Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 95 страниц)

А на Лубянке действительно творилось нечто жуткое. За несколько месяцев до этого в Лубянскую тюрьму по этапу были доставлены из отдаленных мест бывшие члены правой оппозиции. Следователи, к которым они попали, уже теоретически разработали схему их показаний. В ее основе лежало утверждение, что лидеры правой оппозиции давно втайне лелеяли террористические планы и вступили в заговор с «троцкистско-зиновьевским блоком», поставив целью уничтожение советского строя. Именно таков был лейтмотив неопубликованной работы Ежова «От фракционности к открытой контрреволюции», над которой он начал работать в 1935 г., вскоре после убийства Кирова. Когда Ежов закончил эту работу, Сталин тщательно ее отредактировал, внеся некоторые поправки⁶².

Задача следователей сводилась к тому, чтобы выбить ложные показания, укладывающиеся в эту фантастическую схему. Они использовали целую гамму средств – от обещаний сохранить жизнь и призывов послужить «интересам партии», с одной стороны, до угроз, шантажа и применения физического насилия и пыток – с другой. Сталин внимательно наблюдал за ходом следствия. Ежов регулярно направлял ему протоколы допросов и показаний. Так, 7 октября 1936 г. Сталин получил протокол допроса И. Станкина, бывшего личного секретаря Томского. В нем было зафиксировано, что преступная группа, в которую он входил, намеревалась совершить террористический акт против Сталина 6 ноября 1936 г. в Большом театре, где намечалось провести торжественное заседание, посвященное годовщине Октябрьской революции. Между сентябрем 1936-го и февралем 1937 г. Сталин получил 60 таких протоколов⁶^.

Жертвами зверских методов следствия стали Рютин и А.Н. Слепков, один из видных бывших последователей Бухарина. И тот и другой прибегли к голодовке, пытались покончить жизнь самоубийством. Один раз Рютина вынули из петли. В протесте, написанном Рютиным в ноябре 1936 г. и обнаруженном в архивах десятилетия спустя, Рютин указал, что следователи интерпретируют как призыв к террору некоторые формулировки из подготовленных им нелегальных «документов* (под последними имелись в виду «Платформа» и «Обращение»), Рютин выдержал до конца оказываемое на него нечеловеческое давление и позже был расстрелян. Другие не обладали подобной железной волей. Сломленный безжалостными допросами, Н.В. Астров, в прошлом ученик Бухарина, превратился в безвольное орудие в руках своих истязателей. Он был готов согласиться дать любые требовавшиеся от него признания. (Сталин проявил в отношении него редкое для себя милосердие: Астрова освободили, он вернулся домой и в 1989 г. был еще жив.) Фальшивые показания как его, так и других Ежов направлял Сталину, а тот рассылал эти документы всем 139 членам и кандидатам в члены Центрального Комитета, избранного XVII партсъездом. Девяноста восьми из них было суждено погибнуть.

К началу декабря 1936 г. в распоряжении Сталина оказалось достаточно показаний, для того чтобы созвать пленум Центрального Комитета. Протоколы его заседаний опубликованы не были. Сталин, по-видимому, намеревался использовать пленум для того, чтобы получить согласие высшего партийного органа на исключение из партии на следующем пленуме (он намечался на начало 1937 г.) Бухарина и Рыкова. Докладчиком выступал Ежов. Пространно цитируя сфабрикованные показания, Ежов обвинил Бухарина и Рыкова в том, что они главари еще не ликвидированного «центра» большого заговора. Выступая на пленуме, Бухарин решительно отклонил наветы и отрицал самое существование правого «центра». Он даже пошел настолько далеко, что заявил: «Я вас заверяю, что бы вы ни признали, что бы вы ни постановили, поверили или не поверили, я всегда, до самой последней минуты своей жизни, всегда буду стоять за нашу партию, за наше руководство, за Сталина». Там же Рыков назвал выдвинутые против него в показаниях обвинения «ложью от начала до конца». В перерыве заседаний пленума Бухарину и Рыкову устроили очные ставки с арестованными. Последние полностью повторили выбитые из них на Лубянке показания. Сталин активно участвовал в этом кошмарном действе, время от времени выдвигая собственные обвинения⁶⁴.

Проведя секретное заседание пленума ЦК, Сталин сумел запугать членов этого высшего партийного органа. Теперь он мог рассчитывать на одобрение предстоявшим новым пленумом изгнания Бухарина и Рыкова. В решающий час истории Советской России членами ЦК должно было двигать прежде всего чувство страха за себя и своих близких, решись они открыто выступить против набиравшего силу тирана. Единственным путем к спасению могло стать тираноубийство, совершенное каким-либо смельчаком прямо в зале заседаний, который, несомненно, находился под неусыпным наблюдением охранников Сталина.

Первоначально назначенный на 19 февраля новый пленум (о дате его открытия было уже объявлено) отложили на десять дней из-за смерти Орджоникидзе. Он скончался 18 февраля. Его гибель была отнюдь не случайной. После кончины Кирова и Куйбышева Орджоникидзе занял в партии вторую после Сталина позицию. И если кто-либо искал защиты от усиливающегося террора, взор его неизбежно обращался именно к нему. Сталин мог обманывать Орджоникидзе и манипулировать им. Но сломить дух Серго – в отличие от других деятелей из своего окружения (таких, например, как Молотов или Ворошилов) – он был не в силах. Благодаря многолетней близости со Сталиным, общему с ним грузинскому происхождению, своей склонности приходить в столь сильный гнев, что он забывал о соображениях осторожности и о лояльности, Орджоникидзе оставался единственным видным лидером, который на предстоявшем пленуме мог бы вступить в открытое противоборство со Сталиным, стать ключевой фигурой сопротивления не на жизнь, а на смерть разгулу террора, развязанному генсеком. Сталину нужно было любой ценой отвести такую угрозу.

Январский процесс и последовавшие за ним события обострили отношения между Сталиным и Орджоникидзе. Если, как это можно предположить, Сталин обманным путем использовал Орджоникидзе для того, чтобы тот уговорил Пятакова к «сотрудничеству» в зале суда, намекнув Орджоникидзе, будто он, Орджоникидзе, мог бы, уговорив Пятакова, спасти жизнь своего ближайшего помощника по наркомату, то смертный приговор Пятакова стал для него последним доказательством сталинского вероломства. Когда же в начале февраля в промышленности началась «охота на ведьм», Орджоникидзе понял, что рушится все созданное им в годы пятилеток.

Реакция Сталина на протесты Орджоникидзе против арестов ведущих руководителей тяжелой промышленности была следующей: он предложил Орджоникидзе доложить на предстоявшем пленуме о вредительстве в руководимой им отрасли⁶⁵ Это создало бы для Орджоникидзе нестерпимую ситуацию: он стал бы соучастником Сталина в массовом уничтожении ценных кадров в его собственной империи. А тем временем Орджоникидзе прислали из Грузии протоколы сфабрикованных показаний, которые под пытками дал его старший брат Папулия. Кроме того, он получил точно таким же образом выбитые из арестованных работников его наркомата показания, в которых они обвиняли своего руководителя. К протоколам была приложена записка Сталина: «Товарищ Серго, почитай, что они пишут о тебе»⁶⁶. Но и это еще не все. К смертной казни был приговорен старый друг Орджоникидзе, Александр Сванидзе, брат первой жены Сталина⁶⁷ Наконец, Сталин приказал провести обыск в кремлевской квартире Орджоникидзе. После продолжавшихся всю ночь бесплодных попыток переговорить со Сталиным Орджоникидзе все же удалось связаться с ним по телефону. «Это такой орган, что и у меня может сделать обыск. Ничего особенного», – таков был ответ Сталина⁶⁸.

Утром 17 февраля у Орджоникидзе состоялся долгий разговор со Сталиным. Допущенный к архивам автор написанной уже после смерти Сталина биографии Орджоникидзе рассказывает:

«Несколько часов с глазу на глаз. Второй разговор по телефону, после возвращения Серго домой. Безудержно гневный, со взаимными оскорблениями русской и грузинской бранью. Уже ни любви, ни веры. Все разрушено... Разделять ответственность за то, что никак не в состоянии предотвратить, Серго не мог. Подличать не хотел, это значило бы перечеркнуть всю прошлую жизнь... Оставалось уйти!»⁶⁹.

Орджоникидзе думал о самоубийстве. За несколько дней до описываемых событий он прогуливался по Кремлю с Микояном, которому сказал, что больше не может терпеть то, как Сталин поступает с партией, а потому не хочет жить⁷⁰ Восемнадцатого февраля Орджоникидзе провел весь день в спальне, не ел и что-то писал – вероятнее всего, это было последнее письмо, обвинявшее Сталина в кошмаре, обрушившемся на партию и страну. Вечером, в половине шестого, прозвучал выстрел. Вбежав в спальню, жена Орджоникидзе, Зинаида, увидела его лежавшим мертвым на постели. Быстро вошедшая вслед за ней ее сестра Вера схватила бумаги, которые Орджоникидзе оставил на столе. Сталин, которому Зинаида сообщила о случившемся по телефону, пришел немедленно и в ответ на ее пронзительный крик: «Вы не защитили Серго ни ради меня, ни ради партии!» – сказал: «Заткнись, идиотка!». Увидев зажатые в руке у Веры бумаги, Сталин вырвал их у нее. Когда тут же пришли Молотов и

Жданов (а также Берия, который вскоре после того, как Зинаида, обозвав его негодяем, хотела дать ему пощечину, исчез), Сталин сказал, что в сообщении о смерти Орджоникидзе ее причиной следует назвать сердечный приступ. Придя в квартиру Орджоникидзе, его секретарь Маховер воскликнул: «Они убили его, негодяи!». Дикую сцену устроил Семушкин, давний секретарь Орджоникидзе по наркомату. Впоследствии, как и многие ближайшие сотрудники Орджоникидзе, он был вместе с женой арестован. Несколькими днями спустя в ежовский кабинет был вызван заместитель Орджоникидзе Ванников. Ему было приказано написать докладную о «вредительских» директивах, полученных им от Орджоникидзе⁷¹.

Девятнадцатого февраля Центральный Комитет «с глубоким прискорбием» сообщил, что внезапно скончался «пламенный, бесстрашный большевик-ленинец, выдающийся руководитель хозяйственного строительства нашей страны». В опубликованном одновременно медицинском заключении указывалось, что смерть наступила в результате сердечного приступа. Оно было подписано наркомом здравоохранения Г.Н. Каминским и тремя врачами кремлевской больницы. Одним из них был злополучный доктор Левин. Пятнадцатого марта Каминский был без объяснения причин освобожден от обязанностей наркома здравоохранения. Возможно, он протестовал против злоупотребления его именем в медицинском заключении.

Орджоникидзе похоронили со всеми почестями, и урна с его прахом была замурована в Кремлевскую стену. В стране объявили на несколько дней траур. Северо-Кавказский край был переименован в Орджоникидзевский.

Падение Центрального Комитета

Теперь Сталин мог собирать пленум. Он открылся 25 февраля в Кремле без сообщения в печати. В официальном коммюнике, опубликованном 6 марта, говорилось лишь о том, что пленум обсудил задачи партийных организаций в связи с предстоящими выборами в Верховный Совет на основе новой Конституции и принял соответствующее постановление. Были также рассмотрены, указывалось в коммюнике, и другие вопросы, в том числе антипартийная деятельность Бухарина и Рыкова, которых пленум исключил из партии. В редакционной статье «Правды» пленум характеризовался, однако, как одна из важнейших страниц истории партии. Да, собственно, так оно и было.

Первый или один из первых дней заседаний был посвящен как будто бы обычному вопросу. Двадцать шестого февраля Жданов сделал доклад о значении для партии основанных на новой Конституции предстоящих всеобщих выборов. Он предсказывал напряженную предвыборную борьбу.

Если партия хочет руководить выборами, продолжал Жданов, партийные организации должны внедрять в жизнь предусмотренную Уставом внутрипартийную демократию. Между тем в партии широко распространены нарушения Устава, например включение различных руководящих работников в составы пленумов местных парткомов путем кооптации, а не избрания. Секретарями парткомов работают люди, которые не были избраны в эти органы. Широко практикуются назначения секретарей парткомов без предварительного обсуждения их кандидатур членами партии. Пора покончить, сказал Жданов, с избранием в партийные органы «списками» и открытым голосованием. Выборы должны быть тайными, и голоса следует подавать за каждого кандидата в отдельности, а за членами партии надо сохранить право на критику и отвод кандидатов⁷². гг^-

На следующий день пленум после прений принял резолюцию, одобряющую тезисы доклада Жданова. В ней указывалось, что все партийные органы должны избираться тайным голосованием. Выборы в партийные органы назначались на 20 мая. Какова же связь между партийной реформой и «чисткой», поясним ниже.

Следующим шагом Сталина стало изгнание Рыкова и Бухарина сначала из Центрального Комитета, а затем из партии, что было формальным условием, делающим возможным их арест. Перемежая поток сигналов о надвигающейся катастрофе дающими надежды намеками, Сталин удерживал Бухарина от самоубийства. Этот последний, страшный период неопределенности Бухарин провел в своей кремлевской квартире. Он обычно сидел в кабинете, сжимая в руках револьвер, на рукоятке которого была золотая пластинка с надписью.– «Одному из лидеров Пролетарской Революции Н.И. Бухарину от Клима Ворошилова». Но заставить себя спустить курок Бухарин был не в состоянии⁷³.

А тем временем на квартиры к нему и Рыкову доставляли все новые протоколы с добытыми под нажимом ложными показаниями. В прессе появились клеветнические статьи, подобные, например, опубликованной в «Правде», в которой Бухарин был назван «агентом гестапо». В письмах в Политбюро и Сталину Бухарин опроверг показания арестованных и заявил, что в знак протеста против них и кампании в печати намерен объявить голодовку. Накануне открытия пленума он так и поступил⁷⁴.

Поставленный на пленуме вопрос об исключении Бухарина и Рыкова большой дискуссии не вызвал, поскольку политическим линчеванием теперь откровенно руководил Сталин. Выступивший с докладом Ежов повторил обвинения, которые были выдвинуты на недавнем, проведенном без огласки пленуме. Бухарин и Рыков, сказал Ежов, вместо того чтобы, как это они обещали в 1929 г., прекратить оппозиционную деятельность, сохранили свою «подпольную организацию», превратив ее в центр законспирированных действий, предпринимаемых в союзе с троцкистами и другими элементами в целях свержения государства и захвата власти насильственным путем. В аналогичном духе выступил с фактическим содокладом Микоян. Он сказал, что письма Бухарина Центральному Комитету представляют собой попытку «запугать» его⁷⁵.

Усилия обоих обвиняемых защитить себя оказались тщетны. По указке Сталина запуганные участники пленума подвергли Бухарина и Рыкова жестокой травле. Их оправдания объявлялись двуличием и гнусным стремлением дискредитировать НКВД. О происходившем позволяет судить опубликованный фрагмент протокола.

«БУХАРИН. В чрезвычайно, исключительно трудное время – я о нем и писал (в письмах в Центральный Комитет. – Авт.). И поэтому здесь не было никакого элемента запугивания, ни ультиматума...

СТАЛИН. А голодовка?

БУХАРИН. А голодовка, я и сейчас ее не отменил, я вам сказал, написал, почему я в отчаянии за нее схватился, написал узкому кругу, потому что с такими обвинениями, какие на меня вешают, жить для меня невозможно. Я не мог выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете. (Смех.)

ГОЛОСА. Шантаж!

ВОРОШИЛОВ. Подлость. Типун тебе па язык. Подло. Ты подумай, что ты говоришь.

БУХАРИН. Но поймите, что мне тяжело жить.

СТАЛИН. А нам легко?»

На следующий день пленум после прений принял резолюцию, одобряющую тезисы доклада Жданова. В ней указывалось, что все партийные органы должны избираться тайным голосованием. Выборы в партийные органы назначались на 20 мая. Какова же связь между партийной реформой и «чисткой», поясним ниже.

Следующим шагом Сталина стало изгнание Рыкова и Бухарина сначала из Центрального Комитета, а затем из партии, что было формальным условием, делающим возможным их арест. Перемежая поток сигналов о надвигающейся катастрофе дающими надежды намеками, Сталин удерживал Бухарина от самоубийства. Этот последний, страшный период неопределенности Бухарин провел в своей кремлевской квартире. Он обычно сидел в кабинете, сжимая в руках револьвер, на рукоятке которого была золотая пластинка с надписью.– «Одному из лидеров Пролетарской Революции Н.И. Бухарину от Клима Ворошилова». Но заставить себя спустить курок Бухарин был не в состоянии⁷⁵.

А тем временем на квартиры к нему и Рыкову доставляли все новые протоколы с добытыми под нажимом ложными показаниями. В прессе появились клеветнические статьи, подобные, например, опубликованной в «Правде», в которой Бухарин был назван «агентом гестапо». В письмах в Политбюро и Сталину Бухарин опроверг показания арестованных и заявил, что в знак протеста против них и кампании в печати намерен объявить голодовку. Накануне открытия пленума он так и поступил⁷⁴.

Поставленный на пленуме вопрос об исключении Бухарина и Рыкова большой дискуссии не вызвал, поскольку политическим линчеванием теперь откровенно руководил Сталин. Выступивший с докладом Ежов повторил обвинения, которые были выдвинуты на недавнем, проведенном без огласки пленуме. Бухарин и Рыков, сказал Ежов, вместо того чтобы, как это они обещали в 1929 г., прекратить оппозиционную деятельность, сохранили свою «подпольную организацию», превратив ее в центр законспирированных действий, предпринимаемых в союзе с троцкистами и другими элементами в целях свержения государства и захвата власти насильственным путем. В аналогичном духе выступил с фактическим содокладом Микоян. Он сказал, что письма Бухарина Центральному Комитету представляют собой попытку «запугать» его⁷⁵.

Усилия обоих обвиняемых защитить себя оказались тщетны. По указке Сталина запуганные участники пленума подвергли Бухарина и Рыкова жестокой травле. Их оправдания объявлялись двуличием и гнусным стремлением дискредитировать НКВД. О происходившем позволяет судить опубликованный фрагмент протокола.

«БУХАРИН. В чрезвычайно, исключительно трудное время – я о нем и писал (в письмах в Центральный Комитет. —Авт.'). И поэтому здесь не было никакого элемента запугивания, ни ультиматума...

СТАЛИН. А голодовка?

БУХАРИН. А голодовка, я и сейчас ее не отменил, я вам сказал, написал, почему я в отчаянии за нее схватился, написал узкому кругу, потому что с такими обвинениями, какие на меня вешают, жить для меня невозможно. Я не мог выстрелить из револьвера, потому что тогда скажут, что я-де самоубился, чтобы навредить партии; а если я умру, как от болезни, то что вы от этого теряете. (Смех?)

ГОЛОСА. Шантаж!

ВОРОШИЛОВ. Подлость. Типун тебе на язык. Подло. Ты подумай, что ты говоришь.

БУХАРИН. Но поймите, что мне тяжело жить.

СТАЛИН. А нам легко?»

Для изучения дела была создана комиссия под председательством Микояна, а затем объявлен двухдневный перерыв. Возможно, в качестве акта личной мести Сталин включил в комиссию Крупскую и сестру Ленина Марию Ильиничну, а также большую группу лиц, на которых он, Сталин, мог, как он знал, положиться.

Против исключения Бухарина и Рыкова из Центрального Комитета и партии никто из членов комиссии не возразил. Голосуя, некоторые добавляли: «Предать суду и расстрелять». Другие: «Предать суду без применения расстрела». Сталин в момент голосования сказал: «Суду не предавать, а направить дело Бухарина-Рыкова в НКВД». (Это, конечно, означало, что Сталин уготовил на долю двух этих людей участь исполнителей главных ролей в предстоявшем третьем большом показательном процессе.) Крупская и Ульянова – должно быть, с тяжелым сердцем – присоединились к остальным, проголосовав «за предложение т. Сталина», и оно было принято⁷⁶.

Во время небольшого перерыва в заседании пленума Бухарин набросал короткое письмо, озаглавленное: «Будущему поколению партийных руководителей», заставил свою жену выучить его наизусть, а затем сжег. Покидая дом в последний раз, Бухарин поцеловал девятимесячного сына и попросил прощения у жены. К зданию, где проходил пленум, он и Рыков подошли вместе. Им не дали возможности выслушать приговор, который был уже предрешен. Восемь человек перехватили их у входа и доставили прямо на Лубянку⁷⁷

Итак, Центральный Комитет уступил нажиму Сталина, определив тем самым на ближайшие четверть века будущее партии-государства, а также судьбу самих своих членов, большинству которых была уготована недолгая жизнь после пленума. Венцом уступчивости высшего партийного органа явилось то, что он одобрил сталинской план проведения кампании террора.

Оказывалось ли в тот момент сколько-нибудь значительное противодействие? Судя по имеющимся данным, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Как указал в докладе на XX съезде КПСС Хрущев, «в выступлениях ряда членов ЦК, по существу, высказывались сомнения в правильности намечавшегося курса на массовые репрессии», и их сомнения наиболее ярко выразил Павел Постышев⁷⁸. Но все дело в том, что, кроме Постышева, никто из участников пленума о таких сомнениях, которые, надо полагать, были широко распространены среди них, вслух не заявил⁷⁹

Постышеву, несомненно, потребовалось незаурядное мужество, чтобы вообще заговорить об этом. По словам Хрущева, Постышев выступил в защиту члена ЦК Компартии Украины Карпова. Он не поставил под сомнение чистку или принесение в жертву Бухарина и Рыкова. Упомянув о тяжелых годах коллективизации и индустриализации, когда кое-кто «перешел во вражеский лагерь», а «здоровые элементы» боролись за партию, Постышев заявил: «Я никак не предполагал, что пройдя этот крутой период, Карпов и ему подобные попадут в лагерь врага... А вот по показаниям якобы Карпов с 1934 года был завербован троцкистами. Я лично думаю, что в 1934 году здоровому члену партии, который прошел длительный путь ожесточенной борьбы с врагами за дело партии, за социализм, попасть в стан врагов невероятно трудно. Я этому не верю... Я себе не представляю, как можно пройти тяжелые годы с партией и потом в 1934 году пойти к троцкистам. Странно это...»⁸⁰.

В этот момент Сталин прервал его и спросил: «Кто вы такой?» – и Постышев ответил: «Большевик я, товарищ Сталин, большевик!»⁸¹. После пленума, на котором критиковалась его работа на Украине, Постышева перевели на пост секретаря Куйбышевского обкома, и Куйбышев стал его последней станцией на пути к гибели.

Основной доклад о вредительстве в промышленности сделал Молотов. Он объявил главным организатором вредительства в тяжелой промышленности Пятакова. Поскольку последний занимал столь высокий пост, сказал Молотов, вредители и шпионы обладали всеми возможностями для внедрения своих людей в главки, тресты, на предприятия. Нарисовав картину экономики, пораженной вредительством, которое организовали «японо-иемецко-троцкистские агенты», Молотов отверг утверждения некоторых хозяйственников, будто выполнение и перевыполнение планов доказывают, что вредительство не представляет собой сколько-нибудь серьезной опасности. Действительно, сказал он, возглавлявшийся Ратайчаком отдел химической промышленности Нарком-тяжпрома перевыполнил планы 1935 и 1936 гг., но это лишь доказывает, что «и вредители не могут заниматься только вредительством, потому что тогда они не уцелеют». Главная ответственность за разоблачение вредителей лежит на НКВД. Но и сами хозяйственники обязаны заниматься этим. Они должны воспитывать в себе умение выявлять врагов в своей среде⁸².

Кульминацией пленума стала большая речь, произнесенная Сталиным 3 марта. Однако, прежде чем проанализировать ее, рассмотрим проблему, которая возникла перед Сталиным в этот момент. Чистка, начавшаяся после убийства Кирова, вылилась в два крупных процесса. Многие считали, что они позволили мстительному Сталину свести счеты со своими старыми врагами – бывшими оппозиционерами, число которых составляло несколько тысяч человек. Но значение этих процессов вышло далеко за рамки такого сведения счетов. Они должны были служить оправданием предстоящей огромной волны репрессий. Этого люди не ожидали. Они не предвидели, что будут арестованы сотни тысяч подозреваемых в заговорах, скрытно настроенных антисоветских «двуличных» граждан, что их заставят сознаться в двурушничестве и преступлениях, что они будут расстреляны или сосланы. Перед Сталиным теперь возникла задача создать у членов Центрального Комитета представление об СССР как обществе, кишевшем врагами, носившими маску лояльности к партии и советской власти. Но слова Сталина были обращены не только к тем 130 высокопоставленным коммунистам, которые участвовали в закрытом заседании в Кремле. Его речи предстояло появиться на страницах «Правды». Слушателями Сталина были и страна, и внешний мир. Таким образом, речь должна была оправдать развертывавшуюся кампанию террора, и Сталин очень старался придать ей убедительность.

Он начал с характеристики ситуации, изображая ее такой, какой, по его замыслу, должен был представить ее себе народ. Иностранные агенты, утверждал Сталин, проникли во все или почти во все хозяйственные, государственные и партийные органы. Они заняли там и руководящие, и рядовые должности. А некоторые руководители как на местах, так и в столице, проявив беспечность, благодушие и наивность, не сумели выявить вредителей, шпионов и убийц. Как это могло произойти? – поставил вопрос Сталин. И ответил: не из-за отсутствия предупредительных сигналов. Такие сигналы поступали. Сперва убийство Кирова, которое продемонстрировало двуличие врагов, скрывающихся за масками большевиков; потом закрытое письмо Центрального Комитета от 18 января 1935 г., в котором мнение, будто по мере прогресса страны враг становится слабее, объявлялось «отрыжкой правого уклона»; затем закрытое письмо от 19 июля 1936 г., потребовавшее от парторганизаций максимальной бдительности. Однако эти предупреждения не покончили с беспечностью, благодушием и политической слепотой партийных товарищей. «с-ц шыгог

Для объяснения такой ситуации Сталин выдвинул несколько причин. Во-первых, заметил он, товарищи «забыли» о капиталистическом окружении, агенты которого вознамерились активизировать внутри Советского Союза вредителей, шпионов и убийц. Во-вторых, товарищи «проглядели», что современный троцкизм перестал быть политическим течением в движении рабочего класса, каким он был семь-восемь лет назад, и выродился в банду вредителей, шпионов и убийц – разбойников с большой дороги, способных на любое преступление, включая шпионаж и прямую государственную измену. Наконец, в-третьих, товарищи «проглядели» важное различие между современными вредителями и вредителями времен Шахтинского дела. В отличие от последних, относившихся откровенно враждебно к советской системе, современные троцкистские вредители – это в большинстве случаев люди с партийными билетами, которые восхваляют своих начальников и подыгрывают им ради того, чтобы втереться к ним в доверие.

Решению этих проблем, сказал Сталин, может помочь «политическое просвещение», способное научить членов партии распознавать то, к чему они до сих пор оставались слепы. Партийных и беспартийных большевиков следовало знакомить с целями и методами организуемых иностранными разведками вредительства и шпионажа. Их нужно заставить осознать, что для борьбы с современным троцкизмом прежние «методы дискуссии» не подходят, на смену призыву «овладеть техникой» должен прийти призыв «овладеть большевизмом», «покончить с нашей политической доверчивостью», а вместе с тем и с некоторыми «гнилыми» теориями.

Во-первых, с теорией затухания классовой борьбы по мере упрочения социалистического общества, поскольку его успехи лишь усиливают озлобленность врагов и подталкивают их на крайние меры для ослабления советского государства, чему охотно помогают из-за рубежа. Во-вторых, с мнением, будто вредители никогда не проявляют усердия в работе. На самом деле «настоящий вредитель» обязан порой хорошо трудиться, с тем чтобы сохранить работу и пользоваться доверием, обеспечив себе таким образом возможность заниматься вредительством. В-третьих, с представлением, будто с вредительством можно покончить путем систематического выполнения плановых заданий. Нынешние задания, заметил Сталин, слишком малы и не позволяют реализовывать огромные резервы, существующие в экономике. Кроме того, вредители намерены развернуть свою подрывную деятельность не в мирное время, а накануне или во время войны, и поэтому их надо выкорчевать загодя. В-четвертых, с надеждой, что с вредительством можно покончить, развертывая стахановское движение. В-пятых, с предположением, что троцкисты истощили свои резервы: две трети троцкистов IV Интернационала (группа Шефло в Норвегии, группа Суварина во Франции, сторонники Рут Фишер в Германии и Макса Истмена в Америке) – шпионы и диверсанты. В-шестых, с порочной концепцией, будто вредительство не создает серьезной проблемы, поскольку большевики опираются на поддержку миллионов, а троцкистские вредители по своей численности – лишь небольшая кучка людей. Для того чтобы, например, построить Днепровскую плотину, нужны миллионы рабочих, а взорвать ее способны несколько десятков человек. Несколько шпионов в штабе армии или даже дивизии могут выдать врагу военные планы.

Таким образом, поучал Сталин, суть проблемы состоит прежде всего в обучении партийных кадров умению подходить к оценке внутренней и внешней политики с позиции зрелых ленинцев. Предсстоит повысить идеологическую подготовку руководящего слоя: 3-4 тыс. лидеров высокого ранга (партийный «генералитет»), 30-40 тыс. лидеров среднего ранга (партийное «офицерство») и 100-150 тыс. человек низшего командного состава (партийное «унтер-офицерство»).

Все партийные руководители – от секретарей республиканских и областных парторганизаций до секретарей партячеек – должны были отобрать по два человека, которые «могли бы стать их действительными заместителями». Секретарей партячеек и их заместителей предстояло направить в областные центры на четырехмесячные «партийные курсы». Первые секретари райкомов и их заместители должны были обучаться на восьмимесячных «ленинских курсах» в одном из девяти создаваемых центров; первые или вторые секретари городских парторганизаций и наиболее способные коммунисты – на шестимесячных «курсах по истории и политике партии»; секретари обкомов и республиканских центральных комитетов – на шестимесячном «совещании по вопросам внутренней и международной политики». Из этих товарищей предстояло сформировать несколько смен, могущих «заменить руководителей Центрального Комитета нашей партии»⁸³.