Текст книги ""Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ясный

Куан Чи более известный среди зулусов, как Белый Кван, оставался для чернокожих обитателей Южной Африки чужаком. Пускай он и был правой рукой у самого Чаки. Пускай он помогал тому в объединении племен. Пускай именно он помог Чаке повергнуть его главных врагов на пути к объединению – шаманов других племен. Несмотря на все это, несмотря на то, что многие поколения зулусов рождались и умирали, а Белый Кван неизменно стоял у трона правителя их страны, он оставался чужаком. И в первую очередь из-за цвета кожи. Потому что Белого Квана прозвали белым не просто так. Ни у одного жителя колоний, даже приехавшего в Африку с противоположного конца света – из Швеции или Дании – кожа не была столь белой. У Квана она была неестественного оттенка. Если бы подданные Кечвайо хоть раз видели мрамор, то они, конечно же, уподобили бы цвет кожи Квана именно ему.

На теле своем Кван носил татуировки неизвестного вида. Никто не знал, что они означают. И они страшили даже немногочисленных придворных шаманов Кечвайо, пресмыкавшихся перед Кваном. Как и все в племени зулусов он пренебрегал одеждой, ограничиваясь лишь набедренной повязкой да невиданным наплечником, украшенным рогами носорожьих детенышей. Никто не сомневался, что всех их, скорее всего, вместе с родителями, прикончил сам Кван.

Покрытое незнакомыми красными и черными знаками тело Квана было молодым и тренированным. Не раз выходил он на бой без оружия против вооруженного щитом и копьем поединщика. И неизменно выходил победителем. Врагов же Кван никогда не щадил. Не одному дерзкому, бросившему ему вызов, он вырвал сердце и швырнул к ногам еще живого противника. Всякий раз это вызывало ужас в глазах всех, кто наблюдал за схваткой, А если уж быть честным, то за убийством. Потому что никто в племени зулусов не мог сравниться с Кваном в искусстве рукопашного боя.

Кван помог прийти к власти и нынешнему правителю зулусов Кечвайо. Однако тот все годы правления раз за разом показывал Квану, кто правит страной. Так трудно белому шаману не приходилось со времен жестокого Чаки, на которого он почти не имел влияния. Но было одно дело, из-за которого Кван не покидал Африку. Только здесь Куан Чи мог проводить свои эксперименты.

Властями Китая, Японии, Британской Индии и Французского Индокитая, а также всего Азиатского альянса Куан Чи давно был приговорен к смерти. Точнее к десятку смертей – одна другой страшнее.

Но останавливаться на пути познания сути человека он не собирался. Правители зулусов исправно поставляли ему материал для экспериментов. И материал отличный. Негры были выносливее всех, с кем когда-либо приходилось работать Куан Чи. Да и познания в гипнозе, практикуемом местными шаманами, оказались далеко не лишними. Даже грядущая неизбежная война с белыми колонистами, как казалось тогда Квану, будет ему только на руку. Он уже смог поставить на поток настоящее производство воинов, которых начал называть зомби. Слово это пришло с северо-запада, из Дагомеи, и что оно означало, в стране зулусов никто точно не знал. Мм принято было называть некий неизвестный, непонятный человеку ужас, духов, привидений, ночные кошмары. И для воинов, создаваемых Кваном, это было самое лучшее название.

Когда грянет война с белыми колонистами из Наталя, их понадобится очень много. А это значит, что Кван сумеет в обмен на новых зомби добиться существенных преимуществ для себя.

Главное сейчас, не допустить, чтобы стареющий Кечвайо согласился с доводами тех, кто боится войны. Поэтому Кван ни на шаг не отходил от толстого правителя зулусов. Слушал каждое слово, что говорил тот или говорили ему. И давал верные советы – ведь нет лучше способа управлять человеком, чем давать ему исключительно верные советы.

Вот и сейчас перед украшенным перьями и львиными шкурами креслом Кечвайо стоял его двоюродный брат Хаму. Он был моложе Кечвайо и любил украшать себя перьями и носить львиную шкуру, подражая воинам масаи, среди которых прожил несколько лет, спасаясь от гнева Кечвайо. Перья и шкуры делали его похожим на кресло, в котором сидел правитель зулусов. Это всегда смешило Квана. Если он хотел уронить авторитет слов Хаму, то, как правило, обращался именно к такому сравнению.

– Белые люди придут в наши земли, – вдохновенно вещал Хаму, – их белая госпожа прикажет им сделать это. Уже приказала! Они соберут войска у брода через Буйволиную реку и войдут в наши земли. Если мы не примем их слова.

– Если мы не склонимся перед ними снова, – резко ответил ему Кечвайо, и Кван понял, что сегодня не понадобится принижать слова Хаму. Правитель зулусов хотел войны. – Сколько еще мы должны гнуть спины перед белыми? Не треснут ли они у нас от этого? Мы должны дать им отпор, пока мы сильны. Пока наши спины не согнулись от поклонов, да так сильно, что мы солнца не увидим. Нет, Хаму, я собираю воинов в иканда[136]136
  Иканда – военный крааль.


[Закрыть]. Ты остался единственный из моих индусов, кто хочет мира с белыми людьми. Отправляйся к моим союзникам из племен масаи. Обещай им все, чего они ни пожелают, у нас будет в достатке всего, когда мы прогоним белых с нашей земли.

– Ты прогоняешь меня, великий Кечвайо, – склонился перед ним Хаму так сильно, что перья его головного убора едва не мели по земле, – чтобы не слышать больше моего голоса. Пусть будет так, великий Кечвайо, но не говори потом, что я не предупреждал тебя.

Пятясь задом, он ушел. Кечвайо долго провожал его взглядом, не давай распрямить спину и идти нормально. Как только правитель зулусов обернулся к стоящему за его левым плечом Квану, Хаму быстро выпрямился и широкими шагами направился прочь. Его ждало долгое путешествие к масаям. Оно даже скорее радовало его, нежели тяготило. Хаму был согласен воевать с кем угодно, только не с проклятыми белыми дьяволами. Слишком уж велика была мощь их колдовства. Хаму не будет торопиться к масаям – и обратно тоже. Быть может, пока он ходит к ним и ведет войско на помощь Кечвайо, тот уже будет повержен белыми дьяволами. Несомненно, в благодарность те сделают правителем именно его – Хаму. Ведь он всегда был на их стороне. А еще можно будет ударить в спину Кечвайо – масаям ведь все равно за кого воевать, главное, чтобы им дали то, что обещано.

Обдумывая эти мысли, Хаму широкими шагами направлялся к своему дому.

Кван решил, что сейчас лучший момент для тою, чтобы обратиться к Кечвайо с просьбой. Ему давно нужно было проверить материал в настоящем бою. А для этого нужен не жалкий десяток. Тут нужны сотни. Лучше же всего заполучить в свое распоряжение мужчин целого амабуто[137]137
  Амабуто – зулусский полк.


[Закрыть], даже нескольких. С этой просьбой он немедленно то обратился к правителю.

– Ты получишь два амабуто, – кивнул Кечвайо, – составленных из женатых мужчин, имеющих детей.

– Чем моложе будут те, кого ты отдаешь мне, – решился возразить Кван, – тем лучшим будет результат.

– Я помню, что выживает каждый десятый из попавших к тебе, – отрезал Кечвайо. – Я давал тебе слишком многих. И я не дам тебе тех, кто станет будущим страны зулусов. Бери ее прошлое и делай с ним, что хочешь, но будущее не тронь!

– Воины-зомби сокрушат для тебя любого врага, великий Кечвайо, – склонился Кван. – Даже двух амабуто будет достаточно, чтобы ты увидел рассвет победы.

– Люди будут у тебя сегодня, – отмахнулся правитель зулусов. – Приступай к работе немедленно.

– Слушаюсь, великий Кечвайо, – снова поклонился Кван.

Он улыбался. Ведь ему удалось получить даже больше, чем он рассчитывал. Все-таки Кечвайо боялся войны с белыми колонизаторами – и был готов прибегнуть в ней к любым средствам. А это значит, что после первых успехов зомби он отдаст Квану для экспериментов столько людей, сколько тот попросит, лишь бы только не пресекался ноток почти неуязвимых воинов.

Офицерское собрание армии генерала Челмсворда оказалось на удивление небольшим. Увидев его, я понял, для чего так активно набирают черные мундиры. Ведь за длинным столом сидело не больше двадцати человек. Как сообщили мне, еще несколько были заняты. Один лейтенант со своей ротой все время нес службу на посту к Роркс-Дрифт, один командовал тамошним постом, и еще парочка офицеров надзирала за обучением солдат.

– Конечно, майора Лоуренса тоже нет, – произнес генерал Челмсворд. – Он снова не почтил нас своим присутствием. Майор Уайтхед, – обратился он к довольно молодому для высокого звания человеку, – объясните-ка вновь прибывшим офицерам наши традиции.

Уайтхед коротко козырнул генералу и поднялся из– за стола. Обратился к нам, стоящим на самом видном месте.

– Господа, у нас есть одна и самая почитаемая традиция. Представляющийся офицер должен выпить гостевой кубок вина. До дна, не отрываясь. Если он не сумеет сделать этого, то должен поставить по бутылке вина каждому офицеру из сидящих за столом.

Первым пришлось пить бедняге Бромхэду, как самому молодому из нас. У него глаза округлились, когда прислуживающий за столом стюард-негр поставил перед ним внушительных размеров кубок, полный вина.

– Гостевой кубок следует держать одной рукой, – заметил майор Уайтхед, увидев, как лейтенант берется за него сразу обеими.

Несчастный Бромхэд тяжко вздохнул, взялся за увесистый кубок, поднес его ко рту и после секундной паузы начал пить вино. Однако на третьем глотке поперхнулся. Вино потекло по его лицу. У него тут же забрали кубок. Капитан Хаммерсмит принялся хлопать его по спине под дружный смех остальных офицеров. Сам Хаммерсмит легко осушил кубок. На его подбородок не пролилось ни капли вина. Это вызвало уважительные хлопки за столом. Полковник Фланаган заявил, что обещал себе не нить вина и не касаться карт, однако готов поставить по бутылке всякому, кто согласен отравлять себя спиртным зельем. К этому отнеслись с уважением, хотя и поглядывали на штабного полковника без особой приязни.

Наконец, очередь дошла и до меня. Здесь ведь не родина, где гостю все в первую очередь. Пить мне пришлось кубок последним. Но это и неплохо. На первых смотрели с оценивающим вниманием. А вот мне будет проще всех удивить.

Для начала я поставил на стол свой новенький белый шлем, украшенный левантийским челенком. Знали бы Карнахан с Древоттом, какое богатство я вожу на расстоянии вытянутой руки от них! Все взгляды мгновенно уперлись в головной убор, а больше всего, конечно, их привлекло затейливое украшение с бриллиантами. После этого я взял кубок и принялся осушать его медленными, размеренными, глубокими глотками. Почувствовал, как по подбородку потекли прохладные струйки. Ничего страшного – лихость мне показывать не особенно хотелось. Когда кубок опустел, я отнял его от лица. Офицеры за столом уважительно захлопали. Однако редкие хлопки переросли в настоящие аплодисменты, когда я продемонстрировал всем кубок, вроде как пустой. Но стоило наклонить его посильнее, как из него пролилась тоненькая струйка вина. Она растеклась по земле у моих ног.

– Браво, мистер черный мундир! – воскликнул майор Уайтхед. – Вы умеете подать себя!

Я только усмехнулся и сделал слуге-негру жест принести всем офицерам по бутылке вина.

За завтраком, которым окончилось наше представление офицерскому составу армии генерала Челмсворда, нам, вновь прибывшим офицерам, начали раздавать направления в части. Бромхэд, несмотря на то, что опростоволосился с кубком, получил назначение командовать ротон в 24-й пехотный полк. В общем– то неплохо для столь юного офицера, что наводило на определенные мысли о неплохих связях где-то наверху. Капитан Хаммерсмит отправился командовать эскадроном Ньюкасльских конных стрелков.

– Теперь, как вы, мистер Евсеичев, надену черный мундир, – усмехнулся он, хлопнув меня по плечу, – правда, другого кроя. – Он указал на офицера с двумя золотыми саблями в петлицах мундира. – Вот он. Мой будущий командир. Пойду-ка, представлюсь ему лично. Все это любят.

Он поднялся из-за стола и направился к офицеру с парой золотых сабель в петлице.

Полковника Фланагана, конечно же, определили в штаб армии Челмсворда. Как выяснилось немного позже, у Фланагана не было вообще командного опыта. Свои погоны он заслужил на штабной работе.

А вот мне места не нашлось.

Распределявший нас капитан Уайтхед положил лист со списком офицеров и назначений на стол и сделал мне знак подойти к командующему.

– Это общая практика, мистер Евсеичев, – объяснил мне Челмсворд. – Я понимаю, что вы приехали сюда драться с зулусами и все такое, но мы должны проверить вас. Для начала послужите на посту у Роркс-Дрифт. Это брод через Буйволиную реку. На нем стоит наша застава, которой командует лейтенант Чард, из королевских инженеров. Верно ведь? – Генерал обернулся к капитану Уайтхеду. Тот кивнул. – Послужите первое время у него, а потом посмотрим, куда можно будет пристроить вас. Вакансий у нас более чем достаточно, и люди нужны, но я не могу нарушать строгих инструкций военного министерства. Есть среди них такие, на которые нельзя закрыть глаза даже здесь – в Африке.

Многословность и тот факт, что генерал вдруг лично захотел поговорить с каким-то наемным лейтенантиком, яснее ясного показывали, что Челмсворд врет. Нет никаких инструкций, ему просто приказали держать меня подальше. И он теперь старается загладить вину перед собственной совестью. Я даже подозревал, кто именно стоит за моим назначением на пост в этом самом Роркс-Дрифт.

– Понимаю, – коротко ответил я.

– Вы сделали очень красивый жест, мистер Евсеичев, – продолжил генерал, – и я понимаю, что потратили на него почти все подъемные. Я могу ссудить вас деньгами. На неопределенный срок.

– Я ни в чем не нуждаюсь, – ответил я. – Но спасибо за щедрое предложение.

– Оно действительно не только сегодня, – немного натянуто улыбнулся Челмсворд. – Если все же будете нуждаться в деньгах, обращайтесь ко мне смело.

– Благодарю вас, генерал, – прищелкнул каблуками я.

– Вот и отлично. Я не смею вас больше задерживать, мистер Евсеичев.

Я коротко отдал честь и вернулся на свое место за столом.

Как бы то ни было, а по части финансов генерал был полностью прав. Денег у меня осталось очень мало. До первого жалованья придется сильно ужаться в тратах. Ну да мне не привыкать. Да и на что тут тратить деньги в этой Африке, в самом-то деле?

Пит Торлоу всей душой терпеть не мог эту проклятую богом Африку. Мало того что тут днем с огнем не сыскать нормального виски и приходится пить вонючую араку, так еще и подраться толком не с кем! Негры вроде бы ребята все здоровые, как раз под стать Питу, но они принимали его удары с глухим равнодушием. И ни один не попытался дать сдачи. Все они тут в Натале – и особенно Питермарицбурге – были самыми настоящими рабами. Подними хоть один руку на белого человека, пускай даже его кожа отдает синевой, и его тут же забьют до смерти. Да не его одного, а еще и парочку родичей. Не найдется родичей – схватят первых попавшихся на улице. Поэтому бить негров Питу скоро наскучило.

Упражняться на солдатах его взвода запрещали офицеры. Самым страшным для солдата наказанием была порка перед строем. Мало кто переживал ее. Ведь доставалось чаще всего молодым и еще толком не оклемавшимся в здешнем климате парням. И они угасали за несколько мучительных недель, даже получив какие– то жалкие двадцать-тридцать плетей. Именно поэтому священное право рукоприкладства было в 24-м пехотном строго запрещено. Что тоже не вызывало особенно теплых чувств к Африке у Пита Торлоу.

В общем, куда ни кинь, всюду – клин. Ни выпить как следует, ни подраться. И это называется армия? Даже войны и то нет. А уж там бы Пит развернулся во всю широту своей души. Первые дни Торлоу был кем-то вроде питермарицбургской знаменитости. Он часто показывал всем желающим, особенно офицерам, свою чудо-пушку. Разносил напоказ штабеля бочек на расстоянии до полумили. Решительно отказывался продать ее кому бы то ни было, даже за очень хорошие деньги. Однако вскоре однообразный аттракцион наскучил.

Ударная сила пушки стремительно падала. Если бы не инженер лейтенант Чард, предложивший на свой страх и риск подключить ее генераторы – до того Торлоу и знать не знал такого мудреного словечка – к питермарицбургской электростанции, чтобы вновь напитать их энергией, наверное, сейчас любимая игрушка Пита не работала бы вовсе. Тогда жизнь для него стала бы совершенно беспросветной.

Но и так у него осталась только одна радость. Выпивка. И пока не было войны, и офицеры закрывали глаза на беспробудное пьянство сержанта Торлоу, он каждый божий день надирался дурной араки, чтобы проснуться с тяжелой головой и противным привкусом во рту.

Это утро для сержанта Торлоу ничем не отличалось от череды предыдущих. Он поднял голову, весящую, казалось, добрый десяток стоунов[138]138
  1 стоун – 6,35 кг.


[Закрыть], огляделся вокруг себя. Оказывается, его снова дотащили в казарму. Это было тем удивительней, потому что Торлоу смутно помнил, что вчера был буен. И сильно буен.

Он попытался задирать арабов шерифа Али. Те, пока не было самого шерифа и его непосредственного начальника майора Лоуренса, были тоже вполне не прочь почесать кулаки о синеватую морду Пита. Однако командиры вернулись в конные части арабов, и те быстро присмирели. Теперь они старались вообще избегать буйного во хмелю сержанта.

– Отличный у вас монокль, сержант, – раздался в пустой казарме голос, колоколом прогремевший в голове Торлоу. – Вы не трудитесь подниматься, Я отлично знаю, как тяжко это после хорошей попойки. Вас вчера за полночь нашли люди шерифа Али. Вы храпели у самых дверей казармы. Чуть-чуть не дошли.

Торлоу с огромным трудом сел на койке. Теперь он увидел раннего визитера. Тот как раз примерял его монокль. Смотрелся с ним в правом глазу майор Лоуренс куда лучше, чем сам сержант.

– Наверное, я сейчас на немца похож, – усмехнулся Лоуренс. – Не то чтобы я не любил немцев. Скорее, мне претят все нации, кроме благородной британской. Ведь именно ей самим богом назначено править миром.

– Правь, Британия, – верноподданно прохрипел Торлоу.

– Весьма верно, – прищелкнул пальцами Лоуренс, а после вынул монокль и кинул его снова на крышку Питова цилиндра. – И зачем вы только носите всю эту дрянь, Торлоу? Избавились бы от нее давно. Смокинг этот несусветный, цилиндр, монокль. Вы же сержант армии ее величества. Неприлично просто таскать всю эту дрянь.

На это Торлоу, в чьей голове еще не до конца оформились хоть сколько-нибудь осознанные мысли, ничего отвечать не стал. Нечего ему было сказать.

– Ну да ладно, вы, наверное, просто привязались к ним, – продолжал разглагольствовать Лоуренс, прекрасно понимая, что до туповатого да еще и похмельного сержанта едва ли доходит смысл каждого десятого слова. – Я, собственно говоря, пришел угостить вас первоклассным виски с нашей с вами родины, Торлоу.

– По какому поводу, – пробурчал на удивление быстро соображающий сегодня утром Пит, – и почему именно меня?

– Да, знаете ли, мне много рассказывали о вас, сержант, – усмехнулся Лоуренс. – Как правило, весьма нелестно отзывались. Но такой человек мог бы вполне стать мне верным товарищем.

– Это как? – сообразительность Торлоу не то отказала, не то просто не справлялась с задачей. Как он – простой матрос, пускай и бывший боцман корпоративного флота, может стать верным товарищем настоящему офицеру и джентльмену. Такому как Лоуренс он никогда не будет ровней. Это – закон жизни!

– Все очень просто, Торлоу, я не такой уж офицер и джентльмен, каким хочу показаться. Все остальные слишком хорошо знакомы с моей биографией. Я ведь незаконнорожденный. Бастард. Ублюдок высокородного лорда. У вас вот хоть имя есть, как у всех людей, а у меня только инициалы Т и Е. Никто не знает, что они означают. Теодор Евгений? Тогда мне в самый раз монокль. Чистокровный ганноверец. Из-за этого меня не особенно привечают среди офицеров. Как и вас среди сержантов. А иногда так хочется выпить с кем-нибудь старого доброго виски. А шериф Али не пьет совсем спиртного. Ему этого Аллах не позволяет.

Торлоу пробасил глубокомысленное «аааааа». Вроде бы все понятно. Однако вроде бы и не все. Но с другой стороны, если уж офицер предлагает честному сержанту виски, то отказываться грех.

Распивать его отправились в заведение под названием «Львиная голова». Здесь на стенах висели побитые молью шкуры львов, ржавеющие копья и щиты с облупившейся краской. А чернокожие служанки красовались бритыми головами на манер женщин племени масаи. В остальном же заведение, гордо именовавшее себя рестораном, было построено во вполне европейском стиле. Оно стояло тут, и было трактиром еще при бурах. Центр главного зала занимал большой камин, который никогда не топился, само собой. А над ним висела голова громадного льва.

Торлоу, кажется, даже слышал легенду о нем. Что-то там о прокладке железной дороги и львах-людоедах, которых прикончил какой-то полковник или даже генерал. Вроде бы он и подарил ресторану голову и шкуру одного из этих львов. Но подробнее расспросить Торлоу не успел. Его выгнали из «Головы» в третий раз и запретили тут появляться. Пару раз Питер порывался почесать кулаки со здешними вышибалами – это было до крайности весело. Однако на третий – снова злосчастный третий – раз около ресторана уже прогуливался патруль с молодым офицером во главе. Понятное дело, стоит Торлоу попытаться позадирать вышибал, как он тут же окажется за решеткой на питермарицбургской гауптвахте. А то и отправится в кандалах куда-нибудь на каторгу. Этого же Питеру совершенно не хотелось.

Вышибалы грозно надвинулись на него, когда Торлоу вместе с Лоуренсом подошли к дверям «Львиной головы». Однако майор сумел остановить их одним мановением руки. В прямом смысле.

– Со мной, – бросил он, и вышибалы вынуждены были отступить. Вынырнувший было из-за угла патруль, снова с офицером во главе, тут же ретировался. Со старшим по званию, да еще и с самим таинственным Лоуренсом никто предпочитал не связываться.

– Видите ли, мистер Лоуренс, – зачастил единственный белый официант «Головы», гордо называющий себя метрдотелем, хотя он вряд ли знал, что означает это слово, – Торлоу строжайше воспрещен вход в наше заведение. Он…

– В этот раз можно, – отмахнулся Лоуренс. – Вы же не желаете спорить со мной?

– Нет-нет, никак нет, – затряс головой официант, да так сильно, что растрепал свои идеально уложенные на прямой пробор волосы.

– Вот и славно. Надеюсь, мой столик свободен?

Официант только кивал, будто китайский болванчик, которых Торлоу видел в своих многочисленных морских путешествиях во множестве лапок экзотических товаров. Официант сам проводил их к угловому столику. Сам прикрыл ширмой.

– Принеси виски из моих личных запасов, – распорядился Лоуренс, – и что-нибудь к нему. В общем, как обычно.

Официант, даже пробора своего не пригладивший, исчез. Виски он принес быстро. И закуску тоже. Все – сам. Ничего не доверив бритым чернокожим девочкам.

– За ее величество, – по традиции поднял первый тост Лоуренс.

– Правь, Британия, – уже куда более осознанно вторил ему Торлоу.

Они выпили первую рюмку. За ней незамедлительно последовала еще одна. Потом еще и еще и еще. Наконец, от тостов Лоуренс перешел к разговорам. Да к таким, что кулаки у Пита тут же зачесались, а перед глазами начала стягиваться багровая пелена.

– И вот ты понимаешь, Пит, – майор давно уже держался с ним запанибрата, – эти вот самые иностранцы так и зачастили в Африку. В наши колонии. А чего они хотят? Ясно ведь, что не собираются они служить Британии верой и правдой. – При этих словах Лоуренс пристукнул кулаком по столешнице. Когда его жест повторил Торлоу, стол подпрыгнул. Тарелки и рюмки на нем зазвенели. – Мало нам одного Эберхардта, он хотя бы ганноверец, а те – вассалы британской короны на континенте. Так теперь появляется этот русский. Русский, Пит! Ты понимаешь, русский?!

– А что в них такого? – Торлоу не очень понимал, куда клонит Лоуренс. – Если бы лягушатник, то – да. А русский что? Мы с ними вместе воевали… – И добавил: – Вроде бы.

Историю сержант знал не слишком хорошо.

– Воевали, – кивнул Лоуренс, – а после дрались против них в Крыму.

О том, что Крым этот – русская земля, и дрались они тогда вместе с половиной зарождающейся Коалиции И французами в том числе, майор тактично упоминать не стал.

– С тех пор они на нас зуб и точат, – продолжал увещевать Лоуренс. – И вообще, лягушатники-то хотя бы цивилизованные люди. А эти русские – они ничем не лучше буров или вон негров! – Он махнул рукой в сторону ширмы, прикрывающей их от остального зала ресторана. – Да даже хуже! Уж я-то имел с ними дело. Настоящие животные. Орда. Они наступают с востока на Европу. И вот один из них уже пробрался хитростью и обманом в наши колонии здесь. Теперь ты понимаешь, отчего мне хочется выпить с честным человеком?!

– Понимаю, – с легкой душой соврал Торлоу. Потому что в потоке слов Лоуренса он почти ничего не понял.

Однако майор щелкал и щелкал пальцами, подзывая официанта. Виски лилось рекой. Как же приятно было ощутить его вкус после месяцев питья противной араки! Торлоу и сам не заметил, как Лоуренс вывел его из ресторана, потащил куда-то настойчиво за рукав мундира. Вроде бы смотреть на этого русского. Хотя для чего это нужно, убей его бог, Питер понять не мог.

Здоровяк в мятом и грязном мундире буквально вывалился на меня из-за угла. Я шагал себе по улице к квартире, занимаемой лейтенантом Чардом, когда случилось это вот явление. Чард, к которому я поступал в заместители, находился в Питермарицбурге и, конечно же, присутствовал на том собрании, где мы представлялись. Я нашел его сразу после короткого разговора с генералом Челмсвордом. Чард оказался мрачноватым типом, часто повторял, что войны он толком не видел и в основном строит мосты и укрепления.

– Я тоже не видел, можно сказать, настоящей войны, – ответил ему на это я, – так что мы будем в равных условиях.

– Ноль да еще ноль, – буркнул тогда Чард, – это никак единицу не даст. Мы с вами, мистер черный мундир, так и будем двумя нулями.

Несмотря на этот мрачный диалог, мы условились встретиться завтра в обеденное время и переговорить в уже более спокойной обстановке.

Именно по дороге на Чардову квартиру на меня и налетел громадный сержант в грязном мундире. Лицо его было украшено роскошными бакенбардами.

– И как это понимать, сержант? – поинтересовался я.

– А! – взревел он разъяренным быком. От него за версту разило спиртным. – А! – повторил он в какой– то немой ярости и с размаху приложил меня кулаком в лицо.

Удар его был стремителен и весьма силен. Я отлетел на несколько шагов и пропахал еще пару аршин спиной по пыльной улице. Да так и остался сидеть, тряся головой. С разбитых губ капала кровь. Когда в голове хоть немного прояснилось, я быстро ощупал языком зубы – вроде ни один не шатается. И решительно поднялся на ноги.

Еще в гимназии я решил, что в драке никогда отступать не буду. А уж тут – на чужой территории, и подавно! Даже при условии, что противник явно намного сильнее.

Здоровяк надвигался на меня. Похоже, моя форма и возможные неприятности его ничуть не пугали. Хотя при том количестве спиртного, что, судя по запаху, сидело в нем, голову потерять очень легко.

От второго удара я сумел увернуться. Несмотря на силу, противник мой был малость неуклюж. Я пнул его в голень – отчего он слегка покачнулся. Но тут же врезал мне снова. Даже не разворачиваясь полностью. Длины рук хватило. Все, что я успел сделать, это принять удар на скрещенные руки. В предплечья будто паровой молот врезался. А следующий удар я и вовсе пропустил. Кулак здоровяка попал мне по ребрам – те затрещали. Боль рванула легкие. Я зашатался, но рук не опустил. Однако этого противнику моему и не требовалось. Его пудовые кулаки крошили мои ребра, выколачивая воздух. А потом последовал прямой удар ногой – и я вновь оказался повержен. На то, чтобы подняться, сил уже просто не было.

Я закашлялся от пыли. Попытался перекатиться на бок. Однако в живот мне врезалась нога в тяжелом ботинке. Внутри как будто бомба взорвалась. Еще пара ударов ногой сверху. Но я их почти не чувствовал.

По всему телу равномерно разливалась боль. Хотелось выть от собственного бессилия. Наверное, впервые после гимназических времен я оказывался столь жестоко унижен и избит.

После третьего или четвертого – я их, конечно, не считал – удара тяжелого ботинка надо мной послышались резкие окрики. Удары прекратились. Через пелену боли в ушах я услышал голоса. Они кричали что-то, но разбирал я только отдельные слова или короткие фразы. «На офицера»… «Ногами»… «Каторга»… «Вяжи его!»… и все это перемежалось потоком самой черной площадной брани.

Затем меня подхватили под руки, уложили на носилки и быстро понесли куда-то. Как оказалось, в госпиталь. Но я этого уже не увидел. От тряски все внутри меня взрывалось болью, и я быстро потерял сознание.

Мсоми был воином. Настоящим воином. Настоящим воином зулу. Он никогда и ничего не боялся. Он дрался с копьем и щитом сколько себя помнил. Его не страшили громовые палки белых людей. Он убивал их, убивал других зулусов, убивал зверей. Ничего не боялся отважный Мсоми. Ничего из реального мира. А вот чудовищ и призраков, злых духов и одноруких людоедов очень даже боялся. Потому что с ними не справиться при помощи копья или ножа.

Вот поэтому-то и было так страшно Мсоми, как и его товарищам по амабуто. Всех их отправили в Белый крааль. Крааль Белого Квана. А ведь всем известно, что он – великий колдун, который берет людей и обращает их в своих рабов.

За что только так благоволит к нему великий Кечвайо?!

В Белом краале никто не жил. Даже сам Кван, которому тот принадлежал. Все дома в нем, обмазанные глиной и обтянутые буйволиными шкурами, стояли пустыми. Что внутри них – не знал никто в народе зулу. Да и узнавать не хотел. Однако Мсоми, как и остальные воины амабуто «уДлоко», вскоре предстояло узнать это.

Они смело вошли в крааль, шагали вслед за Кваном по его улочкам. И отвага оставляла их с каждым сделанным шагом.

– Входите в дома по трое, – говорил им Кван. – Три воина в каждый дом. Внутри ложитесь в воду. Она теплая и приятная. – При этих словах идущие ближе всего к Квану видели на его черных губах насмешливую улыбку. – Ложитесь в воду и закрывайте глаза. Вода – это жизнь, воины зулу. Из нее все мы вышли при рождении, и выйдете снова – новыми, более сильными воинами. Воинами, достойными великого вождя всех зулусов Кечвайо.

Он говорил и говорил, не замолкая ни на секунду. И воины заходили в хижины, только чтобы не слышать больше его голоса и его слов. Внутри каждой хижины было углубление, вроде каменного бассейна, наполненного водой. Воины ложились в него. Вода, действительно, оказалась теплой и приятной. Те, кому она попадала на лицо, чувствовали, что вкус у нее слегка солоноватый. Как у крови.