Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 284 (всего у книги 353 страниц)

Сергей поморщился и заставил себя вернуться к реальности.

Владимир Геннадьевич в опасности – это точно. И, без сомнения, в этом замешано чернокнижие. По крайней мере, что-то прояснилось: женщина с фотографии в квартире Игоря и женщина в видении – один и тот же человек. Кажется, источник найден.

Проклятие явно не рутинное. Сложнее, темнее, чем обычное деревенское чернушество, но идти следовало по простой, проторенной схеме: выяснение причины и способа, обрыв связи между порчей и жертвой, установка защиты.

Сергей позвонил Владимиру Геннадьевичу.

– Не спишь?

– Издеваешься?!

– Немного.

В трубке раздался смешок.

– Что-то выяснил?

Когда-то давно, в другой жизни, он делал расклады Артему.

И однажды тот спросил:

– Как думаешь, карты показывают будущее или создают его?

Ответа Сергей не знал. И теперь каждый раз, беря Таро в руки, он волей-неволей вспоминал этот вопрос.

– Мне тянуть? – спросил Владимир Геннадьевич.

– Не надо.

Сергей положил карты на стол веером и провел рукой по рубашкам. Пальцы закололо, а вверх по предплечью пробежала теплая волна.

Он перевернул карту.

Башня. Ожидаемо.

– Судя по картинке, ничего хорошего? – поморщился Владимир Геннадьевич и подлил в бокал виски.

– Ничего хорошего, – подтвердил Сергей.

– Еще раз раскинешь, может?

– Нечего карты мучить. – Сергей собрал колоду и сунул в карман.

– Так что дельного узнал?

– Ты был прав. Чернокнижие. За тобой идут. Времени мало. Губернатор… Тот, кого я вызывал, показал бабу какую-то. Темные волосы, худая. И я соседок поспрашивал. Не поверишь, что сказали. Раньше Игорь с темной худой бабой жил. Какое совпадение, а? И она продолжала кататься к нему.

– Женя, сука! Она его на хмурый и посадила. Деньги из меня тянули. Расставание с ней было одним из условий ультиматума. Сбрехал, значит.

– Нет. Если верить соседкам, он ее даже на порог не пускал. В последний раз, когда она к нему в дверь скреблась, особенно сильно поскандалили. Сладкая парочка распалась. И, кажется, невозможность поплавать в сладостных волнах героинового прихода расстроила Женю. Я думаю, мы нашли нашу ведьму. Встречу организовать сможешь?

– Я не знаю, где она сейчас живет, но побеспокою знакомых в мусарне. Такие всегда на карандаше… И…

Владимир Геннадьевич вздрогнул, замолчал на полуслове и уставился в угол.

– Ты там что-то видишь? – спросил Сергей.

– Нет, ничего… Просто кажется, что… Не могу сказать. Как смотрят. Не вижу, но знаю, что смотрят.

Сергей вытащил из кармана сигил, выгравированный на позолоченном диске, и протянул клиенту.

– Держи всегда при себе. Я в гостиницу. Если что-нибудь ночью случится – звонить немедленно. Завтра нужен адрес Жени.

– Стас довезет. Наберу его…

– Дай человеку отдохнуть. На такси проедусь.

На улице, ожидая машину, он присел на лавку и подставил лицо влажному ветру, закрыв глаза.

Захрустел снег.

Сергей вздрогнул и вскочил. Оглядел хорошо освещенный двор. Ряд дорогих машин, яркая детская площадка, блестящий от луж асфальт, будка вахтера, в окне которой можно было заметить телевизор с мелькающими картинками. Никого, но невидимый снег продолжал хрустеть под шагами чего-то большого.

Сергей глубоко вздохнул, задержал воздух и со свистом выдохнул. Повторил, успокаивая колотившееся сердце. Не бояться. Прогнать мысли. Еще вдох.

Медленно отступил к подъезду и ткнул пальцем в домофон.

– Открывай.

Лифт ехал медленно, Сергей раздраженно барабанил пальцами по бедру, шептал под нос заклинания.

– Что такое? – Владимир Геннадьевич уже порядком набрался, покачивался из стороны в сторону.

– Оно здесь. Поднимай всех знакомых ментов или кто там у тебя! Мне нужен адрес этой Жени. Немедленно!

Сергей старался не думать, что ждет клиента, если он ошибся и Женя ни при чем. Такие физические проявления неестественны. Невозможны. Кто бы ни проклял Авдеевых, он связался с чем-то очень сильным.

Ночь полнилась шорохами. Стучали в окно, скреблись в стены, ходили по подъезду, и каждый шаг отдавался хрустом снега.

Пока Сергей чертил на двери и окнах сигилы, выкрикивая попеременно молитвы и заклятия, Владимир Геннадьевич орал в телефонную трубку.

К утру наступило затишье, а у Сергея был адрес предполагаемой ведьмы.

Стас выглядел сонным, под его глазами чернели круги. Он вел машину рассеянно, то и дело кося взглядом в сторону Сергея.

– Тяжелая ночка? Если скажу, что не у тебя одного, полегчает?

Водитель не ответил.

Москва дышала угрозой: вихрились тени в переулках, словно пряча что-то, воздух в салоне пах гнилой листвой, влагой и озоном. Клаксоны машин, шум ветра и шорох шин складывались в ритмичную, тревожную мелодию, которую Сергей стал неосознанно отстукивать по двери. То и дело в памяти всплывал вчерашний сон.

Он знал, его предупреждают, что следует повернуть назад, и уже прикидывал в голове пути отхода, если поймет, что не справится. Денег на карте хватит, чтобы вернуть аванс. Если будет кому возвращать. Следует усилить защиту на себе, временно отсидеться. Возможно, даже…

– Приехали, – прервал раздумья Стас.

Четыре

Рядом с пятиэтажкой каждое второе дерево могло похвастаться россыпью ведьминых метел, и Сергей понял, что прибыл по адресу.

Коснулся защитного сигила на шее и вышел из машины.

Подъездная дверь была распахнута, Сергей поднялся по лестнице и замер между этажами, разглядывая пыльное стекло, на котором отчетливо проступал след копыта.

У нужной квартиры не оказалось звонка, Сергей несколько раз постучал и огляделся. Лестничная клетка тонула в сумраке, будто солнечный свет опасался заглядывать сюда.

Заскрипела дверь.

– Заходи. – Худая женщина в халате слегка покачивалась. На внутренней стороне бедер чернела засохшая кровь.

Сергей уже видел женщину. Она улыбалась с фотографии в квартире Игоря и несла кровавый сверток в видении, посланном губернатором. Женя. Источник.

В комнате удушливо воняло мускусом. У стены грудой дров валялось пианино, выглядящее так, будто по нему упорно колошматили топором. На линолеуме тут и там виднелись грязные следы копыт и лежали изувеченные клавиши музыкального инструмента. Блэкаут-шторы не пропускали ни единого луча, комнату освещал только абажурный торшер, и вокруг этого неуместного источника света клубилась тьма, выжидая момента, чтобы потушить назойливое мерцание.

Сергей замер, прикрыв рот ладонью.

Женя завалилась на кровать, задрала халат и раздвинула ноги, на месте промежности алело месиво.

– Хочешь? Нет? Ах да, ты же не по бабам. А вот он хочет. Стоит в углу и, как только ты уйдешь, возьмет меня снова. А когда умру, присоединятся другие. Будут драть меня всем скопом, – сказала Женя.

– Что ты наделала…

– Заплатила бабке.

– Где эта…бабка?

– За Чертовыми Воротами, в деревеньке, соседей у нее много, но все на одно лицо и одним делом заняты: чертям команды отдают, а в перерывах жрут. Ворота приходят и уже не отпускают, ты начинаешь их видеть везде. Проход, червоточина, дверка. Если ты очень-очень сильно ненавидишь, если очень-очень хочешь уничтожить кого-то, то есть шанс, что они приснятся. И ты обязательно пройдешь через них, а как иначе? Там найдешь деревню. Заплатишь цену. И тогда деревенские чертушкам-братушкам прикажут.

– Как найти Ворота?

– Это они находят тебя. Хочешь знать, как я платила? От черта детей рожала да бабке кушать отдавала. Она все время жрет, старая шалава. Они все жрут. Мне не дадут остановиться. Меня теперь не оставят. Кусок мяса, из которого выходит мясо.

– Ты ничего сама не делала? Не колдовала, не…

– Просто прошла через Ворота. И заплатила бабке. Один ребеночек за Игорька. Второго недавно отнесла за дядю Володю. Бабка наедается и за работу принимается

– Все это из-за того, что тебя хахаль кинул? Ты идиотка.

Женя облизнула губы и заговорила, но теперь ее голос изменился и продолжал меняться с каждым новым словом: одной секундой он мог опуститься до низкого баса, потом взлететь криком младенца, затем превратиться в едва слышный хрип, плавно переходящий в бархатистый полушепот:

– Месть. Месть сладкая, вкусная, почти как детки. Бабка говорила, ты тоже творил ради мести многое. Один от пневмонии враз посинел, второго в петле вздернули, третий от рака за месяц сгорел. А их семьи до сих пор спать не могут: малые хворают, мужички пьют в два горла, а бабы по ночам воют, счастья не видать ни им, ни детям их детей. Ни монетки, ни любви, ни радости. Ты сильный. Очень сильный. А если бы тебе тем летом своих сил не хватило, ты тоже бы увидел Чертовы Ворота. И прошел. Каждый, кто их видит, проходит. Ты был так близок к ним. Но справился сам. Бабку ты заинтересовал уже тогда.

Сергей попятился к выходу.

– Знаешь, в чем разница между твоей и бабкиной магией? Тебе ведь интересно, да? Все просто. Все всегда просто. Разница, пидоренок, в глубине. И скоро ты нырнешь охереть как глубоко.

Сергей побежал, выскочил на улицу, перевел дыхание и огляделся. Машины Стаса нигде не было.

Он набрал номер Владимира Геннадьевича. Сбросил после восьмого гудка и вызвал такси.

Внешне Сергей сохранял спокойствие, но внутри, впервые за очень долгое время, бушевала буря. Плотина самоконтроля, выстраиваемая годами, была снесена.

Без спокойствия нельзя заниматься Ремеслом, без порядка в сознании оно опасно. Но теперь от порядка не осталось и следа. Лишь кипящий хаос.

Сергей запрыгнул на заднее сиденье такси. Попытался снова набрать Владимира Геннадьевича. Бесполезно.

По крыше машины забарабанил дождь.

Оставить клиенту сигилы, объяснить механизмы защиты и убираться прочь.

Сергей бронировал билеты на поезд, когда такси остановилось у ворот. Он, сутулясь, подошел к будке вахтера.

– К Владимиру Геннадьевичу.

Седой охранник оторвался от телевизора и кивнул.

– Стасян говорил, что ты следом за ним приедешь.

Сергей быстрым шагом пересек двор, позвонил в домофон, и после нескольких гудков дверь открыли.

В коридоре теперь пахло не лимоном, а зимой.

Под ногами хрустел снег, а в лифтовой шахте выла вьюга, и Сергей пошел по лестнице.

Стас стоял в дверях и улыбался.

– Бабка наелась, – сообщил он и ушел в глубину квартиры.

Владимир Геннадьевич лежал на полу, раскинув руки в стороны, рядом валялась пролитая бутылка виски. Живот клиента был распорот, внутренности сгнили, превратившись в черную кашу.

Стас присел рядом с мертвецом, опустил руки в его нутро, немного помешал.

Сергей зашептал защитные заклятия.

– Силы, к которым ты обращаешься, не опускаются на такую глубину. Не велено им. Ад глубок, пидоренок, и ты сейчас довольно близко к самому дну, – сказал Стас, и слова вылетели из его рта с разной интонацией, высотой и эмоцией, словно их выдернули из обрывков разговоров людей всевозможных возрастов и полов, а потом небрежно сшили вместе.

– Оставь меня в покое!

– Нет, она тебя не оставит. Твою просьбу знакомые ей черти выполняли, про твою силу шептали. И теперь ты снова попался ей на глаза. Она не верит в совпадения. Вас свела судьба. Шалава старая рассказала о тебе остальным деревенским, и они уже согласились принять новосельца. – Стас немного пососал измазанный палец и закатил глаза от удовольствия. – Знаешь, все пидоры попадают в ад, и ты даже не представляешь, что сейчас там делают с твоим трахалем. Ему больно. А станет еще больнее, если пойдешь против бабки. Но коли договоришься, в избу заселишься, то, глядишь, и участь трахаля облегчишь. С нами можно договориться, ты знаешь, ты уже делал это.

В глазах Сергея потемнело, в груди заклокотала ярость, прогоняя страх. Сквозь пелену он увидел, что в треснувшей плазме отражается Стас, его шею шарфом окутывало нечто черное, постоянно дрожащее, словно рябь на воде. Черт.

– Закрой пасть!

– О да, таким ты нравишься ей больше. Ты ведь хочешь ударить меня. Так бей. Ты не скроешь свою сущность за стенами, которые выстроил, пидоренок. Ненависть – твоя истинная воля. Твори свою волю, помнишь? А ты хочешь разрушать. От этого не скрыться. Ты создан для избы. Мои братушки уже строят ее для тебя. Трудятся изо всех сил.

Сергей развернулся и побежал.

– Тебе не уйти. Избушка ждет! – донеслось в спину.

Пять

Луна серебром легла на волны. У крыльца горела лампа, вокруг нее кружила мошкара, то и дело норовя рвануть к свету. Пахло солью и свежескошенной травой. Сергей спросил:

– Что это за место?

– Дом, – ответил Артем. – Погуляем?

Они прошли через рощицу и спустились с откоса к пляжу, остановились у кромки воды. Волны, изгибаясь, льнули к ногам.

– Это ведь не просто сон? – спросил Сергей.

Артем улыбнулся и коснулся переносицы, будто поправляя невидимые очки, как любил делать при жизни.

– Всегда есть антипод. Верх и низ. Одни множат руины, другие возводят дворцы. Магия много больше, но и много проще, чем кажется на первый взгляд.

– Тём, я…

– Загадки, загадки… Вы ведь любите их? Маги, я имею в виду. Как тут удержаться? – Он рассмеялся и хлопнул Сергея по плечу. – Ты все понял давным-давно. Всегда понимал. Не бойся. Я буду рядом. Обещаю. Что бы они тебе ни говорили, ты не такой, ты не то, чем они хотят…

Ветер рассвирепел, толкнул Сергея в грудь, прочь от Артема, ближе к воде, которая начала покрываться льдом. Луну в одну секунду затянули тучи. Пошел снег, и не осталось ничего, кроме ревущей белизны.

Сергей услышал тяжелые шаги позади, ощутил ледяное дыхание на шее.

И проснулся.

Поезд тряхнуло, и он стал сбавлять ход.

Недавно прошел дождь, на перроне блестели лужицы. Вокзал не сильно изменился с момента, когда Сергей очутился тут впервые. Но тогда здесь ждал дед. Теперь лишь тени.

Целующимся с мальчиком из соседнего двора, Димкой Игнатовым, Сережу застала учительница.

Дальше был долгий неловкий разговор с родителями.

– Пидораса воспитали, – процедил сквозь зубы отец и вышел из комнаты, пока мать сидела в кресле и мяла в руках подол платья.

Смешки в классе. Тычки. Секреты расползаются быстро. От слухов не спрятаться. Но Сережа и не собирался. Когда главный задира класса назвал его гомосеком, у него потемнело в глазах, а в груди распустилась злоба, которая подсказала, что делать. Он взял стул и несколько раз ударил им одноклассника.

На следующий день выловили после школы, избили. Но Сережа отбивался. Кусался, царапался, рвал, тонул в ненависти, приглушающей боль. И потом, лежа на боку, со сломанными ребрами, довольно улыбался, а из его разбитого рта к асфальту тянулась красная нить.

Много больнее было оттого, что Димка Игнатов перестал с ним общаться. Совсем. При каждой встрече неловко отводил глаза и ускорял шаг. Однажды Сережа дождался Диму у подъезда после уроков. Он просто хотел поговорить. Но брезгливость в голосе, опущенный взгляд и слова…

«Отвали от меня».

Пришла тьма.

Сережа бил, пока его не оттащили случайные прохожие. Он кричал, вырывал руки, злоба внутри шептала, что следует растоптать этот жалкий, окровавленный комок, валяющийся на асфальте. Предателя. Труса.

От учета в детской комнате милиции Сережу спас отец. Удивительная милость с его стороны.

В тот день он отвалил родителям Димы денег и вернулся домой с лицом чернее тучи.

Сережа сидел в комнате, нацепил наушники и, не включая музыку, слушал, о чем говорят родители.

– Он мало того что голубой, так еще и неуравновешенный! – шипел отец.

– К деду его отправлю. Пусть в Мухосрани поживет, а то тут, видите ли, ему все на блюдечке. Пусть. Я уже звонила отцу, он согласен, – говорила мать.

Затем вокзал. Молчание. И поезд, увозящий позор семьи с глаз долой. Деревья, смазывающиеся в единую линию.

Косматый, точно леший, дед стоял на перроне и курил.

– Ну что, горе, раз уж тебя на меня скинули, дружить будем или как?

– Я пидорас, – вскинул голову Сережа, ожидая удара, почти желая его получить.

– А я Юрий Иваныч. Вот и познакомились. Пойдем, горе.

Все оказалось не так страшно, как Сережа представлял.

Дед был строг, иногда чрезмерно едок, от него постоянно воняло табаком и потом, но он никогда не смотрел на Сергея как на досадную ошибку или нечто мерзкое. И злоба внутри утихла. Спряталась так глубоко, что казалось, и не было ее никогда.

Юрий Иванович учил внука «мужской» работе, и вместе с дедом они преобразили его небольшой домик, поклеили новые обои, переложили крышу, сменили скрипучий, местами гнилой пол.

У деда было много книг, в которых Сережа исчезал, но больше всего его интересовала засаленная книжка с изображением цыганки с растрепанными волосами перед кристальным шаром.

– От бабки осталась, – отмахивался дед.

Дела в школе наладились, сперва класс настороженно принял новичка, но Сережа быстро освоился. Жизнь стала чистым листом, а главное – мальчик наконец-то был не один. Его новый дом пах «примой», в нем из хриплого магнитофона звучали песни Высоцкого, Визбора, иногда Дассена, а по вечерам в комнате хрустели желтые страницы старых книг.

Сережа наотрез отказался возвращаться в Москву, и родители восприняли это с плохо скрываемым облегчением, отделавшись обещанием высылать деньги, которые он тратил на книги про магию. Юрий Иванович относился к этому увлечению внука, как и к большинству событий в жизни, с изрядной долей едкости.

– Ты смотри суженого себе не нагадай. Домой мужиков водить не позволю.

По первой Сережа краснел от грубых шуток деда, но потом лишь смеялся и даже иногда осмеливался отвечать остротой на остроту.

Юрий Иванович перешучивался и с молодым врачом, приехавшим на скорой.

Когда деда увозили вглубь больницы, он успел напоследок подмигнуть внуку, замершему в приемном покое.

– Не ссы, горе, прорвемся.

Сергей был уверен, что Юрий Иванович умер со смешком и очередной едкостью, срывающейся с губ. И продолжил смеяться где-то на другой стороне.

Главное, чтобы там были магнитофон и «Прима».

Сергей стоял у знакомой с юношества калитки. Из Москвы он уехал свободно, однако понимал, что совсем скоро, когда проверят камеры в подъезде и установят его личность, надо ждать полицию. Но это была наименьшая из проблем.

Он вошел в дом, скинул на пол рюкзак, поставил рядом сумки и прошел в комнату, которая раньше служила мастерской Артему. Все его вещи Сергей давно спрятал в кладовую, а масляные картины висели в центральной комнате, но здесь все равно ощущался след Артема. Именно тут он проводил так много времени, стоя за мольбертом, сгорбившись в кресле за компьютером или графическим планшетом, творя истинную магию

Сергей сел на пол и прикрыл глаза.

В тот день Артем рисовал с натуры заброшенный особняк, заставший еще царские времена. Бывший дворянский дом, насколько Сергей помнил, всегда стоял бесхозным. Дед рассказывал, что после революции его перепланировали под коммунальные квартиры и жителей расселили из дышащей на ладан развалины только в начале нулевых.

Прошло два года после смерти Юрия Ивановича. Он завещал внуку все скромное имущество. Днями Сергей работал на стройке, а вечерами пропадал на оккультных сайтах, изучая симпатическую магию; пытаясь понять скрытые значения карт Таро и их связь с архетипами, уходившую глубже, чем он думал; прикидывал, где достать годные для работы ингредиенты масла Абрамелина и как сэкономить на церемониальных предметах.

Сергей шел из магазина, прижимая к груди пакет с порванными ручками, но замер, заметив художника. Старый дом под кистью преображался: исчезала ветхость, выбитые окна снова были застеклены, барельефы на стенах сияли позолотой, из приоткрытой двери на ступеньки падал свет. И Сергей представил, что там, внутри, в роскошных залах с высокими потолками под переливы музыки кружат люди, то ли из прошлого, то ли из будущего.

Художник обернулся и подмигнул.

Так все началось.

Все закончилось в темном переулке, залитом сине-красным мерцанием спецсигнала скорой.

Но в тот день светило солнце, а город, словно повинуясь воле Артема, стал немного уютнее.

Сергей ударил кулаком по полу. Еще раз. Сильнее. Бил, пока боль не отдала в локоть, пока в глазах не потемнело.

– Мне страшно, Тём, – сказал он вслух.

Они пришли в дом.

Тихо позвякивала посуда на кухне, в соседней комнате скрипели половицы. Пахло зимой. Скрипел снег. Хрустел лед. Выл ветер, и ему вторило что-то еще. Что-то очень большое. Плакало голосами мертвых, скормленных бабке, детей. Надрывно верещало сиреной скорой.

Следовало начертить круг, взывать к кому угодно, молить о помощи, обещать взамен всё и больше, но Сергей не двинулся.

– Мне страшно, Тём. Я не смогу.

Чертовы Ворота ждали.

Существо выло на одной высокой ноте.

В углу чавкала бабка.

Из зала донесся оглушительный грохот и треск.

Там хранилась библиотека Юрия Ивановича и…

– Нет! Сука, нет!

Сергей кинулся в соседнюю комнату.

Снегом кружили обрывки страниц, неспешно опускаясь на пол. Обложки грудой свалили в центре вперемешку с изорванными в клочья холстами и расколотыми рамами. Рядом с разнесенной в щепки дверью в кладовую лежал растоптанный копытами графический планшет и внутренности компьютера.

Артем не говорил о семье, а Сергей не спрашивал. Он стал ему новой семьей. И точка.

Они прожили вместе долгие три года. Счастливые три года. Мечтали уехать к морю.

Артем… Смешливый, постоянно растрепанный, неуклюжий, любивший чай и ненавидящий кофе, могущий в любой момент замереть и долго вглядываться в одну точку, а потом рассмеяться одному ему понятной шутке.

Разбрасывающий вещи по всему дому. Рисующий. Спящий. Смеющийся над старыми комедиями и мюзиклами.

Нарочитая непосредственность Артема, граничащая с инфантилизмом, иногда раздражала Сергея, до крика, до стиснутых зубов и мысленного счета. Но разве не все художники такие? Дети во взрослых телах, созидающие то, чего нет.

Как бы то ни было, жизни без Артема Сергей уже не представлял.

Не мог представить вечера без споров. Не мог представить дни без звонков друг другу.

Да, они были счастливы.

Но все имеет финал.

То лето выдалось дождливым, иная осень проливает меньше воды. Сергей сидел в захламленной квартире старушки, уверенной, что на ней порча, раскладывал карты, а по подоконнику настойчиво барабанили капли.

Ремесло долго не хотело даваться Сергею. Он бился в глухую стену, и, когда та наконец рухнула, он пребывал в растерянности, хватаясь за любой заказ, которых, благодаря сарафанному радио, с каждым днем становилось все больше. Не столько ради денег, сколько из желания убедиться, что способности, которые крепли с каждым днем, не игра воображения.

Но этим вечером карты путались, не хотели говорить, впрочем, и без них было понятно, что главная проблема клиентки – ее мнительность.

От старушки Сергей вышел в районе семи вечера, к тому моменту уже слегка распогодилось, но серый сумрак, захвативший улицы, не собирался никуда уходить, угрожал новым ливнем.

Такси Сергей вызывать не стал. Огибая лужи, пошел к остановке.

Пазик ехал нарочито медленно, подолгу задерживаясь на светофорах.

Толпу и желтую машину реанимации у сквозного переулка Сергей заметил, как только вышел из автобуса.

Мужик в кожаной куртке стоял рядом с полицейской буханкой, писал что-то в блокнот, рядом переминались с ноги на ногу два пэпээсника.

Врачи в синих жилетах курили в стороне.

Толпа гудела.

Сергей медленно пошел в сторону переулка.

Сперва ему показалось, что головой Артем лежит в обычной луже, но чем ближе он подходил, тем ярче вспыхивала мигалка скорой, тем отчетливее он видел, что лужа слишком уж маслянистая.

Дыхание перехватило, он подскочил к Артему, упал рядом на колени.

Подошел мужик в кожаной куртке.

– Вы знаете его?! Вы родственник?!

Но Сергей не мог говорить – он считал, понимая, что, если собьется, если цифры ускользнут – случится что-то очень плохое, что-то непоправимое.

Светлые волосы Артема почернели и слиплись, левая сторона лица превратилась в сплошной синяк.

Один.

– Я повторяю вопрос! Вы родственник?!

Два.

– Они убежали вон в ту сторону.

Три.

– Майор полиции Кириенко! Кем вы приходитесь…

Четыре.

– Да совсем пацанята…

Пять.

– Дождемся труповозку и…

Шесть.

– Да он с ними не разговаривал даже! Я из окна видела! Они просто накинулись…

Семь.

– Вы родственник?!

Сергей перестал считать, позволяя воскреснуть забытой с детства ярости. Темнота сгустилась, не оставив места другим эмоциям.

– Ближе, – прохрипел Сергей.

Их поймали тем же вечером.

Три местных пацана, старшему едва стукнуло девятнадцать. Они божились, что не хотели убивать. Случайно вышло. Хотели просто проучить пидора. Ведь на районе все знают, что он пидор. А ходит по улицам гордый, ничего не боится. Одно слово – пидор.

Тело Артема из морга забрала мать, отказавшись даже говорить с Сергеем. Похороны прошли без него.

Пацаны давали показания, перебивая друг друга, рассчитывая на снисхождение.

А ледяная, словно зима, ярость внутри Сергея шептала.

Он никогда не связывался с чернушеством, но понимал: ни гоэтические ритуалы, ведущие к пространным разговорам с уставшими демонами, которые, если настойчиво приказывать, в лучшем случае могли показывать лоскутные обрывки прошлого и будущего, ни симпатическая магия, способная, дай бог, вызвать грипп, ему не помощники.

Сергею следовало опуститься глубже. Много глубже.

Спустя неделю после похорон Сергей купил водки и, дождавшись темноты, пошел на старое кладбище, раскинувшееся за городской чертой. У входа оставил две бутылки: одну для Хозяина погоста, другую для Хозяйки.

– Черное дело пришел творить. Разрешения прошу.

Издалека донесся собачий вой, с деревьев взлетели птицы, зашумела листва. Откуп приняли.

Три безымянные могилы нашлись быстро, с каждой Сергей собрал по горсти земли.

Холодный, далеко не летний ветер пронизывал до костей. Сергей вышел на кладбищенский перекресток и высыпал землю на каждую из сходящихся тропок, сверху полил водкой из третьей бутылки. Отпил сам, на языке остался привкус тины.

– Братушки-чертушки, водочкой вас угощаю, с вами выпиваю и о помощи прошу.

Кто-то сверлил взглядом спину. Деревья скрипели под порывами ветра. Со стороны могил доносились шепотки.

Со следующими словами Сергей выплюнул в ночь всю ярость, кипящую внутри.

– Развейте мудаков по ветру. А родных их поцелуйте крепко, пусть покой и сон забудут. Да станут слова мои тяжелее земли могильной, плиты надгробной, тоски посмертной. Быть тому.

До суда не дожил ни один из убийц.

В магии необходим самоконтроль.

Раз.

Ты должен понимать и контролировать все мысли, желания, страхи.

Два.

Бессознательное не должно управлять тобой. Ты хозяин себе, а значит, хозяин мира.

Три.

Каждый человек – звезда. Но что если с рождения в тебе черная дыра, пересекая горизонт событий которой любое сияние исчезает?

Четыре. Как Димка Игнатов.

Пять. Как родители.

Шесть. Как дед.

Семь. Как Артем.

Сергей стоял посреди бардака и считал.

Панику удалось смирить, сознание – очистить, и теперь он понимал: оригиналы уничтожены, но картины живы в Сети, в «облаке», в телефоне, в конце концов. Кристально ясно Сергей ощутил, как часть него, самый темный кусок души, изо всех сил рвется пройти через Чертовы Ворота навстречу судьбе.

«Что бы они тебе ни говорили, ты не такой».

Он медленно, стараясь не смотреть на уничтоженные полотна, пересек комнату и замер у окна.

Тучи разошлись, устав проливать воду. Выглянуло солнце. Хорошо проглядывался дворянский дом, который давным-давно рисовал Артем. В один момент администрация города спохватилась и решила восстановить объект культурного наследия, а впоследствии проявила невиданную щедрость и отдала здание под корпус краеведческого музея. Теперь оно гордо щеголяло отреставрированными барельефами и новыми стеклами.

– Ты был рожден для избы, – раздался квакающий женский голос из угла. – Что тебе понравилось больше: целовать Димку Игнатова или бить его? Что принесло настоящее наслаждение? Разве ты не испытал блаженство, когда те трое смешались с грязью могильной? Ты ведь даже не видел их ни разу, а смел без жалости и сожаления… Разве ты не пытался представить, насколько им было страшно и больно? Неужели это может сравниться с ночами, которые ты делил с Артемом? Ответь честно и поймешь, что ты рожден для избы.

Сергей резко развернулся, прошел в переднюю, достал из гардероба пуховик и накинул на плечи. Там, куда он идет, будет холодно.

Немногочисленные прохожие шарахались от него, некоторые переходили на другую сторону улицы. Спроси их – они бы не смогли объяснить, чем их так напугал небритый мужчина с уставшими глазами, одетый явно не по погоде. Но инстинкт предупреждал о том, чего не мог знать разум.

Сергей шел, а за ним след в след полз холод. И кое-что похуже.

Он замер у первой же пары деревьев, стоявших достаточно близко друг к другу, и они неспешно сплелись ветвями, образовывая арку.

Сергей подавил желание оглянуться и вошел в Чертовы Ворота.

Шесть

Пуховик не спасал от холода, который окружил Сергея, сковывая движения, мешая дышать полной грудью. От яркой белизны заболели глаза, он выставил перед лицом руку и поковылял вперед, с трудом вырывая ноги из сугробов, которые напоминали зыбучие пески. Замешкаешься, останешься на одном месте, и тебя медленно утянет на глубину, которой нет предела.

Сквозь мельтешение снежных хлопьев Сергей отчетливо видел вдалеке бесчисленную вереницу бледных огоньков, дрожащих, как пламя свечей, но сияющих ярче, чем огонь маяка. Скоро Сергей понял, что не один. Рядом шли черти. Они напоминали сгустки черного дыма, постоянно меняющего форму. Силуэты ростом с ребенка могли через мгновение вымахать до высоты многоэтажного дома, а потом рухнуть вниз и стать не больше кошки. Через несколько десятков шагов из белой круговерти впереди выплыла низенькая, плотная женщина, ведущая за руку хныкающую девочку.

– Твой… сука ты… вся в… сбежали… тварь…как и твой… – сквозь вой ветра долетали лишь обрывки фраз.

– Стой, падла! Не смей! – заорал Сергей, рванул вперед, но вьюга взревела, ударила в грудь и опрокинула на спину.

Он встал, отплевываясь от воняющего болотом снега, и огляделся. Мать с дочерью исчезли в метели.

– Они уже возле избушки бабки, что зазвала тебя, а может, к другой старухе наведались или вовсе к какому-нибудь деду, но разницы нет, пидоренок. Конец один. – Смазанной линией перед лицом мелькнул черт.

Сергей не ответил.

– Они принимают любые угощения, но кишочки детские особенно любят, – раздалось справа.

– Младенчиков от баб, которых мы брюхатили, тоже обожают. Бабы, которым некем расплатиться, могут нас хорошенько попросить, и мы поможем. – Слева.

– Сестер, братьев, матерей, отцов жрут. – Сверху.

– Ты отдаешь, а бабки и деды в обиде не оставят. – Из-под ног.

– Что угодно попросить у них можно. Они нам прикажут дело сделать, а если надо, и сами поколдуют, но просьбу выполнят, только пожрут сначала, шалавы старые. Хочешь, расскажем секрет? – сказали черти хором. – Ни бабки, ни деды на самом деле не голодны. Им просто нравится жрать.

И Сергей вышел к деревне.