Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 327 (всего у книги 353 страниц)

Оксана Росса. Сыночек

Промозглым мартовским вечером, одним из тех, в которые люди побыстрее спешат с улицы в спасительный домашний уют, от Натальи ушел муж. Просто взял и ушел, будто и не было десяти лет брака за спиной. Вернувшись с работы, мельком заглянул в кухню, где Наталья жарила сырники, и безо всяких предисловий вывалил:

– Наталь, я это… ухожу от тебя.

Зашипело масло. Наталья молча перевернула сырник. Она была из тех, кто на любую обиду смолчит, свое мнение при себе оставит. Мама – властная строгая женщина, завуч школы – с детства учила ее «держать лицо», «не связываться», «быть выше». Будешь реветь, придет бабка Рева, пугала мама маленькую Наташу, твое лицо заберет, а тебе свое оставит. Будешь жить со старушечьим лицом, всю жизнь реветь станешь не переставая – и захочешь остановиться, а не сможешь.

И Наташа и впрямь боялась, а потому держалась изо всех сил, какая бы обида или боль ни глодали ее – лишь бы не плакать. Выросла, все поняла, конечно, но мамины наставления давно превратились в привычку – ни слезами, ни словами Наталья своего горя выразить не умела. Только и знала – молча терпеть, «держать лицо». Как мама учила. Даже на похоронах разбившихся в аварии родителей ни слезинки не уронила.

Вот и сейчас она ни слова не сказала своему Андрюхе бесстыжему, продолжая переворачивать подрумянившиеся с одной стороны сырники. Лишь взгляд застекленел, будто тонким ледком подернулся. А когда брызнула на голое запястье капля раскаленного масла, Наталья даже не вздрогнула.

Собирался Андрюха – торопился как на пожар: или передумать боялся, или Натальино молчание его нервировало, а может, любезная срок установила. Вещи взял только те, что первой необходимости. Остальные, крикнул из коридора, после заберет.

Пока он суетился, набивая вещами спортивную сумку, с которой бегал на тренировки по самбо, Наталья вывалила из сковороды на тарелку румяные сырники. Поставила сковородку в раковину и взялась резать хлеб – свежий, ноздреватый, за которым специально бегала в обед в пекарню – да руки задрожали. Чтобы не порезаться, она отложила нож и замерла у стола, обдумывая свалившуюся на нее новость.

Стала ли она для нее неожиданностью? Да как сказать. Вроде и не ругались они никогда особо. Так, мог иногда муж за привычное ей спокойствие обозвать ее деревяшкой бесчувственной. Лишь одна заноза была в их семейной жизни – детей Бог не дал. Наталья даже не беременела. Андрюха ее этим не попрекал, говорил, что и без детей люди живут. Правда, на работе последний год стал задерживаться… А летом настоял на продаже дачи, мол, ездить далеко, закрутки никто толком не ест, а шашлык и в лесу пожарить можно. Да только и в лес с тех пор они не выбирались, все некогда. А еще белье и рубашки не кидал в машинку, а сам стирал… Так что была б внимательней, поняла бы, что к чему.

Сухими глазами Наталья смотрела на исходящие паром сырники, к которым было заботливо приготовлено земляничное варенье. Сами собирали, в четыре руки вместе с Андрюхой. На одни выходные он все же расщедрился – ездили с ночевкой за город, брали в прокат палатку, встречали рассвет среди исходящих земляничным духом горячих от июльского солнца луговин. Весь понедельник Наталья заботливо перебирала мелкие душистые ягоды, варила варенье в огромной бабушкиной кастрюле. В тот день он тоже задержался…

На карниз шумно опустился голубь, важно прошелся туда-сюда. Наталья безучастно следила за ним взглядом. А за спиной, на плите, аппетитно побулькивала тушенная с мясом картошка.

В кухонной двери появился навьюченный сумкой муж. Глядя на Натальин замерший профиль, потоптался с минуту, спросил излишне резко, грубостью маскируя собственную неловкость:

– Так и будешь молчать?

Наталья подняла на него глаза. Красивые они у нее были – светло-зеленые, в смоляной оторочке не нуждающихся в туши ресниц. За эти глаза, да еще за хладнокровие муж, пребывая в хорошем настроении, звал ее царевной-лягушкой. И от этих прохладно-зеленых, будто глядящих из-под воды глаз у Андрюхи вдруг задергалась губа.

– Ты, Наташка, и впрямь бревно бревном, – отступая в коридор, ругнулся он. Принялся шумно обуваться, то и дело поправляя сползавшую с плеча сумку. Натальино молчание ему отчего-то показалось оскорбительным, потому что он забубнил:

– Другая бы скандал затеяла, хоть кинула чем, а ты…

Наталья двинула рукой, стиснула холодные пальцы на рукояти ножа. Разомкнула стылые губы:

– Кинуть?

Андрюха глянул снизу вверх и как был в недозашнурованных ботинках, так и вывалился в подъезд. Крикнул оттуда, да еще с какой-то детской обидой в голосе:

– Чокнутая!

После того как захлопнулась входная дверь и затихли на лестнице торопливые шаги, Наталья опустилась на табурет и закрыла лицо руками. Не так-то легко, как казалось со стороны, было справляться с эмоциями. Бывало, они так терзали нутро, что хотелось выть. И плакать хотелось, и кричать. Но надо было «держать лицо». Привычка, надежно въевшаяся в характер, – словно попавшие под кожу чернила. А чтобы было полегче, Наталья спасалась темнотой. Там, в темноте, можно было отдышаться, оглядеться, подумать.

Но только сегодня темнота не спасала. Захлопнувшаяся за мужем дверь словно перебила в ней какую-то важную жилку, вытянула из груди все тепло, и там стало пусто и холодно. А потом в этой холодной пустоте словно искра вспыхнула. Обгорела за минуту, осыпавшись пеплом, и начал расти на ее месте колючий болезненный комок. Рос он стремительно, будто собирался заполнить собою всю Наталью, с каждой минутой причиняя все большую боль. Уже болело не только в груди, но и в животе, и в горле.

– Поплачь, – выдохнули за спиной, и на Натальино плечо легла узкая сухая ладонь. Дыхание, словно дуновение ветра с затхлых болот, обдало шею влажным теплом.

– Поплачь… – Во вкрадчивом шепоте слышался шелест сухой острой травы. – Станет легче… А потом… – Нажатие слегка усилилось, костлявые пальцы сжались. – Я возьму то, что мне полагается…

Наталья дернула плечом, сбросила невидимую руку и, расцепив ладони, вскочила со стула. В глянцевых фасадах кухонных шкафов смутно отражалась лишь она сама.

А боль крепла, обрастала шипами, рвалась наружу. Наталья сгорбилась, пытаясь переждать приступ. Просто потерпеть, повторяла она про себя словно мантру. Но когда от боли перехватило дыхание, поняла, что перетерпеть не получится.

Она снова взяла нож. Примерилась и отхватила себе две фаланги мизинца с левой руки. Лезвие обреченно стукнуло по столешнице, в мизинце полыхнул огонь. По столу мгновенно расползлась ярко-красная лужа. Обрубок лежал в ней, словно кусочек теста в соусе бордолез. Боль в пальце усиливалась, зато уменьшался комок в груди, исчезало то самое чудовищное давление. Наталья кусала губы. Дождавшись, когда внутри снова станет пусто и тихо, она замотала мизинец кухонным полотенцем и сунула под струю холодной воды. Белое полотенце вмиг стало алым, в слив убегали мутно-красные потоки. Через минуту палец онемел.

Заменив грязное полотенце чистым, Наталья прижала покалеченную руку к груди и долго стояла у окна, глядя как мартовские сумерки пеленают двор. Боль в пальце не стихала.

– Поплачь… – прошептали из-за сдвинутой на одну сторону спускающейся до пола шторы.

Не глядя туда, Наталья достала из шкафчика коробку с лекарствами. Уж эту боль можно унять. Она поковырялась в коробке, нашла упаковку анальгина и выпила сразу три таблетки. Заела горечь сырником и побрела в спальню.

Едва она переступила порог, как взгляд невольно упал на кровать. Большая, двуспальная, она занимала половину комнаты – хочешь не хочешь, а в глаза лезет. Постаравшись выбросить все мысли из головы, Наталья легла на свою половину покрывала, брезгливо отодвинувшись от Андрюхиной. Гасить свет не стала – в темноте обязательно зазвучит призывающий поплакать старческий, с придыханием шепот. Она отвернулась к окну. Там, в мрачной синеве, виднелся краешек алеющего закатного неба, словно кто-то оторвал лист цветущей пуансеттии и бросил его посреди груды темно-синего шелка.

Лист кровоточил, алые потеки растекались в стороны, превращая берлинскую лазурь в грязное месиво. А она так и не убралась на кухне, и там на столе до сих пор лежит ее отрезанный палец. Куда его? В ведро?

Мысль о том, что кусочек нее полетит в мусор, а потом отправится на ближайшую помойку, вызвала в Наталье легкую тошноту. Нет уж, лучше сохранить как-нибудь.

«Уберу в морозилку, – устало закрывая глаза, решила она. – Пусть лежит, ничего страшного…»

…Она проснулась среди ночи от дикой пульсации в пальце. Голову ломило от стягивающей волосы резинки, во рту стоял привкус анальгина. Кое-как поднявшись, Наталья скинула покрывало на пол, вытащила из подкроватного ящика одеяло. Добрела до кухни и выпила еще две таблетки. В ванной, не глядя на себя в зеркало, распустила волосы, почистила зубы. Вернулась в спальню и рухнула на кровать.

Второй раз она проснулась в полдень. Могла себе позволить – работала дома, вела бухгалтерскую отчетность для трех фирм. Сегодняшний сон не принес отдыха – Наталья кое-как выбралась из-под одеяла и села. Облизнула пересохшие губы, бросила взгляд на замотанную окровавленным полотенцем руку и ужаснулась собственной глупости. Минут десять ушло на то, чтобы прийти в себя и свыкнуться с мыслью, что она, трижды дура, отрезала себе палец! Немного успокоившись, она отрешенно взглянула на пустое место рядом с собой. Попыталась представить, что так теперь будет всегда – получилось плохо. Встав с кровати, поняла, что совершенно разбита – голова гудела, на мизинец будто прицепили тугую прищепку.

Наталья размотала полотенце – рана покрылась коркой засохшей крови, палец опух. Нужно было в травматологию. Но не хотелось.

А если заражение крови? Наталья криво усмехнулась – ну и пусть. На пару мгновений ей даже этого захотелось. Пусть бы она умерла, пусть бы Андрюхе стыдно стало. Но тут стыдно стало ей самой – тридцатилетняя женщина, а в голове детский сад. Не будет у нее никакого заражения, потому что она возьмет себя в руки и поедет в больницу.

Приведя себя в порядок, Наталья вызвала такси. Пока ехала, в уме прокручивала объяснение, как случайно поранилась во время готовки. Ну и курица, подумает доктор с серьезными вдумчивыми глазами и обязательно велит ей быть осторожнее. А может, наоборот, все прочитает по ее лицу, и Наталья почувствует себя маленькой девочкой…

Но пожилой доктор с жесткими рыжеватыми усами ни разу не взглянул ей в лицо. Обрабатывая рану, он равнодушно выслушал ее сбивчивое объяснение, которое его ничуть не заинтересовало. Выходя из кабинета, Наталья и впрямь чувствовала себя курицей, а на больничном крыльце вдруг нерадостно рассмеялась – сама над собой.

По пути она заскочила в аптеку, сунула в окошко рецепт и, расплатившись, поспешила домой. Выпив прописанные таблетки и через силу позавтракав, она неожиданно почувствовала себя лучше. Потом включила музыку и стала учиться жить без Андрюхи.

День за днем падали в копилку ее опыта. Она научилась менять лампочки и батарейки, даже починила потекший бачок. Перерезала проводок дверного звонка – нечего трезвонить кому ни попадя.

Были и плюсы. Для одной себя готовить было быстрее и проще. Продукты уходили медленнее. Больше не было потных после тренировок футболок, шорт и носков. Постельное белье, казалось, решило навсегда оставаться свежим.

Правда, не с кем было поговорить за ужином. Гостей Наталья не звала – не хватало еще объясняться, что да как. Поэтому теперь она совмещала ужин с просмотром какого-нибудь сериала, которых было в избытке.

Иногда она открывала шкаф мужа и смотрела на его вещи, которые он отчего-то не спешил забирать. Она не делала глупостей вроде ношения его футболок или вдыхания запаха его рубашек. Просто смотрела.

Она теперь вообще много смотрела – в окно, в телевизор. Жизнь проплывала мимо. Настроение менялось, как мартовская погода. Один день казалось, что жизнь прекрасна, а на следующий тоска зажимала сердце в тиски и Наталья задыхалась от невыплаканных слез. Среди коллег и знакомых она свое положение не афишировала, реальное общение свела к нулю. Только от соседки Лизы, а по совместительству Натальиной парикмахерши, с которой раньше частенько чаевничали в свободное время, не укрылись перемены в ее жизни.

– Давай, подруга, колись, – заявила она как-то, стоя на пороге Натальиной квартиры, держа в руках большой ядовито-желтый лимон и бутылку коньяка. – Что стряслось?

Лучше бы не спрашивала. Наталью словно прорвало. Они едва сели за стол, а слова уже лились из нее непрерывным потоком. Лиза слушала не перебивая. Сосредоточенно резала тонкими дольками брызжущий соком лимон, иногда кивала. А выслушав, разлила по стопочкам коньяк и подвинула одну Наталье.

– Пей. Вернется он, куда денется! – кидая в рот прозрачную лимонную дольку, уверенно заявила она. – От таких не уходят. Не сразу, но вернется.

Так и случилось – не прошло и трех месяцев, как Андрей вернулся.

* * *

В тот вечер Наталья смотрела очередную серию бесконечного сериала, на которые за последние недели основательно подсела. Услышав звук ворочающегося в замке ключа, она испуганно выпрямилась и судорожно стиснула на груди халат. Однако тут же расслабилась. Не хватало еще позориться – наверняка Андрей наконец явился за вещами. И когда он и впрямь возник в коридоре напротив гостиной, Наталья уже взглянула на него со своей обычной бесстрастностью. И оторопела – Андрей не был похож на счастливого молодожена: помятое лицо, несвежая рубашка, небритый.

– Ты за вещами, я надеюсь? – холодно спросила она, пряча руку с покалеченным пальцем в карман халата.

Он поправил висящие на стене часы и буркнул вполголоса:

– Не только…

– А еще зачем?

– Сука она, – туманно заявил Андрей, проходя в гостиную и заваливаясь на диван. – А ты не рада, что ли?

– Чему мне радоваться? – Наталья брезгливо отодвинулась. – Роже твоей опухшей?

Андрей почесал щетину и взглянул на нее с вялым интересом.

– Муж домой явился, как-никак.

Наталья выпрямилась. Обида, которую она старательно глушила в себе последние месяцы, вновь всколыхнулась.

– Андрей, вот только честно – ты дебил?

Он рассеянно взглянул на нее и вдруг рассмеялся.

– Ну чего ты, царевна-лягушка, расквакалась? – потянулся к ней и легонько ущипнул за подбородок. Наталья дернула головой.

– Ни стыда ни совести у тебя.

– Ну да, ну да… – Пальцами левой ноги он стянул с правой носок, повторил то же самое с другой ногой. – Уйду я скоро, не переживай.

– А я не переживаю. – Наталья выключила телевизор и, встав, бросила пульт на диван. – Ты у себя дома, в конце концов. Просто находиться с тобой рядом не хочу.

Он коротко хохотнул и отвесил шутовской полупоклон.

– Ну спасибо, что не гонишь. А пожрать есть?

– А что, тебя в новом доме не кормят? – не удержалась она. Андрей поскреб щеку и желчно усмехнулся:

– Давай без этого, а? Я покопаюсь в холодильнике?

– Покопайся. – На губах мелькнула невольная улыбка – как ребенок, честное слово. – Там сыр, масло. Бутерброды сделай. Кашу рисовую можно свари… – Поняв, что невольно включила режим жены, Наталья оборвала себя. Андрей заметил, цинично хмыкнул, но смолчал. Когда она уже скрылась в коридоре, крикнул вдогонку:

– В душ схожу?

Наталья не ответила. В конце концов, он и впрямь был у себя дома.

А ночью он заявился к ней в спальню. Наталья проснулась, когда кровать скрипнула под его тяжестью.

– Ты зачем это? – Она попыталась сесть, но глубокий сон никак не желал отпускать.

– Неудобно на диване. – Андрей по-хозяйски вытянулся на постели. От него пахло ее шампунем и гелем для душа. Кокос и солнечная папайя, свежесть и страсть – ее жалкая попытка хоть как-то раскрасить серые будни. Андрей повернулся к Наталье, насмешливо заворковал:

– Да и такая женщина рядом, а я там как мудак, один…

А потом спросил вполне серьезно:

– Наташк, ну ты хоть соскучилась малясь?

Конечно, разумом Наталья хотела бы выставить его вон, но вдруг невольно потянулась к уже шарящим по ее телу рукам…

…А наутро она обнаружила пустой шкаф. Тот самый, в который смотрела последние несколько месяцев. Гордость, а точнее, ее оставшиеся после прошедшей ночи жалкие клочки не позволили ей набрать въевшийся в память номер. Да и к чему? Устроить разборку? Просить вернуться? Она не сделала этого, когда он ушел в первый раз, не сделает и сейчас. Особенно сейчас, когда он так глумливо потоптался по ее еще не успевшей толком зажить ране.

И все же первые две недели ей каждый день приходилось бороться с этим желанием. Затем оно начало ослабевать. Через месяц Наталья распечатала бланк заявления на развод, через две недели заполнила, да так и не набралась духу отнести в ЗАГС. А еще через месяц – во второй половине октября – она почувствовала себя странно: заныла поясница, потянуло низ живота.

Поначалу она это старательно игнорировала. Стресс, нервы, все понятно. Но когда припухла грудь, Наталья запаниковала. До аптеки было два шага, но она неделю не могла себя заставить сходить туда. В начале ноября все же решилась. На улицу она вышла со странно звенящей головой. В ней действительно поселился неземной хрустальный звон, не дающий нормально мыслить. Заблудившийся прохожий спросил у нее нужный ему адрес, но она не услышала.

В воздухе кружил редкий снег. Первый настоящий снег этой осени – на Покров лишь посыпало маленько и тут же растаяло. Пушистые снежинки засыпали землю, оседали на Натальиных волосах и пальто. Казалось, должно произойти что-то хорошее.

В аптеке Наталья взяла три теста. Чтоб наверняка. Дома, сидя в ожидании результата на краю ванны, она думала о том, что летом было бы хорошо съездить к морю. И о том, что пирог из размороженных абрикосов, вопреки опасениям, получился ничуть не хуже, чем из свежих. В голове продолжало надоедливо звенеть.

Выждав положенное время, Наталья взглянула на тест. Две полоски в ее глазах слились в одну. Потом разбежались. В голове вдруг стало оглушительно тихо – ну конечно же, результат ложный! Она вышла из ванной, решив назавтра повторить тест, однако через час уже вновь сидела на краю ванны. И снова две полоски! Она раздраженно отбросила тест – надо было подождать до завтра!

Но и наутро результат оказался положительным. Невозможно, сказала себе Наталья. Врачи утверждали, что она бесплодна. Это просто гормоны.

Две недели она воевала с собою, упрямо отказываясь признать действительность. А потом реальность накрыла ее ежеутренней тошнотой, и Наталья выкинула белый флаг.

Наверное, если бы она могла плакать, то разрыдалась бы. От счастья. Но вскоре в голове закрутился вихрь самых разных мыслей. Потянет ли она ребенка одна? Вернется ли Андрей, когда узнает о беременности? А надо ли ему вообще об этом знать? Не лучше ли собрать вещи и уехать подальше? Начать новую жизнь…

Она представила новый город, новую квартиру, все новое. Квартира, где жили они с Андреем, досталась ей от родителей, так что она могла распоряжаться ею как пожелает. На несколько минут радость целиком затопила ее сознание – у нее будет ребенок! У них будет ребенок! Ей снова захотелось позвонить мужу, разделить с ним эту радость. Потом возбуждение схлынуло. Звонить не было смысла. Просто потому, что не нужен ей был муж, который станет жить с ней только из-за ребенка.

Неделю Наталья свыкалась с мыслью о беременности. Потом храбро записалась в женскую консультацию, однако первый же прием пропустила – вдруг включился нелепый иррациональный страх сглазить нежданное счастье. Но когда день посещения прошел, она пожалела о своей трусости и, ругая себя, записалась по новой.

В день приема Наталья проснулась довольно рано – сказалось волнение. Она была записана на час дня, так что времени было предостаточно. Ей вдруг захотелось испечь печенье – ощутить под пальцами мягкую прохладную массу, почувствовать тянущийся из духовки аромат подрумянивающегося теста. Это бы успокоило и порадовало. Руки сами собой завели песочное тесто, рецепт которого с детства хранился в Натальиной памяти.

Она украшала арахисом разложенные на противне кругляши, когда резкий спазм заставил ее согнуться пополам. От неожиданности Наталья ударилась головой о стол и свалилась со стула, смахнув рукой загрохотавший противень. В животе будто петарда взорвалась. Из-под стола глумливо захихикали. Наталья скрючилась на полу, держась руками за живот, будто так могла остановить надвигающуюся беду.

Только бы не выкидыш, вспыхивало в голове. А может, и к лучшему, отзывалось что-то из глубин сознания, на что из-под стола одобрительно бормотали. Новый взрыв боли заставил Наталью развернуться, будто укушенную муравьем гусеницу. Отброшенный ногой табурет влетел под стол, и бормотание стихло. Нет, не к лучшему, кусая губы, мысленно кричала Наталья, зажимая руками горящий живот.

Надо позвонить в скорую, мелькнула мысль. Она попыталась вспомнить, где мобильник. В спальне? В прихожей? Да где же?! В гостиной, на диване, вспомнила она. Осталось только туда добраться. Постанывая, Наталья встала на четвереньки, но при попытке ползти тут же ткнулась лбом в пол – когда внутри что-то рвется, особо не поползаешь. Попыталась позвать на помощь, но смогла только захрипеть.

«Ничего, ничего, – успокаивала она себе. – Я доползу, успею. Только передохну чуточку».

И стала ждать, обещая себе и малышу, что они обязательно дождутся помощи. За стеной погромыхивал лифт, кто-то шумно спускался по лестнице. Звонко смеялась женщина, кажется Лиза. Наверху играла музыка. Никто не желал знать о творящейся рядом трагедии. И когда по ногам потекло горячее и липкое, Наталья поняла, что никуда она не успеет.

Когда все закончилось, она долго не могла подняться. Не от боли – от безысходности. В больницу не хотелось. Вообще ничего не хотелось – как она ни старалась, жизнь все равно разваливалась на куски. Внутреннее чутье сказало ей – все кончено. Через час или два она все же приподнялась и села. Краем глаза увидела подсыхающую лужу крови и что-то в ней… Что-то ненамного больше ее отрезанного пальца.

Взгляд магнитом притягивало к крохотному трупику. Она была уверена, что это мальчик. Мысль, что придется завернуть его в пакет и выкинуть, казалась кощунственной. Похоронить? В декабре? Где взять лопату? Как долбить промерзшую землю?

Она долго смотрела на погибший плод, а потом решила – если не умрет здесь, на кухонном полу, то найдет коробочку, завернет трупик в салфетку и уложит туда. Вытащит из морозилки уже полгода валявшийся там пакет с пельменями и выкинет, а коробку поставит на освободившееся место. А когда придет весна, похоронит своего сына в лесу. Вместе со своим пальцем. Это будет правильно.

Наталья не умерла. Всего лишь задремала прямо там, на заляпанном полу, в залитой зимним солнцем кухне. Аромат добавленной в тесто ванили смешивался с запахом свернувшейся крови. Сквозь дремотный сон Наталья видела, как из-под стола выбралась бабка Рева и, усевшись рядом, жадно смотрела на нее запавшими мутными глазами – заплачет или нет, когда проснется.

– Не дождешься… – пробормотала Наталья, снова проваливаясь в сон.

Наутро после выкидыша и проведенной на полу ночи она чувствовала себя так, словно ее провернули в центрифуге, но нашла в себе силы подняться и сделать то, что решила. Потом кое-как помылась и проковыляла в спальню.

Она проспала больше двух суток. Временами ее сон был куда больше похож на смерть. Возможно, она даже и впрямь несколько раз умерла за это время. Каждый раз – буквально на несколько секунд. Но проснувшись, поняла, что все-таки выжила. Только непонятно – зачем.

Ее жизнь, лишь недавно выровнявшаяся, снова перекосилась, скособочилась. Того и гляди развалится. Наталья будто в болото попала. И выбираться из него не хотелось. Она уволилась отовсюду, перестала оплачивать квитанции, не выходила из квартиры, все самое необходимое заказывая на дом. Электричеством почти не пользовалась. Мусор выносила среди ночи, когда вероятность встретить соседей была нулевой.

Теперь бабка была повсюду. Она пряталась по углам, за диваном и за креслами, размытой тенью мелькала в мебельных фасадах, караулила каждое ее движение. Зачуяв слабину, шаркала к Наталье, трогала за плечо, шипела в ухо: «Поплачь, поплачь, легче будет…», и губы ее при этом алчно дрожали.

* * *

Зима, прихватив заодно и март, проползла мимо пушистой белой гусеницей и задорно вспорхнула бабочкой в весеннее небо. Апрель уверенной рукой растолкал сугробы, смел в сторону снеговые тучи, высвободив заскучавшее солнце. Зазвенел ручьями, зачернел проталинами, загалдел грачами и галками.

Голубое небо и теплый свежий воздух подействовали и на Наталью. Она словно очнулась от зимней спячки. Попробуй отрешись от мира, когда за окном бушует пьяная весна и птицы орут так, что не спасают стеклопакеты.

И хоть радоваться ей было нечему, все же весна достучалась и до нее – Наталья зашевелилась. Она наконец-то сменила постельное белье, местами задубевшее от крови и уже неприятно попахивающее; разобралась с долгами, опустошив карточку; созвонилась с работодателями. Двое из трех согласились взять ее обратно. Наталью это устроило.

В морозилку она не заглядывала. Ждала настоящего тепла.

Выбраться в магазин она все еще не решалась, однако, поддавшись весеннему безумию, потеряла бдительность и вышла выбросить мусор, не дождавшись ночи. А зря.

– Здравствуйте! Вы же из восьмой квартиры?

Молодой звонкий голос буквально приморозил Наталью к лестничной площадке. Упершись взглядом в мусоропровод и стиснув судорожно сведенными пальцами пакет с мусором, она замерла, будто надеялась, что это могло сделать ее невидимой.

– Здравствуйте! – дружелюбно повторил голос. – А я давно хочу с вами поговорить!

Вымучив улыбку, Наталья повернулась. По лестнице спускался парень лет двадцати пяти – высокий, худощавый, в очках в тонкой оправе.

– А я ваш новый старший по подъезду! – Он улыбался ей как давней знакомой. – Меня Женя зовут. Моя бабушка была старшей, теперь я вместо нее.

Испуганная таким напором, Наталья молча кивнула в ответ. Она смутно помнила сухопарую бодрую пожилую женщину, вечно пристающую с просьбами что-то подписать или на что-то скинуться сотней-другой. Отлепившись от места, на котором ее застал окрик, она сделала оставшийся до мусоропровода шаг и опустила в него пакет. Оставалось развернуться и подняться на свой этаж, а там захлопнуть дверь в квартиру и все – она в безопасности. Но на пути стоял он.

– Я уже со всеми перезнакомился, – тем временем докладывал молодой человек. – А вас вот никак застать не могу.

– Я редко дома бываю, – зачем-то соврала Наталья. Ей мучительно хотелось преодолеть отделяющие ее от квартиры ступеньки.

– А я вас спросить хотел, раз встретились, – не хотите принять участие в завтрашней зеленой акции?

Не понимая, что от нее хотят, Наталья подняла голову.

– Что?

– Мы деревья будем сажать, – терпеливо повторил парень. – Хотите поучаствовать? Для посадки все будет. Организуем полевую кухню… Соседи смогут лучше познакомиться друг с другом.

Наталья мрачно усмехнулась – вот уж в чем она точно не нуждалась.

– Нет, не хочу.

Она все же набралась смелости и начала подниматься по лестнице. Ему придется посторониться. Он и посторонился. Прижался спиной к перилам, пропуская ее. Только спросил удивленно:

– А почему не хотите?

Не отрывая глаз от пола, Наталья прошла мимо и молча прикрыла за собой дверь.

– А вы все равно приходите! – донеслось до нее. – Вдруг передумаете!

Не передумаю, мысленно обозлилась Наталья. Как можно быть таким навязчивым? Приставать к людям, вторгаться в их жизнь? Что-то внутри нее ехидно рассмеялось – а разве то, как она существует, можно назвать жизнью?

«Не передумаю», – угрюмо повторила она, словно убеждая в этом саму себя.

Однако передумала.

Конечно, виновата была погода. Если бы пошел дождь или поднялся ветер, вопрос «идти – не идти» отпал бы сам собой. Но утро выдалось легким, прозрачно-звенящим, вызолоченным постепенно набирающим силу апрельским солнышком.

Наталья и сама не поняла, каким образом ноги принесли ее на место посадки. Вроде просто шла себе и шла. Однако ж принесли.

Работа уже кипела вовсю. Веселые люди в потрепанной одежде копали ямки, разбирали саженцы. Играла музыка, бегали дети и собаки. Наталья смотрела на все это едва ли не с испугом.

– Вы пришли все-таки, – произнес голос за спиной.

Невольно сведя плечи, Наталья оглянулась. Позади нее, широко улыбаясь, стоял давешний старший по подъезду. Старший, тоже мне, мелькнула неожиданно веселая мысль, годов-то этому старшему.

– Я… – Наталья замялась. Сначала хотела отбрить приставалу, но мозг вдруг застопорился, задумался – а надо ли? Взгляд невольно зацепился за саженцы – какие они хорошенькие: крепкие, зеленые. Каждый из них – маленькая жизнь. Вырастут, станут большими деревьями, будут шуметь листвой, дарить тень. Птицы станут вить на них гнезда, школьники будут вешать кормушки… Ее глаза метнулись к выкопанным под саженцы ямкам. Мысли закрутились и потекли в ином направлении. Готовые ямки. Хорошие такие, круглые, глубокие. И копать ничего не надо, только присыпать.

Наталья задумалась – этично ли это? И тут же отмахнулась – неужели кому-то будет от этого вред?

– А знаете… – Она неловко запнулась, однако парень тут же расцвел понимающей улыбкой.

– Надумали?

– Надумала… Только я с собой ничего не взяла.

– А у нас все есть, – жизнерадостно успокоил он ее. – Перчатки дадим. И напарника выделим.

– Не надо напарника. – Наталья замотала головой. – Можно, я сама посажу? Как бы для себя?

– Вдвоем же удобнее сажать. – Женя едва заметно свел брови, но, увидев ее застывший взгляд, тут же примирительно пожал плечами. – А в общем-то как хотите, не проблема.

– Спасибо. – Наталья кивнула в сторону дома. – Я на минутку буквально отойду.

Вернувшись домой, она вытащила из морозилки коробку с трупиком. Оглядела внимательно – хорошо. Кто не знает, нипочем не догадается, что внутри. Сунула коробку в пакет, положила туда же завернутый в салфетку палец.

По лестнице спускалась едва ли не бегом, а до места посадки летела как на крыльях.

Она выбрала саженец – не самый рослый, но ровный и крепенький. Такой, каким бы ей хотелось видеть сына. Выбрала место у дальнего края, куда еще не добралась основная масса сажающих. Опустила рядом пакет и завернутый во влажную тряпочку саженец. Для вида немного поковыряла землю лопатой. Дождалась момента, когда в ее сторону никто не смотрел, и полезла в пакет за коробкой. А когда вытаскивала, руки вдруг тряхануло так, что коробка из них едва не вывалилась.

Наталья замерла, пытаясь успокоиться. Сделала два глубоких вдоха и опустила коробку на самое дно ямы. Туда же следом отправила палец. Сгребла вниз немного земли, чтобы ничей любопытный взгляд не заметил коробку, сформировала горку и поставила на нее саженец. Придерживая его одной рукой за стволик, принялась скидывать комья земли в ямку. Получалось не очень – управляться с лопатой одной рукой было неудобно.