Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 95 страниц)

В сентябре 1936 г. начальник Управления внешних сношений Наркомата обороны М. Геккер в беседе с сотрудником посольства Великобритании, командиром авиационного крыла королевских ВВС Коллиером назвал Францию нестабильной страной и сказал, что обеспечить мир в Европе можно только заключением англо-советского союза¹⁹ Также в сентябре Ворошилов в беседе с генерал-майором А.П. Уэвеллом, главой группы британских военных наблюдателей на маневрах РККА, заявил, что в скором времени Германия начнет войну и Великобритании следует ускорить приготовления, «особенно что касается армии». Германия, продолжал Ворошилов, уже несколько лет назад могла напасть на СССР, и тогда у нее были некоторые шансы на успех. Теперь же СССР готов к отпору, «и, когда Германия это поймет, она может обратить оружие против менее подготовленных Франции и Англии»²⁰.

Избранная Сталиным дипломатия коллективной безопасности и коминтер-новская тактика Народного фронта способствовали такому ходу событий, который вел к войне в Европе. Главной целью оставалось сохранение хороших отношений с Германией. Сталин по-прежнему надеялся, что в войне, которая станет своего рода повторением Первой мировой войны, Германия и демократические государства Запада будут сражаться до взаимного истощения всех сил. СССР, сохраняя нейтралитет, будет тем временем накапливать силы и, дождавшись удобного момента, вступит в войну, что позволит распространить советскую власть далеко на Запад. Для успеха всего замысла необходимо, чтобы война была затяжной. Будучи хорошо информированным о росте военной мощи гитлеровской Германии, Сталин поэтому хотел, чтобы Великобритания и Франция также были сильными в военном отношении государствами. Этим объясняются его советы западным государственным деятелям не медлить с переоснащением вооруженных сил и указания французским коммунистам содействовать росту военной мощи Франции²¹.

Взяв на вооружение дипломатию коллективной безопасности, Сталин сознательно преследовал цель добиться образования в Европе сильной военно-политической коалиции, главную роль в которой играли бы Франция и Великобритания. Однако, как будет видно из дальнейшего, он не хотел участия СССР в этой коалиции, когда война наконец начнется.

Нарком иностранных дел Литвинов был отличным исполнителем сталинского замысла. Будучи «западником», он искренне верил в дипломатию коллективной безопасности и поэтому одинаково убедительно выступал как на переговорах, так и на крупных международных форумах, таких, как заседания Лиги Наций в Женеве. После Второй мировой войны Я.З. Суриц, советский полпред в Германии в середине 30-х годов, рассказал Эренбургу, как в 1936 г. его вызвали в Москву на совещание. Докладывал Литвинов. Выслушав Литвинова, Сталин положил ему руку на плечо и сказал: «Вот видите, мы можем прийти к соглашению», на что Литвинов ответил: «Ненадолго»²².

Гитлер своей дипломатией разыгрывал карту антибольшевизма в стремлении угодить западным державам, дабы они молча взирали на возрождение военного потенциала Германии. Так, в марте 1935 г., вскоре после того как стало известно, что в Германии восстановлены военно-воздушные силы и идет призыв на военную службу с целью формирования 36 дивизий, Гитлер принял прибывших с визитом Саймона и Идена. В ходе двухдневных переговоров он настаивал на правомочности военных приготовлений, неоднократно обрушивался с нападками на СССР и предлагал Великобритании свою поддержку в обмен на возврат бывших германских колоний²³. Тогда же он публично заявил, что Германия не имеет претензий к Франции и вообще не строит никаких агрессивных планов в отношении западных соседей. Таким образом, у Сталина были основания рассуждать так: если Гитлер не останавливается перед использованием антибольшевизма в своих целях, почему бы Сталину не добиваться своего с помощью антифашизма?

Тем временем во французской и особенно в британской дипломатии все более явственно просматривалась тенденция к улучшению отношений с Германией, которую Гйтлер, естественно, поощрял. Создание антигерманской коалиции стало для Сталина задачей первостепенной важности. На подписание франко-советского договора Гитлер ответил речью 21 мая 1935 г., в которой заверил всех соседей Германии в отсутствии у нее агрессивных намерений (кроме Литвы, так как в Мемеле якобы притесняли немцев), обрушился с нападками на Советскую Россию как на государство, где господствует диаметрально противоположное национал-социализму учение, и в заключение заявил, что Германия предлагает Франции руку мира и дружбы. Летом и осенью 1935 г, Лаваль предпринял ряд шагов, направленных на сближение с Германией. В июне 1935 г, британское правительство без каких-либо консультаций с другими державами заключило двустороннее военно-морское соглашение с Германией, по которому в нарушение Версальского договора последней разрешалось иметь военный флот в размере 35% британского²⁴. В январе 1936 г. военный атташе германского посольства в Лондоне намекал в военном министерстве генералу Диллу, что если не будет достигнуто взаимопонимание между Великобританией и Германией, то возможно германо-советское сближение²⁵. В то время британское правительство и само подумывало о достижении взаимопонимания с Германией; было даже принято решение создать при кабинете специальную комиссию «для изучения возможностей общего взаимопонимания с Германией». Государственному секретарю по военным вопросам Даффу Куперу было рекомендовано отклонить переданное полпредом Майским приглашение советского правительства посетить СССР с официальным визитом²⁶.

Влиятельные круги во Франции и особенно в Великобритании зондировали возможность направить официальную дипломатию в русло сближения с Германией. Гитлер нашел британского друга в лице лорда Лотиана, который посетил Германию и, вернувшись, поместил в «Лондон тайме» статью, в которой утверждал, что новая Германия желает не войны, а лишь «подлинного равенства». Германии нет нужды завоевывать другие страны и народы, писал автор статьи в «Лондон тайме», именно в силу ее приверженности идее расового превосходства немцев²⁷. Цель лорда Лотиана и многих других была ясна: склонить Гитлера к походу на Восток. Самнер Уэллс, заместитель государственного секретаря в 1937 г., впоследствии писал: «В предвоенные годы многие представители промышленного и финансового капитала в демократических странах Запада и в США были убеждены, что война между СССР и гитлеровской Германией, если она начнется, будет отвечать их интересам. Они были уверены в поражении Советской России, которое приведет к общему краху коммунизма. Что касается Германии, они считали, что она выйдет из войны настолько ослабленной, что еще долгие годы не сможет реально угрожать остальному миру»²⁸.

Седьмого марта 1936 г. Гитлер решился на рискованный шаг – ввел войска в Рейнскую демилитаризованную зону. В то время вермахт еще не имел достаточно сил, чтобы противостоять французской армии. Озабоченное перспективой кардинального нарушения равновесия сил, французское правительство поставило вопрос о вооруженном противодействии, но Лондон отговорил французов от вмешательства²⁹. Таким образом, стремление Великобритании к взаимопониманию с гитлеровской Германией привело к попустительству Гитлеру в столь критический момент.

В Москве внимательно следили за ходом событий. Западные державы проводили двойственный внешнеполитический курс – так же поступал Гитлер, да и Сталин не отставал. Последний возобновил свой курс на сближение с Германией еще до вышеупомянутых событий и проводил его параллельно политике создания антигерманской коалиции коллективной безопасности. Зная о намерении Гитлера разделаться с Францией до похода на Восток, Сталин не мог не понимать, что у него на руках козырная карта в дипломатической игре: возможность убедить Германию в нейтралитете СССР в случае ее войны против западных держав. Назначением нового германского посла фон Шуленбурга Москва тут же воспользовалась для зондажа отношения Берлина в плане улучшения отношений между СССР и Германией. На церемонии вручения верительных грамот 3 октября 1934 г. Калинин выразил надежду на нормализацию отношений между обеими странами и добавил, что не стоит придавать слишком большое значение газетной шумихе. Народы обеих стран, заявил Калинин, «во многом зависят друг от друга» и смогут найти пути к восстановлению дружественных отношений³⁰. В ноябре новый полпред СССР в Германии Я.З. Суриц заявил чиновнику МИДа Германии, что «недоверие Советского Союза к Германии может рассеяться и общая атмосфера может стать более спокойной, но только лишь на реалистичной основе...»³¹.

Восьмого мая 1933 г., т. е. через шесть дней после подписания франко-советского пакта, Литвинов в беседе с Шуленбургом выразил надежду, что за этим пактом последует «общий пакт» с участием Германии. Этот общий паст, сказал Литвинов, «приведет к улучшению отношений с Германией, которое советское правительство считает теперь возможным и желательным»³². В конце весны 1935 г. советник германского посольства Густав Хильгер, родившийся в России, приехал в Киев, где германский консул дал прием в его честь. Среди приглашенных был председатель исполкома Киевского облсовета Василенко. Многие рабочие, сообщил Василенко Хильгеру, недоумевают, почему партия проводит теперь такую политику по отношению к Германии, которая всего лишь стремится сбросить цепи Версаля. Им непонятно, почему советское правительство вместо оказания помощи Германии заключает договоры с ее притеснителями. «Одним словом, – продолжал Василенко, – политика Литвинова для масс неубедительна, и история скоро расставит все по местам. Ведь глупо Советской России вступать в союз с таким загнивающим государством, как Франция! Только дружба с Германией может обеспечить мир. Кому какое дело до расовой теории национал-социализма?»³³. Столь сведущий в советских делах человек, как

Хильгер, не мог, конечно, не понимать, что подобные высказывания советского официального лица исходили вовсе не от «масс».

Ключевую роль в сталинской дипломатии играло советское торгпредство в Берлине, обеспечивавшее канал связи между Москвой и Берлином помимо Наркомата иностранных дел и Литвинова. Глава торгпредства в период 1936-1937 гг. Давид Канделаки не скрывал, что имеет прямую связь со Сталиным и пользуется его доверием. Вскоре после назначения Канделаки главой торгпредства германо-советские переговоры о торговле, тянувшиеся еще с середины 1934 г., успешно завершились, и 9 апреля 1933 г. Канделаки и рейхсминистр экономики Яльмар Шахт подписали новое торговое соглашение. По соглашению Москва обязалась выплатить половину полученного кредита в 200 млн марок золотом и иностранной валютой, а вторую половину – товарами. В соглашении также оговаривалось, что Москва разместит дополнительные заказы на сумму в пределах 200 млн марок и оплата германским фирмам будет осуществляться на основе нового пятилетнего кредита от консорциума германских банков³⁴.

Дело приняло иной оборот, когда в июне 1935 г. (именно в июне Германия заключила военно-морское соглашение с Великобританией) Шахт заявил о возможности увеличения советско-германского товарооборота посредством кредита в 500 млн марок на десять лет. Канделаки незамедлительно отправился с этой новостью в Москву. Сталин истолковал предложение как политически значимый шаг, заявив на заседании Политбюро: «Вот видите, разве Гитлер может думать о войне с нами, если предлагает такие займы? Не может этого быть»-⁴⁵. Вернувшись в Берлин, 15 июля Канделаки явился к Шахту, чтобы передать ему ответ из Москвы. Теперь акции Канделаки возросли еще больше, ведь только что он получил в Москве орден Ленина «за выдающиеся заслуги, энергию и инициативу в области внешней торговли»³⁶. Он сообщил Шахзу, что изложил его предложение Сталину, Молотову и наркому внешней торговли Розенголь-цу. Принципиальных возражений нет, но было высказано пожелание повременить до завершения уже выполняемой торговой программы. Шахт позднее докладывал: «После некоторого замешательства Канделаки выразил надежду, что, может быть, есть возможность улучшить советско-германские политические отношения». Шахт ответил, что по таким вопросам советскому правительству следует обращаться в МИД через своего полпреда³⁷

Несмотря на это, Сталин продолжал демонстрировать готовность к налаживанию дружественных отношений с Германией. Немцам дали понять, что столь известные их недоброжалатели, как Литвинов и Тухачевский, мешать не будут. В конце октября 1935 г., к удивлению отбывающего на родину советника германского посольства фон Твардовски, на прощальном приеме появился Тухачевский (несомненно, с ведома Сталина). В разговоре с военным атташе генералом Кёстригом, продолжавшемся около часа, Тухачевский высоко оценил германскую армию и сказал, что, как коммунист и военный, далекий от политики, он надеется на будущее сотрудничество СССР и Германии. В донесении начальству об этом разговоре фон Твардовски отметил, что Тухачевский считается самым влиятельным военачальником в РККА после Ворошилова и «известен своими профранцузскими настроениями»³⁸. Вскоре после этого на банкете по поводу празднования 7 ноября Литвинов предложил тост за германского посла и выпил «за возрождение нашей дружбы»³⁹.

Затем, как бы в ответ на предложение Шахта, с дружественными инициативами выступило посольство СССР в Берлине. В беседе с чиновником германского МИДа 2 декабря 1935 г. советник посольства Сергей Бессонов завел речь о целесообразности уменьшения напряженности отношений между Германией и СССР и сказал, что расширение торгово-экономических связей могло бы дать толчок процессу нормализации отношений. Неделей позже он поинтересовался мнением фон Твардовски о возможных путях к такой нормализации⁴⁰. Суриц заговорил с фон Твардовски о том же, когда последний явился к нему с визитом вежливости. Советский полпред спросил, что можно сделать для улучшения советско-германских отношений, какой политический эффект могло бы иметь расширение и укрепление торгово-экономических связей между СССР и Германией, есть ли возможности развития культурных связей и не следует ли ему лично активизировать свою деятельность в Берлине. Суриц также подчеркнул, что Литвинова не следует считать противником улучшения советско-германских отношений⁴¹. В беседе с представителем германского МИДа 20 декабря Бессонов выразил оптимизм в отношении советско-германских переговоров о торгово-экономических связях и затронул тему советско-германского пакта о ненападении, которая, по его словам, уже обсуждалась неофициально в начале 1935 г.⁴² В конце ноября – начале декабря такого рода попытай зондажа неоднократно делались через германское посольство в Москве и генеральное консульство в Тифлисе, где с консулом беседовал на эту тему сотрудник Нарко-миндел Георгий Астахов⁴³.

Гитлер счел все эти жесты доброй воли преждевременными и никак не реагировал на сталинский зондаж. Об улучшении отношений с СССР, тем более о заключении пакта о ненападении, не могло быть и речи, пока он не разыграл до конца свою антибольшевистскую карту. Ввод войск в Рейнскую зону усилил позиции Германии и расчистил путь для дальнейших шагов – аннексии Австрии и оккупации Чехословакии. Только осуществив эти шаги, он будет готов к войне против Запада – вот тогда настанет время пойти навстречу мирным инициативам Востока. Несомненно, Сталин все это понял и принял к сведению. Его действия, однако, свидетельствовали о том, что Москва не заставит долго себя ждать, когда Берлин будет готов к сближению.

Чтобы исключить всякие сомнения на этот счет, Сталин публично разъяснил свою позицию устами Молотова, который дал интервью французскому журналисту, интересовавшемуся отношением советского правительства к занятию Рейнской зоны немецкими войсками. На вопрос француза о том, наблюдаются ли в СССР тенденции к сближению с Германией, советский премьер ответил, что «в определенных кругах советского общества есть тенденция к непримиримому отношению к теперешним правителям Германии, которые беспрестанно выступают с речами, исполненными враждебности к Советскому Союзу. Однако главная тенденция, определяющая политику советского правительства, основывается на признании возможности улучшения советско-германских отношений»⁴⁴. I .м>. « :.Ч9 *«Н'Л

•Яр С) «••>!

–Я -чк

Поддержна республиканцев в Испании ^:Ф

В Испании, где расслоение общества на богатых и бедных было особенно явным, победа Народного фронта на выборах привела к резкому обострению социальной напряженности. В июле 1936 г. группа генералов расквартированных в Марокко войск во главе с Франсиско Франко подняла мятеж, положивший начало трехлетней Гражданской войне.

Мятежников можно было бы смять довольно быстро, если бы они не получали помощь от Италии, Германии и Португалии. Республиканцы иностранной помощи не получали и остро нуждались в оружии и обученных военных кадрах. Премьер-министр Франции Блюм был не в состоянии помочь испанским республиканцам оружием, так как против таких поставок возражали англичане, да и во французском кабинете министров не было единства по этому вопросу. Ему оставалось только предложить политику всеобщего невмешательства, которое якобы приведет к прекращению военных действий, когда у противоборствующих сторон истощатся запасы оружия и боеприпасов⁴⁵. Германия и Италия присоединились к образованному в Лондоне комитету, призванному проводить в жизнь политику невмешательства, но не прекратили военную помощь мятежникам. Естественно, такая политика оказалась неэффективной.

Советский Союз не мог не реагировать на сложившееся положение. Новая тактика Коминтерна предусматривала поддержку именно таких «буржуазных демократий», каким было правительство Народного фронта Испании. Сталин понимал, что, если с немецкой и итальянской помощью мятежные генералы захватят власть в этой стране, позиции Франции как основного государства в свободной от фашизма части Европы существенно ослабнут, зато усилится тяготение к Германии небольших европейских государств, и без того возросшее в связи с безнаказанным вводом германских войск в Рейнскую зону. Помимо прочего, безучастно взирая, как немцы и итальянцы расправляются с республиканской Испанией, Москва едва ли могла рассчитывать, что в дальнейшем Гитлер будет считаться с СССР как с сильной державой.

Нужно было действовать, но действовать так, чтобы не вызвать отрицательной реакции Франции и Великобритании. Более того, следовало побудить эти страны оказать военную помощь испанским республиканцам. На первых порах Сталин ограничился гневным осуждением мятежа в советских газетах, которые клеймили позором Франко и его фашистских пособников. Заявлено было о поддержке политики невмешательства, в Испанию пошла помощь от советских общественных организаций в виде продовольствия и медикаментов. Когда стало ясно, что Италия, Германия и Португалия игнорируют политику невмешательства и мятежники явно одерживают верх, Сталин решился на более действенную помощь республиканцам. На специальном заседании Политбюро в конце августа 1936 г. он предложил план «осмотрительной интервенции». Через два дня в Нидерландах Кривицкий получил через специального курьера указание задействовать всю агентуру и все наличные ресурсы для закупки и доставки оружия в Испанию. Во избежание обвинений в прямом участии в испанских событиях Сталин отдал приказ всем советским гражданам в Испании держаться «вне досягаемости артиллерийского огня»⁴⁶.

Уже в середине октября в Испанию были тайно переправлены самолеты, другое вооружение и военнослужащие, которые прибыли как раз вовремя, чтобы помочь изнемогавшим республиканцам удержать Мадрид. В оплату советской военной помощи в Россию отправился золотой запас Испании – 7800 ящиков с золотом на сумму 518 млн долл.⁴⁷ Присланные из СССР примерно 500 иностранных коммунистов образовали ядро добровольческой интербригады, общая численность которой колебалась от 30 до 50 тыс. бойцов – французов, немцев, итальянцев, поляков, американцев, англичан, бельгийцев, славян из балканских государств⁴⁸. Интербригаду возглавил Эмиль Клебер, якобы натурализованный канадец. Его настоящая фамилия – Штерн. Он родился в Буковине, имел советское гражданство. Штерн был сотрудником военной разведки, работал также инструктором в военных училищах Коминтерна⁴⁹.

Советским посланником в Испанию Сталин направил Марселя Розенберга, но вся ответственность за испанскую операцию была возложена на Артура Ста-шсвского, поляка по происхождению и бывшего советского военного, официально исполнявшего обязанности торгового представителя в Барселоне. Вся деятельность Коминтерна контролировалась НКВД, главным резидентом которого в Испании был Никольский, он же Швед, он же Лёва, он же Орлов⁵⁰. Советскими военнослужащими в Испании, которых было 500-600 человек, включая участвовавших в боях летчиков и танкистов, командовал генерал Ян Берзин (Кюзис Петерис) – бывший начальник Разведуправления РККА. Доминирующее влияние Москвы в делах испанских республиканцев объяснялось не числом советских граждан, принимавших непосредственное участие в событиях, а тем, что Москва была главным источником военных поставок и имела своего агента в лице испанской коммунистической партии⁵ *.

В середине октября 1936 г. Сталин направил приветственную телеграмму главе испанских коммунистов Хосе Диасу, в которой говорилось, что трудящиеся Советской России считают своим долгом помогать «революционным массам» Испании. Действительно, то, что происходило в контролируемой республиканцами части страны, особенно в Каталонии, где большим влиянием пользовались анархисты-синдикалисты и партия коммунистического толка, называвшая себя «Партидо обреро де унификасьон марксиста», можно было назвать социальной революцией. Своим лозунгом «Война и революция неразделимы» они утверждали, что такие революционные меры, как рабочий контроль над производством, наилучшим образом воодушевляют людей сражаться до победного конца. Подобная установка отнюдь не отвечала политическим планам Сталина, связанным с дипломатией создания антигерманской коалиции в Западной Европе.

О желании Сталина видеть Испанию Народного фронта «буржуазным государством» говорит письмо от 21 декабря 1936 г., подписанное Сталиным, Молотовым и Ворошиловым. Московские менторы советовали премьеру Ларго Кабальеро не пренебрегать экономическими интересами испанских крестьян, воздерживаться от конфискации имущества мелкой и средней буржуазии, привлекать на сторону правительства представителей нелевых республиканских партий и не допускать посягательств на имущественные интересы иностранцев⁵². Что касается испанских коммунистов, им Москвой предписывалось оставить мысли о революции, «пока не выиграна война»⁵³. Полная победа, однако, едва ли отвечала целям дипломатии Сталина– скорее ему нужно было предупредить или хотя бы оттянуть падение республиканского правительства Испании⁵⁴.

Маска антифашизма

Для Сталина было характерно стремление убивать двух зайцев одним ударом. Так и теперь его внешняя антифашистская дипломатия пригодилась для внутренней политики чисток. В частности, Сталин решил, что обвиняемые на готовившемся процессе должны оказаться прислужниками нацистской Германии, а весь заговор – троцкистско-фашистским. Следователи НКВД получили указание заставить Зиновьева, Каменева и других подследственных признаться в связях с гестапо.

Причину, побудившую Сталина принять такое решение, нетрудно понять – предстоял ряд открытых процессов, в которых обвиняемыми будут хорошо известные за рубежом революционеры. Если удастся представить виднейших обвиняемых фашистскими наймитами и в дальнейшем ставить на множество репрессируемых клеймо фашистов, террор примет вид политической антифашистской акции профилактического характера – его эффект на общественные круги, включая влиятельных либералов и левых заграницей, будет не таким шоковым.

Следуя такой тактике, Сталин, усиленно стремился придать советскому государству видимость оплота демократии, гуманизма и культуры в противоположность нацистской Германии. Когда зарождался Народный фронт, он позаботился о том, чтобы ораторы на I съезде советских писателей в 1934 г. говорили об СССР как о твердыне гуманизма и надежном защитнике культуры от нацистского варварства. То же самое на разные лады твердили представители СССР и иностранные коммунисты на Международном конгрессе писателей в защиту культуры, состоявшемся в Париже в июне 1935 г.

Среди делегатов были такие знаменитости, как Андре Жид, Генрих Манн, Андре Мальро и Олдос Хаксли. Членами советской делегации, которую возглавлял быстро идущий в гору сталинский выдвиженец Александр Щербаков, были Илья Эренбург (один из организаторов конгресса), Алексей Толстой, Михаил Кольцов, Владимир Киршон и некоторые другие литераторы. В то время как в СССР изымали из библиотек книги, советские писатели присоединяли свой голос к требованиям иностранных поборников сохранения культурного наследия. В то время как люди без шума исчезали в тюрьмах и лагерях, становясь жертвами тихого террора, проводимого под видом проверки партийных документов, посланцы Москвы противопоставляли «социалистический гуманизм» Советского Союза государственному терроризму нацистской Германии. И в то время как в Берлине Канделаки и другие советские дипломаты прощупывали нацистских бонз на предмет заключения с ними политической сделки, маститые советские литераторы обличали фашизм в Париже. Впрочем, они могли лишь смутно сознавать ту роль, в которой они выступают в этой темной политической игре Сталина.

Главной уловкой Сталина, призванной замаскировать террор, стала новая Конституция. В феврале 1935 г. Сталин выдвинул идею перемен в сторону демократизации, и вскоре была назначена конституционная комиссия под его председательством. На первом заседании комиссии в июле было образовано двенадцать подкомиссий, из них две во главе со Сталиным: подкомиссия по общим вопросам и подкомиссия по подготовке проекта Конституции⁵⁵. Проект, написанный Я.А. Яковлевым, А.И. Стецким и Б.М. Талем с учетом поступивших предложений, обсуждался в середине апреля 1936 г. в течение четырех дней с участием Сталина и Молотова. Сталину не понравилась формулировка статьи 125, согласно которой СССР – это «государство свободных трудящихся города и деревни». Ему хотелось подчеркнуть факт построения социализма, поэтому записали, что СССР – «социалистическое государство рабочих и крестьян». Сталинский популизм выразился в добавлении двух положений: во-первых, крестьянам-единоличникам (которых было еще около миллиона) и ремесленникам-кустарям дозволялось заниматься сельским хозяйством и ремеслами; во-вторых, гарантировалось право личной собственности и наследования доходов, сбережений, личных домов, приусадебных участков и личных вещей⁵⁶. С другой стороны, Сталин забраковал положения о праве законодательной инициативы и свободе научного эксперимента⁵⁷. В конце апреля подкомиссия по подготовке проекта в составе Сталина, других членов Политбюро, Вышинского, Литвинова и Бухарина собралась для подведения итогов проделанной работы. Проект, одобренный ими, был рассмотрен на совместном заседании Политбюро и конституционной комиссии в полном составе 15 мая, одобрен пленумом ЦК в начале июня и опубликован для всенародного обсуждения 12 июня 1936 г.

В беседе с Роем Говардом в марте 1936 г. Сталин заявил, что новая Конституция будет «самой демократической Конституцией из всех существующих в мире». Она будет предусматривать всеобщее равное и прямое избирательное право при тайном голосовании. Кандидаты будут выдвигаться не только от коммунистической партии, но и от всевозможных непартийных общественных организаций, а живая избирательная процедура и борьба на выборах станут «хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти»⁵⁸. Как только проект был опубликован, печать окрестила его «Сталинской Конституцией» и взахлеб трубила о том, что сталинская Конституция – «самая демократическая» в мире. Всенародное обсуждение проекта Конституции дало трубадурам культа великого кормчего новую тему для славословий. Радек, например, писал, что «зодчий социалистического общества стал строителем социалистической демократии»⁵⁹. Конституция была принята съездом Советов 23 ноября 1936 г. В тот день «Правда» поместила на первой странице изображение даровавшего народу Конституцию вождя в виде возвышающегося над всей советской страной колосса.

Согласно прежней Конституции, принятой в 1924 г., рабочие получили больше голосов, чем крестьяне (в отношении 5:1), причем тайного голосования не было – голосовали поднятием руки. Такая «советская демократия» официально ставилась выше «буржуазной» парламентской демократии, так как выгодно отличалась от последней своим открытым классовым пролетарским характером. С точки зрения классического большевизма всеобщее равное и прямое избирательное право при тайном голосовании было шагом назад, и Троцкий, конечно, не замедлил бичевать новую Конституцию и даровавшего ее вождя. Он писал, что сталинское государство уже не имеет права называться «советским», ибо в нем нет больше диктатуры пролетариата. Растворяя рабочих в общей массе населения, новая Конституция упраздняет Советы с целью замены «прогнившей» советской власти «бонапартизмом на плебисцитарной основе», – заявил Троцкий и едко добавил, что плебисцитаризм прошел длинный путь развития – от Наполеона III до Геббельса⁶⁰.

Такова была оценка Троцкого. В России, однако, когда в 1935 г. Сталин объявил о своих планах демократизации и обновления Основного закона, если и не было подлинного ликования, как утверждает Л. Фишер, то, во всяком случае, у очень многих появилась какая-то надежда на перемены⁶¹. Сообщением о намерениях пойти по пути демократизации и привлечения к подготовке проекта новой Конституции таких людей, как Бухарин и Радек, Сталину удалось, по крайней мере на первых порах, многих убедить в том, что теперь, когда угроза со стороны гитлеровской Германии становится все более очевидной, он всерьез решил принять меры к некоторой демократизации общества. Во всяком случае, когда в 1935 г. в СССР приехал выдающийся французский писатель Ромен Роллан, Горький с большим оптимизмом говорил ему о том, что в СССР скоро будет новая, демократическая Конституция⁶².

Однако окончательный текст Конституции никак не подтверждал сталинского прогноза борьбы на выборах между якобы соревнующимися кандидатами в члены Верховного Совета (так теперь называли Съезд Советов). Статья 126 впервые узаконивала монополию одной партии на руководящую роль, ибо, согласно этой статье, ВКП(б) – «руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». Тем самым утверждалось, что парторганизация в любом государственном учреждении или общественной организации может и должна контролировать деятельность данного учреждения или организации. Получалось, что выдвинутые, скажем, заводом, колхозом или больницей кандидаты предварительно должны быть одобрены парторганизацией, которую партийная дисциплина обязывала выполнять указания вышестоящих партийных органов. Таким образом, за последними было решающее слово – сколько кандидатов требуется по тому или иному району и кого именно нужно выдвинуть в кандидаты.