Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 95 страниц)

Хрущев в своих мемуарах пишет, что поговорить с Кировым от имени всей группы взялся Шеболдаев. Он сказал Кирову, что, по мнению «стариков», настало время провести в жизнь предложение Ленина о смещении Сталина с поста генерального секретаря, так как Сталин не подходит для этой работы по своим личным качествам. Он сказал также, что «старики» хотели бы видеть на этом посту Кирова. О том, что за этим последовало, рассказывают по-разному. Хрущев утверждает, что Киров сообщил Сталину о предложении Шеболдаева и тот ответил: «Спасибо. Я тебе этого не забуду»²⁷ По версии Шатуновской, Сталин сам узнал о случившемся и вызвал к себе Кирова. Киров не стал отрицать, что ему сделали такое предложение, и добавил, что Сталин сам довел до этого своими действиями. Позже он говорил родственникам и друзьям, что теперь его голова на плахе²⁸.

Анастас Микоян утверждал в своих мемуарах, что, сообщив Сталину о сделанном ему предложении и тем самым доказав свою преданность, Киров «встретил с его стороны лишь враждебность и мстительность ко всему съезду и, конечно, к самому Кирову»²⁹. Несомненно, после этого эпизода Сталин не мог не питать чувства подозрительности к съезду, и Киров должен был стать в его глазах опаснейшим потенциальным соперником. Более того, представление Сталина о высшем партийном эшелоне как о гнезде заговорщиков должно было укрепиться. В конце концов сговор против него действительно имел место.

Тем не менее, несмотря на столь неожиданное начало, съезд вошел в запланированное русло, и главные исполнители сыграли отведенные им роли. Все делалось для того, чтобы съезд стал съездом примирения между партией и Сталиным. В первый день работы съезда зал стоя, бурей аплодисментов встретил Сталина, выступившего с отчетным докладом, бурно и долго аплодировал ему после доклада. Более того, чтобы подчеркнуть факт выполнения Сталиным его клятвы, доклад был назначен не только на тот же день, но и на тот же час, когда он говорил у гроба Ленина.

До конца съезда в зале звучали панегирики в адрес Сталина. Временами, особенно когда на трибуну поднимались бывшие оппозиционеры, славословия превращались в безудержный поток лести. Восхваляя победителя, они исступленно каялись в прежних политических прегрешениях. Зиновьев превозносил

сталинское практическое руководство революцией социалистического строительства, тогда как Ленин лишь заложил его теоретические основы. Каменев сказал, что эпоха Ленина 1917-1924 гг. и эпоха Сталина 1925-1934 гг. – «это две равноправные эпохи, которые так и должны войти в историю». Бухарин заявил, что, если бы в конце 20-х годов была принята его линия правого уклона, это обернулось бы катастрофой, и провозгласил здравицу в честь «славного фельдмаршала пролетарских сил, лучшего из лучших – товарища Сталина!». Преображенский признал (и совершенно справедливо), что он и другие левые уклонисты никак не предполагали проведения коллективизации за три-четыре года, и в заключение добавил, что о Сталине следует говорить так же, как в свое время сказал один товарищ о Ленине: «Голосуй, как Ильич, – не ошибешься». Ломинадзе, к тому времени получивший назначение в Магнитогорск, выразил сожаление о том, что блокировался с Сырцовым и они «не сумели понять всего значения... того гениально – простого, глубокого, ясного и богатого теоретическим содержанием – тезиса товарища Сталина о том, цто само уничтожение классов происходит в процессе самой ожесточенной классовой борьбы». Свой голос к общему хору славословий в адрес Сталина присоединили Томский, Рыков и Радек. Едва ли история знает другие примеры, когда поверженные политические противники так превозносили своего победителя. Даже участники сговора Варейкис и Петровский выступили с заверениями в уважении и верности Сталину, хотя и не унижались при этом.

Последним в прениях к докладу выступил Киров. Когда председательствующий П.П. Постышев предоставил ему слово, делегаты встали и устроили ему бурную овацию. Киров выступил как верный соратник Сталина. Отметив, что доклад Сталина необходимо изучать «до последней запятой», он предложил вместо принятия резолюции по докладу «принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина». И при жизни Ленина, и после его смерти обычной практикой на съездах было создание комиссии для подготовки проекта резолюции по отчетному докладу с учетом высказанных в прениях замечаний. Съезд принимал резолюцию, в которой излагались основные направления политики на дальнейший период. На этот раз съезд принял предложение Кирова о принятии к исполнению пространного доклада Сталина в целом – беспрецедентный знак коллективного преклонения перед Сталиным, признания непогрешимости и неоспоримости каждого его слова.

В конце выступления Киров дал волю своему темпераменту и горячо говорил о грандиозности успехов социалистического строительства: «...хочется жить и жить – действительно, посмотрите только, что делается! Ведь это факт!». Его речь неоднократно прерывали «бурные аплодисменты», «оживление в зале», «смех, аплодисменты», «гром аплодисментов». Киров закончил упоминанием о клятве Сталина, о том, что «мы выполняем и будем выполнять» эту клятву, данную «великим стратегом освобождения рабочего класса нашей страны и всего мира – товарищем Сталиным». Заключительные слова относились к Сталину, зал встал и ответил бурной овацией, но все поняли, что аплодисменты адресовались Кирову, и никому иному. Позже в кулуарах съезда делегаты спрашивали друг друга, кого принимали с большим энтузиазмом – Кирова или Сталина³⁰. Вероятно, Сталин задавал себе тот же вопрос. И его жажда отомстить как Кирову, так и съезду еще более обострилась. Так вновь непредвиденное обстоятельство – восторженный прием речи Кирова – спутало расчеты тех, кто надеялся при помощи лести управлять Сталиным.

Ь

Б31

Реорганизация системы контроля

Когда аплодисменты Кирову стихли, Сталин взял слово и объявил, что он воздерживается от заключительного слова, так как «прения на съезде выявили полное единство взглядов наших партийных руководителей... по всем вопросам партийной политики». Так оно и было в том смысле, что никто не заявил о своем несогласии со взглядами Сталина. Тем не менее отчасти в связи с отказом в угоду Сталину от обычной практики вынесения резолюции по отчетному докладу и прениям съезд не выработал документа, который излагал бы линию партии на дальнейший период.

Съезд, однако, принял ряд важных документов: резолюцию по организационным вопросам на основе доклада Кагановича, новую редакцию Устава партии и резолюцию по второму пятилетнему плану. Резолюция по второй пятилетке подтвердила упомянутые выше сдвиги в экономической политике. На период 1933-1937 гг. предусматривался среднегодовой рост производства потребительских товаров на 18,5%, тогда как среднегодовой рост производства средств производства должен был составить 14,5%. Таким образом, съезд принял решение о более сдержанных темпах экономического развитая и признал необходимость уделять больше внимания нуждам народа.

В отчетном докладе Сталин подчеркнул, что экономическая политика нуждается в некотором пересмотре. Социализм, утверждал он, – это общество достатка и изобилия, но не одинаково для всех, ибо «под равенством марксизм понимает не уравниловку». О социализме как обществе благоденствия и процветания он говорил в свойственной ему манере, высмеивая тех, кто думал иначе: «Было бы глупо думать, что социализм может быть построен на базе нищеты и лишений». Сталин поставил задачу всемерного развития торговли и обрушился на тех коммунистов, кто пренебрежительно относился к торговле и деньгам и считал, что в скором будущем денежные расчеты заменит прямой продуктообмен. Такое презрение к торговле он назвал «дворянскими предрассудками», а все разговоры об отмене денег и введении прямого продуктообмена в недалеком будущем – «левацкой болтовней». «Они не понимают, – заявил Сталин, – что деньги являются тем инструментом буржуазной экономики, который взяла в свои руки советская власть и приспособила к интересам социализма для того, чтобы развернуть вовсю советскую торговлю и подготовить тем самым условия для прямого продуктообмена. Они не понимают, что продуктообмен может прийти лишь на смену и в результате идеально налаженной советской торговли».

Сталин ясно дал понять: примиренческая линия в вопросах экономической политики отнюдь не распространяется на внутрипартийные дела. Да, сейчас партия едина, как никогда прежде. Борьба, однако, далеко не окончена, и «остатки идеологии» приверженцев всяческих группировок «живут еще в головах отдельных членов партии». Капиталистическое окружение не унимается, попытки подорвать советскую идеологию не прекращаются. «Некоторые» думают, что к бесклассовому обществу можно прийти без борьбы, допустив ослабление и даже отмирание государства. Нет, этого можно добиться только «путем усиления органов диктатуры пролетариата, путем развертывания классовой борьбы». Необходимо бороться с врагами, как внутренними, так и внешними, чтобы покончить с остатками капиталистических классов. Итак, ставилась задача продолжения и углубления чистки партии, и после выступления Рудзута-ка, представлявшего ЦКК и Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, стало ясно, что чистка будет продолжаться.

Сам Сталин, предложив в отчетном докладе кардинально перестроить систему партийно-государственного контроля, пусть не прямо, но подтвердил свои намерения. Сложившаяся еще при Ленине система объединяла Центральную контрольную комиссию ВКП(б) и Наркомат рабоче-крестьянской инспекции в партийно-правительственный орган, призванный следить за соблюдением партийной и государственной дисциплины, бороться с бюрократизмом, который так тревожил Ленина в последние годы его жизни, улаживать конфликты на самом высоком уровне, направляя представителей ЦКК—РКИ на заседания Политбюро, и привлекать простых людей к выявлению недостатков в работе партийно-государственного аппарата. Выше отмечалось, что проведение чистки в 1933 г. Сталин возложил не на ЦКК, а на специально назначенные комиссии. Его возмущало, что ЦКК зачастую удовлетворяла заявления о восстановлении в партии. Его раздражало обязательное участие Президиума ЦКК в подготовке и проведении заседаний Политбюро. Конечно, ему не могло нравиться, что на пленумах ЦКК старые большевики имели возможность смело указывать руководству на недостатки в управлении промышленностью и сельским хозяйством³¹.

Предложенная реорганизация, по сути, означала демонтаж всей системы контроля, действовавшей уже десятилетие. Объединенный орган предлагалось разделить на чисто правительственную Комиссию советского контроля и Комиссию партийного контроля. Последняя будет избираться съездом, но в своей деятельности она будет подотчетна ЦК. Говоря о плане реорганизации, Сталин подчеркнул, что «контроль», как партийный, так и государственный, означает централизованную проверку исполнения политических решений. «Нам нужна теперь не инспекция, а проверка исполнения решений центра». Что касается Комиссии партийного контроля, она будет выполнять поручения ЦК и ее работники на местах будут действовать независимо от местных органов. В целом все это должно обеспечить контроль за выполнением решений ЦК. Комиссия будет уполномочена привлекать к ответственности даже членов ЦК. О полномочиях КПК в отношении апелляций Сталин ничего не сказал.

После смерти Сталина выяснилось, что незадолго до начала съезда сталинский план реорганизации был одобрен Политбюро, причем Рудзутака, всегда присутствующего на заседаниях, на этот раз не было³². Возможно, он предпочел уклониться, так как знал, что партийная совесть заставит его возражать против угодного Сталину плана. Позднее Рудзутак присутствовал на заседании Президиума ЦКК. Он выглядел очень расстроенным. Сообщив собравшимся о предстоящей реорганизации, он сел на место. Прений фактически не было, так как все присутствующие знали, что Сталин категорически против предложения обсудить план реорганизации на пленуме ЦКК. Предложение исходило от некоторых членов ЦКК, в том числе Рудзутака³³.

Выступая на XVII съезде еще в качестве главы ЦКК, Рудзутак знал, что это его лебединая песня. Свой доклад о работе ЦКК-РКИ он закончил кратким изложением предложений Сталина, пользуясь при этом главным образом сталинскими формулировками. После него выступили только четыре человека, и прения были прекращены без всяких объяснений. Об отказе Рудзутака от заключительного слова объявил даже не он сам, как было положено, а председательствующий. Знаменательно, что этим председательствующим был Матвей Шкирятов, старый большевик, давно служивший Сталину в качестве помощника по вопросам чистки. Позже в ходе съезда обсуждение вопросов организации системы контроля возобновил Каганович, который принялся развивать сталинский подход к контролю как к Проверке исполнения политических директив из центра.

В обсуждении выступления Кагановича принял участие Шкирятов, который поддержал сталинский план реорганизации системы контроля и заговорил о чистке. Как бы подразумевая, что и вотчина Кирова в 1933 г. нуждалась в контроле со стороны, без которого нельзя было успешно выкорчевывать врагов, он заявил: «Я, товарищи, чистил ленинградскую организацию. Это одна из лучших наших организаций; кроме того, я знаком с положением и в других организациях, где проводилась чистка». Тон выступления был зловещим, как и сам оратор.

.ОГО’Г;

Как быть с внешней политикой? ^ ^ <> ш иго – г

Незадолго до начала XVII съезда резко осложнилась обстановка на Дальнем Востоке: Япония оккупировала Маньчжурию, грозила вторжением на советскую территорию и захватом КВЖД. В интервью для прессы 25 декабря 1933 г. Сталин отметил, что Лига Наций (которая до сих пор считалась антисоветской организацией) могла бы способствовать делу сохранения мира³⁴. Примерно в это же время германскому посольству в Москве стало известно, что Франция проявила инициативу в постановке вопроса о возможном заключении пакта о взаимопомощи с СССР. В Берлин пошло сообщение об этой инициативе и о том, что ввиду напряженности на Дальнем Востоке Москва все более склоняется к согласию на предложение французов³⁵

На смену «послевоенной эре буржуазного пацифизма», заявил 29 декабря Литвинов членам ЦИК, приходит новая эра дипломатии, в которой вновь главную роль играют вопросы войны и мира. Все капиталистические страны он предложил разделить на агрессивные, нейтральные и страны, склонные к установлению договорных отношений. К первой категории он отнес Германию и Японию. Подтвердив миролюбие СССР заявлением, что «мы хотим иметь с Германией, как и с другими государствами, наилучшие отношения», Литвинов отметил признаки недружественного отношения Германии к СССР, например переиздание книги Гитлера «Майн кампф» «без купюр»³⁶. Он имел в виду опубликование главы 14, в которой речь шла о том, что Германия должна завоевать себе жизненное пространство в России, где большевистское руководство служит мировому еврейству.

Понятно, что выступление наркома иностранных дел не могло понравиться новому послу Германии, убежденному «восточнику» Рудольфу Иадолыюму. В первом же обширном докладе, отосланном в Берлин 9 января 1934 г., он утверждал, что Литвинов добивается сближения СССР с Францией и ее союзниками. Одной из причин такого стремления Литвинова, по мнению Надольного, было то, что Литвинов не кто иной, как «Макс Валлах из Белостока», т. е. еврей. Политику, однако, будут определять «другие влиятельные лица», большинство которых, по-видимому, «сожалеет об ухудшении отношений с Германией и хотело бы их наладить». Надольного заверили (кто именно его заверил, Надоль-ный не сообщает), что «никаких окончательных решений пока не было, лишь в крайнем случае СССР свяжет себя договором с противной стороной и что для нас [Германии] ничто еще не потеряно». Следовательно, нужны безотлагательные проявления дружелюбия, чтобы помешать проныре Максу Валлаху добиться сближения Советской России и Франции³⁷.

В отправленном на следующий день донесении Надольный сообщил, что Радек не упустил возможности высказаться в беседе с «одним из наших журналистов». Радек сказал, что немцам не следует придавать слишком большое значение выступлению Литвинова. Москва проводит «государственную политику», и «не случится ничего такого, что могло бы надолго помешать нам проводить общую политику с Германией». С ослаблением напряженности на Дальнем Востоке, полагал Радек, у Германии могут появиться новые возможности в Европе. Тем временем обе страны должны искать точки соприкосновения. Что касается наркома иностранных дел, «вы ведь знаете, кого представляет Литвинов». Над ним, объяснял Радек, человек твердый, волевой, осторожный и недоверчивый. В отношении Германии Сталин ни в чем не уверен. Не следует думать, что мы настолько глупы, чтобы застрять в спицах колеса мировой истории. Проводя государственную политику, мы должны принимать меры, чтобы не допустить пересмотра Версаля себе в ущерб – примерно таковы были рассуждения Раде-ка. Последнее обстоятельство Радек подчеркнул упоминанием о возне нацистов в Прибалтике. Прибалтийские государства, заявил Радек, созданные Антантой с целью обеспечить себе плацдарм против Советской России, стали теперь буфером между нею и Западом (т. е. уже не плацдармом). Все это привело Издольного к выводу, что «Литвинов зашел слишком далеко» и «нам следует немедленно воспользоваться этим обстоятельством»³⁸.

Сталин позволил Литвинову действовать таким образом, чтобы создавалось впечатление, что внешняя политика СССР теперь направлена на обеспечение коллективной безопасности в сотрудничестве с державами статус-кво (воздерживаясь при этом от открытых заявлений на этот счет). Одновременно устами Радека он сообщил немцам, что в действительности предполагает германосоветское сотрудничество, о котором Гитлер в мае прошлого года говорил с Хинчуком.

Сталин воспользовался возможностью сказать об этом хотя и осторожно, но публично, выступая 26 января на XVII съезде. Он повторил заявление Литвинова об окончании эпохи «буржуазного пацифизма», но воздержался от повторения литвиновского деления государств на три категории. Сталин заявил, что «дело явным образом идет к империалистической войне». Рассуждения Сталина о вероятности новой войны показали, что им овладела идея повторяемости истории, т. е. он считает, что, как ив 1914 г., империалистическая война приведет к новым революциям. «Более того, – сказал Сталин, – она наверняка развяжет революцию и поставит под вопрос само существование капитализма в ряде стран, как это имело место в ходе первой империалистической войны... И пусть не пеняют на нас господа буржуа, если они на другой день после такой войны не досчитаются некоторых близких им правительств, ныне благополучно царствующих “милостью божией”». Он даже намекнул, где именно возможны такие революции, предсказав, что война приведет к падению «буржуазно-помещичьих» правительств в ряде стран Европы и Азии. Среди правительств, которые, по мнению Москвы, отражали прежде всего интересы землевладельцев, были правительства Польши и государств Прибалтики.

Обращаясь к вопросам дипломатии, Сталин особо отметил недавний поворот к лучшему в отношениях СССР с Францией и Польшей. Однако, продолжал он, нельзя согласиться с некоторыми германскими политиками, которые утверждают, что с приходом фашистов к власти в Германии СССР стал поддерживать Версаль и ориентируется теперь на Францию и Польшу. Хотя СССР далеко не в восторге от установившегося в Германии режима, фашизм не имеет к этому никакого касательства – ведь фашизм в Италии не помешал СССР иметь с этой страной наилучшие отношения. Осложнение советско-германских отношений обусловлено переменами в политике Германии, тем фактом, что в противоборстве внешнеполитических тенденций в Германии над прежней линией, воплощенной в советско-германских соглашениях, возобладала линия новая, сходная с кайзеровской антироссийской линией, которую проводят такие деятели, как Альфред Розенберг. Что касается предположений о переориентации СССР, то он, как и прежде, ориентируется только на самого себя. «И если интересы СССР требуют сближения с теми или иными странами, не заинтересованными в нарушении мира, мы идем на это дело без колебаний».

Тем самым Сталин недвусмысленно дал понять Гйтлеру, что, как только его правительство оставит Советскую Россию в покое и вернется к «прежней линии» германо-советского сотрудничества, Москва будет готова пойти ему навстречу. Сталин подтвердил, что согласен с утверждением Гитлера о существовании общих интересов СССР и Германии, и этот жест не остался без внимания. Надольный телеграфировал в Берлин о различиях позиций Сталина и Литвинова-. Сталин не упомянул об отношениях с Лигой Наций; в отличие от Литвинова он не поставил Германию рядом с Японией, не проявил тяготения к Польше и Франции и опять-таки в отличие от Литвинова говорил «спокойным тоном и только по существу». Надольный выразил мнение, что, пока франкофильские тенденции в Москве не набрали силу, необходимо соответствующее ответное заявление со стороны Германии³⁹ Гйтлер же ограничился тем, что, выступая 30 января в рейхстаге, лишь мягко пожурил г-на Сталина за высказанные им в «большой последней речи» безосновательные опасения насчет активизации враждебных СССР сил в Германии⁴⁰.

Сталину явно хотелось, чтобы он остался единственным выразителем точки зрения съезда на вопросы внешней политики. Литвинов присутствовал на съезде как делегат с решающим голосом, но слова не взял. От Коминтерна выступил Дмитрий Мануильский, которому Сталин поручил ведать делами Коминтерна после отстранения от них Бухарина в 1929 г. Мануильский говорил много и долго, но по сути ничего не сказал – разве что оправдал бездействие в отношении немецких коммунистов перед приходом нацистов к власти, заявив что в то время революционная ситуация в Германии не сложилась. Другие ораторы затрагивали внешнеполитические вопросы лишь вскользь или вообще их не касались. Тем не менее съезд выразил свою позицию относительно внешнеполитической линии, и она не вполне совпадала со сталинской.

В своей оценке внешнеполитической ситуации Литвинов был отнюдь не одинок. С января 1933 г. прошел год, и не было заметно никаких признаков ни ослабления гитлеровского режима, ни смягчения его враждебности к СССР и коммунизму. Это тревожило многих влиятельных политических деятелей в СССР, которые видели необходимость объединения усилий с демократическими антифашистскими силами в европейских странах. Судя по выступлению Кирова в Ленинграде незадолго до съезда, он был одним из тех, кого ситуация в Германии отнюдь не утешала.

«Что такое фашизм? – спрашивает Киров в этой речи. – Это открытая, совершенно ничем не замаскированная террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала». Но финансовый капитал – это не самый главный вопрос. В гитлеровском движении Киров увидел повторение в Германии того, что испытала Россия до 1917 г., – разгул черносотенных банд националистов и крайне правых монархистов: «...германский фашизм с его погромной идеологией, с его антисемитизмом, с его рассуждениями о высших и низших расах по кругу своих идей весьма сродни организациям русской черной сотни партии Михаила Архангела, хорошо нам знакомой». Следует отметить, что Киров (женатый на еврейке) особо подчеркнул антисемитизм нацистов. Идеологию фашизма он назвал возвратом к Средневековью, говорил об уничтожении книг и о том, что международное коммунистическое движение нельзя остановить, пытаясь сжигать коммунистов «на кострах, как это делали во времена инквизиции». «Наиболее яркими и прямолинейными выразителями этой политики, – продолжал Киров, – являются два представителя воинствующего империализма, с одной стороны – Араки (японский военный министр), с другой стороны – Гитлер. Один мечтает дойти до Китая, а другой – «скромно» отхватить Украину вместе с Черноморьем и Прибалтикой»⁴ Г

Антифашистское выступление Кирова шло вразрез со сталинским зондированием возможностей налаживания отношений с Берлином – Киров говорил о борьбе с Гитлером, Сталин думал о сотрудничестве с ним. Более того, у того и у другого нашлись союзники. В своих предсъездовских выступлениях Молотов и Каганович, касаясь советско-германских отношений, придерживались сталинской линии. Напротив, Горький, который не был делегатом съезда, выступил на предсъездовской конференции Московской парторганизации с гневным осуждением фашистского обскурантизма и говорил в выражениях не менее сильных, чем Киров. На самом съезде антигитлеровские настроения выразил Рудзутак. Заканчивая свое выступление о партийно-государственном контроле, он принялся обличать нацистов. Рудзутак заявил, что нацисты похваляются, что им якобы удалось уничтожить марксизм, но пока они только орудуют топором и их успехи сводятся к обезглавливанию революционеров. В этом нет ничего нового – царская Россия знала не менее опытных заплечных дел мастеров, ее опричники зверствовали не меньше, но им не удалось помешать революции на шестой части планеты⁴².

Нельзя не отметить выступление Бухарина. Кроме восхвалений сталинского руководства, в нем содержалось предупреждение об опасности национал-социализма. Посвятив внешнеполитическим вопросам заключительную часть своей речи, Бухарин заявил, что в настоящее время существует два плацдарма для агрессии против СССР: фашистская Германия и императорская Япония. В подтверждение он цитировал целые абзацы из «Майн кампф», в которых говорилось, что историческая миссия Германии – сокрушить Россию; привел высказывание Альфреда Розенберга о том, что революция явилась триумфом «монголоидных сил» в российском национальном организме, а также процитировал некоего нацистского «поэта», сказавшего: «Когда я слышу слово “культура", я спускаю предохранитель своего браунинга». Бухарин не пожалел красок, чтобы описать нацистский культ крови и насилия и закончил утверждением, что Советскому Союзу не избежать столкновения с этой лишенной здравого смысла и злобной силой. «Вот кто стоит перед нами и вот с кем мы должны будем, товарищи, иметь дело во всех тех громаднейших исторических битвах, которые история возложила на наши плечи... Мы пойдем в бой за судьбы человечества. Для этого боя нужно сплочение, сплочение и еще раз сплочение».

Сталину столь красноречивый призыв Бухарина к историческим битвам не понравился. Это дал понять Киров, когда в своем выступлении после Бухарина сказал, что тот «пел как будто бы по нотам, а голос не тот». Однако он и сам пел отнюдь не в унисон со Сталиным, когда выступал в Ленинграде. Делегаты наградили Бухарина продолжительными аплодисментами – съезд был настроен явно антифашистски⁴³.

Тем временем развитие событий на международной арене делало тактику выжидания дружественных жестов со стороны Гитлера все более затруднительной для Сталина. Именно 2б января, когда Сталин выступил с отчетным докладом на съезде, Германия еще на шаг отдалилась от СССР, заключив пакт о ненападении с Польшей. Еще через несколько дней события во Франции обусловили необходимость нового поворота в политике СССР. В результате антиправительственной агитации французских фашистов и правых экстремистов б февраля в Париже прошла грандиозная манифестация, вылившаяся в ожесточенные уличные столкновения. Третья республика оказалась в кризисном состоянии. В этой ситуации французские коммунисты и их наставники в Москве отошли от линии, проводимой в Германии, где левый экстремизм коммунистов помог фашистам свергнуть демократический порядок. Французские коммунисты объединились с социалистами и совместно организовали ^февраля однодневную забастовку под антифашистскими лозунгами. Таким образом было положено начало дальнейшей коммунистической тактике демократического антифашистского Народного фронта⁴'¹.

Этот тактический поворот не означал, что Сталин склоняется к антифашистской позиции, подобной позиции Кирова; скорее это было следствием ориентации Сталина на войну в Европе как на средство добиться доминирующего положения СССР на Европейском континенте. Предпосылкой такого развития событий было наличие в Европе двух группировок держав, более или менее уравновешивающих одна другую, а подъем фашизма во Франции представлял смертельную угрозу такому равновесию. Франция являлась основой антигерманской группировки, и победа фашизма в этой стране означала бы крах стратегических планов Сталина в долгосрочной перспективе. В этих условиях его поддержка объединенного антифашистского фронта во Франции была таким же тактическим маневром, как прежний левый экстремизм в отношении Германии, сыгравший на руку гитлеровцам. Главная задача заключалась в том, чтобы воспрепятствовать сближению этих традиционных врагов, сохранить их противостояние.

Даже начиная склоняться к новой политике коллективной безопасности и Народного фронта, Сталин продолжал проявлять готовность к сотрудничеству с Гитлером. В начале 1934 г. Ворошилов ностальгически вспоминал о былом сотрудничестве Красной Армии и рейхсвера и настоятельно просил посла Надольного убедить Берлин умерить антисоветизм германского руководства. Ворошилов утверждал, что нескольких миролюбивых и успокоительных слов Гйтлера было бы достаточно, чтобы показать Кремлю, что «Майн кампф» более не является его программным политическим заявлением»⁴⁵.

>С(

После съезда , л-н ги г > ‘ ^

Съезд закончил работу по повестке дня 8 февраля; вечером делегаты были свободны и имели возможность обсудить итоги по делегациям. На следующий день участники съезда присутствовали на параде на Красной площади, а вечером вновь собрались для выборов нового состава Центрального Комитета и других органов, в том числе новой Комиссии партийного контроля.

По сложившейся практике делегаты съездов получали бюллетени со списком кандидатов, выдвинутых в состав ЦК. Делегат мог вычеркнуть в своем бюллетене фамилию кандидата, и это означало, что он голосует «против», или оставить фамилию незачеркнутой, т. е. голосовать «за». Для избрания требовалось абсолютное большинство голосов.

После вечернего голосования 9 февраля счетная комиссия занялась подсчетом голосов и закончила его за полночь. Оказалось, что Киров получил всего три или четыре голоса «против», а вот Сталин – невероятно много. Большинство членов счетной комиссии были впоследствии расстреляны, но некоторые прошли тюрьмы и лагеря и остались в живых. Один из выживших, В.М. Верховых, был заместителем председателя счетной комиссии. В письменном докладе Комитету партийного контроля (23 ноября 1960 г.) он сообщил, что больше всего голосов «против» получили Сталин, Молотов и Каганович – каждый более 100. Верховых не мог вспомнить точное количество голосов, поданных против Сталина, но утверждал, что их было 123 или 125⁴⁶. Другие информированные источники указывают, что их было еще больше⁴⁷