Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 95 страниц)

Принято считать, что большевизм как самостоятельное течение внутри русской социал-демократии возник в 1903 г. Но, как уже указывалось выше, его появление нельзя в полной мере объяснить лишь тем расколом, в результате которого он получил свое название. Изначальный импульс большевизму дала и, по существу, вдохнула в него жизнь вовсе не ссора на II съезде, а выход в свет труда «Что делать?». Еще до его появления Ленин уже являлся автором широкоизвестных сочинений и политическим деятелем, с которым считались в кругах русских марксистов. Но именно вдохновляющая сила брошюры, написанной в 1902 г., возвысила его в глазах многих, сделав центральной фигурой большевистского движения. Помимо сильнейшего воздействия идей Ленина на умы некоторых из его современников, все это свидетельствовало также о том, что на революционном горизонте России появилась харизматическая личность. Настоящий «ворон» наконец-то взлетел.

Лидер и движение

Харизматическую власть Макс Вебер противопоставляет «традиционной» и «рационально-правовой» и определяет ее как власть, которая отвергает все предшествовавшее и представляет собой «особую революционную силу». Она являет себя миру, провозглашая необходимость и возможность радикальных перемен. В классическом виде она проявляется в позиции религиозного пророка, который говорит: «Это записано... а я вдохну это в вас словом...». По мнению Вебера, харизматическая власть тесно взаимосвязана с социальным движением, возникающим вне существующего государственного порядка и всегда каким-то образом против него направленным, т. е. радикальным движением религиозного, политического, культурного или какого-либо другого характера. Подобные движения обычно притягивают лиц, которые испытывают острый дистресс в той или иной форме (в социальной, экономической, психической или их сочетании) и которые готовы на все за обещание избавить от него. Человек, олицетворяющий это обещание, потому ли, что он выступает с проповедью необходимости радикальных перемен или же из-за его способности указать дорогу, ведущую к переменам, является потенциальным харизматическим лидером.

Преисполненный чувством собственного предназначения, такой человек выдвигает себя как наиболее подготовленного в лидеры движения за перемены. Его последователи, которые обычно являются и его учениками, охотно соглашаются с подобным лидерством, ибо видят в нем лицо, обладающее необычайными способностями и дарованиями. Факт «признания» особых качеств Вебер считает решающим для действенности харизмы²Причем имеется в виду вовсе не какая-то иррациональность лидера или его последователей, а только то, что его харизматическая власть имеет определенные мессианские свойства. Поэтому она вызывает ревностное и восторженное преклонение. Возникающая в подобных условиях сильная эмоциональная привязанность может найти свое выражение (еще при жизни лидера или после его смерти) в культе вождя. Таким образом, можно предположить, что стихийно возникающая на эмоциональной почве склонность последователей создавать вокруг вождя культ личности является одним из характерных признаков харизмы.

Харизматические движения получили широкое распространение в различных цивилизациях с античных времен и до наших дней. И хотя данный феномен не зависит ни от времени, ни от общественного строя, тем не менее в разные времена и у разных народов эти движения значительно отличались друг от друга по характеру особых свойств, которыми наделялись лидеры, а также по характеру узаконенного ритуала взаимоотношений между лидерами и их последователями. В религиозной среде, например, лидер может демонстрировать свою божественную силу, творя (или делая вид, что творит) чудеса. В условиях, где абсолютное почтение к носителям высшей власти является общепризнанным правилом поведения, последователи харизматического лидера всегда будут ему безоговорочно повиноваться, не допуская никаких отступлений от его взглядов по любому вопросу. А вот в непринужденной атмосфере современного радикального движения, которое пышно расцветает на ниве внутренних дискуссий и полемик, харизматическая власть лидера не исключает возражений со стороны последователей (особенно из числа занимающих более высокие посты) по поводу его той или иной точки зрения. Более того, может быть, именно необычайная убедительная сила рассуждений и доказательств, проявляемая лидером в спорах, является главным источником харизматического воздействия и одним из тех качеств, которое побуждает последователей избрать его вождем и подчиниться его власти. Как мы увидим, так было и с движением, у истоков которого стоял Ленин.

Харизматические вожди, вероятнее всего, появляются в периоды кризисов, когда страдания делают людей восприимчивыми к движениям за перемены и к идеям тех, кто их возглавляет. В новейшей истории Запада таким периодом была эпоха индустриальной революции, которая сорвала с насиженных мест большое число людей и породила массовую нищету промышленных центров. Появившиеся в первой половине XIX в. социалистические теории (включая марксизм) представляли собой проповеди радикальных перемен, обещавшие избавление от страданий. Фридрих Энгельс одним из первых указал на сходство данного исторического периода с тем временем, когда возникло христианство. Заметив, что христианство и современный социализм рабочего класса зародились как движения угнетенных, он писал: «И христианство и рабочий социализм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же – в этом мире, в переустройстве общества. И христианство и рабочий социализм подвергались преследованиям и гонениям, их последователей травили, к ним применяли исключительные законы... И вопреки всем преследованиям, а часто даже непосредственно благодаря им и христианство и социализм победоносно, неудержимо прокладывали себе путь»²².

Условия для харизматических тенденций были весьма благоприятными, и те не замедлили появиться. Исследуя историю европейского социализма второй половины XIX столетия, Роберт Мичелз обнаружил, что одна из его характерных черт – «присущий массам культ почитания». Основатели, а затем вожди социалистических движений представлялись последователям «светскими божествами». Так, например, когда Фердинанд Лассаль в 1864 г. посетил Рейланд, то жители устроили ему прием, «как божеству». И Маркса, и Лассаля посмертно причислили к лику «социалистических святых» тех движений, рождению которых они способствовали. В центральной Италии родители из социалистов охотно нарекли мальчиков именем Лассальо, а девочек – Марксина. Сицилийские сельскохозяйственные рабочие во время торжественных процессий несли рядом святой крест, красный флаг и плакаты с лозунгами, заимствованными из сочинений Маркса. Меняя протестантскую веру на социализм, индустриальные рабочие Саксонии заменяли в домашних алтарях портрет Мартина Лютера на портрет Августа Бебеля²³.

Революционное движение России XIX в. выдвинуло своих героев, которые в большинстве случаев стали и его мучениками; однако из него не вышли явные харизматические лидеры. Между тем в среде русской интеллигенции существовала вполне определенная тяга к подобного рода лидерству. Для радикального интеллигента были характерны глубокое отчуждение от казенного русского общества и увлеченность идеальными социальными целями. Условия жизни в России вызывали у него такое отвращение, что все ниспровергающая революция стала зачастую остро ощущавшейся личной потребностью, делом, которому стоило посвятить жизнь и даже пожертвовать ею. Люди с подобными убеждениями были во всех слоях революционного сообщества, в том числе и в марксистских кругах. И когда наконец появился революционный лидер, наделенный исключительными, или харизматическими качествами, эти люди ответили ему горячей приверженностью.

Большевизм в значительно большей степени, чем меньшевизм или другие русские радикальные течения того времени, оказался сосредоточенным на фигуре вождя. Вначале как фракция, а затем как самостоятельная партия большевизм включал в основном последователей Ленина в русском марксизме. По распространенному среди меньшевиков выражению, это была «ленинская секта». Конечно, с большевизмом связано определенное направление политической мысли и идеологии. Но для того, чтобы стать большевиком, особенно на первых порах, было не так важно принять конкретный набор убеждений, как попасть в сферу притяжения Ленина, политического наставника и революционного стратега.

Притягательная сила Ленина как личности, по-видимому, была необычайной. В книге очерков большевистских деятелей, составленной много лет спустя, один из членов ленинской старой гвардии А.В. Луначарский писал об «очаровании» Ленина. «Очарование это колоссально, – утверждал Луначарский, – люди, попадающие близко в его орбиту, не только отдаются ему как политическому вождю, но как-то своеобразно влюбляются в него. Это относится к людям самых разных калибров и духовных настроений – от такого тонко вибрирующего огромного таланта, как Горький, до какого-нибудь косолапого мужика, явившегося из глубины Пензенской губ., от первоклассных политических умов, вроде Зиновьева, до какого-нибудь солдата и матроса, вчера еще бывших черносотенцами, готовых во всякое время сложить свои буйные головы за вождя мировой революции – Ильича»²⁴. Свидетельства из множества источников подтверждают эти слова.

Историческое ядро последователей Ленина – это небольшая группа политических эмигрантов, которая обосновалась в Женеве и приобрела известность как «большевистская колония». Яркое описание группы и самого Ленина, который являлся ее главной фигурой, оставил Валентинов. Принявший взгляды Ленина после прочтения «Что делать?» молодой революционер, совершивший побег из киевской тюрьмы, приехал в Женеву в начале 1904 г. и был принят в колонию большевиков. Как оказалось, это была группа людей, считавших себя учениками Ленина, которого они боготворили. Хотя тогда Ленину было всего 33 года, они привычно называли его «стариком», выражая тем самым глубокое уважение к его марксистской эрудиции и мудрости во всех вопросах, относящихся к революции. «Старик мудр, – сказал один из членов группы Валентинову, – никто до него так тонко, так хорошо не разбирал детали, кнопки и винтики механизма русского капитализма». Высказывалась вера в великую историческую миссию Ленина. Как заметил один из членов группы: «Ильич нам всем покажет, кто он. Погодите, погодите – придет день. Все тогда увидят, какой он большой, очень большой «человек»». Несмотря на увлеченность Лениным, Валентинова поначалу смутила почти религиозная «атмосфера поклонения» в колонии. Постепенно, однако, и он поддался необычайному обаянию личности Ленина. Валентинов, в частности, писал: «Сказать, что я в него "влюбился", немножко смешно, однако этот глагол, пожалуй, точнее, чем другие, определяет мое отношение к Ленину в течение многих месяцев»²⁵

Не все революционеры, которые встречались с Лениным, воспринимали его подобным образом; были и такие, которые, как и сам Валентинов, позже отошли от Ленина и отвергли его как наставника и вождя. И все же об удивительной притягательной силе личности Ленина свидетельствует тот факт, что ее испытали, пусть временно, не только те, кто разделял его политические взгляды, но даже те, кто не был склонен соглашаться с ним. Один из наиболее ярких примеров – Мартов, который, по рассказам, во время совместной работы в редакции «Искры» настолько попал под влияние личности Ленина, что вряд ли сознавал, куда его ведут²⁶. Другой редактор «Искры», а впоследствии лидер меньшевиков Потресов опубликовал много позднее мемуары, которые примечательны с двух точек зрения: это и личная исповедь, и оценка харизматических качеств Ленина. Потресов, в частности, писал: «Никто, как он, не умел так заражать своими планами, так импонировать своей волей, так покорять своей личностью, как этот на первый взгляд такой невзрачный и грубоватый человек, по видимости не имеющий никаких данных, чтобы быть обаятельным...

Ни Плеханов, ни Мартов, ни кто-либо другой не обладал секретом излучавшегося Лениным прямо гипнотического воздействия на людей, я бы сказал – господства над ними. Плеханова – почитали, Мартова – любили, но только за Лениным беспрекословно шли как за единственным бесспорным вождем. Ибо только Ленин представлял собою, в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, сливающего фанатическую веру в движение, в дело, с не меньшей верой в себя. Если когда-то французский король Людовик XIV мог говорить: государство – это я, то Ленин без излишних слов неизменно чувствовал, что партия – это он, что он – концентрированная в одном человеке воля движения. И соответственно этому действовал. Я помню, что эта своего рода волевая избранность Ленина производила когда-то и на меня впечатление»²⁷

Как подчеркнул Потресов, во внешности Ленина не было ничего такого, что могло бы объяснить его «гипнотическое воздействие на людей». Невысокого роста, приземистый и лысый, он напоминал современникам русского крестьянина. Помимо исходившего от Ленина ощущения огромной физической энергии и силы, особо выделялись его глаза – «пронизывающие», «искрящиеся», «всевидящие», «удивительные» и «вспыхивающие синими огоньками в уголках»²⁸. По общему признанию, держал он себя очень просто, был человеком исключительной прямоты и искренности.

Особые качества, за которые Ленина его последователи выделяли из среды обыкновенных людей, он проявлял на трибуне. И это не был талант блестящего оратора, который прославил Троцкого. Речь Ленина была совершенно лишена театральности и стремления произвести эффект. Говоря простым языком, вместе с тем отчетливо и чрезвычайно энергично, Ленин обычно сразу же приступал к обсуждаемой проблеме и давал ясный, логически обоснованный анализ, подкрепленный множеством фактов. На слушателей его выступления часто оказывали совершенно необыкновенное воздействие. Он неоднократно демонстрировал свою способность доводить партийную аудиторию до крайнего возбуждения, до состояния экзальтации. Например, слушая две речи Ленина на большевистской конференции в Таммерфорсе в 1905 г., обычно сдержанный Сталин поддался всеобщему восторгу. Он вспоминал: «Меня пленила та непреодолимая сила логики в речах Ленина, которая несколько сухо, но зато основательно овладевает аудиторией, постепенно электризует ее и потом берет ее в плен, как говорят, без остатка. Я помню, как говорили тогда многие из делегатов: «Логика в речах Ленина – это какие-то всесильные щупальца, которые охватывают тебя со всех сторон клещами и из объятий которых нет мочи вырваться: либо сдавайся, либо решайся на полный провал»²⁹. Подобными воспоминаниями полна мемуарная литература. Так, Макс Истмен, который присутствовал на публичном выступлении Ленина в 1922 г., дошел до состоянии «пиндарического парения». Впоследствии он назвал Ленина «самым ярким из всех виденных мною когда-либо на трибуне людей». Ленин предстал перед ним «гранитным монолитом искренности», в отношении которого «вы чувствуете, что он весь перед вами, что вы воспринимаете всего человека». Создавалось впечатление, что наконец-то на подмостках истории появился бескорыстный интеллигент, который открывает нам свои мысли, показывая, «как выглядит истина»³⁰.

Поскольку Ленин писал так же, как и выступал, его политические сочинения сохраняли в какой-то мере тот необычайный стиль, который был присущ его политическим речам. Не удивительно, что с наибольшим эффектом он смог выразить себя в жанре таких объемистых политических брошюр, как «Что делать?». После 1902 г. с интервалами в несколько лет он написал «Шаг вперед, два шага назад», «Две тактики социал-демократии в демократической революции», «О праве наций на самоопределение», «Империализм, как высшая стадия капитализма», «Государство и революция», «Пролетарская революция и ренегат Каутский», «Детская болезнь "левизны" в коммунизме». Эти произведения сформировали стратегию и тактику большевизма и явились вехами его истории. Хотя они содержали многочисленные ссылки на теорию марксизма, в них, как правило, все было подчинено потребностям практики и насущным проблемам революционного движения. В этом отношении эти произведения продолжали тенденцию книги «Что делать?», в которой марксистское революционное учение воплотилось в теорию о том, как делать революцию. Поэтому можно утверждать, что данные произведения подняли практические потребности и проблемы движения до теоретического уровня. Даже в абстрактно-философском сочинении «Материализм и эмпириокритицизм» (1909) внимание Ленина было прежде всего приковано к практическим, в его понимании, нуждам движения; в тот момент, например, как он считал, существовала потребность в догматической марксистской теории мироздания, идеологического фундамента движения. Соответственно, одной из тем книги стал вопрос о «партийности» самой философии. Хотя у отдельных русских марксистов с отвлеченно-философским складом ума это произведение, да и многие другие, вызывало отвращение, оно тем не менее оказывало на многих гипнотическое воздействие именно потому, что было буквально пронизано духом партийной практичности.

В ленинских речах и сочинениях отчетливо проступала не только непреклонная воля к революции, но и вера в нее, уверенность в том, что социалистическая революция в России произойдет и что он и его последователи будут ею руководить. Потресов верно указал на революционную веру как на качество, которое явилось главным источником харизмы Ленина. Чтобы в полной мере оценить это качество, мы должны вспомнить, насколько было трудно русским революционерам начала столетия сохранить веру в успех своего дела. В чеховской России, вспоминал поэт Валерий Брюсов в 1920 г., людям, подобным ему, революция рисовалась делом такого отдаленного будущего, что они не надеялись увидеть ее при жизни. «Вот теперь, – сказал он, – заговорили о возможности сношения с другими планетами, но мало кто из нас надеется там побывать. Так и русская революция казалась нам такой же далекой. Предугадать, что революция не так далека, что нужно вести к ней теперь же, – это доступно лишь человеку колоссальной мудрости. И это в Ленине меня поражает больше всего»³¹. Ленин сумел внушить людям, страстно желавшим социалистической революции, но не ожидавшим ее скорого прихода, чувство, что такая революция действительно возможна; тем самым он удовлетворял их глубокую потребность поверить в осуществимость собственных замыслов.

Действительно, потрясения 1905 г. обнаружили внутреннюю слабость монархии, скрывавшуюся за представительным фасадом кажущейся мощи. Они же показали, что народная революционная волна пошла на убыль и царский режим консолидировался, произошел массовый выход рядовых членов из революционных партий. Многие представители радикальной интеллигенции начали подвергать сомнению революционные вероучения, которым они были привержены. У русских марксистов проявилась тенденция к отказу от подпольной политической деятельности; они, как считал Ленин, стали поддаваться искушению и впадать в ересь «ликвидаторства». Революционное движение переживало период упадка. Суровые испытания принесла и начавшаяся мировая война 1914 г.

Последующие свидетельства видных большевиков говорят о том, что вера и сила духа, проявленные Лениным в те тяжелые времена, вероятно, имели решающее значение для большевистского движения. Сталин, например, подчеркивает огромное значение ленинской способности вселять уверенность в большевиков, упавших духом после того, как меньшевики взяли верх на Объединительном съезде в Стокгольме в 1906 г. Поражение, писал он, «превратило Ленина в сгусток энергии, вдохновляющий своих сторонников к новым боям, к будущей победе». Затем он вспоминал, как растерянные большевистские делегаты, на лицах которых были следы усталости и уныния, столпились около Ленина, спрашивая у него совета, и как «Ленин в ответ на такие речи едко процедил сквозь зубы: «Не хныкайте, товарищи, мы наверняка победим, ибо мы правы»»³². Зиновьев, основываясь на личных воспоминаниях, следующим образом описывает роль Ленина в «черные дни» контрреволюции: «Он один сумел собрать тесный, сплоченный кружок борцов, которым он говорил: “Не унывайте, черные дни пройдут, мутная волна схлынет, пройдет несколько лет, и мы будем опять на гребне волны, рабочая революция возродится”»³³.

Существенным элементом революционного учения Ленина была вера в грядущий революционный переворот в Европе; его мечты о русской революции приобретали дополнительный импульс, когда он видел ее как составную часть более широкой международной революции. Еще в книге «Что делать?» он предполагал, что русский пролетариат, свергнув царизм, станет «авангардом международного революционного пролетариата». Впоследствии он, как и Троцкий, пришел к выводу о диалектической связи русской и европейской революции. В 1905 г. Ленин нарисовал привлекательную картину огромных возможностей, которые откроются с победой революции в России. Он, в частности, писал: «Революционный пожар зажжет Европу... тогда революционный подъем Европы окажет обратное действие на Россию и из эпохи в нескольких революционных лет сделает эпоху нескольких революционных десятилетий...»³⁴.

Вера в то, что основные европейские государства созрели для социалистической революции, была одним из факторов, побудивших Ленина выступить в поддержку радикального курса после февральской революции 1917 г., свергнувшей царя и создавшей Временное правительство в России. Когда весть о революции достигла Ленина в Цюрихе, он сразу же изложил свои радикальные взгляды в «тезисах», которые были отправлены в Стокгольм в качестве инструкций большевикам, возвращавшимся в Россию. Вскоре в «Письмах издалека» Ленин объявил, что революция в России – это только первая из тех революций, которые еще вызовет мировая война, и добавил, что сама русская революция находится лишь на «первом этапе»³⁵ Он тесно взаимосвязывал эти два момента. Тема неизбежности социалистических революций в Европе занимала важное место в октябрьских посланиях большевистскому Центральному Комитету, в которых он требовал, чтобы партия незамедлительно осуществила вооруженное восстание и захватила власть.

По словам Макса Вебера, харизматическому вождю время от времени нужно предъявлять «доказательства» своих харизматических качеств. Он должен показать, что у него на самом деле есть необыкновенные способности, которыми его мысленно наделяют последователи. Такое доказательство Ленин представил большевикам в 1917 г.

В партийной анкете за 1921 г. Ленин указал свое основное занятие до 1917г.– литератор. Между тем годы литературной деятельности были потрачены на подготовку к руководству революцией, которое он взял на себя по прибытии в апреле 1917 г. в Петроград. Участвовать в революции было самым горячим желанием Ленина. В послесловии к работе «Государство и революция», которую он написал в августе-сентябре 1917 г., скрываясь в подполье, и которую еще не окончил, когда в октябре вернулся в Россию, чтобы возглавить революцию, Ленин заметил: «Приятнее и полезнее "опыт революции" проделать, чем о нем писать»³⁶. Вышло, однако, так, что «писание о нем» стало для Ленина главным средством «проделывания» революции.

Его непосредственное участие в развивающихся революционных событиях было прервано в июле, после неудавшегося массового восстания, ответственность за которое власти возложили на Ленина и партию. В связи с развернувшимся антибольшевистским террором он решил уйти в подполье вместе с Зиновьевым, чтобы уберечься от вероятных наемных убийц. В отсутствии Ленина общее руководство большевиками столицы перешло к Троцкому, который только теперь (наконец-то) стал членом большевистского Центрального Комитета и официально присоединил небольшую группу своих политических приверженцев, так называемый Межрайонный комитет, к партии большевиков. Избранный в сентябре председателем Петроградского Совета Троцкий использовал этот ключевой пост для того, чтобы в порядке подготовки к событиям конца октября осуществить ряд искусных политических маневров. Оказывала воздействие на массы и его зажигательная риторика. Приближалась развязка, и он готовил вооруженное восстание и захват власти большевиками. Когда Ленин вечером 24 октября прибыл в Смольный институт, где располагался штаб восстания, он нашел, что под руководством Военно-революционного комитета, возглавляемого Троцким, все делалось быстро и эффективно. Следующим вечером большевистские руководители появились на съезде Советов, который собрался в Смольном, чтобы торжественно провозгласить новый государственный строй. Джон Рид следующим образом описывает первое появление Ленина на трибуне: «Он стоял... и ждал, по-видимому не замечая нарастающую овацию, длившуюся несколько минут. Когда она стихла, он коротко и просто сказал-. “Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!” Новый потрясающий грохот человеческой бури... Ленин говорил, широко открывая рот и как будто улыбаясь... Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонился вперед. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряженно смотрели на него, исполненные обожания»³⁷

Несмотря на отсутствие в Петрограде в ответственный период, Ленин сыграл в Октябрьской революции решающую роль. С самого начала, как только сообщение о Февральской революции достигло Швейцарии, он сразу же понял, что появилась возможность осуществить более радикальную революцию. Политическое чутье подсказало ему, что уставшие от войны солдаты, недовольные рабочие и жаждавшие земли крестьяне поддержат партию, обратившуюся к ним с лозунгами: «Мир, хлеб, земля» и «Вся власть Советам!». И, вступив на русскую землю, он тут же развернул в Апрельских тезисах стратегическую программу, нацеленную на более радикальную революцию. Убедив большевистское руководство утвердить эту стратегию в качестве партийной линии, Ленин затем возглавил усилия по претворению ее в жизнь, не прекращая руководить большевиками и после ухода в июле в подполье. В то время, когда Троцкий взял на себя руководство в Петрограде, Ленин продолжал делать революцию в привычной роли литератора.

Его решающий вклад сводился к тому, чтобы побудить большевиков в критический момент сделать решающий революционный выпад. Эта главная мысль – в основе всех его документов и посланий из места укрытия. На первый взгляд чисто теоретический научный труд «Государство и революция» преследовал преимущественно практическую цель: убедить большевиков (а возможно, и себя) в том, что насильственный захват власти и установление «диктатуры пролетариата» для подавления буржуазии и контрреволюционных элементов нисколько не противоречат марксистской теории. В последующей брошюре под названием «Удержат ли большевики государственную власть?» Ленин стремился рассеять сомнения и изгнать саму мысль о том, что, даже добившись политической власти, партия может оказаться не в состоянии ее удержать. Если, убеждал он, после 1905 г. 130 тыс. помещиков управляли Россией посредством насилия, то 240 тыс. членов партии большевиков, конечно же, смогут управлять в интересах бедных, особенно если большевики предпримут энергичные меры к расширению социальной базы своей власти, вовлекая через Советы миллионы трудящихся в повседневную работу государственного аппарата³⁸. В письме Центральному Комитету РСДРП «Марксизм и восстание», написанном в конце сентября, Ленин продолжал настойчиво доказывать, что победа большевикам теперь обеспечена, ибо для ее успеха существовали все объективные предпосылки: и в Питере и в Москве большинство за большевиков; налицо всенародный подъем революционного духа; сильные колебания в рядах других партий и, наконец, существует партия, четко знающая свой путь. Затем в октябре в серии посланий Ленин, можно сказать, буквально толкал партийное руководство к тому, чтобы принять историческое решение, несмотря на обуревавшие некоторых сомнения и несмотря на возражения таких видных деятелей, как Зиновьев и Каменев. В последнем обращении к членам Центрального Комитета, составленном 24 октября, он писал: «Нельзя ждать!!! Можно потерять все!! ...История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все»³⁹.

Произошла бы большевистская революция, не будь Ленина, или нет – это один из тех вопросов истории, которые люди постоянно ощущают потребность ставить, несмотря на их очевидную неразрешимость. Мнение, которое выразил Троцкий в 1935 г., находясь в изгнании, тем более заслуживает внимания, что сам он был еще одной личностью, чей вклад, возможно, также имел решающее

*

значение. Если бы не было ни его, ни Ленина, доказывал Троцкий, Октябрьская революция не состоялась бы. В его отсутствие, писал Троцкий, революция совершилась бы при условии, что ею руководил бы Ленин. Без Ленина, однако, ему одному, вероятно, не удалось бы добиться от колебавшейся большевистской верхушки столь важного решения⁴⁰. Значительно раньше нечто похожее высказал и Зиновьев. Выступая в 1918 г. в Петроградском Совете вскоре после почти рокового покушения на Ленина бывшей эсерки Фанни Каплан, Зиновьев заявил: «Октябрьская революция – поскольку и в революции не только можно, но и должно говорить о роли личности – Октябрьская революция и роль в ней нашей партии есть на девять десятых дело рук тов. Ленина. Если кто-либо мог заставить колеблющихся встать в ряды и шеренгу – это был тов. Ленин»⁴¹. Подобные мнения, какова бы ни была их историческая достоверность, – красноречивые свидетельства оценки большевиками роли Ленина в Октябрьской революции.

Но «доказательства» своих исключительных дарований Ленин представил своим сторонникам не только при захвате, но и при установлении новой власти, действуя как революционер, сверху. Можно утверждать, рискуя, правда, впасть в преувеличение, что именно в роли революционного государственного деятеля Ленин наконец оказался в своей стихии и в полной мере продемонстрировал политическую гениальность. Стой же самой спокойной самоуверенностью, которая отличала его и в молодые годы, Ленин составил и изложил съезду Советов первые Декреты о мире и земле, которыми новое правительство подтвердило свой революционный мандат и во всеуслышание попросило о поддержке как в самой России, так и за рубежом. Затем он возглавил большевистское правительство, осажденное со всех сторон и боровшееся за выживание.