Текст книги ""Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ясный

– Очень просто, – усмехнулся майор, действительный статский советник. – Ты проявлял просто чудеса героизма над Трафальгаром и под Труа, в битве и при осаде, шпионы так себя не ведут. Они себя берегут, им денежки, врагом плаченые, душу греют. Боятся они с ними расстаться, да ещё и таким образом. К тому же, ты, Суворов, в средствах не стеснён, скорее даже наоборот, можно сказать, почти богат. Не Крез, конечно, и даже не Ротшильд, однако позволяешь себе разъезжать по Парижу на фиакрах, не считаясь с тратами и не споря с возницами и покупаешь своим солдатам штуцера из трофеев, не моргнув глазом. Они, кстати, тебе в изрядную сумму обошлись, не так ли? – Отвечать я не посчитал нужным, и Ахромеев продолжил. – А ведь подловить человека, когда он изрядно задолжал, и использовать его, любимая уловка вражеских агентов. Думаю, ты не станешь спорить, если я скажу, что офицеры умеют делать долги лучше всех остальных подданных нашего Государя Императора.

Спорить с этим было глупо, я и не стал.

– И вообще, – сказал Ахромеев, – ты человек такой, что сразу видно, не шпион. На лице написано, можно сказать. Видел бы ты того штабс-капитана. Смотреть, честно скажу, не на что. И главное, как он слухи и сплетни сеет, ты бы знал. – Ахромеев даже скривился, будто и говорить об этом продажном офицере ему было неприятно, как о мерзости какой, вроде слизня или мокрицы. – Заделался этаким либералом. С младшими офицерами запанибрата держится, в том духе, мол, все из прапорщиков-подпоручиков вышли, так отчего же возноситься так. Вот в разговорах с ними он и болтает чёрт знает что. А от него этот трёп вниз уходит. Через портупей-прапорщиков к фельдфебелям, дальше унтерам – и от них солдатам. Просто и эффективно, в духе британской разведки. В этом вопросе можешь мне верить, я с всякими шпионами дело имел, даже шведов ловил в девятом году. Правда, тогда они, оказывается, с мирным предложением в Петербург пробирались. А я их поймал и тем продлил войну ещё на несколько месяцев. Вот такой курьёз, можно сказать.

– Вот, значит, какая история, – покачал я головой. – Когда пойдём к твоему мелкому штабс-капитану?

– Да прямо сейчас, – ответил Ахромеев. – Я только тебя и ждал. Рыбакова контролирует Фрезэр, он в его роте портупей-прапорщиком временно числится. Думаю, втроём мы возьмём Рыбакова без лишнего шума.

– А не проще ли взять взвод солдат и расстрелять подлеца?

– Ничего ты, Суворов, в нашей работе не понимаешь, – криво улыбнулся Ахромеев. – Настроения гуляют по всей армии, думаешь, один только Рыбаков их сеет? Надо же узнать, кто его завербовал, как минимум. К тому же, как ты себе представляешь, приходит взвод солдат, вытаскивает офицера из палатки и тут же на месте расстреливает. Без трибунала, без судьи, без приговора. Как мы будем после этого выглядеть?

Нда, чего взять с дилетанта, вроде меня. Таскает меня с собой Ахромеев, вроде талисмана, на удачу. В данном случае ещё и как подмогу. Пара рук, пистолетов и палаш, знаменитый уже на всю армию.

За такой вот приятной беседой мы и провели дорогу до нужной палатки. Благо, идти было недалеко. В двух шагах от полотняного тента Ахромеев жестом остановил меня, сказав:

– Погоди, погоди. Он сейчас агитировать будет. Отсюда отлично слышно. Рядом с его палаткой обычно солдаты ещё собираются, послушать, но сейчас разбежались, кто-то предупредил, что мы идём.

Я остановился и прислушался к тому, о чём говорят внутри палатки.

– Мы, русские солдаты, своими штыками удержали на троне Бонапартия, – услышал я неприятный голос, как пояснил Ахромеев, это и был штабс-капитан Рыбаков, – теперь вот сажаем обратно его братца. Вот только зачем всё это? У нас турок на юге, швед на севере, немец на западе, а мы воюем против британцев в Испании. Какие у России могут быть интересы здесь? Долг союзника – так и немцы с цесарцами нашими союзниками были, и что. Теперь враги смертные. В спину при Труа ударили.

– Британцы себя не лучше вели, – заметил второй голос, в котором я без подсказки Ахромеева узнал своего бывшего прапорщика. – Они бросили князя Суворова-Рымникского в Швейцарии, где сгинул корпус Римского-Корсакова.

– А с кем воевали тогда Римский-Корсаков и князь Суворов? – напомнил Рыбаков. – Не с французом ли? С Масенной, кажется.

– Воевали французы тогда честно, – возразил третий голос, кого Ахромеев идентифицировать не стал, – в спину не били, не предавали. Воевали как надо. Славно воевали.

– Однако с Британией нам делить нечего, – заметил Рыбаков, уходя от темы войны и предательства. – Колонии их далеко от наших рубежей. Завоёвывать Европу они не собираются. В общем, территориальных споров у нас нет и быть не может.

– Британцы хотят не завоевать, а подчинить себе весь мир, – сказал Фрезэр, – не мытьём, так катаньем, как говориться.

– Оставьте, – отмахнулся от его слов Рыбаков, – это в вас говорит извечная шотландская ненависть к англичанам…

– Дальше, наверное, будет не интересно, – сказал мне Ахромеев. – Агитацию он временно свернул. Пора брать.

Надо заметить, Ахромеев был в корне не прав. Штабс-капитан Рыбаков снова оседлал любимого конька.

– Что бы вы ни говорили, господа, – продолжал он, – а британцы нам не враги. Бонапартий пригрел наших извечных противников поляков, которые только и ждут, как бы перейти границы и ударить нам в спину. Варшавское восстание вспомните, сколько тогда русских погибло. И Юзеф Понятовский сейчас наполеоновский генерал, эскадроны кракуз и улан стоят на наших границах. Мы же дерёмся тут, в Испании, за французские, заметьте, интересы.

В этот момент вошли мы. Ахромеев для театральности в ладоши похлопал и весёлым голосом сказал:

– Мы вовремя, господа офицеры, что за разговоры вы тут ведёте. – А затем уже изменившимся до неузнаваемости голосом рявкнул: – Тайная канцелярия! Штабс-капитан Рыбаков, вы арестованы! За враждебную агитацию в военное время!

– Что это значит?! – вскричал Рыбаков. Оказавшийся именно таким, каким описывал его Ахромеев. Не высокий и не низкий, с неприятными какими-то дряблыми чертами лица, выдающими пристрастие к вину и разврату, и бегающими пальцами карточного шулера. – Суворов, вот уж от кого не ожидал?! Прославленный офицер и вдруг из тайной канцелярии!

– Окститесь, Рыбаков, – отмахнулся я. – Я офицер линейной пехоты, а тут просто помогаю друзьям. Как раз из тайной канцелярии.

– Фи, Суворов, – усмехнулся Рыбаков, – такого я не ожидал от вас.

И он ухватился за рукоять пистолета, но я опередил его, поймав ладонь и сжав в кулак. Рыбаков заскрипел зубами, пытаясь освободить руку, но не сумел. Слаб он был против меня, пристрастие к вину и женщинам в больших количествах, не приводят ни к чему хорошему. В общем, мы быстро разоружили штабс-капитана Рыбакова и с помощью вызвавшегося Фрезэра проводили через пол-лагеря к неприметной палатке из серого полотна. Ахромеев со штабс-капитаном зашли внутрь, мы же с Фрезэром остались снаружи.

– Послушайте, – сам не знаю, зачем спросил я у него, – а откуда у вас такое странное отчество?

– Моего отца звали Мэтчем, – ответил Фрезэр, – но здесь, в России, его имя переделали на Март, так проще произносить и вроде похоже. Так стал я по паспорту Марк Мартович. Кстати, я на правах соотечественника навестил капитана Мак-Бри, мы с ним даже некие дальние родственники по линии дома Ловат, к которому оба принадлежим. Ну да в нашей родословной чёрт ногу сломит, – усмехнулся он и продолжил: – Так вот, капитан Мак-Бри, вы взяли его в плен при Бургосе, если помните, хочет повидаться с вами. Когда узнал, что я ваш знакомец и бывший подчинённый, прямо-таки настаивал на встрече.

– Хорошо, – сказал я. – Я поговорю с ним, если он настаивает. Почётных пленников надо уважать.

Капитан Мак-Бри оставался с нами на протяжении всего марша. Его побоялись держать в Бургосе. Испанцы с французами могли выместить на нём всю злость за зверства британцев в этой войне. Так что он шагал с обозом нашей дивизии, выделяясь полинявшим красным мундиром и килтом вместо рейтуз. Его разоружили, но в цепи не заковывали, лишь взяв слово офицера и джентльмена не пытаться бежать и не устраивать никаких диверсий в нашем тылу. Не смотря на это, за ним постоянно, хоть и ненавязчиво, присматривал младший офицер или унтер.

Я навестил его на следующий день. Красавец Мак-Бри сидел в палатке один и брился перед куском зеркала. Оружия у него не было, однако бритвенные принадлежности забирать у офицера никто не стал.

– А, мой дальний родственник передал мою просьбу, – сказал он, оторвавшись от бритья и поздоровавшись со мной, – вы, надеюсь, простите меня, бритьё такой процесс, который прерывать не стоит.

– Конечно, конечно, – кивнул я, устраиваясь на раскладном креслице, стоящем рядом с выходом из палатки. – Я вполне могу подождать.

Надо сказать, он довольно долго провозился, выбривая себе фигурную бородку.

– Итак, что вы хотели от меня? – спросил я, когда шотландец снял с лица горячее полотенце.

– Я хотел поговорить о вашем палаше, – ответил он. – Тогда, на батарее, вы сказали, что он у вас с битвы под Броценами. Вы купили его после боя или захватили, как трофей?

– Я убил офицера, вооружённого им, – честно сказал я, – и взял палаш с тела.

– Вы воевали с корпусом Джона Хоупа, верно? – уточнил он, я кивнул. – В нём был только один шотландский батальон, Семьдесят девятого горского полка Камерона. Офицеров в нём было не так и много. Одним из них был мой родственник. Хэмфри Мак-Бри из Гленмора, первый лейтенант. У вас, сударь, его палаш.

– Отчего вы думаете, что это именно его палаш? – удивился я. – Офицеров в батальоне, конечно, не так и много, однако палашей было не один и не два.

– Дайте мне ваш, – попросил Мак-Бри – Я скован словом лучше кандалов и не причиню вам вреда.

– Этого не стоило говорить, сударь, – заявил я. – Я вам вполне доверяю. Вы человек достойный, как вы любите говорить, officer and gentleman.

– Highland gentleman, – с улыбкой поправил меня Мак-Бри, хотя я не понял смысла поправки, но переспрашивать не стал. Он взял у меня и палаш, наполовину вынул из ножен и продемонстрировал небольшое клеймо у самого основания клинка. – Вереск и сердце, знаки клана Мак-Бри. Эту эмблему носил на щите Робин Бри, основатель нашего клана. Конечно, я не буду врать, что разглядел её на вашем клинке, тогда на батарее. Просто я узнал этот палаш. С самого детства я, когда бывал в гостях у родичей из Гленмора, вместе с кузеном Хэмфри бегал поглядеть на этот палаш. Он висел на ковре у отца Хэмфри, моего дядюшки, когда тот был дома, не на очередной войне. Я знаю каждую трещинку на его ножнах и baskets. – Он защёлкал пальцами, ища подходящее слово на французском.

– Corbeille, – наудачу подсказал я.

– Именно, – кивнул Мак-Бри, возвращая мне палаш. – В общем, я его узнал в ваших руках, сударь, с первого взгляда.

– И что же вы хотели от меня, сударь? – поинтересовался я.

– Это шотландский палаш, – ответил горец, – и должен вернуться в Гленмор, к наследнику бедняги Хэмфри. Я не очень богатый человек, но уверен, если кину клич по знакомым офицерам-горцам, и мы соберём любую сумму, которую вы назовёте.

– Не хотелось бы обижать вас, сударь, называя нереальную сумму, вроде ста миллионов фунтов стерлингов, – покачал головой я, – поэтому честно скажу, что расставаться пока с этим палашом не хотел бы.

– Жаль, – тяжко вздохнул Мак-Бри, – очень жаль. Правда, я ждал скорее такого ответа. Этот палаш был выкован около семидесяти лет назад. Предание нашей семьи гласит, что его подарил деду бедняги Хэмфри, Алистеру Мак-Бри, полковник Камерон перед битвой при Куллодене. Клинок этот был рождён, чтобы убивать красномундирников, и, как видите, сударь, отлично справляется со своей задачей. Однако если ты всё же решите изменить решение, найдите меня или иного офицера-горца моей фамилии, таких немало, и сообщите ему. Палаш у вас выкупят.

После слов о предназначении палаша мне вспомнился разговор с паладином, и захотелось тут же отдать меч шотландцу. Без каких-либо требований. Однако сделать это, не потеряв лица, я уже не мог. К сожалению.

– Вот уж что-что, – через силу усмехнулся я, – а продавать его я не стану.

– Достойный ответ, – кивнул шотландец, – однако обстоятельства иногда вынуждают нас поступать иначе.

– Возможно, – кивнул я. – С вашего позволения я откланяюсь.

– Прощайте, первый лейтенант Суворов.

– Прощайте и вы, капитан Мак-Бри.

Когда я выходил из палатки шотландского капитана, мне показалось, что палаш одержал победу надо мной. Быть может, попытавшись сохранить свою гордость, я сделал первый шаг на пути к кровавому безумию резни, о котором рассказывал гроссмейстер Томазо?

– Свои соображения относительно передвижений британцев доложит нам штабс-капитан Суворов, – произнёс полковник Браун, чем поверг меня в немалый шок. – Он впервые за несколько прошедших недель встретился с ними. И это был не рейд американской лёгкой кавалерии, а столкновение с разведывательным отрядом стрелков. Прошу вас, штабс-капитан.

Я поднялся со своего места и окинул взглядом собравшихся в штабной палатке офицеров и генералов. Обер-офицеры ниже майора на таких собраниях присутствовали исключительно в целях общего ознакомления с работой штаба. Открывать рта нам не полагалось. И тут доложить свои соображения, вот это да.

– Мы столкнулись с британскими стрелками в городе под названием Дуэльс, – начал я. – Эта группа была больше похожа на разведывательный отряд, отправленный проверять местность для будущей битвы. Отсюда следует, что к Уэлсли, скорее всего, подошли подкрепления из Португалии, либо он в самом скором времени ждёт их. В противном случае, виконт Веллингтон не стал бы готовиться к битве.

– Значит, это и есть тот самый первый лейтенант Суворов, – сказал, ни к кому не обращаясь, Жозеф Бонапарт, – о котором писал мне брат. Он ведь был вашим, господин дивизионный генерал, адъютантом при Труа и отличился там. Остановил бегство солдат, вырвался от предателей-немцев. Теперь я вижу, что он блещет и стратегическим умом. Что вы скажете об этом, monsieur marИchal? – спросил он у Журдана, командующего французской армией.

– Весьма толково, – сказал тот, весьма польстив мне, всё же прославленный наполеоновский маршал. – Думаю, молодой человек сделал правильные выводы из встречи с британскими стрелками. Кроме этого, у нас есть другие доклады относительно увеличения активности британцев. Были замечены и пехотные отряды, и кавалерийские разъезды, последние, к слову, рейдами более не занимаются, на провокации, что мои люди устраивали им, не реагируют.

– Значит, Уэлсли готовит место для битвы, – резюмировал очевидное Жозеф Бонапарт, – и что мы предпримем в связи с этим.

– Местность тут ровная, как стол до самого Сьюдад-Родриго, – пожал плечами маршал Журдан. – Бой можно дать в любом месте, однако я бы рекомендовал встать лагерем в двух милях от стен города, чтобы с одной стороны создавать постоянную опасность ему, с другой же, быть вне досягаемости батарей Сьюдад-Родриго. Это был бы идеальный вариант развития событий.

– К сожалению, – заметил Барклай де Толли, – британцы вряд ли позволят нам реализовать его. Уэлсли не подпустит нас так близко к стенам, если только не захочет заманить под огонь городских батарей, но и это вряд ли.

– Отчего же? – проявил живейший интерес Жозеф Бонапарт.

– Две мили очень легко пройти на плечах отступающего противника, – ответил генерал-лейтенант, – и войти в город. Если же закрыть ворота, то очень велик риск оставить за стенами, обрекая на смерть и плен, изрядную часть войска. Защитникам же подобная позиция никаких выгод не даёт.

– Поделитесь тогда, где бы вы поставили войска? – попросил испанский король, чем изрядно обескуражил своих стратегов.

Барклай де Толли вынул из ножен шпагу и, используя её как указку, прочертил линию по карте, висящей на стене богатого дома, где происходило заседание штаба армии. Судя по масштабу, эта линия проходила в семи с лишним верстах от города.

– По моему мнению, – доложил он, – это была бы идеальная позиция для атаки на британцев.

– Вы считаете, ближе они нас не подпустят? – предположил маршал Журдан. – Но чем вам так нравиться именно эта позиция, что вы зовёте её идеальной.

– Во-первых, – начал перечислять наш командующий, – Уэлсли, действительно, встанет в двух-трёх милях от города, так что расстояние между армиями составит около мили-полутора. Это позволит нашей артиллерии обстреливать вражеские позиции, а именно артиллерией мы превосходим британцев на две головы. Во-вторых: здесь местность понижается, а атаковать противника лучше спускаясь, к тому же, и противнику будет сложнее контратаковать вверх по склону. В-третьих: в возвышенности артиллерия будет бить на большее расстояние. Но самое главное вот это. – Барклай де Толли ткнул концом шпаги в точку на карте, едва не проткнув тонкую бумагу.

– Hacienda Vestigio de toro, – прочёл Жозеф Бонапарт. – Что в ней такого примечательного?

– Ваше величество, – рассмеялся маршал Журдан, – это же очевидно. Вы что же, испытываете нас, опытных полководцев? Укреплённое поместье на правом фланге позиций. Об этом можно только мечтать. Посади туда роту стрелков и взвод гренадер для прикрытия, и можно быть спокойным на фланг. Они будут обстреливать врага, постоянно тревожа и выбивая солдат. А взять эту hacienda будет очень тяжело. Господин дивизионный генерал, вы гений!

– Так-таки и гений, – усмехнулся Барклай де Толли.

Глава 25, В которой, как было написано в газетах: «русские штыки изгоняют британцев из Испании»

Нам снова выпало стоять на правом фланге позиций. Центр держали французы, равно как часть левого фланга. На самом краю его стояли испанские полки. Это было весьма унизительно для них. Правый фланг армии был наиболее почётным, а левый край левого фланга – наименее. Гвардию вообще старались на левом фланге не ставили, а тут все полки разом, и ни одного в центре. Так, говорят, распорядился сам Жозеф Бонапарт, даже не делая из этого никакой тайны, что было, по моему мнению, весьма недальновидно. С другой стороны, он – король, ему виднее.

– Наш батальон встанет вплотную к первому, – сообщил нам майор Губанов. – Вся рота штабс-капитана Суворова закрепится в усадьбе Бычий след. – Он указал на значок в виде символического замка, обозначающий эту усадьбу. – Таким образом, наш батальон лишится флангового прикрытия слева. Правым флангом мы встанем практически у самых стен Бычьего следа. Ваша задача, Суворов, оборонять усадьбу вместе с вольтижёрами капитана Люка. Он ведь, кажется, ваш старый знакомец, не так ли?

– Так точно, – ответил я.

– Отлично, – кивнул Губанов. – Общей же задачей батальона будет поддержка атаки Новгородского гренадерского, они первыми перейдут в наступление. В перестрелку не вступать, быстрый залп и рукопашная атака. Как завещал нам батюшка штабс-капитана: «Пуля – дура, штык – молодец».

– Нас это, как я разумею, не касается, – сказал я. – Какова будет наша задача во время атаки пехоты?

– Она не изменится, – ответил майор. – Вести огонь по противнику и оборонять усадьбу. Мимо вас противник пройти не должен, ни при каких обстоятельствах, помни, что ты и Люка огнём прикрываете наши фланговые батареи.

– Понимаю, – кивнул я. – Будем стоять до последнего.

– И последнее относительно вас, Суворов, – сказал в заключение Губанов, – хотя, впрочем, это касается всего нашего батальона. У нас в этом бою будет личный враг. Американские лёгкие кавалеристы. Они не простили нам позора Эль-Бенито, ведь о нём из газет узнала вся Европа. В общем, ославили мы их. И за позор свой бостонцы хотят крови, нашей с вами, господа, крови.

– Своей умоются, – криво усмехнулся подполковник Версензе.

Его мнение разделяли большинство офицеров батальона. Я, в общем-то, придерживался сходного, однако и победных настроений перед битвой старался избегать. Шапкозакидательство никого до добра не доводило, проверенный веками факт.

С первого взгляда усадьба Бычий след производила удручающее впечатление. Стены – одно название, плетни высотой в человеческий рост, даже ниже, обмазанных потрескавшейся глиной. Несколько зданий внутри, тоже все в паутине мелких и крупных трещин. По двору раскиданы несколько повозок разной степени разбитости и прочие предметы крестьянского быта. Судя по выражению лица сапёра, чьему взводу было поручено превратить усадьбу хотя бы в подобие крепости.

– И что вы можете по этому поводу сказать? – поинтересовался у него капитан Эжен Люка. Сапёры-то были французские. – Только честно?

– Чтобы выбить вас отсюда, господа, – ответил сапёр, – хватит батареи шестифунтовок. Или же полувзвода сапёров. Стены эти можно не то, что топорами разбить, а просто ногами повалить. Про остальное лучше умолчать. Времени у меня предельно мало, так что придётся выложиться по полной. Если мы привлечём к работе ещё и ваших солдат, думаю, удастся укрепить этот Бычачий след настолько, насколько это возможно.

– Можете рассчитывать на моих гренадер и стрелков, – сказал я.

– И на моих вольтижёров, – заявил Люка. – Оставим минимальный дозор, а остальных привлечём к фортификационным работам. Хотя, думаю, они будут не особенно этим довольны.

– Жаль вы, господа, русского не разумеете, – усмехнулся я. – Не услышите, как будет мотивировать моих солдат мой фельдфебель.

– Фельдфебель? – переспросил капитан Люка. – Какое-то немецкое звание.

– Фельдфебель – это сержант-майор, – объяснил я. – Старший из унтер-офицеров роты.

– Понятно, – кивнул Люка. – И что же в нём такого особенного?

– Послушайте его, – предложил я, – тогда поймёте, хотя бы частично.

Я объяснил Роговцеву поставленную задачу и, оглянувшись на французов, кивнул им. Я обещал им переводить слово в слово за фельдфебелем, чтобы они поняли, что он говорит.

– Всё ясно, вашбродь, – кивнул Роговцев и, обратившись к солдатам моей роты, крикнул зычным голосом: – Собирайтесь, солдатики! Всё ко мне! Торопитесь, торопитесь! Времени мало, а сказать мне надо вам изрядно!

И когда около него собрались все солдаты роты, он обратился к ним:

– Видали крепость?! – первым делом спросил Роговцев. – Через стены – курица перешагнёт, ворот – нет, ходи не хочу, так что стоим мы, считайте, в чистом поле. А хорошо ли это? – И сам же ответил: – Плохо. Очень плохо. Нас будут обходить, по нам будут из пушек палить, американы-кавалеристы на нас налетать станут, потому что мы им вроде кровников стали. Встретим мы их тут, как в чистом поле и уже через час коршуны испанские будут косточки наши клевать. Хотите этого?

Вот ту он дал солдатам время понять его слова, проникнуться мыслью о предсказанной им верной смерти. И только тогда продолжил:

– Ну а раз не хотите смерть принять лютую, так и все за лопаты бородатым французам помогать. Чтоб не из одних штыков и тел крепость строить, а со стенами и фортециями, как полагается. И из неё бить врага, как нам было приказано.

Я едва успевал переводить за ним, а когда Роговцев закончил, Люка повернулся к своему сержант-майору и с усмешкой сказал:

– Вот как надо с солдатом общаться. А то ты, кроме «Равняйсь!», «Смирна!», «Шевелись!» и «Стволы ниже!» ничего и сказать не можешь. Но ведь как ловко складывает, как будто песню поёт. Не знал бы, что у вас, русских, унтера ни за что не сманишь, точно увёл бы.

В общем, солдаты и унтера взялись за лопаты и топоры, и принялись превращать усадьбу Бычий след в крепость под руководством бородатого офицера французских сапёров. Роговцев, как и положено фельдфебелю, наблюдал за процессом, однако сам не работал. Этим я и воспользовался для разговора, который затеять хотел ещё очень давно, да всё как-то времени не находилось.

– Знаете что, Роговцев, – издалека начал я, – вы человек ещё молодой, а уже до фельдфебеля дослужились.

– Война, вашбродь, – ответил тот, принимая неофициальный тон беседы. – Во время неё быстро поднимаются.

– Те, кто не только храбрей и сильней, – заметил я, – но и умней остальных, а главное, умеют управлять солдатами. И управлять так, что их любят, и служат, как говориться, не за страх, а за совесть.

– Верно, вашбродь, – согласился Роговцев. – Вот только мало таких, кому служат за совесть. Всё больше, за страх, да за палки.

– Обидно, но это так. Но к тебе не относится. Я про палки и страх. И вот что я хотел тебе сказать, Роговцев, пора тебе из унтеров в офицеры выбираться. В роте прапорщиков не хватает. Я мог бы написать на тебя представление майору Губанову, но не хотел делать этого, не поговорив с тобой.

– Так ведь я же грамоте не обучен? – даже как-то испугался Роговцев. – Какой же я буду офицер, если неграмотный?

– На время кампании будешь портупей-прапорщиком, – ответил я. – А после, когда полк на переформирование отправят, доучишься. Жалование позволит и учителя нанять. Главное, одно, ты сам хочешь быть офицером или нет?

– По правде сказать, – вздохнул Роговцев, – не знаю. Ведь не был никогда офицером, вот и не знаю.

– Тогда после этого боя, – сказал ему я, – пишу на тебя представление. Можешь рассчитывать на офицерский темляк к своему унтерскому мундиру.

– Если только, вашбродь, британцы мне это позволят, – мрачно заметил Роговцев.

– Всё в наших руках, – ответил я.

– Верно, – кивнул он. – Сначала лопатой, а после штыком остановим врага.

– Вот что больше всего в тебе ценю, – усмехнулся я, – так это твоё умение складно говорить.

Укрепляли усадьбу до самого вечера. Работали и при свете факелов, хотя это и было сложновато. Особенно солдатам, непривычным к сапёрным работам. Бородатый офицер остался недоволен результатом.

– Однако, – сказал он, покуривая трубку, – это лучшее чего можно было добиться.

Из усадьбы Бычий след сотворить маленькую крепость, как когда-то из застянка Шодровичи, на что я втайне рассчитывал, конечно, не удалось. Против атак кавалерии за стенами понатыкали заострённых кольев. Вместо ворот поставили телегу, укреплённую досками по обоим бортам. На стены набросили плетёные маты, наспех собранных и заборов домов, расположенных внутри усадьбы. Нормально оборудовать удалось только стрелковые позиции вдоль стен, настолько удобные, насколько это возможно в данных обстоятельствах.

– Вам бы ещё пару фальконетов на телегу, – досадовал сапёр, – и rien de rien бы британцы не прорвались через них.

Но фальконетов у нас не было, и выбивать их было уже некогда. Так что придётся обходиться тем, что имеется.

До утра мы с Люка оставили минимальные караулы, приказав большей части уставших солдат отдыхать. А с восходом солнца выставили людей на позиции, распределив посты по боевому ордеру. Перед воротами дежурили гренадеры, а на стенах – вольтижёры Люка и стрелки.

Наконец, утренний туман рассеялся, и мы разглядели британские позиции. Красных мундиров было, как говориться, море. Наверное, даже больше чем под Бургосом. А ведь нас-то больше не стало. Скорее, наоборот. Напротив наших позиций стояли, как и говорил майор Губанов, американские кавалеристы. Их серо-синие мундиры и широкополые шляпы я разглядел в зрительную трубу. Поддерживали бостонцев горские стрелки, похоже, нами британцы решили заняться всерьёз.

И вот заиграли барабаны, взвились в небо замёна, дали первый залп пушки. Битва началась. Наш правый фланг выдвинулся вперёд, как и положено, начиная атаку. В воздухе свистели ядра – свинцовые шары врезались в землю, выбивая целые фонтаны пыли, или же пропахивали кровавые борозды в рядах солдат. Левый фланг вражеского войска не спешил идти навстречу нашим солдатам, чем больше прошагает враг, тем сильней устанет и тем легче с ним будет справиться. Такова нехитрая военная мудрость, однако, она не слишком верна на таких небольших расстояниях. Так что британцы довольно быстро выступили навстречу нам, чтобы бой шёл не вплотную к их пушкам.

А затем затрещали выстрелы. Поле боя окуталось дымом, почти скрывшим всё, что там происходит. Это живо мне напомнило о битве при Труа, когда я наблюдал за ходом сражения с холма. Я приник к окуляру зрительной трубы, стараясь разглядеть, что же там происходит. Тысячи человек с азартом убивали друг друга, реками лилась кровь, в жёлтой пыли оставались лежать тела в красных, зелёных, синих и жёлтых мундирах. Мне отчего-то пришла на ум ассоциация с гладиаторами Древнего Рима, про которых нам рассказывал преподаватель истории в кадетском корпусе. Он особенно упирал на то, что лучшие из них становились центурионами в знаменитых легионах. Однако мне больше запомнилось про лежащих в жёлтой пыли телах и крови, пропитавшей арену Колизея, на чьи руины сейчас ходят смотреть все, кто впервые бывает в Вечном городе. Преподаватель, даже фамилии его сейчас вспомнить не могу, всё же умел владеть словом.

– Отходят! – вскричал Люка. – Bon sang! Отступают!

И действительно, наши шеренги медленно подались назад. Союзная армия отступала, огрызаясь огнём стрелков и вольтижёров. В полном порядке, под барабанный бой, с развёрнутыми знамёнами, русские, французские и испанские солдаты отступали к прежним позициям. Отступали, увлекая за собой окрылённого победой врага.

– Ah, Diable! – продолжал ругаться капитан Люка.

– Превозмогли, значит, нас силой-то британцы, – прогудел седоусый гренадер в простреленной митре по имени Пётр Андреев.

– Ничего, – вздохнул я, – ничего. Отступают в полном порядке, а значит, бой не закончился ещё. Теперь наша работа начинается. – И чтобы успокоить солдат, занять их делом, скомандовал: – Стрелки, занять позиции.

– Вольтижёры, на стену, – поддержал меня Люка, видимо, пришедший к сходным выводам.

Как оказалось, приказы наши прозвучали весьма вовремя. Не успели солдаты встать на свежеизготовленную стрелковую галерею – скорее, подобие оной, но всё же, что есть – как американские кавалеристы помчались в атаку. Они обошли по дуге пехоту, на всём скаку устремившись к нашей усадьбе. Испанские гренадеры, на время битвы сменившие моих солдат на правом фланге батальона майора Губанова, выстрелили по ним несколько раз, бостонцы так же огрызнулись ружейным огнём, однако в бой вступать не стали. Их целью явно был Бычий след.

Огонь бостонцы открыли с предельно большой для их карабинов дистанции. Тяжёлые пули просто не долетали до стен усадьбы, выбивая фонтанчики жёлтой пыли в нескольких десятках саженей от их стен.

– Ответный огонь, – приказал Люка. – Стрелять повзводно. Предлагаю, сначала ваши стрелки, Суворов, затем мои вольтижёры.

– Согласен, – кивнул я.

Зачем спорить с очевидным? Вольтижёры Люка вооружены гладкоствольными мушкетами, а мои стрелки – штуцерами, поэтому заряжают они их медленней, а значит, на один залп их приходится примерно два вольтижёрских. Таким образом, мы сможем вести практически непрерывный огонь.