Текст книги "Сталин. История и личность"

Автор книги: Роберт Такер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 95 страниц)

Партийный конфликт 1920-1921 гг. отразил серьезные проблемы переходного периода, переживаемого страной. В конце 1919 г. красные были на пути к окончательной победе в Гражданской войне, но ценой этой победы стала разоренная страна с ее голодным и впавшим в отчаяние народом, с лежащей в руинах промышленностью, с обесцененными инфляцией деньгами, с почти разрушенным железнодорожным транспортом, с крестьянством, не имеющим никакого стимула для снабжения городов продовольствием. Кронштадтский мятеж в марте 1921 г. и другие опасные признаки нарастания народного недовольства в конце концов вынудили правительство в том же месяце на X съезде партии принять решение о переходе от «военного коммунизма» к новой экономической политике. Между тем Троцкий предложил свой план преодоления кризиса путем милитаризации рабочего класса, и это обстоятельство ускорило развитие кризиса в партии⁶².

План Троцкого, изложенный в «Правде» в декабре 1919 г., включал такие меры, как перевод рабочих, проходивших службу в Красной Армии, в трудовые армии и использование военного комиссариата для целей управления промышленностью. И хотя Ленин поддержал этот план, многие в партийном руководстве открыто выступали против него. Следующий акт драмы развернулся в 1920 г., когда Троцкий по просьбе Политбюро взялся привести в порядок практически парализованную систему железнодорожного транспорта. Он это сделал отчасти путем мобилизации железнодорожников на основании закона о военном положении и создания новой транспортной администрации или Цек-трана, причем невзирая на сопротивление профсоюза железнодорожников. Эта акция и последующие предупреждения Троцкого относительно необходимости «перетряхивания» и других профсоюзов привели Троцкого к конфликту с профсоюзными деятелями в партии. Ленин, встревоженный таким развитием событий, не поддержал Троцкого в данном вопросе, и последний оказался под огнем критики из-за предполагаемой подмены пролетарской демократии военно-бюрократическим централизмом. Вопрос о роли профсоюзов предстояло решить близившемуся X съезду, причем сторонники различных платформ искали себе поддержку. Троцкий, к которому примкнули Бухарин и др., выступил за включение профсоюзов в государственное хозяйственное управление. Свою позицию Ленин выразил в «платформе десяти», которая допускала независимое существование профсоюзов как рабочих организаций. Им предстояло, однако, под попечительством партии функционировать в качестве «школы коммунизма» рабочего класса, пока еще не готового самостоятельно руководить экономикой. Платформа так называемой «Рабочей оппозиции», которую возглавил профсоюзный деятель Шляпников, содержала требование о передаче управления экономикой профессиональным союзам. И Троцкий, и Ленин высказались против такой политики.

В предсъездовских дискуссиях против Троцкого в защиту ленинских идей и «пролетарской демократии» активно выступил Зиновьев, человек честолюбивый, по личным соображениям желавший поражения Троцкого. Сталин, для которого вся сложившаяся ситуация оказалась прекрасным подарком, лукаво позволил Зиновьеву выдвинуться в первые ряды атакующих. В числе десяти Сталин подписал платформу Ленина и использовал открывшуюся в ходе дебатов благоприятную возможность для опубликования своей первой полемической статьи против Троцкого. В ней он защищал «демократизм» профессиональных союзов от «военно-бюрократического метода» Троцкого и доказывал, что применение к рабочему классу метода убеждения тем более необходимо в условиях, когда военная опасность уступила место менее ощутимой, но столь же серьезной угрозе хозяйственной разрухи⁶⁵. Более того, за кулисами событий Сталин был одним из инициаторов антитроцкистской кампании. Недаром представитель оппозиционной группы «демократических централистов», выступая на X съезде, с иронией заметил, что кампания ведется в Петрограде под предводительством искусного полководца Зиновьева, а в Москве – под руководством «военного стратега и архидемократа т. Сталина»⁶⁴.

Съезд подавляющим большинством одобрил позицию Ленина, нанес сокрушительное поражение Троцкому и осудил платформу «Рабочей оппозиции» как «синдикалистский и анархистский уклон» в партии. Съезд также принял написанную Лениным резолюцию «О единстве партии», в которой утверждалось, что в сложившихся условиях, когда (как показал Кронштадт) власти большевиков угрожала мелкобуржуазная контрреволюция, более опасная, чем все белогвардейские армии, партия не может терпеть разногласий, имевших место в последнее время. Соответственно, резолюция объявила «фракционность» недопустимой, предложила ЦК ее искоренить и предписывала распустить все партийные группы, сформированные вокруг той или иной платформы. В другой резолюции съезда говорилось о необходимости привлечь в партию больше рабочих и очистить ее от некоммунистических и колеблющихся элементов⁶⁵.

На X съезде Троцкий потерпел политическое поражение. Он проиграл спор о профсоюзах, а нэп явился откровенным осуждением открыто пропагандировавшейся им хозяйственной политики. Все это в сочетании с ловким маневрированием в вопросах внутрипартийной политики объясняет столь парадоксальный факт, что политическая звезда Сталина взошла на том самом съезде, который с молчаливой враждебностью выслушивал его попытки оправдать собственное поведение на польском фронте. Ряд лиц, объединившихся с Троцким в дискуссии о профсоюзах (в том числе Крестинский, Преображенский и Серебряков), не были избраны в новый Центральный Комитет, в то время как в него ввели некоторых сторонников Сталина; среди них оказались старые приятели: Ворошилов и Орджоникидзе, а также Валериан Куйбышев и Сергей Киров – два способных и подававших большие надежды молодых человека, принимавших активное участие, соответственно, в туркестанских и кавказских событиях и ставших ключевыми фигурами сталинской фракции. Союзник Сталина по фракции Молотов не только перешел из кандидатов в члены ЦК, но был избран кандидатом в члены Политбюро на место Зиновьева, который заменил Крестинского в качестве полноправного члена этого партийного органа. Вместо Крестинского, Преображенского и Серебрякова в Секретариат и Оргбюро ввели Молотова, Ярославского и Михайлова – людей, более подходящих, чем их либеральные предшественники, для проведения провозглашенной съездом политики жесткой внутрипартийной дисциплины. Первая крупномасштабная чистка партии советского периода произошла в последующие месяцы под руководством секретарского трио, и в марте 1922 г. Молотов доложил XI съезду, что за счет исключений и добровольных выходов количество членов партии сократилось с 660 тыс. до (примерно) 500 тыс. человек. «Теперь, – заявил он, – нет тех многочисленных течений и полуоформившихся фракций»⁶⁶.

Продвижение Сталина в Секретариат предопределили итоги X съезда. Пос-лесъездовская перетасовка Оргбюро сделала его бесспорно ведущей фигурой.

Молотов прямо привлек его, как члена ЦК, контролирующего деятельность агитпропа, к участию в делах Секретариата⁶⁷ Отныне весь вопрос сводился к официальному закреплению приобретенного Сталиным с1е Гасго контроля над партийной организацией. Это произошло при переизбрании Центрального Комитета на XI съезде. Сталина выбрали членом Секретариата и в знак признания старшинства в новом секретарском трио (остальными членами были Молотов и Куйбышев) присвоили ему титул генерального секретаря. Таким путем он надежно завладел столь необходимой ему базой.

Центральной партийной машины Сталин не создавал. Когда он весной 1922 г. получил пост генерального секретаря, то оказался во главе обширного, хорошо функционировавшего аппарата ЦК, сформированного за пять лет Свердловым, Крестинским и Молотовым. Но это уже не было, как при Свердлове, небольшое учреждение, действующее лишь в чрезвычайных обстоятельствах, а хорошо отлаженный механизм, выполнявший все административные функции правящей партии, включая надзор за губернскими, городскими и уездными партийными комитетами по всей стране. Массовые общественные организации (комсомол, профсоюзы и т. д.) работали под его опекой. Внутренняя структура аппарата претерпела ряд изменений. Учраспред занимался переписью членов партии и «ответственных работников» губернских и уездных центров. Его сотрудники заполнили карточки на 26 тыс. кадровых партийных функционеров, собрали отдельно сведения на 7 тыс. работников губернского масштаба для изучения Центральным Комитетом с целью определения еще более узкого контингента руководящих лиц⁶⁸.

Сталин нашел партийную машину уже на ходу. От предшественников в Секретариате он отличался тем, что сумел использовать свою позицию для собственной политической выгоды. С этой целью он начал создавать личный аппарат как неформальную политическую реальность внутри официального механизма, т. е. приступил к строительству сталинской империи в партийном государстве. К тому времени он уже контролировал органы, которые, помимо прочего, являлись чем-то вроде всероссийской биржи труда для новой правящей элиты. Выполняя постановления Политбюро, Оргбюро перемещало руководящие кадры. Решения, касавшиеся партийных работников более низкого уровня, также относились к юрисдикции Секретариата, который через Учраспред мог влиять на назначения и перестановки в системе партийных организаций в масштабе всей страны. Здесь человеку сталинского честолюбия и способностей открывались безграничные возможности для создания своей империи. И как видно, Сталин с жаром принялся за дело.

По-настоящему интересовала его и вызывала в нем прилив энергии лишь «организационная работа», под которой большевики понимали расстановку кадров. На данном поприще Сталин считал себя преемником Свердлова, которого он в посвященной его памяти статье, написанной в 1924 г., превозносил как «организатора до мозга костей, организатора по натуре, по навыкам, по революционному воспитанию, по чутью, организатора всей своей кипучей деятельностью». Быть в тех условиях вождем-организатором такого калибра, как Свердлов, писал Сталин, значит, во-первых, знать работников, уметь схватывать их достоинства и недостатки, уметь подойти к ним; во-вторых, уметь расставить работников так, чтобы каждый чувствовал себя на месте и мог отдать революции максимум своих способностей, чтобы эта расстановка порождала согласованность в работе и помогала осуществлению той политической идеи, во имя которой производится распределение работников по постам⁶⁹ Однако сталинская школа организационной работы отличалась от свердловской одним существенным аспектом, о котором Сталин умолчал. При отборе на выдвижение в партийной иерархии к кандидатам предъявлялись определенные требования. И теперь было уже недостаточно продемонстрировать личные дарования, энергию и преданность делу большевиков. Помимо этого нужно было доказать свое одобрительное отношение к тому, как генеральный секретарь управляет партией, свою полезность партийному аппарату Сталина. Одним из первых признаков важного значения данных качеств явилось избрание Сталиным своего горячего сторонника Лазаря Кагановича в качестве заведующего организационно-инструкторским отделом ЦК, который контролировал областные партийные организации. Бывший рабочий из бедной еврейской семьи с Украины и большевик с 1911 г., Каганович оказался на ответственном посту в Секретариате в 1922 г. в возрасте 29 лет и на следующий год стал кандидатом в члены ЦК⁷⁰. Будучи способным, жестким, энергичным, почтительным к своему патрону и готовым безоговорочно связать собственную служебную карьеру с судьбою покровителя, Каганович вполне отвечал модели Сталина для политического протеже. Он достаточно успешно применял к подчиненным сталинские критерии пригодности на политическое выдвижение, поскольку сам в полной мере им соответствовал.

Скоро многие в партии почувствовали, что Сталин действует как политический босс. Но не следует думать, что он сам видел себя в таком свете. И ничто не говорит о том, что Сталин считал себя «политиканом, тесно связанным с политической машиной» (в американском понимании). Факты, о которых уже говорилось выше, скорее свидетельствуют о том, что Сталин рассматривал себя в качестве вождя-организатора в лучших традициях Свердлова, как человека, всем сердцем преданного делу большевизма и революции. Формированию подобной точки зрения способствовала глубоко укоренившаяся привычка увязывать политические отношения с отношением лично к нему. Как мы увидим, по его понятиям, хорошим большевиком мог называться только тот, кто доброжелательно относился к Сталину, и наоборот, враг Сталина был также и врагом партии. Поэтому «организационная работа», которая представляется нам крайней формой «политиканства», казалась ему всего лишь процессом подбора и расстановки наиболее подходящих для того людей, Способных «дать революции максимум» своих талантов.

Следует еще отметить, что карьере Сталина в партии во многом помогла женитьба в 1919 г. на Надежде Аллилуевой. Непохожая на первую жену – простую грузинскую девушку, Надежда была человеком, впитавшим большевизм с молоком матери, – человеком, для которого общественная деятельность являлась насущной потребностью. Вступив в партию в 1918 г., она какое-то время работала в Царицыне, одновременно выполняя партийные поручения. Не замкнулась она в домашнем хозяйстве и после вступления в брак, а начала в 1919 г. трудиться в личной канцелярии Ленина. В разгар Гражданской войны Надежде приходилось проводить в канцелярии долгие часы, часто до поздней ночи, печатать на машинке, шифровать и расшифровывать телеграммы. Как впоследствии вспоминали старшие сотрудники этой канцелярии, ей доверяли работу самого секретного характера. Позднее она устроилась в редакцию журнала «Революция и культура», публиковавшегося «Правдой», и активно участвовала в деятельности партийной организации издательства. Затем она поступила в Промышленную академию, собираясь стать специалистом по синтетическим волокнам⁷¹.

Вместе с тем Надежда стала матерью двух детей и показала себя хорошей хозяйкой. Семья жила не по-пролетарски. Сохраняя квартиру в Кремле, Сталин и Надежда в 1919 г. получили просторную загородную дачу, недалеко от деревни

Усово, в живописной местности на берегу реки Москвы. Дача называлась Зуба-лово, по имени нефтепромышленника, которому до революции принадлежала. В 20-е годы дом перестроили, и под наблюдением Сталина это место превратили в процветающую усадьбу с различными надворными постройками, цветниками, плодовым садом, полянкой для индеек и бассейном для уток. Чтобы выкроить время для активной работы вне дома, Надежде приходилось во многом полагаться на няней и домашних воспитателей для сына Василия и дочери Светланы. Но верховенство в Зубалове она сохранила за собой, превратив его в уютное место общения, центр гостеприимства для неиссякаемого потока гостей из числа друзей в высших партийных кругах⁷². Для человека, делавшего карьеру в советской политике (особенно склонного к уединению), выбор жены не мог быть более удачным.

Снова в Закавказье

Годы революции были в истории Закавказья периодом тревог и волнений. После падения царизма здесь утвердились местные политические силы, однако ненадолго. Усилия по созданию независимого федерального правительства для всего региона разбились о рифы национального сепаратизма и религиозной нетерпимости. В мае 1918 г. три составляющие Закавказье провинции провозгласили себя самостоятельными национальными государствами с правительствами мусаватистов в преимущественно мусульманском Азербайджане, дашнаков – в Армении и меньшевиков – в Грузии. Но и они затем потерпели крушение на подводных камнях мировой политики. После поражения германской коалиции немецкую и турецкую интервенцию сменила британская (правда, в меньших масштабах), в конце концов уступившая место войскам большевистского правительства, которые в 1920-1921 гг. вновь захватили данный регион для России. Эти военные акции можно рассматривать как решающие победы красных в Гражданской войне. Правда, некоммунистические закавказские режимы не угрожали большевистскому правлению в самой России, а всего лишь воспользовались правом на национальное самоопределение, провозглашенным (в теории) Лениным и его партией.

Бесспорно и то, что в период междуцарствия закавказские большевики играли определенную роль в политической жизни региона. Степана Шаумяна избрали председателем Совета, созданного в столице Азербайджана Баку после Февральской революции. В августе 1917 г. Шаумян стал членом большевистского Центрального комитета, а в декабре правительство Ленина назначило его чрезвычайным комиссаром по делам Кавказа. В самый разгар беспорядков, происшедших в Баку в марте 1918 г., местным большевикам удалось установить советскую власть – Бакинскую коммуну – и сформировать правительство во главе с Шаумяном. Угроза неминуемого турецкого вторжения привела через 97 дней к падению коммуны. Двадцать шесть бакинских комиссаров, включая Шаумяна и видного бакинского большевика Джапаридзе, при попытке к бегству на пароходе через Каспий попали в руки врагов Советской России и были расстреляны⁷³. После этого большевистская работа в Закавказье велась уже нелегально. Предпринять какие-либо решительные шаги без помощи извне было невозможно, а осажденное со всех сторон правительство Ленина не могло ее предоставить.

Ситуация изменилась с прекращением летом 1919 г. английской интервенции и с крушением в начале 1920 г. планов Деникина на юге России. Готовясь использовать вновь открывавшиеся возможности, группа закавказских большевиков обратилась в конце 1919 г. к Ленину за финансовой и другой помощью. К этой группе принадлежали молодой армянин Анастас Микоян, а также Сто-пани и азербайджанец Нариман Нариманов. Их взгляды на политику партии на Кавказе рассмотрело Политбюро и передало затем для заключения Сталину и Орджоникидзе, которые в то время находились на фронте. По предложению Сталина Политбюро решило пока ограничить сферу деятельности Кавказского революционного комитета территорией Северного Кавказа и преобразовать комитет в «Бюро для восстановления Советской власти на Северном Кавказе» под председательством Орджоникидзе. Его заместителем стал Киров, который из Астрахани направлял политическую работу на Северном Кавказе. Среди членов бюро значились А. Стопани, Нариманов, грузинский большевик Мдивани (Буду) и др.⁷⁴

Командующим Кавказским фронтом назначили Тухачевского, а членами Реввоенсовета – Орджоникидзе и Кирова. Вначале 1920г. под их руководством 11-я армия предприняла на Северном Кавказе наступление против остатков деникинских войск и к концу марта взяла в плен 22 тыс. человек, часть которых перед этим пыталась спастись на стоявших в Новороссийском порту французских и английских боевых кораблях. В результате этой победы красные сохранили за собой инициативу. Орджоникидзе, который долго и настойчиво просил Ленина принять решение об отправке в Закавказье вооруженных сил⁷⁵, в конце апреля получил из Москвы разрешение двинуть 11-ю армию в Азербайджан. В разгар операции правительство мусаватистов бежало, и 28 апреля 1920 г. Орджоникидзе, сопровождаемый Кировым и Микояном, въехал на бронепоезде в Баку. Армению захватили в начале декабря, сочетая вооруженную акцию с успешным давлением на правительство дашнаков, боявшегося турецкой оккупации сильнее, чем советской⁷⁶.

По разным причинам занять Грузию большевикам было труднее. Импульсивный Орджоникидзе был целиком за то, чтобы двинуться на родную землю немедленно, сразу же после триумфального вступления в Баку. Используя метод принудительного самоопределения, уже испробованного в Азербайджане, он начал претворять в жизнь план, согласно которому местные большевики должны были организовать в Грузии народное восстание, что явилось бы предлогом для вмешательства Красной Армии в поддержку внутренней революции. В телеграммах от 3 и 4 мая 1920 г. на имя Ленина и Сталина он настоятельно просил разрешения отдать приказ 11-й армии перейти грузинскую границу, заверяя, что все «пройдет блестяще», и обещая быть в Тифлисе не позже 15 мая. Однако Москва, оказавшаяся перед лицом польского вторжения на Украину, ответила отказом. В телеграмме от 5 мая, отправленной от имени Политбюро и подписанной Лениным и Сталиным, «самоопределять Грузию» запрещалось и предлагалось продолжить переговоры с грузинским правительством⁷⁷ В результате одного из тех резких поворотов, характерных для политического стиля Ленина, Москва заключила договор, которым формально признала грузинское правительство во главе с лидером меньшевиков Ноем Жордания. По условиям договора грузинской коммунистической партии гарантировался легальный статус. После этого Киров отправился в Тифлис, но не как одержавший военную победу комиссар, а в роли дипломатического представителя РСФСР в соседнем государстве. Но такое положение сохранялось лишь короткий период.

Политикой Советской России на Кавказе руководил Орджоникидзе. Он возглавлял Кавказское бюро ЦК (Кавбюро), созданное в апреле 1920 г. как руководящий центр всех кавказских партийных организаций, и оставался в начале 20-х годов большевистским проконсулом Закавказья. Роль Сталина, хотя и важная сама по себе, была иного характера. Он функционировал при Ленине как начальник штаба, как главный советник по вопросам политики на Кавказе и поддерживал связь с находившимися на местах Орджоникидзе, Кировым и др. Не являясь членом Кавбюро, Сталин иногда участвовал в его заседаниях, а на главных большевистских совещаниях авторитетно выступал по проблемам Кавказа. Например, 18 ноября 1920 г. Ленин послал телеграмму (в то время Сталин находился во Владикавказе, совершая инспекционную поездку по Северному Кавказу и Азербайджану), в которой спрашивал его мнение о целесообразности военных действий против Грузии, рискуя при этом порвать отношения с Великобританией и начать «даже новую войну». Телеграмма заканчивалась следующими словами.– «Ответьте, и я внесу в Политбюро». Мы не располагаем полным текстом ответа, но по возвращении через пять дней Сталина в Москву Политбюро заслушало его доклад о положении на Кавказе и постановило «принять по отношению к Грузии, Армении, Турции и Персии максимально примирительную политику, то есть направленную больше всего к тому, чтобы избежать войны»⁷⁸.

До визита во Владикавказ Сталин провел более недели в Баку, где его принимал Орджоникидзе. Во время первого посещения Закавказья после 1912 г. бывшему узнику Баиловской тюрьмы был оказан радушный прием. ЦК Коммунистической партии Азербайджана опубликовал заявление с такими проявлениями лести, которые не соответствовали обычаям большевиков того периода и, должно быть, отражали осознание Орджоникидзе наличие у гостя страстного желания быть признанным в качестве лидера. В заявлении, в частности, говорилось:

«К нам в Баку прибыл тов. Сталин, рабочий вождь исключительной самоотверженности, энергии и стойкости, единственный испытанный и всеми признанный знаток революционной тактики и вождь пролетарской революции на Кавказе и на Востоке. ЦК АКП(б), зная скромность и нелюбовь т. Сталина к официальным торжественным встречам, должен был отказаться от специальных собраний, связанных с его приездом. ЦК АКП(б) считает, что наилучшим приветствием, лучшей встречей, которые могут оказать наши партия, пролетарии Баку и трудящиеся Азербайджана нашему дорогому вождю и учителю, будет новое и новое напряжение всех сил для всемерного укрепления партийной и советской работы. Все за дружную, все за боевую работу, достойную закаленного пролетарского бойца т. Сталина – первого организатора и вождя бакинского пролетариата»⁷⁹.

Будучи в Баку, Сталин провел рабочие встречи с местными партийными руководителями, а б ноября, накануне годовщины Октября, выступил на торжественном заседании Бакинского Совета. Эта речь дает представление о том, каким видел мир революционер после трехгодичного пребывания у власти.

Сталин напомнил о том времени, когда 24-25 октября 1917 г. «маленькая группа большевиков, во главе с товарищем Лениным, имея в руках Петроградский Совет (он был тогда большевистским) и незначительную Красную гвардию, имея в своем распоряжении всего-навсего маленькую, не вполне еще сколоченную коммунистическую партию в 200-250 тысяч человек... сняв с власти представителей буржуазии, передала власть 2-му съезду Советов...». В тот момент, продолжал Сталин, многие смотрели на большевиков в лучшем случае как на чудаков, в худшем – как на агентов германского империализма. С тех пор, по его словам, революция прошла через первый период полного одиночества, второй период открытой войны с силами Антанты и затем вступила в третий период, когда ее не только признали, но и стали побаиваться. «И вот, – сказал Сталин, – за этот период Россия, пройдя огонь и бурю, выковалась в величайшую социалистическую державу мира». Некогда слабое правительство, располагавшее лишь малочисленной гвардией петроградских рабочих, теперь имеет в своем распоряжении многочисленную Красную Армию. Не вполне сформированная партия коммунистов превратилась в выкованную из стали 300-ты-сячную партию, которая одним мановением руки Центрального комитета может перестроить свои ряды и двинуться на врага. Партия, у которой три года назад на Западе были только небольшие группы сочувствующих, стала ядром международного социалистического движения в лице III Интернационала. А вождь II Интернационала господин Каутский был вынужден искать убежища от германской революции «в отсталом Тифлисе, у грузинских социал-духан-щиков». И равнодушные три года тому назад страны Востока теперь зашевелились, возникли освободительные движения против Антанты и империализма. Несомненно, заметил Сталин, дальнейший путь не из легких, но трудностей не следует бояться. Завершил он свое выступление следующими словами:

«Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать.– “Здесь я стою, на рубеже между старым, капиталистическим, и новым, социалистическим миром, здесь, на этом рубеже я объединяю усилия пролетариев Запада с усилиями крестьянства Востока для того, чтобы разгромить старый мир. Да поможет мне бог истории”»⁸⁰.

Мысли Сталина легко переключались с этого религиозного образа революционной России к взгляду на нее как на силу в мировой политике, защищающую собственные интересы обычными для великой державы средствами. Например, через три дня после выступления в Совете в частной беседе с бакинскими партийными лидерами он заявил: «Грузия сейчас в положении невесты, у которой много женихов – все с ней заигрывают, а она чванится. И мы с ней заигрываем, чтобы что-нибудь извлечь. Здесь Антанта хочет создать Союз против нас. Мы, конечно, Грузию на свою сторону не перетянем, но разложение в правительстве Грузии мы усилим и выдачей по капле нефти затормозим дело боевого союза между Грузией и Антантой. А потом факты покажут, как лучше»⁸¹. Вернувшись в Москву в конце ноября, Сталин начал интервью с сотрудником газеты «Правда» с такого описания значения данного региона, от которого загорелись бы глаза у доктора Хаусхофера, немецкого теоретика геополитики. Сталин, в частности, сказал: «Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его между Европой и Азией, в частности между Россией и Турцией, и наличием важнейших экономических и стратегических дорог (Батум-Баку, Батум-Тавриз, Батум-Тавриз-Эрзерум). Все это учитывается Антантой, которая, владея ныне Константинополем, этим ключом Черного моря, хотела бы сохранить прямую дорогу на Восток через Закавказье. Кто утвердится в конце концов на Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь Азии, революция или Антанта, – в этом весь вопрос»⁸².

Можно не сомневаться, что Сталин не усматривал несоответствия между своим выступлением в Баку и интервью газете «Правда». Мистическое видение первого с геополитическим реализмом второго связывало его представление о России как о воплощении мировой социалистической революции и одновременно как о великом национальном государстве, которое и на международной арене ведет борьбу, по необходимости руководствуясь теми же соображениями, что и его противники. ->г .-'Ю'} !Я?ЧОН

Примечательным в интервью газете «Правда» было и высказывание, которое давало ясно понять, что время передышки для грузинских меньшевиков подходило к концу. По словам Сталина, «Грузия, запутавшаяся в тенетах Антанты и ввиду этого лишившаяся как бакинской нефти, так и кубанского хлеба, Грузия, превратившаяся в основную базу империалистических операций Англии и Франции и потому вступившая во враждебные отношения с Советской Россией, – эта Грузия доживает ныне последние дни своей жизни». Предсказание приобрело особое значение на фоне только что происшедших или происходящих событий. Победа красных в Крыму над белой армией барона Врангеля, одержанная в середине ноября 1920 г., ознаменовала окончание Гражданской войны. В тот самый момент, когда Сталин произносил приведенные выше слова, шла полным ходом советизация Армении. В это же время (и, несомненно, с молчаливого согласия Сталина) Кавбюро стало настаивать на вооруженной акции против Грузии. В середине декабря Орджоникидзе, председательствовавший на заседании Бюро в Баку, на котором присутствовали представители 11-й армии, телеграфировал Ленину о том, что совещание приняло постановление «о немедленном оказании помощи трудящимся Грузии и установлении советской власти». Один из советских историков грузинского происхождения, комментируя в своем труде данное событие, заметил, что в постановлении «основное внимание было обращено не на внутренние условия немедленного взятия власти, а на XI армию»⁸⁵. Ленин ответил, что такое решение в корне противоречит политике ЦК, что последствия могут быть катастрофическими и что он категорически требует отмены постановления, которое ни в коем случае нельзя претворять в жизнь. Через два дня, 17 декабря, пленум ЦК подтвердил «мирное направление» политики РСФСР на Кавказе. Давление с юга на ЦК затем ослабло, но не надолго. В начале января Орджоникидзе и Киров направили членам Центрального Комитета письмо, в котором продолжали настаивать на немедленной советизации Грузии. После этого следующий пленум вновь рассмотрел данный вопрос и решил, что для акции не созрели ни внутренние, ни внешние условия. Через неделю в дело на стороне Кавбюро вмешался Сталин.