Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 95 страниц)

Сталин, таким образом, стремился «обучить» партию смотреть на мир его глазами. Если бы он выступал перед форумом свободных политиков, то получил бы сокрушительный отпор. Его аргументация была натянутой, крайне слабой, не подкрепленной фактами. Только что расстрелянный главный вредитель в промышленности, бывший троцкист Пятаков, был на самом деле чрезвычайно способным, энергичным и преданным делу организатором советской индустриализации. Троцкий и другие лидеры – бывшие оппозиционеры – не вступали ни в какой тайный сговор с нацистами. В советском обществе оппозиционеры-троцкисты составляли лишь незначительную горстку людей. Многочисленные аварии, действительно случавшиеся в промышленности, весьма редко были делом рук сознательных вредителей. В начале 30-х годов классовая борьба шла на убыль. Никто не замышлял убийства Сталина, а Кирова убили совсем не те, кого в этом обвинили. Поскольку видение ситуации, которое пытался навязать Сталин, было фальшивым, ему не удалось бы убедить в своей правоте слушателей, если бы он выступил перед товарищами по партийному руководству, способными высказать свое мнение, поставить под вопрос сталинские утверждения, потребовать весомых доказательств и настоять на расследовании странных вещей, творящихся на Лубянке за спиной партии.

Но Сталин выступал не перед такой аудиторией. Хотя в зале и сидели высшие сановники партии-государства, в том числе пять профессиональных командующих вооруженными силами (Тухачевский, Якир, Гамарник, Блюхер и Егоров), запуганный Центральный Комитет промолчал. О степени страха, внушенного его членам, можно судить по той свободе, с которой Сталин смог раскрыть перед ними чудовищные масштабы задуманной им чистки, когда сказал всем партийным секретарям – будь то высокого или низкого ранга, – что они должны подобрать по два человека, которые могли бы стать их «действительными заместителями». Это же подтверждало и его указание создать «несколько смен», т.е. замены для самих руководителей Центрального Комитета. Вряд ли Сталин мог еще откровеннее дать понять, сколь недолго осталось пребывать в своей должности очень многим из находившихся в зале. Итог же происшедшего подвел Хрущев в 1956 г.: «Из 139 членов и кандидатов в члены Центрального Комитета партии, избранных на XVII съезде партии, было арестовано и расстреляно (главным образом в 1937-1938 гг.) 98 человек, т. е. 70%»⁸⁴.

Участники пленума были настолько далеки от того, чтобы оказать сопротивление, что, поднявшись двумя днями позже на трибуну для заключительного слова, Сталин сказал: «Прения показали, что у нас имеется теперь полная ясность, имеется понимание задач и есть готовность ликвидировать недостатки нашей работы». Некоторые из присутствующих в зале превзошли самих себя, требуя наказаний для всех тех, кто имел когда-либо хоть какое-то соприкосновение с троцкистами или троцкизмом. В этом нас убеждает тот факт, что Сталин предостерег от раздавшихся на пленуме требований покарать не только «истинных троцкистов», но даже тех людей, которые некогда склонялись на сторону троцкизма, но затем отошли от него, и даже тех, кому случалось «идти по той же улице, что и троцкист»⁸⁵.

Далее Сталин перешел к кадровым вопросам, сформулировав критерии, исходя из которых руководителям следует подбирать себе сотрудников. Таких критериев он назвал два: 1) политическая благонадежность и 2) практическая квалификация. Однако, заметил Сталин, часто бывает так, что вместо этого на работу подбирают «знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению своих шефов». Так возникают «семейки», члены которых стараются жить мирно, восхвалять и не обижать друг друга. Сталин привел два примера: товарищ Мирзоян, секретарь обкома партии в Казахстане, и его коллега из Ярославской области товарищ Вайнов. Первый привез с собой из Азербайджана и с Урала, где он раньше работал, тридцать-сорок «своих людей», а за вторым потянулся «хвост» с десяток человек из Донбасса.

Такой взгляд на советское политическое общество, пронизанное отношениями, построенными по принципу патрон —клиент, показывает, перед какой серьезной проблемой оказался Сталин, приступая к Большой чистке. Во-первых, он уже давно сформировал собственный «хвост». Начиная с 20-х годов Сталин создал собственную «семейную группу», в которую входили такие старые партийные товарищи, как Молотов и Ворошилов, земляки из Закавказья, подобные Орджоникидзе и Микояну, восхищающиеся протеже (Жданов и Хрущев), «специалисты по восхвалению» патрона (Каганович и Берия) и абсолютно надежные прислужники (Ежов, Поскребышев, Мехлис), которые были и преданы ему, и зависели от него. Собственная политическая карьера Сталина была сверхтипичным примером феномена, который он столь ярко описал и осудил.

Ясно, однако, почему теперь Сталин критиковал это явление. Связи взаимной солидарности между партийными и другими чиновниками стали помехой в проведении кампании террора на ее новой стадии. Патроны не стремились бы «выявлять» врагов в рядах своих клиентов, а клиенты не хотели бы доносить на своих патронов. Тот факт, что Сталин в качестве примера сослался на руководителей на местах, свидетельствует об особых трудностях, с которыми он мог столкнуться вне столицы, т. е. там, где местные партийные бонзы были всесильны и, возможно, имели «своих людей» даже в местных органах НКВД.

Сталин предупредил партийных чиновников, что при переезде из одного региона в другой они не должны тащить за собой «хвост». Как явствует из этого, московское руководство было способно сделать так, чтобы переведенный в другой район чиновник не прихватывал с собой своих людей. Но поскольку очень многие должностные лица как на периферии, так и в центре оставались на старых местах, сохраняя в неприкосновенности свои «семейные группы», этот метод, по существу, имел весьма малую ценность. Сталин дал осторожно понять, каким образом он собирается решить эту проблему. Он намеревался внести в свою революцию сверху некоторые демократические принципы. Поняли ли его члены Центрального Комитета, а затем и вся страна – это уже другой вопрос.

Как следует определять, спросил Сталин, эффективность деятельности должностных лиц? Некоторые полагают, заметил он, что руководители должны проверять своих подчиненных «сверху». Но это только часть ответа. Другой, притом жизненно важный элемент – это проверка «снизу», когда массы контролируют своих руководителей, критически отмечая их ошибки и намечая пути их исправления. Большевики, как говорил Ленин, должны обладать смелостью признавать и устранять собственные ошибки. Иллюстрируя свою мысль, Сталин привел показательный пример. Он сослался на ошибку, совершенную «нашими партийными товарищами» в 1930 г., когда они, создавая колхозы, забыли о принципе добровольности (при котором коллективизация заняла бы несколько лет) и попытались, используя «административный нажим», коллективизировать крестьянство за три-четыре месяца. Центральному Комитету, сказал Сталин, пришлось сдержать таких сверхретивых товарищей, страдавших головокружением от успехов.

Только имея перед собой терроризированных людей, Сталин мог так извратить события, которые все еще были свежи в памяти многих большевиков, события, свидетельствовавшие о его собственных ошибках в деле коллективизации. Сперва он сам прибег к террору при ее осуществлении, а потом свалил ответственность за «ошибки» на проводивший ее по его указке низший эшелон работников. Многих участников пленума это должно было возмутить, но никто из них не осмелился подать голос.

Развивая популистскую тему, Сталин сказал, что непозволительно разрывать связи с массами. Следует внимательно прислушиваться к рядовым партийцам, «маленьким людям». Их точка зрения «снизу» – необходимое дополнение к взглядам руководителей «сверху». Это было доказано, заметил Сталин, несколько лет назад, когда члены Центрального Комитета провели с рядовыми рабочими беседы, оказавшиеся полезными для решения проблемы повышения угледобычи в Донбассе, в которой не могли разобраться сотрудники Нар-комтяжпрома. Вслед за этим Сталин привел более актуальный пример внимательного отношения к «простым людям». Речь шла о деле Николенко (Сталин назвал ее «Николаенко»), ярой доносчицы из Киева. Сначала ее в назидание клеветникам исключили из партии, а затем, после визита в Киев Кагановича, с почестями, как «героиню», восстановили. Кто такая, спросил Сталин, Николаенко? Обыкновенный «маленький человек», который в течение целого года подавал сигналы о неблагополучии в киевской партийной организации, разоблачал «семейственность» и засилье троцкистских вредителей. Но вместо того, чтобы прислушаться к ней, от нее отмахивались как от назойливой мухи и наконец исключили из партии. Только вмешательство Центрального Комитета, сказал Сталин, установило правоту Николаенко и ошибочность позиции парторганизации Киева.

Сталин подчеркнул важность связи с народом, напомнив греческий миф о великане Антее, сыне бога моря Посейдона и богини земли Геи. Тайна могущества Антея заключалась в том, что в трудные минуты он прикасался к своей матери, земле, и обретал новые силы, но Антей был побежден Гераклом, который, подняв его в воздух, оторвал от матери-земли. Подобно Антею, сказал Сталин, большевики сильны связями со своей матерью – трудящимися массами.

Николаенко, указал Сталин, не составляла исключения, поскольку можно привести десятки и сотни подобных примеров. Его, Сталина, революция сверху теперь вовлекает «простых людей снизу», «николаенков», к помощи которых он теперь обращается ради осуждения как врагов народа руководящих лиц из среды большевиков, а также их «семейных групп»⁸⁶.

У Сталина был еще один план борьбы с «семейственностью». В первом докладе, который был сделан на пленуме, Жданов говорил о возрождении внутрипартийной демократии на путях восстановления подлинной выборности партийных комитетов посредством тайного голосования. Сталин вернулся к этой теме в своем заключительном слове, добавив, что непременным условием обеспечения контроля масс над руководителями является безусловная выборность партийных органов, право выдвигать и отводить кандидатов, свобода критики и самокритики.

Постановление пленума по докладу Жданова назначило внутрипартийные выборы на 20 мая. Сообщая об итогах выборов, «Правда» утверждала, что они «еще более улучшили состав руководящих кадров партии». В Москве, например, 40% членов парткомов первичных парторганизаций были избраны впервые⁸⁷ Трудно сказать, способствовало ли это улучшению кадрового состава, но так или иначе, он претерпел большие изменения: 40% прежних членов парткомов переизбраны не были.

Выборы были проведены и в партийные органы более высокого уровня. Делегаты Московской партийной конференции тайным голосованием избрали городской и областной комитеты партии. Много лет спустя Хрущев, занимавший в 1937 г. посты первого секретаря московских обкома и горкома, рассказал о том, как проходили эти тайные выборы. «Последнее слово» в оценке деятельности того или иного кандидата на высшие руководящие посты принадлежало НКВД, и только НКВД⁸⁸.

Таким образом, сталинская внутрипартийная демократия была лишь дымовой завесой. Тайна выборов, а также показной демократизм при выдвижении кандидатов стали механизмом, предназначенным лишить «руководящие кадры партии», значительная часть которых была обречена на уничтожение, контроля над результатами выборов и передать все дело в руки НКВД.

Сталин завершил речь пассажем, в котором представил себя другом простых людей, вождем, сочувствующим им, выступающим против бюрократов из партийного аппарата, которым ничего не стоит исключить из партии «тысячи и десятки тысяч» человек всего лишь за «пассивность» и незнание партийной программы. Сталин имел при этом в виду (хотя и не уточнил) случаи исключения из партии во время проведенной в 1935-1936 гг. кампании по проверке и обмену партийных документов. Он назвал безобразным фактом то, что в результате бездушной политики из партии на таких основаниях оказались изгнанными замечательные рабочие и прекрасные стахановцы, в отношении которых можно было бы ограничиться выговором или предупреждением. К тому же зафиксированная в Уставе партии ленинская формула требовала от членов партии не полного интеллектуального овладения Программой, а лишь ее признания. Иначе это была бы партия «только интеллигентов и вообще людей ученых».

Сталин заявил, что массовые исключения из партии – дело «антипартийное», поскольку может озлобить некоторую часть партии. Двуличные троцкисты, предупредил он, подхватывали таких озлобленных товарищей и затягивали их в трясину троцкистского вредительства. Во время последней партийной дискуссии, проведенной в 1927 г., сообщал Сталин, из 854 тыс. членов партии за троцкистов проголосовало только 4 тыс. человек, 2,6 тыс. воздержались и 123 тыс. в голосовании не участвовали (многие из них находились в отъезде). Таким образом, подвел итог Сталин, троцкизму в то время симпатизировало не более 12 тысяч членов партии, многие из которых с ним впоследствии порвали. «И если, несмотря на это, – сказал Сталин, – троцкистские вредители все еще имеют кое-какие резервы около нашей партии, то это потому, что неправильная политика некоторых наших товарищей по вопросу об исключении из партии и восстановлении исключенных, бездушное отношение некоторых наших товарищей к судьбе отдельных членов партии и отдельных работников искусственно плодят количество недовольных и озлобленных и создают, таким образом, троцкистам эти резервы»⁸⁹.

Итак, уже взяв на прицел партийное руководство, Сталин в то же время выдавал себя за сторонника умеренности в чистке, за сторонника простых людей в борьбе против партийных вельмож. Он также дал понять, что враги многочисленны, хотя его статистика показывала, как мало на самом деле было врагов в партии. Подобно тому как он переложил собственную ответственность за трагедию коллективизации на ее низовых организаторов, так и теперь Сталин возложил собственную ответственность за чистку последних лет на «некоторых товарищей», которые на самом деле во время кампании по проверке и обмену партийных документов в 1935-1936 гг. выполняли его указания. Теперь он их обвинил в том, что они своей деятельностью способствовали троцкистским вредителям.

Покидая Кремль после произнесенного Сталиным 5 марта заключительного слова, некоторые из многих уже обреченных на гибель членов Центрального Комитета, может быть, поняли, что они были зрителями спектакля, поставленного одним из величайших в истории мастеров коварства, человеком, обладавшим безграничной способностью творить зло.

к!} ГГ’ М-;' ! «у.

"■У

Буря разразилась

Буря террора разразилась чуть ли не в день окончания пленума. «Бдительность, бдительность и еще раз бдительность – вот чего требует от нас Центральный Комитет. Партийные организации не сделали всех выводов, как этого требовал ЦК тотчас после злодейского убийства С.М. Кирова троцкистско-зиновьевски-ми негодяями»⁹⁰. Так писала «Правда» в редакционной статье, сопровождавшей опубликование основного доклада Сталина на пленуме. К тому времени Центральный Комитет перестал существовать как коллективная политическая сила. Он стал личным аппаратом Сталина, действующим от его имени.

В городах и районах, в наркоматах и других учреждениях – вплоть до заводов, колхозов и воинских частей – итоги пленума были обсуждены на собраниях партийного актива. В наркоматах собрания актива, в которых участвовало по нескольку сот человек, в том числе «беспартийные большевики», обычно продолжались три дня. Они открывались докладом наркома о пленуме и его значении для наркомата. В прениях выступало несколько десятков человек. Остальные же представляли в письменном виде заявления о «недостатках в работе», говоря иными словами, – доносы. Собрания завершались принятием резолюций, одобрявших итоги пленума и обязывавших действовать в духе его решений. Так, резолюция, принятая в Наркомате тяжелой промышленности, который теперь возглавлял В.И. Межлаук, призывала рабочих тяжелой промышленности «до конца разоблачать врагов народа»⁹'. Позже сам Межлаук стал жертвой террора.

10 марта Каганович открыл трехдневное собрание актива Наркомата железнодорожного транспорта речью, в которой заявил: «Я не могу назвать ни одной дороги, ни одной сети, где не было бы вредительства троцкистско-японского. И мало того, нет ни одной отрасли железнодорожного транспорта, где не оказалось бы таких вредителей». На основании представленных в НКВД списков были арестованы его заместители по наркомату, почти все начальники дорог, начальники политотделов дорог, другие руководители железнодорожного транспорта⁹².

Буря террора обрушилась и на сам Наркомат внутренних дел. Существует две версии того, каким образом вслед за пленумом Ежов провел чистку НКВД. Но, может быть, и та и другая имели под собой основание и тесно переплетались. Как пишет Орлов, вечером одного мартовского дня (точную дату он не называет) Ежов собрал начальников главных управлений НКВД и сказал им, что они направляются в различные районы для проверки политической благонадежности местных партийных кадров. В числе немногих не получивших такого задания были Слуцкий и Реденс. Те же, кто такое задание получил, отправились поездами на периферию и в пути были арестованы. Аналогичным образом оказались арестованы и их заместители, направленные в командировки двумя днями позже, т. е. еще до того, как в Москве получили информацию о судьбе их шефов⁹³. Согласно другой версии – она изложена Кривицким, – Ежов 18 марта собрал в клубе на Лубянке старших должностных лиц Наркомата внутренних дел и произнес речь, в которой обвинил Ягоду в том, что он шпион, работавший до революции на охранку, а затем на немцев. Присутствовавшие на собрании сотрудники времен Ягоды, которые многие годы работали под началом шпиона и жили рядом с ним, теперь сами оказались под подозрением, и тут начались взаимные обвинения⁹⁴. Если справедливы обе версии, то тогда совещание, о котором сообщает Кривицкий, должно быть, состоялось уже после событий, описанных Орловым.

Оставив на своих постах лишь немногих сотрудников, служивших во времена Ягоды, Ежов начал арестовывать следователей, участвовавших в подготовке двух первых московских процессов. Предпочтя быструю смерть уготованной им худшей участи, некоторые избежали ареста, покончив жизнь самоубийством – застрелившись или выбросившись из окон Лубянки или своих квартир. Одним из самоубийц был особенно жестокий следователь Черток, который вел дело Каменева. Он выбросился с балкона своей расположенной на 12-м этаже квартиры. Из Москвы чистка этих структур распространилась на местные органы НКВД. Подсчитано, что в 1937 г. ее жертвами стало более 3 тыс. оперативных работников⁹⁵.

После завершения чистки НКВД Сталин смог, опираясь на поддержку руководимого Ежовым ведомства, приступить к самой деликатной операции – обезглавливанию Красной Армии и последовавшей затем крупномасштабной чистке в военных кругах.

Ворошилов собрал для обсуждения итогов пленума совещание актива Наркомата обороны и выступил на нем. На совещании присутствовало 2 тыс. человек. Однако никакими указаниями на то, что на нем прозвучали нападки на Тухачевского и других военных руководителей, мы не располагаем⁹⁶. Слухи об аресте Тухачевского, которые тем не менее распространились среди иностранцев, были официально опровергнуты. В апреле 1937 г. Тухачевский присутствовал на обеде, который дал в честь офицеров Красной Армии посол Дэвис. В том же месяце было объявлено, что Тухачевский входит в состав советской делегации, которой предстояло в мае принять участие в торжествах по случаю коронации британского короля Георга VI⁹⁷ Сталин, по-видимому, хотел успокоить Тухачевского, а через него косвенно и его сослуживцев по армии. Четвертого мая 1937 г., когда приблизилось время отъезда Тухачевского в Лондон, британское посольство было информировано, что по болезни его визит отменяется. Тухачевского же, который на самом деле был здоров, неофициально уведомили, что в Варшаве на него, дескать, готовится покушение⁹⁸.

После этого ход событий ускорился. Одиннадцатого мая в советской печати было объявлено о перемещениях ключевых фигур в армии. Тухачевский был назначен командующим Волжским военным округом. Начальник Генерального штаба маршал А.И. Егоров занял принадлежавший до этого Тухачевскому пост первого заместителя наркома обороны. Начальником Генерального штаба стал командарм Б.М. Шапошников. Якира перевели с командования Киевским военным округом на должность командующего Ленинградским военным округом. Одновременно сообщалось о реорганизации управления вооруженными силами. Были созданы военные советы, а во всех частях и учреждениях восстановлен существовавший во время Гражданской войны институт политических комиссаров. В опубликованном позже указе предписывалось во всех армейских и военно-морских округах сформировать военные советы, в которые должны были входить командующий округом, его начальник штаба, а также не названный по должности третий член военного совета" В порядке подготовки в вооруженных силах массовой чистки в них под предлогом восстановления партийного контроля в формах, существовавших в период Гражданской войны, создавался полицейский режим.

Обреченных военных руководителей арестовывали поодиночке и тайно. В последние дни на свободе Тухачевский вел себя со свойственным ему достоинством. Когда преданный Тухачевскому шофер Иван Кудрявцев посоветовал ему написать Сталину, Тухачевский ответил, что он уже это сделал и что Сталин его письмо получил. В середине мая Тухачевский в сопровождении жены и дочери выехал поездом в Куйбышев, чтобы вступить в новую должность. Когда поезд прибыл в Куйбышев, он, оставив жену и дочь в вагоне-ресторане, отправился в обком партии, чтобы доложить о своем прибытии секретарю обкома Постышеву. Он был арестован в приемной Постышева¹⁰⁰. Его жена и дочь вернулись в Москву, где жену через два дня арестовали вместе с матерью Тухачевского, его сестрами и братьями – Николаем и Александром. Впоследствии жена Тухачевского и оба его брата были по приказу Сталина расстреляны. Его младшую дочь Светлану поместили в детдом для детей «врагов народа», а по достижении семнадцатилетнего возраста сослали в лагерь. Мать и сестра Тухачевского умерли в ссылке¹⁰¹.

Путна и Примаков уже находились в заключении. Шестью другими военными руководителями, которых вскоре обвинили в участии в якобы имевшем место заговоре, были начальник политуправления Красной Армии Ян Гамарник, начальник Военной академии им. Фрунзе А.И. Корк, начальник управления Административного штаба Б.М. Фельдман, председатель Осоавиахима Роберт Эйдеман, командующий Белорусским военным округом И.П. Уборевич, а также Якир. Все они были взяты под стражу в мае, за исключением Гамарника, который 31 мая застрелился в своей квартире, когда сотрудники НКВД пришли его арестовывать.

Впервые опубликованные в 1989 г. архивные материалы пролили свет на последовавшие затем события. Под нажимом и пытками военачальники признали, что были вовлечены в заговор, имевший целью свержение советского строя. Пытавшие их следователи прибегли к уже знакомому приему: они обещали сохранить им и их родным жизнь, если только обвиняемые поведут себя на процессе согласно сценарию, построенному на существовании заговора. Спачала отрицавший свою вину Тухачевский сдался после того, как были «приняты все меры для того, чтобы сломить его сопротивление». Сколь жестоки были эти «меры», стало очевидно, когда выяснилось, что коричневые пятна на страницах протоколов его допросов – следы крови, конфигурация которых указывала на то, что они оставлены человеком, находившимся в движении. Иными словами, подписывая свои «признания», Тухачевский шатался от ударов

по голове или туловищу. Такому же зверскому обращению подверглись и другие военные, первоначально не признававшие своей вины.

Сталин неустанно следил за ходом следствия. Ему направлялись протоколы допросов, и он ежедневно, а иногда и дважды в день встречался с Ежовым. Двадцать первого и двадцать восьмого мая Сталин принял заместителя Ежова – М.П. Фри-новского. В конце мая он разослал членам и кандидатам в члены ЦК в качестве документа Политбюро письмо. В нем сообщалось, что Центральным Комитетом получены материалы, разоблачающие члена ЦК Рудзутака и кандидата в члены ЦК Тухачевского как участников антисоветского правотроцкистского заговора и шпионов, действующих против СССР в пользу фашистской Германии. В письме членам и кандидатам в члены ЦК предлагалось проголосовать за исключение из ЦК и партии этих двух лиц и передачу их дел на рассмотрение НКВД. Члены и кандидаты в члены ЦК проголосовали, и содержащееся в письме предложение было ими, естественно, одобрено. Несколькими днями спустя Сталин разослал еще и другие письма аналогичного содержания. Они касались Якира, Уборевича, Гамарника (до его самоубийства) и некоторых других лиц¹⁰².

Первого-четвертого июня за закрытыми дверями было проведено расширенное заседание военного совета Наркомата обороны. Кроме его членов (20 из них к 1 июня уже были арестованы как заговорщики), в этом заседании участвовало 116 офицеров центрального аппарата Комиссариата обороны и с периферии. Выступая на заседании, нарком обороны Ворошилов сообщил, что органы НКВД раскрыли на уровне армейского руководства уже давно действующую, глубоко законспирированную контрреволюционную фашистскую организацию. Свои утверждения оп подкреплял уже полученными от арестованных сфабрикованными показаниями.

На следующий день, 2 июня, слово взял Сталин и, опять-таки сославшись на лжепризиания, заявил, что в Советском Союзе существовал «военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами». Заговор возглавляли, как утверждал Сталин, Троцкий, Рыков, Бухарин, Рудзутак, Карахан (бывший советский посол в Турции), Енукидзе и Ягода, а также находившиеся под арестом военные. Руководство заговора, продолжал Сталин, поддерживало постоянные контакты с немецкими фашистами (особенно с рейсхвером) и «приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов». Говоря о Тухачевском, Сталин заявил: «Он оперативный план наш, оперативный план – наше святая святых передал немецкому рейхсверу. Имел свидания с представителями немецкого рейхсвера. Шпион? Шпион*. Аналогичные обвинения Сталин выдвинул против Якира, Уборевича, Корка и Карахана. Все они, по его словам, шпионы и участники заговора, цель которого – продать Советскую Россию фашистской Германии.

Далее Сталин обвинил в шпионаже других военных и завершил свою тираду так:

«Это военно-политический заговор. Это собственноручное сочинение германского рейхсвера. Я думаю, эти люди являются марионетками и куклами в руках рейхсвера. Рейхсвер хочет, чтобы у нас был заговор, и эти господа взялись за заговор. Рейхсвер хочет, чтобы эти господа систематически доставляли им военные секреты, и эти господа сообщали им военные секреты. Рейхсвер хочет, чтобы существующее правительство было снято, перебито, и они взялись за это дело. Рейхсвер хотел, чтобы в случае войны было все готово, чтобы армия перешла к вредительству с тем, чтобы армия не была готова к обороне, и они это дело готовили... Вот основное. Заговор этот имеет, стало быть, не столько внутреннюю почву, сколько внешние условия, не столько политику по внутренней линии в нашей стране, сколько политику германского рейхсвера. Хотели из СССР сделать вторую Испанию и нашли себе и завербовали шпиков, орудовавших в этом деле. Вот обстановка».

Далее Сталин сообщил, что уже арестовано 300-4 00 военных, а затем обвинил советские разведывательные органы в преступной расхлябанности, заявив, что в них самих разоблачена группа, работавшая на Германию, Японию и Польшу. Он выразил неудовольствие отсутствием предупреждений с мест о подобных лицах и потребовал, чтобы такие предупреждения (иными словами, доносы) были сделаны: «Если будет правды хотя бы на 5%, то и это хлеб». В заключение совещания члены военного совета осудили «заговорщиков» и заверили партию и правительство в своей безграничной преданности. И тем не менее 34 человека (из 42 участвовавших в обсуждении доклада Ворошилова) были вскоре сами арестованы как заговорщики¹⁰³. Общественность узнала о совещании 13 июня, когда был опубликован приказ Ворошилова. В нем он назвал совещание «расширенным» и сообщил о присутствии на нем «членов правительства». Однако об участии Сталина в приказе не упоминалось.

Суд над Тухачевским, Якиром, Корком, Уборевичем, Эйдеманом, Фельдманом, Примаковым и Путной проходил за закрытыми дверями. Рассматривал дело специальный трибунал, членов которого отобрал лично Сталин. Он был назван «специальным судебным заседанием Верховного суда СССР». Кроме Ульриха, членами «заседания» Сталин определил таких видных военных, как Я.И. Алк-снис, В.К. Блюхер, С.М. Буденный, В.М. Шапошников, И.П. Белов, П.В. Дыбенко и НД Каширин. Сталин остановился именно на этих военных для выполнения предназначенной им роли судей потому, что на заседании военного совета они в его присутствии резко осудили Тухачевского и других арестованных военных деятелей как «заговорщиков»¹⁰⁴. (Вскоре после этого Белов, Блюхер, Алкснис, Каширин и Дыбенко были сами обвинены в участии в вымышленном заговоре и заплатили за это своими жизнями.)

Сталин лично наблюдал за каждым шагом подготовки специального судебного заседания. Пятого июня он в присутствии Молотова, Кагановича и Ворошилова принял Ежова и Вышинского и ознакомился с окончательным вариантом обвинительного заключения. Девятого июня Вышинский коротко допросил обвиняемых, поскольку в качестве прокурора должен был подтвердить подлинность их показаний. Дабы все прошло без сучка без задоринки, на этом допросе присутствовали их следователи (вероятно, для напоминания о том, что может случиться с каждым из них, кто попытается отказаться от своих признаний). В тот день Сталин принял Вышинского дважды, и Вышинский подписал обвинительное заключение. В нем говорилось, что в 1932-1933 гг. обвиняемые создали по указанию германского Генерального штаба и Троцкого военно-троцкистскую организацию. Она занималась вредительством, диверсиями, террором и готовила свержение правительства и реставрацию капитализма. Поздно ночью 9 июня Сталин, Молотов и Ежов приняли главного редактора «Правды» Мехлиса и дали указание 11 июня опубликовать официальное заявление о раскрытии заговора¹⁰⁵.