Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 95 страниц)

Ни Сталин, ни кто-то иной не могли претендовать на высшую политическую власть со ссылкой на занимаемый пост генерального секретаря. Более того, поскольку Ленин стал и оставался верховным лидером вовсе не в силу своего поста, а прежде всего благодаря выдающимся личным качествам политика, большевики, как правило, не были расположены рассматривать любую партийную должность в качестве основания для выдвижения на высшую руководящую позицию. Подобный авторитет не завоевывался одним махом, но создавался постепенно, путем последовательной демонстрации мастерства незаурядного политического лидера. Как заявил Сокольников на XIV съезде, «Ленин не был ни председателем Политбюро, ни генеральным секретарем, и тов. Ленин тем не менее имел у нас в партии решающее политическое слово. И если мы против него спорили, то спорили, трижды подумав. Вот я и говорю, если тов. Сталин хочет завоевать такое доверие, как тов. Ленин, пусть он и завоюет это доверие»²¹.

Сокольников говорил как представитель оппозиционной группы, которая не получила поддержки съезда. И все же это конкретное заявление многие большевики, не принадлежавшие к свите Сталина, не могли просто отбросить. Даже оставляя в стороне содержавшуюся в этих словах истину относительно авторитета Ленина и обстоятельств его приобретения, можно сказать, что в партии к тому времени еще не было всеобщего ощущения, что в лице Сталина она нашла достойного преемника Ленину на роль вождя. И в самом деле, у любого делегата XIV съезда или читателя его протоколов, изданных в 1926 г. 100-тысячным тиражом, могло сложиться впечатление, что никто не .унаследует роль Лени-на-вождя. В отчете ЦК по организационным вопросам Молотов уверял съезд, что «значение коллективного руководства растет». Делегаты зааплодировали, когда Ворошилов заявил, что «все мы, весь съезд, вся партия за коллективное руководство». Безусловно, в этой наиболее откровенной просталинской речи на съезде Ворошилов высказал мнение, что Сталин является «главным членом Политбюро», и далее сказал, что «в разрешении вопросов он принимает наиболее активное участие, и его предложения чаще проходят, чем чьи-либо другие». Но здесь же он утверждал, что Сталин «никогда не претендовал на первенство». И чтобы показать, что на самом верху существует коллективное руководство, он заметил, что после смерти Ленина не Сталин, а Каменев постоянно председательствовал в Политбюро. Наконец и Сталин высказался поданному вопросу в довольно категоричной форме. Завершая дискуссию по политическому отчету, он, в частности, заявил: «Руководить партией вне коллегии нельзя. Глупо мечтать об этом после Ильича... глупо об этом говорить. Коллегиальная работа, коллегиальное руководство, единство в партии, единство в органах ЦК при условии подчинения меньшинства большинству – вот что нам нужно теперь»²².

В некоторых выступлениях на съезде отвергалась сама идея о преемнике Ленина. Остро критикуя Зиновьева, старый большевик из рабочих А.В. Медведев сказал: «Был у нас Ленин, которому мы все доверяли, который вел правильную линию и давал общее направление пролетариату и нашей коммунистической партии. После смерти его мы говорим: вопрос не в лицах, а в коллективной мысли, творчестве и коллективном руководстве». Другой выступивший, В.И. Полонский, повторил слова неназванного рядового члена партии московской организации, который, выражая мнение большинства партийцев, сказал, что «...тов. Ленин оставил большой сундук всякого наследства, но что его кафтан начинают примеривать отдельные представители, отдельные члены Центрального Комитета. Но этот кафтан никому не подходит, не по плечу он и содокладчику ЦК [Зиновьеву]. Это наследство должно быть наследством всей нашей партии и всего Центрального Комитета, и никто не должен протягивать руки к этому наследству, к этому кафтану тов. Ленина. Никому он не по плечу»²³. Согласно опубликованному стенографическому отчету заседаний съезда, в этом месте зал разразился аплодисментами, были слышны голоса: «Правильно!».

Почему слова неизвестного большевика так задели за живое делегатов съезда, трудно объяснить только непопулярностью основной мишени, Зиновьева, который дал понять, что претендует на роль верховного лидера. Дело в том, что партия все еще находилась под обаянием личности такого выдающегося политического деятеля, каким был Ленин, который и после смерти постоянно присутствовал в умах большевистских последователей. Почитавшие Ленина при жизни, они увековечили его память в грандиозном государственном культе личности и в ходе данного процесса сделали из Ленина какого-то сверхчеловека. Теперь он уже виделся настоящим исполином мировой истории, фигурой легендарной величины. Соответственно другие партийные руководители оказались менее значительными фигурами, и сама мысль, что кто-то из них заменит Ленина на посту вождя, представлялась неуместной и недопустимой. Поэтому и выходило, что никто в партии не обладал «подходящим размером» для ленинского кафтана. Руководители партии или разделяли подобные чувства, или же по крайней мере осознавали их наличие среди рядовых партийцев. Так, Троцкий, описывая впоследствии упущенную им возможность выступить против Сталина в крайне важный период последней болезни Ленина, поясняет, что этот шаг могли бы истолковать как домогательство места Ленина в партии и государстве. «Я не мог без внутреннего содрогания думать об этом», – заметил Троцкий²⁴.

А вот Сталин думал об этом без содрогания. Он гордился своим положением истинного старого большевика, выросшего в партии до высокого поста, и давно питал надежду унаследовать от Ленина роль вождя. Однако Сталин был достаточно умен, чтобы не идти против существовавших в партии в то время настроений, о которых говорилось выше. Пока что он довольствовался открытой поддержкой преобладающего мнения о том, что Ленину не нужно иметь какого-то одного преемника в качестве верховного лидера и что руководство на самом высоком уровне должно быть коллективным. Но не таковой была его истинная точка зрения на сложившуюся ситуацию. Вскоре после цитированного выше торжественного заявления относительно неизбежности коллегиального руководства он в частных беседах говорил уже совсем другое.

В начале 1926 г., после XIV съезда, Киров стал секретарем ленинградской партийной организации. Старая цитадель Зиновьева перешла теперь в руки сталинской фракции. На торжественном обеде по этому случаю зашел разговор о том, как управлять партией без Ленина. По словам присутствовавшего на обеде Петра Чагина, одного из ленинградских лидеров и друга Кирова, почти все согласились, что руководство должно быть коллективным. Лишь Сталин был иного мнения. Молча выслушав сказанное, он встал и, шагая вокруг стола, заявил: «Не следует забывать, что мы живем в России, стране царей. Русским людям нравится, когда во главе государства стоит один человек. Конечно, этот человек должен осуществлять волю коллектива». Как вспоминал Чагин, в то время никому из присутствовавших не пришло и в голову, что Сталин видел себя великим вождем России²⁵. Если все было именно так, то это только лишний раз доказывает, как мало все они знали Сталина.

уцшл -яп

Теоретичесние изыскания

Итак, политическое выдвижение Сталина в середине 20-х годов никоим образом не являлось просто результатом его успехов в борьбе за власть. Этот факт нельзя объяснить только ссылками на различные приемы наращивания собственного влияния (искусные интриги, расчетливые манипуляции людьми, покровительство, создание собственной политической машины в партии), которыми Сталин так хорошо владел. С помощью подобных методов он в лучшем случае мог сделаться хозяином партии (так его называли в те годы в более высоких кругах). Но они одни не могли обеспечить признания и помочь утвердиться в качестве нового партийного вождя – преемника Ленина. Более того, примененные чересчур открыто и грубо, они дали бы обратный эффект, создав ему репутацию властолюбца и «вождя уездного масштаба», каким его в 1926 г. в частной беседе с Троцким назвал Каменев²⁶.

Чтобы стать преемником Ленина, а не просто одолеть соперника в борьбе за власть, Сталину предстояло узаконить себя в роли верховного лидера, приобрести в глазах большевиков особый авторитет. Кроме того, любому деятелю, стремившемуся стать вождем, нужно было доказать собственное соответствие ленинской роли главного идеолога партии и марксистского теоретика. Перед Сталиным встала трудная задача. Его «Марксизм и национальный вопрос», являясь важным изложением взгляда партии на национальную проблему, представлял собою, однако, его единственный существенный вклад в большевистскую марксистскую теорию дореволюционного периода. Это произведение по специфическому вопросу еще не создало ему в партии репутации теоретика. Не утвердил он себя в теории и первыми послереволюционными статьями и речами, которые в большинстве своем касались проблем советской политики по отношению к народам нерусской национальности. Помимо этого, в теоретической области Сталину пришлось противостоять другим большевикам (прежде всего Бухарину), обладавшим большим авторитетом.

И вот Сталин начал поправлять свое положение теоретика. Еще в июле 1921 г., находясь на отдыхе и лечении в Нальчике, он составил конспект запланированной брошюры «О политической стратегии и тактике русских коммунистов». Брошюра осталась ненаписанной, однако изложенные в конспекте идеи были детально разработаны в трех опубликованных произведениях. В первой статье, появившейся в августе 1921 г., схематично излагалась история партии до и после взятия власти²⁷ Вторая статья, «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов», была напечатана в марте 1923 г. в связи с 25-й годовщиной образования партии. Третья и наиболее важная работа, «Об основах ленинизма», представляла собой серию лекций, прочитанных в 1924 г. в партийной школе ЦК, известной как Свердловский университет. Именно эта небольшая книга принесла ему широкое признание в качестве главного идеолога партии.

Данные теоретические работы ярко высветили такое присущее сталинскому строю мыслей качество, как сильная увлеченность темой «стратегии и тактики». В статье, опубликованной в марте 1923 г., он доказывал, что рабочее движение имеет как объективную сторону, отраженную в теории и программе марксизма, так и «субъективную» – сознательное движение пролетариата к революционной цели. Эта субъективная сторона, продолжал он, «подлежит целиком направляющему воздействию стратегии и тактики». Если стратегия определяет основное направление усилий на весь период конфликта, то тактика ищет пути и средства для победы в конкретном сражении. Задача стратегии – составить «план организации решающего удара в том направлении, в котором удар скорее всего может дать максимум результатов». Так, по словам Сталина, в конце 1919 г. возник вопрос, наносить ли большевикам решающий удар по Деникину вдоль линии Царицын-Новороссийск или же (как и было сделано) в направлении Воронеж-Ростов. То же самое, заявил он, можно сказать и о стратегии в революционно-политической борьбе. Например, в 1905 г. проблема стратегии сводилась к выбору главного направления пролетарского движения. Ленин предлагал нанести основной удар по царизму «по линии» блока пролетариата и крестьянства, а меньшевики придерживались того взгляда, что движение должно пойти по линии блока между пролетариатом и либеральной буржуазией при изоляции крестьянства. Стратегический план Ленина верно учитывал движущие силы русской революции, что подтвердили все последующие события. После февраля 1917 г., на историческом повороте борьбы, радикальная стратегия большевиков, которую Ленин выразил в формуле «Вся власть Советам!», вступила в противоречие со стратегией меньшевиков и эсеров, выдвинувших лозунг «Вся власть Учредительному собранию!». После Октябрьской революции стратегическому плану контрреволюционеров, втянувших в свои организации активную часть меньшевиков и эсеров, противостояла большевистская стратегия укрепления диктатуры пролетариата в России и распространения пролетарской революции на все страны мира²⁸.

В выборе Сталиным темы и в том внимании, которое он ей уделил, присутствовала определенная доля самостоятельного творчества. Сложившееся в классическом марксизме представление о революции как о войне классов содержало необходимые предпосылки. И все же за всю предшествовавшую историю марксизма никто не придавал проблемам стратегии и тактики столь большого теоретического значения и никто так обстоятельно не разбирал марксистское учение о политической стратегии. Не сделал этого и Ленин, хотя с удовольствием читал знаменитое наставление Клаузевица относительно искусства ведения войны. С другой стороны, сочинения Ленина побуждали Сталина к исследованиям, ибо в них содержалась масса ссылок на стратегию и тактику и при обсуждении революционной политики часто использовалась военная терминология. Одна из наиболее значительных работ Ленина о революции была озаглавлена «Две тактики социал-демократии в демократической революции», а вопросы стратегического и тактического характера рассматривались почти во всех его произведениях.

Следовательно, у Сталина были некоторые основания во вступительном абзаце статьи «К вопросу о стратегии и тактике русских коммунистов» (март 1923 г.) написать, что она является «сжатым и схематическим изложением основных взглядов тов. Ленина»²⁹. И тем не менее его отрицание собственной творческой роли до некоторой степени вводило в заблуждение. Выбор темы, потребность систематизировать ленинские мысли по стратегии и тактике, желание создать марксистский учебник по политической стратегии – все это выражало определенные тенденции в мышлении Сталина. Подобно многим первым попыткам предложить нечто новое, его статья, опубликованная в марте 1923 г., получилась довольно заурядной. Однако изложенные в ней взгляды – каков бы ни был их первоисточник – принадлежали самому Сталину. Он сформировал их под влиянием не только сочинений Ленина, но и других произведений, включая работы Макиавелли, а также опираясь на собственный опыт. Иллюстрируя принципы стратегии и тактики примерами из военной истории, он многое черпал из своего прошлого участия в Гражданской войне. И та легкость, с которой он переходил из политической в военную сферу и обратно, свидетельствовала о том, что для него, вероятно, в большей степени, чем для Ленина, политика олицетворяла собой борьбу.

«Об основах ленинизма» – эта наиболее претенциозная работа, излагающая ленинизм как цельное учение, – явилась главным вкладом Сталина в огромное количество материалов о Ленине и ленинизме, изданных после смерти Ленина. Лекции были опубликованы в апреле и мае 1924 г. в газете «Правда», а затем выпущены вместе с воспоминаниями Сталина о Ленине в виде брошюры под названием «О Ленине и ленинизме». Другие большевистские лидеры, и прежде всего Бухарин и Зиновьев, опередили Сталина в попытке представить ленинизм как новый этап в развитии марксистской теории. Но наибольший успех имела работа Сталина.

В обширном докладе на тему «Ленин как марксист», прочитанном в Коммунистической академии 17 февраля 1924 г., Бухарин заметил, что «Ленин еще ждет как теоретик своего систематизатора...». Затем, обрисовав в общих чертах ту работу, которую надлежит проделать, он указал на три этапа в истории марксизма. На смену революционному марксизму Маркса и Энгельса, заявил Бухарин, пришел вырождавшийся, реформистский «марксизм эпигонов» II Интернационала, но затем революционный марксизм был вновь воссоздан в новой, обогащенной форме. Это был ленинский марксизм. Этот марксизм Бухарин охарактеризовал по таким направлениям, как теория и практика, империализм и национальный вопрос, государство и пролетарская диктатура, рабочий класс и крестьянство³⁰. Зиновьев в речи «В.И. Ленин – гений, учитель, вождь и человек», произнесенной 7 февраля 1924 г., рассматривал многие из этих же тем. Он считал, что в творческом развитии марксизма Лениным необходимо отметить пять решающих моментов: соединение рабочей революции с крестьянской войной; соединение классовой борьбы пролетариата с национально-освободительной борьбой угнетенных национальностей против буржуазии; теорию государства; оценку империализма как последнего этапа загнившего капитализма; теорию и практику диктатуры пролетариата. Но важнейшим открытием Ленина, по словам Зиновьева, «самым основным в ленинизме», был взгляд на крестьянство. Ленинская идея соединения классовой борьбы рабочих с крестьянской войной против помещиков относилась не только к России, но имела и международное значение³¹.

Подготавливая лекции по ленинизму, прочитанные в начале апреля в Сверд-ловекомуниверситете, Сталин принял ксведениюреплику Бухаринаотноситель-нотого, что теоретическое наследие Ленина все еще ждет своего систематизатора. Сталин не ограничился, подобно Бухарину и Зиновьеву, предварительными общими схемами, а смело принялся за изложение ленинизма как теоретической системы, снабдив его множеством поясняющих цитат из произведений Ленина. Хотя Сталин наверняка в полной мере использовал более ранние работы других авторов, он тем не менее продемонстрировал настоящее владение ленинским материалом и говорил, безусловно, не с чужих слов. Более того, он счел необходимым тонко подправить толкователей Ленина, чей авторитет теоретика в партии был все еще выше его собственного. Например, Сталин начал с того, что отверг как верное лишь отчасти представление о том, что ленинизм есть применение марксизма к своеобразным условиям России, а также что это было возрождением революционных элементов марксизма 40-х годов XIX в. (о чем говорил Бухарин). Далее Сталин, подразумевая Зиновьева, заявил, что «совершенно неверно» думать, что основное в ленинизме – крестьянский вопрос. Основным в ленинизме являлся, по его мнению, вопрос о диктатуре пролетариата, об условиях ее завоевания и укрепления, а крестьянский вопрос, как вопрос о союзнике пролетариата в его борьбе за власть, был производным. Ленинизм же Сталин определил как «марксизм эпохи империализма и пролетарской революции». Ленинизм, по существу, содержал теорию и тактику пролетарской революции вообще, теорию и тактику диктатуры пролетариата в частности³².

За общим определением ленинизма следовали разделы, в которых рассматривались: исторические корни ленинизма, ленинизм как революционный метод, роль теории, диктатура пролетариата, крестьянский и национальный вопросы, стратегия и тактика, учение о партии. Не удивительно, что наиболее отшлифованным оказался раздел о стратегии и тактике как «науке о руководстве классовой борьбой пролетариата», ибо здесь Сталин развивал и углублял положения написанной год назад статьи. В целом работа выглядела грубо скроенной (ей явно не хватало утонченности ленинской мысли), была катехисти-ческой по стилю и авторитарной по тону. Оставлял желать лучшего и порядок рассмотрения отдельных вопросов, а переход от одного раздела к другому в большинстве своем совершался чисто механически. Но несмотря на то, что сочинение не блистало изяществом мысли, оно несло в себе довольно мощный заряд. С его страниц вещал безапелляционный проповедник ленинизма, в совершенстве владеющий своим предметом, обладающий твердыми убеждениями и умением их защищать. К радости или несчастью, но Ленин-теоретик нашел своего систематизатора.

Любопытно, что в заключительном разделе работы Сталин рассматривал ленинизм как особый стиль руководства. Заимствуя (без указания источника) высказанную ранее Бухариным мысль, Сталин назвал этот стиль соединением «русского революционного размаха с американской деловитостью». Обладать русским революционным размахом – это значит быть передовым руководителем, дальновидным и с широким теоретическим кругозором, не подверженным «болезни узкого практицизма и беспринципного делячества». А чтобы не заразиться другой хворью, именуемой революционной «маниловщиной», под которой понималась тенденция к бесполезному сочинительству и оторванному от реальности планотворчеству, следовало соединить русский размах с американской деловитостью или с «той неукротимой силой, которая не знает и не признает преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьезная строительная работа»³³. Хотя Сталин должным образом и подкреплял свои выводы подходящими ленинскими цитатами, совершенно ясно, что он не хотел ограничиваться изложением взглядов Ленина и преследовал далеко идущие цели. Перечисляя качества положительного и отрицательного типа большевистского лидера, Сталин предлагал молодому поколению партийцев идеальный образ руководителя, примером которого мог бы служить он сам. Таким образом, его проповеднические упражнения были одновременно и политическим актом, нацеленным на приобретение права на преемственность. Книга явилась наиболее откровенной попыткой Сталина представить себя в качестве большевистского вождя с широким теоретическим кругозором и практической сметкой. И, характеризуя «ленинский стиль» таким образом, чтобы он сам мог бы предстать носителем этого стиля, Сталин старался упредить нелестное сравнение собственной персоны с Лениным, которое позднее высказал Троцкий и с которым согласились бы многие старые большевики. Троцкий, в частности, сказал: «Ленин – гений и новатор, Сталин – наиболее выдающаяся бюрократическая посредственность»³⁴.

Сталинсний ленинизм против ленинизма Тройного

Работа «Об основах ленинизма» – не что иное, как откровенная попытка систематизировать идеи Ленина, сформулировав наиболее существенные из них в качестве теоретического кредо. Именно этого опасался и от этого предостерегал незадолго до лекций Сталина Троцкий. В брошюре «Новый курс», появившейся в январе 1924 г., он осудил «известное идейное окостенение», которое, по его мнению, произошло после того, как партия оказалась под властью аппарата, а последний становился все более бюрократическим. Троцкий доказывал, что догматизация Ленина противоречила по самой своей сути антидоктринерскому, новаторскому и критическому духу ленинизма как «системы революционного действия». Указывая на ленинскую политику «крутых поворотов», примерами которой служили Октябрь 1917 г., Брест-Литовск, создание регулярной рабоче-крестьянской армии, введение нэпа, он заявил, что «ленинизм состоит в мужественной свободе от консервативной оглядки назад, от связанности с прецедентами, формальными справками и цитатами». И далее: «Нельзя Ленина раскроить ножницами на цитаты, пригодные на все случаи жизни, ибо для Ленина формула никогда не стоит над действительностью, а всегда лишь орудие, инструмент для овладения действительностью... Ленинская истина всегда конкретна!». Превратить ленинизм в ортодоксальную систему, «в канон, который требует только раз навсегда признанных истолкователей», значило бы нанести духовной жизни партии и теоретическому воспитанию молодого поколения смертельный удар³⁵.

Несомненно, данная проблема имела две стороны. Конечно же, Троцкий был прав, обращая внимание на политическое творчество Ленина, его нежелание связывать себя давними прецедентами и партийными традициями. Ленин обладал исключительным чутьем на потребности революционной практики, умением приспосабливать марксизм к этим потребностям и переосмысливать его как теорию. Кодифицировать мысли Ленина и вывести из них все партийные догмы действительно означало бы сделать из «ленинизма» что-то совсем чуждое духу его творца. И если бы Ленин прочитал работу «Об основах ленинизма», он, возможно, перефразируя Маркса, воскликнул бы: «Слава богу, я не ленинец!». С другой стороны, различие между великим мыслителем и «доктриной», создаваемой его учениками, – вполне естественный феномен истории, и Троцкий вряд ли был реалистом, предполагая (если он действительно так думал), что с Лениным выйдет по-другому.

Уже само обилие политических идей и искусная идеологическая аргументация в многотомных сочинениях Ленина побуждали к попыткам, предпринятым Сталиным. Кроме того, было кое-что и в самой ленинской мысли, что Троцкий или не заметил, или же не захотел признать. Ведь наряду с неприятием рутины и новаторским подходом к революционной политике Ленин обладал по-своему сугубо доктринерским мышлением. Его авторитетами являлись Плеханов и Каутский (какое-то время), Маркс и Энгельс (постоянно), а догматическая приверженность основам марксизма (в толковании Ленина) стала признаком политического и интеллектуального здоровья. В работе «Материализм и эмпириокритицизм» он рассматривал всю историю философии как борьбу «партий» – идеалистической и материалистической, – между которыми каждый должен выбирать, не имея никакой третьей альтернативы. Он резко осудил наблюдавшиеся в то время среди русских марксистов попытки создать теорию познания с использованием идей Маха как замаскированную ересь, «отступление от материализма»³⁶. В трудах «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский» Ленин сформулировал условия, определяющие марксиста. Нужно было не только признать марксистское учение о классовой борьбе, но и уверовать в диктатуру пролетариата как необходимый и желательный итог классовой борьбы на данном историческом этапе. Чтобы заранее доказать марксистскую законность захвата власти силой и диктаторского правления от имени пролетариата, Ленин в первой из названных выше работ перебрал все известные произведения Маркса и Энгельса, отыскивая санкционирующие заявления этих двух великих авторитетов революционного движения. Книга «Государство и революция» представляла собой с этой точки зрения изумительный образчик обильного использования цитат, модель полемического начетничества, которая подверглась дальнейшей стилизации в проповедях учеников Ленина и была превращена в тонкое искусство бывшим студентом богословия Сталиным.

Истина заключается в том, что в обоих вариантах ленинизма (и Троцкого, и Сталина) на первый план выдвигались те аспекты многогранной ленинской мысли и его стиля, которые эти два соперника в тот момент считали для себя политически выгодным подчеркнуть и которые, кроме того, были им особенно близки. Троцкий, занимавший в русском марксизме самостоятельное место и примкнувший к Ленину лишь в разгар революции 1917 г., да и тогда скорее как равноправный партнер, чем послушный ученик, естественно, изображал ленинизм не в виде набора признанных партийных доктрин, а как «метод» исторического анализа и «систему революционного действия». Ибо это был тот самый ленинизм, крупнейшим толкователем которого он предпочитал видеть сам себя и каким хотел предстать перед другими. Для Сталина же, бывшего ученика, досконально овладевшего ленинским текстом и обладавшего хорошими способностями к систематизации, но не талантом к самостоятельному теоретизированию, было не менее естественным рисовать ленинизм в виде обязательного для всех большевиков набора догм. Как бывший большевистский «практик», выдвинувшийся после революции в качестве политического организатора, он, естественно, придавал особое значение деловому практицизму или «американской деловитости» как непременному атрибуту ленинского стиля руководства. Поэтому в известном смысле два дивергентных «ленинизма» являлись отражением революционного пути и политической индивидуальности их творцов. Оба исходили из некоторых подлинных аспектов ленинского наследия, сильно утрируя их, и ни один не охватил полностью многогранную реальность истинного Ленина.

Но нас занимает главным образом вопрос не о том, какой из двух вариантов ленинизма ближе к Ленину. Сточки зрения борьбы за преемственность нас прежде всего должно интересовать, какой из них был политически эффективнее в послеленинский период, какой лучше отвечал потребностям большевистского движения того времени и чаяниям членов партии. Ответ может быть только один – таковым являлся вариант Сталина. И объяснялось это прежде всего изменившимся составом правящей партии.

Когда партия в начале 1917 г., после свержения царизма, вышла из подполья, она насчитывала в своих рядах около 24 тыс. членов. С тех пор многие умерли, и в начале 1924 г. старая гвардия составляла лишь небольшую и постоянно уменьшавшуюся долю почти полумиллионной армии большевиков. Не только подавляющее большинство из 200 тыс. рабочих и практически все 150 тыс. крестьян, но и значительная часть состоявших в партии служащих не имели дореволюционного опыта борьбы, т. е. являлись большевиками, которые никогда не были революционерами. Сравнительная доля старых большевиков еще больше сократилась в результате «ленинского призыва», или массового набора в партию промышленных рабочих, проводившегося после смерти Ленина для демонстрации солидарности пролетариата с советским строем. На 1 ноября 1925 г. число членов и кандидатов в члены партии уже превышало один миллион. Партия превратилась в массовую организацию, большинство членов которой вступило в нее после революции. Партийцев с дореволюционным стажем осталось всего 8,5 тыс. человек³⁷

Конечно, старая гвардия, все еще преобладавшая в центральных руководящих органах, располагала политическим влиянием, совершенно не соответствовавшим ее численному составу. Однако уже появилось новое поколение руководителей. Они приобретали власть на губернском уровне, и их влияние в партии было не таким уж незначительным. Многие представители этого контингента были из самых низов и имели лишь начальное образование. Примером может служить Н.С. Хрущев, которому предстояло занять высокое положение в партии. Родившийся в крестьянской семье деревни Калиновка на юге России и проучившийся два или три года в сельской школе, пятнадцатилетним пареньком он отправился работать на шахтах Донбасса. В партию вступил в 1918 г. в возрасте 24 лет и красноармейцем участвовал в Гражданской войне. Затем учился и начал карьеру партийного функционера, став в 1925 г. в Донбассе секретарем уездного комитета. Его путь похож на путь тысяч молодых людей из простонародья, политической карьере которых начало положила революция³⁸.

Ранние сочинения Сталина о ленинизме были адресованы именно этой новой партийной гвардии. Свою статью о ленинской стратегии и тактике, написанную в марте 1923 г., он представил как «небесполезную для нового поколения наших партийных работников», а работу «Об основах ленинизма» посвятил «ленинскому призыву». Сталин был, несомненно, прав, считая, что эти произведения удовлетворят важную потребность великого множества представителей нового поколения партийных работников. Не будучи интеллектуалами и не получив глубоких знаний марксистской литературы в процессе участия в антимонархической борьбе, молодые большевики с трудом разбирались в ленинском марксизме, читая массу подлинных сочинений Ленина, большинство которых касалось проблем, выходивших за рамки собственного опыта этих людей и относившихся к периоду, когда они еще не занимались политикой,