Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 95 страниц)

Решение оставить семинарию до ее окончания, по-видимому, явилось просто логическим следствием развития событий. Иремашвили убеждал Сосо не делать этого, напоминал, что завершение шестого (последнего) курса (1899-1900) позволит ему поступить в русский университет. Однако Джугашвили уже полностью овладела идея революционной карьеры. Кроме того, он опасался, что администрация семинарии не даст ему закончить последний учебный год⁴⁹. Такая мысль, возможно, была не лишена основания. К пятому курсу Сосо уже имел прочную репутацию смутьяна и больше не старался скрывать своих мятежных взглядов. Однажды инспектор Абашидзе застал его за чтением посторонней книги, которую выхватил у него из рук. Однако Сосо вырвал книгу у Абашидзе. Возмущенный монах воскликнул: «Ты разве не видишь, с кем имеешь дело?». Сосо протер глаза, пристально посмотрел на него и ответил: «Вижу перед собой черное пятно и больше ничего»⁵⁰. Фамилия этого инспектора указана в конце следующей записи в журнале регистрации поведения за 1898/99 г.: «Джугашвили Иосиф (V, I) во время совершения членами инспекции обыска у некоторых учеников 5-го класса несколько раз пускался в объяснения с членами инспекции, выражая в своих заявлениях недовольство производящимися время от времени обысками среди учеников семинарии, и заявил при этом, что-де ни в одной семинарии подобных обысков не производится. Ученик Джугашвили вообще непочтителен и груб в обращении с начальствующими лицами, систематически не кланяется одному из преподавателей (С.А. Мураховскому), как последний неоднократно уже заявлял инспекции... Сделан был выговор, посажен в карцер по распоряжению о. Ректора на пять часов»⁵¹.

Поскольку дела приняли такой оборот, не удивительно, что Джугашвили в мае 1899 г. покинул семинарию. Нам неизвестно, как на это реагировала мать, но догадаться нетрудно. Согласно семинарским записям, опубликованным в «Духовном вестнике Грузинского экзархата» в июне-июле 1899 г., Сосо исключили потому, что он «по неизвестной причине» не явился на экзамены в конце учебного года⁵². Характерно, что позднее он драматизировал данный эпизод. В анкете делегата Московской районной партийной конференции, состоявшейся в 1931 г., бросивший учебу семинарист, отвечая на вопрос об образовании, указал: «Вышиблен из православной духовной семинарии за пропаганду марксизма»⁵⁵.

Профессиональный революционер _а

Готовиться к роли профессионального революционера Джугашвили начал еще до того, как бросил семинарию. Порученный ему в 1898 г. организацией «Ме-сами-даси» кружок самообразования состоял из рабочих Главных железнодорожных мастерских Тифлиса. В то время, вспоминал он позднее, «я на квартире у Стуруа в присутствии Джибладзе (он был тогда тоже одним из моих учителей), Чодришвили, Чхеидзе, Бочоришвили, Нинуа и др. передовых рабочих Тифлиса получил первые уроки практической работы»⁵⁴. Очевидно, на занятиях присутствовали более опытные товарищи-партийцы, которые при необходимости могли помочь Джугашвили справиться со своей задачей пропагандиста, которая сводилась к обучению рабочих марксизму. Возможно, исходя из собственного первоначального практического опыта, он в 1898 г. составил «Программу занятий в марксистских рабочих кружках»⁵⁵.

Оставив семинарию, Джугашвили продолжал работать пропагандистом кружка самообразования рабочих железнодорожных мастерских Тифлиса, в котором его знали как Сосо. В это время он, согласно опубликованной позднее официальной биографии, «перебивался», давая частные уроки⁵⁶. В конце декабря 1899 г. он находит работу⁷ служащего и пристанище в Тифлисской физической обсерватории. Однако такое положение длится всего три месяца. В конце марта 1900 г., в период повальной безработицы и широких волнений в Грузии, полиция, проводя облаву на местных социал-демократических активистов, устроила обыски в его комнате при обсерватории. Когда пришла полиция, Джугашвили дома не было, и он, узнав о случившемся, ушел в подполье, избежав ареста ценою потери рабочего места в обсерватории. Единственным свидетельством, пролившим какой-то свет на то, как Со со затем сводил концы с концами, являются воспоминания Иремашвили, по словам которого часть товарищей, окончивших семинарию, «объединилась, чтобы время от времени при необходимости поддерживать его»⁵⁷

О деятельности Джугашвили в последующие месяцы известно мало. Вместе с Джибладзе и другими он готовил в августе 1900 г. крупную, но безуспешную забастовку железнодорожных рабочих Тифлиса. В тот же период он познакомился с прибывшим в Тифлис другом Ленина, эмиссаром «Искры» Виктором Курнатовским и нашел в этом русском революционере-марксисте одного из первых своих наставников. Вместе с Ладо Кецховели и его единомышленником Александром Цулукидзе Сосо разрабатывал план создания грузинской газеты «Брдзола», которая начала печататься в 1901 г. в подпольной типографии «Нина» (вместе с копиями «Искры» на русском языке). Первые печатные сочинения Джугашвили появились в этой просуществовавшей лишь короткое время грузинской газете⁵⁸. Постепенно он приобрел достаточное влияние в местных марксистских кругах, чтобы на партийной конференции, проходившей в Тифлисе в помещении подпольной Авлабарекой типографии⁵⁹ в ноябре 1901 г., быть избранным в состав Тифлисского социал-демократического комитета, который действовал с 1898 г.

В эти первые годы Джугашвили участвовал в революционной деятельности и политических спорах местных марксистов. Они делились (примерно, по линии «мягких» и «твердых» искровцев) на последователей Жордания, численно преобладавших, и более воинственное меньшинство (Махарадзе, Кецховели, Цулукидзе, Цхакая и др.), которое отвергало политику «легальных марксистов», пропагандировавшуюся газетой «Квали», выступало за конспиративные методы работы и требовало, чтобы движение не ограничивалось тайной пропагандистской деятельностью, а перешло к новому, «уличному» этапу, основанному на массовой агитации. Это были, так сказать, протобольшевики, и Джугашвили присоединился к ним. Он отстаивал воинственную позицию в агрессивном, фракционистском стиле, что создало ему среди грузинских марксистов репутацию человека с тяжелым характером, вечного возмутителя спокойствия. Возможно, в этом кроется причина переезда Джугашвили в Батум вскоре после избрания его в Тифлисский комитет.

Перемена места проживания произошла при обстоятельствах, которые хотя до настоящего времени и не совсем ясны, тем не менее не делают Джугашвили чести. Грузинские меньшевики в эмиграции упорно утверждали, что он переселился в Батум после исключения партийным судом из тифлисской организации за интриги и клевету на Сильвестра Джибладзе⁶⁰. Согласно другой, не лишенной правдоподобия версии, причиной переезда явились разногласия по вопросу о том, следует ли в Тифлисский комитет наряду с профессиональными партийными работниками (т. е. в большинстве своем представителями интеллигенции) избирать рабочих. Джугашвили безуспешно пытался воспротивиться положительному решению, выдвигая такие аргументы, как конспиративные соображения, неподготовленность и несознательность рабочих. Эта версия изложена в работе по истории закавказской социал-демократии, изданной сначала в 1910 г. в Женеве, а затем – в 1923 г. в Москве⁶¹. Автор, будучи социал-демократом, участником указанных событий, прямо не назвал Джугашвили. Он лишь написал, что включению рабочих в комитет воспротивился один молодой интеллигент, позиция которого якобы мотивировалась личными причудами и жаждой власти. Потерпев в ходе голосования в комитете поражение, этот молодой человек выехал из Тифлиса в Батум, «откуда тифлисские работники получили сведения о его некорректном отношении, враждебной и дезорга-низационной агитации против тифлисской организации и ее работников»⁶². Справедливости ради следует сказать, что в то время, когда Джугашвили в начале декабря 1901 г. прибыл в Батум, социал-демократическими лидерами там являлись два представителя умеренного курса (Чхеидзе и Рамишвили), которые могли противодействовать его усилиям, направленным на организацию более боевой и конспиративной социал-демократической работы в духе Кецховели и Курнатовского.

Серьезные волнения рабочих в Батуме подготовили благодатную почву для агитационных листовок, которые Джугашвили, как рассказывали, печатал на простейшем гектографе в своей лачуге. Нам не известно, в какой мере эти листовки способствовали возникновению забастовок на заводе Манташева и на нефтеперерабатывающем заводе Ротшильда в Батуме в феврале 1902 г. Последней предшествовало увольнение 389 рабочих. За прекращением работы на нефтеперерабатывающем заводе последовал 8 марта арест 32 рабочих, после чего 600 рабочих собрались у полицейского управления, требуя освободить арестованных или посадить за решетку их самих. Полиция арестовала собравшихся. На следующий день огромная толпа рабочих пришла к тюрьме с аналогичными требованиями. Поскольку рабочие не подчинились приказу разойтись, солдаты открыли по ним огонь. В итоге: 14 убитых и много раненых⁶³. Играл ли какую-то роль Джугашвили в этих событиях – не ясно.

Волнения в ряде промышленных центров Закавказья нарастали, возможно, под влиянием батумской демонстрации 9 марта, и власти решили разделаться с социал-демократическими активистами. Ночью 5 апреля 1902 г. во время заседания Батумского социал-демократического комитета были арестованы Джугашвили и другие его члены⁶⁴. После годичного пребывания в батумской и шестимесячного заключения в кутаисской тюрьмах его отправляют на три года в ссылку в село Новая Уда Иркутской губернии (Восточная Сибирь). На место он прибыл в конце ноября 1903 г., а в начале следующего года уже совершает побег и добирается до Тифлиса. Впоследствии такое происходило неоднократно. По сведениям, приведенным в официальной биографии, между 1902 и 1913 гг. Джугашвили арестовывался восемь, отправлялся в ссылку семь и бежал из мест ссылки шесть раз⁶⁵. Не удалось ему бежать только из ссылки, к которой он был приговорен в 1913 г. и из которой его освободила февральская революция. Ибо в последний раз его заслали в такое отдаленное место на севере Сибири, сбежать откуда было трудно.

Вернувшись в Тифлис после первого побега в феврале 1904 г., Джугашвили скрывался на квартире социал-демократического активиста Михо Бочоридзе. Об этом нам известно потому, что здесь ему было суждено встретиться с будущим тестем Сергеем Аллилуевым, через много лет описавшим данный эпизод в воспоминаниях. Квалифицированный механик, он в начале 90-х годов переехал на юг, устроился на работу в железнодорожных мастерских Тифлиса, женился и обосновался на жительство. Он стал социал-демократом, а его дом в пригороде Тифлиса – излюбленным местом собрания революционеров. Когда Аллилуев однажды вечером по партийным делам посетил Бочоридзе, последний познакомил его с Джугашвили, который рассказал кое-что о недавнем побеге из Новой Уды. В частности, о том, что пытался бежать уже через несколько дней после прибытия, однако, не имея подходящей теплой одежды, он, обморозив лицо и уши, был вынужден вернуться. Вторая попытка увенчалась успехом⁶⁶. Как писала в своих мемуарах старшая дочь Аллилуева, Анна, которой в то время было восемь лет и которая слышала эту историю от отца, Джугашвили сначала не мог бежать, так как за ним установили слишком строгий надзор. Но потом, улучив подходящий момент и запасшись теплой одеждой, он отправился пешком и, едва не обморозив лицо, все-таки сумел вырваться⁶⁷

Еще меньше нам известно о последующих побегах. Нужно, однако, иметь в виду, что подобные побеги были обычным делом для русских революционеров. Систему административной высылки на север европейской часта России или в Сибирь не следует смешивать с более строгими и суровыми, но и реже применявшимися каторжными работами. Да и охранка не имела того штата и опыта, какими впоследствии располагал ее советский наследник. Прибыв на место, ссыльные могли по своему усмотрению устраиваться на квартиру к местным жителям и жить как вздумается, правда под наблюдением, которое варьировалось и по интенсивности, и по эффективности. Им не возбранялось переписываться, хотя власти могли читать письма. Как мы видели на примере Ленина, ссыльные имели даже возможность писать серьезные научные труды, не говоря уже о революционных воззваниях, тайными каналами переправляемых за границу. Побег сам по себе был трудным, иногда очень рискованным, но довольно часто осуществимым предприятием.

Вернувшись в феврале 1904 г. в Тифлис, Джугашвили снова с головой ушел в подпольную партийную работу. В его отсутствие социал-демократическое движение приобрело иную организационную форму. Вначале 1903г. в Тифлисе состоялся объединительный съезд представителей социал-демократических организаций Тифлиса, Баку, Батума, а также партийных групп менее крупных центров Закавказья. Съезд учредил «Кавказский союзный комитет» из девяти членов как постоянно действующую руководящую группу, и Джугашвили в какой-то момент после возвращения стал его членом⁶⁸. В последующие месяцы он ездил по Закавказью в связи с партийными делами и посетил в июне Баку, провел сентябрь и октябрь на западе Грузии в городе Кутаиси, сделал короткие остановки в Батуме и Чиатуре. Однако, пожалуй, вернее было бы сказать, что ездил он по «фракционным делам», ибо главное внимание в обозначившемся расколе партийных рядов он сконцентрировал на укреплении позиций своих сторонников.

Позже писали (например, Троцкий), что Джугашвили начал свою деятельность меньшевиком и присоединился к большевикам после долгих колебаний только в канун событий 1905 г.⁶⁹ В подтверждение ссылаются на сообщение царской полиции за 1911 г., в котором указывалось: «По вновь полученным мною агентурным сведениям, Джугашвили был известен в организации под кличками Сосо и Коба, с 1902 г. работал в социал-демократической партии – организации, сначала меньшевиком, а потом большевиком, как пропагандист и руководитель 1-го района (железнодорожного)». Этот документ был опубликован 23 декабря 1925 г. в тифлисской газете Закавказского краевого комитета РКП «Заря Востока» вместе с воспоминаниями бывших товарищей Сталина в связи с его 4б-летаем. Копия сообщения находится среди архивов охранки в Гуверовском институте (Стэнфорд, Калифорния). Вызывает сомнение не подлинность документа, а само его содержание. Мало того, что в сообщении местом пребывания Джугашвили ошибочно назван Тифлис, хотя этот год он провел в Батуме, автор (начальник губернской жандармерии) допускает явную ошибку, называя Джугашвили меньшевиком с 1902 г. Дело в том, что меньшевизм как течение возник после II съезда российской партии, т. е. после 1904 г.

Полицейского офицера, по-видимому, ввел в заблуждение тот факт, что большинство социал-демократов, с которыми Джугашвили имел дело в Тифлисе в 1900-1901 гг., впоследствии стали меньшевиками.

К немногим обстоятельствам ранних этапов революционной карьеры Джугашвили, которые не должны вызывать у нас ни малейшего сомнения, относится и тот факт, что он принял большевизм без всяких колебаний, как только уяснил себе суть вопросов, послуживших причиной внутрипартийных разногласий, Это удостоверяется независимыми свидетельствами двух бывших грузинских социал-демократов, написавших в эмиграции свои воспоминания⁷⁰

В поездках по Закавказью после возвращения из ссылки Джугашвили отстаивал ленинскую позицию. В одном из грузинских мемуарных сочинений подчеркивается, что он уже придерживался подобных взглядов, когда в 1904 г. прибыл в Кутаиси, чтобы возглавить местный социал-демократический комитет⁷¹. Еще одно неопровержимое доказательство этого содержится в двух личных письмах, посланных Джугашвили в октябре в Лейпциг проживавшему там грузинскому революционеру М. Давиташвили и переданных последним Ленину и Крупской (позднее эти письма были обнаружены в их переписке).

В письмах Джугашвили предстает как безусловный сторонник Ленина. Понятия «большевик» тогда еще не было в широком употреблении. Вначале Джугашвили попросил друга выслать ему «Искру», которая тогда оказалась под контролем антиленинского большинства и печатала статьи, критикующие ленинские взгляды. Объясняя просьбу, он писал: «Здесь нужна «Искра» (хотя она без искры, но все-таки нужна: по крайней мере в ней есть хроника, черт ее возьми, надо хорошо знать и врага)». Термин «враг» Джугашвили употребил вполне сознательно. В письме он осыпал насмешками Плеханова за то, что тот подверг критике книгу «Что делать?», которая, очевидно, для Джугашвили являлась своего рода кредо. Возражая Ленину, Плеханов, помимо прочего, утверждал, что для того, чтобы обрести революционное сознание, рабочему классу не нужны социал-демократические интеллигенты-проповедники. На это пылкий ленинец из Кутаиси заметил:

«Этот человек или совершенно рехнулся, или в нем говорят ненависть и вражда. Думаю, что обе причины имеют здесь место. Я думаю, что Плеханов отстал от новых вопросов. Ему мерещатся старые оппоненты, и он по-старому твердит: «общественное сознание определяется общественным бытием», «идеи с неба не падают». Как будто Ленин говорит, что социализм Маркса был бы возможен во время рабства и крепостничества. Теперь гимназисты и те знают, что «идеи с неба не падают». Но дело в том, что теперь речь идет совсем о другом... Теперь нас интересует то, как из отдельных идей вырабатывается система идей (теория социализма), как отдельные идеи и идейки связываются в одну стройную систему – теорию социализма и кем вырабатываются и связываются. Масса дает своим руководителям программу и обоснование программы или руководители – массе?»⁷². И вовсе не удивительно, что первая же статья Джугашвили, опубликованная после его возращения из ссылки, представляла собой страстную защиту ленинской точки зрения по спорному первому пункту партийного Устава. Она появилась в новой нелегальной газете грузинских марксистов «Пролетариатис Брдзола» 1 января 1905 г.⁷³, когда на горизонте сгущались грозовые революционные тучи.

Русская революция 1905 г., которую Ленин впоследствии назвал «генеральной репетицией», была массовым, стихийным общенациональным бунтом. Под влиянием экономического кризиса начала столетия и позорного поражения в русско-японской войне 1904 г. подспудное недовольство крупных социальных групп переросло в мятежные настроения. В такой атмосфере события петербургского Кровавого воскресенья в январе 1905 г. вызвали настоящий взрыв. По стране прокатилась волна забастовок, уличных демонстраций, крестьянских беспорядков и вооруженных выступлений – от мятежа на броненосце «Потемкин» в Одессе (увековеченного в кинофильме Сергея Эйзенштейна) до вооруженных восстаний в Москве и в ряде других административных центров. В октябре назревало что-то похожее на всеобщую политическую стачку. В это время в Петербурге сформировался Совет рабочих депутатов, в котором видную роль играл Троцкий, и политические партии впервые вышли из подполья. Манифестом от 17 октября царь провозгласил гражданские свободы и объявил о создании выборного законодательного органа – Государственной Думы. Но революционные страсти полностью улеглись лишь к началу 1907 г.

В Закавказье, где глубокое социальное недовольство усугублялось национальными притеснениями, волнения 1905 г. были особенно бурными. Крестьяне с оружием в руках поднялись против помещиков, выступления рабочих приняли массовый характер, состоялись уличные демонстрации. Жестокие репрессии со стороны русских войск и не жалевших нагаек казаков, в том числе и ужасная бойня, учиненная среди собравшихся в августе на митинг в тифлисском городском зале, не смогли сдержать брожения, и к концу года Грузия оказалась в состоянии почти полной анархии. Социал-демократы всецело использовали благоприятную ситуацию для достижения собственных целей. Вместе с тем здесь, как и по всей стране, раскол в их рядах увеличился, ибо к первоначальным причинам, породившим внутрипартийные разногласия, прибавились споры относительно революционной тактики. Таким образом, революция 1905 г. ускорила превращение двух противоборствующих фракций в две воюющие между собой партии.

Джугашвили активно участвовал в грузинских событиях 1905 г., но его революционная роль не была особенно заметной. Он выступил на некоторых массовых митингах, выпустил несколько агитационных прокламаций и написал ряд статей, касавшихся революционной ситуации и внутрипартийных разногласий. Ездил по Грузии как организатор и пропагандист большевизма, затрачивая много энергии на фракционную борьбу. Так, в хронике его жизни за 1905 г., которую опубликовали позднее в 1-м томе сочинений Сталина, указывается, что в апреле он «выступает на большом дискуссионном собрании в Батуме против меньшевистских лидеров Н. Рамишвили, Р. Арсенидзе и др.», а в июле «выступает на двухтысячном дискуссионном митинге в Чиатуре против анархистов, федералистов, эсеров»⁷⁴.

Однако Джугашвили участвовал в событиях того времени и в иной роли. В различных регионах страны, в том числе и Закавказье, боевые группы партии осуществили целую серию «экспроприаций», т. е. вооруженных ограблений банков, почтовых вагонов и т. п. Хотя эти операции (известные в революционных кругах как «эксы») вызвали протесты в партии, особенно со стороны меньшевиков, Ленин одобрял «эксы» и рассчитывал на них как на источник денежных средств, нужных для финансирования политической деятельности. С его молчаливого согласия экспроприации продолжались и после 1905 г., несмотря на то что их запрещала резолюция, принятая, по предложению меньшевиков, IV (Объединительным) съездом партии, состоявшимся в 1906 г. в Стокгольме. Широкую известность приобрело нападение на Тифлисский государственный банк в июне 1907 г., которое пополнило большевистскую кассу огромной суммой денег. Тифлисской операцией руководил бесстрашный искатель приключений С.А. Тер-Петросян (Камо). Полагают, однако, что в действительности эти и другие «эксы» в Закавказье закулисно направлял Джугашвили.

Это верно, что ни один из будущих биографов даже не намекнул на данный аспект его революционной карьеры, а сам он уклонился от прямого ответа, когда немецкий писатель Эмиль Людвиг в 1931 г. в интервью заметил: «В Вашей биографии имеются моменты, так сказать, «разбойных» выступлений»⁷⁵. Вместе с тем вполне достоверно засвидетельствовано, что, хотя Джугашвили лично никогда и не участвовал в различных «экспроприациях», он, оставаясь в тени, планировал и организовывал их⁷⁶. В меньшевистских источниках утверждалось, что Закавказская организация исключила его из партии за участие в тифлисском ограблении в июне 1907 г. В марте 1918 г., когда деятельность меньшевиков не была полностью пресечена победившими большевиками, Мартов написал в московской газете, что Сталина в свое время исключили из партийной организации в связи с какими-то экспроприациями. Сталин подал на Мартова в революционный трибунал, отрицая, что когда-либо судился или исключался партийной организацией. Однако он не отрицал своей причастности к экспроприациям⁷⁷.

В Грузии меньшевики вышли из революции 1905 г. как доминирующая социал-демократическая фракция. Успеху способствовала наряду с другими факторами та энергия, с которой они проводили меньшевистскую тактику участия в выборах в I Государственную Думу. Большевики, собравшиеся в декабре 1905 г. на конференцию в Таммерфорсе, приняли решение (вопреки возражениям Ленина) бойкотировать выборы. В результате взятого грузинскими меньшевиками курса в I Думе пять из восьми грузинских мандатов, а во II Думе все эти мандаты оказались у меньшевиков. Успех грузинского меньшевизма объясняется, вероятно, его более националистической ориентацией и тем фактором, что меньшевистские вожди Грузии были более революционно настроены, чем лидеры русских меньшевиков. Влияние меньшевиков среди грузинских социал-демократов было столь велико, что из 1 б грузинских делегатов, избранных на стокгольмский съезд партии, большевиков представлял только один Джугашвили. А на V съезде, проходившем в Лондоне в апреле-мае 1907 г., все делегаты Грузии с решающим голосом являлись меньшевиками. Двух большевистских представителей Грузии, Джугашвили и Цхакая, не располагавших достаточной поддержкой на местах для получения полноправных мандатов, допустили на съезд по более низкой категории делегатов с «совещательным голосом», да и то вопреки протестам со стороны меньшевиков. Когда Ленин, председательствовавший на 14-м заседании съезда, попросил проголосовать по предложению мандатной комиссии, высказавшейся за то, чтобы допустить на съезд с совещательными голосами Ивановича (Джугашвили), Барсова (Цхакая) и еще двух других делегатов, Мартов потребовал представить о них информацию и заявил: «Нельзя голосовать, не зная, о ком идет дело». На что Ленин ответил: «Действительно, это не известно. Но съезд может довериться единогласному мнению мандатной комиссии». Требование Мартова отклонили, а предложение комиссии приняли большинством голосов, причем многие воздержались. В этот момент Костров (Жордания) крикнул из зала: «Протестуем!»⁷⁸

Хотя в грузинской социал-демократии большевики представляли оппозиционное меньшинство, грузинский большевизм как движение все-таки существовал. На первых порах, однако, Джугашвили не играл в нем главной роли. Показателем его малозаметной роли в этот первый период служит тот факт, что он не оказался в числе 15 делегатов от местных групп, которые собрались в ноябре 1904 г. в Тифлисе на первую конференцию закавказских большевиков. Не было его и среди четырех делегатов Закавказья, приезжавших в апреле 1905 г. в Лондон на большевистский III съезд партии, названный Троцким «учредительным съездом большевиков»⁷⁹. Дебют Джугашвили в более высоких большевистских органах состоялся в конце того же года на конференции в Таммерфорсе. К тому времени он уже стал влиятельной фигурой, правда не в общепартийных делах, а среди большевиков местного уровня. Между прочим, во время коротких поездок на партийные съезды в Стокгольм и Лондон Джугашвили впервые имел возможность познакомиться с жизнью за границей, однако сомнительно, чтобы он провел много времени вне пределов зала заседаний. Шестинедельное пребывание в Кракове и Вене в начале 1913 г. – это единственный другой известный выезд Джугашвили за рубеж, предшествовавший поездке в 1943 г. в Тегеран на переговоры с премьер-министром Черчиллем и президентом Рузвельтом.

Вернувшись в июне 1907 г. из Лондона в Закавказье, Джугашвили лишь на короткое время остановился в Грузии, а затем обосновался в Азербайджане, в Баку. Социал-демократическая работа велась главным образом среди многонациональной массы нефтяников, которые составляли почти четверть 200-тысячного городского населения. Здесь, как и в Грузии после революции 1905 г., преобладали меньшевики, и большевики стремились изменить ситуацию. Джугашвили включился в фракционную борьбу в привычной роли партийного ор-ганизатора-нелегала. Поскольку Бакинский социал-демократический комитет находился в руках меньшевиков, он поначалу являлся комитетчиком без комитета. Однако организационные усилия, предпринятые им совместно с такими ведущими бакинскими большевиками, как С. Шаумян, А. Енукидзе, П. Джапаридзе, С. Спандарян и С. Орджоникидзе, завершились созданием в октябре, конкурирующего большевистского Бакинского комитета, членом которого стал и Джугашвили⁸⁰.

В последующие месяцы он сосредоточил внимание на новом для себя поприще революционной деятельности: на профсоюзной работе. Много позднее, оглядываясь назад, он скажет, что во время острых конфликтов между рабочи-ми-нефтяниками и нефтепромышленниками на собственном опыте убедился, «что значит руководить большими массами рабочих»⁸¹. Это руководство включало практические действия по организации забастовок и оказанию влияния на профсоюзную политику, а также подготовку статей по вопросам труда для легальной большевистской профсоюзной газеты «Гудок». Вначале Джугашвили, по-видимому, занял воинственную левацкую позицию, выступая за максимум партийного контроля над профсоюзами и за бескомпромиссную ориентацию на всеобщую стачку, в то время как Джапаридзе и другие большевики более умеренных взглядов склонялись к признанию автономии профсоюзной деятельное™, к использованию также и других, менее острых форм борьбы рабочих. В конце концов позицию Джугашвили отвергли, и он стал поддерживать более гибкую большевистскую политику, которая в начале 1908 г. способствовала заметному успеху социал-демократов, особенно большевиков, на выборах рабочих делегатов в совет, которому поручили подготовить платформу для запланированных переговоров с работодателями⁸².

Но именно эти успехи послужили причиной ареста ряда социал-демократических активистов. Джугашвили (тогда у него был псевдоним Нижарадзе) арестовали 25 марта 1908 г. и заключили в Баиловскую тюрьму Баку, где, продержав до начала ноября, затем выслали сроком на два года в Вологодскую губернию. Туда он отправился обычным «этапным порядком», т. е. двигаясь от тюрьмы к тюрьме в группе, в которую по пута вливались другие заключенные. В январе 1909 г. его отправляют из Вологодской городской тюрьмы на место ссылки в Сольвычегодск. По дороге, передвигаясь опять же «этапным порядком» и, по всей видимости, пешком, он заболевает тафом, какое-то время находится в больнице в Вятке и достигает Сольвычегодска только к концу февраля. Через четыре месяца Джугашвили бежит на юг и в июле 1909 г. опять объявляется в бакинском подполье. В марте 1910 г. его вновь арестовывают и, продержав в Баиловской тюрьме, в начале сентября возвращают в Сольвычегодск, предварительно вручив предписание кавказского наместника, воспрещающее проживание на Кавказе в течение пяти лет. Отбыв двухгодичную ссылку в Соль-вечыгодске, Джугашвили избирает Вологду местом жительства под надзором полиции. В сентябре он нелегально выезжает в Петербург по фальшивому паспорту на имя Чижикова, где устанавливает связь с Сергеем Аллилуевым и другими большевиками. После ареста в декабре его высылают в Вологду на три года, но в начале 1912 г. он снова бежит⁸³. И это был еще не последний побег.

Завершая хронику жизни молодого Джугашвили, нужно сказать несколько слов о его первом браке. Повествование будет коротким, ибо мы располагаем очень скудными сведениями. В официальных биографиях об этом ничего не говорится, и то немногое, что нам известно, почерпнуто из мемуаров Иремаш-вили. С невестой Екатериной Сванидзе Джугашвили мог познакомиться через ее брата Александра, который учился вместе с ним в Тифлисской семинарии. Хотя Иремашвили утверждает, что бракосочетание состоялось в 1903 г., оно, по-видимому, произошло или в 1902 г., до первого ареста и высылки Джугашвили, или же в 1904 г., т. е. после этих событий. Вероятно, на характерную для него привязанность к матери (о чем шла речь выше) указывает и тот факт, что невеста не только имела такое же имя, но во многом походила на его мать. Екатерина Сванидзе происходила отнюдь не из интеллигентной среды и не разделяла революционных взглядов своего брата Александра. Она была простой грузинской женщиной, для которой обязанности жены составляли всю суть жизни. Как и Екатерина Джугашвили, она была глубоко религиозна и, по словам Иремашвили, даже молилась ночами о том, чтобы муж отказался от кочевой жизни профессионального революционера и занялся чем-то более основательным. Напоминала она старшую Екатерину и абсолютной преданностью Иосифу, на которого «глядела... как на полубога»⁸⁴. Где супруги жили во время редких встреч – нам неизвестно. Вполне возможно, что в какой-то части дома родителей Екатерины, который, как считают, находился в селении Диди-Лило близ Тифлиса, на родине далеких предков Джугашвили.