Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 95 страниц)

Опасность, объяснял Ленин, заключалась в подрыве культуры, поскольку бывшие чиновники и другие оставшиеся в наследство от прежнего режима работники советских учреждений могут заразить своих коммунистических хозяев старыми российскими бюрократическими привычками и образом мыслей. Для того чтобы разъяснить эту точку зрения, Ленин употребил весьма сильное сравнение. Он напомнил, что в исторических книгах зафиксировано, что порой одна нация завоевывает другую. «Но что бывает с культурой этих народов? Тут не так просто. Если народ, который завоевал, культурнее народа побежденного, то он навязывает ему свою культуру, а если наоборот, то, бывает так, что побежденный свою культуру навязывает завоевателю»²⁰. Опасность состояла в том, что вместо преобразования все еще упорно сохраняющейся культуры старой России может со временем произойти русификация новой, большевистской культуры, превращение революции в русицизм.

Поскольку Ленин видел в политической революции лишь средство, при помощи которого большевики создали себе возможность построить социализм в России, он никогда не допускал, что октябрьский переворот был преждевременным в свете того, что социалистические революции в европейских странах так и не произошли. Он предал анафеме марксистов-меньшевиков – «наших европейских филистеров», как он их называл, которые считали ошибочным для социалистов брать власть в столь отсталой в культурном отношении стране, как Россия. Весьма вызывающе он отвечал, что если для строительства социализма необходим, как они говорят, определенный уровень культуры, то «почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы»²¹.

За вызывающим тоном, однако, крылось тревожное осознание Лениным, часы жизни которого уже были отмерены, что постепенное преобразование нэповской России в социалистическое общество было в предстоящий период не единственной возможностью. Как он признавал в своей речи на XI съезде партии, существовала альтернативная возможность того, что в соревновании культур старое одолеет новое. Ужасная сила старой российской привычки может в итоге взять верх. «Нация-завоеватель» (большевистская революция) может быть подорвана изнутри «покоренной нацией» (культурой русского царизма). Беспокойство Ленина по поводу такой возможности переросло в глубокую тревогу, когда ему стало ясно, что «реальная и главная опасность» может таиться и кое-где еще помимо советских служащих, придерживающихся взглядов «Смены вех», или бывших чиновников, которые внедряли царистские нравы в большевистскую администрацию.

Но, скорее всего, опасность эта могла лежать на самом верху: в восприимчивости некоторых высокопоставленных большевиков к этим влияниям, в их готовности поддержать реакционные тенденции. В частности, такие большевики поощряли «бюрократизм» и проявляли в отношениях с национальными меньшинствами в республиках русский великодержавный шовинизм, или «истинно русское настроение». Выяснилось, что наиболее отличился в этом обрусевший грузинский большевик Сталин, который к 1922 г. сосредоточил в своих руках огромную власть в качестве генерального секретаря Центрального Комитета и главы двух правительственных органов: Комиссариата по делам национальностей и Комиссариата рабоче-крестьянской инспекции. В записках по национальному вопросу, продиктованных 30-31 декабря 1922 г. (незадолго перед ударом, положившим конец его активному участию в государственных делах), Ленин резко критиковал Сталина, его вспыльчивого земляка Серго Орджоникидзе и шефа ЧК поляка Феликса Дзержинского как обрусевших инородцев, которые пересаливают по части «истинно русского настроения». Сталина он заклеймил как «великорусского держиморду». Эти заметки являлись частью подготовки Ленина к смещению Сталина с поста генерального секретаря на предстоявшем XII съезде партии. Резкое ухудшение состояния здоровья в марте 1923 г., однако, не позволило ему присутствовать на съезде, что дало Сталину возможность выдержать это самое серьезное испытание на пути к власти²².

Таким образом, хотя в последней публичной речи в ноябре 1922 г. Ленин предсказал, что «из России нэповской будет Россия социалистическая»²³, будущее России в конце жизни виделось ему весьма туманно. За его апологией Октября и оптимистическими прожектами, содержавшимися в последних выступлениях и статьях, крылась неуверенность в исходе революции. Он видел, что существует возможность возврата к прошлому, что в Республике Советов может возродиться старая Россия и что Сталин может сыграть во всем этом решающе важную роль. Его предчувствия оказались пророческими.

Равные пути большевизма т оюд– к кышт-щ.шг

Несмотря на то, что последователи Ленина разделяли очень многое в его учении, они не были безликой массой людей, механически повторяющих мысли вождя. Каждый имел свое мнение, каждый был самобытной политической личностью со своими культурными предрасположенностями, противоречивыми властными интересами и собственными взглядами на ситуацию в Советской России. Вне зависимости от того, как бы страстно они ни подчеркивали необходимость «следовать ленинским путем», выбирать они намеревались на самом деле различные дороги. Отдельные лидеры и фракции в каждом случае выделяли ту или иную часть ленинского большевизма, игнорируя либо умаляя другие части, а то и преобразовывая их в нечто совершенно иное.

Судя по известной нам точке зрения, основанной главным образом на работах Троцкого, после смерти Ленина в большевистском руководстве существовало два противоречивых политических курса. Левое крыло выступало за ускоренную индустриализацию внутри страны и активное поощрение революций за ее рубежами. По последнему вопросу они продолжали верить в ленинскую точку зрения о том, что социалистическая революция в России никогда не завершится успехом без поддержки социалистической революции в одной или нескольких передовых странах. Правое крыло, выступая за индустриализацию в пределах возможностей страны и с надлежащим соблюдением равновесия между развитием тяжелой и легкой промышленностей, ориентировалось, согласно поздним взглядам Ленина, на постепенное строительство социализма, основанное на крестьянском кооперировании, и призывало к осторожности в международных делах. Таким образом, каждое из них нашло, что выделить из многообразного наследия ленинского большевизма, но они акцентировали различные его элементы.

Благодаря тенденции приспосабливать политику партии ктрадиционно русскому институту, деревенской общине, и принижать роль мировой революции, правое крыло в партии представляло умеренный русский национальный большевизм. Согласно одному хорошо осведомленному автору, работавшему в те годы в советском правительстве, приоритет идеи «социализма в одной стране» принадлежал лидеру правых в партии и преемнику Ленина на посту главы советского правительства Алексею Рыкову²⁴. Его соратник в середине 20-х годов Николай Бухарин, признанный интеллектуал в партии и редактор «Правды», стал главным проводником этой идеи. Поскольку игнорирование перспективы мировой революции или даже преуменьшение ее значения считалось отходом от ленинского большевизма, публичное высказывание подобных взглядов не допускалось, тем более в то время, когда левые обвиняли правых в «национальной ограниченности». Бухарин даже публично предупреждал против склонности «плевать» на мировую революцию и заявлял, что «такая склонность могла бы дать толчок подъему своей собственной особой идеологии, своеобразному “национальному большевизму” или чему-нибудь еще в таком же духе»²⁵.

В узком же кругу, однако, некоторые члены правого крыла рассуждали совсем по-другому. Рыков говорил своему другу, американскому журналисту Рес-вику, что, «если мы, отсталый народ, перестанем играть в мировую революцию и устроим национальную жизнь по образцу нашего традиционного сельского мира, у капиталистического мира не будет причин нас бояться. Напротив, в их интересах будет поставлять нам оружие или даже присоединиться к нам, если на нас нападет Япония или Германия». Другой видный представитель умеренных, Авель Енукидзе, в одной из бесед с Ресвиком сказал, что, когда мировая революция не произошла, «именно нам пришлось расхлебывать кашу», т. е. пойти на далеко идущие уступки частному предпринимательству как в промышленности, так и в сельском хозяйстве; он также отмечал, что, если бы Ленин прожил еще несколько лет, он исправил бы свою ошибку 1917 г. относительно неизбежных и скорых революций в зарубежных странах²⁶.

Национал-большевизм правых означал, таким образом, приспособление целей и политики режима к образу жизни преобладающе крестьянского населения и практический отказ от мировой революции, на которую делал ставку Ленин. А поскольку революционные интернационалисты в левом крыле партии во главе с Троцким не желали поступиться ленинским постулатом о том, что окончательный успех революции в отсталой России зависит от революций в более развитых странах, пропасть между двумя группировками была абсолютно непреодолимой. Они были непримиримы друг к другу, и, именно благодаря такому глубокому расколу Сталин, смог маневрировать на пути к власти и поочередно победить обе фракции.

Была ли у него, помимо этого оппортунизма, собственная политическая ориентация, отличная от позиций его большевистских соратников слева и справа? По мнению Троцкого, сложившемуся в начале 30-х годов и оказавшему значительное влияние на исследователей, такой ориентации у Сталина не было. Он был «центристом», который в стремлении к единственному, что имело для него значение – власти, – объединил силы с правыми, а потом, когда левые потерпели поражение в 1927 г., сделал резкий поворот влево против прежних союзников. Он принял программу правых, когда начал отстаивать в конце 1924 г. идею социализма в одной отдельно взятой стране, а затем заимствовал программу левых, или ее карикатурное подобие, когда в 1928-1929 гг. стал выступать с самостоятельной позиции.

В отличие от этого мнения о Сталине, я считаю, что у него была своя весьма четкая ориентация и что на протяжении 20-х годов он выработал политическую программу, в которой она и нашла свое ясное выражение. Его политика коалиции с правыми против Троцкого не позволяла ему открыто высказать подобную концепцию до разгрома левой оппозиции в 1927 г., и даже в последующие годы он старался не раскрывать в полной мере экстремизм своей программы. Эту программу можно очертить в общих чертах по различным отдельным выступлениям Сталина в течение этого десятилетия. Отличаясь от позиций как левых, так и правых, она имела индивидуальный «сталинский» характер.

Его «истинно русское настроение» превращало его в национал-большевика, совершенно отличного от умеренных в правом крыле партии. Хотя он был солидарен с правыми в утверждении, что Советская Россия может успешно продвигаться к социализму в условиях международной изоляции, между ними су-шествовало различие в том, как он и они отстаивали свои позиции, отражавшие в свою очередь различие между русским национализмом Сталина и русским национализмом правых. Как позиция национального самоуважения национализм бывает двух основных видов: патриотизм, т. е. преданность своему народу и положительным чертам его национального характера, и шовинизм, т. е. высокомерная самодовольная национальная гордость и чувство превосходства над другими нациями. Национал-большевизм правых был национализмом первого вида, Сталина – второго. Его национализм был радикальной версией русского национал-большевизма, смесь большевистской революционности с великорусским шовинизмом, который Ленин разгадал в нем еще в 1922 г. Национал-большевизм Сталина выражал гордость способностью России идти к социализму в одиночку и пробить дорогу к социалистическому будущему для всего человечества – точно так же, как она в 1917 г. указала Европе путь к революции.

Кроме того, русский национализм Сталина имел антисемитскую окраску. В середине 20-х годов Сталин исподволь использовал антисемитизм в борьбе против левой оппозиции, главные лидеры которой – Троцкий, а потом Зиновьев и Каменев – были евреями. Он поощрял травлю лидеров оппозиции именно за то, что они были евреями, на собраниях, проводимых в заводских партийных ячейках²⁷ Свою группировку в партии он определял как русскую фракцию, а троцкистскую – как еврейскую. Похоже, Сталин пришел к убеждению, что евреи, какими бы обрусевшими они ни были в культурном отношении, не способны стать подлинно русскими, что, например, нашло свое выражение в том, что он взял в кавычки слово «русские» в пассаже, где упоминались «русские» меньшевики типа Абрамовича и Дана²⁸. Смысл этого приема для партии, для страны и для него самого заключался в том, что большевизм является не еврейским феноменом, а национальным русским явлением и что Ленин как основатель партии и он, Сталин, как будущий преемник Ленина являются подтверждением этой истины.

Гордясь тем, что он «русский» большевик, Сталин нашел ответ на вопрос, мучивший многих граждан нового государства, как обрести идентичность. Он весьма своеобразно трактовал роль государственности в Советской России, которая представлялась как коллективная идентичность. Что касается строительства социализма в стране, то этот процесс он представлял как миссию России в мировой истории. Свое место в этом процессе он определял весьма четко: сильный политический лидер, укрепляющий свое положение и в партии, и вне ее.

Сталин рассматривал Ленина и самого себя как вождей Советской России, которая являлась законным правопреемником России прошлой. Таковым было значение записки, адресованной членам Политбюро в 1926 г. Он находил огорчительным, что некоторые представители украинской интеллигенции стремились к дерусификации и культурной разобщенности с Москвой – и это в то время, когда рабочие Запада с восхищением взирают на Москву как на оплот мировой революции и ленинизма; сам же ленинизм он назвал «высочайшим достижением русской культуры»²⁹. Устрялов в «Смене вех» еще до него назвал большевизм «конечным продуктом» русской культуры. Мысль была настолько из ряда вон выходящей, что ее повторение Сталиным почти слово в слово пять лет спустя убедительно доказывает, что он черпал вдохновение именно в этой устряловской цитате. Ленину, для которого не существовало такого понятия, как единая русская культура, сама идея о ленинизме или большевизме как о «высочайшем достижении» этой культуры показалась бы нелепой. Для Сталина же она была естественной и правильной. С его точки зрения, и Ленин, и он сам были представителями уходящей в глубь веков русской культуры, выразителями всего лучшего, что в ней есть. Таким было направление мыслей Сталина в 20-е годы, когда он стал одним из правителей страны и жил в Кремле с его дворцами и соборами, в этой древней крепости на берегу реки Москвы. Именно в это время он выработал свою политическую программу.

Письмо, написанное в 1930 г. (но обнародованное спустя десятилетия), демонстрирует, насколько Сталин был исполнен решимости извлекать уроки из русской истории в процессе разработки политики на ближайшее советское будущее. Письмо это он написал певцу пролетариата, поэту Демьяну Бедному. Незадолго до этого в советской печати появились стихотворные фельетоны Бедного, основанные на действительных событиях. Один из них, «Слезь с печки», стал откликом на сообщения о снижении добычи угля в Донбассе вследствие неумелого управления и низкой дисциплины среди шахтеров, недавно набранных по деревням. В другом фельетоне, «Перерва», речь шла о железнодорожной катастрофе, случившейся по халатности стрелочника на станции Перерва между Москвой и Курском. В стихотворениях Бедный причиной этих несчастий называл типичные черты характера: леность и небрежность, унаследованные от прошлого России. И чтобы избежать повторения подобных случаев в будущем, писал Бедный в заключение первого из упомянутых фельетонов, «мы должны переделать свою природу, а не скулить и лежать на печке “предков”».

Подобная сатирическая социальная критика имела прецедент: Ленин ставил перед Советской Россией задачу преодолеть национальное наследие «обломовщины», праздное мечтательное существование, которое задолго до революции обессмертил герой романа Гончарова. Тем не менее Бедный за свои фельетоны подвергся критике со стороны Центрального Комитета. Встревоженный этим, он направил Сталину личное письмо, в котором, упоминая русских сатириков XIX в. Гоголя и Щедрина, отстаивал право писателя критиковать темные стороны советской жизни.

В ответе, выдержанном в резко отрицательном тоне, Сталин изложил свое кредо в отношении русской национальной гордости.

«Весь мир признает теперь, что центр революционного движения переместился из Западной Европы в Россию... Революционные рабочие всех стран единодушно рукоплещут советскому рабочему классу и, прежде всего, русскому рабочему классу, авангарду советских рабочих, как признанному своему вождю, проводящему самую революционную и самую активную политику, какую когда-либо мечтали проводить пролетарии других стран. Руководители революционных рабочих всех стран с жадностью изучают поучительнейшую историю рабочего класса России, его прошлое, прошлое России, зная, что кроме России реакционной существовала еще Россия революционная, Россия Радищевых и Чернышевских, Желябовых и Ульяновых, Халтуриных и Алексеевых. Все это вселяет (не может не вселять!) в сердца русских рабочих чувство революционной национальной гордости, способное двигать горами, способное творить чудеса». Вместо того, чтобы понять все это, что же сделал Бедный? Он разнес по всему миру, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения, что нынешняя Россия представляет сплошную “Перерву”, что “лень” и стремление “сидеть на печке” являются чуть ли не национальной чертой русских вообще, а значит и – русских рабочих, которые, проделав Октябрьскую революцию, конечно, не перестали быть русскими». Это, заявил Сталин, есть не большевистская критика, но клевета, развенчивание СССР, развенчивание русского пролетариата³⁰. >’ 'нн* ■

Противопоставление России «революционной» России «реакционной» является переложением высказывания Ленина, которое он цитировал в подкрепление своей позиции. Но рассуждения Ленина не имели ничего общего с аргументом, который теперь Сталин адресовал Бедному. Национальное прошлое России, которое Ленин считал деспотическим и рабским и как таковое – «сосудом мерзости и запустения» (если воспользоваться бранным выражением Сталина), для Сталина было «поучительнейшим». Если кто-либо из революционных лидеров в те дни и изучал с жадностью прошлое России, так это был сам Сталин.

История действительно, как говорил Ленин, знает всяческие превращения, особенно после таких великих переломов в социальном существовании, как русская революция. Возвращение царского прошлого, которого опасался Ленин, все же произошло, но таким путем, которого он не предвидел и едва ли мог бы себе представить. А случилось так потому, что его преемник нашел в далеком прошлом России модель политики строительства социализма – и сумел выстроить свои действия сообразно своей необычной концепции.

Примечания

¹Ленин В.И. Поли. собр. соч, Т. 33. С. 26.

² Там же. Т. 30. С. 261 -262.

⁵ Обе цитаты из кн.: СштЕ.Н. ЗоааИвт ш Опе Соипггу, 1924-1926, ХУ. Воок 2. Р. 424-435.

⁴Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 190,

⁵ Там же. Т. 36. С. 316.

⁶ Там же.

^I Там же. Т. 41. С. I -104-

⁸ Там же. Т. 41. С. 27. В 1сн.: 5Ьар1го ЬеопагЫ. ТЪе СопптшшЫ Рану оГ Ше Зоу^ег Ытоп. ХУ, 1959– Р. 264. Леонард Шапиро отмечает, что примерно в то же время Ленин в беседе с испанским социалистом Фернандо де лос Риосом заметил, что переходный период продлится, «возможно, сорок или пятьдесят лет».

⁵Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 223.

¹⁰ Подробнее о ленинском понимании переходного периода см.: Тискег ВоЬеИ С. Ро1Шса1 Си1шге апб ЬеабегяШр >п 5оч>ег Кигма,– Рюш Ьешп 1о СогЬасЬет ХУ, 1987 СЬар 3-

^IIЛенин В.И. Полн. собр. соч. Т. 36. С. 30.

¹² Там же. Т. 45. С. 369-377

¹³ Там же.

¹⁴ Там же. Т. 38. С. 204. С этим заявлением Ленин выступил в 1919 г.

¹⁵ Там же.Т. 45. С. 405.

¹⁶Тго1$куЬ. Ц1егашге апб Кс'0]нпоп.Апп АгЬог, 1960.Р.94.

¹⁷Кеск Уега Т. Вопя РХтак: А 5оу1с1 \Унгег т СопШсг у/ЦЬ гЬе 5гаге. МопгЬгса1, 1975. Р. 96. В книге говорится (С. 5-6), что Сталин, упоминавший «Голый год» в 1924 г. в серии лекций «Об основах ленинизма», был знаком с произведениями Пильняка.

¹⁸ Выступление 6 декабря 1920 г. Ленин В.И. Полн. собр. соч.Т. 40. С. 56.

¹⁹ Смена вех. 2-е изд. Прага, 1922. С. 50, 56-59, 62-63, 68, 69, 146, 182-183. Об устряловском «национал-большевизме» как верной тактике русских патриотов см. его статью «Национал-большевизм» в кн.: Под знаком революции. 2-е изд. Харбин, 1927. С. 47-53-ОбУстрялове и его влиянии в России см.: АгурскийМ. Идеология национал-большевизма. Париж, 1980.

²⁰ЛенинВ.И. Полн. собр. соч.Т. 45. С. 94-96.

²¹ Там же. Т. 45. С. 381.

²² Подробно о ленинском обвинении Сталина в великорусском шовинизме и его безуспешной попытке сместить Сталина см.: Такер Роберт С. Сталин: Путь к власти. 1879-1929– История и личность. М„ 1991. Гл. 7.

²³Ленин В.И. Поли. собр. соч.Т.45. С. 309.

²⁴Валентинов Н. Доктрина правого коммунизма: 1924-1926 годы в истории советского государства. Мюнхен, 1960. С. 16.

²³ Процитировано Стивеном Коэном в: СоЬеп 51ерЬеп Р.ВикНапп апсПНе Во15НеУ|к КегоШбоп. А РоПй-са1 ВюдгарНу, 1888-1938. Ы.У., 1973-Р– 188. Об обвинении левых в «национальной ограниченности» СМ. )ОС. С|1.

²⁶КезиНскУ'. Шгеагшемэ1ипоп.Оисадо, 1952.Р.255, 164.

²⁷ См. конкретные примеры, приведенные по неопубликованному очерку Л. Троцкого «Термидор и антисемитизм», написанному в 1937 г. (МеЖгеар Тгокку апб гНе^^й. РМ1абе1рЫа, 1971. Р. 174-178.)

²⁸ Сталин И В. Соч. Т. 12. С. 343– Выступление на XVI съезде ВКП(б).

²⁹ Там же. Т. 8. С. 142-143-

³⁰ Там же. Т. 13. С 25. Курсив автора. Относительно письма Демьяна Бедного и ответа Сталина см.: Эвентов И. Жизнь и творчество Демьяна Бедного. Л„ 1967. С. 205-208.

. Г •'

Я!

–•Гм.

гЧ’-

Сталинская программа

Государственная власть необходима как рычаг преобразований. Новая государственная власть создает новую законность, новый порядок, который является революционным порядком.

И.В. Сталин в беседе с Г. Уэллсом, 1934

Сталин был не просто исполнителем второй революции, как можно было бы предположить, но ее политическим архитектором. Он взялся за это смелое предприятие сознательно и уверенно, весьма уверенно, как оказалось вскоре. К 1928 г. у него уже появились политические ориентиры, дававшие ему представление, что и как надо делать. Он действовал согласно идее, которая начала формироваться у него еще до того, как он приступил к процессу революционных перемен. Каким бы ни представлялся первоисточник иным умам и в иные времена, именно Сталин собрал все составные части в единое целое. Последствия оказались для его страны во многих отношениях катастрофическими, и это есть другая важная часть нашего исследования.

Подобно Ленину и другим большевистским лидерам, Сталин был привержен цели превращения России нэповской в Россию социалистическую. Отличительной чертой его теории, однако, являлись три предпосылки; взятые вместе, они составляли основу его подхода. Во-первых, движущей силой перемен могло и должно было быть революционное использование государственной власти. В осуществлении преобразований страны следует задействовать все ресурсы партийного государства, включая комиссариаты, правоохранительные органы, вооруженные силы, иерархию партийных комитетов и партийных организаций по всей стране, причем в случае необходимости и в принудительном порядке. Во-вторых, главная цель такого революционного применения государственной власти состоит в наращивании и расширении самой государственной власти. Преобразование России нэповской в Россию социалистическую означало строительство могучего в экономическом и военном отношениях советского русского государства, владеющего средствами производства и способного защитить себя во враждебном мире. В-третьих, необходимость быстрой подготовки к предстоящей войне жестко обусловливала максимально быстрые темпы осуществления всех этих преобразований.

Таким – в самом сжатом виде – был подход Сталина к революции сверху. И если многие и оставались в неведении относительно того, что он разработал этот подход еще до того, как обрел политическую способность его реализовать, то отчасти благодаря Троцкому и другим, которые распространяли неверное представление о Сталине как политическом импровизаторе, мало проявлявшем интерес к каким-либо теориям и идеям, а заинтересованном лишь в упрочении собственной власти.

Моя интерпретация возникновения и подъема царизма продемонстрировала приоритет внешней политики над внутренней в качестве ключевого фактора. Требования обороны и усиления собственного могущества сыграли решающую роль во внутренней политике первых русских царей, направленной на привлечение всех классов к обязательной службе на благо централизованного государства. И в политической программе Сталина задачи внешней политики в условиях «враждебного капиталистического окружения» вновь оказались первоочередными. Все прочее должно было быть подчинено одной великой задаче скорейшего наращивания военно-промышленной мощи.

К революции через войну

В отличие от национал-большевизма правого крыла партии в сталинском варианте делался обдуманный упор на грядущие коммунистические революции за рубежом. Но не в качестве необходимого условия для строительства полностью социалистического общества в России, как считали левые, а в качестве условия для «окончательной», т. е. бесповоротной и необратимой, победы социализма. Распространение международной коммунистической революции было необходимо как гарантия безопасности Советской России, занятой строительством социализма, против окружающих ее враждебных сил. Сталин утверждал это в 1926 г. с предельной ясностью.

«Думать, что капиталистический мир может равнодушно смотреть на наши успехи на хозяйственном фронте, успехи, революционизирующие рабочий класс всего мира, – это значит впадать в иллюзию. Поэтому, пока мы остаемся в капиталистическом окружении, пока пролетариат не победил, по крайней мере, в ряде стран, мы не можем считать свою победу окончательной, следовательно, какие бы успехи ни показали в своем строительстве, мы не можем считать страну диктатуры пролетариата гарантированной от опасности извне. Поэтому, чтобы победить окончательно, нужно добиться того, чтобы нынешнее капиталистическое окружение сменилось социалистическим, нужно добиться того, чтобы пролетариат победил, по крайней мере, еще в нескольких странах. Только тогда можно считать нашу победу окончательной»¹. Тех зарубежных наблюдателей, которые не воспринимали подобные неоднократные заявления Сталина всерьез и считали его национальным государственным деятелем, озабоченным лишь развитием «одной отдельно взятой страны», ожидали в будущем сюрпризы.

Сталин, однако, хранил верность мировой революции весьма неленинского образца, что проистекало из его особого национал-большевизма. Ленин, а после него левая оппозиция делали ставку на революции в «передовых» странах; сталинское видение грядущих революций благодаря его русоцентризму было сосредоточено на соседних странах, большинство из которых под эту категорию не попадало.

В 1921 г. Сталин высказал точку зрения, что для Советской России, остающейся пока «социалистическим островом», было бы лучше, если бы она имела «в качестве соседей одно крупное, индустриально развитое или несколько советских государств»². В 1924 г. он вновь подтвердил эту свою позицию, написав, что пути развития мировой революции «не так просты», как казалось прежде. Некогда считалось, что революция произойдет посредством одновременного вызревания элементов социализма в более развитых странах, однако теперь такая идея нуждалась в значительной корректировке. Более вероятной перспективой представлялось, что мировая революция осуществится путем революционного «отпадения» все новых и новых стран от системы

Збб империалистических государств, которые последуют путем «первой отпавшей страны»³. Два года спустя в процитированном выше заявлении о необходимости «социалистического окружения» Сталин указал, где, по его мнению, будут расположены новые отпавшие страны. «Социалистическое окружение» должны будут составить граничащие с Россией государства.

Сталин представлял мировую революцию как процесс, распространяющийся из Советской России в страны, которые, благодаря географической близости, могли стать составными частями «социалистического окружения». Это позволило бы будущей социалистической России создать глубоко эшелонированные оборонительные рубежи и контролировать территории и ресурсы, отделившиеся от капиталистического мира; в этом случае успех иностранной интервенции становится невозможным. Рассуждая подобным образом, Сталин предвидел возникновение биполярного мира. Согласно большевистской доктрине, революция расколола мир на два враждебных «лагеря», которые, по мнению Сталина, стали двумя полярными «центрами притяжения». Одним из них, как он отмечал в 1925 г., была «Англо-Америка», другим – Советская Россия⁴. Он затем развил эту мысль в беседе с сочувствующими американцами. «Таким образом, в ходе дальнейшего развития международной революции и международной реакции будут складываться два центра мирового масштаба: центр социалистический, стягивающий к себе страны, тяготеющие к социализму, и центр капиталистический, стягивающий к себе страны, тяготеющие к капитализму»⁵

Поскольку Сталин рассматривал дальнейшее развитие международной революции, учитывая «географический» фактор, его мысль обратилась к дипломатии как к ключевому методу достижения этих целей. И здесь он, опираясь на учение Ленина, постепенно отходил от него. Из всей ленинской теории ничто не впечатляло Сталина так сильно, как идея о том, что межкапиталистические противоречия и разногласия есть бесценный дар, которым должна воспользоваться советская дипломатия. Назвав их в 1925 г. «величайшей поддержкой нашей власти и нашей революции», он продолжал:

«Это может показаться странным, но это – факт, товарищи. Если бы две основные коалиции капиталистических стран во время империалистической войны в 1917 году, если бы они не вели между собой смертельной борьбы, если бы они не вцепились друг друг}' в горло, не были заняты собой, не имея свободного времени заняться борьбой с Советской властью, – едва ли Советская власть устояла бы тогда. Борьба, конфликты и войны между нашими врагами – это, повторяю, наш величайший союзник»⁶.