Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 91 (всего у книги 95 страниц)

помощи России военным снаряжением и материалами, оно, однако, опасалось возможности советской оккупации Восточной Польши, чтобы пойти на такие условия²⁷

Что касается Гитлера, то его на быстрое достижение соглашения с Москвой подталкивал не только призрак «новой тройственной Антанты». Гитлеровские планы предусматривали сокрушение Польши еще до того, как Франция и Англия выступили бы на ее стороне. Для обеспечения этого гитлеровские армии должны были выступизъ к началу сентября, т. е. до того, как осенние дожди могли бы затруднить операции²⁸.

Четырнадцатого августа Риббентроп отправил в Москву телеграмму Шулен-бургу, в которой сообщил, что, «по мнению имперского правительства, между Балтийским и Черным морями нет таких вопросов, которые не могли бы быть урегулированы к полному удовлетворению обеих стран». После лихорадочного обмена посланиями об условиях соглашения Гитлер телеграфировал Сталину, что он намерен сделать пакт «долговременной германской политикой», и согласился с его проектом, подготовленным Молотовым. Гитлер выразил уверенность, что дополнительный протокол, которого добивается Москва, можно было бы быстро согласовать, если бы для ведения переговоров туда мог прибыть ответственный немецкий государственный деятель²⁹. В результате Сталин пригласил Риббентропа посетить Москву 23 августа.

Получив послание Сталина, Гитлер не смог скрыть бурную радость «фюрера». Барабаня кулаками по стене, он выкрикнул: «Теперь весь мир у меня в кармане!»³⁰ Двадцатого августа Гитлер, опережая события, объявил ошеломленному западному миру, что Германия и Россия договорились заключить пакт о ненападении.

Во второй половине дня 23 августа Риббентроп в сопровождении помощников прибыл в Москву на личном самолете Гйтлера «Кондор». Встреченный с почетом в аэропорту, на здании которого развевалось пять флагов со свастикой, он был доставлен в здание бывшего австрийского посольства, а затем привезен в Кремль на машине, украшенной флагом со свастикой. Здесь Риббентроп был приятно удивлен, увидев, что его ждали не только Молотов, но и Сталин. Переговоры прошли быстро, и после полуночи соглашения были подписаны.

Заключенный на десять лет договор о ненападении обязывал обе стороны отказаться от нападения друг на друга, не оказывать поддержки никакой третьей державе, которая могла бы напасть на одну из договаривающихся сторон, консультироваться по затрагивающим их общие интересы проблемам, не участвовать ни в каких группировках держав, направленных против другой стороны, улаживать все споры мирными средствами. Согласно секретному дополнительному протоколу, фотокопия которого после Второй мировой войны попала в Германии в британские руки, Финляндия, Эстония и Латвия (но не Литва) были отнесены к сфере влияния России. В протоколе отмечалась ее заинтересованность в Бессарабии и определялась германо-русская демаркационная линия вдоль Вислы, Сана и Буга «в случае» переустройства польских территорий.

После подписания договора был сервирован поздний ужин. Сталин произнес тост в честь Гитлера. Он сказал, что ему известно о любви немецкого народа к своему «фюреру» и поэтому ему хотелось бы выпить за его здоровье. Молотов поднял бокал за Сталина и сказал, что именно Сталин своей мартовской речью, которую хорошо поняли в Берлине, обеспечил полную перемену в политических отношениях. Во время неофициальной беседы за столом Риббентроп пошутил, что в последнее время берлинцы, известные своим остроумием, говорят, что «Сталин еще присоединится к антикоминтерновскому пакту». Сталин заметил, что британская армия слаба, но французская заслуживает внимания. На это Риббентроп сказал, что в численном отношении она меньше немецкой, а «западный вал» Германии в пять раз прочнее французской «линии Мажино»³¹. Ужин закончился около двух часов ночи, и 24 августа Риббентроп вылетел на родину.

Несколько десятилетий спустя Гебхардт фон Вальтер и Карл Шнюрре, сопровождавшие Риббентропа в поездке в Москву, поделились со мной воспоминаниями об этом событии. На мой вопрос, что произвело на них наибольшее впечатление в Сталине во время переговоров с немцами, фон Вальтер ответил: «Его обаяние». И добавил: «Он мог очаровать кого угодно». По-видимому, Сталин использовал свое обаяние для того, чтобы убедить Риббентропа и сопровождавших его лиц, что ему можно доверять как партнеру по альянсу. С точки зрения Шнюрре, Сталин, вероятно, верил в союз с Германией, символом которого стал этот договор. В момент его подписания Сталин выглядел торжественно, его настроение было приподнятым, как будто бы он сделал выбор, отдает себе отчет в его последствиях и уверен в правильности предпринятого им шага. В течение вечера этого дня Сталин сказал, что если в предстоящий период Германию поставят на колени, то он придет ей на помощь на Рейн вместе с сотней красных дивизий³².

Ночью 24 августа, уже после отлета Риббентропа в Берлин, у Сталина на обеде на подмосковной даче присутствовали несколько членов Политбюро, в том числе Хрущев. Политический курс был разработан самим Сталиным и осуществлен им с помощью Молотова. В какой тайне он хранил предстоявшее событие, можно судить хотя бы по тому, что Хрущев впервые узнал от Сталина о приезде Риббентропа за день до прибытия последнего в Москву. Хрущев отреагировал на эту новость, высказав вслух предположение, не совершает ли, дескать, Риббентроп побег.

На другой день Хрущев, Булганин и Маленков по настоянию Сталина поехали охотиться на уток в расположенное рядом Завидово, где к ним присоединился Ворошилов. Вечером они привезли подстреленных уток на сталинскую дачу. Сталин был в на редкость хорошем настроении; он все время шутил и был явно доволен собой. Он сказал, что Риббентроп привез с собой проект договора о ненападении и дружбе, который и был подписан. Англичане, французы, сказал Сталин, узнают об этом на следующее утро и отправятся домой. Переговоры с ними, отметил он, оказались бесплодными. Они не отнеслись к союзу с СССР всерьез, а их истинная цель состояла в том, чтобы натравливать Гитлера на Россию. Вот и хорошо, что они уедут. Что же касается Гитлера, то Сталин сказал: «Конечно, все это игра – кто кого одурачит. Я знаю, что замышляет Гитлер. Он думает, что перехитрил меня, на самом-то деле я надул его». Сталин также заявил собравшимся членам Политбюро, что «благодаря этому договору война нас не коснется еще в течение какого-то времени. Мы сможем остаться нейтральными и экономить силы. Атам посмотрим, что получится»³³.

Сталин вызвал адъютанта Ворошилова генерала Р.П. Хмельницкого и приказал ему передать Ворошилову, чтобы он прекратил переговоры с западными военными миссиями. Хмельницкий послал Ворошилову записку: «Клим! Коба сказал, чтобы ты сворачивал шарманку»³⁴. Двадцать пятого августа Ворошилов пригласил в Кремль руководителей обеих миссий – адмирала Р.А. Дрэкса и генерала Жозефа Думенка – и сообщил им, что в виду изменившихся обстоятельств продолжать переговоры нет смысла. Он в сердитом тоне обвинил поляков в том, что они не хотели советской помощи³⁵. Ворошилов с грохотом «свернул шарманку», и западные представители покинули Москву.

Первого сентября, обретя уверенность, что Россия останется в стороне, Гитлер обрушил всю силу вермахта на Польшу. Верные своим обязательствам Англия и Франция объявили войну Германии. Вторая мировая война началась.

В сотрудничестве с Германией

Мир был ошеломлен соглашением между Гитлером и Сталиным. Британское чувство юмора полностью проявилось в знаменитой карикатуре Дэвида Лоу, изобразившего двух диктаторов, одетых в форму и с пистолетами в руках, которые, сняв шляпы, низко кланяются друг другу. Гитлер говорит? «С кем имею честь? Известный подонок, не правда ли?». Сталин отвечает? «Кровавый убийца рабочих, если не ошибаюсь?». В не меньшей степени были изумлены и сами русские, узнав из газет, что отныне Россия и Германия связаны узами дружбы.

Обращаясь 31 августа к Верховному Совету с просьбой ратифицировать пакт, Молотов критиковал позицию западных демократий на переговорах с Москвой, высказав предположение, что именно они подстрекали Польшу отказаться принять советскую военную помощь. Он также косвенным образом осудил Литвинова, который находился в зале в качестве депутата, за его прозападную ориентацию, сказав, что есть люди, которые, «увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали о провокаторской работе наших врагов в так называемых демократических странах». Этот антилитвиновский выпад дает дополнительные разъяснения относительно пыток, которым подвергались Гнедин и другие арестованные наркоминдельцы.

Что касается дружбы с партнером России по новому пакту, то Молотов заявил? «Вчера еще фашисты Германии проводили в отношении СССР враждебную нам внешнюю политику. Да, вчера еще в области внешних отношений мы были врагами. Сегодня, однако, обстановка изменилась, и мы перестали быть врагами»³⁶. Эти слова, быть может, вдохновили Оруэлла на тот эпизод в его романе «1984», в котором «Океания», состоявшая в альянсе с «Вестазией» против «Евразии», внезапно становится союзником «Евразии» в борьбе против «Веста-зии». Однако в отличие от подданных «Океании» у массы русских изменений в сознании под воздействием политического поворота не произошло. Многие все еще помнили о немцах как о врагах времен Первой мировой войны. Некоторые тогда сражались с ними и были готовы сражаться вновь. Если не считать безоговорочно поддерживающих Сталина лояльно настроенных граждан из выдвиженцев, то можно утверждать, что большинство пришли в уныние, были ошеломлены, испытывали глубокий стыд.

Хотя мы и не располагаем данными о тех, кто приравнял сталинский большевизм радикально-правого толка к фашизму, тем не менее можно утверждать, что новость о советско-германском пакте была встречена болезненно. Испытала беспокойство даже такая правоверная, как Раиса Орлова. «Итак, – писала она, – если мы за Гитлера, то каким виделось наше отношение к антифашистам, к романам Вилли Бределя и Фейхтвангера, к рассказам о пытках, которым подвергались коммунисты, и о их стойкости, к еврейским погромам и кострам из книг?»³⁷. Когда работавшему в расположенном на окраине Москвы тюремном авиаконструкторском бюро Туполеву показали советскую газету от 29 сентября (в ней был опубликован второй подписанный Молотовым и Риббентропом договор о германо-советской границе и дружбе), он смял ее в руках и воскликнул? «Какая дружба?! Что они там, с ума сошли?!»³⁸.

Не пользовался пакт популярностью и среди простых рабочих. На Первом государственном шарикоподшипниковом заводе, вспоминал один американский негр (он приехал в Россию во время Великой депрессии, стал советским гражданином и в 1939 г. работал на этом заводе), некоторые рабочие в его цеху, не скрывая, плакали. Другие молча хмурились. Он не встретил ни одного русского, который не испытывал к нацистам чувства ненависти³⁹. Некоторые бросали в адрес немецких фашистов враждебные замечания в присутствии секретных осведомителей и были за свои слова арестованы⁴⁰. В московских парках собирались группы людей послушать агитаторов, разъяснявших значение договора. Раздавались голоса, что пакту уготована короткая жизнь, что Германии нельзя доверять и что она обязательно нападет на Россию⁴¹.

Со своей стороны Сталин добивался скрупулезного соблюдения новой линии, политики добрососедства. Опубликованная в «Правде» 3 сентября информация из Берлина о начале войны была подана под бесстрастным заголовком: «Военные действия между Германией и Польшей». Газетный обзор этих «действий» (11 сентября) был назван «Германо-польская война». Шестого сентября Шуленбург телеграфировал в Берлин, что освещение немецкой темы в советской прессе полностью изменилось и что антигерманская литература исчезла из книжных магазинов⁴². В датированной тем же числом корреспонденции из Москвы, опубликованной в «Нью-Йорк тайме», сообщалось, что прекращен показ антинацистских фильмов «Профессор Мамлок» и «Семья Оппенгейм», что в Театре им. Вахтангова снят спектакль по пьесе Алексея Толстого «Путь к победе» о роли Германии в интервенции в годы Гражданской войны, прекращена демонстрация ленты Эйзенштейна «Александр Невский». Читавшие роман«1984» помнят, что одна из задач Министерства правды «Океании» состояла в таком искажении исторических фактов, которое позволило бы убедить, что «Океания» никогда не была врагом «Евразии»⁴³.

По мере продвижения немецких армий через Польшу на восток многие русские, не подозревавшие о тайной договоренности о разделе Польши, все больше опасались того, что немцы не остановятся на советско-польской границе. Эти страхи усиливались официальными сообщениями о призыве в армию резервистов. Началась паническая скупка продовольствия в магазинах.

Тем временем в ходе секретного обмена мнениями Гйтлер оказывал нажим на Сталина, добиваясь, чтобы в соответствии с достигнутым между ними соглашением последний направил свои войска в Польшу. Сталин же, не желая, чтобы и его народ, и весь остальной мир поняли, что он вступил в сделку с Гитлером, оттягивал, насколько это было возможно, ввод в Польшу советских войск. Однако скорость немецкого продвижения исключила возможность длительной затяжки с принятием решения, и 17 сентября советские части вступили в Польшу. Полученная американским посольством в Москве информация стала еще одним свидетельством настроений русских людей. В ней сообщалось, что, услышав сообщение о начале советского наступления, рабочие на заводах взбирались на станки и громко приветствовали новость. Они полагали, что Красная Армия собирается вступить в бой с немцами⁴⁴.

Однако на самом деле Россия вставала на путь рискованного сотрудничества, которое, правда, главным образом осуществлялось за кулисами. Так, 9 сентября Молотов в телефонном разговоре просил Шуленбурга передать имперскому правительству свои поздравления в связи с вступлением немецких войск в Варшаву⁴⁵. Узнав через Шуленбурга, что советские войска начинают операции в Польше, Риббентроп был огорчен намерением Москвы публично объяснить свое решение необходимостью защиты этнического большинства украинцев и белорусов в Восточной Польше. Министр иностранных дел Германии посчитал, что подобная аргументация «выставит два государства перед всем миром в качестве врагов»⁴⁶.

Сталин и Молотов попытались успокоить Берлин, не отказываясь, впрочем, от того, чтобы в качестве предлога для вступления Красной Армии в Польшу выдвинуть необходимость защиты западноукраинских и западнобелорусских «кровных родственников», как это сформулировал Молотов 17 сентября в обращении по радио с сообщением об операции. Поскольку к тому времени польская армия была почти полностью разгромлена немцами, советская оккупация Восточной Польши встретила незначительное сопротивление и была быстро осуществлена. Захваченная территория составила около 200 тыс. кв.км, и на ней проживало примерно 13 млн человек – более 7 млн украинцев, более 3 млн белорусов, более миллиона поляков и более миллиона евреев. Как сообщил Молотов, Красная Армия во время операции потеряла 737 человек убитыми и 2599 ранеными⁴⁷

Советская пресса сообщала, что Красную Армию с ликованием приветствуют братья украинцы и белорусы по ту сторону старой границы. Двадцать второго сентября «Правда» на первой полосе поместила рисунок, изображающий крестьянина – украинца или белоруса, обнимающего молодого красноармейца, будто своего давно потерянного сына. И действительно, Красную Армию с радостью встречали многие украинские, белорусские и еврейские жители территорий, где поляки составляли этническое меньшинство, проживавшее главным образом в городах, и где непольское население подвергалось дискриминации⁴⁸. Но как только миллионам новых подданных Сталина были навязаны новые порядки, отношение к Советскому Союзу быстро изменилось.

Дальнейшие контакты на высоком уровне привели ко второму визиту Риббентропа в Москву, где 28 сентября был подписан германо-советский договор о границах и дружбе. Сталин заранее предложил сделку, по которой Люблинское воеводство и часть Варшавского воеводства к востоку от обусловленной в августе демаркационной линии отходили к Германии, а Литва – к России. Это было зафиксировано в новом секретном дополнительном протоколе, вносившем изменения в предыдущий (от 23 августа).

Сам договор указывал на соглашение о новой государственной границе, проходящей по центру того, что было раньше Польшей, и содержал статью, характеризовавшую эту договоренность как «солидное основание для дальнейшего развития дружеских отношений» между обеими странами. Одновременно с договором публиковалась совместная декларация, в которой указывалось, что было бы в интересах всех стран прекратить войну между Германией, Англией и Францией, а также что Германия и Советский Союз будут консультироваться друг с другом по поводу различных дальнейших мер в том случае, если их усилия в данном направлении окажутся бесплодными⁴⁹

Риббентропа встречали в Москве по-королевски. В его честь было дано специальное представление балета «Лебединое озеро». Атмосфера же на кремлевском банкете, на котором присутствовали члены Политбюро и сопровождавшие Риббентропа высокопоставленные немцы, была настолько теплой, что во время обратного полета гауляйтер Данцига сказал рейхсминистру, что ему чуть ли не показалось, будто он находится «в компании старых партайгеноссе»⁵⁰.

Сталин не терял времени даром, добиваясь реализации своей договоренности с Гитлером о включении всех трех небольших балтийских государств в сферу своего влияния. Дабы избежать обвинений в грубом вторжении, он решил прибегнуть к двухэтапной процедуре. Первым этапом стало заключе-

ние с Литвой, Латвией и Эстонией договоров о взаимопомощи, положения которых о размещении на территориях балтийских государств «ограниченных контингентов» советских войск, а также о создании там военно-морских и военно-воздушных баз сводили на нет обязательство Советского Союза уважать их суверенитет.

Насколько бесцеремонен был Сталин в своих действиях, можно судить по эпизоду с министром иностранных дел Эстонии, которому первым из его балтийских коллег довелось посетить Москву Будучи приглашенным туда для обсуждения торговых и иных вопросов, он был вечером вызван со спектакля в Большом театре для встречи с Молотовым, который потребовал от него согласия на размещение в Эстонии советских войск. При следующей встрече Молотов уведомил его, что их численность составит 35 тыс. человек, на что министр заметил, что это превышает количество военнослужащих во всей эстонской армии. Тут в кабинет Молотова неожиданно вошел Сталин и с невинным видом поинтересовался, в чем проблема. Затем (это была уловка, к которой успешно прибегал Сталин в отношениях с англо-американскими союзниками во время советско-германской войны) он милостиво снизил названную Молотовым цифру до 25 тыс.⁵¹ Договор с Эстонией был подписан 28 сентября. В начале октября за ним последовали соглашения с Латвией и Литвой.

Закрепив оккупацию бывшей Восточной Польши, Сталин в октябре аннексировал ее (за исключением Вильно и примыкающего к нему района, переданного Литве и объявленного ее столицей – Вильнюсом). Оккупанты немедленно провели подтасованные выборы в Национальные собрания Западной Украины и Западной Белоруссии. Эти органы обратились с официальными просьбами к Верховному Совету СССР о приеме Западной Украины и Западной Белоруссии в Советский Союз в качестве составных частей украинской и белорусской республик. На сессии, проведенной с 31 октября по 2 ноября, Верховный Совет эти просьбы удовлетворил⁵².

Польша и неспособные к обороне государства Прибалтики стали легкой поживой для Сталина. С Финляндией все было по-другому. Опираясь на укрепленную «линию Маннергейма», располагая большим пространством для боевого маневра, а также пусть маленькой, но отважной армией и огромной волей оказать сопротивление вторжению, Финляндия отстаивала свои права. Ее высокопоставленные представители, вызванные в Москву в начале октября, отклонили предложение подписать договор о взаимопомощи, аналогичный навязанным Прибалтийским государствам. Финны утверждали, что подобное соглашение нанесло бы ущерб нейтралитету страны. Тогда финским деятелям были предъявлены конкретные военно-стратегические требования. Москва настаивала на следующем: во-первых, в обмен на часть территории Советской Карелии к востоку от границы с Финляндией была бы на несколько десятков километров отодвинута на север проходившая в то время примерно в двадцати милях от Ленинграда граница между Советским Союзом и Финляндией; во-вторых, чтобы была демонтирована «линия Маннергейма», и, в-третьих, чтобы Советскому Союзу была бы сдана в аренду для создания военно-морской базы территория вблизи порта Ханко у северного входа в Финский залив.

Тридцать первого октября Молотов выступил в Верховном Совете с докладом о внешней политике. Это была постыднейшая за всю его дипломатическую карьеру речь. Потребовался лишь короткий удар по Польше, сказал он, сперва немецкой армии, а затем Красной Армии, и «ничего не осталось от этого уродливого детища Версальского договора». Затем Молотов подверг уничтожающей критике британские и французские правящие круги за то, что они изображают

ь

войну против Германии как идеологическую битву за демократию и сокрушение гитлеризма.

«Идеологию гитлеризма, как и всякую другую идеологическую систему, – сказал он, – можно признавать или отрицать, это дело политических взглядов. Но любой человек поймет, что идеологию нельзя уничтожить силой, нельзя покончить с нею войной. Поэтому не только бессмысленно, но и преступно вести такую войну, как война за “уничтожение гитлеризма”, прикрываемую фальшивым флагом борьбы за “демократию”».

Коснувшись советско-германских отношений, Молотов сказал, что теперь они покоятся на твердой основе взаимных интересов. Советский Союз, по его словам, всегда считал, что сильная Германия – непременное условие стабильного мира в Европе. Отношения с немецким государством основаны на дружеских связях, готовности под держать мирные устремления Германии и на желании развивать экономические контакты⁵⁵.

Для советских людей, на какой бы ступени социальной лестницы они ни находились, такие дружеские слова о гитлеровской Германии и такие же выражения, содержавшиеся в других речах Молотова того времени, приобрели особый политический смысл. Он был понят даже на Колыме, в арктических лагерях медленного умирания. Вот один пример. Сердобольный сотоварищ по заключению врач Петухов назначил только что доставленную в лагерь Евгению Гинзбург медицинской сестрой в палату, где содержались имевшие младенцев арестантки. Главный врач Евдокия Ивановна, тоже заключенная, периодически проводила политические занятия, во время которых заключенным врачам и сестрам она зачитывала статьи из советских газет. Однажды она прочла им доклад Молотова, в котором были сказаны добрые слова о Германии. Затем, понизив голос, Евдокия Ивановна посоветовала своим сотоварищам по лагерю впредь говорить не «фашизм», а немецкий «национал-социализм»⁵⁴. Выходит, что даже на Колыме о нацистах следовало отзываться с уважением!

Пакт, заключенный Сталиным с нацистской Германией и нацеленный на дружбу с ней, привел в замешательство международное коммунистическое движение, а также широкие круги зарубежных сторонников Советского Союза. Хотя террор и выкосил опиравшееся на Москву руководство немецкой, польской, румынской, австрийской, венгерской и прибалтийских коммунистических партий, рядовые коммунисты и симпатизирующие им люди за рубежом не имели представления о его размахе и антикоммунистической направленности. Какие бы жестокие методы ни использовались в последние годы в России, коммунизм в сознании этих людей был все еще связан с гуманистическими идеалами, а близость русского национал-большевизма Сталина и немецкого национал-социализма Гитлера не осознавались ими. События августа-сентября 1939 г. просто потрясли международное коммунистическое движение.

Новая линия, навязанная Сталиным Коминтерну, сводилась к тому, что разразившуюся войну следует рассматривать как конфликт между соперничающими империалистическими группировками, а поэтому коммунистические партии не должны под держивать свои правительства. Их задача – добиваться мира, заключенного путем переговоров. Как 11 ноября четко разъяснил Димитров, тактика народного фронта применима лишь в колониях, поскольку в остальных странах коммунисты не должны выступать вместе с империалистами в их «преступной антинародной войне»⁵⁵. Слово «фашизм» исчезло со страниц комин-терновских изданий, в ряде партий возникли расколы, и многие коммунисты, испытывая отвращение, вышли из их рядов. Таким образом, выступив против антифашистской войны, Сталин встал на путь фактического сотрудничества с Гитлером в политической сфере. Он сотрудничал с ним и в области дипломатии, установив на уровне послов отношения с немецким марионеточным режимом в словацком государстве, а позже – с прогерманским вишистским правительством во Франции. Одновременно Москва разорвала дипломатические отношения с рядом нашедших прибежище в Лондоне правительств оккупированных Германией стран.

Расколов и деморализовав международное коммунистическое движение, Сталин, решив захватить Финляндию силой, навлек на свою страну новый позор. Вместо того чтобы оставить в покое эту маленькую нейтральную страну с четырехмиллионным населением, он, действуя в соответствии со своим тайным сговором с Гитлером, заявил на нее права как на собственность. Под столь напоминающим методы Гитлера ложным предлогом, будто финны обстреляли позиции советских войск, Москва 28 ноября 1939 г. денонсировала договор о ненападении, а в ночь с 30 ноября на 1 декабря без объявления войны напала на Финляндию на суше, море и с воздуха. Советские самолеты бомбили Хельсинки и другие города Финляндии, что привело к сотням жертв среди гражданского населения.

Сталин не ограничился требованиями, предъявленными финнам Москвой на предыдущих переговорах, в отношении которых они пытались пойти на уступки в пределах разумного. В своих непрерывно растущих притязаниях он попытался превратить Финляндию в советского сателлита, который слился бы с пограничной Карелией, образовав «Карело-Финскую» союзную республику в составе СССР.

Первого сентября советский гражданин, деятель Коминтерна Отто Куусинен стал «представителем Народного правительства и министром иностранных дел Финляндии и в этой должности объявил о создании «Финской Демократической Республики», которая сразу затем была признана советским правительством. После этого Москва сообщила, что в районе Териоки (этот город на территории Финляндии был к тому времени захвачен советскими войсками) финны сформировали «революционное правительство», которому предстояло своими собственными вооруженными силами овладеть Хельсинки и создать демократическое правительство во главе с Куусиненом. Все это побудило газету «Нью-Йорк тайме» заявить: «Различия между новыми русскими методами и методами Гитлера не так уж велики».

В грозной передовой статье, опубликованной 1 декабря в этой газете, нашло свое выражение гневное чувство, которое повсеместно вызвали действия Сталина: «В дымящихся развалинах, в которые превращена Финляндия, лежит то, что оставалось от испытывавшегося миром уважения к правительству России... Обрушившиеся на головы финских рабочих и крестьян бомбы окончательно развеяли даже самые сильные иллюзии. Поражение в этой битве понесет не Финляндия. Это будет поражение русской революции и той идеи, которая придавала Коммунистическому Интернационалу какую-то притягательную силу».

Несколько дней спустя, когда финны оказали мощное сопротивление, оказавшееся неприятной неожиданностью для Сталина, заседавшая в Женеве Лига Наций, откликаясь на призыв Финляндии помочь урегулировать отношения с Москвой путем переговоров, просила советское правительство вступить в переговоры с финским правительством. Молотов отклонил эту просьбу на том основании, что Советский Союз не был-де в состоянии войны с Финляндией. Четырнадцатого декабря Лига Наций уведомила Москву, что СССР больше не является ее членом.

К международному бурному отклику на гитлеровские методы Сталина теперь прибавилось унижение его вооруженных сил, оказавшихся неспособными захватить Финляндию «блицкригом». Лесистая местность и множество озер покончили с надеждами русских командиров на танковые войска. В численном отношении финнов было намного меньше, но они оказались на высоте. Одетые в белые халаты, передвигавшиеся на лыжах финские снайперы нанесли противнику большие потери в живой силе и успешно боролись с танками, забрасывая их наполненными бензином бутылками, которые стали известны как «молотов-ский коктейль». В пользу русского народа говорит то, что он был мало расположен к участию в агрессивной войне. Русские проявляют себя стойкими воинами только тогда, когда защищают Матушку Русь. Не пользовалась популярностью война и в тылу. Особенно, когда стали нарастать потери, усилилась нехватка продовольствия, а правительство в целях снижения покупательной способности населения удвоило цену на водку. Финны продержались весь декабрь и еще несколько месяцев, но уже в марте 1940 г. вынуждены были просить о мире.

В Москву прилетел премьер-министр Финляндии, который был принят Молотовым в качестве финского представителя, что аннулировало притязания Куусинена на роль политического лидера этой страны. Переговоры в Москве начались 8 марта и завершились подписанием мирного соглашения, согласно которому военные действия должны были быть прекращены в полдень 13 марта. Полагая, что война закончилась, утром 13 марта финские солдаты стали отходить со своих позиций. Однако несколько советских дивизий атаковали город Випури, а когда в ответ находившиеся там финны в ярости взялись за оружие и стали сражаться за каждый дом, завязалась жестокая битва. К полудню финны были вынуждены капитулировать, и город (ныне – Выборг) оказался в советских руках. Ценой жизни нескольких тысяч советских солдат Сталин удовлетворил свое тщеславие, а затем, ровно за десять минут до полудня, когда вступило в силу соглашение о мире, Сталин отомстил Финляндии, осмелившейся не подчиниться ему, отдав приказ своим войскам открыть огонь вдоль всего фронта без всякой на то необходимости⁵⁶.

Хотя условия мира для Финляндии были довольно суровыми (она потеряла Карельский перешеек, берег Ладожского озера и некоторые другие территории), в новых границах она осталась свободной страной. Советскому же Союзу «зимняя война» обошлась, по финским оценкам, в 200 тыс. жизней. Выступая 29 марта в Верховном Совете, Молотов, однако, назвал другие цифры: 48 745 убитых и 158 8бЗ раненых. 30 тыс. советских военнослужащих, захваченных в плен и после войны возвращенных финнами, были немедленно арестованы и сосланы в концентрационные лагеря на срок от пяти до десяти лет, а попавшие в плен офицеры после освобождения были расстреляны⁵⁷