Текст книги ""Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ясный

Соавторы: Виктор Моключенко,Селина Катрин,Константин Калбанов,Борис Сапожников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 291 (всего у книги 334 страниц)

Сын мой.

Боюсь, это письмо может стать последним, которое ты получишь. Сейчас ты в безопасности в Варшаве, столице нашего государства, с твоей матерью, моей возлюбленной супругой, я же готовлюсь к атаке на границы московитского царства, держащего во власти изрядную часть земель нашей Родины. Кровью Христовой клянусь тебе, сын мой, что отвоюю для тебя эту землю, ведь именно на ней лежат былые лены рода Чевоев, чей боевой клич «Меч и Отечество» не раз оглашал здешнюю округу. Огласят и ныне. Мы докажем русинам, кто подлинный хозяин этих краёв, как завещал нам великий Иеремия Вишневецкий: «Огнём и мечём».

Засим прощаюсь с тобою, сын мой, кавалер Анджей Шодровский, ротмистр 10-го гусарского полка, любящий тебя отец. Помни, что ты должен оберегать свою маму, так как ты, сын мой, старший мужчина нашего рода в Варшаве.

25 июня 18..года

Глава 4, В которой герой встречает знаменитых польских гусар и проверяет на себе не менее знаменитый польский гонор

Мы прибыли на место в конце июня. Стояла жуткая жара, казалось, сам воздух плавился от неё. Наш полк, выгрузившись из дирижаблей на Виленском аэродроме, в тот же день получил назначение и скорым маршем двинулся к самой границе. Местом дислокации полка был выбран небольшой город Капсукас. Куда мы и направились скорым маршем, под прикрытием дивизиона улан Литовского полка. Марш дался солдатам, изрядная часть которых была из вчерашних рекрутов, очень нелегко. Десятка два молодых солдат пришлось отправить в обоз, они просто не выдержали многочасового марш-броска на испепеляющей жаре. И если бы не пришёл приказ снять кивера, их было куда больше. Душу грело только то, что в моём взводе и всей нашей роте, таких не было.

В Капсукас прибыли уже к вечеру, последние часы шагали в сумерках. А уже следующим утром меня вызвал к себе майор Губанов.

– Молодец, Серёжа, – приветствовал меня майор, чем очень сильно удивил. – Твои солдаты лучше всего перенесли марш из Вильно в Капсукас.

Он протянул мне руку и я, не без тайной гордости, пожал её. Ведь ещё несколько месяцев назад капитан Губанов, командир нашей роты, был для меня, молодого прапорщика, кем-то вроде небожителя, человека недосягаемого.

– Однако наградить мне тебя придётся новым заданием, – продолжал майор. – Твои солдаты, пожалуй, самые свежие во всём батальоне и потому именно им предстоит сопровождать пионеров и батарею Пятой артиллерийской бригады к деревне Шодровичи. Твой взвод, Серёжа, займёт деревню и дождётся подхода всего батальона.

– Разрешите спросить, господин майор? – сказал я и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: – Что такого в этой деревне, что её нужно занять столь быстро?

– Она расположена на самой границе с Варшавским княжеством, – ответил майор, – и ранее, в более спокойные времена там квартировал батальон пограничной стражи. Теперь же её укрепят пионеры, и там встанет Виленская батарей полевых орудий, деревня станет опорным пунктом нашего батальона при возможной атаке варшавской или французской армии.

– А велика ли такая возможность? – поинтересовался я.

– Весьма, – сказал майор, – велика. Особенно после нашего недавнего столкновения с британцами. Бонапарт вполне может посчитать, что настал подходящий момент для атаки на наши границы, ибо с Британией у нас сейчас весьма напряжённые отношения.

– Значит, нам может грозить война на два фронта?

– Вряд ли, Серёжа, – покачал головой Губанов. – Франция и Британия – не просто соперники, но враги, скорее, кто-то из них предложит нам руку помощи в войне с другим. Быть может, и обе стороны сразу. Я бы, по крайней мере, поставил на это.

– Спасибо, господин майор, – сказал я, поднимаясь. – Разрешите приступить к выполнению задания.

– Ступайте с Богом, Серёжа, – проводил меня майор.

– Разрешите представиться, – как самый молодой первым сказал я, – поручик Суворов. Командир первого взвода третьей роты третьего батальона Полоцкого пехотного полка. Назначен сопровождать вас в дороге к Шодровичи.

– Штабс-капитан Ермилов, – представился командир батареи Виленских артиллеристов.

– Подпоручик Гарпрехт-Москвин, – щёлкнул каблуками пионер.

– Пойдём обычным порядком, – сказал я. – Половина взвода во главе с прапорщиком Кмитом пойдёт в авангарде. Я, со второй половиной, буду прикрывать тыл. В середине построения пойдёте вы, господа артиллеристы и пионеры. Надеюсь, вы не обидитесь на это, подпоручик Гарпрехт-Москвин.

– Ничуть, – белозубо улыбнулся в ответ офицер пионеров.

– Ваши орудия, господин штабс-капитан, – продолжил я, – будут задавать общий темп нашего движения.

– Совершенно верно, – согласно кивнул штабс-капитан. – Мы хоть и конная артиллерия, но двигаться придётся в пехотном темпе. Хорошо ещё, что погода жаркая, дороги сухие, а то пришлось бы вашим солдатам, поручик, тащить пушки вместе с пионерами и моими фейерверкерами.

– Раз всё решили, господа офицеры, – сказал я, поднимаясь, – идёмте строить людей.

Мы вышли из дома, в котором проходил наш военный совет, и я кивнул прапорщику Кмиту.

– Как настроение во взводе? – спросил я у него.

– Нормально, господин поручик, – ответил он. – Солдаты готовы выступать.

– Бери половину людей, – приказал я, – вы будете авангардом. Строй их перед пушкарями и пионерами. Не отрывайся от них, именно пушки задают общий темп движения колонны.

– Есть, – ответил Кмит и тут же принялся командовать. – Унтер Павлов, младший унтер Алексеев, берите людей и за мной! Строиться в авангарде колонны!

– Ермолаев, – обратился я к фельдфебелю, – ступай с ним.

– Есть, – отозвался тот и поспешил за авангардом.

До Шодровичей было не более получаса хорошего марша, однако пушки, хоть и на конной тяге, сильно тормозили наше продвижение. Жара со вчерашнего дня ничуть не спала, и солдаты страдали от неё. Стволы пушек нагрелись до того, что прикоснуться к ним не было никакой возможности. Так прошагали мы несколько часов, пока впереди не зазвучали выстрелы.

– Малышев! – подозвал я самого шустрого из унтеров моего взвода. – Мухой сгоняй к авангарду! Чтоб через пять минут был у меня с докладом!

– Есть! – ответил тот, машинально махнув рукой, однако вовремя опомнился и не стал прикладывать пальцы к непокрытой голове.

– Кивера одеть! – скомандовал меж тем я. – Мушкеты заряжай!

Я успел застегнуть «чешую» кивера и только принялся заряжать свой «Гастинн-Ренетт», когда вернулся Малышев.

– Разрешите доложить?

– Докладывай. – Я забил заряд в ствол пистолета и взвёл курок.

– На подступах к деревне нас обстреляли, – зачастил Малышев. – Пятеро раненых, один погибший – все из рядового состава. Прапорщик Кмит отвёл людей к опушке леса, ведёт перестрелку с врагом.

– Ясно, – кивнул я. – Возвращайся в строй. Арьергард, за мной! У всех мушкеты заряжены?

– Так точно, вашбродь, – за всех ответил старший унтер Ершов.

– Вперёд! – скомандовал я. – На помощь Кмиту!

Когда мы проходили мимо артиллеристов и пионеров, ко мне обратился подпоручик Гарпрехт-Москвин.

– Господин поручик, – сказал он, – мы тыла не удержим.

– Знаю, – кивнул я, – мы постараемся взять деревню как можно быстрее.

– Поручик, – окликнул меня штабс-капитан Ермилов, – мы зарядим орудия картечью. Так что первую атаку с тыла отразить получится.

– Спасибо, господин штабс-капитан.

Шодровичи были не просто деревней, а самым настоящим застянком, как называют их поляки и малороссияне. Высокий частокол был в идеальном порядке, благо леса для того, чтобы его подновлять хватало. Над ним возвышались крыши деревянных домов. Из-за частокола по нам вели неприцельный огонь, значит, на нём оборудована стрелковая галерея. Хотя чего же ждать от деревни, где постоянно квартирует батальон пограничной стражи.

– Что тут у вас, прапорщик? – спросил я у Кмита.

– В деревне – враг, – доложил он. – Поляки. Первые выстрелы они сопровождали ругательствами на польском. Скорее всего, кавалерия. Гусары, если быть точным.

– С чего вы взяли? – удивился я.

– Вот, – Кмит протянул мне кусочек свинца – пулю для гусарского мушкетона. – Они до опушки леса не долетают. Падают в десятке шагов от первых кустов.

– Понятно, – кивнул я и неожиданно спросил у прапорщика: – Послушайте, Кмит, фамилия у вас польская, не так ли?

– Я из Малороссии, – ответил тот, совершенно не удивившись вопросу, – мои предки Кмиты из Белой Церкви воевали ещё вместе с Богданом Хмельницким против Польши.

– Ну, тогда, прапорщик, у меня нет сомнений в вас. – Я вынул из кобуры «Гастинн-Ренетт» и протянул его Кмиту.

– Благодарю вас, господин поручик, – вежливо отказался тот, – у меня есть огнестрельное оружие. Более эффективное на больших дистанциях.

Он снял со спины штуцер и подал мне. Я осмотрел нарезное ружьё, на прикладе красовалась латунная табличка с гравировкой «Лучшему стрелку Дворянского полка. Победителю стрелковых соревнований».

– Ермолаев, – обратился я к фельдфебелю, возвращая прапорщику ружьё, – подай-ка мне своё ружьё.

– Вашбродь, – протянул мне оружие фельдфебель. – Вы бы глянули в вашу зрительную трубу на деревню.

– Что там такое? – спросил я, вешая ружьё на плечо.

– Да вот, вашбродь, – как-то неуверенно сказал Ермолаев, – углядел Сашка Осипов, самый глазастый из наших… Ну так вы гляньте в трубу-то…

Я понял, что ничего путного от фельдфебеля не добьюсь, и решил последовать его совету. Сняв с пояса чехол с дешёвенькой подзорной трубой, я разложил её и направил на деревню.

Да. Глазастый парень наш Сашка Осипов. Вот только лучше бы мне этого не видеть. Я считал себя бывалым солдатом, видавшим виды, – и бой, и лагерь после боя, однако то, что я увидел в деревне… Меня едва не вывернуло наизнанку.

– Так это… вашбродь, – напомнил о себе Ермолаев, – правда, что Сашка сказывал, или как?

– Если про повешенных, то – да, – ответил я. – Солдаты пограничной стражи и простые поселяне…

– Сволочи, – процедил сквозь зубы Ермолаев.

– Мы с ними посчитаемся, Ермолаев, – заверил его я. – Обязательно. Кмит, за мной!

Не задавая вопросов, прапорщик пошёл за мной. Я сделал пять шагов, поправил кивер и крикнул в сторону застянка.

– Эй, там, за стенами! Русский кто разумеет?! – и добавил: – Parler franГais?

– Псякрев! – донеслось с той стороны. – С тобой говорить не о чем!

– Ладно бы солдат, – не смотря на это продолжил я, – но детишек с бабами за что перевешали?!

– Хлопы! – голос из-за стены был полон пренебрежения. – Вам, русским, служили!

– Невежлив ты, пан! – с усмешкой крикнул я. – Я стою перед тобой, как на ладони, а ты за брёвна спрятался! Неужели, пуль наших боишься? Так мы не стреляем!

Поляки же продолжали стрелять по нам, хотя пули их не долетали до нас, падали у самых наших ног.

– Вот он я, коли так интересно! – крикнул шляхтич, поднимаясь над частоколом в полный рост. Он был без сомнения красив, от таких барышни всегда без ума, однако неподалёку от него болтались в петлях покрытые кровавой коркой человеческие тела. Их пытали и повесили по его приказу.

– Поручик Суворов! – представился я, касаясь пальцами козырька кивера. – К вашим услугам! – И уже тише добавил. – Держу пари, вы, прапорщик, не сумеете сбить с него кивер. Ставлю пять рублей.

– Принимаю, – также тихо ответил Кмит, как бы невзначай положив руку на ремень наградного штуцера.

– Ротмистр Шодровский! – тем временем лихо козырнул польский гусар, от чего ментик лихо взлетел над его плечом.

В тот же момент прапорщик Кмит скинул с плеча свой штуцер, коротко взвёл курок и нажал на спуск. Голова гусара дёрнулась, как от удара в лоб, кивер с белоснежным султаном слетел с его головы.

– Ах вы ж курвины дети! – растеряв весь лоск, заорал лишившийся головного убора гусар. – Кровь Христова! Русские псы! Предатели!

– Полезай обратно за стену, шляхтич драный! – в тон ему крикнул я. – От меня ты пулю в лоб получишь!

Я скинул с плеча унтерское нарезное ружье и выстрелил в гусара, неосторожно высунувшего голову между заострённых кольев. Пуля разнесла ему лицо, оставив кровавую кашу.

– Идёмте, Кмит, – махнул я прапорщику. – Нам пора к солдатам.

– К чему всё это представление, господин поручик? – спросил у меня Кмит.

– Я хочу зацепить его гонор, – ответил я. – Спровоцировать атаку.

– Господин поручик, – протянул Кмит, – разумно ли это? Гусар в застянке не меньше эскадрона или дивизиона, а нас только взвод. Они нас просто сомнут.

– Не сомнут, – покачал головой я. – Не забывайте, прапорщик, у нас есть артиллерия. Штабс-капитан Ермилов зарядил орудия картечью. Сейчас попрошу нацелить их на ворота застянка, главное, успеть.

– А что если поляков не удастся спровоцировать? – резонно спросил прапорщик.

– Согласен, трюк довольно дешёвый. Но если слухи о польском гоноре не врут, гусары просто обязаны напасть на нас. Мы же оскорбили их командира, да ещё так жестоко. Если он не захочет атаковать сейчас, выведу солдат на опушку, и мы дадим несколько залпов с безопасной дистанции. Благо, патронов в достатке. Такой наглости гонористые шляхтичи не стерпят.

– Не проще ли было убить его?

– Тогда они, скорее, не стали бы атаковать, а засели в застянке.

– Но ведь можно расстрелять застянок из пушек или дождаться батальона…

– Второй вариант неприемлем, прапорщик, – отрезал я. – Во-первых: это означало бы, что мы не справились с поставленной задачей. А во-вторых: эскадрон, тем более, дивизион гусар просто так границу не переходят. Значит, скоро должны подойти подкрепления из-за границы. Вот они нас точно сотрут в порошок. Разносить же застянок из пушек – глупо. Нам здесь ещё укрепляться и, возможно, оборону держать. Как вы предлагаете делать это без стен? А возможно, и с почти разрушенными домами.

– Может и так, – не стал спорить Кмит, – но всё же, должен заметить, что вы слишком сильно рискуете.

– Господин штабс-капитан, – кивнув Кмиту, обратился я к Ермилову, – разрешите спросить: вы орудия зарядили?

– Зарядили, поручик, – кивнул тот. – А в чём дело?

– Не могли бы вы развернуть их на застянок, – предложил я.

– Для чего?

– Вы, думаю, видели нашу с прапорщиком эскападу, – заметил я. – Думаю, её хватит для того, чтобы выманить гусар из застянка. Как только они ринуться на нас, вы дадите залп по ним.

– Умно, – согласился штабс-капитан. – На дороге, в лесном массиве такой густоты, гусары ударят прямо по дороге и попадут под перекрёстный залп орудий моей батареи. Не завидую я тогда этим гусарам. – Он обернулся к прислуге своих пушек и зычным голосом принялся командовать: – Разворачивай орудия! Нацеливай на дорогу!

– Спасибо, Ермолаев, – сказал я фельдфебелю, возвращая ружьё и, скомандовал, как только фейерверкеры споро установили пушки на новые места. – Стройся за орудиями! Примкнуть штыки!

И тут ворота застянка заскрипели и из них вихрем вылетели польские гусары. Штабс-капитан Ермилов нервно потёр шею, вглядываясь в мчащихся на нас конников.

– Ближе, ближе, – бормотал он себе под нос. – Можно и сейчас пальнуть, но всех не сметём, хоть и в перехлёст вдарим. – Он поднял руку над головой, но командовать не спешил. – Как только мы залп дадим, молодой человек, вы тут же из мушкетов добавите. Стреляйте прямо в дым, не важно, что ничего видно не будет. Вы многих убить сумеете, даже вслепую, главное, не дать им опомниться… Приготовьтесь, ребята, – оборвал он сам себя, – сейчас пальнём. Так вот, – я понял, что штабс-капитан вновь обращается ко мне, – после залпа погодите немного, пока дым не рассеется и двигайте в штыковую. Но не раньше, чем рассеется дым. На поле много коней будут биться в агонии. Могут ваших людей покалечить…

Да будешь ты стрелять или нет! Гусары уже за мушкетоны взялись!

– Пли!!! – снова оборвал сам себя Ермилов – и ему ответили орудия батареи.

– Огонь! – скомандовал я, следуя совету штабс-капитана.

Треск мушкетов показался каким-то жидким после оглушительного залпа пушек. Пули ушли куда-то в кислый пороховой дым.

Из облака, окутавшего гусар, доносились крики, стоны и ржание лошадей.

– Эх, люди-то понятно, – услышал я голос фельдфебеля Ермолаева, – они хоть знали на что шли. А лошадей-то за что?

Как только более-менее развиднелось, я скомандовал солдатам «в штыковую». Мы обошли орудия и улыбающихся бомбардиров с фейерверкерами, провожавших нас шутливыми репликами, вроде:

– На нашем горбу в рай! Мы за вас поработали, а вы теперь идёте штыками врага добивать! Задайте этим пшекам жару! Пусть знают наших!

– К лошадям не подходить! – наставляли солдат унтера. – Они вас одним ударом копыта пришибут!

Бывалый штабс-капитан оказался во всём прав. Всё пространство между позициями артиллерии и застянком усеивали тела людей и лошадей, по большей части, мёртвые, но попадались и живые. Лошади были копытами. Люди, в основном, катались по враз размокшей от пролитой крови земле и стонали от боли.

– Бегом марш! – скомандовал я и прибавил глухим голосом, вспомнив о замученных женщинах и детях. – Раненых – добить!

И мои люди на бегу вонзали штыки в подвывающих гусар, обрывая их муки. Я знал, что за подобное обращение с поверженным врагом меня не погладят по головке, однако ничего поделать с собой не мог. Чёртовы поляки должны были поплатиться за убитых стражников и мирных жителей.

– К терему! – приказал я, когда мои люди вошли в застянок. – Окружить терем! Не дайте гусарам носа из него высунуть!

И мои люди, ворвавшиеся в застянок, тут же бросились к самому большому зданию в нём. Терем – сердце любого застянка, крепкий дом, где могут разместиться защитники деревянной крепости, когда стены взяты и враг уже внутри. Гусары вели огонь из бойниц терема и мои люди укрылись за домами.

– Прапорщик, – скомандовал я, – отберите людей, умеющих обращаться с лошадьми. Пусть они успокоят животных, пока те кого-нибудь не покалечили.

По застянку носились гусарские кони, многие из которых ещё не успокоились после страшной скачки через огонь и дым к воротам.

– Есть, – ответил тот и умчался собирать людей.

– Вести огонь по бойницам, – продолжал командовать я. – Рассредоточиться вокруг терема и не давать гусарам носа высунуть из него.

Я понимал, что моим людям далеко до егерей. Линейную пехоту учат стрелять одновременно, по команде, о меткости никто не задумывается. Однако моей целью в тот момент было не перебить поляков, засевших в тереме, а заставить их прекратить огонь и отступить вглубь дома, подальше от бойниц.

– Лошади собраны, господин поручик, – доложил Кмит.

– Отлично, прапорщик, – кивнул я в ответ и скомандовал: – Прекратить огонь! Готовиться к залпу! – А тише добавил: – Передать по цепочке, по моему выстрелу бегом к терему. Со всех ног.

Команда ушла, я выждал с полминуты, чтобы её передали всем солдатам, рассредоточенным вокруг терема, вскинул руку и выстрелил по бойнице. И тут же кинулся к деревянной крепости. Мои солдаты – следом. Гусары не успели опомниться, когда мы уже залегли под стенами терема, сложенными из толстых стволов.

– Продолжать огонь по бойницам! – приказал я. – Но не высовываться! Разрешаю стрелять вслепую. Просто суйте стволы мушкетов в бойницы.

Этого было вполне достаточно. Терем изнутри не настолько просторен, чтобы гусары, засевшие в нём, простреливаемом со всех сторон, могли где-то укрыться от пуль.

– Теперь пистолет будет удобней вашего штуцера. – Я усмехнулся, протягивая Кмиту «Гастинн-Ренетт».

– Спасибо, – ответил тот и я отсыпал ему пригоршню бумажных патронов, запас которых изрядно пополнил со времён битвы под Броценами.

– Малышев! – окликнул я шустрого унтера. – Отправь человека к пионерам и бомбардирам. Пусть идут к нам. Вряд ли в застянке остались враги.

– Есть! – Унтер решил никому не доверять столь ответственного задания и помчался к воротам сам.

Вернулся он с пионерами Гарпрехт-Москвина через несколько минут.

– Привёл, вашбродь, – доложил он без особой надобности. – Штабс-капитан бомбардиров сказал, что они будут здесь через четверть часа.

– Молодец, Малышев.

– Рад стараться, вашбродь, – лихо козырнул унтер.

– Не зря мы топоры с собой прихватили, – усмехнулся подпоручик Гарпрехт-Москвин. – Двери, конечно, прочные, но моим людям хватит пяти минут, чтобы прорубить их.

– Тогда приступайте, – кивнул я ему. – Как будете готовы снести их окончательно, сообщите мне.

– Обязательно. – Гарпрехт-Москвин пребывал в приподнятом расположении духа. – А ну-ка, молодцы, покажите силу свою!

Топоры пионеров обрушились на прочные двери терема, укреплённые бронзовыми и железными полосами. Во все стороны полетели щепки и обрубки гвоздей.

– Эй, русский! – раздалось изнутри терема. – Русский! Отзови своих солдат! Вели не рубить и не стрелять!

– Это ещё почему, поляк?! – крикнул я в ответ, посылая в бойницу очередную пулю из «Гастинн-Ренетта».

– А у меня тут в подвале два десятка бочонков пороху, – сообщили из терема, – фитили подпалим – и разнесём всё тут к курвиной матери!

– Прекратить огонь! – скомандовал я. – Поручик, пусть ваши пионеры погодят немного с дверьми. – Когда грохот выстрелов и стук топоров стих, я спросил у засевшего в тереме шляхтича: – Доволен?

– Нет, – естественно заявил тот, – выпусти нас отсюда! Я и на почётный плен согласен!

– Да как же так, вашбродь?! – тут же возмутился фельдфебель Ермолаев. – Этих сволочей отпускать…

– Об этом не может быть и речи! – отрезал я. – Сдавайтесь нам – и я гарантирую вам и вашим людям жизнь и справедливый суд!

– Который повесит нас! – рассмеялся шляхтич. – Что мы выигрываем? Проще уж взорвать тут всё!

– Вы получите несколько месяцев жизни. И не факт ещё, что вас повесят. – Я пожал плечами. – В общем, хотите жить – выходите. Слово даю, что вас никто пальцем не тронет!

– Чёрт с тобой, русский! – донеслось из терема. – Мы выходим!

Изрубленная пионерами дверь со скрипом отворилась, и первым из неё вышел уже знакомый мне шляхтич в мундире гусарского ротмистра, в руках он держал кивер с дырой. На него тут же оказались нацелены несколько десятков мушкетов с примкнутыми штыками.

– Ты молодой парень, русский, – усмехнулся ротмистр, – значит, из дворян, а не из нижних чинов выслужился. Надеюсь, твоё слово хоть что-то значит.

– Значит, ротмистр, – кивнул я. – Прапорщик, разоружите ротмистра и его гусар. Мундиры и награды – снять! Эти люди не военнопленные, а бандиты. Но я обещал им жизнь! Это значит, что я поручился за всех.

– Ты честный парень. – Ротмистр, казалось, только веселился от того, что я сказал. Он смеялся, не смотря на то, что мои солдаты в это время не слишком церемонясь, сдирали с него и его людей мундир. – Тебе будет сложно жить в нашим паршивом мире.

– Может и так, ротмистр, – пожал я плечами, – но лучше быть честным человеком со сложной судьбой, чем таким курвиным сыном, как ты. Ершов, – повернулся я к унтеру, – отыщи гарнизонную гауптвахту. Определишь гусар туда.

Когда солдаты увели пленных, я устало присел на крыльцо терема, хоть оно и было потоптано пионерами. Сняв кивер, я провёл рукой по лицу. Столько ещё дел надо переделать, Думать об этом не хочется.

– Кмит, – позвал я прапорщика, – принимайте взвод. Расставьте караулы по регламенту военного времени. Остальные пусть хоронят убитых. К похоронам привлечь пленных поляков. И ищите тех, кто спасся. Чудом, Божиим промыслом, как угодно. В подполах, на чердаках, в сараях, амбарах, ригах. Должен быть кто-то. Не могли же поляки всех перебить.

– Если есть, отыщем, – кивнул прапорщик.

– Как же хоронить людей, вашбродь? – удивился Ермолаев. – Без попа-то?

– Хороните так и кресты ставьте, – отмахнулся я, – а священник придёт с батальоном и могилы освятит.

– Мудрое решение, – заметил штабс-капитан Ермилов.

(из протокола заседания государственного совета Французской республики)

ТАЛЕЙРАН: Получено сообщение об инциденте на севере Российской империи.

БОНАПАРТ: Довольно экивоков, извольте говорить точно. В чём суть этого инцидента?

ТАЛЕЙРАН; Экспедиционный корпус генерал-майора Джона Хоупа, отправленный в Португалию, на помощь Уэлсли, каким-то образом оказался на северном побережье России. Там он встретился с Северной армией генерала Барклая де Толли и был разбит наголову. Сам едва ноги унёс, чудом успел перейти прусскую границу и укрыться у союзников.

НЕЙ: Тогда чего же мы ждём?! Пора атаковать русских!

ТАЛЕЙРАН: Отнюдь. Я считаю, что в данный момент атака на Российскую империю будет губительна для Франции. Мы воюем в Испании, помогая венценосному брату гражданина императора закрепиться на её престоле. Священная Римская империя, Пруссия и Рейнская конфедерация также готовятся напасть на нас, как только мы ввяжемся в войну на два фронта. Не стоит сбрасывать со счетов и Британию. Их превосходство в воздухе и на море неоспоримо.

БОНАПАРТ: Глупости, Талейран, войны выигрывают не корабли или дирижабли, а пехота. Пехота же лучшая у нас.

НЕЙ: Так что же, мой Император, мне готовить моих гусар!

БОНАПАРТ: Готовь, Ней, но не для войны. Выбери себе представительных гусар, лучше из Серого полка. Это самые красивые из твоих любимчиков. Ты же, Талейран, отправь курьерский дирижабль с самым толковым из своих людей к русской границе, в Варшавское герцогство, пусть уладит конфликт, возникший из-за этих идиотов – поляков, и передаст письмо Александру Романову, которое ты составишь, с заверениями в нашей верности прежним соглашениям, в нём же вежливо и тактично, чтобы не обиделись наши польские вассалы, отрекись от тех кретинов, что атаковали форты на русской границе. Ты, Ней, отправишься по земле с делегацией в Санкт Петербург, покрасуйся перед варварским двором, заверь русского царя в том, что в случае конфликта с Британией мы готовы поддержать Россию. Кроме того, сошлись на то, что не мы одни готовы сразиться с британцами.

ТАЛЕЙРАН: Вы всё же решили принять их предложение?

БОНАПАРТ: Именно, Талейран, именно. Немцы уже прислали в Париж своего доверенного человека.

ТАЛЕЙРАН: Осмелюсь спросить, кто он?

БОНАПАРТ: Его имя Криг. И носит чин майора, однако ведёт себя совсем не по чину.

НЕЙ: Мелкий такой толстяк, думающий только о войне или еде. Жалкий человечишка, если честно.

ТАЛЕЙРАН: Не такой и жалкий. Его ненавидят практически все дворяне Пруссии и Рейнской конфедерации, однако он сумел чем-то привлечь и Гогенцоллернов, и рейнских курфюрстов. Есть в нём что-то.

БОНАПАРТ: Так ты узнал, кто он такой, Талейран?

ТАЛЕЙРАН: Нет, мой император. Прошлое майора Крига покрыто тайной. О нём ничего неизвестно. Как будто, этот загадочный майор вынырнул из ниоткуда летом восьмисотого года, причём именно в этом чине. И, не смотря на своё влияние на правящую семью Пруссии и рейнских курфюрстов, он не поднимается в чине.

БОНАПАРТ: Очень жаль, что ты, Талейран, не сумел разгадать тайны этого загадочного майора Крига.

ТАЛЕЙРАН: Я продолжаю работать над этим.