Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 95 страниц)

Достаточно легко понять, почему Сталин не был способен перевести «врага» в разряд «друзей». Ведь если человек с самого начала был скрытым врагом, то все его проявления лояльности и доброй воли были притворством; следовательно, чем лучше он притворялся другом, тем злее и коварнее он был как враг. Естественно, что в данных обстоятельствах оказалось бы безнадежным делом напоминать Сталину о прошлой дружбе с ним. Ведь для него само это прошлое становилось свидетельством коварства разоблаченного врага.

Таким образом, в сознании Сталина собственный героический образ существовал в симбиозе со злодейским образом врага. Он видел себя великим революционером и марксистом, самым верным из учеников Ленина и его достойным преемником во главе большевистского движения и противопоставлял этот образ образу врага внутри партии, будущего предателя партии и революции. Враг обладал характерными чертами, которых гениальный Сталин был начисто лишен: враг – это противник Ленина, скрытый контрреволюционер, головотяп в военных делах, псевдомарксист в делах теории, вредитель, мешающий строительству социалистического общества в России. Наделенный всеми этими чертами, враг неизбежно должен был злобно ненавидеть и поносить Сталина. Более того, с нравственной точки зрения враг заслуживал презрения в силу своего вероломства и готовности использовать самые хитроумные, коварные и преступные средства для достижения своих антипартийных целей. Такова была общая оценка Сталиным тех партийных товарищей, которых он причислял в своем сознании к категории «врагов». Он был готов признать, что между врагами существуют различия, но в конечном счете эти различия не играют роли. Главное – принадлежит ли человек к категории «друзей» или к категории «врагов». Те большевики, которые словом или делом показывали Сталину, что к ним может быть применен его образ «врага», тем самым ставили себя под угрозу, и о дальнейшей судьбе очень многих из них нельзя думать без сожаления.

Отвержение и проекция

Сталин вошел в историю с заслуженной репутацией человека, который не знал жалости в борьбе, использовал макиавеллианские методы в борьбе за власть, был мастером двойной игры и циничным реалистом в политике. Эти черты проявлялись как в большом, так и в малом. Двуличие стало его второй натурой. Он часто бывал груб и использовал нецензурные слова в частных разговорах с помощниками. Он с уважением относился к физическим атрибутам силы, о чем свидетельствует вошедший в историю вопрос: «Сколько дивизий у папы римского?». Эти качества Сталина подчеркивают многие биографы. Троцкий, который знал о них по собственному опыту, собирался назвать неоконченную главу биографии Сталина «Кинто у власти». Жаргонное грузинское слово «кин-то» в то время означало крутого, оборотистого парня, которого можно было встретить на улицах старого Тифлиса. Троцкий вспоминает, что Махарадзе как-то в 20-е годы сказал о Сталине: «Он – кинто!»⁵³. Отдавая себе отчет в том, что Сталин обладал чертами, характерными для «кинто», мы должны воздержаться от предположения, что эти черты представляли часть того образа Сталина, который существовал в его сознании. Об этом свидетельствуют факты, содержащиеся в этой книге. Самосознание Сталина было сфокусировано на тех характерных чертах и подвигах гения, из которых состоял его возвышенный образ. В той степени, в которой он мог осознавать такие свои черты, как грубость, неискренность, двуличие, злобность и жестокость, он пытался примирить их с идеализированным образом самого себя путем рационализации. Как уже указывалось, благодаря рационализации он представил свою грубость, в которой упрекал его Ленин, как горячее стремление сохранить чистоту ленинского учения или как жестокость в отношении врагов партии. И в первом, и во втором случае отрицательная черта характера претерпела метаморфозу и стала чертой, которой Сталин мог по праву гордиться, одним из атрибутов его героикореволюционной личности.

Сталин также прибегнул к рационализации для того, чтобы оправдать неблаговидное поведение высшими целями революции. Некто Шинкевич написал Сталину письмо, в котором выражал несогласие с решением партии возобновить торговлю водкой, сделав ее государственной монополией. В старой России водка служила утешением простым людям в их тяжелой жизни, и многие революционеры, в том числе Ленин, которого Шинкевич цитирует в своем письме, осуждали государственную торговлю водкой. В ответе Шинкевичу, датированном 20 марта 1927 г., но опубликованном только 25 лет спустя, Сталин объясняет, что Ленин действительно занимал такую позицию, но в 1922 г. согласился с членами ЦК, что необходимо вновь ввести государственную монополию на водку. Если бы состоявшаяся в этом году Генуэзская конференция дала возможность получить крупный заем или долгосрочный кредит из-за границы, то в торговле водкой не было бы необходимости. Однако в существующей ситуации водка оставалась единственным источником средств для развития промышленности. Далее Сталин пишет: «Что лучше: кабала иностранного капитала, или введение водки, – так стоял вопрос перед нами. Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, – мы пойдем и на это крайнее средство ради интересов нашего дела»⁵⁴. В данном случае прием рационализации применяется к решению Центрального комитета партии, принятому, очевидно, с согласия Сталина. Однако нет сомнений в том, что Сталин часто использовал формулу «в интересах нашего дела» для рационализации многих своих действий, в связи с которыми требовалось «чуточку выпачкаться в грязи».

Вместе с тем в характере поведения и биографии Сталина есть много моментов, которые было бы трудно объяснить, используя метод рационализации, ссылками на цели революции или на необходимость использовать подлые средства в борьбе против подлых врагов. В этих случаях, как уже указывалось, большую роль в жизни Сталина играло подавление, помогавшее ему сохранять систему ценностей, которыми он гордился, и его жесткую ханжескую позицию во всех обстоятельствах. Он сохранял в фокусе своего сознания образ гениального Сталина благодаря тому, что полностью или частично игнорировал все, что не вписывалось в этот образ. Следует отметить также, что подавление как защитный механизм использовалось вкупе с проекцией. Факты, которые подавлялись в сознании из-за их несоответствия образу себя, появлялись в его оценке других людей; в этих случаях Сталин выказывал способность и склонность выражать чувство недовольства собой, вызванное этими несоответствиями, в форме недовольства другими людьми. Таким образом, проекция была как бы катарсисом: она позволяла Сталину не только «допустить» вызывающие неприятное или болезненное ощущение факты в его сознание, но и беспрепятственно выразить связанные с ними эмоции.

Рассмотрим вопрос о том, как Сталин относился к своим ошибкам и на кого он возлагал вину за них. Рано или поздно все ошибки приписывались другим людям, и на них же возлагалась вина. Конечно, при любом государственном строе политики заинтересованы в том, чтобы переложить бремя ответственности за свои ошибки на плечи других людей, предпочтительнее всего – политических противников. В Сталине это желание сочеталось с глубокой психологической неприязнью к необходимости признавать ошибки и вину за них. Эта неприязнь была следствием того, что достойные осуждения ошибки считались несовместимыми с идеальным представлением Сталина о себе. Ведь если он действительно был гениальным Сталиным, то он не мог ошибаться по целому ряду вопросов революционной политики в 1917 г. Он не мог, даже гипотетически, представить себе возможность, что Ленин добровольно предстанет перед судом Временного правительства. Его не могли бы отозвать с Юго-Западного фронта в 1920 г. за неподчинение, за которое пришлось заплатить дорогой ценой. Но Сталину казалось недостаточным исключить эти и другие прегрешения из сознания; он должен был сделать следующий шаг и приписать их другим, тем, на кого он и возложил всю вину, которую не мог взять на себя. Здесь не имело значения, действительно ли эти люди совершили приписываемые им ошибки. Каменев в 1917 г. на самом деле занимал по некоторым вопросам позицию, аналогичную позиции Сталина. С другой стороны, нет никаких оснований для того, чтобы обвинять Бухарина (а такие обвинения действительно были предъявлены ему впоследствии) в том, что он требовал, чтобы Ленин предстал перед судом Временного правительства. В равной мере нельзя приписывать Троцкому военные неудачи Сталина (как это делалось в некоторых советских источниках в 1929 г.), которого пришлось отозвать с фронтов Гражданской войны из-за военных просчетов.

Если Сталин испытывал внутреннюю потребность приписывать свои ошибки и неудачи другим, а затем обрушивать на них собственное чувство вины и претензии к самому себе, вызванные этими ошибками и неудачами, то самым удобным (хотя и не единственным) объектом для этого были те, кого он уже причислил в своем сознании к категории врагов революции. В конечном счете среди этих врагов оказывались многие, против кого он давно затаил злобу и кому хотел отомстить за действия (или бездействие), ущемившие его самолюбие. Поскольку он уже давно ненавидел их, проецируя на них ненависть к себе, он начинал испытывать еще большую враждебность к ним и укреплялся в своей убежденности, что они заслуживают наказания в любой форме, которую он может избрать. Да и кто, кроме его врагов, мог стать воплощением всех тех черт, которые не нравились Сталину в самом себе?

Таким образом, как указывалось выше, все, что Сталин подсознательно отвергал в самом себе, и то, что сознательно отвергал в других, сосредоточилось в образе злодея, врага. Все то, что было характерно для отвергаемого, «плохого» Сталина, – ошибки, изъяны, отрицательные проявления, которым не было места в героическом образе Сталина, созданном им самим, – включалось им в образ врага, и особенно внутреннего врага, игравшего роль злоумышленника в истории партии. Все те моменты, которые внутренняя цензура вычеркнула из списка его прошлых деяний и прегрешений, могли войти в психологический портрет его врагов. Более того, Сталин обладал удивительной способностью видеть и осуждать в своих врагах те качества, которые он осуждал в себе, не видя их. Судя по тому, что в идеальном образе, созданном его воображением, он представал чрезвычайно скромным человеком, мы можем прийти к выводу, что одним из качеств, которые он неосознанно отвергал в себе, было его невероятное самолюбие, высокомерие. Не удивительно поэтому, что он приписывал «надутую претенциозность» в области теории Бухарину, который на самом деле был воплощением скромности и признанным главным теоретиком большевизма, и что он осуждал несчастного Покровского за то, что последний ставил «интересы своего “я” выше интересов истины». Также не вызывает удивления тот факт, что Сталин обвинял Покровского именно в том, что он сам делал неоднократно, – в «перекладывании с больной головы на здоровую».

Здесь следует особо упомянуть еще одну грань проецируемого образа Сталина. Как мы уже убедились, Сталин пытался сыграть в реальной жизни роль великого человека, вошедшего в историю. Он полностью ассоциировал себя с этим революционным образом и ощущал себя вторым Лениным. Однако избранный им образ предъявлял к нему многие требования, которым реальный Сталин просто не мог соответствовать; роль оказалась слишком сложна для него. Всю жизнь он пытался стать человеком, превратиться в которого он был неспособен, и так никогда и не осознал этого. Поэтому одной из характерных особенностей его поведения было неосознанное притворство, и этим, возможно, объясняется впечатление, которое он произвел на таких внимательных наблюдателей, как Кеннан и Джилас, которые увидели в нем актера. С одной стороны, необходимость притворяться свидетельствовала о неспособности Сталина реализовать свою жизненную цель, но с другой – притворство было в высшей степени неприемлемым для самого Сталина и, следовательно, здесь требовались подавление и проекция. В результате у Сталина появилась склонность всюду усматривать притворство. Об этом красноречиво свидетельствует уже упоминавшаяся тенденция видеть маски на людях, враждебно относящихся к нему. Носящий маску пытается присвоить себе чужой облик или выдает себя за другого человека. Внутренний мир Сталина был полон врагов в масках. Внешние враги тоже любили носить маски, которые они иногда снимали. «После нанкинских событий, – заявил Сталин в 1927 г., – империализм отбрасывает прочь и елейные речи, и невмешательство, и Лигу Наций, и всякую иную маску. Теперь империализм стоит перед всем миром во всей своей наготе откровенного хищника и угнетателя»⁵⁵. С другой стороны, маски, которые носили внутренние враги, всегда следовало скрывать, чтобы они предстали во всей своей наготе. Пристрастие Сталина разоблачать внутренних врагов, которые, по его мнению, вели под маской большевизма жизнь, исполненную притворства, стало ужасающе очевидным в 30-е годы.

Поскольку Сталин приобрел привычку проецировать на других людей неприемлемые черты собственного характера и упреки в свой адрес, по обвинениям, предъявляемым к другим, часто можно было судить о нем самом. Образ злодея-врага использовался как вместилище тех негативных черт, которые Сталин в себе отвергал. Личные и политические недостатки, темные места в биографии, просчеты, неудачи, ошибки, скандалы – все факты и воспоминания, которые Сталин вынужден был подавлять, потому что для них не оставалось места в образе гениального Сталина, – приписывались образу врага и, таким образом, проецировались на тех людей, которых он считал врагами. После этого Сталин «допускал» инкриминирующие факты и воспоминания в свое сознание, но уже как факты и воспоминания, связанные с другими людьми. Аналогичным образом чувства, которые оказывались слишком болезненными, если сознательно воспринимать их применительно к самому себе, были вполне приемлемыми, если речь шла о врагах «где-то там». Сталин мог переживать свою собственную вину как их вину, стремление осудить самого себя как стремление осудить их и обвинения в собственный адрес как обвинения против них. Кроме того, чувства, «пропущенные» таким образом в сознание, могли дать повод для практических действий. Сталин получал возможность разоблачать виновных и наказывать обвиняемых.

И наконец, механизм проекции давал Сталину возможность воспринимать в высшей степени недопустимые для собственного сознания чувства как чувства своего врага, направленные против него. Судя по всему, именно таким образом ему удалось справиться с неосознанной ненавистью и презрением к самому себе, вызванными тем, что он не мог соответствовать собственным критериям идеала. Одним из доказательств, подтверждающих это, является то, что в соответствии с образом злодея-врага враги всегда люто ненавидели Сталина. Конечно, и в реальной жизни были большевики, которые сильно недолюбливали его, а порой и ненавидели. И вместе с тем та животная, бурлящая ярость против Сталина, которую он приписывал «врагам партии», была странным образом похожа на ту самую ненависть, которую испытывал он. Проецируя собственную ненависть к себе не только на врагов, но и отчасти на их ненависть к нему, Сталину, он приобретал дополнительные основания для того, чтобы платить им тем же чувством. Теперь он мог перейти в наступление на них, будучи убежденным, что действует в пределах самообороны. Теперь ему было легче обрушивать на других людей свою самоубийственную ярость.

«Мы окружены врагами, – это ясно всем, – заявил Сталин, выступая на партийном съезде в 1923 г. – Волки империализма, нас окружающие, не дремлют. Нет того момента, когда бы наши враги не старались захватить какую-нибудь щелочку, в которую можно было бы пролезть и повредить нам»⁵⁶. Но эта оценка Сталина относилась не только к внешнему миру, т. е. миру за пределами советских границ. Он и в самой России, и даже в партии, чувствовал себя как в осажденной крепости. Неосознанные потребности и побуждения заставляли его видеть в своем партийном окружении ненавидящих его врагов, которые притворялись верными большевиками, а на самом деле терпеливо выжидали, когда им предоставится возможность нанести удар по делу строительства коммунизма и по Сталину как лидеру. Там, где таких врагов было слишком мало, их требовалось создать в большем количестве. И Сталин создавал их.

Примечания

¹Сталин И.В. Соч, Т. 12. С, 1-2.

²ТроцкийЛ.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии, Т. 2. Берлин, 1930, С. 183-184.

³Тго1$ку /..ТЬеКеуо1ийоп ВейауеД. №У,, 1945. Р. 277

⁴ Выступая на заседании ЦК 23 октября 1927 г. после того, как было внесено предложение об исключении его из партии, Троцкий сказал: «Грубость и нелояльность, о которых писал Ленин, больше не являются просго чертами характера. Они стали характером правящей фракции...» (ТЪе Кеа1 ЫгиаПоп ш Ки531а. И.У., 1928. Р. 7).

⁵Аллилуева С. Двадцать писем к другу. Нью-Йорк: «Харпер энд Роу», С, 28.

⁶Тго1зку I. Му Ше. 14.У, 1930. Р. 450. По всей видимости, Троцкий был согласен со второй частью этой оценки, ибо здесь же (С. 477) он упоминает «огромную и завистливую амбициозность» Сталина. В другой книге он отмечает, что главными движущими силами Сталина, помимо его любви к власти, были «амбициозность, зависть – активная, не дремлющая зависть ко всем, кто был более одарен, могуществен, занимал более высокое положение, чем он». Далее, «он неустанно интриговал, используя людей и обстоятельства, стремясь оттолкнуть, осудить, очернить, уменьшить роль любого, кто так или иначе превосходил его или препятствовал осуществлению его амбиций» (Тго&к)’ 2. 5Ыт: Ап АрргакШ оГ (Ье Мап апй Шй 1пПиепсе. N.7., 1967. Р. 237, 336).

⁷ Борис Николаевский описывает пребывание Бухарина в Париже в: Ро-даег апД Йзе 5оу1е1 Е1Ие, №У., 1965. Р. 3-7.

^%ДанЛ. Бухарин о Сталине // «Новый журнал, 1964. №75. С, 181-182.

⁹Сталин И.В. Соч, Т. 8, С. 173—175-

¹⁰ТовстухаИ.П. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография, М,, 1927.

¹¹ Данная форма развития личности соответствует той, которая описана в кнНоте)' Кагеп. Иеигоыз

апсШишап СпуиТБ. N.7., 1950. См. в частности, гл. 1,4, 8. С. 197-212. 7»0-, “4. 'Л

¹²Сталин И.В. Соч. Т. 7. С. 375. – Курсив мой. «"ОГ-Гч.^У?N1

¹⁵ Там же. Т. 10. С. 175 (курсивмой). > ■ !‘ 4

¹⁴МсИеа1 КоЬегС Н. 5(а1т’5 МСЪгкк Ап Аппоогеб ШЫю^гарБу. 51ап(огс1, 1971. Р. 129. Текст выступления, содержащий добавление к «политическому завещанию» Ленина, был опубликован в «Правде* 2 ноября 1927 г.

¹⁵АИйиеиа 5, Оп1у Опе Уеаг. МУ., 1969. Р. 379.

¹⁶Королев И. Г. Воспоминания о партийных съездах //«Вопросы истории». 1956. № 2. С. 12-13 (курсив мой). См. также: Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 28. В этой книге упоминается о привычке Сталина говорить негромким, монотонным голосом.

¹⁷ Там же. С. 29,63,114. .

¹⁸ Там же. С. 97, 150. Светлана объясняет презрительное отношение отца к сыну тем, что по характеру они сильно отличались друг от друга: «Яшино спокойствие и мягкость раздражали отца, бывшего порывистым и быстрым даже в старости*. Нет сомнений в том, что неприязнь Сталина к сыну была вызвана многообразными и сложными чувствами.

¹⁹МйиеоаЗ. Оп1у Опе Уеаг... Р. 370, ЦГ ^ !Й'40М-

²⁰СШои) Веп]атт. 1 СопГевв: ТЬе ТгшЬ аЬоит Атепсап Соттитзт, МУ, 1929-Р 15. Текст заявления Сталина см. В: БтаНп’з ЗреесБез оп Иге Атепсап СоттипяД РаПу. МУ, п.<± Р. 15.

²¹ТгхНзкуЬ. 51а1т... Р. 375. Троцкому рассказала об этом сама Крупская после смерти Ленина.

²²Кеппап Сеог§е р. Кивыа апб [Бе ’К'езС ипбег Белт апб 5[аНп. Вомоп, 1960. Р. 248. Эрвин Гоффман утверждает, что «исполнители» иногда полностью вживаются в роль, а иногда нет, «В первом из этих двух случаев мы видим, что исполнитель полностью подчиняет себя исполняемой роли: он может быть искренне уверен в том, что создаваемый им образ и является реальностью» (ТБе Ргеяепгапоп оГ 5еШп суетус1ау ЫГе. Оагс1еп СБу, 1959– Р. 17). Если рассматривать Сталина как актера, то он полностью попадает под эту категорию.

²³ОЩаз МИооап. Сопуегзайопз-даББ 5гаИп, МУ, 1962, Р, 69-70,97, ЮЗ-

²⁴Елагин Ю. Укрощение искусств. Нью-Йорк, 1952. С, 381. Цит, по:]е1а$т]игу. Т11е Таття оГ гБе АПз. МУ, 1951. Р. 287-288.

²⁵УльяноваМ.И. Секретарь «Правды», М,, 1965– № 199-200.

²⁶ЬищЫНи&Ъ. ЗГаНп Расе [о Расе //«Т1ге ОЬяегуег '^|№^,еекепс1 Кеу1е-да». реЬгиагу 24. 1963. Р. 25.

²⁷Тго1зк)П. 5[аИп... Р, 389. Енукидзе говорил об этом Серебрякову, близкому другу Троцкого.

²⁸ Аллилуева С. Двадцать писем к Другу... С, 101.

²⁹ Там же. С, 100. Светлана Аллилуева узнала об этом от своей тетки Анны после смерти Сталина,

³⁰ Там же. С. 24-34, 132.

³¹ Там же. С. 24,33, 34,38.

³² Рой Медведев предполагает, что они познакомились летом 1931 г., когда, как он пишет. Сталин поехал на юг на отдых и лечение, а Берия отвечал за его охрану. Но здесь Медведев противоречит сам себе, так как далее он пишет, что впоследствии, в 1931 г., когда к Орджоникидзе в Москву приехала делегация партийных деятелей Закавказья, чтобы выразить свой протест против намерения Сталина сделать Берия вторым секретарем Закавказский партийной организации, Орджоникидзе сказал им: «Я давно говорю Сталину, что Берия проходимец, но Сталин не слушает меня, и никто не может заставить его изменить свое мнение» (Бег НЕБогуЗис^е: ТБе Ог^тз апб Сопзедиепсез оГЗШБтзт. МУ, 1971. Р. 243).

³³Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С, 18. Светлана Аллилуева пишет, что она была уже взрослой, когда Сталин рассказал ей об этом.

³⁴ Там же. С. 131.

³⁵ЛуначарскийА.В. Революционные силуэты. М, 1923– С. 26, 27

³⁶Сталин И.В. Соч. Т. 8. С, 99-

³⁷ Там же. Т. 9. С, 180.

³⁸Л)^гначарский А.В. Революционные силуэты. С. 27. р* оН

³⁹ТгоЩ>В 51аИп... Р. 389, 394.

⁴⁰ОешзсЬег 1$аас. ТЪе РгорЬе! ЧпагтеЛ Тгоику, 1921-1929– Ьопбоп, 1959– Р. 296. Рассказ Троцкого об этом эпизоде см._; Тгсхзку’з 01агу т ЕхИе, 1935. Г4.У., 1963. Р. 69.

⁴¹ОемзсЬег 1$аас. ТЬе РгорЬе! Цпагшей. Р. 296-297. Дейчер цитирует рассказ очевидца об эпизоде в квартире Троцкого по кн.: Зегце УШог. Те е1 Моп бе Тгсизку, Рапв, 1951. Р. 180-181, в работе над которой принимала участие Седова, жена Троцкого.

⁴²Сталин ИВ. Соч. Т. 9. С. 315 -321.

⁴³ Там же. Т. 13. С. 20-22.

** Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 74-75.

⁴⁵Сталин И.В. Соч. Т. 11.С. 63.

⁴⁶ Там же. Т. 4. С. 232.

⁴⁷ Там же. С. 181.

⁴⁸ Там же. С. 246-248.

⁴⁹ «Правда». 21 декабря 1929 года.

⁵⁰Сталин И.В. Соч.Т. 9. С. 317.

⁵¹Тамже.Т. 12. С. 100-101. Г;

⁵²Аллил)>ева С. Двадцать писем к другу... С. 54-55.

⁵³ТгЫзкуВ 5(а1т... С. 414.

⁵⁴Сталин И.В. Соч. Т. 9. С. 192 – Курсив мой.

⁵⁵ Там же. С. 198-199-

⁵⁶ Там же. Т. 5. С. 224. ,г^ц и пи:

Ч Т1-

:г.-

.< Г>,

И

–Г.-

А

5:1 К ^^ л. Ч

Г V-.*"

• Ьг.': : Ь&Ч:

■ ¹ ‘Т1-Н Н1

■м -Ы >

.у И» /

■•'V Ц

У:¹ Ц УГ. ^:

–'.4 {'.-О-

Новый герой

Рождение нульта

В 1929 г. общественность страны широко отмечала пятидесятилетие Сталина. Это событие знаменовало начало эпохи культа его личности – явления, которому было суждено развиться до гигантских масштабов в 30-е и 40-е годы. До 1929 г. проявления культа личности были редки и незначительны. К примеру, 46-я годовщина Сталина отмечалась в 1925 г. только в Грузии и освещалась лишь газетами Тифлиса. Ранее, однако, газета сталинского наркомата по делам национальностей опубликовала послание представителей малых народов Сталину, где он был назван творцом советской национальной политики. В послании предсказывалось появление «во всем мире единой братской коммунистической семьи», которую собирались научить «ценить те великие заслуги, которые принадлежат Вам – вождю угнетенных наций»¹. Также в конце 1920 г. по поводу приезда Сталина в Баку было опубликовано подобострастное приветствие в его адрес. Но эти факты не идут ни в какое сравнение с тем, что имело место позднее, в 1929 г.

Последующие события были вызваны сочетанием политических мотивов и личностных потребностей Сталина. После сокрушительного разгрома оппозиций Сталин и его соратники получили небывалую свободу политического маневра, вследствие чего возникли предпосылки для культа Сталина. Его прообразом стал культ Ленина, уже превратившийся в неотъемлемый институт общественной жизни в стране. Одним из политических мотивов этого было желание Сталина и его окружения укрепить свою власть в период, когда в стране начинали набирать темпы индустриализация и коллективизация². Нельзя также сбрасывать со счетов и политические мотивы отдельных деятелей из сталинского окружения, которые, желая подняться вверх по лестнице политической карьеры, поддерживали эту тенденцию, которая, как они знали, будет одобрена их лидером.

С психологической точки зрения не обязательно предполагать, что Сталин инспирировал и поддержал празднование своей годовщины, исходя лишь из сознательного стремления получить общественное признание. Одобряя замысел юбилея (а без разрешения Сталина его бы не отмечали), он, вероятно, руководствовался собственным представлением о том, каким должны быть взаимоотношения между вождем и его последователями. Героический вождь – это тот, кого таковым считают и кто пользуется абсолютным доверием и любовью последователей. Этот образ не давал Сталину покоя со времен юности, когда, начитавшись Казбеги, он впервые узнал о том, как кавказские горцы восхищались вождем Шамилем, «железным полководцем» на белом коне. Опыт большевика еще больше укрепил Сталина в этих представлениях. Раньше героическим вождем для большевиков был Ленин. Сталин всегда помнил об этом, и об этом же постоянно напоминали проявления посмертного культа Ленина. Поэтому Сталина не могла удовлетворить роль просто властного лидера. Он не мог чувствовать себя настоящим «стальным человеком», пока он оставался невоспетым руководителем партийного аппарата. Он не мог стать вторым Лениным, не имея хоть какой-то доли того восхваления и признания, которые сам Ленин получал при жизни и после смерти.

Но парадокс заключался в том, что Сталин завоевал широкое признание как новый верховный руководитель партии, не только не обладая собственной харизмой, но и отчасти потому, что он таковой не обладал. Как уже отмечалось, в этот период большинство партийных руководителей и функционеров не нуждались в новом лидере-мессии. На роль вождя им был нужен не великий революционер или новый харизматический лидер, а практичный и трезвомыслящий руководитель, который взял бы твердый курс на социализм и проводил разумную внешнюю политику. Сталин зарекомендовал себя именно с этой стороны. Поэтому даже после его выдвижения на верховный пост никто не считал его ге-роем-спасителем. Популярность Сталина в партийных кругах в конце 20-х годов не имела ничего общего с теми чувствами, которые вызывал Ленин. Сталина признавали вождем не потому, что он обладал какими-то исключительными личными качествами, а потому, что многие разделяли его политический курс и верили, что он сможет успешно проводить его в жизнь. Кроме того, большевики не считали, что существование культа Ленина обязательно предполагает культ его преемника. Ленин оставался глубоко чтимым вождем даже после того, как новым лидером был признан Сталин. В правительственных кругах Сталина называли «хозяином», что отражало отношение к нему в советской иерархии. Даже в середине 1929 г. культ Сталина еще не существовал и не было даже никаких указаний на то, что правящая партия стремится создать его.

Именно политический успех, который укрепил Сталина в собственном высоком мнении о себе, сделал его отношения с партией психологически уязвимыми. Добившись верховной власти, Сталин еще больше возжелал поклонения, которого он пока не имел и отсутствие которого он ощущал все острее с каждым днем. По мере того как возрастало его влияние в партии, Сталин, несомненно, ощущал все большую психологическую потребность в признании, так как понимал, что личный авторитет приобретает растущее практическое и политическое значение, особенно в тот исторический момент, и осознавал, что в соответствии с большевистской традицией руководства быть фактическим верховным лидером, занимающим пост генерального секретаря, отнюдь не означало быть вождем. О понимании этого свидетельствует его письмо одному из руководителей немецких коммунистов (1925): «Вожди партии могут быть действительно вождями лишь в том случае, если их не только боятся, но и уважают в партии, признают их авторитет»³.

Поскольку официальной должности вождя не существовало, единственный способ, с помощью которого Сталин мог окончательно утвердить себя и закрепиться в роли преемника, заключался в том, чтобы добиться всеобщего признания в этом качестве в рядах партии. Стать верховным лидером означало быть публично признанным и провозглашенным таковым. Чтобы вписать новую строку в свою политическую биографию, нужно было сделать еще один большой шаг – организовать торжества в честь Сталина как главы партии.

Хороший повод для подобных торжеств – пятидесятилетие Сталина – представился политически своевременно благодаря недавним событиям в партии. Здесь будет кстати вспомнить о том, что, хотя Ленин и боролся с первыми проявлениями собственного культа, он все-таки подчинился, правда крайне неохотно и с тяжелым сердцем, желанию партийных кругов провести собрание в честь своего пятидесятилетия. Таким образом, в истории партии уже был прецедент, позволяющий организовать чествование Сталина. Кроме того, поскольку политическое влияние сталинской фракции возрастало, можно предположить, что приближенным Сталина было довольно легко организовать торжества. Как раз в тот период ставленники Сталина получали важные должности в аппарате, ранее занимаемые другими лицами. К примеру, помощник Сталина Мехлис был назначен сначала ответственным секретарем газеты «Правда» вскоре после ухода Бухарина с поста ее редактора в апреле 1929 г., а затем стал ее редактором.

День рождения Сталина отмечали не на собрании партийцев, как это было в случае с Лениным, вероятно, потому, что Сталин помнил, как в 1920 г. Ленин не пришел на церемонию, а затем, появившись на очень короткое время, выразил свое неодобрение. Юбилей Сталина был не просто встречей друзей – это было настоящее бюрократическое представление. Из разных уголков страны сообщалось, что рабочие принимают резолюции с поздравлениями в адрес «дорогого вождя», и в течение пяти дней «Правда» перечисляла сотни организаций, приславших поздравления. Двадцать первого декабря в СССР вышли специальные выпуски газет с восхвалениями в его адрес. Лейтмотивом всех поздравлений была мысль о том, что Сталин стал преемником Ленина, как писала «Правда», на посту «руководителя и вождя партии». ЦК и ЦКК приветствовали его в своем послании как «лучшего ленинца, старейшего члена Центрального Комитета и его Политбюро». Соратники по партии в поздравительных статьях превозносили Сталина как самого талантливого ученика и преемника Ленина. Была опубликована официальная биография Сталина, которая завершалась следующими словами: «В эти годы, последовавшие за смертью Ленина, Сталин, наиболее выдающийся продолжатель дела Ленина и его наиболее ортодоксальный ученик, вдохновитель всех главнейших мероприятий партии в ее борьбе за построение социализма, стал общепризнанным вождем Партии и Коминтерна». Все поздравительные материалы были собраны и опубликованы в виде книги, первый тираж которой составил 300 тыс. экземпляров⁴. Так началась эпоха, которую впоследствии в Советском Союзе назовут периодом культа личности Сталина.