Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 95 страниц)

■п ■

Военный ажиотаж

Если не существовало реальной опасности войны, то в ускоренной индустриализации и коллективизации не было никакой необходимости. Поэтому Сталину требовалось доказать реальность военной угрозы.

Выступая перед ЦК ВКП(б) в ноябре 1928 г., Сталин указывал, что некоторые члены партии сомневаются в необходимости ускоренных темпов индустрии и опасаются той напряженности, которую они могут вызвать. На сей счет он привел ряд своих доводов: «Говоря абстрактно, отвлекаясь от внешней и внутренней обстановки, мы могли бы, конечно, вести дело более медленным темпом. Но дело в том, что, во-первых, нельзя отвлекаться от внешней и внутренней обстановки и, во-вторых, если исходить из окружающей нас обстановки, то нельзя не признать, что именно она, эта обстановка, диктует нам быстрый темп развития нашей индустрии». Окружающая обстановка, продолжал он, это капиталистическое окружение, и поэтому «невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны»¹⁶.

Внешнеполитические события подкрепили аргументы Сталина. Советская финансовая помощь английским рабочим во время всеобщей забастовки 1926 г. спровоцировала нападения на советские представительства в Пекине, Шанхае и Лондоне. Захваченные при этом документы были использованы британским правительством для обоснования разрыва в мае 1927 г. дипломатических отношений с Советским Союзом. Двумя неделями позже в Польше был убит советский полпред ПЛ. Войков. В Москве это убийство преподнесли как свидетельство существования тайного антисоветского заговора. Вскоре на международном горизонте тучи сгустились еще больше: руками Чан Кайши, до этого пользовавшегося' советской поддержкой, была разгромлена китайская коммунистическая партия. И наконец, Франция прервала экономические переговоры с СССР и потребовала отзыва советского полпреда К. Раковского. Чрезмерное муссирование прессой этих событий вызывало неподдельный страх у советских людей. Вот почему этот эпизод советской истории получил название «страх военной угрозы в Советском Союзе в 1926-1927 гг.».

В июне 1927 г. из поездки по Западной Европе возвратился в СССР нарком иностранных дел Георгий Чичерин. Позднее, давая интервью иностранному журналисту Луи Фишеру ^США), он рассказал ему следующее: «В Москве все только и говорили о войне. Я пытался разубедить их. “Никто не собирается нападать на вас”, – разъяснял я настойчиво. Тогда один мой товарищ все мне объяснил сам: “Ш-ш! Мы прекрасно об этом знаем. Но все эти разговоры необходимы нам для борьбы с Троцким”»¹⁷ Опасность войны была, таким образом, инсценирована в ходе антитроцкистской кампании. Затем, уже в кульминационной фазе этой кампании, она понадобилась для того, чтобы обвинить оппозицию в безответственном разжигании внутрипартийной борьбы в период резкого обострения международных отношений. Разжигал всю эту кампанию сам Сталин. В июле 1927 г, в «Правде» появилась его статья, первые строки которой гласили: «Едва ли можно сомневаться, что основным вопросом современности является вопрос об угрозе новой империалистической войны. Речь идет не о какой-то неопределенной и бесплотной “опасности” новой войны. Речь идет о реальной и действительной угрозе новой войны вообще, войны против СССР – в особенности»¹⁸.

Сталин продолжал подчеркивать существование серьезной военной угрозы, даже когда страх перед войной уменьшился. Выступая в декабре 1927 г. на XV съезде ВКП(б), он попытался показать, что современное положение на международной арене напоминает ситуацию накануне Первой мировой войны, «когда убийство в Сараево привело к войне». Послевоенный период временной стабилизации капитализма заканчивается, и «на всех парах идет подготовка к новой войне». «Если два года назад, – продолжал он, – можно было и нужно было говорить о периоде некоторого равновесия и “мирного сожительства” между СССР и капиталистическими странами, но теперь мы имеем все основания утверждать, что период “мирного сожительства” отходит в прошлое, уступая место периоду империалистических наскоков и подготовки интервенции против СССР»¹⁹.

Несмолкаемая барабанная дробь постоянных предостережений о военной угрозе сослужила Сталину службу сначала в борьбе с левыми, а затем также и в борьбе с правыми, отразила его политические цели. В то же время внешнеполитическая позиция Сталина как тогда, так и впоследствии характеризовалась чем угодно, но только не желанием воевать. Хотя Сталин и действовал, исходя из предположения о неизбежности и даже желательности в силу ряда причин этой войны, он тем не менее пытался оттянуть ее и воспользоваться полученной таким образом передышкой для скорейшего создания мощной тяжелой и военной промышленности.

"■■а: .-

Шахтинское дело >т, 1 у -..л,-г ,гуг

Деятельность политических лидеров может быть успешной лишь в том случае, если им удастся убедить других активных участников политических событий в правильности своего политического диагноза. Когда же объективная ситуация не подтверждает этдт диагноз, беспринципные политики прибегают к намеренному обману, идут на подтасовку фактов, чтобы создать видимость того, что общая ситуация именно такова, как они ее оценивают.

Именно так и действовал Сталин в 1928 г., чтобы создать видимость военной опасности. Исчезновение у людей страха перед войной потребовало от Сталина новых зримых свидетельств, которые подкрепили бы его заявление о враждебности империалистических государств к СССР и об их готовнбсти вмешаться во внутренние дела страны. И вот было найдено и представлено на обозрение публики одно из таких фальшивых свидетельств, сфабрикованное соответствующими компетентными органами. Оно стало основой для процесса по так называемому Шахтинскому делу. Он проходил в мае-июле 1928 г. в Колонном зале Дома Союзов. На нем присутствовали специально отобранные советские граждане и иностранные журналисты. Обвиняемыми по делу проходили 53 инженера (в том числе и три гражданина Германии), работавшие на угледобывающих предприятиях Северного Кавказа (г. Шахты) и в Донбассе. Большинство из них представляли старую техническую интеллигенцию, придерживающуюся взглядов «сменовеховцев». Использовались они главным образом в качестве «технических специалистов», находящихся под контролем советских партийных функционеров, не имевших знаний в области техники. Инженеров обвиняли в заговоре, инспирированном из-за границы, цель которого была такова: подорвать советскую угольную промышленность и вывести из строя Донбасс. Для этого они должны были преднамеренно нарушать производственный процесс, устраивать взрывы и пожары на фабриках, электростанциях и шахтах, портить системы вентиляции в шахтах, тратить деньги на ненужное оборудование, провоцировать нарушения трудового законодательства, всячески ухудшать условия жизни рабочих. В обвинении говорилось, что преступники действовали по поручению польских, немецких и французских разведывательных служб, а также по заданию живших в эмиграции бывших владельцев фабрик и шахт.

В первые годы индустриализации в СССР в управлении крайне перенапряженной промышленностью было допущено множество ошибок, подчас вопиющих. Так, на новых заводах использовался труд неквалифицированных и нередко даже неграмотных рабочих, в большинстве своем недавних выходцев из деревни. В результате – массовая порча нового оборудования, которое в скором времени приходило в негодность. Руководители не имели технического образования, поэтому их низкая квалификация и некомпетентность приводили нередко к крупным авариям, в том числе и взрывам. Возможно, что имели место и отдельные факты вредительства со стороны лиц, враждебно относящихся к советской власти, – трудно, правда, привести точные доказательства этого. Однако о целенаправленной, преднамеренной вредительской политике, проводимой буржуазными специалистами, объединенными якобы в некую преступную группу, не могло быть и речи. Поэтому оказалось беспочвенным заявление о существовании контрреволюционного заговора, поддерживаемого извне.

Имеются материалы, которые свидетельствуют о том, что Сталин, опираясь на помощь сотрудника северокавказского отделения ГПУ Е.Г. Евдокимова, принимал участие в подготовке процесса по Шахтинскому делу. Евдокимова – до революции просто-напросто уголовника, а после революции чекиста с большим послужным списком – Сталин знал лично. В конце 1927 г. он прибыл в Москву с донесением о вредительской преступной деятельности в г. Шахты. Однако тогдашний руководитель ОГПУ В.Р. Менжинский за недостатком убедительных свидетельств отказался проверять предоставленную ему информацию. Тогда Евдокимов обратился к Сталину и получил его поддержку. В результате делу был дан ход при личном содействии Сталина вопреки протестам главы правительства Рыкова и нового руководителя ВСНХ В. Куйбышева, которые опасались губительных экономических и политических последствий этой аферы²⁰. Под физическим и психологическим давлением арестованных заставили признаться в причастности к фиктивному преступному заговору. Позднее двое из осужденных, Боярышников и Миллер, встретившись в лагере с В. Шаламовым, рассказывали ему о применявшихся к ним способах давления. Это были «конвейер» (так назывался непрерывный допрос, на котором допрашиваемому не позволялось спать), длительное одиночное заключение, помещение в камеры с ледяным либо горячим полом²¹.

Когда подготовили все необходимые материалы, позаботились о том, чтобы зрелище было проведено по всем правилам театрального искусства. Подсудимые, судьи, государственный обвинитель Н. Крыленко и его помощники, стенографисты, охрана со штыками наголо находились на освещенном особым образом высоком помосте, напоминающем сцену²². Председательствующим судьей был умный, ловкий и хитрый юрист А.Я. Вышинский. Надо отметить, что старые большевики не питали доверия к этому человеку. Они помнили о его меньшевистском прошлом и о том, как он, будучи в 1917 г. во главе жандармерии одного из районов Москвы, отдал в июле приказ об аресте большевиков²³. Сталин впервые встретился с Вышинским (который был на три года моложе его) в 1907 г., во время своего заключения в Баку. Позднее политическая карьера Вышинского была обеспечена благодаря покровительству со стороны Сталина. В 20-е годы Вышинский занимал пост ректора Московского университета. Поэтому Шахтинское дело, в котором он предпринимал все возможное для доказательства виновности подсудимых, стало его настоящим политическим дебютом. Вышинский использовал все свои способности для доказательства виновности подсудимых. В советской прессе этот показательный процесс получил широкую огласку. Его результаты таковы: 11 подсудимых были приговорены к высшей мере наказания, а большинство других получили различные сроки тюремного заключения. Только несколько человек, включая и четырех немцев, не были осуждены. Из приговоренных к смерти одиннадцати человек шестеро были помилованы, но пятерых, ни в чем не повинных, все-таки расстреляли.

На этом первом показательном процессе сталинской эры лишь 10 из 53 подсудимых полностью признались во всех предъявленных им обвинениях и впутали в дело других. Пять человек признались только частично. Остальные отстаивали свою невиновность и отвергали все обвинения. Один из подсудимых на суде не присутствовал – по словам его адвоката, он в ходе следствия сошел с ума. На театрализованном процессе признания выбивались из подсудимых столь неумело и несовершенно, что даже просоветски настроенные иностранные журналисты без труда смогли понять, что на обвиняемых оказывалось грубое и бесчеловечное давление. Один из подсудимых попытался на суде отказаться от своего признания, заявив: «Я едва осознавал, что подписывал». Другой же, первоначально отвергший все предъявленные ему обвинения, объявил потом на суде, что он все-таки подписал признание. После этого заявления ему сделалось дурно, ибо его жена закричала из зала: «Коля, дорогой! Не лги! Не лги! Ты же знаешь, что ты невиновен!»²⁴.

Санкционируя действия, названные впоследствии «спецеедством», процесс сослужил хорошую службу политическим целям Сталина, заключавшимся в развязывании борьбы с правыми и их сторонниками, поддерживавшими связи со старой технической интеллигенцией. Однако еще одной целью было пробудить в советских людях страх перед войной, пытаясь убедить их в том, что враждебный капиталистический мир уже приступил к интервенции – через внедрение в их ряды врагов, скрывающихся под маской верноподданных граждан. Сталин уже говорил об этом 8 апреля 1928 г., за несколько дней до открытия показательного процесса по Шахтинскому делу. Он охарактеризовал предполагаемый заговор как «экономическую контрреволюцию» и утверждал, что международный капитал, потерпев неудачу в военно-политической интервенции в годы Гражданской войны, пытается теперь с помощью различных групп контрреволюционных буржуазных специалистов осуществить «экономическую интервенцию». «Глупо было бы предположить, что международный капитал оставил нас в покое, – подчеркивал Сталин. – Шахтинское дело знаменует собой новое серьезное выступление международного капитала и его агентов в нашей стране против Советской власти»²⁵. И далее: «Мы имеем врагов внутренних. Мы имеем врагов внешних. Об этом нельзя забывать, товарищи, ни на одну минуту». Каков же вывод? Поспешить с осуществлением «революционной политики» при сохранении максимальной бдительности.

В этом показательном политическом процессе Сталин находил яркие примеры для внедрения в сознание советских людей идеи военной угрозы, не портя при этом отношений с иностранными государствами, так как рассчитывал получить от них необходимую помощь. Поэтому и оправдали трех немцев, проходивших по Шахтинскому делу. Позднее Сталин дал теоретическое обоснование своей театрализованной политике, заявив, что «капиталистическое окружение нельзя рассматривать как простое географическое понятие». Вывод из этого: враждебное окружение существует не только по ту сторону границы, но и внутри самой страны.

Еще одна возможность для разглагольствований о военной угрозе представилась Сталину на VI конгрессе Коммунистического Интернационала, открывшемся 11 июля 1928 г., т. е. спустя пять дней после окончания Шахтинского процесса, все в том же Колонном зале Дома Союзов. В работе конгресса принимали участие 500 делегатов от 58 партий из разных стран мира, однако наибольший вес и влияние имели русские. Заседания съезда вел Бухарин, сменивший Зиновьева на посту руководителя Коминтерна; он же выступал и с основным докладом. Кроме того, Бухарин был автором принятой на этом конгрессе новой программы Коминтерна, и на заключительном заседании его избрали председателем Исполнительного комитета.

Резкие разногласия наметились еще на дискуссии в Политбюро, предшествовавшей конгрессу Комийтерна. Тезисы и программы, заранее составленные Бухариным, возвещали наступление послевоенного третьего периода, которому предшествовали революционный период 1918-1923 гг. и пришедший ему на смену период относительной стабилизации капитализма. С этой концепцией Сталин соглашался. Разногласие же состояло в следующем: в отличие от Сталина Бухарин не считал, что наступивший третий период будет периодом все более усиливающегося расшатывания капиталистической стабилизации. Сталин же полагал, что третий период будет характеризоваться обострением внутрикапиталистических антагонизмов, ведущим к новым войнам²⁶. Эта точка зрения была отражена должным образом и в новой программе Коминтерна, в которой говорилось, что третий период «неизбежно ведет к новой эпохе войн между империалистическими государствами». В соответствии с этим делались и политические выводы. Коминтерн совершил сдвиг влево. Коммунисты должны были развернуть борьбу против социал-демократов как «главной опасности».

Некоторые иностранные делегаты были озадачены настойчивостью, с которой говорилось о военной угрозе, ибо в то время ни о какой войне речи быть не могло. Бертран Вольф, представитель американской компартии, был одним из них. Он никак не мог представить себе ту военную угрозу, о существовании которой так настойчиво говорил в своем докладе Бухарин. Перед самым отъездом из Москвы несколько сбитый с толку Вольф попытался встретиться с Бухариным, желая обсудить с ним мучающий его вопрос. Однако он так и не смог остаться с ним наедине даже на десять минут²⁷

Бертран Вольф тогда еще не знал, что Бухарин, испытывая отчаяние перед закулисными действиями Сталина, предпринял один очень рискованный политический шаг. Он установил контакт с Каменевым, который незадолго до этого был исключен из партии и жил в одном из подмосковных городов. Вызвав Каменева в Москву, Бухарин 8, 11 и 12 июля 1928 г. тайно встретился с ним. Бухарин сообщил Каменеву, что у него и двух других членов Политбюро – Томского и Рыкова – серьезные разногласия со Сталиным. «Разногласия между нами и Сталиным, – подчеркивал он, – во много раз серьезнее всех бывших у нас разногласий с вами». В отношении прошедшего конгресса Коминтерна Бухарин сказал следующее: «Сталин во многих местах испортил мне программу. Он снедаем страстным желанием стать признанным теоретиком. Он полагает, это единственное, что ему не хватает»²⁸.

Вскоре после окончания работы конгресса Коминтерна Сталин развернул в ЦК критику в адрес «правой опасности» в компартии. При этом основной мишенью оказались теоретические заблуждения Бухарина.

Хлебозаготовительный нризис

Урожай 1927 г. не предвещал кризиса. Однако к концу года закупки зерна государственными и кооперативными органами резко сократились. В результате экспорт зерна в 1927-1928 гг. почти прекратился. Кризисное положение с хлебозаготовками позволило Сталину убедить многих в верхах партии в том, что для разрешения временных проблем требуются жесткие политические меры. Фактически же новая политическая линия вела к развязыванию второй революции.

Долго оставались неясными причины кризиса с хлебозаготовками в 1928 г. Сейчас в нашем распоряжении имеются некоторые данные, которые говорят о том, что кризис возник из-за Сталина. Как бы там ни было – намеренно спровоцировал этот кризис Сталин или нет, – он сумел ловко воспользоваться провалом хлебозаготовок, для того чтобы оправдать необходимость применения экспроприационных мер, которые станут первым столкновением с крестьянами, а закончатся коллективизацией деревни.

В годы нэпа крестьяне платили налог государству за пользование землей, государство же использовало эти налоговые поступления для закупки зерна у крестьян. Почему же вдруг возникли трудности в ходе закупок зерна? Высказывалось предположение (хотя и не подтвержденное), что сам Сталин, действуя при помощи ближайших соратников, предпринял два серьезных шага в отношениях меяеду государством и крестьянами. Цены, предлагаемые крестьянам за зерно, были занижены, а цены на промышленные товары, доставляемые в деревню, значительно увеличены²⁹. Во всяком случае, крестьяне отказались продавать хлеб заготовительным органам. А для того чтобы получить наличные деньги, необходимые для уплаты налогов, крестьяне продавали технические культуры и продукты животноводства, так как цены на эти виды сельскохозяйственной продукции не были снижены. Сельские производители небезосновательно полагали, что к весне снова можно будет продавать зерно по существовавшим ранее более высоким ценам.

Подстегиваемое Сталиным партийное руководство ответило на возникновение чрезвычайной ситуации в деревне принудительными мерами – конфискацией запасов зерна. В письмах ЦК ВКП(б), разосланных в конце 1927 и в самом начале 1928 г., от местных органов требовалось применение «чрезвычайных мер» для извлечения припрятанного зерна; за невыполнение в срок зерновых заготовок грозило строгое наказание³⁰. С 15 января по 8 февраля Сталин совершил вызванную чрезвычайной ситуацией поездку по стране. Приехав в Сибирь, он провел встречи с местными партийными и советскими работниками, убеждая их в необходимости применения жестких мер по отношению к придерживающим зерно кулакам в соответствии со статьей 107 Уголовного кодекса. По этой статье они могли быть наказаны как «спекулянты», а их зерновые запасы подлежали конфискации. При этом четвертьконфискованноготаким образом зерна должна быть отдана крестьянам-беднякам – или по низким, символическим ценам, или на условии долгосрочного кредита. Такая политическая установка означала – хотя сам Сталин об этом нигде не говорил – возврат к методам «военного коммунизма», когда комбеды получали 25% того зерна, которое конфисковывали с их помощью у состоятельных крестьян.

Выступая перед руководителями местных органов власти Сибири, Сталин также поставил более широкую задачу – не допустить зависимости советской индустрии от «кулацких капризов», для чего необходимо развернуть работу по коллективизации сельского хозяйства, добиться того, чтобы через три или че-

тыре года колхозы и совхозы могли дать государству по крайней мере третью часть необходимого хлеба. Однако, продолжал далее Сталин, такая «частичная коллективизация», являясь достаточной для более или менее сносного снабжения хлебом рабочего класса и Красной Армии, совершенно не годится для того, чтобы поставить на прочную базу снабжение всей страны продовольствием с обеспечением необходимых резервов в руках государства; кроме того, такая коллективизация не означала бы победу социализма в деревне. Чтобы устранить угрозу реставрации капитализма, необходимо перейти от уже завершившейся социализации промышленности к «социализации сельского хозяйства». Это значило, что все без исключения районы страны должны будут покрыться сетью колхозов и совхозов, которые в качестве поставщиков зерна государству смогут вытеснить крестьянина-частника вообще (а не только кулака)³¹. В январских выступлениях 1928 г. (которые были опубликованы лишь двадцать лет спустя) Сталин определял график намечаемого процесса коллективизации. Однако график этот не был еще таким жестким, как тот, который будет им предложен в самом конце 1929 г. Тем не менее Сталин достаточно ясно дал понять, что его намерения представляют собой радикальный план сплошной коллективизации.

Позднее многие, да и сам Сталин, признавали, что «чрезвычайные меры» при проведении заготовительной кампании 1928 г. возвещали возвращение к практике насильственных хлебозаготовок периода «военного коммунизма», когда на крестьянское хозяйство налагалась обязательная фиксированная норма сдачи. Аресты, отправление заградительных отрядов на границы районов, обыски с целью нахождения припрятанного зерна, незаконная прямая конфискация всего найденного, закрытие зерновых рынков, навязывание принудительного сельскохозяйственного «займа» в обмен на зерно, забранное властями, – таковы были приемы новой заготовительной кампании.

Основная масса удерживаемого зерна приходилась на хозяйства крестьян-середняков, а не на весьма незначительное количество тех крестьян, которые оказались в числе кулаков (меньше 1/12 общего количества). Поэтому «чрезвычайные меры» обрушились главным образом на середняцкое большинство. Но, как известно, именно с этой категорией крестьянства должен был находиться в союзе – на принципах нэпа – рабочий класс³². Сами же крестьяне, в особенности состоятельные, пришли к выводу, что в будущем году не стоит засевать столь большие площади, как прежде, раз их амбары вновь могут стать объектом принудительных реквизиций. Кризисное положение с хлебозаготовками переросло в кризис отношений между правящим режимом и крестьянством.

Появившаяся в стране к этому времени нехватка продовольственных товаров потребовала введения их нормированного распределения (февраль 1929 г.). В этих условиях сделанные ранее заявления об отмене чрезвычайных мер оказались пустыми словами. Как и в предыдущем году, чрезвычайные меры были применены не только к кулакам, но и к значительной группе состоятельных крестьян-середняков, владевших основной массой находящегося в деревне зерна. Поэтому и без того уже напряженная атмосфера в деревне накалялась все более и более. В различных районах страны подвергавшиеся притеснению крестьяне в ответ на действия властей стали убивать представителей продотрядов³³. Крайности властей вызывали противодействие со стороны крестьян. Чем жестче проводил Сталин политику «сильной руки», тем более сложной становилась ситуация. Ухудшение же ситуации требовало применения новых, более жестоких мер по отношению к крестьянству. Однако эти новые меры

')

только обостряли обстановку в деревне – порочный круг, таким образом, замыкался. В результате ситуация сложилась так, что для многих единственным выходом из нее оказалась намеченная Сталиным всеобщая массовая коллективизация.

Умеренные предвидели неизбежную трагедию и всячески пытались предотвратить ее. Бухарин в докладной записке, представленной на закрытый июльский 1928 г. пленум ЦК ВКП(б), доказывал, что трудности в ходе хлебозаготовительной кампании проистекают из тех ошибок, которые были допущены при проведении плановой и ценовой политики в деревне. Он признавал необходимость использования чрезвычайных мер, однако одновременно указывал на то, что их применение привело к крайне напряженной ситуации в деревне. Если продолжать эту политику, подчеркивал Бухарин, мы придем к «военному коммунизму» «без войны». Такие действия явились бы нарушением одной из заповедей Ленина, касающейся крестьянского вопроса. Использование чрезвычайных мер грозило «разрывом смычки с середняком». Если власти сделают попытку силой загнать мужика в коммуну, не исключено, что в результате такой политики может вспыхнуть возглавленное кулаками крестьянское восстание, исходом которого будет крах пролетарской диктатуры. Когда Бухарин дошел до этого положения своего доклада, его выступление грубо прервал Сталин, произнесший русскую пословицу, вызвавшую смех собравшихся: «Зловещ сей сон, но милосерден Бог»³⁴.

Умеренные (предвосхищая будущих исследователей) выступили с экономически обоснованным диагнозом трудностей, возникших в ходе хлебозаготовок, и предложили решить их при помощи повышения цен на закупаемое у крестьян зерно. Однако Сталин отверг этот путь, обосновывая свою позицию двумя доводами. Во-первых, возможность поднятия закупочных цен полностью исключали потребности индустриализации, ибо основным источником накоплений для нее явились «ножницы» между низкими ценами на сельскохозяйственную продукцию и высокими ценами на поставляемые в деревню промышленные товары: «Это есть нечто вроде “дани”, нечто вроде сверхналога...». Во-вторых, подчеркивал Сталин, кризис был вызван не экономическими, но политическими причинами – антагонизмом между кулаком и советской властью. Попытка кулаков и спекулянтов припрятать зерно была враждебным шагом, направленным против существующего режима. Поэтому как таковой он требовал жестких мер со стороны властей³⁵.

Желая как-нибудь оправдать свою политику в деревне, Сталин выдвинул теоретическое положение, ставшее отныне господствующим в советской идеологии сталинского периода. Согласно этому постулату, по мере приближения к социализму классовая борьба усиливается. Поскольку развитие социалистических форм хозяйства в сфере торговли невозможно без вытеснения из торговли тысяч и тысяч торговцев, которые неизбежно будут пытаться оказать сопротивление таким мерам, и поскольку развитие социалистических форм хозяйства в промышленности потребует аналогичного вытеснения тысяч и тысяч капиталистов-промышленников, не менее склонных к сопротивлению, чем торговцы, то, следовательно, политика ограничения капиталистических элементов в деревне неизбежно заставит их предпринять все меры, чтобы поднять на борьбу с властью часть бедноты и середняков. Отсюда следует, говорил Сталин, что «продвижение к социализму не может не вести к сопротивлению эксплуататорских элементов этому продвижению, а сопротивление эксплуататоров не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы»³ . Эта формулировка явилась идеологическим основанием для конфискационных

мер в аграрной сфере, образующих своеобразный порочный круг: конфискация – сопротивление ей – еще более жесткая конфискация.

Умеренные в партии приходили в ужас, видя, сколь настойчиво движется Сталин по пути к революции в деревне. Они прекрасно понимали, что загнать крестьян в колхозы можно только силой, и поэтому опасались, как бы такая политика не привела к катастрофе. Именно перед лицом такой угрозы Бухарин в июле 1928 г. вызвал Каменева из провинции в Москву для тайной беседы. Крайне взволнованный, он заявил ему, что Сталин – это Чингисхан, линия которого губительна для всей революции. Сталинская же теория обострения классовой борьбы по мере приближения к социализму – всего-навсего «идиотская безграмотность». Его действия приведут к восстанию, которое Сталин будет вынужден утопить в крови³⁷

Тревога Бухарина была отчасти реакцией на то, что заявил Сталин в вышеупомянутой речи. Говоря о «ножницах» цен между промышленными и сельскохозяйственными товарами, Сталин употребил слово «дань». Это слово переносит нас во времена татаро-монгольского ига. Русские князья, как известно, должны были собирать дань для уплаты татарским ханам. Неслучайно поэтому Бухарин, увидев столь зловещее сходство, назвал Сталина Чингисханом. Произнесенное Сталиным слово «дань» открыло глаза всем его политическим противникам из числа умеренных – отныне истинный смысл политических намерений Сталина стал ясен. Они видели, что Сталин пытается следовать традиции Московского государства, правители которого усиливали свою военную мощь путем эксплуатации населения, в частности путем установления крепостного права.

Стало очевидно, что Сталин берет курс на революцию сверху, следуя традиционному пути построения русского государства при помощи силы и принуждения. Противники Сталина из числа умеренных, хорошо зная труды Плеханова, Милюкова и других теоретиков, объясняющих природу и движущие силы процесса создания государства, прекрасно понимали сущность сталинского проекта коллективизации. Попытавшись в феврале 1929 г. в последний раз защитить свою позицию, они поставили Сталину в вину политику «военно-феодальной эксплуатации крестьянства». Сталин же в своем обращении к объединенному пленуму ЦК и ЦККВКП(б) (апрель 1929 г.), формально подтвердившему уже совершившийся фактически разгром умеренных, отверг предъявленное ему обвинение как грубую клевету. Его слова нашли отражение и в резолюции объединенного пленума, где говорилось, что эти «грубо-клеветнические обвинения» в военно-феодальной эксплуатации крестьянства были взяты «из арсенала лидера кадетов Милюкова»³⁸. Последующие события показали, что умеренные правильно оценивали сталинскую крестьянскую политику и все их опасения имели серьезные основания. Тогда почему же они потерпели поражение, а Сталин выиграл битву за под держку со стороны партийной олигархии? Считается, что Сталин одержал победу благодаря своей власти генерального секретаря. Однако этим исчерпывается далеко не все. Главное другое: его политические маневры создали ситуацию, выбраться из которой многим казалось возможным лишь средствами, указанными им самим. Кроме того, значительную роль сыграла хитрость Сталина, позволившая ему разбудить подспудные антикулац-кие настроения, существовавшие среди членов партии.