Текст книги "Сборник "Самая страшная книга 2014-2024" (СИ)"

Автор книги: Юрий Погуляй

Соавторы: Майк Гелприн,Николай Иванов,Максим Кабир,Дмитрий Тихонов,Оксана Ветловская,Ирина Скидневская,Елена Щетинина,Лариса Львова,Юлия Саймоназари,Лин Яровой
сообщить о нарушении

Текущая страница: 139 (всего у книги 353 страниц)

– Завтра в тайгу вместе пойдем, – произнес Туган, стараясь не смотреть на дочь. – Покажу тебе кое-что…

Наутро они, наскоро подкрепившись тем, что осталось с вечера, отправились в лес. Путь до поляны, на которую указал ему Шудег, занимал часа три, если идти быстро и не останавливаться. Туган был привычен к подобным переходам, но для Райды держать такой темп оказалось тяжело, так что пришлось делать остановки, чтобы девочка могла восстановить силы и перевести дух.

В дорогу охотник взял только сухую краюху да два яичка, выпрошенных у соседки, каким-то чудом спрятавшей от продразверстки единственную несушку. Повязав нехитрые продукты в кулек, Туган сунул его дочери. «Мне не надо, – сказал он, когда на привале Райда попыталась поделиться с ним. – Ешь сама».

В пути Туган почти не говорил; лишь изредка бормотал себе под нос да порой оглядывался по сторонам, словно опасаясь, что Яг Морт не захочет ждать и вздумает заявиться за причитающейся ему жертвой прямо сейчас. Райда покорно шла следом, не выказывая тревоги или беспокойства.

Они двигались по нетореной снежной тропе, ведущей на странную лесную прогалину, в центре которой торчал неведомо кем и когда вкопанный деревянный столб, у которого испокон веков приносили жертву Хозяину Леса. Туган не помнил, когда и по какой причине приносили жертву в последний раз, и была ли она человеческой, но жители окрестных селений слышали об этой поляне и старались обходить ее десятой дорогой.

Здесь были владения Яг Морта.

На полпути с неба, как из бездонной бочки, посыпались снежинки. Неслышно падающие хлопья свежим слоем ложились на рыхлое белое покрывало, заметая редкие звериные следы. Бесконечный покой зимней тайги окружал со всех сторон.

Снегоступы помогали идти по глубоким сугробам, но Райде все равно было тяжело: порой она цеплялась за скрытые под снегом коренья и падала; тогда Тугану приходилось возвращаться и поднимать ее. Они двигались медленно, часто останавливаясь, но шаг за шагом неумолимо приближались к намеченной цели.

– Вот мы и пришли, – прошептал охотник, когда деревья внезапно расступились, открыв небольшую поляну. Почерневший от времени высокий столб стоял точно посередине. На столбе неведомый резчик изобразил фигуру заросшего шерстью получеловека-полузверя, оскалившего острые клыки.

В сердце Тугана вонзились ледяные иглы страха. Сделав несколько шагов на внезапно ставших ватными ногах, он повернулся к дочери. Райда беспокойно оглядывалась по сторонам, не понимая, что происходит.

– Мун сылань.[93]93
  Иди туда (коми).


[Закрыть] – Туган мягко, но настойчиво потянул ее за руку. Она подчинилась.

На ходу Туган достал из-за пазухи кусок пеньковой веревки и разрезал его надвое. Одинокая слеза скатилась по его щеке. Не из-за ветра – его почти не было. «Глупая, глупая девка! – с какой-то непонятной злостью подумал он. – Я ведь на погибель тебя привел – неужто не понимаешь?»

Она не понимала. Надвигающийся страх еще не победил доверия к любимому отцу.

Столб был высоким, саженей пять высотой, и почти гладким, если не считать глубоких борозд, процарапанных звериными когтями. Крупными и острыми, таких нет даже у медведя.

– Встань здесь.

Райда отпрянула, но Туган поймал ее за рукав и притянул к столбу, завернув руки. Вырываться из цепкой хватки охотника было бесполезно. Туган стянул запястья девочки, а потом принялся за лодыжки. Узлы он вязал крепкие – без чужой помощи не развязать. Так и простоит, пока не замерзнет, или Яг Морт не придет за ней.

– Ты прости, – бормотал он, сражаясь с задубевшей на морозе веревкой. – Надо так, понимаешь? Иначе всех… того.

Дрожащими губами он поцеловал девочку в лоб. Райда плакала, но молчала. Впрочем, как и всегда.

– …В общем, дальше придется пешком, – завершив длинную матерную тираду, заместитель Истомина комвзвода Прохоров сплюнул щербатым ртом и вопросительно посмотрел на командира.

Истомин взглянул на лежащий поперек дороги ствол, прикинул размер. Пожалуй, нечего было пытаться сдвинуть его в сторону. В месте слома ствол не был подпилен или подрублен – дерево словно решило рухнуть само по себе, и как раз в тот момент, когда мимо него должны были проехать первые сани. Это показалось Истомину очень странным: не будь он махровым материалистом, впору поверить в чертовщину.

– Пешком, говоришь? Хрен с ним, пойдем пешком. Здесь же недалеко, верно?

Поймав его взгляд, проводник энергично закивал:

– Верно-верно, товарищ. Тут версты три-четыре всего.

– Одолеем. Прохоров, оставь четверых у саней. Остальные за мной.

Истомин решительно перелез через сосну, цепляясь за колючие ветки.

За полчаса чоновцы одолели половину пути. Нетронутый полозьями глубокий снег замедлял продвижение, заставляя идти гуськом друг за другом по протоптанной меже. Время от времени Истомин оборачивался, следя за тем, чтобы его люди не отставали и не растягивались в слишком длинную цепь.

– Плотнее строй, товарищи коммунары, – подбадривал он их. – Плотнее строй!

Опять поднялся ветер, а набежавшие с севера тучи обещали новый снегопад. В его завываниях слышалось что-то живое и зловещее.

Погруженный в собственные мысли, Истомин не сразу заметил движение впереди. Вначале он решил, что ему померещилось, но удивленные возгласы бойцов убедили его в обратном. Вскоре он смог различить силуэт закутанной в меховую шубу женщины, неторопливо бредущей им навстречу. Странная фигура пламенем свечи колыхалась в клубах морозного воздуха, отчего казалась почти призрачной.

Командир остановил отряд, пригляделся. Не женщина, скорее девушка: юная, черноволосая и круглолицая, с типичными для зырян широкими «финскими» скулами, покрасневшими от мороза. Несмотря на лютый колотун, на голове незнакомки не было ни шапки, ни даже платка: ее длинные волосы тонкими черными змеями развевались на ледяном ветру.

Фигура приближалась. Девушка делала легкие, танцующие шаги, отчего казалось, что она плыла по глубокому снегу. Ветер доносил до ушей размеренный хруст снега под ее ногами: хруп, хруп. Хруп, хруп, хруп.

– Эхехе, – осклабился Прохоров, – на ловца, как грится, и зверь бежит.

Зырянка шла к ним, протягивая руки и улыбаясь, как старым знакомым. Ветер игриво закручивал поземки у ее ног, оседал снежинками на лице и волосах. Девушка сделала еще один танцующий шажок и остановилась рядом с Прохоровым.

– Бур лун![94]94
  Добрый день (коми).


[Закрыть] – приветствовала она их по-зырянски. Ее голос был мягким и звонким, точно колокольчик. На лице селянки не отражалось ни тени страха.

– Бур, бур! – передразнил ее Прохоров. – Эй, барышня! Головку не застудишь? Чай не весна сейчас.

Солдаты засмеялись, позабыв про холод, продиравший до костей. Посыпались колкости и непристойные шутки, на которые селянка не обратила ни малейшего внимания.

– Помолчи, Прохоров! – голос Истомина едва продрался сквозь внезапно пересохшее горло. – Я командир Усть-Сысольского ЧОНа товарищ Истомин. Ты из Вашки?

Зырянка наклонила голову к плечу и принялась разглядывать его со странным брезгливым любопытством, словно личинку, ползающую по куче навоза.

– Может быть. А может, и нет.

Свои слова девушка сопроводила улыбкой, обнажившей белесые десны и ряд крепких зубов. Глаза блеснули темной зеленью. В ее лице и взгляде, как показалось Истомину, мелькнуло что-то странное, нечеловеческое.

– Правду говори, девка! – снова вставил Прохоров. – А не то смотри, как бы пожалеть не пришлось. Растянем тебя прямо тут, на снегу, и…

К удивлению Истомина, угроза не произвела на селянку должного впечатления. Продолжая улыбаться, она переводила взгляд с одного бойца на другого, словно пыталась запомнить их лица.

«Дурная, что ли?»

– Коді тэ?[95]95
  Кто ты? (Коми.)


[Закрыть] – рявкнул он, чувствуя, что странная селянка внушает ему необъяснимый страх. – У вас был продотряд товарища Фаркаша? Отвечай!

Незнакомка засмеялась. Это был короткий, презрительный смех, который резко оборвался на высокой ноте, словно обрезанный ножницами. Лицо зырянки вытянулось и потекло, как расплавленный воск. У подбородка «воск» на секунду застыл, а потом потек обратно, формируя новое лицо: мужское, костлявое, жестоко обезображенное ипритом.

– Этого ищешь?

На остолбенелых красноармейцев, ухмыляясь, смотрел Дьердь Фаркаш. Единственный глаз венгра светился зеленым.

– Ч-что за…

Командир отступил на два шага и потянулся к маузеру. Дрожащие пальцы крепко вцепились в холодную рукоять, потянули пистолет из деревянной кобуры.

И тут началось.

На изуродованном лице Фаркаша прорезался второй глаз; само лицо вновь стало меняться, приобретая звериные черты. Затем раздался треск, и оборотень стал расти, раздаваться в кости и плечах, покрываться коричневой шерстью. Чудовище резко обернулось к застывшему от изумления Прохорову и махнуло рукой с отросшими когтями, полосуя лицо и шею. Коротко вскрикнув, тот повалился на землю, булькая и захлебываясь кровью из разорванного горла.

Истомин быстро прицелился и надавил на спусковой крючок. На четвертом выстреле маузер щелкнул пустой обоймой и затих. Командир был уверен, что две пули точно попали в цель, но оборотень даже не пошатнулся.

– Стреляйте в него! Стреляйте!

Приказ командира заставил бойцов очнуться от оцепенения. Хлопнули нестройные выстрелы. Тварь повернулась к ним; пули отскакивали от густой шерсти и падали в снег расплющенными кусками свинца. Оборотень заревел, и, вторя его рыку, ветер задул с утроенной силой. В поднявшейся снежной кутерьме Истомин потерял из виду своих людей, но по ругани да редким хлопкам выстрелов было понятно, что некоторые из них пока живы. Чудовище ходило среди них, раздавая удары направо и налево. Одному из солдат зверь оторвал голову и запустил ею в другого бойца, пытавшегося бежать. Еще одного как на вилы насадил на длинные когти и распорол, будто трухлявый мешок, выпустив сизую требуху.

От увиденного Истомин попятился, но запнулся о лежащее на снегу тело и упал. Бесполезный теперь пистолет отлетел куда-то в сторону. В паре шагов от себя он заметил проводника – тот стоял на коленях и мелко крестился дрожащей рукой, что-то бормоча по-зырянски. Глаза его были круглыми от ужаса.

Оборотень расправился с очередной жертвой и повернулся к ним, оскалив клыки. Истомину показалось, что рост твари снова увеличился и теперь более чем вдвое превышал человеческий.

– Бежим!

Истомин толкнул проводника, но тот не отреагировал. В бормотании обезумевшего зырянина командиру удалось расслышать неразборчивую, но часто повторяемую фразу:

– Яг …орт. Яг …орт.

Оборотень двинулся в их сторону. Истомин отполз назад, насколько смог, потом поднялся и бросился бежать со всех ног. За его спиной раздался полный ужаса и отчаяния вопль, на секунду заглушивший даже завывания ветра. Потом послышался хруст костей и глухой стук, словно кто-то отбросил в сторону безжизненное тело.

Истомин бежал, не разбирая дороги, ежеминутно падал, поднимался и бежал снова. За спиной вновь раздались крики боли и дьявольский хохот – пронзительный и торжествующий, в котором не было ничего человеческого. Никто из чоновцев не последовал за ним – все остались внутри созданной оборотнем крутящейся снежной ловушки.

Истошные вопли разносились далеко окрест, стегали наотмашь, безжалостно кромсали ледяными ножами животного страха. Страха, подобного которому Истомин не испытывал никогда в жизни. Сама собой в одурманенном кровавой мутью сознании возникла мысль о Боге, отмененном декретом товарища Ленина.

– Господи, спаси! Господи, помоги! – бормотал он на бегу, стараясь не оглядываться. Казалось, тварь не преследовала его; вот уже впереди видна рухнувшая сосна и оставленные сани. Лошади беспокойно мотали головами, но людей, выделенных охранять обоз, нигде не было видно. Не помня себя, Истомин перемахнул через ствол лежащей сосны и бросился к саням, подгоняемый страхом.

Он остановился у ближайших саней и попытался отдышаться. Судорожно глотнул ледяной воздух, – и втянул в себя знакомый запах крови, смешанный с какой-то липкой вонью, оседающей на гортани противным налетом.

Возле саней лежал труп. Его шея была свернута под неестественным углом, рот застыл в посмертном оскале, казавшемся еще более отталкивающим из-за гнилых зубов. Рядом валялся другой – с нелепо приспущенными штанами, словно смерть настигла солдата в тот момент, когда он собирался справить нужду. По другую сторону саней лежали еще двое.

Истомин закричал. Позади раздался глухой треск и рычание, как будто огромный зверь пытался продраться сквозь лесные дебри. Лошади испуганно заржали и забились, пытаясь вырваться из упряжки. Позабыв про сани, полуобезумевший командир ЧОНа со всех ног бросился к реке.

Тварь приближалась; ее тяжелые шаги раздавались совсем близко, заставляя бежать еще быстрее. Так быстро Истомин не бегал никогда в жизни. Припорошенное снегом русло Печоры было уже близко – отчего-то он был уверен, что река станет его спасением.

Ломающий ребра тяжелый удар пришелся в спину. Истомин рухнул в снег лицом вниз; голова тут же взорвалась вспышкой боли, как тогда, в бою с интервентами под Шенкурском. Руки и ноги отказали, каждый вздох давался с трудом, словно кто-то тяжелый сел на него сверху, придавив к мерзлой земле.

Оборотень перевернул его на спину. Истомин с трудом разлепил глаза и постарался сфокусировать взгляд на фигуре, стоявшей возле него на четвереньках. Ускользающее сознание отметило, что это не зверь, а какой-то полуголый старик с длинными, не по возрасту черными волосами.

Старик улыбнулся, и командир увидел, что его зубы были большими и острыми.

Выбежавшие из своих изб вашкинцы смогли увидеть лишь белую воронку снежного вихря, изогнутый столб которого поднимался выше самых высоких сосен. Наиболее глазастые ухитрились разглядеть среди снежной круговерти крохотные черные точки, нелепо мелькавшие в бешеном снеговороте. Иногда точки сталкивались между собой и разлетались в разные стороны, но вихрь тут же подхватывал их и снова затягивал внутрь.

– Спасибо тебе, колдун, – говорили одни, тут же сплевывая и поминая на всякий случай святых угодников, – от смерти избавил.

Другие только бранились и посылали бессмысленные угрозы тем, кто сейчас погибал среди снегов.

Лишь Туган молчал, но никто из селян не удивился этому– охотник и раньше не отличался говорливостью.

Хруп, хруп, хруп, скрипят по мерзлому снегу снегоступы. Хруп, хруп, хруп, хруп. Туган вышел из дому засветло, когда деревня еще спала. Ночная темнота неохотно отдавала свои права сумрачному зимнему утру, но все же отступила, затаившись за кронами вековых деревьев.

С первыми лучами солнца Туган добрался до того места, где Яг Морт растерзал большевиков. Неширокий лесной проход окутывала густая туманная дымка, скрывавшая недавнее буйство стихии. Скрученные, окаменевшие от мороза и слегка присыпанные снегом трупы застыли в нелепых позах; у многих недоставало руки, ноги, а то и головы. Их было много, несколько десятков.

Деревня избавилась от опасности, но Туган совсем не чувствовал облегчения. Не чувствовал вообще ничего – словно внутри него образовалась зияющая дыра, втянувшая в себя все мысли и эмоции.

Сквозь ватные облака проглянуло бледное солнце. Новый день встречал охотника все той же мертвой тишиной, наполнявшей лес незримой густой массой, пудовым грузом давящей на грудь и виски. Только замерзшие тела нарушали царившую вокруг гармонию, но очередной снегопад накроет их белым траурным покрывалом, спрятав до весны.

Туган посмотрел вверх. Верхушки сосен смыкались над его головой горловиной темного колодца. Редкие хлопья падали на лицо белым пеплом, чтобы тут же растаять без следа. Сумрачное небо нахмурилось оловянными тучами, готовыми просыпаться на землю, истратив себя без остатка.

Окинув последним взглядом погибших чоновцев, охотник зашагал прочь. Повинуясь внутреннему позыву, он двинулся туда, где пряталась затерянная среди леса жертвенная поляна.

Снег продолжал падать. За сутки невесомые пушинки почти засыпали вчерашние следы, но Туган нашел бы дорогу и без них. Он уважал тайгу. Тайга была его домом. Снегопад застилал глаза, но охотник упорно шел вперед, скрипя снегоступами. Хруп, хруп, хруп. Хруп, хруп, хруп.

Из густой белой пелены показалась лесная прогалина, посреди которой одиноко стоял столб. Туган передернул затвор верной берданки и двинулся вперед на негнущихся ногах.

Девочки не было: ни живой, ни мертвой. Возле столба валялись только обрывки веревок, словно кто-то очень сильный играючи порвал их и разбросал вокруг. И следы…

Туган наклонился и почувствовал, как страх сдавил сердце стальным обручем. Это были звериные следы, похожие на медвежьи, только гораздо больше. И, в отличие от медведя, неведомый зверь ходил на двух лапах, не на четырех. «Яг Морт выше сосен в лесу, Яг Морт чернее угля в печи» – так описывали легенды Хозяина Леса. Теперь Туган собирался убедиться, были ли они правдой хотя бы отчасти.

Следы вели на север. Туган пошел по ним, как делал сотни раз, когда выслеживал лесного зверя.

Часть истерзанного сознания требовала остановиться, оставить все как есть, вернуться домой и залечь на теплую печь. «Ведь ты спас их, – твердило подсознание. – Спас их всех!»

Следы вели все дальше и глубже в тайгу. Дорога показалась знакомой. Ледяные иголки нехорошего предчувствия покалывали сердце, ледяной крошкой растекались по венам. Сознание заплясало на тонких нитях липкого страха.

Догадка вскоре переросла в уверенность. Он сам не так давно шел этой дорогой. Шел за помощью.

К полудню впереди показалась поляна с избушкой шамана. Звериные следы обрывались на ее краю, будто их обладатель внезапно растворился в воздухе. Или обернулся человеком, потому что дальше к избушке шли уже обычные следы, человеческие. Глубокие – такие бывают, когда человек несет тяжелый груз.

Следы кончались у старого сарая. Нехитрое строение все так же было наполовину заметено снегом, но теперь вход в него был тщательно расчищен. От сарая несло кровью и смрадом; этот запах кружил голову, разъедал ноздри, провоцировал желудок вывернуться наизнанку. Туган тряхнул головой, опустился на четвереньки и ползком двинулся вперед.

Изнутри доносились мерзкие звуки, напоминавшие громкое чавканье. Крепкие челюсти неведомого существа без труда справлялись с костями и сухожилиями, методично перемалывая их в кровавую кашицу. Чудовище довольно урчало, его громкий голос далеко разносился среди таинственного безмолвия зимнего леса.

Туган подполз ближе. Чавканье и треск костей становились все громче, невыносимее. К горлу подступил ком из едкой желчи, голова окунулась в густой тошнотворный дурман.

Он остановился у распахнутой деревянной двери, в двух шагах от чудовища. Заглянул внутрь – туда, где в холодной полутьме виднелся до ужаса знакомый силуэт.

Охотник закричал, но голос подвел его, и вместо крика ярости из глотки вырвалось нечто, похожее на сдавленный вой. Не поднимаясь, Туган вскинул берданку, прицелился. Руки дрожали, спина чудовища плясала в мушке прицела. Палец надавил на спусковой крючок.

Огромный волк бросился на него сзади, придавил. Крепкие челюсти вцепились в затылок, не давая пошевелиться. Дохнуло смрадом. Раздался короткий хруст, и глаза охотника стремительно наполнились густой вязкой чернотой, словно кто-то вылил на него сверху ведро с чернилами.

На доли секунды угасающее сознание зафиксировало силуэт стоящего на четвереньках черноволосого старика, погрузившего окровавленный рот в разодранное нутро мертвой Райды.

Яг Морт ел.

Вадим Громов
Большая игра

– До Гренадерской возьмите…

Ломцов ссыпал горсть монет в узкую жилистую ладонь пожилого меланхоличного водителя «адреналиновой-резиновой». И боком пробрался в конец тесноватого салона к последнему свободному месту.

Сел, устало закрыл глаза. Желание было лишь одно – как можно быстрее отрешиться от помеси дурдома и каторги, в которую превратилась рабочая неделя, предшествующая визиту руководства с самых что ни на есть головокружительных верхов. Хорошо хоть – выходные не тронули, а то ведь витали слухи…

Смартфон в нагрудном кармане жилетки потревожил долгожданный отдых коротким и звучным звоном разбитого стекла. Эсэмэска. Опа-па, никак зарплата? Самые смелые прогнозы же были на вторник-среду, не раньше…

Захар приоткрыл один глаз, вжикнул молнией кармана и вынул видавший виды, но почти безупречно несущий службу «LG». Ага, точно, осчастливили капиталисты: не иначе перед большими боссами лоск наводят по полной программе. А подобная новость означает…

В груди немедленно зашебуршилось приятное предчувствие. В этот раз должно повезти. Обязательно должно: после муторной – почти на износ – пахоты просто не имеет права не повезти. Как минимум десятка, а то и по верхней планке. Ведь улыбается же когда-то по-крупному: а почему бы не ему и не сегодня?

Захар все-таки забылся в чуткой четвертьчасовой дреме. Но после протяжного, гортанного объявления: «Слэду-у-ущ Грэнадэрска-а-а» – мгновенно открыл глаза. Зевнул – скупо, яростно – и начал пробираться к выходу.

Автоматические двери небольшого торгового комплекса «ХороШоп» послушно разъехались, Ломцов нырнул из позднеапрельского холодка в тепло и размашисто, нетерпеливо зашагал к стоящему неподалеку банкомату. Снял деньги, пошел в глубь здания, гадая, кто сегодня работает – Мария Иннокентьевна или Людочка.

В небольшом отделе с канцелярией, игрушками, прессой и легковесным чтивом восседала вторая. Похожая на молоденькую Крачковскую пышка держала в левой руке надкушенную зефирину, а правой вдохновенно пальпировала лежащий на прилавке планшет. Как пить дать – успешно громя очередную демоническую армаду клинком и магией виртуальной воительницы. Непременно фигуристой, и стопроцентно – неотразимой.

«Когда ж я тебя с книжкой-то увижу… – Ломцов даже покачал головой. – Эльфийская повелительница желтой прессы и шариковых ручек».

До отдела оставалось шагов пять-шесть, и Захар громко кашлянул, привлекая к себе внимание. Людочка ткнула пальцем в угол гаджета, явно поставив фэнтезийное побоище на паузу. Быстро погасила гримаску недовольства, посмотрела на Ломцова.

– А, ты… Привет.

– Вечер добрый, – улыбнулся Захар. – Давно не виделись. Как торговля?

Людочка неопределенно повертела зефириной в воздухе, на глуповатой мордашке появилось выражение «а тебе-то не пофиг?». Потом все-таки протянула:

– Ну-у-у, более-менее… А ты просто так или…

– Или, – мягко прервал ее Захар. – Доставай, не томи. Душа просит азарта.

«Пышка» слегка оживилась.

– Каких?

– Русское давай, Бинго, семь из сорока девяти, Золотой ключ… «Моменталки» тоже. На три тысячи возьму.

В лотереи Захар играл последние шесть лет из своих тридцати четырех. Покупал билеты каждый месяц, отводя на них не больше десяти процентов от зарплаты. Ухитряясь (во всяком случае, пока) не переходить черту, за которой увлечение приобретает черты болезненной необходимости. Игра была своеобразной отдушиной; если не лучиком света в безрадостном существовании, то чем-то очень близким.

Семьи и настоящих друзей у Ломцова не было. Были – однушка в панельной пятиэтажке, постепенно становящаяся нелюбимой работа и одиночество. Для родителей Захар оказался ребенком поздним, нежданным: и, когда сыну исполнилось двадцать пять, они продали свою двухкомнатку, купив Захару жилплощадь поменьше. А разницу увезли с собой на малую родину – в тихий южноуральский городок, где умерла родная бездетная сестра матери, оставившая родственнице квартиру в бывшем купеческом особняке. Бросать большой город и врастать в новые реалии Ломцов отказался, а родители сильно и не настаивали. Ну в самом деле – не маленький уже. Руки и голова на месте, работа есть, вредных привычек нет: не пропадет… Заверили, что всегда будут рады его появлению – хоть на час, хоть на всю оставшуюся жизнь – и уехали.

Своим одиночеством Захар был обязан трем вещам. Более чем заурядной внешности, маленькому росту и – неискоренимой робости в общении с прекрасной половиной человечества. Нет, конечно же, робость не подгребала под себя бытовые и рабочие моменты, но пригласить понравившуюся ему девушку хотя бы просто посидеть в кафе для Ломцова было делом непосильным. Как назло, он западал только на настоящих красавиц: неважно, умных или не очень, но, вне всякого сомнения, знающих себе цену. Которую Ломцов был не в состоянии заплатить.

Захар разбавлял одиночество как мог – книгами, тренажерным залом, общением в соцсетях, фильмами, домашними делами, игровой приставкой… Потом в его жизнь пришли лотереи. И почему-то именно они приносили облегчение – ощутимое, пусть и не полное. Это могло показаться странным, но Ломцова не тянуло ни в интернет-казино, ни играть на тотализаторе или в покер. Азарт любил гулять только по тропинке, выложенной из разномастных лотерейных билетов…

В довесок к этому появилась мечта: выиграть много и сразу, после чего – без затей купить себе одну из броских длинноногих куколок. Хотя бы так, если уж не получается по-другому…

– А это что, новая какая-то?

Ломцов взял в руки картонный прямоугольник, вгляделся…

Незнакомый кусочек азарта был пестрым, как витрина в магазине красок. Из золотистой штуковины, изображенной в верхнем левом углу карточки и отдаленно схожей то ли с рогом изобилия, то ли с облачком, щедро сыпались разноцветные купюры и монеты.

Название, не то для контраста, не то для напоминания о двух сторонах бытия, было вытеснено внизу карточки округлыми, черно-белыми полосатыми буквами, при взгляде на которые моментально вспоминался наряд узника. Оригинальностью оно тоже не блистало.

«Большая игра».

Цена «100 рублей» на билете значилась, а вот сумма максимального выигрыша – почему-то нет. Серебристое поле для стирания тоже оказалось лишь одно, сзади, зато на две трети «моменталки». Захара это почти не смутило. Наоборот, заинтриговало еще больше.

– Где новая? – вяло удивилась Людочка. Ломцов показал ей билет. «Пышка» подняла брови, недоуменно моргнула.

– Ну да, не помню такую… Мария Иннокентьевна принимала, наверное. А мне чего не сказала? Опять забыла?

– Это вы сами разбирайтесь. – Захар почувствовал прилив азарта. Он любил новые лотереи, в них ему чаще всего везло, пусть и не по-крупному. – Еще такие же есть?

Людочка с относительным старанием поискала под прилавком, заглянула в стоящую на стеллаже коробку, вторую…

– Не-а, одна только.

– Жаль. Ладно, беру. Считай, сколько там, чтобы мне из лимита не вылезти…

Две «моменталки» из спортивной серии Захар проверил «не отходя от кассы». Пусто. Неудача лишь раззадорила и без того обострившиеся эмоции, но Ломцов решил умерить их до дома. Коротко попрощался с Людочкой, вновь нырнувшей в планшетно-зефирный омут: покинул «ХороШоп».

Дома он разогрел ужин, неспешно поел, старательно сдерживая нарастающее нетерпение. Посмотрел две серии «Во все тяжкие» на ноутбуке. Когда время приблизилось к половине десятого, Захар налил себе чаю и принес половину «моменталок». Неторопливо, предвкушая, разложил их на столе аккуратной дугой-подковой: на счастье. «Большая игра» красовалась посередине.

Ломцов взял крайний левый билет, азартно выдохнул:

– Ну, ловись удача, большая и большущая…

Эта «моменталка» оказалась выигрышной: двести рублей. Захар довольно прищелкнул языком и взял крайнюю справа.

Пусто.

Третья, четвертая, пятая… Ко времени, когда на столе осталась лишь «Большая игра», компанию выигрышному билету составили еще два. Фортуна благосклонно приплюсовала шестьсот рублей: пятьсот и сто.

Захар взял последнюю «моменталку».

– Давай, милая… Мечты сбываются.

Пятирублевая монета в его пальцах заскользила вверх-вниз, стирая серебристое покрытие короткими выверенными движениями. «Большую игру» тру-тру, денег мешок соберу. Раз-два. Раз-два…

«Ну, и что это у нас тут за письмена древних цивилизаций? – Спустя несколько секунд Ломцов прекратил орудовать монетой, озадаченно вгляделся в первое открывшееся изображение. – Белибердятина какая-то. Или… на плечо вроде бы смахивает».

Он повертел билет так и сяк, медленно отодвинул на расстояние вытянутой руки, потом – поднес к глазам. То, что красовалось на картинке, и в самом деле больше всего походило на плечо. Правое, вид спереди.

«Ключица, а это бицепса кусок… Точно, плечо. И каким боком здесь эта анатомия? Собери человека и получи возможность провести день в компании патологоанатома? На редкость смешно и оригинально, да… Ладно, трем дальше».

Через минуту он отложил пятирублевку. Выдохнул – длинно, с легким присвистом. Почесал макушку, растерянно хмыкнул и пробормотал:

– Еще бы знать, что за золотые россыпи я тут огреб…

На девяти клеточках билета, расположенных по три в ряд, как для игры в крестики-нолики, помимо плеча, обнаружились два изображения левой кисти и, по одному – левого колена, правой лопатки, правой стопы, живота, левой скулы и правого локтя.

– Это не большая игра, это Франкенштейн какой-то… – растерянно подытожил Захар, а спустя мгновение динамики лежащего на подоконнике «LG» завершили фразу звуком разбитого стекла.

Ломцов взял телефон, уставился на экран. Эсэмэска была от незнакомого абонента с инициалами «БИ», и начиналась со слов «Поздравляем, ваш…».

«Выиграл?!». Захар торопливо открыл сообщение.

«Поздравляем, ваша заявка на участие активирована. Ознакомьтесь с правилами игры. Продолжительность – семьдесят два часа, начиная с этой минуты. Выбор объектов происходит каждые восемь часов, порядок – произвольный. Очередность слияния – согласно вашему билету, отсчет идет с верхнего ряда, слева направо. Разглашение правил, полное или частичное, вдвое увеличивает количество слияний. Попытки извлечь объект критически увеличивают его объем и массу. Оба фактора сильно уменьшают вероятность выигрыша. У вас есть возможность отказаться от игры. Для этого в течение пяти минут вам следует ампутировать любую часть тела из выпавших в игровом поле…».

– Чего, чего сделать?

Ломцов перечитал последнюю фразу – медленно, вслух. Он чувствовал, как с оттяжкой, неприятно стучит в висках. Как по затылку и вниз, по позвоночнику, легонько скользит множество крохотных ледяных коготков. И так же, вслух, прочел последний абзац:

– Способ ампутации – на ваш выбор. По истечении отведенного времени отказ от игры будет невозможен. Желаем удачи.

Захар положил телефон на стол, подальше от себя – плавно, осторожно… Как будто от быстрого движения могло стрястись что-то злое, непоправимое. Со смесью опаски и недоверия уставился на билет, пытаясь унять жутковатое, поспешно набирающее силу смятение и рассуждать взвешенно, без эмоций…

Какие «объекты»? Что за «слияния»? Как устроители лотереи узнали, что он стер защитный слой, и откуда у них номер его телефона? Почему нельзя рассказывать про игру и извлекать непонятный «объект»? Какая, к гребаной матери, ампутация?!