Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 95 страниц)

²⁴ Цит. СттЕ.И. ТБе Шсегге^пит, 1923-1924– N 7, 1954 Р. 187. См. таюке: Тгогфу Е 51гиее1е А^ашм Раяаят... Р. 111 – 112. Сталин не включил письмо в собрание своих сочинений, хотя упоминал его на одном из пленумов ЦК в 1927 г. См.: Сталин И В. Соч. Т. 10. С. 61 -62.

²⁵ВиЬег-Иеитипп М. 'оп Ро(зс1ат пасЬ Мозкаи: 5(анопеп етея 1гг№е§ез. 5(и([^аг1, 1957. Р. 284. Тут автор добавляет: «Я не забыла вопрос, заданный Сталиным Нойману, так как это было первое, чем Гайнц поделился со мной по прибытии на вокзал Фридрихштрассе в Берлине».

²⁶ННдег Си&ао апВМе)'егА1/гес1 С. ТВе 1псотраЦЫе АШез: А Метон-Жжогу оГ Сп'ПплггУпте: Ке1апопя, 1918-1941. 19.У, 1953– Р. 253

²⁷ V'ГоИепЬегцЕ. ТЪе Кес) Аппу: А 5[ибу оГПле Сготт'Г1лоГ5оле( БирепаНзт.Бопбоп, 1940. Р. 278. В 1932 году Волленберг был одним из редакторов газеты «Роте Фане».

²⁸ 1Ыс1. Р.237.

²⁹ В своих воспоминаниях ГЬрберт фон Дирксен отмечает, что, высказываясь в силу необходимости в духе договоренностей в Рапалло, Литвинов отнюдь не был рьяным их приверженцем и одним из первых, под предлогом прихода нацистов к власти начал выступать за отказ от рапалльской политики.

³⁰ ТЪе ЗреесЬез оГАс1о1ГНк1ег, ес1 №Н. Ваупея. Бопбоп, 1942, II, 1019. цит: ВеЬд'Мах ТНе рогещп РоИсу оГ 5оУ|е( Кизз1а, 1929-1941. БопОоп, №У, 1947,1,25.

³¹ Донесение Хинчука от 28 апреля 1933 г. в «Документах внешней политики СССР», гл. ред. А. Громыко. М, 1970, XVI, 271.

³²РадекК. Подготовка борьбы за новый передел мира. М., 1934– С. 92-94

³³^а^иеи^ Ц7 Ки.яя1а апс1 Сегтапу: А Сегкигу оГ СопШсБ Бопс1оп, 1965. Р. 154-158, АзсЬег апс1 Бе^. N3-Попа! Во1зНе'1зт.. Р.469,474-478.

^3-1 Из немецких архивных источников. Секретный доклад Дирксена статс-секретарю Бюлову от 17 августа 1933г.См.:М'с/я«зЛлг/Н.01е5оТ1е1ипюпипс1Ни1ег5МасМегВ1'е|Гипб. Вопп, 1966.Р. 120,121,127, 138.

³⁵й1гк5вп С. Моясояу-Токуо-БопсЗоп... Р. \6;НН^ег агШ Меуег. 1псотрайЫе АШея... Р. 260-261.

³⁶Гнедин Е. Из истории отношений между СССР и фашистской Германией. Ныо-Йорк, 1977. С. 22-23. В начале 30-х годов Гнедин был заместителем заведующего иностранным отделом газеты «Известия», в 1935-1937 гг. он был первым секретарем советского посольства в Берлине, а в 19.37-1939 гг. – возглавлял отдел печати НКИД

³⁷ ЦпИей 5[а(ея, 5(а(е Цераптет, ОосшпеШя оп Оегтап РоНсу, 1918-1945, 5ег. С, II, ''Х'азШп^Юп, 1959. Р 41.

³⁸Гнедин Е. Из истории... С. 13– ;1

³⁹йггкзеп С. Моясояу-Токуо-Бопс1оп... Р. 118. «Г"". ■'?!■

.нДл)..хГ{С,0'; ЙШ. 7*

и к:.

3 Г^- >

1

I¹"

ту

Съезд обреченных

Курс на примирение ч

В конце 1933 г., когда еще продолжался голод, появились первые признаки выхода из продовольственного кризиса. Правда, улучшение отчасти было кажущимся – теперь статистика учитывала не урожай в амбаре, а «биологический» урожай, т. е. урожай на корню, без учета немалых потерь при уборке, что создавало впечатление успешного достижения предусмотренных пятилетним планом контрольных цифр производства хлеба¹ Тем не менее, благодаря сокращению вывоза хлеба и повышению эффективности хлебозаготовок (т. е. изъятию у крестьян чуть ли не всего хлеба), в 1933 г. положение с продовольствием в городах улучшилось. А когда стало ясно, что осенью будет собран сносный урожай, руководство вздохнуло с облегчением – наконец-то можно считать, что война под знаменем насильственной коллективизации увенчалась успехом.

Теперь, с появлением некоторых признаков стабилизации положения в стране, пошли на убыль и разговоры о необходимости убрать Сталина. Николаевский впоследствии узнал от Бухарина, что те, кто еще вчера стремился добыть текст с изложением платформы Рютина, заговорили о победе Сталина. «Старый большевик» (он же Бухарин) писал, что с осени 1933 г. уже не было группировок за или против Сталина, – все неустанно демонстрировали ему свою преданность. Скорее это была борьба за влияние на Сталина, так сказать, за его душу².

В партийном руководстве, продолжал «старый большевик», сложилась группа, выступавшая за политику «примирения» с народом. Зная, что вынес народ за годы пятилетки, и теперь уже отчетливо понимая, что гитлеровский режим установился надолго, сторонники этой политики считали главной задачей дня подъем морального состояния советского народа, укрепление его духа перед лицом угрозы агрессии нацистов. Народ терпел лишения, и нужно было строить больше жилья и наращивать производство потребительских товаров, следовало умерить государственный террор, свирепствовавший в последние годы. Встала задача придать советской политической системе хотя бы видимость демократичности, чтобы тем самым подчеркнуть разницу между гуманизмом коммунистического движения и расистской, террористической и открыто антидемократической сущностью фашизма^.

Членов Политбюро, сторонников такой линии, поддерживал Максим Горький. Не занимая никакого партийного поста и даже не будучи членом партии, он пользовался большим влиянием как всемирно известный русский писатель. Сталин писал Горькому за границу, приглашал его в СССР, и, когда в

ч

1931 г. Горький наконец вернулся, чтобы обосноваться на родине, он тут же получил дом в Москве и двухэтажную загородную дачу. Сталин время от времени приезжал к Горькому в сопровождении видных советских писателей. В октябре 1932 г. во время одного из таких посещений Сталин произнес свои знаменитые слова в адрес советских писателей, назвав их «инженерами человеческих душ»⁴. Горький оказал Сталину немало ценных услуг. В частности, он организовал прогулку ста двадцати советских писателей на пароходе по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу и стал одним из авторов и редактором коллективно написанной книги, прославившей подневольный труд заключенных на строительстве канала как грандиозный эксперимент по перековке врагов в сознательных строителей социализма. Сталин в свою очередь не оставил его своими заботами; так, узнав, что Горькому затруднительно подниматься по лестнице, он распорядился об установке лифта на горьковской даче⁵ В конце 1933 г. Горький присоединился к тем, кто стремился направить Сталина на путь «примирения» с народом. В неофициальной беседе он даже выдвинул идею создания второй партии (конечно, полностью лояльной) из представителей интеллигенции, которые могли бы предложить «перемены и улучшения»⁶.

Среди членов Политбюро самым горячим сторонником облегчения положения народа, безусловно, был Сергей Миронович Киров. Сорокасемилетний лидер Ленинградской парторганизации, Киров к тому времени стал видным политическим деятелем. Большевик с 1904 г., прошедший и тюрьму, и ссылку, он позднее занимался партийной работой на Северном Кавказе в годы Гражданской войны и еще при жизни Ленина стал членом ЦК. В борьбе против троцкистско-зиновьевской оппозиции Киров твердо стоял за Сталина. В 1926 г. после смещения Зиновьева он возглавил такую важную парторганизацию, как Ленинградская, стал кандидатом в члены Политбюро, а в 1930 г. был избран его полноправным членом. Еще со времен Гражданской войны Киров был близким другом Сталина – о дружеских отношениях между ними свидетельствует дарственная надпись, сделанная рукой генсека на титульном листе книги «О Ленине и ленинизме»: «С.М. Кирову. Другу моему и брату любимому от автора. 23.05.24. Сталин»⁷

Авторитет и популярность Кирова во многом определялись его личными качествами. Сергей Миронович Киров (Костриков), уроженец Вятской губернии на северо-востоке России, русский, в полной мере обладал лучшими свойствами русского национального характера – скромностью, прямотой, здравомыслием и трудолюбием. В отличие от Сталина он умел без всякой подготовки произнести с трибуны горячую и убедительную речь, что так нравится русским. Не претендуя на то, чтобы его считали интеллектуалом, Киров был, однако, культурным человеком, любил читать книги, дружил с Горьким. Он был популярен и среди рядовых партийцев, занятых практической работой, и, как Ленина до него, многие, тепло отзываясь о нем, называли его по отчеству «наш Мироныч», а Ленинград – даже городом «Ильича и Мироныча». Киров отличался доступностью – любой мог прийти в Смольный и рассчитывать если не на помощь, то хотя бы на то, что его выслушают⁸.

В годы первой пятилетки Киров – энергичный и требовательный руководитель, отдавший все свои силы осуществлению планов индустриализации не только в Ленинградской области, но и во всей северной части СССР. Ленинград был крупнейшим центром машиностроения, к Кирову обращались и даже приезжали за советом и помощью партийные работники и директора предприятий со всех концов страны. Он не добивался популярности, но очень многие из советской элиты знали и уважали его. Один из советских биографов Кирова рассказывает о том, как был удивлен замнаркома тяжелой промышленности И.В. Косиор, который, приехав в 1933 г. на Дальний Восток, только и слышал со всех сторон: «Киров, Киров»⁹.

Несомненно, Киров был человеком твердым по характеру и никому не давал спуску. Отвечая за огромную территорию, куда входила и зона строительства Беломорско-Балтийского канала, он не мог уклониться от сталинских приемов руководства. Приверженцем таких приемов, достойных Петра I, он, однако, отнюдь не был и предпочитал по возможности проявлять сдержанность. Коллективизация в Ленинградской области проводилась без обычной в других местах лихорадочной спешки, и ущерб от нее был намного меньше¹⁰. Сам по себе такой подход к коллективизации говорил об отрицательном отношении Кирова к судорожной коллективизации по-сталински и ее последствиям. Киров был человеком уравновешенным в отличие от Сталина, которого он в 1930 г., разговаривая стоварищами-ленинградцами, будто бы назвал «истериком»¹ *.

Возможно, Сталину донесли об этом. Во всяком случае, он явно охладел к Кирову. По воспоминаниям Хрущева, который в 1932 г. стал вторым секретарем Московской парторганизации, на одном из заседаний Политбюро подчиненный Кирова доложил об успехах хозяйственного развития Ленинграда и области, позволивших частично отказаться от распределения продуктов и товаров по карточкам. Хрущев, задержавшийся после окончания заседания, невольно стал свидетелем следующей сцены: Киров похвалил доклад, а Сталин отпустил оскорбительное замечание в адрес докладчика. Хрущев пишет, что он был поражен – тогда он еще не избавился от иллюзий относительно партийной морали и ему было трудно поверить, что член партии и ее вождь способен проявлять такое неуважение к другому члену партии¹².

Среди членов Политбюро ближайшим единомышленником Кирова был Орджоникидзе. Близкие друзья еще с Гражданской войны, когда они вместе работали на Кавказе, Киров и Орджоникидзе звонили друг другу почти каждый день. Приезжая в Москву, Киров останавливался на квартире Орджоникидзе, и друзьям иногда не хватало ночи, чтобы наговориться¹³. В начале 30-х годов Орджоникидзе пытался возражать против абсурдного планирования и травли технической интеллигенции¹⁴. Часто бывая на объектах промышленного строительства, он лучше кого бы то ни было в Политбюро знал, как страдают рабочие от острой нехватки жилья, и по мере сил стремился способствовать решению жилищной проблемы¹⁵.

Есть основания полагать, что к мысли о необходимости заняться в первую очередь улучшением жизни народа склонялись такие члены Политбюро, как Куйбышев, первый секретарь ЦК КП(б) Украины Станислав Косиор и Ян Рудзу-так. Кроме того, немало толков вызвал «крик души» номинального президента СССР Калинина, который в 1932 г., услышав на литературном вечере в Ленинграде стихотворение, восхвалявшее чекистский террор, воскликнул: «Нам часто приходится прибегать к террору, но нельзя террор прославлять. Наша трагедия в том, что приходится идти на такие ужасные меры, но ни к чему мы не стремимся более, чем к отказу от террора»¹⁶.

Не входя в круг лиц, определявших политическую линию, Кирова поддерживал Михаил Тухачевский. Бывший офицер царской армии, он примкнул к большевикам в 1918 г. и в Гражданскую войну стал видным красным командиром. Теперь, в возрасте сорока одного года, Тухачевский стал одним из крупнейших военачальников и настаивал на безотлагательной модернизации Красной Армии. Еще во время войны с Польшей в 1920 г. между ним и Сталиным возникла напряженность, и с той поры генсек относился к нему неприязненно. В 1928 г. Сталин назвал «чепухой» дальновидное письмо Тухачевского, в то время начальника Генерального штаба Красной Армии, в котором предлагалось перевооружение армии и ускоренное развитие военно-воздушных и бронетанковых сил. После этого письма Тухачевского назначили командующим Ленинградским военным округом. Вступив в командование округом, Тухачевский сблизился с Кировым. Еще с Гражданской войны он поддерживал тесные связи с Орджоникидзе и Куйбышевым. Осложнение международной обстановки и рост опасности нападения заставили Сталина отозвать Тухачевского в Москву и назначить его заместителем Ворошилова по вопросам перевооружения армии¹⁷ Несомненно, в отношении политического курса партии Тухачевский разделял мнение Кирова и его единомышленников.

Перейдя Рубикон коллективизации и индустриализации, Сталин до поры до времени не возражал против облегчения возложенного на народ бремени. Удалось убедить его и в том, что для повышения производительности нужны некоторые перемены в экономической политике.

Незадолго до Январского (1933) пленума ЦК ВКП(б) Орджоникидзе привел к Сталину одного из ведущих инженеров-металлургов, А. Завенягина. На вопрос Сталина о том, что сейчас для промышленности важнее всего, Завенягин ответил: «Освоение», – и назвал целый ряд недавно построенных заводов, которые никак не удавалось вывести на проектную мощность. Сталин согласился и говорил об этом на пленуме. Соответственно, в резолюции пленума отмечалось, что первая пятилетка была пятилеткой строительства новых заводов, а вот «...вторая пятилетка, если она хочет рассчитывать на серьезный успех, должна дополнить нынешний лозунг нового строительства новым лозунгом освоения новых предприятий и новой техники»¹⁸.0 перемене курса говорит также и сообщение Сталина о том, что во второй пятилетке темпы промышленного роста составят 13-14%, что меньше ранее официально упомянутой цифры.

«Освоение» означало нечто большее, чем овладение новыми технологиями. С отказом от нэпа государство взяло на себя управление практически всей экономикой. Чтобы обеспечить сколько-нибудь эффективное хозяйствование, нужно было укрепить бюджетную дисциплину и стимулировать производительный труд. Одним из средств стимулирования явилось разрешение колхозникам продавать продукты с приусадебного участка на колхозном рынке по свободным ценам. Эта мера, как и некоторые другие, имела целью придать экономике хоть сколько-нибудь гибкости, повысить продуктивность¹⁹. Сталин, судя по всему, этому не противился.

Согласно «Письму старого большевика», сторонники нового курса имели в виду не только улучшение жизни народа, они хотели также и оздоровления внутрипартийной атмосферы. Именно этому воспротивились люди из ближайшего окружения Сталина, прежде всего Каганович и Ежов: они опасались, что с отказом от политики репрессий их карьера будет кончена²⁰.

Несомненно, противодействие оздоровлению обстановки внутри партии имело место, но «Письмо старого большевика» неверно указывает его источник, возможно, потому, что Бухарин сообщил Николаевскому далеко не все, что он мог бы рассказать о Сталине. Кое-кому в сталинском окружении эта линия могла не нравиться, но эти люди, будучи подручными Сталина, ни в коем случае не выступили бы против, если бы видели, что Сталин сам склоняется к такой линии.

Настоящим препятствием в борьбе за сталинскую душу был сам Сталин. Он мог согласиться, что для подъема морального духа народа на этот народ нужно меньше давить, но примиренчество в партии никак не могло ему понравиться

– оно помешало бы свести счеты с затаившимися врагами. Сталин не оставил сомнений на этот счет. Выступая на Январском пленуме ЦК ВКП(б), он говорил не только о необходимости проводить более умеренную экономическую политику, но и о своевременности еще одной чистке в партии.

В течение нескольких месяцев после Январского пленума Сталин никак не проявлял готовности оставить в покое «двурушников», притворявшихся большевиками, скорее наоборот. Одновременно с директивой о чистке от 28 апреля 1933 г.²¹ появилась статья Ярославского, в которой впервые шла речь о «генеральной» чистке. До этого «генеральные» чиста! партии проводились всего два раза – в 1921 и 1929 гг. В середине мая 1933 г. в редакционной статье «Большевика» появилось разъяснение, чем эта «генеральная» чистка должна отличаться от предыдущих двух. Если прежде речь шла об оппозиционерах, открытых врагах, то теперь ставилась задача выкорчевывать классово чуждые и враждебные элементы, обманом пробравшиеся в партию и пытающиеся изнутри вредить делу строительства социализма. Неспособные ввиду торжества генеральной линии партии к открытому противостоянию, антипартийные группы, такие, как группы Сырцова-Ломинадзе, Рютина и Смирнова-Эйсмонта-Толмачева, применяли «тактику замаскированной, глубоко законспирированной борьбы, двурушничества»²². Чистка началась 1 июня 1933 г. в Москве, Ленинграде и восьми других крупных городах и областях. Специально образованные комиссии проверили личные дела более миллиона коммунистов, из партии исключили примерно каждого шестого.

Сторонников курса на примирение не остановила происходящая чистка. Понимая, что добиться успеха будет трудно, они удвоили усилия, чтобы заручиться поддержкой Сталина. Основной метод – «биографическая терапия». К тому времени им стало ясно, что Сталину нужен именно его идеализированный образ, так как малейшая попытка противиться его обожествлению приводит вождя в ярость. Начало положил Горький: видимо, ему, знаменитому писателю, легко было разобраться в характере Сталина; во всяком случае, он показал, что самый верный способ уйти от гнева Сталина и избежать его мести – это всячески демонстрировать свое благоговение перед ним, которое Сталин принимал как должное.

В общем, как считает «старый большевик», Горький стремился убедить Сталина в том, что никто не сомневается в гениальности его политики, что его лидерство неоспоримо и снисходительность к прежним противникам только укрепит его положение. «Старый большевик» не берется судить, насколько все эти рассуждения звучали для Сталина убедительно, но не сомневается, что Сталину понравилось предположение Горького о том, как в будущем его жизнь и деяния будут описывать биографы:

«Сейчас Сталина заботят не только его теперешние дела, но и то, как о нем когда-нибудь напишут. Ему хочется, чтобы его изобразили не только сильным и беспощадным в борьбе против заклятых врагов, но также и человеком простым и великодушным, когда обстоятельства позволяют ему проявлять великодушие. Не этим ли объясняются его попытки изображать Гарун аль-Рашида

– тоже человека восточного и не менее примитивного? Как бы то ни было, Горький знал, как сыграть на этом, чтобы умерить подозрительность Сталина, его мстительность...»

Кое-чего удалось добиться. Каменев, которого Горький очень уважал, был допущен к Сталину и получил возможность покаяться в своих прегрешениях и отречься от оппозиционеров. Его поставили во главе издательства «Академия».

Летом 1933 г. Каменева, Зиновьева и некоторых других бывших оппозиционеров восстановили в партии, что позволило им стать делегатами съезда, который должен был начаться в конце января 1934 г.²³

Вершиной «биографической терапии» стала статья Радека в новогоднем номере «Правды» за 1934 г. Львиную долю газетных полос занимали славословия в адрес Сталина. Если бы был устроен конкурс на должность главного «прослави-теля» Сталина, Радек, человек весьма проницательный и одаренный публицист, к тому же бывший троцкист, несомненно, мог рассчитывать на первое место. Предполагалось, что статья, озаглавленная «Зодчий социалистического общества», станет девятой лекцией в курсе лекций «История победы социализма», который будет читаться в 1967 г. в ознаменование 50-летия Октября, причем лекции предполагалось читать в Москве.

В начале лекции говорилось, что мировая буржуазия никак не ожидала построения социализма в СССР всего лишь через десять лет после смерти Ленина. Помня о прежних революциях, когда на смену выдающимся вождям пришли жалкие эпигоны, буржуазия не могла предвидеть, что на смену Ленину придет вождь, в котором отвага повстанца будет сочетаться с хладнокровным расчетом математика. Сталин лишь неуклонно проводил в жизнь заветы Ленина, и для этого ему пришлось принимать решения не менее смелые, чем в свое время принимал Ленин, и самостоятельно развивать учение Ленина, как Ленин в свое время развивал марксизм. Блестяще обосновав возможность построения социализма в одной стране, Сталин проявил себя великим теоретиком – марксистом и ленинцем, в противоположность всяким Троцким, Зиновьевым, Каменевым и некоему Карлу Радеку, который, находясь под влиянием Розы Люксембург, неудачно пошутил, сравнив замечательную идею Сталина с высмеянным Салтыковым-Щедриным намерением одного губернатора установить в своей губернии либеральные порядки. Сталин вышел победителем в великих исторических баталиях, он укрепил социалистический строй в одной стране и тем самым создал предпосылки для победы социализма во всем мире, т. е. Сталин

– великий строитель социализма.

Апофеоз девятой лекции – описание Первомая на Красной площади в 1933 г. «На Мавзолее Ленина, окруженный своими ближайшими соратниками

– Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Калининым, Орджоникидзе, стоял Сталин в серой солдатской шинели. Спокойные его глаза смотрели в раздумье на сотни тысяч пролетариев, проходящих мимо ленинского саркофага уверенной поступью лобового отряда будущих победителей капиталистического мира. Он знал, что он выполнил клятву, произнесенную десять лет назад над гробом Ленина. И это знали все трудящиеся СССР, и это знал мировой революционный пролетариат. К сжатой, спокойной, как утес, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия, шли волны уверенности, что там, на Мавзолее Ленина, собрался штаб будущей победоносной мировой революции».

Эта воображаемая лекция явилась шедевром лести и фальсификации. Хитроумный Радек, несомненно, угодил Сталину, описав его героические деяния с едва ли не большим пиететом, чем это мог бы сделать сам Сталин. Сталинским Октябрем стали пятилетка и коллективизация, партия и народ питали к нему безграничную любовь и благодарность; эти великие свершения стали ярким свидетельством гениальности ученика и преемника Ленина. Радек не просто описал исторические события последних лет – саму историю он изобразил цепью свершений, ставших возможными благодаря гениальному руководству генсека. Надо полагать, Сталину доставила большое удовольствие возможность заглянуть на тридцать лет вперед, увидеть себя в зеркале истории, убедиться, что будущие поколения его помнят и преклоняются перед ним как гениальным зачинателем и вождем русской и мировой революции. Несомненно, Сталин остался доволен опусом Радека – статья была напечатана не где-нибудь, а в «Правде» и впоследствии вышла отдельной брошюрой тиражом 225 тыс. экземпляров.

Проблема, однако, заключалась в том, что далеко не все смотрели на Сталина и его деяния глазами Радека, и Сталин это знал.

Сговор секретарей обкомов

Приближавшееся собрание партийной элиты обещало стать событием большого значения. Обстановка на предшествующем, XVI съезде, который проходил в разгар форсированной коллективизации, не способствовала спокойному обсуждению вопросов политического курса на перспективу. Другое дело теперь, когда положение в стране существенно стабилизировалось. Сама назначенная дата открытия съезда – конец января 1934 г., несколько дней спустя после десятой годовщины смерти Ленина, – свидетельствовала о том, что руководство придает особое значение этому съезду как форуму, на котором будут подведены некоторые итоги и поставлены задачи на будущее.

Незадолго до открытия съезда на областных и республиканских партийных конференциях прошли выборы делегатов – по одному делегату с решающим голосом от 1500 коммунистов и по одному делегату с совещательным голосом от 3000 кандидатов в члены партии. Мандаты с решающим голосом получили 1225 избранных делегатов, а мандаты с совещательным голосом – 736 делегатов. Среди избранных делегатов преобладали представители от центральных органов власти и власти на местах, поэтому нельзя сказать, что съезд в должной мере представлял всю партию, насчитывавшую в то время 2 млн 800 тыс. членов. В сообщении председателя мандатной комиссии сталинского выдвиженца Ежова говорилось, что около 80% делегатов съезда вступили в партию еще до революции или в годы Гражданской войны, тогда как всего в партии таких ветеранов было не более 10%²4 Другими словами, подавляющее большинство (1646 из 1966 делегатов с решающим и совещательным голосом) вступили в партию при жизни Ленина, а старые большевики с дореволюционным стажем, незначительное меньшинство среди всех членов партии, составили почти 25% делегатов съезда. На этом съезде, как и на предшествующих съездах в 20-е годы, преобладала старая гвардия, но он стал последним таким съездом.

«Наша страна стала страной мощной индустрии, страной коллективизации, страной победоносного социализма», – сказал Молотов, открывая XVII съезд ВКП(б) в зале заседаний Большого Кремлевского дворца 26 января 1934 г. Тему триумфа социалистического строительства отразил заголовок редакционной статьи в «Правде»: «Съезд победителей», и в историю он вошел именно так. Однако большинство этих победителей пали жертвами новой волны репрессий, которая очень скоро захлестнула страну. В 1956 г., выступая на XX съезде КПСС, Хрущев сообщил, что из 1966 делегатов XVII съезда 1108 в дальнейшем были арестованы по обвинению в преступлениях против революции. Что же произошло, почему съезд победителей стал съездом обреченных?

Нет никаких оснований предполагать, что такие люди, как Орджоникидзе, Киров, Куйбышев и другие, готовившие съезд, намеревались превратить его в событие, которое потрясет всю страну. Напротив, все говорит об их желании, чтобы съезд констатировал нормализацию обстановки в стране и опре-

делил дальнейший курс, который в новой, более благоприятной атмосфере способствовал бы укреплению духа народа и подготовке его к новым испытаниям извне. По их мысли, съезд должен был продемонстрировать успех линии на примирение и единство и стать залогом ее продолжения, подчеркнуть сплочение всей партии, включая бывших оппозиционеров, вокруг признанного вождя, который великодушно позволил раскаявшимся грешникам вернуться в лоно партии.

О том, что именно такими были их намерения, свидетельствуют газетные полосы в период, непосредственно предшествовавший съезду. На январь 1934 г. приходится одна из вершин культа личности Сталина. В новогоднем номере «Правды» появилась хвалебная статья Радека, о которой речь шла выше. Теме победы социализма неизменно сопутствует тема прославления Сталина как победителя. Знаменателен выбор даты начала съезда – 26 января; в этот день десять лет назад Сталин произнес свою клятву у гроба Ленина. То, что съезд был задуман как триумф генсека и совпадение дат отнюдь не случайность, стало ясно еще до начала съезда. В статье, появившейся в «Правде» 21 января по случаю десятилетия смерти Ленина, говорилось: «Оглядываясь на пройденный десятилетний путь, партия вправе заявить, что сталинская клятва выполнена с честью. Десятилетие после смерти Ленина – десятилетие великой всемирно-исторической победы ленинизма. Под руководством Сталина большевики добились того, что СОЦИАЛИЗМ В НАШЕЙ СТРАНЕ ПОБЕДИЛ».

К тому же сводилось содержание помещенного в следующем номере «Правды» отчета о заседании с участием Политбюро по поводу годовщины смерти Ленина, состоявшемся в Большом театре. Газета описывает появление в зале горячо любимого вождя, чье имя неразрывно связано со всеми победами пролетариата, бурю оваций, нескончаемые крики «Ура!», «Да здравствует наш Сталин!». В утреннем номере «Известий», вышедшем в день открытия съезда, Радек вновь дал понять, что дата выбрана не случайно. В статье, озаглавленной «Клятва выполнена», он охарактеризовал десятилетний период после смерти Ленина как триумфальное шествие под руководством Сталина, в ходе которого были выполнены все его обещания. Сталин обещал беречь единство партии как зеницу ока – сегодня партия спаяна «стальным единством». Ленин мечтал о 100 тыс. тракторов – сегодня в стране Советов тракторов вдвое больше. Наконец, через десять лет после смерти Ленина социализм уже не заповедь, а реальность, и съезд, который сегодня начнется, откроет боевой путь «будущих победителей в мировом масштабе».

Насчет единства партии Радек ошибся, а в отношении того, что съезд откроет боевой путь, он оказался прав вопреки себе.

Незадолго до открытия съезда прибыли делегации областей и республик во главе с первыми секретарями. Некоторые местные вожди были сравнительно молоды и быстро делали карьеру благодаря покровительству Сталина – среди них наиболее заметными фигурами были тридцативосьмилетний первый секретарь Горьковского обкома Андрей Жданов, выдвиженец Кагановича, тридцатидевятилетний Никита Хрущев, возглавивший Московскую парторганизацию и тридцати пятилетний Лаврентий Берия, который привлек внимание Сталина еще в 20-е годы, когда работал в Закавказском ГПУ, и с его помощью стал первым секретарем Закавказского крайкома. Однако среди секретарей обкомов было немало и старых большевиков с дореволюционным партийным стажем, и некоторые из них были настроены против Сталина. Они не могли одобрить его линию во время коллективизации, когда он свалил собственные ошибки на исполнителей на местах. Некоторые выжидали в надежде добиться смены руководства на следующем съезде. В Москве они увидели, до какой нелепости доходит культ личности Сталина, и это, конечно, не могло им понравиться.

Один из оставшихся в живых делегатов съезда спустя тридцать лет отмечал, что «ненормальная обстановка, складывавшаяся в партии, вызвала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров. .Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с завещанием В.И. Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с поста генсека на другую работу»²⁵. Такая мысль созрела, в частности, у членов ЦК И М. Варейкиса, Б.П. Ше-болдаева, М.Д. Орахелашвили, С.В. Косиора, Г.И. Петровского и Р.И. Эйхе. съезд уже шел, когда они тайно обсуждали этот вопрос на квартире у Орджоникидзе и, возможно, в других местах в Москве²⁶. Если действительно смещать Сталина, то действовать нужно было безотлагательно, съезд, по уставу высший орган партии, должен завершиться выборами нового состава Центрального Комитета, который в свою очередь должен избрать постоянно действующие органы: Политбюро, Оргбюро и Секретариат. Один из секретарей ЦК должен стать генеральным секретарем. В Кирове противники Сталина видели наиболее подходящего кандидата на этот пост, но прежде необходимо было заручиться согласием самого Кирова.