Текст книги ""Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ясный

– Тогда что остается – подала голос Наташа, которая несмотря на протесты пришла на совет – ждать?

– У вас есть такая роскошь, время. Вырваться из возведенных преград выворотники не смогут, будут пытаться, но не смогут. Спустя какое-то время, исчерпав все возможные ресурсы, они вымрут сами. Вместе с оставшимися людьми.

– Чем мы лучше Системы Иерархии – иметь возможность, но не помочь – отозвался сведущий в ее делах Ильин – но как?

– Как всегда, воплощаясь человеком и будучи человеком, без эволюционно приобретенных возможностей синхра.

– Рождаться что ли – вскинул брови Самум – так пока мы вырастем, если вырастем, там все завершится.

– Нет, обычной схемой синхронизации. Но только те, у кого там остались отражения, увы – многие не дожили и не выдержали.

– И кто остался? – играя желваками спросил Брама, не отрывая взгляда от печального Листа.

– Ты остался, Наташа, у нее там даже та самая квартира осталась. Самум есть, Ирис, Ильин, возможно Мак-Грегор.

– Почему возможно? – переспросила Наташа.

– Он так любит застенки, что без них не обошлось. Разглашение преступлений юсовцев в Сирии, а теперь в Украине…

– Опять прогуляться в Киев? Помнится, бывали мы с Самумом там однажды.

– Тот раз был простой прогулкой. Вашего пребывания даже не заметили, но слышали.

– Это когда – черкая пометки в блокноте насторожился сухопарый особист – в чем прокололись?

– Когда звучали поставленные вами на подрыв минные заграждения Зоны. Но в этом варианте Зоны нет и не было. Но вряд ли вы узнаете Киев, людей. Решать кто пойдет – вам. Помните, никаких сверхчеловеческих сил у вас не будет, и погибнув единожды, уже не воскреснете. Может это правильно, решать человеческими силами, не прибегая к помощи извне. Остается только память и знания о том, что могло быть иначе. По сути, ребята, это билет в один конец.

Лист всматривался в лица, будто наперед зная кто не вернется.

– Наташу не пущу – отрезал Брама – это не обговаривается.

– Однажды ты советовал мне решать самой. Думаешь легко ждать, зная, что можешь погибнуть? Но там мы сможем встретится, ведь ты знаешь мой киевский адрес, вы все его знаете.

Брама с видимым усилием согласился.

– Вот почему ты собрал только тех, кто имеет отражения – суммировал Ирис – пока не говори другим, хорошо?

Глава 2

Украина, Киев, Левобережка

Лифт шел нехотя, с натугой гудя тросами, звякнул и распахнул испохабленные копотью дверки. В лицо ударило столь мощным аммиачным духом, что закружилась голова и Наташа оперлась о стенку, превозмогая приступ тошноты. Сумочка соскользнула с плеча и едва не шлепнулась вниз. Подождав пока лифт захлопнет утробу превозмогая дурноту пошла вверх по ступенькам, то и дело спотыкаясь в полутьме, разбавляемой брезжившая на верхних этажах лампочкой. Где-то внизу жалобно, заунывно орала кошка. Вверху раздавался смех, какой-то неестественный, обрывающийся всхлипами и приглушенным бормотанием. Стало не по себе. Жить на Левобережке занятие рискованное, после заполонивших орд майданутых и вовсе опасное. Но жить где-то надо. Увидев полураспахнутую дверь квартиры на миг оторопела, не удивилась, разбой в осажденном загаженном Киеве стал нормой. Обзывая себя последними словами и глядя на щель словно кролик на удава, сделал шаг, потом еще. Ей бы бежать, дуре, забыть о квартире и бежать, спасая хотя-бы жизнь, но изнутри снова прозвучал стонущий смешок, дверь отворилась, являя мосластого представителя западной «эуропы», с одутловатого лица которого, болтаясь на ремешке, свисала засмальцованая каска, на которой маркером была нарисованная звезда, и почему-то свастика. Тип потряс головой, зрачки были широко распахнуты, видимо под наркотой. Мыча повел куцым стволом АКСУ и наставив в живот хихикнул:

– Цо панянка шукає? Просимо до господи, коли прийшли.

– Я хозяйка этой квартиры, что тут вообще происходит?

Лицо эуропейца враз налилось кровью, она запоздало поняла причину.

– То ты москалька? Зараз ми тебе, курву…

Закончить патриотическую речь он не успел. Рука плывущей перед глазами москальки рванулась к автомату, отточенным движением отвела его в сторону, вторая ужалила в кадык, вышибая и сминая крик. Наташа повела тушу вокруг себя, помогая ей упасть. Туша еще оплывала на лестничную площадку, а острая шпилька сапожка опустилась на глотку. Рука сама-собой перехватила ремень автомата, не дав ему звякнуть на пол и сняв с предохранителя. Оцепенение и страх ушли, сменившись непривычно чужой собранностью. Акцент наблюдения сместился, она смотрела на происходящее откуда-то изнутри и в тоже время сверху, как во сне. Мягко перепорхнув через тушу скользнула в прихожую, каблуки должны были звякнуть о оббитый бляхой порог, но ноги сами привстали на носочки. На диване в гостиной развалился еще один тип революционной внешности, туша окурок о обивку и пытаясь свести глаза в кучу. Старая, побитая молью шуба обернувшая автомат не бог весть какой глушитель, но лучше, чем ничего. Отсчитав «двадцать-два», пули легли меж прорех разгрузки. Последний «революционер», непонятно как втиснувшийся в узкую кухоньку, учуяв стрельбу принялся разворачиваться, но его ствол зацепился за стол, подарив возможность выдохнуть «двадцать-два». Отчего они такие медведеобразные? И тут ее накрыло, рот открылся в беззвучном крике, закрыв его ладонью она начала сползать вниз, взгляд упал на отражение в зеркале. Отражение же осталось стоять и горько усмехнулось: «Привет, сестренка!»

В голове зашумело, а когда прошло, она вывернула карманы евроинтеграторов, брезгливо отбросила шприцы, ища желанные латунные столбики. Кроме двух магазинов разжилась засаленной стопкой гривен, скользнула глазами по трудно произносимым фамилиям в паспортах, затем спохватившись рванулась к серванту, выворачивая содержимое и ища остатки своих документов. Спустя несколько минут заволокла тушу первого здоровяка внутрь, и аккуратно закрыла дверь квартиры. Каблуки застучали вниз, руки пристраивали автомат со сложенным прикладом под невзрачным сереньким пальто. Хлопнула дверь подъезда, тишину разбавлял лишь кошачий ор. Слышавшие выстрелы молчали, предпочитая не дышать. Если и приедет доблестная полиция, что здесь случалось не часто, то кто их считает, этих революционеров?

На раскладке у метро она купила сим карту и по памяти набрала номер:

– Стас, ты на месте? Хорошо, жди, приеду сама.

Сев в полупустой вагон выбрала место подальше от входа, и прислонившись автоматом к стене смотрела на чужой город. На этот раз синхронизация прошла иначе. Не было слияния двух тождественных сознаний. Этой, здешней Наташи просто не стало, она осталась в виде остаточной памяти, не больше. Почему так? Она не знала, и сейчас это волновало меньше всего. Куда больше интересовало происходящее, которое знала из воспоминаний словно вырезку из газеты, теперь смотрела вживую. Город был болен. Видевший его ранее без труда определял симптомы невозможно абсурдного наваждения. Во всех людных местах: метро, стоянках, бродили стаи диких «евроинтеграторов», ища кого от интегрировать, донести «свидомисть» за денежное вознаграждение. Параноидальное разукрашивание всего подряд в опостылевшие жовто-блакытни цвета, ощущение повального сумасшествия. Она больше не была синхром, но остался опыт и предупреждающая об опасности интуиция. Город пестрел символами «незалэжности» и раньше, на государственные праздники, которые использовались как возможность отдохнуть, лишь бы не лезли в душу. Сейчас иное. Словно все до единого вступили в секту национальной свидомости, высшим проявлением которой было утыкать себя флажками и говорить «виключно українською» на дикой западенской гваре. Хотя ранее было все равно, что русский, что украинский, главное человек бы был хороший.

Вагон был полупустой, обычно масса народу, а тут почти никого нет. Придерживая пальто покинула метро, и под хлестким осенним ветром вышла в скверик, поймав себя на мысли, что это то самое место где впервые встретилась с Брамой, где иная жизнь выдернула ее из серой реальности. Сейчас реальность была даже не серой, а угольно черной, безысходно-безнадежной. Жители еще не понимали, насколько близок конец. Они вообще мало что понимали: дурман сойдет позже, когда будет куда холоднее, что еще можно пережить, и голоднее – но выживут далеко не все, только о них не упомянут в репортажах. Еще не верится, что это неизбежно. Полки супермаркетов еще полны продуктов, говорят, кое где даже урожай собрали, по принципу что не сгорело, то сгнило. Идет война на Донбассе, или как принято называть здесь – она подняла глаза на бигборд бойца в символике – АТО. В Иловайском котле сгорели нацгвардейцы, вкупе с западными инструкторами, но это где-то далеко, не здесь. Словно в иной реальности. Не слышно буханья пушек, не озаряют темень резкие визги «градов», налетающих мин и зарево горящих городов. Пока еще. Надолго ли?

Оклик Стаса вернул в реальность. Она присела на лавочку, поплотнее запахивая пальто и изучая будто впервые. Сухопарые черты лица, серые со смешинкой глаза смотрели насторожено, все еще не веря во весь этот бред. Что это возможно в их тихой мирной Украине. Но если придерживаться моя хата с краю, то не будет ни хаты, ни Украины, и мира тоже скоро не будет.

– Стоило ли приезжать, я помню твой адрес, сам бы добрался.

Наташа приоткрыла полу пальто и Ильин присвистнул.

– Ого, это где так разжилась? На Караваевых дачах?

– Пока была на работе, в квартире поселились галицайские хлопцы, хорошо хоть отражение не растерялось, а дальше сама.

– Ты что их всех, того? – выдохнув дым сигареты в сторону округлил глаза Ильин.

– Прикажешь проповеди читать? Так нету у них мозга, Стасик. Тот что был вымыли, и души там нет давно. Сожрали.

– Круто. Кто же тебя так натаскал, Брама?

– Если бы – улыбнулась воспоминаниям Наташа – после битвы при НИИ он все корил себя в произошедшем, что не уберег, и едва найдя мог потерять. Отдал Полине, это куда хуже. Та рада стараться, семь потов сгоняла, натаскивая на нормативы и рефлексы Севастопольского гарнизона. Умение выживать в любых обстоятельствах, при необходимости убивать всеми средствами.

– Кто бы меня так натаскал. А как же гуманизм, ценность человеческой жизни?

– Стасик, не тошни. Ты новости смотрел? Только не здешние зомби СМИ, а хотя бы полу лживые российские?

– Тут инет режут мама не горюй. О том, что пишут промолчу. Без автомата чувствуешь себя голым. Пока шел, три раза интегрировали на сознательность и готовность жертвовать деньгу и жизню. Едва не загребли добровольно-принудительно. Значит квартиру запалили и соваться туда не стоит. Главное ты цела. Если на нее выйдет кто-либо из наших, то я очень не завидую постояльцам.

– Вопрос как у Чернышевского – что делать? Трансгрессировать не можем, влиять на надмирные уровни тем более. За отсутствие «свидомого» патриотизма схлопочем по полной. Не знаю, как ты, но я едва не пустила автомат в дело. Четыре галицая избивали у обменника ветерана. Он не стал прятать орденов, зато остальные прятали глаза и проходили мимо. Теперь это норма, фашизма же нет.

– Ты плохая притворщица, прожигаешь глазами едва ли не насквозь. Тогда надо уносить ноги. По-прежнему воспитатель?

– Бывший. Сокращение. Наверное, детей воспитывать больше не нужно. Свободна на все четыре стороны, наличность есть.

– Это хорошо, можно крутится. Мое отражение, хотя какое к черту отражение, это теперь полноценные мы – было таким же липким на руки, обожало авантюры и скользкие дела. Теперь промышляю трофейными машинками из Донбасса, тебе часом не нужна?

Глава 3

ЛНР, окраины Райгородка

Ухнуло совсем рядом, взметнув комья земли и железа. За шиворот посыпалась струйка земли, Брама со стоном открыл глаза и наткнулся на ошалелый взор соседа по блиндажу. Воздух резал глотку перегаром, вонью немытого тела, чем-то, кислым, химическим. Сосед, разломав ампулу трясущимися руками засыпал содержимое в рот. Опять рвануло, в этот раз дальше, на излете.

– Протишокове? – просипел сухими губами путник, силясь избавится от рези в глазах и чугунного звона в голове.

– Таки добряче проясняє! Вашу курву сепаратиську матку… рассмеялся сосед – всіх на ремені поріжемо, москалики…

Это настолько выходило за грань понимания, заставив превозмогая боль сфокусироваться на плывущем пятне. Грязный камуфляж неопределенного цвета, странного вида броник, шевроны, каска. Куда же это швырнуло. Стоп. Шевроны. Шевроны с ясно различимой эсесовской свастикой и диковатый говор, который на родном Закарпатье никогда не опускался до такой похабенщины. Пощупав свой рукав скорее почувствовал нежели увидел такие же руны и принялся сдирать словно присосавшуюся гадину. Увидев недоумение, сосед заржал, тыкая пальцем:

– Дременути надумав, а ми здихай? Мусімо голови зложити за свободу, спробуєш втекти, тельбухи на світ випущу! Втямив?

Он вывалил целую кучу сложных ругательств, в которых смешались и львовский говор, и русский мат, и шипящие польские словца. Где-то рядом, сложно определить, видать основательно контузило, раздался неистовый женский крик. Сосед погано выщерился:

– Піймали легіні колорадку, зараз буде нам втіха!

В чем именно состояла забава добавить не успел. Наэлектризованное адреналином тело сделано рывок, дрыгнув ногами сосед рухнул со свернутой на бок шеей. То ли отпустило, то ли крик разбудил плывущее сознание, но боль уходила, вращение и дурнота ушла. Закинув на спину прислоненный к стенке автомат вылетел наружу. Наверху была ночь. Земля сотрясалась от далеких залпов артиллерии, тянулись по небу выжженные белесые нити, на горизонте вились дымные столпы. Крик резанул снова, не разбирая дороги путник кинулся вперед, стараясь не попасть ногой в воронки. Насильников было трое или четверо, на земле светлела фигура с которой срывали одежду. Он не помнил был ли на поясе штык-нож, или подобрал его позже у убитых – очнулся, когда все было закончено. На земле валялись пятна тел, а девчушка, закрываясь руками пыталась отползти.

– Не бойся – не узнав собственного голоса каркнул путник – не обижу.

Девчушка пребывала в шоке, запахнув на ней разорванное платье сгреб на руки и держась леса направился в сторону канонады. Когда-то городок был типичным детищем советской эпохи. Сейчас, перепаханный вдоль и поперек снарядами, являл огромное пепелище с курящимися дымными столпами. Югославия? Какая к черту Югославия, галицкого быдла там никогда не было. Тогда где? Погоди-погоди, в одурманенной наркотой памяти медленно вырисовывались воспоминания. Украина! Быть не может! В прошлые визиты в Украине не было никакой оккупации. Да еще и свои, дикость какая. Ноги упрямо увеличивали расстояние, увидев блеснувшую под луной ленту реки направился к ней, чтобы отпоить девчушку водой, и самому смыть кислую дрянь во рту. Под ноги метнулась темная фигура, он рефлекторно ушел перекатом, прикрывая девчушку от возможных выстрелов. Сбоку кинулись еще, свалили, вырвали ношу и принялись незамысловато лупить ногами.

– Стойте! Стойте! – раздался крик – Не бейте, он меня спас.

– В натуре что ли? – одна из фигур сплюнула на землю – Поднимите.

– Да-да! – кинулась девчушка – у нас все перепахали снарядами, прятались в подвалах, потом пришли нацики и всех…

Она разрыдалась, уткнувшись в грудь путника. Тот развел руки в сторону, держа на виду, хотя хотелось прижать свою спасительницу, укрывая от происходящего.

– Значит спас? – с сомнением хмыкнул старший – Лютый, отбери автомат.

– Сам отдам – прохрипел путник и двинув плечом сбросил ремень – только ее уведите отсюда.

– Откуда взялся такой сострадательный? Скольких ты убил, сволочь? – блеснул глазами приземистый Лютый.

– Не время – отрезал старший – Шатун, Скоба – обыщите, только быстро, тут полно нациков. Пойдешь с нами.

– Будто есть выбор – пожал плечами путник – Эти далеко. Через три км блокпост, три бэхи, минометная батарея.

– Проверим. Хорошо если так. Если нет…

– Не пугай, командир. Я свое отбоялся. Хочешь стрелять, стреляй. Назад мне ходу нет.

Командир посмотрел в невозмутимое лицо путника, потом кивнул:

– Скоба, Шатун, разведайте. Турист, Бушмен, конвоируем его к нашим. Там разберемся.

Он попробовал оторвать девушку от путника, но та прикипела к нему словно смола. Махнув рукой, подал знак, и группа растворилась в подлеске. Они петляли, пытаясь запутать след, делали много шуму, но он счел за лучшее промолчать. Его пустили вперед, на всякий случай направив стволы в спину. Канонада сместилась влево, била неуверенно и как-то нехотя. Неожиданно встал, игнорируя упершийся ствол.

– Чего остановился?

– Растяжка – каркнул путник – вон там, между деревьями.

– Ты че, в темноте видишь? Бушмен, проверь, может правда растяжка.

Мелькнуло приглушенное пятно фонаря, Бушмен растворился впереди, через минуту подал знак. Группа прошла вперед, цыганистого вида Бушмен удивленно посмотрел на командира:

– Точно растяжка, как он разглядел, может сам ее и поставил?

– Тут этих растяжек, задолбаешься запоминать. Возьмем левее, пройдем возле Райгородка, там вроде прижали нациков.

Начало светать, привыкшие к аномальной мути глаза различали строения, почерневшие коробочки сожженных дотла БТРов. Вскоре вышли к городку, которые были раскиданы тут словно горстью. Люди старались сидеть в домах, окна крест-накрест заклеены лентами, украдкой показывалась головы, настороженно провожая вошедших. Здесь кого только не было: и ополченцы, и нацгвардия, и солдаты, и наемники и все в камуфляже. Пойди разбери кто. Лучше держаться подальше. Брама держал спину ровно, заложив руки за спину, хотя связывать их не стали. Турист и Бушмен, вчерашние слесарь и таксист, опустив стволы вниз неосмотрительно шли с боку. Путник мог обезоружить их в считанные мгновения, только зачем? Пусть ведут. Там будут задавать вопросы, а это лучший способ услышать хоть какие то ответы.

Их привели к укрепленному бетонными блоками и мешками с песком зданию. По виду то ли администрация, то ли садик. Для школы двухэтажное здание маловато. Сбоку деловито проурчал поставленный на ход БТР, виднелись следы старательного, но спешного ремонта. Над броней развивалось странное знамя: красное, с двумя синими пересекающимися по диагонали, линиями. Он не был силен в геральдике, эти цвета мало что сказали, утешала русская речь и понятное поведение отряда.

– Здоров Кардан, здорово, Валик. Старший у себя?

– С ночи не уходил. А это что за тип с девицей?

– Вроде как нацик, а девушка наша. Утверждает, что он ее спас от отморозков, на руках вынес. Это мы видели, когда возвращались.

– Разберемся – скучающе бросил Кардан и отошел в сторону открывая проход.

Браму повели по узким коридорам, которые еще помнили мирное время и очереди из просящих людей. Кое где еще висели стенды, жовто-блакытнэ знамя от избытка любви содрано до дерева. Комендатура выглядела ожидаемо. Накурено, напряженно, несмотря на рассвет горят уцелевшие ртутные лампы. Воспаленные от недосыпа глаза коменданта резанули как по живому. Командир повторил.

– У реки подобрали нацика с девушкой. Говорит, спас, отбил от своих же отморозков. Девушка точно наша. Бушмен помнит по мирному времени, подвозил когда-то. Таксисты они такие: один раз увидел, запомнил на всю жизнь. Когда свалили, закрывал собой. Сказал у блокпоста пара коробочек и минометные расчеты. Мы прощупали, не врет. По виду контуженный, но стреляный.

– Откуда? – коротко бросил комендант, раскуривая бог весть какую сигарету.

– Русин из Закарпатья. Загребли, как и многих. Денег банку должен, отдавать нечем. На призыв не пошел, пришли сами, дали по голове и уволокли. Позже видимо пичкали какой-то наркотой, до сих пор продохнуть не могу.

– Скажи еще, не хотел, не стрелял. Все вы так поете…

– Не скажу – сжал зубы путник – может стрелял, не помню. Но и этих галицайских ублюдков уходя подавил. Нам даже салют в спину устроили. Спроси у командира, подтвердит. Какой смысл врать? Выведать ваши секреты?

– Воевал раньше? Думал будешь юлить, выгораживать. Отвечаешь четко, привычно.

– Воевал, но не здесь. Но буду, если позволите.

– Гляди какой наглый – обронил один из ополченцев – лопату в руки и пусть разгребает.

– Ты свое сначала разгреби, специалист. Мы едва на растяжках не взорвались. Это твой квадрат, ты божился там чисто.

– Да что я? – сник ополченец – Их натыкали мама не горюй, расчистишь тут.

– Имя, фамилия, звание…

– Брамской Анатолий Петрович. Вроде боец диверсионно-разведывательной группы. Документы отобрали.

Командир вынул из нагрудного кармана документы и передал коменданту. Тот изучал их какое-то время, хмыкнул:

– Женат значит. А ведь тут тоже жены, дети… Что вообще думаешь о ситуации в стране, правительстве?

– Что можно думать, если одних бомбят, а других по голове и в мясорубку? О них не думать надо, а ликвидировать.

– Что же ты раньше, Анатолий Петрович – посмотрел в паспорт комендант – так не говорил?

– Толку от разговоров без оружия? Если нет денег купить – остается добывать в бою, иначе никак.

– Складно говоришь, только как вам сволочам западенским верить после того что устроили в стране?

– Не надо верить. Проверьте в бою. Если надо, с голыми руками пойду. Но не в лоб, не хочу за так пропасть, а прихватить побольше. Если умея, даже малыми силами можно нанести ощутимый урон. Эти ведь только артиллерией и воюют.

– Да пошел бы ты – побагровел комендант – …на гауптвахту.

– Может к стенке этого рагуля – снова предложил сапер.

– Вам бы к стенке – отрезал комендант – а воевать кто будет? Сколько народу, а все норовят беженцами в Россию. А то что языкастый и говорит складно, хорошо. Посади к остальным, пусть читает им политику партий, хоть так толк будет.