Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 86 (всего у книги 95 страниц)

В качестве коллективного редактора книги была назначена высокопоставленная комиссия в составе Сталина, Молотова и Жданова. Рукопись поступала к ним и другим членам Политбюро, но только один Сталин активно участвовал в редактировании и переработке текста. Предложенные им изменения и дополнения (их фотокопии сохранились) свидетельствуют о его большом личном участии в работе над книгой. Сталин снимал отдельные абзацы, изменял названия некоторых глав. Он дал точную формулировку текста на титульном листе (где указывалось, что книга отредактирована и одобрена Комиссией Центрального Комитета). Более того, он внес несколько существенных дополнений. Одно из них – философский раздел IV главы «О историческом и диалектическом материализме». В другом добавленном им пассаже подчеркивается, что большевистская партия была фактически создана на Пражской конференции, т. е. в 1912 г. Еще одна вставка содержит критику западноевропейской социал-демократии. Примечателен и тот факт, что Сталин добавил пассаж, в котором подчеркивается историческое значение коллективизации как «революции сверху»¹⁴.

Таким образом, в самый разгар террора Сталин размышляет над историей партии и руководит подготовкой книги о ней,

',<Г

«Краткий курс» как автобиография >

I (>■

Для старых большевиков, связавших свою судьбу с большевистской партией до и сразу же после 1917 г., особенно если они входили в число ее лидеров, их собственные биографии слились воедино с историей партии, Это особенно справедливо в отношении Ленина. «Говорить о Ленине – значит говорить о нашей партии. Дать биографию Ленина – значит писать биографию нашей партии», – заявил Зиновьев по случаю пятидесятилетия Ленина¹⁵. Помнил ли эти слова Сталин или нет, но заключенная в них идея в душу ему запала. «Краткий курс» стал книгой, в которой история партии переплеталась с его собственной биографией.

Сталин появляется в третьей главе, повествующей о революционном брожении 1905 г. Именно здесь мы читаем, что «тов. Сталин проводил огромную революционную работу в Закавказье. Так, на собрании рабочих в Тифлисе он заявил: “Для этого нужны три вещи: первое – вооружение, второе – вооружение, третье – еще и еще раз вооружение”. Первая встреча Сталина с Лениным состоялась в Таммерфорсе (Финляндия) на большевистской конференции в декабре 1905 г. До этого же они, как утверждается в «Кратком курсе», «поддерживали связь между собой письмами или через товарищей»¹⁶. Кстати, никаких сведений о такой переписке или контактах «через товарищей» пока не появилось.

Но как же Сталину удавалось изображать большевиков «партией Ленина-Сталина», если в первые годы ее существования он был столь незаметной фигурой, да еще в местном подпольном движении? В «Кратком курсе» Сталин преподносится как второй лидер партии со времени ее зарождения. Это достигается путем изображения Пражской конференции 1912 г, как момента зарождения партии, причем «Краткий курс» скрывает тот факт, что тогда Сталин стал членом ЦК путем кооптирования, а не избрания в него.

Рисуя Сталина человеком, оказавшимся в гуще событий, разворачивавшихся в Петрограде, «Краткий курс» излагает сагу 1917 г. как повествование о Ленине – Сталине. «Незначительные» расхождения во мнениях между Сталиным и Лениным опускаются. И не Троцкий, а он, Сталин, изображается руководителем операции по захвату власти в качестве главы «партийного центра» в работавшем под началом Троцкого Военно-революционном комитете. Хотя такой центр действительно был образован, Сталин, однако, не функционировал в качестве «руководящего ядра» комитета; и чем он занимался в момент захвата власти, остается тайной.

В восьмой главе, посвященной Гражданской войне, Сталин увенчал себя военной славой. Троцкий же, поддерживаемый в описываемый период Тухачевским, по-прежнему придерживался предательского курса на посту председателя Реввоенсовета. Сталин превозносится как автор победоносной стратегии, примененной в 1919 г. в боях против белых сил генерала Деникина на Южном фронте, а Троцкий, фактически разработавший эту стратегию, изображается инициатором ошибочного плана¹⁷, которому на самом деле он, Троцкий, успешно противостоял.

Далее в книге излагается фальсифицированная история советско-польской войны 1920 г., в которой Сталин сыграл губительную роль и за неподчинение приказам был отозван с Южного фронта. (Будучи политическим комиссаром фронта, он распорядился продолжить бои за Львов уже после того, как получил указание Политбюро продвинуться на северо-запад для защиты фланга развернутой на Варшаву армии Тухачевского, чем и способствовал ее разгрому.) Согласно же описанию этого эпизода в «Кратком курсе», в результате допущенных Троцким и Тухачевским ошибок, наступление красных на Варшаву проходило «совершенно неорганизованно». Это, дескать, помогло полякам совершить прорыв Западного фронта. Еще более ухудшил ситуацию, как указывается в книге, приказ Троцкого перебросить конную армию с Южного фронта на Западный, «хотя не трудно было понять, что взятие Львова было бы единственно возможной и лучшей помощью Западному фронту». А следовательно, разгром Красной Армии был предопределен «вредительским приказом Троцкого... на радость польским панам»¹⁸.

Большим искажениям подверглась история всего дальнейшего советского периода с 1921 до середины 1938 г. Например, в «Кратком курсе» индустриализация и коллективизация изображены как политический курс, проводимый возглавляемой Сталиным партией при полной поддержке со стороны народа, и нет даже намека на то, какую страшную цену пришлось заплатить за такую политику. Утверждается, что капиталистические страны сделали все возможное для того, чтобы сорвать индустриализацию, поскольку опасались, что ее успех создаст угрозу для существования капитализма, а внутренняя оппозиция сотрудничала с ними путем вредительства и шпионажа, будучи связанной, как это «показало» Шахтинское дело, с иностранной военно-разведывательной службой (но в данном контексте Германия не упоминалась).

В книге Сталина коллективизация описана как «величайший» революционный переворот, «равнозначный по своим последствиям революционному перевороту в Октябре 1917 г.». И далее: «своеобразие этой революции состояло в том, что она была произведена сверху, по инициативе государственной власти, при прямой поддержке снизу, со стороны миллионных масс крестьян, боровшихся против кулацкой кабалы, за свободную колхозную жизнь»¹⁹

«Краткий курс» заключает триумфальная картина: советское государство движется под предводительством Сталина от победы к победе. После того как в 1935 г. Сталин выдвинул лозунг «Кадры решают все», Стаханов выдает на-гора за одну смену 102 тонны угля. Таким образом возникает стахановское движение, продемонстрировавшее, что в экономическом развитии страны новым кадрам принадлежит решающая роль. Учитывая «повышающийся уровень жизни народа», правительство принимает закон, запрещающий аборты. В 1936 г. утверждается новая Конституция, подготовленная возглавлявшейся Сталиным комиссией и воплотившая в себе принципы рабоче-крестьянской демократии. В 1937 г. после выявления новых «дьявольских преступлений бухаринско-троцкистской банды», проводятся процессы, раскрывшие, что обвиняемые вступили в заговор против партии и государства сразу же после Октябрьской революции. Советский народ одобряет уничтожение «белогвардейской нечисти» и приступает к решению следующего вопроса повестки дня – выборам Верховного Совета на основе новой Конституции²⁰. Одиннадцатого декабря 1937 г. Сталин обращается к избирателям своего округа. На следующий день 91 млн граждан направляются к избирательным урнам, и 89 млн 844 тыс. из них с энтузиазмом отдают свои голоса кандидатам блока коммунистов и беспартийных, тем самым подтверждая победу социализма в СССР.

Книги, изданные до «Краткого курса» (например, изъятые к тому времени «Очерки истории ВКП(б)» Попова), были ближе кфактам и более информативны. Им, однако, недоставало мелодраматичной тональности «Краткого курса», представляющего собой повествование о смертельной схватке сил добра и зла. В нем описываются деяния двух блистательных героев: Ленина – воплощения революции (в первых главах) и Сталина – второго «я» Ленина, человека, которому судьбой предначертано стать его преемником, человека, полностью вступающего в свои права в заключительной части «Краткого курса». В эпилоге ему благодарно рукоплещет народ.

Таков был придуманный мир, описанный руководимыми и послушными Сталину авторами. Идеальный Сталин обрел реальность, а те, кто вызывал у него ненависть, вошли в историю злодеями. Книга Сталина не могла бы быть написана, не будь проведены показательные процессы, сопровождавшиеся массовыми репрессиями.

Возвращаясь к поставленному нами вопросу (зачем нужен был Сталину принявший массовый характер двуединый процесс, в котором сочетались репрессии, с одной стороны, и выдвижения – с другой), следует представить слово самому Сталину. Участникам февральско-мартовского пленума 1937 г., а через них всей стране он сказал, что кадры должны срочно «овладеть большевизмом». И хотя Сталин при этом говорил о необходимости овладеть искусством распознавания замаскировавшихся врагов, к каким бы приемам и уловкам они ни прибегали, он одновременно дал ясно понять, что речь идет о гораздо большем. Наступило время заменить старый лозунг шахтинского периода об овладении техникой новым – призывом к «политическому воспитанию кадров»^{2 1}. Именно «Краткому курсу», как указывалось в его вступлении, предстояло обеспечить это политическое воспитание кадров, основанное на сталинском большевизме.

Что представлял собой такой «большевизм», мы уже в основном уяснили. По существу он сводился к изложению вымышленной версии жизни Сталина, к придуманной им самим автобиографии революционного героя, сыгравшего огромную роль в истории партии. По-видимому, мы так никогда и не узнаем, сумел ли Сталин поверить в это сам и подавить в своей памяти все, что противоречило такой картине. Но, несомненно, у него была большая внутренняя потребность в такой вере и в знании того, что и советский народ эту веру принял. Такой взгляд подтверждается огромными усилиями, которые Сталин приложил к подготовке и публикации этой книги, и тщательно продуманными мерами, предпринятыми им для внедрения идей этой книги в сознание новой элиты и юного поколения граждан, получавших в это время образование.

После опубликования «Краткого курса» Сталин сделал все, для того чтобы добиться осуществления поставленных перед этим трудом задач. Они были сформулированы в постановлении Центрального Комитета, опубликованном в «Правде» 15 ноября 1938 г. В нем указывалось, что «Краткий курс» должен быть положен в основу советской системы политического просвещения. Постановление потребовало радикально перестроить сеть политического образования, поставив в центре задачу овладения «Кратким курсом» «руководящими кадрами» партии, комсомола, экономистами и другими специалистами, а также всей партийной и беспартийной интеллигенцией, которая, как указывалось в постановлении, отставала в теоретической и политической подготовке.

Книга вышла огромным тиражом. Печатные машины выдавали одна за другой сотни тысяч ее экземпляров. Ко времени смерти Сталина «Краткий курс» был издан 300 раз на 67 языках общим тиражом 42 816 тыс. экземпляров. Задолго до этого в письме в редакцию журнала «Пролетарская Революция» Сталин дал понять, что «настоящие» большевики – это верные ленинцы-сталинцы. Теперь ему удалось создать учебник основ «настоящего» большевизма, и он хотел, чтобы советские люди и коммунисты во всем мире уверовали в них.

Массовые репрессии – это оборотная сторона той же медали. Они обусловливались в неменьшей мере стремлением Сталина создать сообщество правоверных, чем взятым им курсом на выдвижение новых, молодых кадров, для которых «Краткий курс» обрел силу догмы. Не избавившись от большинства или по меньшей мере от значительного числа тех, кто – хотя бы в силу своей памяти – не мог быть отнесен к верившим в «настоящий» сталинский большевизм, общество не могло стать таким, каким Сталин хотел его видеть, т. е. обществом, члены которого разделяют его видение действительности²². Поскольку же, те кто имел иное представление о прошлом партии и Сталина, были способны внушить свои взгляды новичкам, сам факт их присутствия в партии и среди граждан становился подрывной силой. Ведь они могли посеять неверие.

Эти люди были свободны от испытываемого Сталиным внутреннего побуждения вычеркнуть из памяти факты и события, вступавшие в противоречие с его образом идеального Сталина. Избавиться от их вносящих диссонанс воспоминаний можно было, действуя извне, репрессируя таких людей в советском смысле этого слова, т. е. заставляя их исчезать. Его психологический комплекс требовал, чтобы они были арестованы, осуждены или под пытками вынуждены сознаться в совершении контрреволюционных преступлений, а затем расстреляны или сосланы в лагеря принудительного труда.

Разумеется, далеко не все были принесены в жертву как носители вносящих диссонанс воспоминаний. Мы уже знаем, что в 1936-1938 гг. массовые доносы породили разгул террора и аресты множества далеких от политики людей, трагедия которых никоим образом не была следствием представлений об истории партии, отличавшихся от взглядов Сталина. И все же террор обрушился с особой силой на членов партии и бывших партийцев. Ведь именно они были людьми, жизненный опыт которых во многих случаях позволял им судить – прямо или косвенно – о вещах, которые в «Кратком курсе» либо не упоминались, либо излагались в ложном свете. Многие из них знали историю партии в том виде, как она излагалась ранее.

Этот анализ проливает свет на то, почему в 1936-1938 гг. в числе жертв оказалось так много сталинистов. В то время как партийные биографии арестованных в промежуток времени между убийством Кирова и серединой 1936 г. были в той или иной степени запятнаны оппозиционными взглядами, значительное число тех, кого репрессировали в пору разгула террора, были не только чужды оппозиционным взглядам, но и выступали решительными сторонниками генеральной линии Сталина и энтузиастами пятилеток. Почему же они плохо кончили? Ответ следует искать в различиях между его и их большевизмом.

Большинство этих людей были «сталинистами» в том смысле, что принимали политику, на необходимости которой настаивал Сталин. Они были более искренними и пылкими сторонниками коммунизма, чем те, кто пришел на их место и выжил. Но их убеждения отличались от внушаемых новичкам. Они верили в партию, пророком и высшим авторитетом которой был Ленин, а практиком – Сталин. А это был не тот большевизм, который провозглашался в «Кратком курсе».

*

Более того, многие из этих бывших сторонников Сталина слышали о «Завещании Ленина» и добавлении к нему, а некоторые знали об ответственности Сталина за катастрофу, порожденную «блицкригом» коллективизации. Их форма большевистской веры слегка отличалась от его собственной, а их воспоминания не соответствовали изложению событий, навязываемому «Кратким курсом». Наряду с другими представителями своего поколения они должны были выглядеть подозрительными в глазах Сталина. С другой стороны, кампания повальных доносов на людей, занимавших низшие и средние посты в администрации, неизбежно обрушивалась и на значительное число выдвиженцев начала 30-х годов, искренне веривших в Сталина как в гениального вождя; оказавшись в лагерях, они продолжали твердить о своей лояльности к нему, считая, что другие были наказаны заслуженно за предательство, а они сами – ошибочно²^.

Сталин подарил лично подписанный им сигнальный экземпляр «Краткого курса» своей дочери-подростку Светлане и велел прочесть. В своих воспоминаниях, написанных 30 лет спустя в Америке, Светлана пишет: «Я так и не прочла тогда эту книгу, мне было это скучно, и, узнав об этом, он рассердился. Ему хотелось, – рассказывает она, – чтобы я занималась историей партии»²⁴. До сознания Светланы, по-видимому, не дошло, что «скучная книга» была не просто историей партии. Это была исполненная самовосхваления автобиография ее отца, в которую он сам желал верить, а вместе со всеми добропорядочными советскими гражданами должна была верить и его дочь.

1

Сталинский марксизм

‘ л,

За свою историю марксизм знал много интерпретаций. В 20-е и 30-е годы советские теоретики, основываясь на его ленинском варианте, сформулировали взгляды на такие предметы, как диалектический и исторический материализм, государство и право, просвещение и семья. С появлением «Краткого курса» многие их концепции были подвергнуты критике. Обязательным стал марксизм по Сталину.

Смысл ситуации стал понятен автору этой книги, когда однажды вечером в Москве 1945 г. он познакомился с одним советским студентом на публичной лекции. После ее окончания этот студент сказал, что он изучает марксизм в Московском университете. На вопрос, как строится это обучение, студент ответил: «Марксизм – это история партии». Я усомнился в правильности такого ответа. Но из дальнейшего разговора стало ясно, что ответ был совершенно точен: учебником курса по основам марксизма являлся «Краткий курс».

Общество правоверных должно было состоять из людей, которые верят в величие Сталина не только как творца революции. Они должны верить также в его гениальность как марксистского мыслителя и относиться к его трудам как к каноническим текстам. Каждое слово Сталина в области теории становилось священной догмой для комментирования, толкования и вдумчивого изучения на отдельных примерах. Все написанное и произнесенное Сталиным тщательно исследовалось в поисках перлов марксистской мудрости.

Символичным возведением Сталина на не доступную никому философскую вершину можно считать тот факт, что включенный в «Краткий курс» очерк о диалектическом и историческом материализме не ограничился, как это было бы положено для «энциклопедии марксизма—ленинизма», кратким обзором ленинского варианта марксизма. Вместо этого толкование основ марксистской теории в «Кратком курсе» было дано не кем иным, как самим Сталиным.

Сталинский марксизм особо заострял внимание на деятельности великих людей. Тем самым возвеличивалась роль Сталина как человека, деяния и мысли которого решающим образом воздействовали на историю.

Еще в 1931 г. в беседе Сталина с Эмилем Людвигом просматривалась его позиция. Оспорив заявление Людвига, будто «марксизм отрицает выдающуюся роль личности в истории», Сталин тогда заявил, что марксизм «вовсе не отрицает роли выдающихся личностей».

Вслед за диалектическим материализмом в этой главе следовало изложение материализма исторического, который трактовался как учение о способах производства, представляющих собой основу сменявших друг друга общественноэкономических формаций – рабовладения, феодализма, капитализма и социализма. Подчеркивая значимость ожесточенной классовой борьбы как главной особенности первых трех типов общества, принадлежавший перу Сталина очерк соответствовал положениям как классического марксизма, так и его ленинского варианта. Это распространялось и на акцентирование роли революции как способа перехода от одной общественной формации к последующей.

Государство и право по-сталински н

В работе «Государство и революция» (1917) Ленин привел энгельсовское определение государства как особой репрессивной силы. В предстоящем переходном периоде от капитализма к коммунизму, писал он, в условиях диктатуры пролетариата репрессивная сила государства пока еще сохранится, но это будет сила, направленная против бывших эксплуататоров рабоче-крестьянского государства, уже начинающего отмирать на первой стадии коммунистического общества (т. е. при социализме).

Таков контекст, в котором в 20-е годы развивалась советская политическая и юридическая мысль. Провозглашенные в период нэпа юридические кодексы, разработанные в значительной степени по западноевропейским образцам, рассматривались как законы не социализма, а переходного к нему периода от капитализма. Преобладающей была концепция, выдвинутая Е.Б. Пашуканисом; советское право времен нэпа основывалось на принципе эквивалентности, находившем свое выражение в товарообмене. Когда же в 1928-1930 гг. нэп был отменен, теоретики юриспруденции заявили о приближении отмирания права.

Хотя в 1930 г. на XVI партсъезде Сталин и говорил об упрочении диктатуры пролетариата, Пашуканис в пьянящей атмосфере «культурной революции», создавшей у радикалов от права иллюзорное представление, будто наступило их время, придерживался иной позиции. В 1930 г. он писал, что общество приближается к революционному переходу от капитализма к социализму. Пашуканис даже выдвинул смелое предположение, что советское государство отомрет к моменту завершения второй пятилетки в 1937 г., ибо к тому времени будет построен социализм, исчезнут классы и потребность в государстве отпадет²⁵.

Для Сталина подобный образ мышления был совершенно неприемлем. Ведь в рамках своего русского национал-большевизма он предусматривал возникновение великого и могучего советского русского государства, а через революцию сверху он формировал централизованное, бюрократическое, основанное на принуждении государство, использующее право в качестве одного из своих инструментов. Уловив тенденции сталинской политики, Пашуканис в 1935 г. выдвинул идею, согласно которой усиление классовой борьбы внутри страны и необходимость обороны от внешних врагов требуют упрочения диктатуры и делают опасными любые рассуждения об отмирании советской государственности²⁶.

Однако, несмотря на резкий поворот во взглядах Пашуканиса, положение его самого и возглавляемой им школы советской марксистской юриспруденции было безнадежным. С провозглашением в 1936 г. сталинской Конституции, первой статьей которой советское государство, а по логике вещей и его законность объявлялись «социалистическими», теория Маркса и Энгельса и их ученика Ленина об исчезновении классов и государства в полностью социалистическом, а затем коммунистическом обществе должна была попасть в разряд «вредительских». Разве можно было бы считать Сталина победоносным строителем социализма, если бы возглавляемое им государство и законы последнего не были бы социалистическими?

Революция в теории государства и права не прошла бескровно. Двадцатого января 1937 г. «Правда» объявила Пашуканиса «врагом народа». Он был арестован и в том же году скончался в тюрьме. Возглавлявшаяся им группа правоведов была осуждена как вредительская в юридической науке. Многим коллегам Пашуканиса, например бывшему наркому юстиции Крыленко, была уготована та же участь.

Выразителем сталинской школы в области государства и права стал Вышинский. Он начал с массовых «чисток» прокуратуры, устранивших многих прокуроров, пытавшихся смягчить крайности террора. На местах его жертвами стали 90% прокуроров²⁷ Тем временем спешно создавались учебники, необходимые для подготовки нового поколения юристов в духе сформулированного Вышинским в 1938 г. определения права как совокупности «правил поведения или норм, но не только норм, но и обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью и защищаемых ею в принудительном порядке»²⁸.

Новый дуайен юриспруденции разработал для Сталина такую систему поддержания закона и порядка, при которой профессиональное юридическое образование и известная доля процедурных формальностей служили прикрытием для юриспруденции террора. Теоретическое оправдание этой юриспруденции Вышинский изложил в своем труде 1941 г. «Теория судебных доказательств». В нем он возвел признания обвиняемых в ранг решающего доказательства по делам заговорщических антисоветских групп. В результате следователи, ведущие дела по контрреволюционным преступлениям, предусмотренным 14 пунктами статьи 58 Уголовного кодекса, были обязаны добиваться от подследственных во что бы то ни стало признаний их вины.

Как упоминалось выше, созданные в системе НКВД особые «тройки» выносили приговоры заочно, на закрытых заседаниях и без права привлекать защитников и подавать апелляции. Именно о такой юриспруденции острый на язык британский корреспондент Э.Т. Чолертон саркастически заметил, что, как бы там ни было с «хабеас корпус» (т. е. с передачей арестованного в суд для определения законности его задержания), власти строго следовали принципу «хабеас кадавер»²⁹.

За кулисами – в документах для служебного пользования и в устных заявлениях – Вышинский выступал за террор в самых его зверских формах. Он отдавал приказы прокурорам и следователям и рассылал циркуляры, в которых стирались различия между неполитическими и политическими преступлениями. В конце 1936 г. по мере усиления террора Вышинский приказал пересмотреть все уголовные дела по крупным пожарам, несчастным случаям, по выпуску недоброкачественной продукции в целях выявления в них контрреволюционных замыслов.

Сознательные поджоги государственной или общественной собственности – независимо от мотивов их совершения – должны были наказываться по пункту о саботаже. Контрреволюционные намерения следовало выискивать во всех случаях халатности при сборе урожая. Когда, например, выяснилось, что собранное в 1937 г. зерно было заражено клещом, Вышинский потребовал приписать это контрреволюционерам, и в результате было осуждено много людей. Он неоднократно оправдывал передачу дел в «особые совещания» на том основании, что, поскольку речь идет об уничтожении врага, их можно решать и без судебного разбирательства.

Провозгласив, что он предпочитает «иметь хоть полупризнание, но написанное обвиняемым», Вышинский рекомендовал прокурорам и следователям прибегать к практике рукописных протоколов допросов, создавая таким образом ложное представление о добровольных признаниях в тех случаях, когда обвиняемые отказывались писать такие документы сами. Когда Берия потребовал от Вышинского, чтобы прокуроры не настаивали (как это некоторые из них делали) на занесении в протоколы протестов обвиняемых против применявшихся к ним следователями незаконных методов, Вышинский написал Берия, что он дал указание подобных заявлений не фиксировать. На проведенном в 1938 г. совещании Вышинский сказал, что бессмысленно рассматривать многочисленные жалобы граждан на приговоры, вынесенные им или членам их семей, и приказал относиться к таким жалобам «ответственно», т. е. большую их часть не расследовать³⁰.

Несмотря на то, что в военные годы атмосфера террора несколько разрядилась, когда поддержка народом стала непременным условием выживания сталинского режима, Малый террор все еще оставался неотъемлемой частью советской жизни. Так продолжалось вплоть до смерти Сталина.

..Г.! г:, пи -‘V <-'■ ’ Л :<•>>'! Пи ПЫ-Ч Н '."ГЛ< Ю1-

Каковы были результаты? г чи; >:

Таким образом, Сталин использовал свою власть тирана не только для определения политического курса и насильственного внедрения одобренной им доктрины, но и ради создания радикальным образом искаженного им самим варианта истории. Возникает вопрос: каковы результаты всего этого? Насколько Сталин преуспел в формировании сообщества людей, правоверных, почитающих его как гениального вождя и заботливого отца народов, забывших о фактах, противоречащих его официальному имиджу, людей, ненавидевших осужденных в ходе показательных процессов, видевших в них чудовищных заговорщиков, наконец, веривших в то, что они живут в истинно социалистическом обществе, и принимавших сталинский вариант марксизма? В некоторых отношениях замысел Сталина удался, а в других – нет.

Революции веры во многом способствовало цензурирование общественной памяти. Устранив «староверов», сохранявших вплоть до своей гибели знания и веру, которые Сталин пытался истребить, и принудив к молчанию оставшихся на свободе, террор помог стереть из памяти общества все, что расходилось с его, Сталина, представлениями. Из библиотек исчезла теоретическая литература прежних толкователей вопросов истории партии, марксистской доктрины, государства и права и т. д. Те, кто еще обладал подобными книгами или иными дискредитирующими материалами (например, ленинским «Завещанием»), как правило в целях предосторожности, уничтожали их. Понимая, что известные им «тайны» могут навлечь на их семьи беды, многие тщательно следили за тем, что говорить своим детям. Им зачастую не сообщали о том, что их отсутствующие отец или дед сосланы в лагеря. Они, дескать, уехали «в командировку». Однако в ряде случаев молодежь узнавала от людей старших поколений вещи, которые, как их предупреждали, они не должны были упоминать в присутствии посторонних. Многие годы спустя, уже в эмиграции, один советский интеллигент вспоминал, что «всем пришлось стать актерами и жить двойной жизнью; двойственность и маска давали известную защиту»³¹.

Новая система идеологической обработки не всегда имела тот результат, которого хотелось ее инициатору. Политучеба в партийных кружках, получение диплома высшего учебного заведения, в программу которого входило обязательное изучение истории партии и диалектического материализма, предусматривали хорошее усвоение «Краткого курса». Это далеко не всегда превращало людей в искренних, а тем более в пылких верующих. Многие осваивали сталинский большевизм в изложенной в «Кратком курсе» форме путем его механического зазубривания, а затем в случае необходимости, словно попугаи, бубнили заученное. Молодая женщина-генетик, желавшая в 1939 г. поступить на работу в московский Институт эволюционной морфологии, должна была сдать экзамен по марксизму. Ей удалось сделать это отчасти благодаря тому, что она проявила хорошие знания теоретических разделов «Краткого курса». В мемуарах, изданных ею спустя десятилетия, уже в эмиграции, она признала: «Краткий этот курс появился в 1938 году. Читать его без омерзения невозможно. Знать его нужно наизусть»³².

Не одной Светлане Сталиной вместе с другими юношами и девушками, сдающими «Краткий курс» в вузах, он казался скучным. В одном московском институте, где студентки изучали диамати где, как и в других вузах военного времени, юношей обучалось очень мало, преподавательницу за глаза называли «диамамой», а экзамены сдавали по шпаргалкам, хорошо запрятанным в одежде. Вздохнув с облегчением после сдачи этого экзамена, о сданном начисто забывали³³. Каждая кафедра вела два обязательных курса. Некоторые советские студенты, зная, что в царской России в университетах преподавалось богословие, называли кафедры марксизма-ленинизма «богословскими факультетами». Превращение Сталиным марксистско-ленинской теории в набор примитивных догм, вероятно, уже в конце 30-х годов и в последующий период убило у большей части образованной молодежи всякий интерес к данному предмету. Те же немногие, кто его сохранил, встали на путь диссидентства. В 40-е годы несколько групп образованной молодежи стали изучать ленинские труды, желая очистить истинное учение Ленина от сталинских идей государственности³⁴. Тогда стало возможным читать отдельные части ленинского труда «Государство и революция» как диссидентский трактат. Что они и делали.