Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 95 страниц)

История подтвердила слова Бухарина. Несмотря на эмоциональность предложенной им характеристики, в ней содержалось указание на важный факт, проливающий свет на характер Сталина, а именно на то, что Сталин чувствовал себя великим человеком и остро нуждался в признании этого величия другими.

В одной из предыдущих глав мы рассказали о том, как в молодые годы у Сталина формировалась потребность быть «первым и лучшим». Теперь необходимо вновь обратиться к его внутреннему миру и проанализировать его развитие в зрелом возрасте. _и,

а .■ -■ ■

кг-

Канин он видел себя

Чтобы понять внутренний мир Сталина, необходимо учесть, что все, кого он знал, могли принадлежать только к одной из двух возможных категорий – друзья, которым можно было доверять, или враги, против которых нужно было вести борьбу до победного конца. Ни о какой третьей категории практически не могло быть и речи. Ведь человек, которого пока еще нельзя причислить ни к друзьям, ни к врагам, потенциально мог стать как тем, так и другим, а для Сталина это было главное.

Такой способ оценки людей сформировался под влиянием как соответствующих черт характера, так и культуры. Негативный опыт, приобретенный Сталиным в детстве, когда он был одаренным и чрезвычайно восприимчивым ребенком, связан с рядом факторов, в том числе жестокостью его отца по отношению к нему самому и его матери. В результате этого в юношеские годы он стал жестче, был всегда начеку и проявлял, с одной стороны, тенденцию к самоидеализации, а с другой – мстительность и железную волю драться до победы. Образ враждебного противостояния друзей и врагов напрашивался как бы сам собой по аналогии с конфликтом между традиционным укладом в Грузии и теми, кто, осуществляя надзирательские функции, пытался русифицировать его; сыграли свою роль и культурные традиции, такие, как кровная месть, и стремление драматизировать ситуацию, как в истории с Кобой. В духовной семинарии Сталин окунулся в марксистскую революционную субкультуру. Здесь особенно привлекательной, как мы уже видели, была идеологическая символика, в соответствии с которой весь социальный мир подразделялся на два больших противоборствующих класса – угнетенных и угнетателей, т. е. на друзей, противостоящих врагам в конфликте, существовавшем в масштабах всего человечества и в течение всей истории. Из всей этой субкультуры Сталин безошибочно избрал воинствующую версию марксистской идеологии, представленную Лениным. Как уже указывалось, ленинский марксизм был «гневным» марксизмом, изобиловавшим обвинениями и образами злого и агрессивного классового врага. Для Сталина ленинские произведения были обильным источником материала, который он включил в свой собственный образ врага. Кроме того, ленинский подход к революционной партии как к товарищескому коллективу борцов за дело народа, сплоченных взаимным доверием, послужил основой сталинской идеализированной концепции того, что значит (или должна означать) дружба.

Из вышеизложенного следует еще один момент, который чрезвычайно важен для понимания Сталина. Для него не существовало разницы, которую мы считаем само собой разумеющейся, между «личными» отношениями и отношениями «политическими». Вообще персонализация политических отношений и политизация личных весьма характерны для революционных движений и даже, возможно, для всей политической жизни. Возможно, что одной из характерных особенностей Сталина было то, что в его случае это явление приобрело крайние формы. Собственная политическая жизнь имела для Сталина глубоко личный смысл, а личная жизнь была неотъемлемой частью политической. Одним из факторов, которые привели к этому, является то, что в детстве и юности Сталин жил в Грузии, где традиции играют большую роль и где не было принято отделять частную жизнь от общественной. Другой фактор – уже упоминавшаяся нами замкнутость Сталина, у которого было мало личных связей за пределами политических кругов. Немаловажным фактором является высокая степень политизации самооценки Сталина. Попытаемся объяснить, почему именно из-за отношения Сталина к самому себе он так и не смог избавиться от личных эмоций в политических отношениях, в особенности с членами партии.

Итак, каким же было отношение Сталина к самому себе в зрелые годы? До нас дошли слова самого Сталина, которые в какой-то мере дают ответ на этот вопрос. В июне 1926 г. в Тифлисе он предложил собственную версию своей революционной биографии. Отвечая на приветствия рабочих тифлисских главных железнодорожных мастерских, Сталин упрекнул их в том, что они льстят ему. Нет необходимости, сказал он, изображать его героем революции, одним из вождей партии и Коминтерна, легендарным рыцарем-воином и т. д. Обычно так говорят о покойных революционерах во время похорон – а он пока не собирается умирать.

Подлинная история его революционной карьеры, сказал он, – это история ученичества. Его учителями были рабочие сначала в Тифлисе, затем в Баку и Петрограде. В 1898 г., когда он возглавил кружок рабочих в тифлисских железнодорожных депо, старшие товарищи – Джибладзе, Чодришвили и Чхеидзе, – которые меньше, чем Сталин, были знакомы с революционной литературой,

но обладали большим опытом, обучили его практическим навыкам пропагандистской работы. Это было его первое «боевое крещение» в революционной борьбе. Здесь, среди своих первых учителей – тифлисских железнодорожников, он стал «учеником от революции». Впоследствии, в 1907-1909 гг., в Баку он научился руководить рабочими массами на нефтяных промыслах. Получив, таким образом, свое второе боевое крещение в революционной борьбе, Сталин стал «подмастерьем от революции». На следующем этапе, в 1917 г. в Петрограде, Сталин действовал среди русских рабочих рядом с великим учителем пролетариев всех стран – Лениным. Здесь, в водовороте классовых битв, он осознал, в чем состоит роль одного из вождей партии, и получил третье революционное боевое крещение. По словам Сталина, в России под руководством Ленина он стал «одним из мастеров от революции». «Такова, товарищи, подлинная картина того, чем я был и чем я стал, если говорить без преувеличения, по совести»¹³.

Этот интересный опыт революционной автобиографии впоследствии лег в основу подробной биографии Сталина, автором которой был его помощник Товетуха. Эта биография была написана специально для отдельного тома «Энциклопедического словаря Гранат», в котором опубликованы примерно 250 автобиографий или авторизованных биографий видных советских деятелей. В 1927 г. она вышла также отдельным изданием тиражом в 50 тыс. экземпляров. Если сравнить описание деятельности Сталина до 1917 г. с биографиями других видных большевиков, включенными в специальный том «Энциклопедического словаря Гранат», то нельзя не отметить ряд характерных особенностей трактовки, предложенной Товстухой. В целом она выдержана в стиле «жизнеописания революционера», характерном для всей книги; по существу, это перечисление революционных дел, совещаний, наказаний и т. д. Однако в отличие от других биографов Товетуха несколько изменяет историческую реальность, представляя своего героя в выгодном свете. Другим отличием биографии от остальных статей, написанных в сдержанном тоне, является торжественность слога, использование прилагательных в превосходной степени, а порой и высокопарность. Так, Сталин не просто переезжает в Баку, а «с 1907 г. начинается бакинский период революционной деятельности Сталина». Его приезд в Петербург в 1911 г, знаменует собой начало «питерского периода революционной деятельности Сталина». Таким образом, здесь предлагается видоизмененное описание тех трех этапов превращения Сталина в «одного из мастеров от революции», о которых он рассказывал тифлисским железнодорожникам. Чувствуется, что революционная биография переписывается задним числом в соответствии с определенными драматическими канонами¹⁰.

На основании этих и других указаний можно прийти к выводу, что психологические мотивы, побудившие молодого Джугашвили избрать героический революционный образ Кобы Сталина, продолжали действовать и в более зрелом возрасте, мешая ему найти какой-либо другой образ. После того как Сталину исполнилось сорок лет, он продолжал считать себя гениальным вождем и борцом. Вся его жизнь представлялась ему в ретроспективе воплощением мечты его молодости – играть роль Кобы при Шамиле – Ленине. Именно об этом свидетельствует полная драматизма политическая биография Сталина, о которой он сам рассказывал в 1926 г. Вето изложении это была сага о человеке, достигшем революционного величия рядом с Лениным. В конце выступления Сталин выразил признательность российским рабочим и Ленину, дав понять при этом, что он ощущает себя продолжателем дела Ленина и его наследником: «Разрешите мне выразить искреннюю товарищескую благодар-

*

ность моим русским учителям и склонить голову перед памятью моего великого учителя – Ленина».

Нельзя не признать, что у Сталина были все основания гордиться собой. По каким бы критериям мы ни оценивали деятельность Сталина, к середине 20-х годов он сделал головокружительную карьеру, Он был выходцем «из ниоткуда», его родители – бедные, неграмотные люди – жили в провинции, на одной из окраин Российской империи. Но ко времени его ареста накануне Первой мировой войны Сталин занял руководящее положение в партии большевиков и непосредственно сотрудничал с Лениным, который поручил ему разработку одной из наиболее важных теоретических проблем большевистского движения. Вернувшись из ссылки в марте 1917 г, он стал одним из руководителей партии, впоследствии совершившей один из величайших переворотов в истории. Затем он сыграл активную роль в Гражданской войне и становлении институтов советского государства. И наконец, в описываемый период он был близок к тому, чтобы стать новым вождем партии и преемником Ленина. Итак, он прошел большой путь к осуществлению своей надежды подняться «выше великих гор». Какие же еще требовались доказательства, что он был гением в политике?

Вместе с тем Сталин во многом не соответствовал избранному им героическому образу революционера. Ему не удалось добиться известности, которая уступала бы только ленинской. Обладая незаурядными способностями и преданностью делу партии, он тем не менее не был человеком настолько выдающимся, чтобы стать звездой первой величины на революционном горизонте России. Во многих отношениях он уступал не только Ленину, но и другим видным деятелям в большевистской партии. Даже у себя на родине, на Кавказе, он не добился сколь-нибудь значительного успеха как революционер. В партии хорошо знали о его неудачах в марте 1917 г, и впоследствии он был вынужден публично извиняться за них, В его дальнейшей революционной биографии также имелись некоторые пробелы, Таким образом, даже если он и стал в 1917 г. «мастером от революции» то этот факт не отпечатался в коллективной памяти партии.

Сталин не только не стал «звездой» Гражданской войны; напротив, по его вине возникли трудности под Царицыном, он продолжал враждовать с Троцким; кроме того, он опозорился, отказавшись подчиниться приказам из Москвы при злополучной попытке захватить Львов. Не Сталин, а Троцкий прославился как правая рука Ленина во время революции и Гражданской войны. Таким образом, Троцкий, ранее не состоявший в партии большевиков, сыграл роль, которую Сталин уготовил себе еще в молодости. Когда партию стали называть партией «Ленина-Троцкого», это было равносильно краху надежд, что его имя войдет в историю вместе с именем Ленина. Хуже всего было то, что сам Ленин перед смертью выступил против него и рекомендовал партии отстранить его от власти. Это было самое вопиющее расхождение между реальностью и сценарием, созданным Сталиным в молодости.

Кроме того, хотя Сталин был грузином, он считал себя русским. Несмотря на все «подлинно русское» в нем, никто – в том числе и сам Сталин – не забывал о том, что на самом деле он грузин. Об этом напоминали его внешний облик, его настоящая фамилия, которую знали все, его речь. Хотя он свободно говорил по-русски, грузинский акцент был неизгладим, как и следы на его лице перенесенной в детстве оспы. Он никогда не смог бы сойти за русского человека. И он оказался в таком положении, что стал постоянным напоминанием другим людям, если не самому себе, что настоящая фамилия Сталина – Джугашвили.

Борьба с внутренними противоречиями

Даже приобретенный Сталиным отрезвляющий опыт не побудил его пересмотреть собственный идеализированный образ, а политические победы, одержанные после смерти Ленина, не послужили поводом для реалистической ретроспективной переоценки самого себя и своей карьеры. Скорее наоборот, Сталин укрепился в чувстве собственного величия. Несмотря на то, что идеализированный образ, к реализации которого он стремился, явно не соответствовал его реальным достижениям, Сталин не изменил свою самооценку, а избрал противоположный путь – он стал игнорировать реальные факты. В этом случае действовали весьма сильные побудительные мотивы. Судя по имеющейся конкретной информации о самом Сталине и о типе личности, к которому он принадлежал¹¹, представляется, что он испытывал невыносимую боль всякий раз, когда не мог соответствовать собственным высоким притязаниям и ожиданиям, Любое невыполнение требований, вытекающих из его самосознания как революционера, вызывало или могло вызвать чувства стыда, самоуничижения и ненависти к себе. Для защиты от этих болезненных переживаний в нем активизировались психологические механизмы, хорошо известные современным специалистам по психологии подсознательного, а именно подавление, рационализация и проекция.

Подавление проявлялось в том, что Сталин игнорировал, отрицал или забывал факты, которые потенциально могли стать источником болезненных переживаний, исключая их из сознания. Рационализация давала ему возможность представить такую интерпретацию этих фактов, которая соответствовала бы его образу самого себя. Одним из примеров рационализации у Сталина является его заключительное выступление на XIV съезде в 1925 г. Критикуя «Философию эпохи» Зиновьева, Сталин упоминает, что, когда он был в отъезде, Молотов послал ему экземпляр этой статьи и что он отреагировал на нее в грубой, резкой форме. Сталин говорит: «Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю». А затем: «Я ответил грубой критикой, ибо нельзя терпеть, чтобы Зиновьев в продолжение года систематически замалчивал или искажал характернейшие черты ленинизма в крестьянском вопросе...»¹². В этом последнем предложении оскорбительная грубость изображается как проявление горячего стремления сохранить чистоту ленинского учения.

Сталин возвращается к вопросу о своей грубости в выступлении 23 октября 1927 г., в котором он цитирует добавление к «политическому завещанию» Ленина, признавая справедливость предъявленного ему Лениным обвинения. Но само признание делается в достаточно характерной форме: «Да, я груб, товарищи, в отношении тех, которые грубо и вероломно разрушают и раскалывают партию. Я этого не скрывал и не скрываю. Возможно, что здесь требуется известная мягкость в отношении раскольников. Но этого у меня не получается»¹³. Таким образом, признавая справедливость ленинского обвинения, Сталин тут же выхолащивает его. Ленин был обеспокоен тенденцией Сталина своей грубостью вносить трения в отношения между товарищами по партии и потенциальными политическими союзниками (например, грузинами). В выступлении же Сталина (и, несомненно, в его сознании) этот серьезный недостаток трансформируется в простительную оплошность: ведь речь идет о твердости в отношении врагов партии. Для большевика даже избыток такой твердости может быть добродетелью. По всей вероятности, именно такая рационализация была использована Сталиным для того, чтобы сгладить воспоминание о добавлении к ленинскому «политическому завещанию». И тем не менее он решил забыть – точнее, подавить в памяти соответствующий эпизод. Поэтому добавление не упоминается в тексте выступления 23 октября 1927 г., включенном в собрание сочинений Сталина, главным редактором которого был сам Сталин¹⁴. Как уже указывалось, решение XV съезда о публикации «политического завещания» не было выполнено.

О попытках Сталина подавить осознание того, что он был грузином, свидетельствует даже его манера говорить. По словам его дочери, «он читал по-грузински, но обычно говорил, что основательно подзабыл язык»¹⁵. По-русски Сталин говорил тихим, монотонным голосом, причем особенно смягчал те слова, в которых мог быть заметен грузинский акцент. Один из старых большевиков, слышавший выступление Сталина на VI съезде в 1917 г., впоследствии вспоминал: «На нем серый скромный пиджак, сапоги, говорит негромко, не торопясь, совершенно спокойно. Замечаю, что сидящий в одном ряду со мной Ногин в то время, когда оратор произнес со своеобразнглм акцентом, как-то особенно мягко какое-то слово, не удержался и так же мягко улыбнулся»¹⁶. Кроме того, Сталин стремился исключить из повседневной жизни своей семьи почти все, что могло бы напоминать о его грузинском происхождении. По словам его дочери, некоторые обычаи грузинского быта были характерны для Сталина в течение всей его жизни. Например, он любил вести деловые разговоры за обеденным столом, потягивая грузинские вина. Вместе с тем Светлана подчеркивает, что он считал себя и хотел, чтобы другие считали его русским. Своих детей от второго брака – Василия и Светлану – Сталин воспитывал таким образом, чтобы они не считали себя грузинами и не гордились своими грузинскими предками. «Вообще же грузинское не культивировалось у нас в доме – отец совершенно обрусел» – отмечает Светлана, вспоминая, как однажды, кажется в 1931 г., Василий сказал ей: «А знаешь, наш отец раньше был грузином». Далее Светлана пишет, что дух Грузии постоянно ощущался в их доме благодаря присутствию ее матери, бабушки и деда. Но Сталина это не касалось: «Как раз он сам, быть может, меньше всех ею восхищался; он любил Россию, он полюбил Сибирь, с ее суровыми красотами и молчаливыми грубыми людьми». И еще: «Я не знаю ни одного грузина, который настолько бы забыл свои национальные черты и настолько сильно полюбил бы все русское»¹⁷

О том, насколько болезненно Сталин воспринимал тот факт, что он был грузином, свидетельствует его отношение к Якову, сыну от первого брака. Якова воспитала сестра его матери, которая жила в Грузии, где он и учился в школе. В 20-е годы по настоянию дяди, Александра Сванидзе, он переехал в Москву и поселился в доме отца. Он был не только типичным грузином по внешности и воспитанию, но и с трудом говорил по-русски. Яков служил живым напоминанием о грузинском происхождении Сталина, и несомненно, именно поэтому Сталин не одобрял его приезд и все, что было связано с ним. Презрение Сталина к сыну было настолько велико, что, когда Яков, доведенный до отчаяния враждебностью отца, предпринял неудачную попытку застрелиться, Сталин поднял его на смех: «Ха, не попал!». После этого Яков уехал в Ленинград и поселился у старших Аллилуевых¹⁸. Впоследствии он стал офицером Красной Армии и оказался среди многих тысяч советских военнопленных, захваченных немцами в самом начале войны, Сталин отверг предложение Германии обменять Якова на немецких военнопленных. Яков погиб в концентрационном лагере Заксенхаузен. По некоторым сведениям, он имитировал попытку к бегству, равносильную самоубийству, после того, как в лагере по радио было объявлено о том, что его отец, отвечая на вопрос иностранного корреспондента, сказал, что советских военнопленных в гитлеровских лагерях нет, а есть

только изменники Родины, с которым разделаются после войны, добавив.-«У меня нет сына Якова»¹⁹

Как правило, люди, неожиданно впадающие в ярость по незначительному поводу, таким образом изливают на других те чувства, которые испытывают в отношении самих себя. Есть определенные основания считать, что, выражая злость по поводу появления Якова в Москве, Сталин злился на самого себя. Другими словами, весьма вероятно, что приезд сына-грузина пробудил в Сталине глубокие чувства стыда и презрения к себе, вызванные тем, что он сам – грузин. Для Сталина это чувство было невыносимым, и поэтому он выразил его в форме презрения к Якову. Эта проекция вовне недовольства собой, вызванного несоответствием между идеальным представлением о себе и реальными достижениями, была одной из основополагающих черт характера Сталина. Он был нетерпим к любым отклонениям от идеального образа, созданного им самим. С другой стороны, эти отклонения не могли не фиксироваться в подсознательной форме, вызывая чувства раздражения и гнева и обвинения в собственный адрес, и он приобрел привычку выражать эти чувства и выдвигать такие обвинения против других. Этим отчасти объясняется то, что для Сталина часто бывали характерны дурное настроение, раздражительность и вспыльчивость.

Неспособность осознать собственные изъяны и недостатки встречается у людей довольно часто, но у Сталина она была выражена в крайней форме – он проявлял нетерпимость к любым отклонениям от собственного идеала. Сталин полностью идентифицировал себя с идеальным образом Сталина, существовавшим в его воображении, и игнорировал все то, что не соответствовало этому образу. «Цензуре» подвергались не только крупные недостатки, но и любые отклонения от идеального представления о себе, любые неудачи в его революционной биографии. Внутренняя цензура вошла в привычку, стала автоматической, и в результате он оказался в высшей степени невосприимчив к собственным недостаткам. Именно это и давало Сталину возможность читать мораль другим, не осознавая, по всей видимости, что сказанное в полной мере относится и к нему самому.

Так, выступая в Москве в 1929 г. на встрече с группой деятелей американской компартии, Сталин заявил, что Коминтерн – это не биржа, а «святая святых рабочего класса». Далее он сказал: «Или мы ленинцы, и наши отношения друг с другом, а также отношения секции с Коминтерном и наоборот должны основываться на взаимном доверии, должны быть чистыми и прозрачными, как хрусталь, – ив этом случае в наших рядах не будет места гнилой дипломатической интриге; или мы не ленинцы – и в этом случае гнилая дипломатия и беспринципная фракционная борьба в полной мере проявятся в наших отношениях. Или одно, или другое. Мы должны сделать выбор, товарищи». Один из присутствовавших при этом американцев впоследствии вспоминал, что, произнося слова «чистые и прозрачные, как хрусталь», Сталин соединил кончики указательного и большого пальцев, а лицо его оставалось совершенно серьезным. Американец знал, что Сталин отнюдь не был тем «ангелом чистоты», которым хотел казаться, и он оценил это заявление как «чистейшее лицемерие»²⁰. Хотя предложенное им толкование и не лишено оснований, оно не отражает сложность внутреннего мира Сталина и его способность обманывать себя. Остро ощущая потребность быть во всем безупречным (в соответствии с собственным, особым определением безупречности) и привычно отказываясь признавать свои изъяны и недостатки, Сталин вполне мог верить в то, что является образцом политической добродетели, и вместе с тем вести себя точно так же, как любой политик, имеющий опыт фракционной борьбы. То, что казалось другим людям чистейшим лицемерием, таким образом могло оказаться неосознанным двуличием. Цинично относясь ко многому в жизни, Сталин совершенно искренне относился ко всему, что касалось лично его, и поэтому был подвержен иллюзиям. Возможно, что это почувствовал Ленин, который незадолго до смерти сказал Крупской, что Сталин «лишен самой элементарной честности, простой человеческой честности»²¹.

Все эти факты свидетельствуют о присущей Сталину тенденции к самод-раматизации, которую мы уже отмечали в связи с некоторыми этапами его биографии. Определенная склонность Сталина к мелодраме была замечена многими, в том числе и теми, кто имел возможность наблюдать за ним непосредственно. Бывший американский посол в Москве Джордж Кеннан назвал его «превосходным актером»²². Милован Джилас, который оставил нам написанный с натуры характерный портрет Сталина, пишет, что, когда он играл какую-то роль, она становилась для него реальностью, что его «притворство было настолько непосредственным, что казалось, будто он сам верит в правдивость и искренность того, что говорит». По словам Джиласа, Сталин – это «страстная и многогранная натура, причем все грани были равными и настолько убедительными, что казалось, он никогда не притворялся, а всегда действительно переживал каждую из своих ролей...». Побывав на одном из вечерних кинопросмотров, которые регулярно проводились в Кремле при Сталине, Джилас отметил, что «в течение всего показа Сталин выступал с комментариями, реагировал на происходящее так, как это делают необразованные люди, которые принимают художественную реальность за действительность»²³. В этом контексте следует отметить, что Сталин очень любил драматические постановки на сцене и на экране, в том числе исторические драмы, такие, как «Ленин в Октябре», одним из действующих лиц которой был он сам. Юрий Елагин, работу которого мы использовали в качестве одного из источников по этому вопросу, вспоминает, как Сталин появился в Московском театре имени Вахтангова на специальном просмотре последнего акта героико-революционной драмы «Человек с ружьем», посвященной юбилею Ленина. По ходу пьесы Ленин приветствовал красногвардейцев, уходящих на фронт, со ступенек Смольного, а Сталин появлялся рядом с ним. Елагин, исполнявший партию ударных в оркестре, наблюдал за Сталиным, который из своей ложи аплодировал Рубену Симонову, игравшему Сталина, и, очевидно, получал большое удовольствие от спектакля²⁴.

Сталин произвел на Джиласа и других внимательных наблюдателей впечатление человека, который играет какую-то роль, именно потому, что в конечном счете вся его жизнь была посвящена исполнению роли человека, добившегося исторической славы. Сначала, в молодости, он отождествлял себя с Лениным, считал себя вторым Лениным. Психологический процесс отождествления всегда в какой-то мере связан с подсознательным желанием человека, идентифицирующего себя с избранным героем, сыграть его роль. Поэтому ролевое поведение было с самого начала характерной чертой личности Сталина как политика. В последующие годы он так и не смог избавиться от этой черты. Более того, первая избранная Сталиным роль – роль второго Ленина – трансформировалась в целый набор ролей, которые, по его мнению, он уже сыграл или продолжал играть в развертывающейся драме истории партии, истории России и мировой истории. И главное здесь – это его вера в избранную роль. Разумеется, Сталин мог играть избранную роль сознательно, когда этого требовала политическая ситуация, но даже в этом случае, как отмечает Джилас, Сталин фактически переживал эту роль. Но за этими поверхностными проявлениями лицедейства, вызванного политическими обстоятельствами, скрывалась глубокая драма личности, на всю жизнь избравшей роль великого человека. Для того чтобы понять Сталина, мы должны видеть в нем человека, который глубоко верил в то, что он на самом деле является тем «гениальным Сталиным», каким его постоянно внедряли в сознание людей советские средства массовой информации с середины 30-х годов.

Потребность в признании

Человек, который вынужден подавлять в своем сознании отрицательные импульсы, касающиеся его личности, для того чтобы выглядеть безупречным в собственных глазах, неизбежно ощущает внутреннюю неуверенность. Ее чувствовал и Сталин. Хотя он всегда стремился показать, что уверен в себе, на самом деле это было не так. Мысли, которые он подавлял в своем сознании, продолжали существовать на подсознательном уровне, равно как и вызванные ими чувство неуверенности в своих силах, его самообвинения и претензии к самому себе. Следствием этого была неуверенность Сталина в себе, которая проявлялась, среди прочего, в его крайней обидчивости, отмечавшейся нами неоднократно, и в его «негрузинской» невосприимчивости к шуткам в свой адрес.

Характерен следующий эпизод, происшедший в редакции «Правды» в конце 20-х годов. Известный карикатурист Борис Ефимов предложил дружеский шарж на Сталина для публикации в «Прожекторе», иллюстрированном приложении к газете. Сталин был изображен в характерной для него позе: одну руку он держал за бортом кителя, другую за спиной, курил трубку, а огромные сапоги его были начищены до блеска. В своих воспоминаниях, опубликованных после смерти Сталина, Ефимов пишет, что редакторы долго разглядывали рисунок и почесывали затылки. Им было хорошо известно, что Ленин, Горький и др. от души смеялись, когда «Правда» публиковала аналогичные карикатуры на них. С другой стороны, что-то в мрачной фигуре Сталина побуждало их быть вдвойне осмотрительными. Было решено послать рисунок в секретариат Сталина и запросить разрешение на его публикацию. Через день дружеский шарж вернулся обратно. На нем красовалась резолюция Товстухи: «Не печатать»²⁵.

Успехи, достигнутые Сталиным впоследствии, не помогли ему преодолеть болезненную чувствительность к шуткам в свой адрес. Когда в 1945 г., который стал для Сталина годом его величайшего триумфа, Рузвельт доверительно сообщил ему за ужином во время Ялтинской конференции, что они с Черчиллем в разговорах между собой называли Сталина «дядюшка Джо», то было заметно, что это очень задело Сталина. Личный переводчик Черчилля, Хью Ланги, который присутствовал при этом и в течение шести лет мог наблюдать за Сталиным во время подобных встреч, пришел к выводу, что Сталин страдал от «глубокого комплекса неполноценности». Одним из проявлений этого комплекса было то, что, когда Сталин фотографировался с другими людьми, он всегда стремился встать на ступеньку выше, чем все остальные. О том, что Сталин испытывал дискомфорт из-за своего маленького роста, свидетельствует также его привычка носить обувь на высоких каблуках и широкие, тщательно отутюженные брюки, которые почти полностью закрывали их²⁶.

Главный источник его неуверенности в себе совершенно точно определил Бухарин, который в беседе с Федором Даном отмечал недовольство Сталина тем, что ему не удается убедить всех вокруг, «в том числе и самого себя», что он самый великий из всех людей. Другими словами, его постоянно угнетало подозрение, что на самом деле он не является той безупречной героической фигурой, которой себя представляет. Именно поэтому, даже после того, как он пробился к вершинам власти, его сильно беспокоило, какое мнение о нем складывалось у окружающих. Для того чтобы преодолеть глубинное чувство неуверенности и сомнения в себе, а также подавлявшееся в его сознании понимание, что он не всегда может соответствовать требованиям собственного самолюбия, он остро нуждался в восхищении и преданности окружающих, признании его величия, подтверждении его самооценки себя как гения. Те из его ближайшего окружения, кто понимал, насколько сильна в Сталине эта инстинктивная потребность, испытывали неловкость в связи с этим. Так, в частной беседе в середине 20-х годов Енукидзе жаловался: «Я делаю все, что он просит, но для него этого недостаточно. Он хочет, чтобы я признал, что он гений»²⁷