Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 65 (всего у книги 95 страниц)

В апреле 1935 г. из мест ссылки и лагерей в Москву привезли около трехсот бывших оппозиционеров. В результате обработки на Лубянке примерно пятнадцать человек вынудили дать такие показания, чтобы задуманный открытый процесс выглядел правдоподобно. О методах «убеждения», которые к ним применили на Лубянке, можно судить по хвастливому утверждению тогдашнего замнаркома внутренних дел Л.М. Заковского, в прошлом уголовника, осужденного царским судом за убийства. Заковский говорил, что у него сам Маркс сознался бы в том, что работал на Бисмарка. За месяц до начала судебного спектакля, в августе 1935 г., по инициативе Сталина следственные органы получили секретную инструкцию, разрешавшую применять любые методы допроса (т. е. пытки) в отношении «шпионов, контрреволюционеров, белогвардейцев, троцкистов и зиновьевцев». Что касается все еще упиравшегося Каменева, Сталин угрожающе сказал руководителю одной из следственных групп Миронову: «Не приходите ко мне без признания Каменева»⁴⁶.

Кроме настоящих лидеров старых большевиков, выбранных на роль подсудимых, действующими лицами спектакля стали несколько подставных обвиняемых – одни охотно, других заставили. Подставными обвиняемыми, назначение которых заключалось в даче ложных показаний, чтобы следователям легче было вменить самые гнусные преступления в вину главным фигурам на процессе, стали агент НКВД В. Ольберг, бывший начальник Главхлопкопрома И. Рейнгольд, в свое время имевший связи с Каменевым, и бывший заведующий секретариатом Зиновьева Р. Пикель. План подготовки процесса заключался в следующем: сначала построить легенду заговора на основе показаний подставных обвиняемых, затем предъявить ее главным обвиняемым и вынудить их согласиться давать соответствующие показания в ходе судебного разбирательства. Тех, кто будет сломлен раньше, следствие использует для воздействия на упирающихся⁴⁷

Сталин торопил, но главные обвиняемые долго не сдавались. Им сутками не давали спать, следователи сменяли друг друга, и непрерывный допрос на «конвейере» мог продолжаться до девяноста часов, им угрожали смертью родных и близких, убеждали, что высшие интересы партии требуют их признания и соответствующих показаний; согласившимся сотрудничать обещали сохранить жизнь и жизни их близких и единомышленников – и все же следователям потребовались месяцы, чтобы сломить обвиняемых и добиться их согласия дать нужные показания на открытом суде. Среди следователей ходила пущенная Сталиным поговорка, что нужно сесть на подследственного верхом и не слезать, пока он не даст показания⁴⁸.

Чтобы легче было заставить подсудимых оговаривать себя на готовившемся и будущих процессах, Сталин придумал особо изощренный способ моральной пытки – угрожать репрессиями в отношении их детей. В апреле 1935 г. вышел указ ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних», который предусматривал уголовную ответственность с двенадцатилетнего возраста за преступления, связанные с насилием, за убийства и попытки совершить убийство «...с применением всех мер уголовного наказания» (т. е. и смертной казни). В посвященной этому указу редакционной статье «Правды» говорилось, что были случаи, когда люди использовали детей «в своих лично-преступных, контрреволюционных, антигосударственных целях», – явный намек ббвиняемым на будущих политических процессах, что от их поведения может зависеть судьба их детей⁴⁹ Этот указ использовали для давления на Каменева-, ему заявили, что, если он и дальше будет упорствовать, его младшему сыну, который якобы подстерегал автомобиль Сталина с целью покушения, несдобровать – он будет арестован и к нему будет применена высшая мера наказания⁵⁰. Сам факт появления комментариев к этому варварскому указу в передовице «Правды» должен был убедить теперешних и будущих обвиняемых в том, что своей несговорчивостью они могут создать серьезную угрозу жизни своих детей. Когда речь шла о тех, кого Сталин считал врагами, сын за отца отвечал.

Сталин не только выступил в роли главного режиссера судебного спектакля, но и приложил руку к написанию самой пьесы. Очевидно, в характере Сталина была некоторая склонность к драматургии – во всяком случае, он неоднократно вмешивался в работу драматургов. Особенно показателен в этом отношении один пример, ставший известным уже после его смерти. В 1933 г. преуспевающий молодой драматург Александр Афиногенов написал пьесу, которая называлась «Ложь». Действие происходит в фабричном городке – двое карьеристов выступают с нападками на Нину, жену заместителя директора фабрики. Конечно, им обоим хочется получить назначение на должность ее мужа. В их руки попадает ее дневник, и запись в этом дневнике зачитывается на собрании. Нина – безупречная большевичка, но она обеспокоена обстановкой в стране: «...коллективизация у нас только в деревне, а в личной жизни мы одинокими живем, друг перед другом прихорашиваемся, а на лицах у всех маски»⁵¹. Главное, однако, близость Нины с Накатовым – старым революционером, которого за участие в прошлом в оппозиции из центрального аппарата перевели в директора фабрики. Накатов тайно продолжает свою оппозиционную деятельность. В конце концов под влиянием другого старого большевика Нина говорит признавшемуся ей во всем Накатову, что она полна решимости разоблачить возглавляемую им подпольную антипартийную группу.

Афиногенов был не менее убежденным коммунистом, чем героиня его пьесы, однако в пьесе он, по-видимому, выражает свое отрицательное отношение к таким вещам, как доносы, и к тому, что люди боятся откровенно высказываться.

Отдавая себе отчет в политической значимости пьесы, Афиногенов послал ее текст Горькому и Сталину. Отзыв Горького из Сорренто был мягок на словах, но суров по существу: в лучшем случае пьесу можно было бы показать тысяче зрителей – верных ленинцев, у кого нет сомнений в правильности генеральной линии партии. Однако массу зрителей в советских театрах составляли все же «сукины дети прошлого, изгнанные из разрушенного рая мещанской жизни»⁵². Они восприняли бы пьесу в антикоммунистическом духе.

Сталин пьесу прочел, довольно резко ее раскритиковал, кое-что изменил, сделал много пометок на полях рукописи и приложил свое личное письмо Афиногенову. По его мнению, персонажи-коммунисты были обрисованы плохо, за исключением Накатова, который по крайней мере действовал последовательно («двурушничество» – пометка Сталина). Ремарку Афиногенова, которой автор хотел подчеркнуть, что персонаж всего лишь заблуждался, Сталин пометил: «Что за чепуха». «К чему эта унылая и нудная тарабарщина?» – сталинская пометка к монологу Нины о том, что газеты пишут неправду, а люди на собраниях говорят одно, но дома – совершенно другое. Некоторые сцены и монологи он не поленился переписать полностью, дополнял авторские ремарки, а некоторые зачеркивал и заменял своими. В результате злодеи стали явными злодеями (но «двуличными» – это слово нравилось Сталину, и он его несколько раз вставил в текст), вообще пьеса получалась черно-белой. Афиногенов принял к сведению сталинские указания и соответственно переработал пьесу. Премьера с успехом прошла в Харькове в ноябре 1933 г., на начало декабря была назначена премьера во МХАТе. Однако она не состоялась – Сталин забраковал и переработанный текст: «Пьесу во втором варианте считаю неудачной»⁵⁵. Даже отредактированная в соответствии с его собственными указаниями, «Ложь» оказалась слишком правдивой для Сталина.

Этот эпизод, как и некоторые другие, свидетельствует о склонности Сталина к художественному творчеству на политические темы и о том, что он считал себя вправе «улучшать» произведения профессиональных литераторов. Творческих способностей, однако, ему недоставало. Тем не менее была такая сфера, в которой он в полной мере проявил свои способности к самостоятельному творчеству, – будучи по натуре человеком скрытным и подозрительным, он имел богатое воображение во всем, что касалось заговоров и измены.

Этого рода дарования Сталина сослужили ему хорошую службу в 1935-1936 гг., когда он готовил свой заговор сверху – выступив в роли драматурга, автора первой политической драмы из серии поставленных НКВД, Вышинским и Ульрихом судебных спектаклей. Основная идея этого сценария зародилась у него еще в кризисное время конца 1932 г., когда в стране нарастало широкое недовольство сложившимся положением, а в партии раздавались оппозиционные разговоры о чрезмерных издержках сталинского «экономического Октября». Считая себя подобным Ленину гением революционной политики и будучи неспособным хоть в какой-то мере пересмотреть такую самооценку, Сталин мог реагировать на критику только так: любой критикующий, каким бы верным партии и государству он ни казался, являлся врагом и заговорщиком, замышлявшим лишить его власти и тем самым погубить дело революции.

Сталинское творческое начало явно просматривается в самой эволюции легенды о заговоре от выдвинутой в январе 1935 г. версии убийства Кирова к сценарию показательного процесса в августе 1936 г. Во-первых, сговор кучки злоумышленников превратился в крупномасштабный заговор блока виднейших зиновьевцев и троцкистов, действовавших по инструкциям Троцкого из-за границы. Во-вторых, оказалось, что заговорщический «объединенный центр» сформировался уже к концу 1932 г. В-третьих, обнаружилось, что заговор был направлен главным образом против Сталина – конечной целью заговорщиков якобы было убийство Сталина для устранения его с политической сцены, а убийство Кирова, таким образом, отходило на второй план и становилось всего лишь единичным успехом в осуществлении плана убийства Сталина и его ближайших соратников. В-четвертых, раскрылись связи между заговорщиками и гестапо. Наконец, выяснилось, что мотивами, побудившими заговорщиков действовать столь злодейским образом, было не что иное, как успехи строительства социализма в СССР, достигнутые под руководством Сталина. Будто бы эти успехи воочию показывали полное политическое и идеологическое банкротство оппозиционеров, которые, естественно, стремились отомстить за свой политический провал и прибегли к индивидуальному террору.

гг-

Новая служилая знать т •:_>/^л

Как политическую акцию террор конца 30-х годов можно как-то понять при рассмотрении в широком контексте революции сверху в том виде, как ее задумал и пытался проводить в жизнь Сталин. Следуя примеру Ивана Грозного, он создавал опричнину из высокопоставленных работников партии и госбезопасности, «особый суд», ответственный только перед ним и выполняющий задачу искоренения измены, которая мерещилась ему повсюду.

Однако в XVI в. опричнина, по крайней мере как ее изображает сталинская БСЭ (конец 30-х годов), была не только орудием террора. Прежние историки ошибочно считали, утверждает БСЭ, что опричнина – «..лишь кровавая эпопея бессмысленных убийств, безумная причуда мнительного тирана царя, стремившегося отделаться от ненадежных, в его глазах, бояр, угрожавших его власти». Неточно было и определение Ключевского, считавшего опричников просто полицейской силой, призванной бороться с боярской изменой. Единственно правильной, оказывается, была точка зрения Платонова и Виппера, по мнению которых опричнина явилась «крупной реформой» преобладавшей в то время аграрной системы. Она имела «громадное политическое значение» как орудие борьбы не только против отдельных лиц, но и против некоторых политических институтов. Опричнина представляла собой целый комплекс политических мер Ивана Грозного, направленных на укрепление централизованного Московского государства и его военной мощи посредством уничтожения старой наследственной земельной аристократии⁵⁴.

Сталин тоже занимался коренным преобразованием в стране помимо коллективизации и индустриализации. Его комплекс политических мер также имел целью укрепление централизованной власти в новом Московском государстве и укрепление военной мощи этого государства. Боярами-изменниками была партийная аристократия, в большинстве своем старые большевики-вельможи. Очищая от них советскую землю, Сталин, однако, должен был кого-то ставить на место «вычищенных». Всякая революция, будь то революция сверху или снизу, представляет собой коренную перестройку общественно-политического порядка и как таковая предполагает не только разрушение старого, но и строительство нового. В частности, просто заменить правящую прослойку недостаточно, нужно поставить новых людей, отвечающих иным требованиям.

Сознавая это, Сталин уделял большое внимание кадровой политике, появлению нового поколения, которое в недалеком будущем сможет восполнить поредевшие ряды правящего слоя после чистки. Эта сторона его деятельности в сфере государственного строительства наметилась еще в середине 20-х годов, когда он начал проявлять благосклонность к молодым выдвиженцам и неприязнь к крупным большевистским сановникам вроде Покровского и Луначарского. На совещании хозяйственников в 1931 г. Сталин сказал, что не нужно бояться выдвигать способных «беспартийных товарищей» на руководящие посты в промышленности, так как «наша политика состоит вовсе не в том, чтобы превратить партию в замкнутую касту». В 1933 г. на совещании колхозников-удар-ников он заявил, что члены партии не должны замыкаться в своей партийной скорлупе, не должны кичиться членством в партии, ибо все они, даже старые большевики с двадцатилетним и тридцатилетним партийным стажем, когда-то были беспартийными⁵⁵.

Как только начался Большой террор, Сталин открыто заявил о своей решимости проводить политику привлечения в партию широких масс трудящихся. Обращаясь к рабочим-металлистам, собравшимся в Кремле 26 декабря 1934 г., он вспомнил партийный лозунг пятилетки «Техника решает все» и заявил, что теперь главное – это люди, которые работают с техникой. Затем этот садовод-любитель сказал следующее: «Людей надо заботливо и внимательно выращивать, как садовник выращивает облюбованное садовое дерево»⁵⁶. В мае 1935 г., выступая с речью в Кремле на выпускном вечере командиров Красной Армии, Сталин вновь затронул тему бережного отношения к людям. Он подчеркнул, что руководители должны с величайшей заботливостью относиться ко всем работникам на всех уровнях, неустанно растить кадры, помогать им, когда они нуждаются в помощи, и отмечать их успехи. Свою мысль о недопустимости равнодушного отношения к людям Сталин подкрепил экскурсом в свое прошлое ссыльнопоселенца в Сибири:

«Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили: “Остался там" На мой вопрос: “Как же так, остался?” – они с тем же равнодушием ответили: “Чего же там спрашивать, утонул, стало быть” И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что “надо бы кобылу напоить” На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: “Что ж нам жалеть их, людей-то; людей мы завсегда сделать можем. А вот кобылу... попробуй-ка сделать кобылу...”.

Так вот, товарищи... – резюмировал Сталин, – мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему общему делу. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры. Надо понять, что при наших нынешних условиях кадры решают все»⁵⁷

С достойным Макиавелли двуличием Сталин рассуждал о людях как о ценнейшем капитале и как о деревьях, которые нужно заботливо выращивать, в то время как уже тогда в рамках его политики множество достойных граждан, верных делу социализма, исчезало в лагерях. Но, кроме двуличия, это также отражало его стратегию в революции сверху. Эти все решающие кадры, бесценный капитал, любовно выращиваемые деревья были теми маленькими людьми, которым предстояло занять место правящей элиты. Сталин придумал для них и новое название. Выступая в Кремле на приеме для участников первомайского парада в 1935 г., он обратился к присутствующим военным, назвав их «партийными и непартийными большевиками» и сказал, что «можно быть большевиком, и не являясь членом партии». Надо полагать, что Ленин, услышав эти слова, онемел бы от изумления. В конце мая «Правда» процитировала следующие слова из провозглашенного Сталиным тоста:

«Большевик – это тот, кто предан до конца делу пролетарской революции. Таких много среди непартийных. Они или не успели вступить в ряды партии, или они так высоко ценят партию, видят в ней такую святыню, что хотят подготовиться еще и еще к вступлению в партийные ряды. Часто такие люди, такие товарищи, такие бойцы стоят даже выше многих членов партии. Они верны ей до гроба»⁵⁸.

Такими «непартийными большевиками», отмечала «Правда», были, например, герои-летчики, спасшие челюскинцев, – они вступили в партию уже после этой героической эпопеи.

Другим беспартийным большевиком, прогремевшим на всю страну, был забойщик одной из шахт в Донбассе Алексей Стаханов. В ночь с 30 на 31 августа 1935 г. он дал на-гора рекордную добычу угля – 102 т (при норме 7,3 т за шестичасовую смену). Впрочем, рекорд был установлен с применением «новаторского» разделения труда – Стаханов только вырубал уголь, а крепления за ним ставили другие рабочие. Устанавливая свой рекорд, Стаханов был беспартийным и вступил в партию позднее. Печать и радио трубили о рекорде как о примере для подражания, у Стаханова появились последователи в разных отраслях народного хозяйства – так возникло «стахановское движение» за повышение производительности труда путем его интенсификации и рационализации. Сталин, обращаясь к 3 тыс. стахановцев, собравшихся в Кремлевском дворце, назвал их движение «революцией» в промышленности, происшедшей почти стихийно и в какой-то мере вопреки желанию руководства. Он сказал, что стахановское движение показало, во-первых, что нужно увеличить нормы выработки, а во-вторых, что «мы, руководители партии и правительства, должны не только учить рабочих, но и учиться у них»⁵⁹. Газеты нарекли эту встречу «съездом партийных и непартийных большевиков».

Трудовые подвиги оплачивались по сдельным расценкам, поэтому стахановцы неплохо зарабатывали, и газеты вовсю трубили о благосостоянии героев труда вроде самого Стаханова или машиниста Петра Кривоноса, который нашел способ водить товарные поезда со скоростью пассажирского поезда. Возникновение стахановского движения в немалой мере было обусловлено материальным стимулированием – в 1935-1936 гг. с отменой карточной системы, ростом предложения потребительских товаров и укреплением рубля появился смысл ударно трудиться. В одной из речей Сталин дал понять, почему движение возникло именно в то время: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее. А когда весело живется – работа спорится. Отсюда высокие нормы выработки»⁶⁰.

Стремясь заручиться поддержкой средних слоев дворянства, Иван Грозный набирал опричников главным образом из дворян невысокого происхождения и вознаграждал их за цареву службу отобранными у бояр землями. Примерно так же поступал и Сталин (очень может быть, вполне сознательно): он создавал новое, советское служилое дворянство, причем рабочая аристократия в лице стахановцев составляла лишь небольшую его часть. Помимо материальных благ, он щедро раздавал ордена отличившимся партийным и беспартийным большевикам. Ордена в России ввел Петр Великий, и с тех пор они были характерным элементом монархической культуры в Российской империи⁶¹. При Сталине новые ордена стали элементом культуры советского национал-большевизма. гт.'. 'Т. И1л-"Ы

В Советской России военный орден Красного Знамени был учрежден в 1918 г., позже появился орден Трудового Красного Знамени, но полного расцвета система орденов и связанных с ними привилегий достигла только в 30-е годы. В 1930 г. были учреждены орден Ленина и орден Красной Звезды, которыми награждали соответственно за «особые заслуги в социалистическом строительстве» и «особые военные заслуги». Позже, в 1936 г., был учрежден орден «Знак Почета». Орденоносцы имели ряд привилегий: пожизненные ежемесячные денежные выплаты (например, 25 руб. в месяц награжденным орденом Ленина), льготную оплату жилья, бесплатный проезд на трамвае, раз в год бесплатный железнодорожный билет в оба конца, льготные условия поступления детей орденоносцев в учебные заведения⁶². В 1935 г. партийным и беспартийным большевикам, признанным достойными награды, щедро раздавались ордена, причем Сталин позаботился, чтобы ни у кого не было сомнений в том, что инициатива награждений исходит от него лично. Принимая в Кремле героинь-колхозниц, он объявил о решении наградить ударниц, возглавлявших делегации, орденами Ленина, а остальным дать ордена Трудового Красного Знамени. Позднее, обращаясь к стахановцам, он закончил свою речь следующими словами: «И вот мы пришли к такому решению, что человек 100-120 из вас придется представить к высшей награде». Спустя месяц Молотов, принимая в Кремле представителей Армении по поводу пятнадцатой годовщины присоединения этой республики к СССР, объявил, что по предложению товарища Сталина советское правительство решило наградить всех присутствующих орденами⁶³. Награждения широко освещались в прессе. В это время на первых страницах центральных газет начали печатать длинные списки награжденных орденами ударников самых разных профессий. Таким образом Сталин добивался преданности очень многих из тех, кого он вывел из безвестности и поставил в привилегированное положение.

Новое служилое дворянство получало не только ордена, но также чины и звания. В первый период террора потоком пошли указы, вводящие новые звания и чины. В сентябре 1935 г. во всех родах войск были восстановлены офицерские звания и введены соответствующие знаки различия (высшим военным было присвоено звание «маршал»), а штаб РККА был переименован в Генеральный штаб в соответствии со старой российской традицией⁶⁴. Офицерские звания были введены также в войсках НКВД, а для Главного управления госбезопасности была установлена особая система званий: сержант – младший лейтенант – лейтенант – старший лейтенант – капитан – майор – старший майор – комиссар государственной безопасности третьего ранга – комиссар государственной безопасности второго ранга – комиссар государственной безопасности первого ранга⁶⁵. Для выдающихся артистов было введено звание «народный артист» – первыми его получили основатели и режиссеры Московского Художественного академического театра КС. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко, а также знаменитые актеры В.И. Качалов и И.М. Москвин⁶⁶.

В конце 1935 г. Сталин и Молотов подписали постановление об изменениях в области школьного образования. В постановлении подчеркивалась необходимость соблюдения в школах дисциплины. Восстанавливалась традиционная пятибалльная система оценок успеваемости учащихся и школьная форма для учеников. Учащиеся носили форму до 1917 г., теперь она вновь вводилась (в больших городах уже начиная с 1936 г.). В скором времени была введена градация и для учителей – «учитель начальной школы», «учитель средней школы» и «заслуженный учитель школы»; школьную администрацию вновь возглавили «директора»⁶⁷. Иерархической лестнице чинов и званий соответствовали определенные оклады и привилегии. В середине 30-х годов было установлено семь категорий окладов для государственных служащих – от 500 руб. в месяц (7-я категория – наркомы и другие служащие высшего ранга) до 250 руб. в месяц (1-я категория, например секретари и зав. отделами районных советов)⁶⁸. Кроме окладов, некоторые высокопоставленные служащие стали получать в конвертах дополнительные суммы ежемесячно в знак признания их особых заслуг. Эта практика не афишировалась, но знали о ней многие⁶⁹

Менее чем за двадцать лет до начала Большого террора в конце 1934 г. в России уже существовало высшее общество людей титулованных и в высоких чинах, многие об этом хорошо помнили. В советском обществе видное место занял один из таких «бывших» – писатель и верный слуга Сталина Алексей Толстой. Выступая на съезде Советов в 1936 г., Молотов сказал,– «Передо мной выступал всем известный писатель А.Н. Толстой. Кто не знает, что это бывший граф Толстой. А теперь? Один из лучших и один из самых популярных писателей земли советской – товарищ Алексей Николаевич Толстой»⁷⁰. Речь шла о превращении графа в товарища, но из подтекста сообразительный товарищ должен был понять, что и он может сделаться графом.

В развитие традиции обязательной государственной службы дворянства в Московском государстве Петр Великий ввел Табель о рангах. Личное дворянство давали чины низших классов, а чин восьмого класса давал потомственное дворянство. В 1917 г. Табель о рангах был упразднен, но в сталинской России в середине 30-х годов мало-помалу начало возрождаться нечто подобное. Едва ли можно сказать, что народ требовал возрождения системы чинов и рангов, хотя, вероятно, многие приняли ее с удовлетворением. Возрождение такой системы явилось продуманным актом государственного деятеля, одним из точно рассчитанных шагов Сталина на пути к преобразованию общества сверху. Сталин шел по стопам царей-реформаторов, которых, наряду с Лениным, он считал своими предшественниками в роли верховного правителя России.

В XVIII в. принцип доступности чинов и рангов в зависимости от способностей и рвения служащего независимо от его происхождения, положенный в основу Табели о рангах, практически был сведен на нет рядом классовых ограничений⁷¹. Напротив, в середине 30-х годов путь наверх был открыт для всех, кроме заключенных.

Сталин знал, что большинство людей, а не только большинство зрителей в театре были в душе, как писал Горький Афиногенову, «сукиными детьми прошлого». Приверженность старым русским традициям была еще сильна, особенно среди крестьянства – класса, из которого Сталин собирался черпать пополнение новой советской элиты, занимавшей освобождаемые арестованными посты. Следовательно, по мысли Сталина, в эпоху террора требуется проводить политику выборочного восстановления этих традиций.

Пропаганда советского патриотизма приобрела размах в 1934 г. Слово «родина» вновь получило права гражданства в Уголовном кодексе, обнародованном 9 июня 1934 г. Государственная измена именовалась в кодексе «изменой родине». С тех пор слово «родина» прочно вошло в советский лексикон. Уже в июле Радек поместил в «Известиях» статью «Моя Родина», в которой он поведал читателям, как такой большевик, как он, по его собственному описанию онемеченный польский еврей, преклоняется пред алтарем советского патриотизма⁷².

Страну, которой советским патриотам настоятельно рекомендовалось гордиться, называли Советской Россией, ведомой к победам Сталиным. Это определение дал Давид Заславский, журналист с антибольшевистским прошлым, поставивший свое бойкое перо на службу генсеку. Заславский писал, что старая Россия не могла быть достойным объектом поклонения для истинного патриота, но Советская Россия – совсем другое дело. Он процитировал проникнутые мистическим национализмом строки из «Мертвых душ» Гоголя, в которых Россия предстает в образе «бойкой тройки», мчащейся неведомо куда: «Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства». Однако на самом деле, утверждал Заславский, другие народы и государства не сторонились и не давали России дорогу – напротив, они смотрели на отсталую Русь с усмешкой, били ее нещадно и систематически. Теперь – дело другое, теперь народ по праву может гордиться своей страной⁷³.

В воскрешении слова «родина», когда на юридическом языке государственную измену стали именовать изменой родине, было нечто большее, чем просто словесное совпадение, – между политикой чисток и репрессий и политикой популистского традиционализма существовала тесная взаимосвязь. В 1935 г. литератор Борис Левин хорошо это понял, дав своей пьесе название «Родина». На заданный ему однажды вопрос, о чем пьеса, Левин ответил, что пьеса, во-первых, о нором смысле слова «патриотизм» и, во-вторых, о необходимости быть на страже и разоблачать происки врагов. Сюжет пьесы сводился к конфликту между подлинными патриотами советской страны и русскими эмигрантами-шпионами, которые, конечно, никоим образом не могли быть патриотами⁷⁴. Так бдительность и готовность помочь сталинскому режиму уничтожить врагов превратились в важнейшие элементы советского патриотизма.

С 1935 г. в советских газетах одна за другой начали появляться памятные статьи о видных деятелях дореволюционной России, таких, как литераторы-радикалы Чернышевский, Белинский и Добролюбов, ученый Ломоносов, драматург Островский, художник Репин. В том же году была создана Всесоюзная Пушкинская комиссия из 48 членов во главе с Горьким. Перед комиссией была поставлена задача популяризации сочинений Пушкина и подготовки к празднованию в 1937 г. столетней годовщины его смерти. Вскоре после Октября Маяковский писал.– «Мы расстреливаем старых генералов! Почему бы и Пушкина не расстрелять?». Теперь номер «Правды», в котором сообщалось о предстоящем торжестве, вышел с передовицей, озаглавленной «Великий русский поэт»⁷⁵.

На сцену вернулись русские народные песни и танцы. Сталин посетил генеральную репетицию концерта, подготовленного Краснознаменным ансамблем песни и пляски РККА для выступления перед участниками VII Съезда Советов в 1935 г. Сталин особо выделил русскую народную песню «Калинка» в исполнении четырех матросов и предложил включить ее в постоянный репертуар⁷⁶. В том же году партийная элита почтила своим присутствием концерт в Большом театре. Сталин, в большевистской душе которого, оказывается, тоже гнездился «сукин сын прошлого», с удовольствием аплодировал самодеятельному ансамблю, исполнившему «Камаринскую» под аккомпанемент оркестра народных инструментов. На следующий день «Правда» откликнулась редакционной статьей, в которой, в частности, говорилось: «Все возрастающий интерес к народному танцу и народной песне – явление здоровое и жизненное. Это правильный путь и для всего советского музыкального искусства»⁷⁷

Сталин охотно демонстрировал свою приверженность народным традициям. В 1935 г. в Красной Армии были восстановлены казачьи части с их традиционной формой. В борьбе с революционным движением царизм использовал казаков как карательную силу, в Гражданскую войну они составили костяк бе-