Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 95 страниц)

После первого потрясения и приступов неудержимой ярости Сталин постепенно пришел в себя, возобновил политическую деятельность, и его жизнь более или менее вернулась в прежнюю колею. Душевное равновесие Сталина, однако, было восстановлено ценой сложившегося у него убеждения в том, что в партии и во всем советском обществе гнездится измена или возможность измены. Еще в 20-е годы он был снедаем подозрениями, что у него множество врагов, вынашивающих коварные замыслы, теперь же эти настроения резко усилилась. Он внушил себе, что может стать жертвой разветвленного заговора, нити которого тянулись из определенных кругов недоброжелателей в партии. Только так он мог осмыслить положение, в котором оказался³⁴.

Ситуация в стране была критическая. Да, успехи индустриализации налицо, но в целом картина далеко не отрадная. Взятие крепости социализма штурмом по старой российской традиции принудительного государственного строительства обошлось слишком дорого и не лучшим образом отразилось на развитии страны. Последствиями террора в деревне и насильственной коллективизации стали небывалый в истории России голод и потеря примерно половины поголовья скота, не говоря уже о неисчислимых людских потерях. Понимая, что многие коммунисты винят в неудачах именно его, Сталин горел жаждой мщения.

Признать, что он мог в чем-то ошибаться, признать справедливость критики в свой адрес Сталин был не в состоянии: такое признание означало бы отказ от самого себя, от веры в собственную непогрешимость. Именно поэтому он должен был приписывать себе и своему мудрому руководству все достижения, а все издержки и провалы объявлять неизбежными или объяснять происками врагов. Более того, перемены, произошедшие за годы пятилетки, он должен был считать не менее значительными, чем результаты Октября, а самого себя он видел зодчим, единственно достойным возглавить строительство социалистического общества. Партия обожествила Ленина – Сталин тоже достоин поклонения как вождь, без которого «второй Октябрь» был бы невозможен. Многие, особенно простые люди, действительно преклонялись перед Сталиным – славословия в его адрес заполняли советскую печать, все больше публиковалось биографических материалов о Сталине как замечательном революционере, о его подвигах в прошлом и настоящем. Но были и недоброжелатели, склонные к очернительству, преуменьшению исторических достижений. Эти враги, вместо того чтобы благодарить судьбу за возможность идти вперед под мудрым руководством товарища Сталина, занимались критиканством и плели против него заговоры.

Можно предположить, что именно таким было умонастроение Сталина в это время. Неспособный видеть в своих действиях ничего заслуживающего критики, Сталин не мог не считать тех, кто ему не верил и осуждал его политику, злоумышленниками, намеренно пытающимися саботировать социалистическое строительство, всячески вредить и порочить его как руководителя. В рютиных он видел только контрреволюционеров-террористов, вредителей, врагов народа, внешне лояльных и потому тем более опасных. Он знал, что недовольных много, – это означало, что многие строят заговорщические планы уничтожения Сталина и всей системы. Естественно, главными заговорщиками для него были те, кого он считал своими личными врагами.

Все это подтверждается датированным 29 июля 1936 г. совершенно секретным циркулярным письмом ЦК республиканским, областным, городским и районным комитетам ВКП(б), в котором говорилось о «террористической деятельности троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока». Утверждалось, что блок ставил своей задачей «террор против самых выдающихся вождей партии, прежде всего товарища Сталина». Знаменательно, что крупномасштабный антисоветский заговор датируется в письме концом 1932 г.³⁵ Несомненно, инициатором письма от ЦК был сам Сталин, и указанное в нем время, когда якобы возник этот заговор, свидетельствует, что Сталин поверил в его существование именно тогда, под впечатлением всего происшедшего.

Более того, о том, что Сталин в то время думал именно так, свидетельствуют и некоторые его публичные выступления. Обращаясь к выпускникам военных академий в Кремлевском дворце 4 мая 1935 г., Сталин начал с того, о чем он говорил еще в 1931 г. Страна еще не залечила раны после четырех лет Первой мировой войны и трех лет Гражданской войны, в стране полуграмотное население, промышленные предприятия как оазисы в безбрежной пустыне крошечных крестьянских хозяйств – и эту страну нужно поставить на рельсы современной индустрии и механизированного сельского хозяйства. Вопрос стоит так: или добиваться этого в кратчайшие сроки и укрепить таким образом социализм, или потерпеть неудачу, и тогда страна потеряет независимость и станет игрушкой в руках империалистических держав. Страна испытывает жесточайший технологический голод, и положение можно поправить только за счет огромных жертв и жестокой экономии во всех сферах, включая питание и снабжение промышленными товарами. Конечно, при столь огромных задачах едва ли можно ожидать быстрых и повсеместных успехов, но трудности необходимо преодолевать и без колебаний идти к намеченной великой цели.

Но не всем товарищам хватает решимости и терпения. «Среди наших товарищей, – сказал Сталин, – нашлись люди, которые после первых же затруднений стали звать к отступлению. Говорят, кто «старое помянет, тому глаз вон». Это, конечно, верно. Но у человека имеется память, и невольно вспоминаешь о прошлом при подведении итогов нашей работы. Так вот, были у нас товарищи, которые испугались трудностей и стали звать партию к отступлению. Они говорили: «Что нам ваша индустриализация и коллективизация, машины, черная металлургия, тракторы, комбайны, автомобили? Дали бы лучше побольше мануфактуры, купили бы лучше побольше сырья для производства ширпотреба и побольше бы давали населению всех тех мелочей, чем красен быт людей. Создание индустрии при нашей отсталости, да еще первоклассной индустрии – опасная мечта»». Сталин сказал, что, конечно, три миллиарда рублей в иностранной валюте, добытые благодаря жесточайшей экономии и вложенные в развитие тяжелой индустрии, можно было бы израсходовать в целях подъема производства потребительских товаров – но только за счет подрыва основ социализма, разоружения перед лицом внешнего врага, порабощения своей и чужой буржуазией. Это тоже был бы план, но план отступления, тогда как, следуя выбранным путем, страна пришла к победе социализма.

Отступники, продолжал Сталин, не ограничиваются разговорами. Они угрожают поднять партию против ее Центрального Комитета-, более того, «они угрожают кое-кому из нас пулями». «Видимо, – продолжал Сталин, – они рассчитывали запугать нас и заставить нас свернуть с ленинского пути. Эти люди, очевидно, забыли, что мы, большевики, – люди особого покроя... Они забыли, что нас ковал великий Ленин, наш вождь, наш учитель, наш отец, который не знал и не признавал страха в борьбе... Понятно, что мы и не думали сворачивать с ленинского пути. Более того, укрепившиеся на этом пути, мы еще стремительнее пошли вперед, сметая с дороги все и всякие препятствия. Правда, нам пришлось при этом по пути помять бока кое-кому из этих товарищей. Но с этим уж ничего не поделаешь. Должен признаться, что я тоже приложил руку к этому делу»³⁶.

Эти похожие на импровизацию высказывания, сделанные в 1935 г., говорят о многом-, о том, что Сталин не забыл прежней критики в свой адрес и считает недовольных, по крайней мере некоторых из них, заговорщиками, строившими планы покушения на его жизнь; что события прошлого, по его мнению, никак не омрачали его образ славного вождя Советской России на ее пути к преодолению отсталости и построению социалистического общества; что в собственных глазах он выглядит героем еще и потому, что не проявлял мягкотелости и подавлял всех противников, что самого себя он выставлял борцом с голодом, представляя «голод» в технологическом плане, что он преуменьшал масштабы обнищания населения, говоря о нехватке «мелочей», тогда как налицо был острый дефицит одежды и других предметов первой необходимости. Наконец, характеризуя большевиков как людей, «скроенных» по-особому (повторяя слова своей «клятвы», произнесенной в 1924 г.), он показал, что по-прежнему видит в партии лишь соратников, объединенных верностью героическому вождю.

Точнее сказать, он считал, что большевики должны быть такими, но не думал, что все они таковы. После горькой для него осени 1932 г. он рассматривал партию, в то время насчитывавшую 3 млн 200 тыс. членов и кандидатов в члены, в лучшем случае как конгломерат истинных большевиков и врагов, для которых партийный билет был всего лишь прикрытием. Выступая на пленуме ЦК в начале января 1933 г. с оценкой итогов пятилетки, Сталин не только с гордостью утверждал, что в СССР построен экономический фундамент социализма, но и потребовал провести чистку партии, нарисовав мрачную картину, сложившуюся в партии и во всем обществе, якобы кишевших скрытыми врагами.

Он говорил, что на советских заводах, в колхозах и государственных учреждениях укрылись всякие «бывшие» – торговцы, промышленники, кулаки и подкулачники, буржуазные интеллигенты, прочие враги; некоторые даже пробрались в партию. Не имея возможности бороться открыто, они «пакостят, как только могут, действуя тихой сапой. Поджигают склады и ломают машины.

Организуют саботаж. Организуют вредительства в колхозах, совхозах... прививают скотине в колхозах и совхозах чуму, сибирскую язву, способствуют распространению менингита среди лошадей и т. д.». Ни перед чем не останавливаясь, они подстрекают отсталые элементы на антисоветские выступления. При таких условиях могут активизироваться недобитые эсеры, меньшевики, буржуазные националисты, троцкисты и правые уклонисты. Следовательно, по мере успешного продвижения по пути строительства социализма борьба с внутренними врагами должна становиться все более ожесточенной, а революционная бдительность – это главное, что теперь требуется от большевиков³⁷

Из данного Сталиным диагноза ситуации следовали два важных вывода. Во-первых, вывод о необходимости всемерного укрепления советского государства, включая его карательные органы. Следовательно, не могло быть и речи о начале отмирания государства, согласно теории Маркса. «Сильная и мощная диктатура пролетариата – вот что нам нужно теперь для того, чтобы развеять в прах последние остатки умирающих классов и разбить их воровские махинации». Некоторые товарищи думают, что учение Маркса об исчезновении классов и отмирании государства позволяет им проявлять благодушие и беспечность, развивать контрреволюционные теории о затухании классовой борьбы и ослаблении государственной власти. Так могут думать только перерожденцы и двурушники, говорил Сталин, и их нужно вышвырнуть из партии³⁸.

Второй вывод – необходима крупномасштабная, генеральная чистка партии. Решение о проведении такой чистки уже было принято Политбюро. Одобрив намерение Политбюро провести чистку партии в течение 1933 г., Январский объединенный пленум ЦК-ЦКК поручил Политбюро «организовать дело чистки партии таким образом, чтобы обеспечить в партии железную пролетарскую дисциплину и очищение партийных рядов от всех ненадежных, неустойчивых и примазавшихся элементов»³⁹.

Директива ЦК от 28 апреля 1933 г. прояснила масштабы намеченной чистки. Деятельностью республиканских, областных и районных комиссий по чистке должна была руководить Центральная контрольная комиссия (ЦКК) во главе с Яном Рудзутаком. В числе других членов в комиссию вошли Каганович, Киров, Ярославский и выдвиженец Сталина из аппарата ЦК Ежов. Вычищать из партии будут по шести категориям. В частности, исключению подлежали: 1) классово чуждые и враждебные элементы, обманом пробравшиеся в партию и деморализующие партийную массу; 2) двурушники, обманывающие партию, скрывающие от нее свои истинные устремления, давшие ложную клятву в верности партии и стремившиеся к подрыву партийной политики; 3) явные и скрытые нарушители железной партийно-государственной дисциплины, не выполняющие решения партийных и государственных органов, подвергающие сомнению или порочащие планы и решения партии разговорами об их «нереальности» и «неосуществимости».

Практическое осуществление чистки было возложено не на Центральную контрольную комиссию как постоянно действующий партийный орган, а на специально созданную комиссию. С момента образования в 1923 г. ЦКК, возглавляемая Куйбышевым до 1926 г. и Орджоникидзе с 192бпо 1930 г.,вполнеот-вечала задачам борьбы сталинистов с оппозиционерами, но после 1930 г., когда ее возглавил Рудзутак, ЦКК все чаще становилась объектом критики: очевидно, Сталин решил, что теперь ЦКК в какой-то мере связывает ему руки, лишая полной свободы действий в борьбе с противниками. В частности, ЦКК упрекали в чрезмерной снисходительности при рассмотрении апелляций бывших коммунистов, исключенных низовыми партийными организациями.

Хотя во главе комиссии по чистке был поставлен тот же Рудзутак, сам факт ее создания свидетельствовал о том, что Сталин считал ЦКК неспособной должным образом провести задуманную им генеральную чистку партии. Ему нужен был особый орган, который мог бы беспощадно выкорчевывать «замаскировавшихся врагов». Так Сталин встал на путь, приведший страну к Большому террору во второй половине 30-х годов.

Примечания

Предисловие Е. Евтушенко к изданной в Нью-Йорке книге А. Платонова в переводе Дж. Барнса (Р1а-ЮпоиА. ТЬе Пегсе апс! ВеаиЫЫ ¹№ог1<1 Тгапз. БВагпез, НУ., 1970.Р. 14.

²ИаЫегЬЫа МапЫеШат. Норе А^атм Норе: А Метоп, 1гапз, Мах Нау'Л'агс!, N.7., 1970.Р. 13,22-23, 146-149– По неподтвержденным слухам, Сталин был наполовину осетином (среди осетин живущего на севере Грузии небольшого горского народа иранского происхождения распространена кровная вражда).

³РагпзоЫМ. 5шо1епзк Цпбег !ктег Ки1е. N36, 1958. Р. 248.

⁴МеЫиеЛечКоу А. БеI НЩогу .фс^е. N.7. Р. 88-89. Медведев ссылается на свидетельство двух делегатов партконференции Бауманского района, запомнивших слова Крупской (опущенные в газетных отчетах о конференции).

⁵ КЬги.чЬсЬеУ НететЬеге... Р. 44-46. См. также: МсИеа1КоЬеПН. ВгкЗе о( 1Ье НсуоШноп: Кгирзкауа апс! Бета Апп АгЬог, 1972. Р, 280-281.

⁶Данилов В.П. Очерки истории... С. 46-47

⁷РгзсЪегМагкоозЬа. Му Б^ез т Кизыа. N.'6., 1944. Р. 51.

⁸ «Правда». 17 ноября 1964 г. В посвященной! памяти А.М. Назаретяна статье говорится, что М.И. Ульянова содействовала его назначению на административный пост в ЦК после того, как вследствие разного рода интриг он был снят с работы на Урале. Назаретян исчез в ходе дальнейших репрессий.

⁹Богданова О., Станиславский А. и Старостин Е. Сопротивление // «Огонек». 3-10 нюия 1989 г.

№23. С. 10-11. **

¹⁰ «Правда». 2декабря 1930г.;«Большевик». 1930.№ 21.С. 25. 29-

¹¹Вегщп-]. ЗЫргугеск о( а Сепегайоп. Бопбоп, 1971. Р. 166. Бергер, один из основателей коммунистической партии Палестины, в 1931 г. был поделай Коминтерна в Москве. Он утверждает, что в беседе с ним Ломинадзе говорил о возможном отстранении Сталина. Это было уже после разоблачения «блока». Снятый с высоких постов Ломинадзе был назначен секретарем парторганизации построенной в Магнитогорске электростанции.

¹² «Бюллетень оппозиции». Ноябрь 1932 г, № 31– С, 20-21; № 28, июль 1932 г. С. 2-3-

¹³ Красивее, лучше ли будет жизнь? Из дневников Мате Залки // «Московские новости». 24 июля 1988 г.

¹⁴ Всесоюзное совещание о мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам. М., 1964.С. 291.

¹⁵Ваксберг А. Как живой с живыми // «Литературная газета». 29 июня 1988 г.; Разгон Л. Наконец! // «Московские новости». 26 июня 1988 г. «Известия ЦК КПСС». 1990 г. № 8. С. 200.

^1ЙВалкогонов Д. Триумф и трагедия. Политический портрет И.В. Сталина // «Октябрь». № 12. 1988. С. 49– В очерке «Как живой с живыми» Ваксберг пишет, что выступившего против сталинского требования Кирова поддержали Орджоникидзе, Куйбышев и «некоторые другие члены Политбюро».

¹⁷Ваксберг А. Как живой с живыми...; Разгон Л. Наконец!..

¹⁸Сталин И В. Соч. Т. 13. С. 206-207,214.

¹⁹ХавинА.Ф. Краткий очерк истории индустриализации СССР. М., 1962. С. 200. Официальная дата начала второй пятилетки – I января 1933 г.

²⁰ XXVII конференция ВКП(б). М, 1932. С. 148.

²¹Тго(зк)’Ь. ТЪе НеУо)шюп Веггауес!. N.7., 1937. Р. 61.

²² Этот человек, Петр Камышов, приходился дядей жене автора, которая рассказала ему об этом случае.

²³Вег%ег]. 51нртугеск... Р. 90.

²⁴ 1ЬМ. Р. 64,67, 73,74.

²⁵Аллилуева С. Двадцать писем к другу... С. 25-30,82-83.

²⁶ КЬгизйсйеу НететЬегз... Р. 43,44.

²⁷Аллилуева С. Двадцать писем... С. 87. О критическом отношении Надежды к Сталину рассказывает также человек, видевший ее иа вечере в академии незадолго до ее смерти. См.: Токаеи С. А. Весгауа! оГ ап Иеа1. Шооггнпвсоп, 1п., 1955. Р. 160– 161.

²⁸Аллилуева С. Двадцать писем... С. 87.

²⁹ВагттеА. Опе ’&Ою 5иг'ще<1 Х.У., 1945. Р. 2бЗ, А. Бармин был советским поверенным в делах в Афинах. В 1937 г., опасаясь подвергнуться репрессиям на родине, он стал невозвращенцем.

⁵⁰ Об этом говорила в частной беседе вдова Бухарина А.М. Ларина в Москве в июне 1984 г.

⁵¹Аллилуева С. Двадцать писем... С. 92.

³²КиизтепА. ВеГоге апс! АЛег5гаНп: А Рег.чопа! Ассоипг оГЗоуйег Науча (гот [Не 19205 со Иге 19б0а.Тгап5. Раи) Знуепзоп, БопОоп, 1974. Р 91-92; ШатуновскаяЛ. Жизнь в Кремле. Нью-Йорк, 1982. С. 198-199.

³³Аллилуева С. Двадцать писем... С. 99 Аллилуева объясняет эту внутреннюю перемену смертью ее матери и сопутствующими обстоятельствами.

³⁴ Историку не дано судить, значило ли это, что психика Сталина пришла в состояние, называемое психиатрами «параноидным». Вопрос о возможном психическом расстройстве Сталина обсуждался в советской прессе. Мороз О. Последний диагноз // «Литературная газета*. 28 сентября 1988 т.; Топлянский В.О. Ночь перед рождеством в 1927 году // «Огонек». 1-8 апреля 1989г.№ 14; «Литературная газета». 2 августа 1989 г. Последняя статья – беседа видных советских психиатров за круглым столом. Предмет разговора «был ли Сталин душевнобольным?». Хотя все участники беседы признали его в той или иной степени психопатом, психоза или безумия у Сталина никто не предположил. Тем не менее д-р А. Личко, заместитель директора института им. Бехтерева (Ленинград), считает, что в последние месяцы жизни у Сталина развилось состояние психоза, и в этот период он был явно безумен. Прежде он страдал параноидальной психопатией – это не сумасшествие, следовательно, Сталин был вменяем. То же мнение д-р Личко высказал в беседе с автором настоящей книги в Ленинграде в апреле 1989 г.

³⁵ Смоленский архив в Национальном архиве США. '&ТСР499 (Т87/43). С. 1.

³⁶ «Правда». 6 мая 1935 г. Упоминание о пулях было намеком на убийство Кирова в декабре 1934 г. и угрозу покушения на жизнь Сталина.

³⁷СталинИ.В. Соч.Т. 13. С. 207-212, 214.

³⁸ Там же. С. 210-211

³⁹ ВКП(б) в резолюциях... С. 523.

Курс на сближение с Германией

щ ц-;*-

^:

г

ХцЩлгц:;,. Ц.ЮНиЛ

,ГК« ‘ &.У.

^...ЦКИ-"П

Ни одну сторону деятельности Сталина не оценивали за рубежом столь ошибочно, как его внешнюю политику в 30-е годы. Очень многие считали этого поборника построения социализма в одной стране вождем, стремившимся превратить СССР в мощную независимую державу и отвергавшим – если не в теории, то на практике – интернациональную революцию как цель политики советского государства. Такой упрощенческий подход, основанный на противопоставлении «русского национализма» «интернациональной революции», не позволял разглядеть в сталинской внешней политике хитроумное сплетение того и другого.

Заблуждавшихся на этот счет едва ли можно обвинять в близорукости – по политическим соображениям Сталина вполне устраивали такого рода заблуждения, и он ловко их поддерживал. В 1929 г., беседуя в Кремле с одним американским инженером, Сталин «с обезоруживающей откровенностью» признал, что в период, когда в советском руководстве был Троцкий, действительно стоял вопрос о распространении коммунистической системы на весь остальной мир, и это было одной из главных причин его разрыва с Троцким¹ В 1936 г. он вообще без обиняков заявил американскому газетному магнату Рою Говарду, что экспорт революции лишен всякого смысла, и саму мысль о том, что Советская Россия когда-либо намеревалась совершить мировую революцию, он назвал «трагикомическим» недоразумением².

Изгнанный из страны Троцкий приводил подобные заявления в подтверждение своей оценки сталинской внешней политики как политики термидорианской бюрократии, фактически отрекающейся от мировой революции. Когда в 1932 г. вышла книга Кемпбелла, в которой упоминалась беседа со Сталиным в 1929 г., Троцкий писал в «Бюллетене оппозиции»: «Заявление Сталина не маневр и не трюк, в основном оно вытекает из теории социализма в одной стране»³. Позже, характеризуя внешнюю политику Сталина, Троцкий дает меткий заголовок «От мировой революции к статус-кво». Троцкий привел в подтверждение замечание Сталина в беседе с Роем Говардом и заметил, что Сталин мог бы сказать, что «трагикомическое» недоразумение заключается в том, что «нас считают продолжателями дела большевизма, тогда как в действительности мы его могильщики»⁴.

Те, кто видел в сталинской внешней политике декларативное, но отнюдь не действительное стремление к мировой революции, могли в обоснование своей правоты сослаться не только на вышеупомянутые высказывания Сталина, но и на некоторые действия (и бездействие) советского руководства в конце 20-х – начале 30-х годов. В разговоре с Каменевым с глазу на глаз в июле 1928 г. Бухарин сказал, что в области внешней политики Сталин идет правым курсом. Фактически в то время сталинский режим всячески демонстрировал стремление сохранить мир на международной арене.

В декабре 1933 г., после признания Советской России Соединенными Штатами Америки, в Москву прибыл посол США Уильям Буллитт. На первой же официальной встрече наркоминдел Литвинов уведомил его, что советское руководство хотело бы видеть СССР в составе Лиги Наций – организации, которую советская пропаганда раньше неизменно поносила как орудие англофранцузского империализма. Этот неожиданный поворот Литвинов объяснил стремлением СССР обеспечить безопасность своих западных границ ввиду угрозы нападения Японии на Дальнем Востоке. Обеспокоенность возможностью нападения японцев нашла отражение в предложении Литвинова принять ближайшей весной военный корабль или корабли США во Владивостоке либо в Ленинграде. Такой дружественный визит, сказал Литвинов, свидетельствовал бы о поддержке СССР Соединенными Штатами. На устроенном в честь Буллит-та приеме в Кремле Сталин выразил пожелание получить от США 250 тыс. тонн стальных рельсов для прокладки второй колеи Транссибирской магистрали, необходимой ввиду ожидаемого конфликта с Японией, заявив, что Рузвельт, хотя является президентом капиталистической державы, в Советском Союзе сейчас один из самых популярных людей, и в заключение расцеловал изумленного посла⁵.

Говоря о внешней политике, необходимо принимать в расчет не только те или иные внешнеполитические шаги в рассматриваемый период, но и их возможные последствия в долгосрочной перспективе. В то время внимание Сталина было поглощено внутренней политикой; он знал, что страна к войне не готова, и опасался любых внешнеполитических осложнений, которые могли привести к военному конфликту. И все же подготовка страны к будущей войне, которая помимо прочего будет преследовать и цели распространения революции, была основной целью проводимой Сталиным политики.

В 1929 г. в Москве вышел из печати сборник ранее не публиковавшихся работ Ленина. В связи с вышесказанным особого внимания заслуживает один из документов этого сборника. «Сначала победить буржуазию в России, – писал Ленин в начале 1918 г., – потом воевать с буржуазией внешней, заграничной, чужестранной»⁶. Редактирование неопубликованных ленинских рукописей считалось делом огромной государственной важности, и при Сталине Институт Ленина являлся составной частью аппарата ЦК. Несомненно, Сталин был знаком с процитированным указанием Ленина и руководствовался им, определяя и проводя в жизнь политику советского государства.

Однако, полагал Сталин, чтобы иметь достаточно сил для войны с «чужестранной буржуазией», Советской России следует прежде установить тесные дипломатические связи с частью этой самой буржуазии. Такая политика, направленная на разобщение капиталистического мира, может гарантировать, что России не придется сражаться за свое выживание в неравной схватке с коалицией вражеских государств. Более того, согласно учению Ленина, обострение противоречий в мире империализма должно привести к новой войне между империалистическими державами, и такая война, если ею умело воспользоваться, откроет возможности для распространения революции. С точки зрения Сталина, наилучшие перспективы для подготовки проникновения в соседние страны, которые должны в будущем составить необходимое «социалистическое окружение», обещала дипломатия, направленная на сближение с Германией.

■IТ к 4.Л

Германская ориентация

У >..|С

Беседуя со Сталиным в декабре 1931 г., его немецкий биограф Эмиль Людвиг сказал, что, по его наблюдениям, в России с энтузиазмом воспринимают все американское. «Вы преувеличиваете», – ответил Сталин и добавил, что, хотя русские ценят прямоту и деловитость американцев, никакого особого преклонения перед всем американским в Советской России нет. «Но если уже говорить о наших симпатиях к какой-либо нации, – продолжал он, – или, вернее, к большинству какой-либо нации, то, конечно, надо говорить о наших симпатиях к немцам. С этими симпатиями не сравнить наших чувств к американцам!»⁷.

На вопрос Людвига о причинах таких симпатий к немцам Сталин уклончиво ответил, что их можно объяснить хотя бы тем, что Германия дала миру Маркса и Энгельса. Затем Людвиг сообщил, что недавние советско-польские переговоры о заключении пакта о ненападении вызывают в Германии большую озабоченность и тревогу. Он сказал, что признание Советским Союзом теперешних границ Польши вызвало бы глубокое разочарование у немецкого народа, который до сих пор всерьез воспринимал отрицательное отношение Советов к Версальскому мирному договору. В ответ Сталин, тщательно выбирая слова, подчеркнул, что советско-польский пакт о ненападении означал бы лишь взаимное обязательство не нападать друг на друга, и не более того. Ни о признании Версальской системы, ни о гарантиях в отношении границ не может быть и речи. «Мы никогда не были гарантами Польши, – заявил Сталин, – и никогда ими не станем, так же как Польша не была и не будет гарантом наших границ. Наши дружественные отношения к Германии остаются такими же, какими были до сих пор. Таково мое твердое убеждение. Таким образом, опасения, о которых вы говорите, совершенно необоснованны»⁸.

У Сталина не было никаких личных причин симпатизировать Германии. В Германии он был всего два или три месяца – беседуя с Людвигом, он упомянул, что провел эти месяцы в Берлине, возвращаясь в 1907 г. со съезда партии большевиков в Лондоне, – и знал по-немецки лишь несколько слов. Ориентация на Германию шла еще от Ленина, от главного акта ленинской дипломатии – Брестского мира, соглашения между Москвой и Берлином, которому большевистская революция была обязана своим выживанием.

Ленин и после Брестского мира считал, что Москве следует направлять свои дипломатические усилия на сближение с Германией, чтобы тем самым добиться раскола западного мира. «Германия одна из самых сильных, передовых капиталистических стран, она Версальского договора не может вынести, и Германия должна искать союзника против всемирного империализма, – сказал он, выступая с речью 6 декабря 1920 г. – Вот положение, которое мы должны использовать»⁹. Усилия Ленина сблизиться с Германией увенчались Рапалльским договором, который был подписан в 1922 г. Договор предусматривал восстановление дипломатических отношений в полном объеме, взаимный отказ от экономических претензий и взаимный режим наибольшего благоприятствия. Этим удачным ходом ленинской дипломатии удалось усугубить рознь между странами Запада и положить начало антиверсальскому партнерству между Советской Россией и Германией в 20-е годы. Сотрудничество между партнерами, хотя и тесное, развивалось далеко не гладко в связи с противодействием определенных кругов в обеих странах. Во влиятельных кругах германского общества, в том числе в министерстве иностранных дел, обострились противоречия между так называемыми восточниками (ОзОегз) и западниками (У'/еяОегз). «Восточники» считали связи с Советской Россией жизненно необходимыми, тогда как, по мнению «западников», интересам Германии, в том числе территориальным, наилучшим образом отвечало сотрудничество с Западом. Видными «восточниками» были посол Германии в Москве Герберт фон Дирксен и его предшественник на этом посту граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау, а также высшие военные чины, которые высоко оценивали возможность пользоваться территорией Советской России для подготовки личного состава и проведения военных учений совместно с Красной Армией. Германская социал-демократическая партия, напротив, держалась западной ориентации¹⁰.

Последним обстоятельством в немалой мере объясняется крайняя антипатия Сталина к социал-демократам. В феврале 1925 г. он сказал Вильгельму Герцогу, немецкому журналисту-коммунисту, что не может быть и речи о революции в Германии, пока немецкие социал-демократы не разоблачены и не разгромлены, или по крайней мере они должны стать незначительным меньшинством в рабочем движении. Напомнив, что еще в предоктябрьский период Ленин настаивал на уничтожении меньшевиков как на главном условии победы революции, Сталин сказал, что сейчас даже при самых благоприятных внешних условиях победа революции в Германии невозможна, пока в рабочем движении соперничают две одинаково сильные партии¹'. Сталин неприязненно относился и к умеренным германским коммунистам, стремившимся создать единый фронт с левым крылом социал-демократии против опасности фашизма. Одним из них был выдающийся лидер германских коммунистов Генрих Брандлер, выступавший за союз с левыми социал-демократами и за вхождение коммунистов в коалиционное правительство¹². Вскоре после беседы с Герцогом Сталин упомянул Брандлера и его единомышленника Тальгеймера в числе «старых» лидеров, которые, подобно Луначарскому и Покровскому в России, уже уходили со сцены, и подчеркнул необходимость искоренения «брандлеризма» в коммунистической партии Германии¹³. Брандлера исключили из партии в 1929 г.; к тому времени деятели Коминтерна уже именовали социал-демократов не иначе как «социал-фашистами».