Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 95 страниц)

С другой стороны, политический смысл обретала масштабная чистка проживавших в России финнов в сочетании с сохранением партии как таковой и разрешением ее генеральному секретарю Туоминену обосноваться начиная с 1938 г. в Стокгольме, а советскому коммунисту финского происхождения Куусинену остаться в Москве для наблюдения за финскими делами. Таким образом, имея членов и в самой Финляндии, такая партия могла быть мобилизована в случае столкновения СССР с Финляндией в недалеком будущем. И наконец, лишь в контексте замышляемого договора с гитлеровской Германией становится политически понятным уничтожение Сталиным находившихся в России лидеров и активистов немецкого коммунистического движения⁶⁷

Несмотря на отсутствие со стороны Гитлера обнадеживающей реакции на недавно предпринятые через Канделаки шаги, Сталин сохранял готовность к возможному сотрудничеству с Берлином. Он знал, что у него на руках козырная карта: Гитлеру нужно было обеспечить мир на Востоке, что позволило бы ему приступить к осуществлению давно задуманной стратегии нанесения первого удара по Франции. Но путь к соглашению был тернист. Он пролегал через Мюнхен.

1 '.>:■;Ц^-?! >V11ПОГ

Москва и Мюнхен

После германской аннексии Австрии в марте 1938 г. первое место в военных планах Гитлера заняла Чехословакия. Теперь третий рейх окружал более трети чехословацкой территории, включая ее надежно укрепленный гористый район, населенный судето-немецким меньшинством, чьи претензии Гитлер использовал через свою марионетку – судетского лидера Генлейна в качестве предлога для угроз Праге. Однако, как это оценила «Правда», боеспособная чехословацкая армия, численность которой в случае всеобщей мобилизации достигла бы полутора миллионов человек, была отлично вооружена благодаря первоклассной военной промышленности. В отличие от Австрии, Чехословакия не была полностью изолирована, а ее народ был готов сражаться за независимость страны⁶⁸.

Эта тогдашняя советская оценка совпадает с послевоенной оценкой, данной Черчиллем, сообщавшим, что группа немецких генералов, тщетно добивавшихся 26 сентября 1938 г. аудиенции у Гитлера, передала ему меморандум, выражавший крайний пессимизм в отношении войны и предсказывавший в приложении, что, даже сражаясь в одиночку, чехословацкая армия оказалась бы способной сдерживать тогдашние немецкие вооруженные силы в течение трех месяцев, а военные действия за это время вряд ли бы сохранили изолированный характер. (По чешским же оценкам, которые были сообщены русским, этот срок равнялся четырем месяцам⁶⁹.)

Немецкие генералы были настолько встревожены возможностью втягивания Германии в потенциально крупномасштабную войну, к которой их страна была еще не подготовлена, что, как писал об этом значительно позже тогдашний начальник генерального штаба Германии генерал Франц Гальдер (он выжил во время Второй мировой войны), они замыслили насильственное устранение Гитлера и других немецких руководителей. От своего плана генералы отказались лишь после полета английского премьер-министра Невилла Чемберлена в Берхтесгаден 12 сентября 1938 г. и его встречи днем позже с Гитлером, когда начало складываться впечатление, что Гитлер добьется своего без войны, к которой он стремился и которой они боялись⁷⁰.

По мере развития чехословацкого кризиса в центре внимания оказался Литвинов, ставший олицетворением советской политики коллективной безопасности. Еще 17 марта 1938 г., т. е. несколькими днями позднее после аннексии Австрии Гитлером, Литвинов в газетном интервью предупредил, сколь опасна международная пассивность перед лицом агрессии, и заявил, что Советский Союз по-прежнему готов участвовать в коллективных акциях, предпринятых по согласованному с ним решению в рамках Лиги Наций или вне ее⁷¹. Несомненно, что лично Литвинов был решительным сторонником такой политики. Но он действовал как человек Сталина. Свидетельством его полной подчиненности воле последнего может служить то, что в примыкавшей к его наркомин-дедовскому кабинету комнате был установлен специальный телефон, связывавший его с работавшим в Кремле Сталиным. В тех случаях, когда наносивший визит Литвинову тот или иной иностранный представитель поднимал какой-либо вопрос, требующий принятия политического решения, Литвинов, прежде чем ответить, связывался со Сталиным⁷². Сам он никаких серьезных решений не принимал.

Ясно, что Сталина обрадовало бы втягивание западных держав в затяжную войну с Германией. Но он не думал, что они начнут ее из-за Чехословакии. Если бы они все-таки пошли на это, то оказался бы реализованным первый из двух рассмотренных нами выше вариантов сценария войны. Можно назвать по меньшей мере две причины, которые для Сталина делали выгодной европейскую войну из-за Чехословакии. Во-первых, вооруженные силы Германии и ее западные укрепленные районы еще не достигли намеченных масштабов. Во-вторых, уступка Чехословакии Гитлеру без сопротивления отрицательно сказалась бы на балансе сил в Европе и открыла бы путь для агрессивных акций Германии на Балканах.

Как писала «Правда», если только Чехословакия уступит под нажимом Франции и Великобритании Судетскую область немцам, то это будет означать потерю ею независимости и откроет дорогу к установлению гегемонии Германии в Центральной и Юго-Восточной Европе, позволит Германии активизировать свое вмешательство в Испании, обеспечит ей надежный тыл и источники сырья и лишит Францию последних сильных позиций в Европе⁷³.

Вопрос в том, на что был готов Сталин помимо того, чтобы уговорить Прагу упорно держаться, Францию – выполнить свои договорные обязательства защитить Чехословакию в случае нападения на нее, а Великобританию – решительно выступить против немецкой агрессии? Во всяком случае, что бы он ни хотел предпринять, его возможности были ограничены. Советское общество (и особенно советские вооруженные силы) испытывало на себе, как и в 1937 г., а быть может, еще сильнее удары террора. С 27 февраля 1937-го по 12 ноября 1938 г. были приговорены к расстрелу более 3 тыс. командиров ВМФ и 38 679 армейских офицеров⁷⁴. Из 101 человека, принадлежавшего к высшему военному командованию, был арестован 91 ■ Из них расстреляно более 80 человек. Семь из десяти оставшихся на воле военачальников были в подчинении у Сталина во времена Царицына, в том числе Ворошилов, Буденный, Кулик и Тимошенко. Среди 91 репрессированного были три из пяти маршалов, три из четырех командармов, один армейский комиссар 1-го ранга, все 15 командармов 2-го ранга, два адмирала флота 1-го ранга, 51 из 57 комкоров. В числе жертв среди нижестоящих командиров оказалось по меньшей мере 140 (из 186) комдивов, более 200 командиров стрелковых корпусов, командиров стрелковых дивизий и бригад. Арестованный в то время комкор А.И. Тодорский (он провел 17 лет в лагерях и все же выжил) рассказывает о том, что слышал, как на военном совещании осенью 1938 г. Сталин спросил у Ворошилова: «Клим, у тебя еще остались лейтенанты, которые могли бы командовать дивизиями?»⁷⁵. Вот к какому развалу привел Сталин свои вооруженные силы к моменту Мюнхена.

Если бы Сталин был готов рискнуть и вовлечь Советский Союз в конфликт из-за Чехословакии, то он должен был бы положить конец кампании террора еще в марте, когда пала Австрия, а не активизировать ее как раз в это время вслед за большим показательным процессом в начале марта 1938 г. Далее, Советская Россия оказалась перед серьезной опасностью на Дальнем Востоке. Захватив во второй половине 1937 г. в ходе войны с Китаем Пекин, Шанхай и Нанкин, японцы продолжали проверять на прочность советские границы, организовав вдоль них ряд схваток, кульминацией которых стало крупное столкновение на озере Хасан в начале августа 1938 г. Для отражения этих нападений потребовалось привлечь значительные силы Красной Армии. Даже если бы Сталин склонялся к серьезному участию в коалиционной войне против Германии, он был лишен такого варианта из-за своего твердого намерения довести Большой террор до конца. Да и имеющиеся в нашем распоряжении факты не подтверждают готовность Советского Союза выполнить свои договорные обязательства вступить в войну ради защиты осажденной Чехословакии, если это сделает Франция.

Иностранные дипломаты в СССР наблюдали, как многие их соотечественники, проживающие там, исчезали, а их консульства в разных советских городах закрывались и как в то же время Наркоминдел лишался профессиональных чиновников, с которыми они давно сотрудничали. В свете всего этого им казалось, что Россия времен Большого террора вступает в полосу международной изоляции.

Туго во время террора пришлось не только посольствам «демократических стран». В аналогичном положении оказалось и представительство Германии. Встречались с придирками некоторые немецкие граждане, посещавшие Россию по делам. Были в значительной степени нарушены контакты посольства Германии с Наркоминделом и советскими людьми. И тем не менее немецкое посольство испытало меньше трудностей, чем можно было ожидать. Советские власти все же делали небольшие различия при проведении курса на закрытие иностранных консульств, притом в пользу Германии. Хотя ее консульства в Советском Союзе испытывали трудности в своей деятельности и на них оказывался нажим с целью добиться их закрытия, тем не менее не все они прервали свою работу. Некоторые функционировали до самого кануна войны 1941 г.⁷⁶ Немецким дипломатам разрешали посещать отдаленные районы России. После краткого перерыва в начале 1938 г. нормальные торговые отношения между Германией и Россией были восстановлены, когда 1 марта возобновилось действие до конца 1938 г. торгового и платежного соглашения, подписанного 24 декабря 1936 г.⁷⁷

То, что в это время Сталин не желал без нужды раздражать Берлин, становится ясно из ставшего теперь известным эпизода. Летом 1938 г. Демьян Бедный написал и отправил в «Правду» резко антинацистскую статью, озаглавленную: «Преисподняя». Принадлежавшая якобы перу немецкого рабочего, именем которого она была подписана, эта статья сравнивала гитлеровскую Германию с Дантовым адом. На следующий день в два часа утра Бедного вызвали к редактору «Правды» Мехлису, который показал ему рукопись статьи с резолюцией Сталина: «Передайте этому новоявленному “Данте”, что он может перестать писать». После этого, вспоминает сын Бедного, которому поэт рассказал эту историю, доступ Бедному на страницы печати был закрыт⁷⁸.

Несмотря на возникший из-за Чехословакии кризис, Сталин не свернул дела с Германией. Согласно информации, полученной в июне 1938 г. американским посольством в Москве из немецкого посольства, в апреле в Берлине состоялась беседа с руководителем советской торговой делегации. Немцы проявили интерес к получению марганцевой руды, а русские добивались поставок современного военного снаряжения.

Перед отъездом в Берлин новый советский посол в Германии А.Ф. Мерекалов сказал послу Шуленбургу, что Москва заинтересована в развитии с Германией торговых отношений. Еще дальше пошел В.П. Потемкин, сменивший Крестин-ского на посту заместителя наркома иностранных дел. Он заявил Шуленбургу: «А несчастью, единственный позитивный элемент в советско-германских отношениях в настоящее время – развитие торговых отношений»⁷⁹ В начале лета 1938 г. в европейских столицах распространились упорные слухи, будто намечается советско-германское сближение.

Пятого июня 1938 г. состоялась неожиданная встреча покидавшего Россию посла Соединенных Штатов Дэвиса со Сталиным, первая встреча советского лидера с иностранным послом. Дэвис прибыл в Кремль к председателю СНК Молотову с визитом вежливости. Не успел он переступить порог его кабинета, как через ту же дверь вошел Сталин, что позволило послу увидеть его близко. Сталин оказался ниже ростом, чем ожидал Дэвис. «В его осанке было что-то от пожилого человека, – замечает посол. – Он держит себя доброжелательно, а его манеры чуть ли не обескураживающе просты. Дают о себе знать его индивидуальность, скрытая сила и уравновешенность».

На первые, полные восхищения слова Дэвиса, выразившего убеждение, что Сталин войдет в историю «более великим созидателем, чем Петр Первый и Екатерина», благодаря достигнутым под его руководством успехам в индустриализации страны, Сталин ответил, что все заслуги принадлежат Ленину, а также трем тысячам способных плановиков и «русскому народу». Особое внимание в беседе было уделено двум проблемам, на которых сконцентрировал внимание Сталин, понимая возможности Дэвиса как канала связи с президентом Рузвельтом. Речь шла, во-первых, о предполагаемом контракте с американской фирмой на постройку для Советского Союза линкора и, во-вторых, об американских кредитах Москве, за счет которых можно было бы погасить все еще не оплаченные долги правительства Керенского Соединенным Штатам.

Дэвис не упустил возможности прозондировать почву в отношении европейской ситуации, которая в мае приобрела зловещий оборот. Сталин весьма пессимистично оценил перспективы сохранения мира в Европе. Однако показательно, что британскую политику он критиковал острее, чем Гитлера. Не упомянув о коллективной безопасности, необходимости помешать Гитлеру захватить Чехословакию, обязательствах Франции и России защитить эту страну, Сталин сказал, что правительство Чемберлена стремится усилить Германию, а тем самым зависимость Франции от Великобритании и укрепить позиции Германии в ее противостоянии России. Советский Союз, однако, уверен, заметил он, что сумеет защитить себя⁸⁰. Следует отметить, что Дэвис расценил особый интерес Сталина к приобретению линкора, постройка которого заняла бы три-четыре года, как свидетельство того, что советское участие в большой войне отнюдь не вопрос ближайшего будущего⁸¹.

В июле Шуленбург сообщил в Берлин о позиции советского правительства во время разразившегося в конце мая немецко-чехословацкого кризиса. Посол отметил, что в статьях, опубликованных в то время в советской прессе, не упоминались советские договорные обязательства, что в Париже, Лондоне и Праге советские дипломаты, несомненно, рекомендовали проявить твердость в отношении Германии и что Литвинов постоянно напоминал, что выполнение Советским Союзом договорных обязательств зависит от выполнения аналогичных обязательств другими державами. Шуленбург высказал мнение, что в силу ситуации внутри страны, а также страха перед войной на два фронта советское правительство будет держаться в стороне от военных акций и вряд ли допустит, чтобы Красная Армия выступила в защиту буржуазного правительства, хотя и попытается подтолкнуть к этому другие державы⁸².

В конце июля 1938 г. личный секретарь Шуленбурга Херварт получил разрешение совершить поездку на автомобиле, с просьбой о которой он обратился еще в мае. В сопровождении шофера Херварт на машине проехал по Украине и достиг Одессы. По дороге он не обнаружил каких-либо признаков передвижения советских войск. На это стоит обратить особое внимание, поскольку, покидая Москву, Херварт предупредил ехавших у него «на хвосте» сотрудников НКВД о своем желании сделать по пути в память о поездке туристские фотоснимки. А так как он, Херварт, не хочет ставить их в затруднительное положение, сказал он, то был бы благодарен им, если бы они сигналили ему двумя гудками всякий раз при въезде в район военного значения, дабы он мог воздержаться от фотографирования, а затем давали бы знать, что съемки разрешаются⁸³. Они согласились выполнить его просьбу.

Нет никаких оснований заподозрить проявивших готовность помочь ему сотрудников контрразведки НКВД в чрезмерной глупости. Можно поэтому сделать вывод, что высокие московские инстанции хотели, чтобы немецкое посольство само убедилось бы, и иноформировало об этом Берлин, в отсутствии переброски советских войск в направлении Чехословакии в момент, когда наступил решающий этап. Херварт сообщает, что в немецком посольстве никто тогда не допускал мысли, что Россия вступит в войну из-за Чехословакии или что она в состоянии предпринять такой шаг.

Берлин бомбардировал свое посольство в Москве запросами насчет внушавшего опасение укрепления Советским Союзом военно-воздушных сил Чехословакии. Генерал Кестринг, однако, полагал что все ограничится переброской туда нескольких учебных самолетов⁸⁴. В конце августа Херварт переслал в Берлин доклад итальянского посольства, в котором сообщалось о перелете через Польшу в Чехословакию на большой высоте 40 советских самолетов⁸⁵. Согласно доступной информации, летом 1938 г. русские перебросили в Чехословакию небольшое число средних бомбардировщиков, чтобы частично расплатиться за заказанное Москвой в январе-июле 1938 г. чехословацкое специальное пехотное оружие и тяжелую артиллерию, а также за обучение нескольких десятков советских инженеров на оружейных заводах фирмы «Шкода» в Пильзене⁸⁶.

Когда в конце августа и сентябре кризис вступил в заключительную фазу, заинтересованные правительства проявили лихорадочную деятельность. Англичане, французы и немцы попытались выяснить позицию советского правительства. Оно же от ответа уклонялось.

Двадцать второго августа Шуленбург беседовал с Литвиновым. Тот высказал мнение, что Германия стремится уничтожить Чехословакию. Если Берлин, добиваясь этого, развяжет войну, то Франция, сказал он, объявит мобилизацию, Великобритания перестанет отступать, а Советский Союз выполнит свои обещания и поможет Чехословакии. Несмотря на неоднократные попытки Шу-ленбурга выяснить, какие формы примет такая поддержка, Литвинов ответить отказался.

Обсудив проблему со своими военными и военно-морскими атташе, Шуленбург информировал Берлин, что, по его мнению, Москва пытается нажать на Францию и Великобританию для того, чтобы они выступили с инициативой, направленной против Германии. Сам же Советский Союз проявит сдержанность, сделав, однако, все возможное для поставки Чехословакии оружия, особенно самолетов. Перебросить туда свои войска ему будет трудно, хотя специалистов направить он сможет. В дипломатическом корпусе в Москве, указал в заключение Шуленбург, господствует мнение, что, коль скоро дело дойдет до вооруженного столкновения с Чехословакией, Франция выступит против Германии, Великобритания окажется на стороне Парижа, а Советский Союз приложит «по возможности минимум усилий, желая иметь в конце войны в своем распоряжении незадействованную армию»⁸⁷.

Семнадцатого августа британский министр иностранных дел лорд Галифакс пригласил к себе советского посла в Лондоне Майского. Он поинтересовался мнением посла о положении в Центральной Европе. Майский сказал, что судьба Чехословакии зависит прежде всего от того, займут ли Великобритания и Франция в этот критический час твердую позицию против агрессии. Двадцать девятого августа главный советник британского правительства Роберт Вансит-тарт пригласил Майского на неофициальный завтрак, во время которого подчеркнул, что Чехословакия – «ключ ко всему будущему Европы», что в случае ее падения сложится ситуация, в одинаковой степени опасная как для Великобритании, так и для России, и что поэтому наступила пора действовать. Однако Советский Союз хранит молчание, и ни Лондон, ни Париж не знают, что он намерен предпринять в Центральной Европе. Майский отвечал уклончиво. Он сказал, что было бы трудно заранее определить, какие шаги предпримет Советский Союз, если произойдет предполагаемое событие, о котором говорит Ванситгарт. Но Советский Союз, заметил посол, выполнит принятые на себя обязательства. Разве Лондон и Париж, спросил он, информируют Москву о своих намерениях и акциях⁸⁸ в Центральной Европе? Почему же Москва должна поступать по-иному?

Два дня спустя Майский обедал у Черчилля, который в то время хотя и не входил в правительство, но играл тем не менее важную политическую роль. Майский сообщал, что Черчилль был весьма возбужден. Он не исключал возможности начала в ближайшие недели войны. Если немцы нападут на Чехословакию, то, как был уверен Черчилль, чехи станут сражаться, и это создаст на Западе такую ситуацию, в которой Франция им поможет, а Великобритания – пусть даже не с самого начала – проявит активность. За последние десять дней, заметил Черчилль, в позиции Великобритании произошел сдвиг в пользу Чехословакии. Если в Центральной Европе заговорят пушки, то дело может принять такой оборот, что Великобритания вступит в войну.

План Черчилля сводился к следующему: в тот момент, когда попытки прийти с Германией к компромиссу провалятся и Гитлер начнет размахивать мечом, Великобритания, Франция и Советский Союз должны направить ему совместную ноту протеста против немецких угроз Чехословакии. Содержание ноты само по себе было бы менее важно, чем факт коллективной акции трех держав, который запугал бы Гйтлера и мог бы снять угрозу нависшей агрессии. Черчилль сказал, что изложил свой план в письменном виде Галифаксу, который должен был доложить его Чемберлену. Он, Черчилль, рассчитывает на поддержку Ван-ситтарта, который вновь обретает заметное влияние.

Черчилль поинтересовался советской реакцией на свой план. Майский сказал, что он ничего не может сказать от имени советского правительства, и сослался на публичное заявление Литвинова от 17 марта. Срочная телеграмма Майского, отправленная в Москву, заканчивалась сообщением, что Черчилль говорил о Германии со жгучей ненавистью и даже сформулировал новый лозунг: «Пролетарии и свободномыслящие всех стран, объединяйтесь против фашистских тиранов»⁸⁹ Если бы три правительства приняли план Черчилля и реализовали его, Гйтлера, вероятно, это бы не остановило, но оппозиционеры среди немецких военных могли бы предпринять задуманные ими действия против него и его нацистских соратников, и Вторая мировая война была бы предотвращена.

Второго сентября поверенный в делах Франции в Москве Пайар нанес визит Литвинову. Он действовал по указанию французского министра иностранных дел Жоржа Боне, который поручил ему выяснить, на какую помощь Советско-

го Союза могла бы рассчитывать Чехословакия. Литвинов начал с напоминания Пайару о том, что Франция обязалась помочь Чехословакии независимо от советской помощи. С другой стороны, поддержка Чехословакии Советским Союзм обусловлена оказанием ей помощи Парижем. Затем он сказал, что если Франция выступит на помощь, то СССР исполнен решимости выполнить все свои обязательства по советско-чехословацкому договору, «используя все доступные нам для этого пути» (последнее предполагало наличие определенных условий). Если же Польша и Румыния создадут трудности, то их позиция – особенно Румынии – может быть изменена принятием Лигой Наций резолюции об агрессии. Поскольку же механизм Лиги Наций традиционно работает в замедленном режиме, необходимые шаги могут быть предприняты уже теперь на основании статьи 11 Устава Лиги Наций, предусматривающей возникновение угрозы войны.

Возражая Пайару, усомнившемуся в возможности добиться единогласного решения Лиги Наций, Литвинов заметил, что огромное моральное значение имело бы решение, принятое даже большинством голосов, особенно если с ним согласится Румыния. Что касается конкретной помощи, то для предварительного обсуждения практических шагов военными экспертами следовало бы провести совещание представителей советских, французских и чехословацких вооруженных сил. Наконец, нужно было бы провести встречу заинтересованных в поддержании мира государств. Если бы она состоялась в настоящий момент с участием Великобритании, Франции и Советского Союза и если бы она приняла декларацию общего характера, то шансы удержать Гитлера от военных авантюр возросли бы⁹⁰. Беседа Пайара с Литвиновым не породила, как того хотел Париж, уверенности, что в случае нападения Гитлера на Чехословакию Москва готова выполнить свои договорные обязательства. Предположения Литвинова означали лишь задержку с принятием решений и, как заметил ему Пайар, расчет на далеко не гарантированную поддержку в Лиге Наций.

И действительно, к тому времени события стали развиваться слишком стремительно для того, чтобы предложенная Литвиновым процедура имела практическое значение. Более того, провозглашенная Советским Союзом готовность помочь Чехословакии, если это сделает и Франция, зависела от решения проблемы переброски советских войск. В силу известной напряженности в отношениях Москвы с Польшей и притязаний польского правительства на Те-шинский район Чехословакии такое решение зависело главным образом от позиции Румынии. Будучи членом Малой Антанты и оказавшись перед угрозой немецких планов в отношении ее нефти и зерна, Румыния склонялась к сотрудничеству, направленному против Германии, несмотря даже на сохраняющиеся притязания Москвы на румынскую провинцию Бессарабия.

Работавшему в Праге в момент мюнхенских переговоров Джорджу Кенна-ну немецкий военный атташе в Чехословакии сказал, что даже в случае согласия Румынии на переброску через ее территорию советских войск, учитывая состояние румынской железнодорожной сети в том районе, где она должна была осуществляться, для доставки в Словакию одной русской дивизии потребовалось бы около трех месяцев⁹¹. Но, так или иначе, Франция стремилась выяснить ситуацию как в отношении советского намерения использовать сухопутный маршрут в Чехословакию через Румынию, так и готовность Румынии разрешить советским войскам пересечь ее территорию.

В первые дни сентября, уже после беседы Пайара с Литвиновым, в Москву вернулся французский посол Кулондр. Он беседовал со своими коллегами по дипломатическому корпусу. Хотя болгарский посланник Антонов и был убеж-

«

ден, что Советы перебросят войска, для него все же оставалось неясным, как Сталин может вмешаться в решение чехословацкой проблемы, не скомпрометировав свой режим. Сославшись на всеобщую порожденную кампанией террора дезорганизацию, Антонов заметил: «Это больше чем беспорядок. Это – начало паралича». Оценку ситуации, данную Антоновым, разделял лорд Чилстон. Насколько ему было известно, русские к тому времени для обеспечения своей боеготовности ничего не предприняли. Литовский посланник Балтрушайтис был поражен царившими в высших сферах Москвы антибританскими настроениями. Они питались подозрениями, будто Великобритания натравливает Германию на Россию. Румынский .посланник Дианоу пытался создать впечатление, что Румыния склоняется на сторону союзников. Однако первые контакты румынского дипломата с Литвиновым его не обнадежили. В ходе беседы, состоявшейся за несколько дней до отъезда Литвинова в Женеву, советский нарком лишь походя упомянул об опасности войны и ни словом не обмолвился о том, чего ждет Советский Союз от Румынии.

Одиннадцатого сентября Кулондра принял Потемкин (Литвинова в то время в Москве не было). Французский посол сказал Потемкину, что реакция Литвинова на слова Пайара недостаточна для того, чтобы внушить французскому правительству уверенность, на которой должны покоиться согласованные действия держав, призванных оказать сопротивление вооруженным акциям Гитлера. Когда дом горит, то проводить официальную конференцию уже поздно. Вопрос состоит в том, чтобы выяснить, готова ли каждая из трех заинтересованных в сохранении мира держав противодействовать агрессии против Чехословакии, поставив все свои вооруженные силы на службу общему делу. Фактически Кулондр настойчиво добивался от советской стороны ясного заявления о ее позиции. Однако эта попытка встретила «полное молчание со стороны моего собеседника», сообщал посол⁹².

Свидетельствами того, как Сталин интерпретировал британский и французский зондаж, мы не располагаем. Если основываться на том, как он оценил британскую политику в разговоре с Дэвисом, а также учитывая его склонность приписывать свой образ мышления другим, Сталин, по-видимому, усмотрел в авансах западных держав Москве желание втянуть Советскую Россию в войну с Германией из-за Чехословакии, а самим остаться на заднем плане, и уж если участвовать в совместных акциях, то в самой малой степени. Если наше предположение правильно, то подобный вывод мог лишь упрочить решимость Сталина не позволить в такой дипломатической ситуации провести себя. Он хотел провести других.

Между 9 и 13 сентября Литвинов встретился в Женеве с румынским министром иностранных дел Комнене по инициативе последнего. Комнене дал понять, что румыны могли бы согласиться на проход советских войск и без решения на то Лиги Наций, и даже не требуя от Советского Союза недвусмысленных гарантий территориальной целостности страны. В написанных позже воспоминаниях Комнене дал понять, что Литвинов проявил к его словам мало интереса. О своих беседах с румынским министром иностранных дел Литвинов не проинформировал Бонн⁹³. В этот решающий час Сталин держал Литвинова «на коротком поводке», и нарком не был вправе следовать дипломатическому курсу на коллективную безопасность, что он сделал бы весьма энергично, будь ему это позволено.

События развивались быстрым темпом. После встречи Чемберлена с Гитлером в Берхтесгадене 15 сентября британское и французское правительства разработали план, предусматривавший передачу Германии тех пограничных районов Чехословакии, в которых немцы составляли более половины населения, а также предоставление Праге новых международных гарантий безопасности остальной части страны от неспровоцированной агрессии. Девятнадцатого сентября они потребовали от Праги принять этот план как плату за сохранение мира.

Оказавшись перед лицом столь страшного выбора, президент Чехословакии Бенеш вызвал к себе советского посла С.С. Александровского и попросил его срочно получить из Москвы ответ на два вопроса: как поступит СССР, если Франция выполнит свои договорные обязательства, и какова будет советская позиция, если Франция этого не сделает, а Чехословакия будет держаться до конца? Александровский сообщил ответы Бенешу лишь 21 сентября – уже после того, как на своем ночном заседании пражское правительство решило уступить англо-французскому нажиму. Ответ Москвы на первый вопрос был утвердительным (иными словами, Москва подтвердила, что в таком случае выполнит свои обязательства). Что касается второго вопроса, то Советский Союз предусматривал обращение в Лигу Наций, что вынудило Бенеша заявить: «Это было бы для нас недостаточно»⁹⁴.

Сталин сбросил Чехословакию со счетов. Именно это дала понять «Правда» в своей передовице от 21 сентября, последний абзац которой гласил: «Советский Союз спокойно относится к вопросу о том, какой империалистический хищник распоряжается в той или иной колонии, в том или ином зависимом государстве, ибо он не видит разницы между немецкими или английскими хищниками». В передовой статье следующего номера газеты указывалось, что «тучи второй империалистической войны как никогда сгустились над миром». Само определение «империалистическая война» означало, что Россия в ней участвовать не будет.