не на складе железобетонных изделий или в секс-шопе.

Левое колено и правая стопа были следующими. Коленная чашечка теперь напоминала сюрреалистическую замочную скважину, в которую глубоко воткнули сразу три разных ключа, не снимая их с общего колечка. С внутренней стороны стопы в нее ближе к пятке на три четверти утонул «бублик» кистевого резинового экспандера.

Боли по-прежнему не было. Хотя, конечно, все эти «дополнения» начинали изрядно мешать. Захар почти не пускал в ход левую руку и старался ходить как можно меньше. В остальном он чувствовал себя сносно. Головокружения, болей, тошноты не возникало, кожа оставалась розовой, без кровоподтеков и других тревожных симптомов.

Ломцов коротал время за просмотром сериалов, чтением и сном. Проверил оставшиеся «моменталки», прибавив к восьми сотням – без малого одиннадцать тысяч. Радость от выигрыша была блеклой и мимолетной, «Большая игра» безжалостно высасывала из Захара почти все эмоции.

Седьмое «слияние» сделало в скуле три глубоких, неровных «стежка» недлинным USB-проводом, оставив концы болтаться снаружи. Восьмое – наискось запихнуло под кожу живота слегка приоткрытые ножницы.

Ближе к концу игры снова появился страх. Не сильный, но цепкий, постоянный… Небольшое облегчение дали три рюмки водки. На них Ломцов остановился, потому что для полного избавления от страха пришлось бы влить в себя всю бутылку, а напиваться он не хотел.

За час до последней черты Захар перестал бороться и лег на диван, неотрывно следя за секундной стрелкой часов.

Метровый Samsung был включен, на экране с пальбой и мордобоем выкручивался из передряги очередной сериальный то ли опер, то ли спецназовец. Картинка неожиданно пошла полосами, рябью – и пропала совсем.

«Надеюсь, телевизор никуда запихивать не будут… – нервно усмехнулся Ломцов, посмотрев на часы: ровно половина десятого. – Идиотская затея. Вон чайную ложечку пусть возьмут. Не по-о-онял… А это что такое?»

Телевизор опять ожил, но вместо заброшенного заводика, ставшего западней для атлетически сложенного силовика, на экране возникла небольшая грязноватая и скудно освещенная комната. Захар разглядел пару плакатов с иероглифами на стене, бамбуковую мебель, цветастые занавески с золотыми длинноусыми драконами, несколько коробочек из-под китайской еды на полу: жилище, скорее всего, находилось за пределами России. Картинка была статичной, как будто камеру водрузили на треногу, включили и оставили в покое.

В центре кадра находился мужчина, абсолютно голый, тучный, свесивший голову на грудь. Он сидел примерно метрах в трех от камеры, на коленях, сильно ссутулившись, неподвижно. Судя по длинным растрепанным и изрядно тронутым сединой волосам – человек был лет на двадцать старше Ломцова.

– Эй, мужик, – позвал его Захар неожиданно для самого себя, – ты чего?

Мужчина легонько качнул головой, как будто услышал вопрос, но ничего не ответил, оставшись сидеть в прежней позе. Казалось, что он сильно пьян или находится в полной прострации.

– Эй, что творится-то? – снова спросил Ломцов, скорее, не у человека на экране, а просто чтобы не молчать. – Мужик, ты меня слышишь? Э-э, а что это у тебя там…

Он поспешно слез с дивана, проковылял ближе к телевизору.

Всмотрелся.

– Твою мать…

Из левого бедра незнакомца выпирало что-то, крайне похожее на цоколь лампочки. Взгляд Захара судорожно запрыгал по обнаженному телу с той стороны экрана, выхватывая новые, не всегда хорошо различимые «объекты».

Часть маленького гаечного ключа, торчащего из правого запястья.

Нижняя часть небольшого тюбика зубной пасты или какого-нибудь крема, наполовину погруженного в шею чуть ниже левого уха.

Еще что-то темное, угловатое, сидящее между ребер, под правым соском.

Больше Ломцов ничего не разглядел, но нисколько не сомневался: остальные «объекты» в камеру попросту не попадают.

По экрану вновь побежали помехи, целиком скрывшие картинку. Захар стоял неподвижно, не отводя глаз от ряби, перемежающейся со «снегом», как будто чувствуя – это неслучайно, это еще не все…

Помехи шли недолго. Ломцов даже был уверен, что не ошибется, если скажет – сколько все это длилось.

Одну минуту. Столько, сколько длится «слияние».

Динамики телевизора выхаркнули перемежаемый воем крик на долю секунды раньше, чем вернулось изображение. Громкость была не особенно большой, но Захару показалось, что звук находится на пределе, даже за ним…

Ломцову захотелось забиться в самый дальний угол квартиры, спрятаться подо что-нибудь, стать как можно меньше, оглохнуть. Потому что так мог кричать только человек, испытывающий невыносимую, запредельную боль.

Незнакомец на экране бился в непонятном припадке, катался по полу, сминая коробочки: закувыркался по комнате сбитый ударом ноги стул. Черты лица, перекошенные страданием, были, несомненно, азиатскими. «Большая Игра» не знала границ.

Камера постоянно держала человека в ракурсе, следуя за ним как привязанная. Ломцов потрясенно следил за фигурой на полу, пытаясь сообразить, что заставляет несчастного так страдать.

И вдруг – понял. Точнее – увидел.

«Объекты» покидали тело азиата. Медленно, как будто их выталкивали изнутри, края ран расчертили кожу первыми струйками крови. Они тут же вытерлись о светло-голубой палас, красные мазки сделали корчившуюся на полу фигуру еще более жуткой.

Крик неожиданно сменился полузадушенным хрипом. На палас упал покинувший шею тюбик, и азиат запечатал рану основанием ладони, сдерживая кровь.

С коротким хрустом рассыпала осколки почти выбравшаяся из бедра и раздавленная неосторожным движением лампочка. Из правой голени лезли, неторопливо удлиняясь, два окровавленных штырька – палочки для еды. Небольшая статуэтка Будды жутко, до кости разворотила левую ягодицу.

Азиат быстро истекал кровью, омерзительно булькая горлом, красная пузырящаяся пена целиком скрыла губы.

Захар наблюдал за ним со смесью ужаса, жалости и отвращения, не отрываясь ни на миг, забыв про все. Зрелище неумолимо влекло, гипнотизировало…

А потом раны стали затягиваться. С непостижимой скоростью, прямо на глазах. Крови было все меньше, но человек на экране уже лежал неподвижно, на животе, широко разбросав ноги, лицом к Ломцову. Став похожим на измазанный красным бурдюк, в котором смутно угадывались очертания человеческого тела.

Захар с усилием отвел взгляд от мертвеца, посмотрел на часы.

Двадцать один час сорок три минуты.

Пять минут до последнего «слияния».

Ломцов понял, что после того, как они истекут, с ним будет то же, что и с азиатом.

Звякнуло разбитое стекло. Ломцов заставил себя взять лежащий на подлокотнике дивана смартфон, открыл новое сообщение от «БИ».

Там был улыбающийся смайлик. Точно такой же, как и в сообщениях, удаленных без малого семьдесят два часа назад.

– Какого хрена… – прошептал Захар.

Смайлик повернулся вокруг своей оси. А когда снова оказался передом к Ломцову, то был уже другим. Искаженным болью. Из-под него медленно растекалась лужица крови.

Захар отшвырнул телефон в сторону, лихорадочно раздумывая – что делать.

Четыре минуты.

«Не хочу, не хочу! – на глаза Ломцова выступили слезы, набравший силу страх остервенело рвал душу. – Не надо!»

Три минуты.

Он посмотрел в сторону окна. Выпрыгнуть, не ждать того, что предстоит? Второй этаж, может не получиться сразу наверняка, даже если сигануть головой вниз…

Две минуты.

Остается только нож в сердце: чтобы уж без осечки.

– Не… хочу… – выговорил Захар прыгающими губами. И заплакал, разом потеряв всю волю к сопротивлению. Навзрыд, глотая слезы, неистово желая только одного: чтобы остановилось время.

Минута.

Ломцов плакал. Ему очень хотелось жить.

Время вышло.

Последнее «слияние» началось.

Вернувшая Захара в сознание боль была дикой, захлестывающей целиком. Он чувствовал все сидящие в теле предметы, каждый миллиметр их пути на свободу. Время действительно остановилось, и эта пауза была до краев наполнена страданием.

Первыми тело покинули ножницы, взрезав только кожу, но Захару казалось, что это не так. Что сталь кромсает мышцы, из раны вот-вот полезут внутренности, неудержимо проскальзывая между ладонями. И он сомнет, раздавит их, корчась от боли на полу…

Левое колено курочили чем-то вроде раскаленной бормашины. Ключи выбирались из «скважины» крохотными рывками, проворачиваясь в ней. Кажется, Ломцов даже слышал негромкий хруст крошащейся кости…

USB-провод страшно искалечил скулу, протащив сквозь «стежки» больший разъем: медленно, без остановки. От монеты и авторучки кисть избавилась относительно быстро, и боль от их «ухода» на фоне остальной была почти незаметна…

Зато – штопором, в полдюжины оборотов выкрутилась из лопатки раковина, острые наросты разлохматили края раны. После первого же оборота Ломцову стало казаться, что «объект» не покидает тело, а ввинчивается еще глубже, собираясь разорвать легкое…

Экспандер стал единственным «объектом», который игра почему-то решила извлечь коротким, резким движением. Вспышка боли была такой, что Захар почти не сомневался – вместе с экспандером оторвалась и стопа…

Влажно, звучно лопнула кожа на плече. Тугой островерхий бугор щедро харкнул кровью, и рвущаяся на свободу флешка с силой вылетела из раны. Скользнула по линолеуму, оставив за собой короткий красный мазок, и скрылась под диваном.

Девятый «объект» – фигурный металлический магнитик с видами Нижнего Новгорода, глубоко засевший в локте, – раскачивался зубом, который дерут без наркоза. И, казалось, останется там навсегда…

Ломцов орал, иногда на несколько секунд сжимал зубы, пытаясь вытерпеть боль. Но запирать ее внутри, не давая никакого выхода, было еще хуже, и все повторялось. Сгинуть в спасительном беспамятстве не получалось, как будто игра умело держала его на пике страдания, заставляя прочувствовать всю боль, от начала и до конца.

Крови он почти не видел. В глазах постоянно темнело, Захар больше чувствовал ее ладонями: горячую, липкую…

А потом вдруг стало легче, еще немного, еще… Ломцов понял – все кончилось.

Он выжил.

Поднес к глазам левую ладонь, из которой еще недавно торчала авторучка. От раны почти ничего не осталось.

– Все… – неверяще выдохнул Захар. В теле ощущалась слабость, но самочувствие было сносным: Ломцов точно не чувствовал себя при смерти.

«Выжил!!!»

Захар перевернулся на живот, приподнялся на локтях.

Огляделся. Крови на полу было не так уж и много.

Ломцову сразу стало понятно, почему он выжил, а азиат – нет. Объяснение было простейшим и логичным. Его раны оказались не настолько опасными, как у человека в телевизоре, и успели зажить прежде, чем он бесповоротно истек кровью. Получи он такой же тюбик в яремную вену или ножницы в бедренную артерию, исход мог бы быть другим…

– Счастливый билет выпал… – Ломцов сам не понял – усмехается он или всхлипывает. – Охренеть, какой счастливый…

Ему хотелось хохотать и рыдать одновременно. Но он испугался, что это будет первой ступенькой к безумию, а за ней последуют остальные…

Захар выкарабкался из этого желания. Не сразу, не без труда: но это было уже не важно. Главное – сумел. Встал с пола и побрел в ванную. Сначала смыть кровь, более-менее прийти в себя, а потом – за уборку. Хорошо, что на полу линолеум, а не ковер, иначе бы выбрасывать пришлось…

О выигрыше Захар не думал. Жив остался – вот главный выигрыш. А с лотереями пора завязывать, по крайней мере с незнакомыми.

Под душем он провел около получаса. Не столько мылся, сколько стоял под упругими струями, бесцельно глядя себе под ноги. Как будто там могло появиться что-то, что поможет забыть последние три дня как можно быстрее…

Нельзя сказать, что за это время ему полегчало окончательно и бесповоротно, но некий сдвиг все-таки ощущался. Ломцов закрыл воду, вытерся, обернулся полотенцем и пошел на кухню ставить чайник…

Целехонький билет «Большой игры» лежал на кухонном столе, рядом с пятирублевой монетой.

Захар молча смотрел на него, даже не пытаясь строить догадки: что, как, почему… И сейчас он хорошо видел, что первый слог слова «Большая» заметно отличается от второго. «Б», «О», «Л», «Ь» – были ярче, чуть крупнее: и даже шрифт стал другим. Черно-белой гаммы и плавности линий не было и в помине, буквы выглядели наскоро, без особого старания вырезанными из ржавого полотна ручной пилы, лишившейся половины зубьев…

«Рог изобилия» обрел вид рваной раны, из которой валом сыпались окровавленные предметы. Напильник, россыпь канцелярских кнопок, вязальные спицы, кипятильник, утюг, карманное зеркальце, телевизионный пульт, вилка, еще что-то совсем уж неразличимое…

Билет перестал быть обманкой, теперь он полностью отражал суть игры. От и до, без какой-либо неточности и двойного дна.

Из комнаты раздался звук новой эсэмэски. Захар вздрогнул и пошагал за телефоном, двигаясь через силу, как в кошмарном полусне.

Открыл новое сообщение от «БИ»…

«Поздравляем, вы стали победителем в своей паре и прошли во второй тур! Вам следует подтвердить свое участие в игре в течение пяти минут, удалив защитный слой с билета. Отказ невозможен. К отказавшимся будут применены меры, предусмотренные устроителями игры. Желаем удачи».

Ломцов вернулся на кухню, положил телефон рядом с билетом. Стереть защитный слой – значит прожить еще минимум трое суток. Возможно – плохо, но прожить. Как могут выглядеть «меры, предусмотренные устроителями игры», Захар не решился даже представить.

Ему было жутко, как никогда в жизни.

Он внезапно позавидовал мертвому азиату. Потом пододвинул к себе билет, взял монету начинающими дрожать пальцами. На раздумье осталось чуть больше двух минут.

Нерешительно коснулся защитного слоя ребром пятирублевки.

Убрал монету.

Снова коснулся.

Три дня, а может быть и больше?

Или неизвестность…

Что?!

Пошла последняя минута.