Текст книги "Сыны Дуба (ЛП)"

Автор книги: Дэйв Волвертон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 85 страниц)

С нарастающим чувством отчаяния они прошли через долину, поднялись по извилистому склону горы и вошли в мрачную крепость с грубыми, но толстыми и функциональными стенами.

Оказавшись внутри городских стен, Яркие затащили Фаллиона и Джаза в хорошо охраняемое здание и в темницу, где были слышны мучительные крики мужчин и женщин.

Они прошли мимо камеры, где молодая женщина громко рыдала, прижимая к себе правую руку, пытаясь остановить кровотечение из культи там, где должна была быть ее рука.

Их поместили в маленькую камеру и приковали цепями к стене, руки вытянули над головой, вес всего тела пришлось на запястья.

Тюремная камера состояла из трех стен, сложенных из тяжелых черных базальтовых блоков, сложенных друг на друга. Четвертая стена была сделана из железных прутьев и с маленькой дверью в ней.

В нижней части двери имелся проем примерно в три дюйма, достаточно высокий, чтобы под него можно было засунуть тарелку для тех, кому посчастливилось поесть.

Фэллион и Джаз не могли позволить себе такой роскоши, как еда. Их оставили висеть у холодной каменной стены, скользкой от жирной воды и плесени.

Света не было.

Иногда в глубине тюрьмы Фаллион слышал рычание стрэнги-саатов и боялся, что они бродят по коридорам. Он надеялся, что решетки защитят монстров.

И он услышал, как Джаз плачет, его юное тело содрогалось.

Фэллиону хотелось обнять младшего брата, утешить его, но он даже не мог видеть лица Джаза.

Джаз спросил спустя долгое время: Ты думаешь, что они нас убьют?

Мы стоим больше живых. Фаллион не мог дышать. – Они, вероятно, задержат нас – ради выкупа.

Какой выкуп?

Форсиблы, золото. Может быть земля, – сказал Фаллион.

Ему хотелось бы поверить в это. Они были Сынами Дуба, детьми Царя Земли. Боренсон верил, что одним словом целые народы поднимутся и последуют за ним.

Итак, понял Фаллион, для кого-то вроде Шадоата они могут представлять опасность. Возможно, они просто стоят больше мертвыми, чем живыми.

Наручники врезались в запястье Фаллиона; он болезненно извивался, пытаясь ослабить давление.

Сколько? – спросил Джаз. – Как долго они будут нас держать?

Несколько недель, – подсчитал Фаллион. Кому-то придется плыть обратно в Мистаррию, собирать выкуп и возвращаться.

– Ох, – несчастно сказал Джаз.

Фэллион произнес еще несколько слов утешения и через некоторое время спросил: Хочешь, я спою тебе?

Это всегда срабатывало, когда Джаз был маленьким и его мучили плохие сны.

– Да, – сказал Джаз.

Фэллион вспомнил песню о кроликах, которая была любимой у Джаза несколько лет назад, и начал петь, задыхаясь.

К северу от луны, к югу от солнца бегают кролики, бегают кролики.

Сквозь зимний снег, летние сады, веселимся, веселимся.

Быстрее волков, быстрее пения птиц,

Кролики бегут, кролики бегут.

К северу от Луны, к югу от Солнца.

Кто-то маршировал к ним. Фаллион увидел мерцание света и услышал звон ключей. Его желудок начал сжиматься, и он надеялся, что это кто-то принес еду.

Но мимо их камеры прошел всего лишь жестокий человек с дымящимся факелом. На нем была набедренная повязка, забрызганный кровью жилет и черный капюшон, закрывающий лицо. В правой руке он держал орудие пыток – пилу для костей.

Фэллион взглянул на Джаза и увидел, что лицо брата побледнело от страха.

Мучитель прошел мимо их камеры, и Джаз спросил: Как ты думаешь, он придет за нами?

– Нет, – солгал Фаллион. Мы слишком ценны.

Дальше по коридору мучитель приступил к работе, и начались крики: мужчина хныкал и молил о пощаде.

Должно быть, он был за углом, потому что Фаллион почти не видел света.

Вы уверены? – спросил Джаз.

– Не волнуйся, – сказал ему Фэллион. Они просто хотят нас напугать.

Итак, Фаллион повис у стены, его вес переносился наручниками на запястьях, и пел своему младшему брату, утешая его, когда только мог.

Он понял, что это были маленькие наручники, сделанные специально для женщин и детей.

Они порезали его запястья, отчего они опухли и сморщились. Ему приходилось время от времени шевелить руками, пытаясь найти более удобное положение, чтобы кровь не прилила к пальцам. Однажды он видел человека, лорда Тангартена, которого держали в подвешенном состоянии в темнице в Индопале так долго, что у него отмерли пальцы, и он остался калекой.

Но если я буду слишком сильно шевелиться, знал он, через несколько дней мои запястья начнут натираться и кровоточить.

Поэтому Фаллион висел на стене и пытался минимизировать свою боль. Из-за того, что весь его вес несли на запястьях, легкие не могли получить воздух. После первых нескольких часов он понял, что это будет постоянная борьба.

В темноте Фаллиону оставалось сосредоточиться на звуках, на дыхании Джаза, пока он висел в своей камере, глубоком и даже во сне, прерывистом, когда он просыпался. Плач и сопение брата, лязг цепей о стену, рыдания замученных, лежавших в камерах, крысиный писк, рычание стрэнги-саатов.

Обычно он бы не обращал внимания на крыс. Но после того, как он провисел у стены несколько часов, он услышал писк внизу. Оно поднялось и укусило его за большой палец на ноге.

Он пнул его. Крыса сердито пискнула, отступая.

Оно вернется, – знал Фэллион. Оно вернется, когда я слишком устану, чтобы сражаться.

Он обнаружил, что ему нужно в туалет. Он держал его так долго, как мог, а затем отпустил.

В темноте, лишенной света, сопровождаемой только запахом плесени, мочи, холодного камня и железа, по мере того, как шли дни, Фаллион впал в отчаяние.

Несколько раз мучитель проходил мимо их камеры, ни разу не взглянув на них, с потухшим факелом и позвякивающими ключами.

Он пришел на рассвете, предположил Фаллион, и ушел ночью.

Как давно это было? Джаз спрашивал снова и снова.

Всего три дня, подозревал Фаллион, но сказал Джазу, что прошла неделя.

Нельзя отчаиваться вечно, даже в самые худшие времена. Организм не способен это выдержать. И поэтому отчаяние нахлынуло огромными волнами, иногда обрушиваясь на его уши, угрожая утопить его, а затем утихало.

Иногда он осмеливался надеяться. Напрягая каждый вздох, он что-то лепетал брату.

Может быть, они отправили сообщения в Мистаррию с требованием оплаты за наше освобождение, – предлагал он. Мы пробыли в море восемь недель. Столько же времени понадобится кораблю, чтобы добраться до Мистаррии, то есть еще восемь недель назад.

Четыре месяца. Через четыре месяца мы будем свободны.

Когда нас накормят? – умолял Джаз.

Скоро, – снова и снова обещал Фэллион.

Но они висели на стене уже несколько дней. Во рту Фаллиона пересохло, а язык распух в горле. Жирный пот стал его единственным одеялом. Он просыпался, засыпал и висел на стене, иногда не зная, бодрствует он или спит.

Теперь, когда мучитель уходил, Фэллион и Джаз оба вскрикнули, их пересохшие горла издавали только хрипы. Еда. Вода. Помощь. Пожалуйста.

В коридоре, потерявшись во времени, Фаллион услышал эхо женского крика, за которым последовало рычание стрэнги-саата, его хрюканье и новые крики. Он понял, что стрэнги-саат наполняет женщину яйцами.

Кто все эти люди? – задумался Фаллион. Чем они заслужили такую ​​боль?

У него не было ответа. Как и он, подозревал он, они ничего не сделали.

Ваггит рассказал Фаллиону о жизни злых людей. Он знал, что в прошлом были лорды, которые пытали других ради собственного развлечения.

Что сказал ему Ваггит? О, да. Такие люди со временем сходили с ума. Они приходят к власти на конях страха и насилия, раздавая милости тем, кто их поддерживает. Но по мере роста их бесчеловечности их сторонники исчезают. Боясь потерять поддержку, они начинают убивать тех самых лордов, которые привели их к власти, и основы их империи рушатся. Со временем, в страхе и безумии, они исчезают и, в конце концов, склонны умирать от собственных рук или от рук своего народа.

Ваггит приводил примеры настолько жестоких мужчин и женщин, что даже рассказывать об этом было душераздирающе.

Так закончится Шадоат? – задумался Фаллион.

В тот момент урок показался скучным, простым чтением страниц пыльных старых книг.

Теперь Фаллион узнавал о таких вещах из первых рук.

Голод грыз его живот. Жажда стала мучительным спутником.

Именно при таких обстоятельствах мальчики приняли своего первого посетителя. Фаллион ожидал, что появится сама Шадоат, но вместо этого он проснулся в своей камере, его зрение затуманилось, и, взглянув вверх, увидел Дивера Блайта, выглядывающего сквозь решетку с факелом в руке и бессмысленно ухмыляющегося.

Как они с вами обращаются, мальчики? – спросил Блайт.

Джаз был без сознания. Фаллион взглянул на него и увидел бледного и уязвимого. Впервые Фаллион начал беспокоиться, что его младший брат умрет.

Последние пару дней были хорошими, не так ли? – спросил Блайт.

Фэллион не хотел, чтобы Дивер увидел, как его избивают. Задыхаясь, он сказал: Я здоров, а ты? Но его голос выдавал его возмущение.

Это он на нас напал, – понял Фэллион. Это он меня предал.

– Думаю, не так, как дома? – спросил Дивер. – Не то что эти высокомерные званые обеды, когда лорды в шелковых трико расхаживают и танцуют со своими пухлыми дамами. Ничего подобного, не так ли?

Фэллион никогда не был на балу. Он видел одно или два, и ему показалось, что Блайт имел лишь какое-то яркое представление о том, каково это на балу.

За пределами камеры, в коридоре, раздался громкий стон.

Фаллион сказал, как если бы он был лордом на званом обеде: Музыка действительно оставляет желать лучшего.

Блайт пристально посмотрел на него, его глаза светились восторгом. Фэллион задавался вопросом, какое послание принес Блайт, и наконец понял, что он не принес ни одного. Он пришел только злорадствовать.

Мистер. Блайт, – взмолился Фэллион. Можете ли вы получить еду и воду? Хотя бы для моего брата?

Что? – спросил Дивер Блайт. – Ты уже устал жевать язык?

Его зубы широко сверкали в улыбке, наполовину скрытой всклокоченной бородой. Не будет ни еды, ни воды.

Блайт свободно держал фонарик.

Огонь. Так близко, так легко приручить. Фаллион чувствовал, как оно зовет его, чувствовал, как ярость поднимается в его груди, как пламя готово вырваться наружу.

О, посмотри на это, – сказал Блайт. – В углу сидит милая голодная крыса, пришла к тебе в гости. Лучше остерегайтесь!

Фаллион опустил голову. Это было несложно сделать. У него уже почти не было сил поднять его.

Он увидел, как крыса катилась к нему, двигаясь вдоль стены. На его лодыжке и ступнях были крысиные укусы, маленькие красные пятна уже опухли. Стена между его ног была скользкой и темной, мокрой от мочи.

Крыса обнюхала ноги Фаллиона, глядя на него снизу вверх, черные глаза отражали свет факела.

– Давай, малыш, – сказал Блайт, – откуси еще.

Фэллион пнул крысу, и она отступила на дюйм. Он знал, что Фаллион не сможет до него добраться.

Блайт рассмеялась и побрела по коридору.

33

МОРСКАЯ ОБЕЗЬЯНА

Человек еще в юности учится тому, что он должен подчиняться унижениям, ибо сама природа обрушивает их на нас.

– Асгарот

Рианна ехала по зеленым холмам при дневном свете, минуя коттеджи и поля, оставленные под паром, то приходя в сознание, то теряя его. Она не знала, были ли люди, нашедшие ее бегущей по пляжу, ее спасителями или похитителями. Она чувствовала себя невероятно уставшей.

Она узнала правду, когда они добрались до дворца, и люди схватили ее и бросили к ногам Шадоата.

– Ваше Высочество, – сказал один из Ярких. Мы нашли ее во время патрулирования пляжа, к северу от порта Синдиллиан.

Шадоат изучала молодую женщину, очень красивую. Таких, как она, больше не найти на острове.

Рианна взглянула вверх. Шадоат была самой красивой женщиной, которую она когда-либо видела. Дворец был изумительным: его высокие окна были задрапированы белыми шелками, стены из дубовых панелей и позолоченные серебром балки. Комната была великолепна, и Шадоат был ее жемчужиной.

Лишь одно омрачало эту совершенную по красоте картину. По обеим сторонам высокого трона Шадоата, как лев, были прикованы тренги-саат. Звери в данный момент спали или, по крайней мере, лениво отдыхали, но Рианна была уверена, что они о ней знают.

Рианна раскрыла рот, не зная, что сказать. Наконец она спросила: Где Фэллион и Джаз? Что ты с ними сделал?

Шадоат подошел к Рианне, изучал ее, пока она кружила. – Тебе следует беспокоиться о себе.

Пожалуйста, позвольте мне увидеть их, – попросила Рианна. Я сделаю что угодно.

Вы не в состоянии торговать, – сказал Шадоат. Знаешь, что мы делаем с такими малышами, как ты?

Рианна боялась спросить.

Шадоат нахмурилась. Мы отдаем вас в стрэнги-сааты.

Рианна покачнулась на ногах, почти теряя сознание, ужас был ясно написан на ее лице.

– С мальчиками все в порядке? она умоляла.

Шадоат не ответила.

Слезы наполнили глаза Рианны. Она дрожала. Она опустилась на одно колено, склонила голову и сказала: Пожалуйста, пощадите их. Я сделаю все для тебя. Что-либо. Люди не думают, что я могу многое сделать, потому что я еще всего лишь девочка. Но однажды я убил человека и могу сделать это снова.

К такому смелому заявлению нельзя было относиться легкомысленно.

У Шадоат было мало слуг, которым она могла доверять. Если бы эта девушка боялась ее достаточно, она могла бы стать подходящим инструментом.

– Дай мне свои руки, – попросил Шадоат.

В страхе Рианна протянула руки. Шадоат схватила ее за запястья и изучала ладони Рианны.

Да, я чувствую там пятна крови, – понял Шадоат.

Ты любишь этих мальчиков? – спросил Шадоат.

Рианна закусила губу и кивнула.

Любишь ли ты их настолько, чтобы умереть вместо них?

Рианна снова кивнула, но медленнее. Слишком медленно.

Из задней части тронного зала послышалось покашливание, и сын Шадоата Абраваэль громко сказал: Мать, можно мне ее?

Шадоат помедлила и повернулась к сыну. Он тихо прокрался в комнату. Красться – это был его метод.

Ему было шестнадцать, и он все еще находился в том неловком периоде, когда он был еще наполовину мальчиком, но обладал похотью трех взрослых мужчин. Шадоат не сомневался в том, каких услуг его сын может потребовать от хорошенькой молодой девушки.

Рианна подняла голову и увидела, как в комнату вошел Абраваэль, далеко не такой красивый, как его мать. Он смотрел на нее, ошеломленный.

В глубине души Рианна смела надеяться, что Шадоат отдаст ее ему, позволит стать его рабыней. Она отдала бы все, лишь бы не умереть.

Шадоат лукаво ухмыльнулась и, все еще держа Рианну за руки, сказала: Я думаю, из тебя выйдет прекрасная служанка. Я пока не уверен, что могу полностью доверять тебе, но в тебе есть жестокость, которой я восхищаюсь.

Рианна попыталась заставить себя улыбнуться, но ей это не удалось.

И поэтому я даю тебе один шанс: я научу тебя истинному значению преданности. Вы понимаете?

Рианна кивнула, поскольку понимала, что Шадоат хочет от нее полной преданности.

– Нет, ты не знаешь, – сказал Шадоат. Не совсем. Еще нет. Но скоро ты это сделаешь. Я хочу от тебя пожертвования. Как ты думаешь, сможешь ли ты отказаться от пожертвования?

Рианна кивнула.

Шадоат улыбнулась.

Взяв Рианну за руку, Шадоат повел ее глубже во дворец и через заднюю часть дворца. Там, возле пруда, сидела на корточках молодая морская обезьяна, самка с длинными желтыми клыками и волосами, почти белыми, как снег. Ее рост был всего семь футов в холке, и когда она увидела Абраваэля, она бросилась к нему и присела на корточки рядом с ним, осторожно осматривая его кожу, словно ища вшей.

В темных глазах морской обезьяны светилось полное обожание.

Любовь без мудрости бесполезна, – сказал Шадоат. – Я хочу, чтобы ты передал ей свой дар остроумия. Она научит тебя преданности и с твоей помощью сможет многому научиться.

Рианна медленно кивнула. Давать дар остроумия было опасно. Предполагалось, что оно позволит получателю использовать часть вашего мозга, чтобы дать ему расширенную память. Получатель, таким образом, стал бы гением, а Посвященный остался бы идиотом.

Рианна знала, что существует опасность, что Посвященная даст слишком много, что она отдаст так много своего разума, что ее сердце забудет, как биться, а легкие забудут, как дышать.

Я не буду этого делать, – пообещала себе Рианна, когда служанка привела посредника, волшебника, который передаст дары.

Ведущий был на удивление молод, одет в богатую мантию насыщенного малинового цвета. Лицо его имело торжественное, одурманенное выражение.

Ты обещаешь? Рианна умоляла Шадоата. – Ты пощадишь мальчиков?

Рианна была не в состоянии предъявлять требования. Шадоат могла убить ее прежде, чем она моргнет.

– Ты выполнишь свою часть сделки, – сказала Шадоат, – а я выполню свою.

Рианна кивнула и покорно упала на колени, потому что больше ничего не могла сделать.

Ведущий усадил ее рядом с морской обезьяной и всмотрелся в ее огромные глаза, а сам начал петь заклинания, его голос то становился низким и плавным, как торжественный звук колокола, то пронзительным и безумным, как отчаянные крики. матери-птицы.

Однажды во время пения он полез в рукав своей мантии и достал крошечный клеймитель не толще гвоздя, длиной примерно с его ладонь. Форсибл был отлит из кровавого металла и имел цвет засохшей крови, грубой и зернистой. На его кончике была выкована единственная руна.

Ведущий протянул инструмент, разложив его на ладони, как бы показывая его Рианне.

Он хочет, чтобы я к этому привыкла, – подумала Рианна. Он не хочет, чтобы я этого боялся, и действительно, мгновение спустя, все еще напевая заклинание, он надолго провел им по тыльной стороне ее руки.

Шадоат сидела позади Рианны, и она прошептала: Теперь, дитя, посмотри в глаза обезьяны и отдайся ей. Подойди к ней.

Рианна попыталась подчиниться, но это было трудно. Она была напугана. Она слышала, что давать пожертвования было болезненно, и теперь ведущий приложил силу к ее лбу.

– Будет больно? – спросила Рианна, охваченная паникой. Она внезапно сжала колени вместе, боясь, что может пописать.

– Совсем немного, – заверил ее Шадоат, – всего лишь на мгновение.

Ведущий прижал инструмент к ее коже на долгую минуту, напевая быстрее и неистовее. Его голос был похож на далекий барабан, стуча и стуча на краю ее сознания.

Инструмент начал нагреваться, и Рианна могла видеть, как металл нагревается и светится красным, как щипцы в кузнице. Она почувствовала странный металлический дым, а затем он начал гореть.

Она услышала, как зашипела ее кожа, и увидела свет, когда сила раскалилась добела. Но она почувствовала на удивление мало боли. Как будто сила вспыхнула так быстро, что просто подожгла нервы из ее головы, и, к счастью, ведущий выбрал именно этот момент, чтобы убрать ее.

Он взмахнул раскаленной добела силой в воздухе, и за ним последовало послесвечение, но мистическим образом, казалось, повисло в воздухе между ними.

Это как змея, – подумала Рианна, – змея, созданная из света.

Его голова находилась на кончике форсибля, но хвост простирался назад до какой-то точки внутри лба Рианны.

Между глазами Рианны ощущалась тупая боль, тянущее ощущение, как будто содержимое ее черепа вытягивалось наружу.

Ведущий пел и размахивал силой в воздухе, всматриваясь в змею света, словно оценивая ее вес и толщину.

Он повернулся к морской обезьяне, а обезьяна просто с любопытством всмотрелась в светящуюся силу. Он вонзил кончик его в волосы между ее грудями, и морская обезьяна посмотрела вниз, открыв рот в тупом изумлении.

Ведущий пел все громче и громче, неистовее. Между глазами Рианны возникло ощущение дерганья, и затем она увидела это: яркую актиническую вспышку, прошедшую через бледный поток света.

Фасилитатор торжествующе вскрикнул. В воздухе пахло горящими волосами и опалённой плотью, когда форс раскалился добела.

Рианна почувствовала, как расцветает боль, которая началась между ее глаз, но затем пронзила затылок. Казалось, ее череп вдруг уменьшился до размеров грецкого ореха, и все внутри хлынуло наружу.

Когда Рианна осознала, что боль сильнее всего, что она когда-либо надеялась вынести, она внезапно усилилась во сто крат, и бесконечный крик вырвался из ее горла.

Рианна упала в обморок, и при этом она обнаружила, что смотрит на свое тело, наблюдая, как падает в обморок. Она раздула широкие ноздри, принюхалась, встала и начала ходить на костяшках пальцев, слишком возбужденная и слишком встревоженная, чтобы больше сидеть.

Рианна была морской обезьяной.

34

РЕБЕНОК ЗЛА

Одна из самых приятных побед в жизни приходит, когда мы обнаруживаем, кто и что мы есть.

– Фаллион Вал Орден

Еще дважды мучитель приходил и уходил. Но неповоротливый зверь в капюшоне ни разу не повернулся, чтобы посмотреть в сторону Фаллиона.

Но придет время, когда он посмотрит в мою сторону, – подумал Фэллион.

Ни еды, ни воды не появилось.

Джаз устал просить об этом, и оба раза, когда мучитель проходил мимо, Фаллион видел, что его брат теперь висел безвольно, едва живой.

Фаллион знал, что мучители любят смягчать свои жертвы, лишать их еды, прежде чем причинить им боль. Это ослабило их волю, ослабило их сопротивление. Человек, который мог выдержать обжигающие щипцы, часто не мог противостоять разрушающей слабости, вызванной голодом.

А может, мучитель вообще не придет, – подумал Фэллион. Может быть, они забыли о нас и оставят здесь висеть на стене, пока крысы не сгрызут плоть с наших костей.

Джаз проснулся позже в тот же день. Он не говорил. Только висел на стене, рыдая.

Фэллион собрал достаточно энергии, чтобы спеть ему колыбельную, которой научила его мать.

Тише, дитя, не плачь.

Тени становятся длиннее, и пора спать.

Завтра мы побежим по полям,

И бродить по ручьям,

Но теперь пришло время мечтаний.

Тише, дитя, не плачь.

Тени становятся длиннее, и пора спать.

Фэллион задумался над этими словами. Его отец предупредил его, чтобы он бежал, потому что края Земли недостаточно далеки. Боренсон обещал детям луга для игр и холмы, на которые можно лазить. В Ландесфалене им предстояло наслаждаться детством, оставив позади свои страхи.

Все это ложь, – понял он. Им нечего дать.

Или, может быть, мы сделали что-то не так? Фаллион задумался. Может я не понял посыл?

Фаллион попытался вспомнить сообщение, но его разум не работал.

– Джаз, – прохрипел Фэллион спустя долгое время. Джаз промолчал, и Фэллион задумался, не заснул ли он снова, когда наконец пришел ответ.

Что?

Какие последние слова сказал отец, когда умирал?

Джаз долго молчал, а затем проворчал: Он сказал что-то о Отвечать благословением за каждый удар

Казалось, эти слова поразили Фаллиона, как молоток. Он забыл. Он забыл эти последние слова. Они казались всего лишь тирадой умирающего человека, праздной болтовней человека, теряющего сознание.

Научитесь любить жадных так же, как и щедрых, бедных так же, как и богатых, злых так же, как и добрых. Слова, казалось, прозвучали, всплывая из его памяти. Его отец сказал что-то подобное, когда Фаллион был маленьким, двух-трехлетним младенцем, обнимающимся на руках отца. Он говорил о своем личном кредо, руководящих принципах, по которым он решил прожить свою жизнь. Но Фэллион не помнил этого последнего слова: Благословение на каждый удар.

Мог ли его отец иметь в виду это буквально? Должен ли он был проявить доброту к тем, кто теперь держал его в цепях?

Фаллиону не оставалось ничего другого, как обдумать это.

И, к счастью, всего через несколько часов в камеру снова пришел посетитель.

Фэллион погрузился в полусон и проснулся от стука ключей в замке и скрипа двери.

Их камеру открывала девушка, молодая девушка, возможно, года на пару старше его, хорошенькая, с волосами цвета воронова крыла.

В одной руке она держала свечу, поставила на землю серебряный кувшин и осторожно пробовала ключи.

Фэллиону показалось, что он узнал ее, хотя никогда раньше ее не видел. Ему удалось застонать, и девушка испуганно и почти виновато подняла глаза.

Да, он узнал ее темные глаза, ниспадающие волосы вокруг ее бледного лица.

Ты! – сказала она удивленно. Я знаю тебя! Ты из этого сна!

Фэллион взглянул на нее, и мир, казалось, как-то накренился.

– Да, – сказал Фаллион. – Ты был в клетке.

И она умоляла его освободить ее.

Она посмотрела на него, слегка дрожа, и Фаллион понял, зачем она пришла.

Вот мой мучитель, подумал он.

Не мужчина в темном капюшоне с щипцами, а эта девушка.

Джаз проснулся. Его дыхание стало хриплым, и он посмотрел на серебряный кувшин, словно собираясь пить глазами. – Ва, – прошептал он. Ва.

Девушка больше ничего не сказала. Она виновато отвела взгляд, затем взяла кувшин и осторожно шагнула вперед, словно стараясь не пролить ни капли.

У ног Фаллиона она поставила кувшин.

Есть ли в нем вода? он задавался вопросом. Или, может быть, даже сидр? Ему так хотелось пить, что от того, что он был так близок к питью, у него кружилась голова.

Девушка пристально посмотрела на него, впившись в его темные глаза. Мы ошиблись, не так ли, в том сне? Ты тот, кто в клетке. Не я.

Затем разум Фаллиона, казалось, взорвался, и он сказал: Мы оба в клетке. Мы оба в цепях, но просто разных видов. Она посмотрела на него в замешательстве, и он добавил: Я вишу в цепях на стене, но ты попал в цепочку подчинения. В этом кувшине для нас ничего нет, не так ли? Ты принес его только для того, чтобы помучить нас. Ты ждешь, что я буду умолять. Что ты будешь делать, если я попрошу?

Она взглянула на него, но не ответила. Ей запрещалось отвечать на их вопросы, говорить им что-либо, кроме лжи, давать им какую-либо надежду.

Я должна плюнуть в него, – подумала она, – а затем оставить его у твоих ног, чтобы он мучил тебя еще два дня.

Она посмотрела на Джаза и увидела, что младший мальчик без сознания. Он умрет через два дня. Она видела достаточно смертей нищих, чтобы знать это.

Она повернулась и пошла прочь со свечой в руке.

– Спасибо, – сказал Фэллион.

Она повернулась к нему в необъяснимой злости. За что? Я тебе ничего не давал! Она не должна была им ничего давать. Она будет наказана, если нарушит правило. И если бы он когда-нибудь заявил, что она напоила его, она могла бы потерять палец.

– Твои глаза напоили меня, – сказал Фэллион.

Она впилась взглядом.

Она выбежала из камеры и повернула ключ в замке.

Как вас зовут? Когда она закончила, позвонила Фаллион.

Она не должна была отвечать на вопросы.

Она посмотрела туда и сюда, вверх и вниз по коридору. – Валя, – прошептала она и побежала.

35

ВЫКУП

Вы не можете совершить честную сделку со злым человеком. Либо вначале он не совершит честную сделку, либо в конце пожалеет о своем выборе и изменит сделку.

– высказывание Индопала

На борту Левиафана Боренсон лежал в постели, пока команда достала пару правильно высушенных бревен, чтобы использовать их в качестве мачт, затем придала им форму топорами и установила – трудная задача даже при самых благоприятных обстоятельствах. Работа займет у них еще три дня.

Боренсон не был уверен, что его спасло – его собственная выносливость, удача или магия.

Сталкер и команда нашли его рано утром и отнесли обратно на корабль, проделав трудный переход длиной почти в двадцать миль по песку. Они прибыли как раз в тот момент, когда уже темнело, и стрэнги-сааты начали свое ночное бродяжничество.

На корабле Боренсон находился при смерти, в его кишечнике назревала мерзкая инфекция.

Смокер подумал, что ему повезло. Копье всадника создано для того, чтобы пробивать доспехи. Острие стальное, достаточно острое, чтобы пробить латную кольчугу, но только когда копье врезается в отверстие и древко вклинивается в отверстие, оружие наносит урон, разрывая человека на части.

Боренсон получил лишь неглубокий удар: копье пронзило его живот и пролетело шесть дюймов, порезав позвоночник. Если бы удар пришелся на печень или поджелудочную железу, он бы умер в считанные секунды. Едкий запах раны и скорость, с которой она заразилась, указывали на то, что копье пронзило его кишки, не более того.

Удача. Он остался жив отчасти благодаря удаче, а может быть, просто небольшому упрямству. Он решил, что, хотя его время и пришло, он не умрет этой ночью. Он был полон решимости спасти Рианну, остаться с ней до утра, а затем умереть.

После ее ухода он еще немного цеплялся за жизнь, надеясь на спасение.

При обычных обстоятельствах рана убила бы его. В конце концов, чтобы спасти его, потребовалось нечто большее, чем просто упрямство и удача – потребовалась магия.

Смокер положил левую руку на рану, где опухоль и гной были сильнее всего, и посмотрел на свечу, сжигая инфекцию.

Боренсон не чувствовал боли, только тепло, не намного жарче лихорадки.

Когда Смокер закончил, Миррима служила вместо него, промывая раны и рисуя руны на его влажном теле, приказав ему исцелиться.

Им удалось спасти ему жизнь.

Но рана не оставила ему достаточно сил, чтобы что-либо сделать. Он лежал в постели, беспокоясь, пока Миррима осматривала остров в поисках Рианны и мальчиков.

Она была вне себя от беспокойства и большую часть ночи не спала. За один день она потеряла три обвинения, и хотя она два дня искала на пляже Рианну, прежде чем надеялась найти мальчиков, она так и не нашла покоя. Она изматывала себя.

Ты мать, – сказал ей Боренсон. У вас есть ребенок, которому нужна ваша грудь, и другие дети, которым нужна мать. Отпусти кого-нибудь другого. Смокер может охотиться за ними и некоторыми членами команды.

Я не могу оставить это другим, – сказала она. Это были мои подопечные. Кроме того, я все еще воин Воды и Рунный Лорд. Никто на борту корабля даже близко не может сравниться со мной в бою.

– Капитан Сталкер вышлет людей, – заверил ее Боренсон. Оставайтесь со своими детьми.

Миррима заглянула внутрь себя и не почувствовала покоя. Дело не только в том, что я потеряла троих детей, – сказала она. Это тот, кого я потерял. Габорн сказал нам, что Фаллион может быть более великим королем, чем он, что он может творить большее добро, но также и большее зло. Асгарот знал, что такое Фаллион еще до его рождения. Он хотел Фаллиона уже тогда. И теперь Фаллион в их руках

Боренсон был слишком слаб, чтобы заботиться о собственных детях. Эрин нуждалась в материнской груди, и когда ее мать ушла на целый день, Эрин скулила и плакала. Тэлон подбрасывал ее на колени, пытаясь удовлетворить ее до наступления темноты. Пятилетний Дракен бродил по маленькой комнате, устраивая беспорядок, от скуки до чертиков, а Сейдж умолял спросить: Когда мама вернется домой?

Время, которое Боренсон провел без Мирримы, было чистой пыткой, но именно эту пытку ему придется пережить.

– Тогда найди его, – сказал Боренсон, – и поторопись.

Он вздохнул и в тысячный раз подумал, как тяжело воспитать короля.

На четвертый день разведки Миррима нашла крепость, где держали Фаллиона, и впала в отчаяние.

Она всмотрелась в долину, заполненную темными палатками, где расположились лагерем по меньшей мере четверть миллиона солдат, в то время как огромная крепость присела на холме над ними, как раздутый паук, ее различные хозяйственные постройки свисали по склону холма, как придатки.