Текст книги ""Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ясный

Соавторы: Виктор Моключенко,Селина Катрин,Константин Калбанов,Борис Сапожников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 222 (всего у книги 334 страниц)

Глава 9

– Выход… выход! – донеслось издалека…. Браму тряхнуло, и он проснулся, потрясенно вглядываясь в Карего, который ткнул в руки смарт.

– Наташка, ты не шутишь, Самум захватил власть? – через время охренело спросил Брама в трубку – Тут с электричеством плохо.

– Брама ты чего? – поднял голову Ильич – Снова обстрел?

– Охренеть! Ты не поверишь, комендант. В Киеве захватили власть!

– Кто? – сонливость коменданта сняло словно рукой – Когда?

Стало слышно громкую, казалось напрочь забытую тишину.

– Наши. Войскам дан приказ прекратить обстрел и поворачивать оглобли на Киев.

– А нацгвардия?

– Немедленное разоружение и расформирование. Кто не сложит оружие объявлен военным преступником, приговор на месте.

– А мы?

– А что мы? Мы ЛДНР, сопредельное государство, на нас это не распространяется, имеем право бить как можем.

– Да погоди, погоди, как захватили, когда – посыпался град вопросов со всех сторон.

– Только что. Приемник включите – сейчас все волны этим забиты, а мы сидим в глуши и не знаем.

– Звонил-то кто? Надежный источник? Может деза.

– Роднее не бывает. Жена. Уже на подлете. Не обессудьте, мне нужно в Киев, ибо я знаю этих людей.

– Опять предадут? – вперились вопрошающие глаза ополченцев.

– Вы что? Работы будет в государстве до хрена и немного!

В комендатуру, под захлебывающиеся новости радио вбежал часовой.

– Товарищ комендант, там машина подъехала. Женщина какая-то, Браму спрашивает.

Провожать командарма Браму сошлись все. Брамской прижал и закружил Наташку, удивленный Стас обнимался с Ирисом, в стороне хлюпала носом кареглазая Таня. Ирис терпел, затем взял трофейный внедорожник и усадил зареванную невесту рядом. Ну да, спас Брама, а влюбилась в Ириса, это война. Любовь и смерть всегда рядом.

Потянулись выгоревшие поселки, разбомбленные дома, перепаханные взрывами дороги и покореженные мосты. Стас взглянул на спидометр и прибавил скорость, выворотники могли оправится от сокрушительного, прямолинейного удара и сделать ответный ход. Самум, предвосхищая противника, как глава временного правительства сделал обращение к России о введении миротворческого корпуса по линии ОДКБ для недопустимости дальнейшего конфликта и захвата страны натовскими агрессорами.

Они подъезжали к Киеву, а на посадку в Борисполе уже заходили тяжелые ИЛЫ с российскими десантниками…

Глава 10

– Выход… выход! – донеслось издалека…. Браму тряхнуло, и он проснулся, потрясенно вглядываясь в Карего, который подал обоймы.

– Что?

– Налет.

– Твою мать… а мне знаешь, сон такой хороший приснился.

– Про жену? – прикрывая голову от сыплющейся бетонной крошки бросил Карий протискиваясь вперед по штреку.

– Да нет… про победу – пробираясь под сводами шахты мечтательно протянул путник.

– Выжить бы, хотя это не жизнь. Когда бодались с укропами, верил, но когда пошли налеты НАТО… Чем стоять? Укропов, нацистов мы покрошили немало. Но мы не Иран и не Сирия, добрый дядя Путин не подарит нам С-400 для обеспечения мира.

– Если подарит, мира не станет. Всего. В прежнем его понимании. Будет новый, а каким он будет – решается здесь. Для начала нас признают, и Россия таки введет на подмогу войска. Не веришь? Ну и зря.

Глаза привыкли к полумраку. Годы, проведенные в подземельях Лабиринта, ввели в боевой режим, только твари тут были иные – двуногие, иногда человекоподобные, с остатками личности. Такие страшнее всего, с остатками.

– Ты «Буки» умеешь мастерить – донесся вопрос Карего – я тоже не умею. Жаль, да? Брехали будто мы тот малазийский боинг грохнули. Я бы сейчас грохнул и не один. Сколько садилось «Геркулесов» во Львове и Днепре?

– Не меньше чем эскорта сопровождения. Туда-сюда, кто считает? И не нужны никакие аэродромы у пшеков и шпротников.

– Ничего, прорвемся. Даже из старых музейных зениток валим ассов пиндостана. Слышишь, обрабатывают.

Где-то вверху раздалось приглушенное толщей земли буханье…

Казалось, тлеющий и замороженный, но не решенный конфликт, удобный для запада, перешел в горячую стадию. Ковровое бомбометание НАТО сравняло индустриальные городки в пыль, Донецк и Луганск стояли лишь мужеством ополченцев, огрызающихся из каждого угла. Люди устремились через границу России, ради вовлечения которой и проводилась эта усмирительная операция «последний рывок». Но она молчала, сосредоточено отражая удары направленные не только на ЛДНР, но на само существование жизни. В близости Третьей мировой никто не сомневался. Оцепенев от ужаса ожидая, когда небеса разверзнутся огнем. Россия молчала, тяжело, угрюмо, распахнув объятья бегущим и поддерживая оставшихся. Не оружием. Оружия на этом залитом кровью пятачке было предостаточно и нашего, и натовского. После того как ПВО республик смела с небес большую часть бомбардировщиков, под Донецком схлестнулись стальные волны Т-62 и «абрамсов», которые носители демократии уже не считали уместным скрывать. Пойди разбери какой из «абрамсов» пиндосовский, а какой русский, с наспех приваренными к закопченным прорехам броневыми плитами и разрисованный красными звездами. США билось в эпилептическом припадке, требуя от ООН разрешения наземной операции НАТО, хотя, в общем, не сильно в нем и нуждалась. Европа боялась. Прислушиваясь попеременно то к гулу небес, то к дрожи земли, пытаясь распознать русские ракеты и танки. Страх удерживал от опрометчивого решения, повод к которому дал сам США, послав на убой свою прославленную карательную бригаду, забыв, что лучшим орудием против карателей являются русские, навек упокоившие их в широкой донецкой степи. Предыдущие действия украинской армии были жалкой пародией ада, который развязали пиндосы, в нетерпении потирая руки и поглядывая на Россию. ЛДНР отчаянно перемалывали стальные волны на земле и утюжила стервятников в небе. Европа боялась, пиндосы и укры выли от злобы, Россия молчала. Лишь однажды двинула плечами, прикрыв с моря и предотвратив высадку с авианосца в Мариуполе, невесть как пролезшего через Босфор, и пытавшегося диктовать в акватории условия. Но сколько не пыжился, морская граница на грани прикосновения, а «Рузвельт» представлял противокорабельной защите Крыма великолепную мишень. Побряцав оружием и выпустив в блогосферу уйму отходов мышления, юсовцы сочли за лучшее убраться, пока Россия не заблокировала выход.

Здесь, на стократно сожженной земле, партизаны развязали диверсионные войны, при упоминании которых у наемников и контингента тряслись поджилки. Они перепахивали терриконами ракеты с безопасного расстояния, с помощью дронов заполняли шахты газом, воевали укрским мясом, посылаемым на фарш во имя идеалов демократии. Куда делись те, наивные, милосердные ополченцы, могущие подлечить раненного укра, пускающего картинную слезу лишь бы не убили? Нельзя вылечить опухоль с помощью слез, ей все равно. Но и сделаться бездушной машиной для убийств не могли. Брама знал эту выстраданную золотую середину, учил других и этому, и опыту городского боя, на пустынной и пересеченной местности, дав шанс выжить там, где выжить невозможно. Умереть легко, жить куда труднее. Они сражались не только в тылах, изводя колонны взрывами, но и в городах, в которых ранее СБУ ловило картинных сепаратистов на камеру. Сергофан и Орест люто мстили, за их поимку юсовцы обещали больше, чем некогда за вскормленного ими Бен Ладена. КГБ стало кошмаром свидомитов, помня наставления Самума и привлекая тех, кто потерял все кроме мести. И месть их была чиста, холодна и расчетлива. Горячим не место в КГБ. Они методично устраняли руководителей, предпочитая юсовцев, оставляя свидомую шушеру нагнетать страх. Садиться сейчас, внаглую, в аэропортах юсовцы боялись, ожидая что предательская земля выпустит дымный хвост стингера, как некогда над седыми хребтами и зеленками Афганистана. Мало их сгорело при заходе на посадку? Вскоре юсовцы перестали чувствовать безнаказанность, не желая умирать не пойми за что, и самое главное – когда. Ожидание смерти весело дамокловым мечем, безумное КГБ в своем коварстве, умноженном на русское бесстрашие, превосходило и духов, и прочих воинов джихада на несколько порядков, демонстрируя школу и уровень былого комитета…

– Выход… выход! – донеслось издалека…. Браму тряхнуло, и он проснулся, потрясенно сжимая холодящий руки автомат. Не оставляло ощущение, что он это уже видел, он это жил, запутавшись в странном сне. Знать бы еще, какой из вариантов – не свершенное еще настоящее…

Владимир Ралдугин
ВИКТОРИУМ

Пролог

Здание Третьего отделения питерские обыватели обходили бы за полверсты. Не слишком любили они этот дом. Хотя и мало кто из них бывал внутри. Однако всякий, проходя мимо по набережной реки Фонтанки, так и норовил кинуть на здание мрачный взгляд. И даже пробурчать нечто неопределенно неодобрительное по адресу засевших внутри «палачей свободы». Вот только все предпочитали помалкивать, если по булыжной мостовой звенели шпоры синемундирных жандармов.

Так было и сейчас, когда к Третьему отделению шагал я. Я не особенно любил гулять по столице Империи в парадном мундире. Что поделать, не питают обыватели нежных чувств к тем, кто обеспечивает в стране порядок. Это касается и полицейских, и, конечно же, нас – жандармов. Однако сегодня меня вызвал к самому началу присутственного времени начальник Второй экспедиции граф фон Бергенгрюн. А к нему надо являться только при полном параде. Пускай, и из обрусевших давно, но по крови немец, граф во всем обожал пресловутый Ordnung. А раз где-то в каком-то уложении, которое кроме него и не читал, наверное, никто, сказано, что офицер должен являться к начальству в парадном мундире, значит, так и должно быть. Сам граф, как любили шутить у нас, и спать ложится при всех регалиях. А на ночной сорочке у него нашиты галунные погоны. Может быть, даже эполеты.

Вот только сколько бы мы не упражнялись в остроумии по адресу генерал-майора, никто не смел нарушать при нем ни одной, даже самой замшелой инструкции. Особенно это касалось двух излюбленных фон Бергенгрюном вещей. Раскольников – и прочих сектантов. Причем как легальных, так и скрывающихся в сибирских скитах. И новомодных изобретений. Если к первым граф был беспощаден. Еще будучи простым жандармским офицером он расследовал несколько дел о жестоких сектах, вроде скопцов. То изобретения, особенно военного плана, фон Бергенгрюн просто обожал. Хоть и был совсем уже немолод.

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, занимаемый нашей экспедицией, я гадал, что же именно граф поручит мне. В том, что поручение окажется не из обычных, я не сомневался. Для другого начальник не стал бы вызывать меня к себе лично. Отделался простым приказом. Так ведь нет. Вчера к концу присутствия ко мне зашел, жужжа многочисленными протезами, личный секретарь графа и передал запечатанный пакет. В пакете лежал вызов на восемь ноль-ноль завтрашнего дня.

В приемной никого не было. Секретарь начальника штаб-ротмистр Рыбаков стоял у двери. Многочисленные протезы его тихо поскрипывали. О штаб-ротмистре ходили по всей экспедиции самые разнообразные истории. В основном из-за его протезов. Пересказывать их все – бесполезно. Тем более что большая часть этих историй противоречат друг другу. А известных о Рыбакове фактов было мало. Он служил с Бергенгрюном. Был у него адъютантом. Во время недавней войны с султанатом, где граф находился при штабе генерала Гурко, а после и самого покойного самодержца. Во время осады Плевны снаряд турецкой паровой пушки взорвался практически под ногами Рыбакова. Молодого офицера буквально на куски разорвало. Однако врачи сумели собрать несчастного. А инженеры заменили оторванные руки и правую ногу протезами. Вместо половины ребер поставили металлический щиток. Такой же, только в виде серебристого черепа закрывал часть лица. Вечный оскал его и зеленый стеклянный глаз пугали всех, с кем бы он ни разговаривал. Когда же Рыбаков проходил по коридорам нашей экспедиции, жужжа механическими соединениями суставов, работа замирала. Все прислушивались – к кому он зайдет. И ведь обычно его визит ничего дурного не нес за собой. Но какой-то иррациональный страх всякий раз овладевал нами при этом звуке.

– Его превосходительство ждет вас, поручик, – скрипучим голосом произнес штаб-ротмистр. Из-за скрежещущих ноток казалось, что со мной разговаривает будильник.

Я кивнул ему – и вошел в кабинет.

Генерал-майор стоял у окна. Глядел на Фонтанку через распахнутые шторы. Металлические пальцы графа стучали по мраморному подоконнику. Тот же снаряд, что разорвал штаб-ротмистра Рыбакова, лишил фон Бергенгрюна кисти правой руки. Говорили, что он не давал инженерам заняться ею, пока не убедится в том, что Рыбаков жив.

– Поручик Евсеичев по вашему приказанию прибыл, – отчеканил я, прищелкнув каблуками. Ни в одной инструкции нет запрета на подобные кунштюки. Хотя все знали, что генерал-майор их не одобряет, но я не мог удержаться всякий раз.

– Отлично, – кивнул Бергенгрюн. – Вы ведь у нас в основном по части изобретений мастак, верно?

– Так точно, – кивнул я.

– А о некой Зарине Перфильевой что вы можете сказать?

– Инженер Кронштадтского механического завода, – начал припоминать я. Личностью Зарина Акимовна была примечательной – в нашей экспедиции о ней были наслышаны. – Собственно, единственная женщина инженер во всей Империи. В данный момент работает над некой машиной, которую называют «Святогор». Родилась…

– Не нужно, поручик, – махнул рукой Бергенгрюн, оборачиваясь ко мне. – Ее дело я проштудировал сегодня утром.

Он что же, вообще, не спит. Или живет на работе. Восемь утра ведь, а генерал-майор уже проштудировал дело Зарины Перфильевой.

– Главное вы уже сказали. Третьего дня «Святогор» прошел полевые испытания в высочайшем присутствии. – Так вот почему отсутствовал наш начальник в тот день. – По результатам самодержец велел передать машину под командование особого отряда генерала Радонежского.

Бергенгрюн сделал несколько шагов и сел за стол. Прямо под ростовой парадный портрет Николая I в синем мундире корпуса жандармов и при неизменной серебристой каске.

Отливающие бронзой пальцы теперь стучали по специальной металлической пластинке, врезанной в стол.

– В массовое производство «Святогор» пущен не будет. Высочайшее распоряжение. Однако мы с вами, поручик, должны исправить это. Радонежский отправляется в Крым. Вместе со «Святогором» и группой инженеров. Офицером по надзору за изобретением от нашей экспедиции я отправлю вас, поручик. Вы должны составить полный и наиболее благоприятный отчет об этой машине. Конечно, не противореча истине. Все недостатки и достоинства должны быть отражены в полной мере.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – выпалил я. – Разрешите вопрос?

– Знаю я все ваши вопросы, – позволил себе улыбку седоусый генерал. – Почему именно вас я выбрал для этого дела? Более опытного офицера отправить не могу. На это могут обратить внимание те, кому выгодно нынешнее распоряжение императора – отправить все деньги на модернизацию флота. Значит, они начнут ставить нам палки в колеса. Тем более, вы, поручик, полмесяца как завершили трудное и небезопасное дело. До очередного отпуска же времени слишком много. А генерал Радонежский отправляется инспектировать крымские гарнизоны. Быть прикомандированным к подобной инспекции, это попахивает словом синекура, верно, поручик? – Отвечать на этот вопрос надобности не было. – В общем, подобное премирование лишних слухов не вызовет. По крайней мере остается на это надеяться. Еще вопросы будут, поручик?

– Никак нет, – ответил я.

– Тогда свободны. Поезд генерала отправляется завтра вечером. Документы на вас уже готовы. Во избежание лишних вопросов вы получите обмундирование поручика инженерных войск. О том, кто вы такой, будет знать только сам генерал Радонежский. Так что представляться надо будет подполковнику Вергизову. Временно вы поступаете под его командование. После него представитесь уже самому Радонежскому.

Генерал-майор махнул мне рукой. Блеснули в лучах солнца отливающие бронзой пальцы.

Я четко, на каблуках, развернулся. И вышел из кабинета.

Впереди меня ждал весенний Крым. Не самая сложная работа при новой боевой машине. И грозящая стать весьма приятной, но не особенно сложной прогулка к морю.

Чего еще можно пожелать?

Часть первая
ЛЯГУШОНКА В КОРОБЧОНКЕ

Глава 1

Генеральский поезд был невелик размерами. Бронированный локомотив да три вагона с большим тендером для угля. А вот первый вагон как раз наоборот – своим размером поражал. Сделанный явно на заказ. На трех осях. Длиной в полтора обычных и дюймов на двадцать повыше. Второй – пульман, где обитал сам генерал Радонежский со всеми инженерами и офицерами охраны «Святогора». Там же поселюсь и я. Третий же отводился для рабочих и солдат с унтерами охраны и инженерного полка.

Вокруг поезда стояло отдельное охранение. Солдаты в белых гимнастерках скучали, провожая глазами снующую по вокзалу публику. Особый поезд стоял на «чистом» перроне, а потому поглазеть солдатикам было на что. Дамы под зонтиками и сопровождающие их кавалеры в статском или военном платье неодобрительно смотрели на это оцепление.

– Вот ведь что удумали, – качал головой пожилой человек в докторском пенсне и с бороденкой. – На «чистом» перроне столько солдат поставить. И кому только в голову пришло? Безобразие.

Он поглядел на меня. Видимо, ища поддержки у военного.

– Я еду на этом поезде, – сказал ему я и решительным шагом направился к перрону.

Пожилой человек в пенсне вздохнул и неодобрительно покачал головой. В этот момент он стал особенно похож на козла.

Старший унтер, командовавший оцеплением, остановил меня взмахом руки.

– Кто таков? – суровым тоном спросил он у меня. Хотя и отлично видел, что имеет дело с обер-офицером. Но сейчас унтер был при исполнении, а потому преисполнился чувства собственной важности.

– Поручик Евсеичев. – Я вынул из нагрудного кармана гимнастерки бумагу, полученную вместе с мундиром инженерных войск. Протянул ее унтеру.

Усач долго изучал бумагу. Читал он нарочито долго. И явно не потому, что был малограмотен. Ему явно доставляло удовольствие помурыжить меня подольше.

– Пожалуйте во второй вагон, вашбродь, – наконец, вернул мне документ унтер, козырнув.

Я прошел мимо него. Забрался по лесенке во второй вагон. Вошел в просторный салон пульмана. За большим столом сидели пятеро офицеров, молодая девушка в модном платье и генерал Радонежский. Конечно же в сопровождении неизменного спутника Петра Бойкова.

Поставив саквояж на пол, я отдал честь и представился. Офицеры по очереди поднимались – и представлялись в ответ.

Я привычно оценивал их, приглядываясь к каждому.

– Подпоручик Лашманов.

Молод. Возможно, это для него первое дело. Польщен присутствием высшего командования. На седьмом небе от счастья из-за того, что сидит за одним столом с самим Радонежским.

– Поручик Негодяев.

Немного старше меня. Стесняется собственной фамилии. По ее поводу явно выслушал уйму шуток. Но, возможно, именно из-за этого и старается служить исправно и старательно.

– Поручик Кестнер.

Из обрусевших немцев. Старателен в силу происхождения и по крови. Опрятен. Скорее всего, зануден до невозможности. Говорит только по делу. Правда, последнее делает его почти идеальным офицером. В отличие от остальных одет в пехотную гимнастерку. Значит, это и есть командир роты охранения. С таким можно быть спокойным.

– Штабс-капитан Бойков.

Голос из-под маски раздался хриплый и слегка приглушенный. Однако я ожидал чего-то вроде скрипа, издаваемого Рыбаковым. Поэтому был даже слегка удивлен.

– Капитан Муштаков.

Этого я знал отлично по работе. Первоклассный инженер. Давний друг подполковника Вергизова, кочует вслед за ним. Вечный заместитель. Своей ролью второго плана, однако, вполне доволен. В командующие не рвется.

– Подполковник Вергизов.

Полностью соответствует изображению на дагерротипе. Даже при любимом монокле. Бакенбарды воинственно топорщатся. Однако всем известен мягкий нрав подполковника, никак не соответствующий внешности.

– Генерал от инфантерии Радонежский.

Это представление было, конечно, излишним. Но традиция есть традиция. На них держится армия. Да и все общество, если уж разобраться.

– Зарина Перфильева.

Опять же лишнее представление. Однако Зарина ни в чем не собиралась уступать мужчинам.

К ней, конечно, я подошел первым. Склонился. Поцеловал ручку. От нее пахло не только хорошими духами, но немного машинным маслом.

– Присаживайтесь, поручик, – на правах старшего по званию пригласил меня за стол Радонежский. – Ждали только вас, собственно. Паровоз стоит под парами. Вы почему прибыли почти к самому отправлению? – И добавил без присущей генералам снисходительной вальяжности: – Без чинов.

– Прошу простить, господа, – сказал я, опускаясь на стул, – я сегодня вернулся из отпуска. Это мое первое задание после него.

– После отпуска – и сразу в инспекционную поездку по Таврии, – покачал головой подполковник Вергизов. – Неплохо устроились, поручик. А вы где до этого служили?

– В пятом полку, – пожал плечами я. – У полковника Свищевского. Переведен в ваш особый батальон с повышением в звании.

– У нас тут не такая уж синекура, как может показаться, – заметил генерал Радонежский. – Наша инспекция гарнизонов Таврии организована неспроста. Перед отправлением мне Петр Семенович [93]93
  Имеется в виду Петр Семенович Ванновский. Военный министр Русской империи.


[Закрыть]сообщил конфиденциально, что есть новая угроза со стороны левантийцев.

– Турки никак не могут успокоиться после поражения в войне, – заметил подполковник Вергизов. – Вы считаете, что дело может идти к новой?

– Многие в КЕС [94]94
  Коалиция европейских стран.


[Закрыть]до сих пор локти кусают, что не успели в загривок нам вцепиться, как это было в Крымскую войну. Теперь они такого шанса не упустят.

– Это значит, – взмахнул рукой молодой подпоручик Лашманов, – что эту войну надо закончить до того, как европейский лев [95]95
  Лев– геральдический символ КЕС.


[Закрыть]вцепится нам в загривок.

Похоже, юноше весьма понравилось красивое выражение пожилого генерала.

– Именно, молодой человек, – кивнул ему слегка поощрительно Радонежский. – Для этого и нужна наша инспекция.

По перрону пронесся заливистый свист. Выдав три трели, словно три звонка в театре, паровозный свисток замолчал. Наш поезд вздрогнул – и тронулся. Начал медленно, но верно набирать скорость.

– Господа офицеры, – поднялась на ноги Зарина, – я покину вас.

Они сделала легкий книксен, что было сложновато в слегка покачивающемся вагоне, и вышла из салона.

Пульман был разделен на две половины. Одну занимал салон. Во второй располагались несколько отдельных купе.

– Наша Заря несколько ночей не спала, – покачал головой пожилой генерал. – Сначала смотр в высочайшем присутствии. А после отправка «Святогора» в Крым. Зарина ведь пока не проследила, как машину погрузят в этот особый вагон, не давала себе отдыха.

– Так и бегала по перрону в своих зеленых галифе, – будто какую-то скабрезность сообщил мне Негодяев, даже подмигнул этак по-приятельски. – Всю приличную публику распугала.

Похоже, поручик решил полностью соответствовать своей фамилии. А может, это пустая бравада. Надо будет к нему приглядеться получше. Нет ли гнили в этом офицере.

– Поручик, – осадил его капитан Муштаков, – что вы себе позволяете? Вы не забыли, что говорите о девице.

– Тоже мне девица, – усмехнулся Негодяев, вольготно откинувшись на стуле. – В галифе гуляет по вокзалам.

– А может быть, дело в том, – проницательно глянул на него Кестнер, – что Зарина отвергла ваши настойчивые ухаживания? В весьма, насколько я помню, невежливой форме.

– Знаете ли, поручик?! – вскинулся Негодяев. Он подскочил со стула. Поднялся и Кестнер. – Это уже переходит все границы! Вы не забыли, что у меня есть шпага?

– Как и у меня, – кивнул с истинно немецкой рассудительностью Кестнер.

– От женщин одни проблемы, – голос Бойкова, прозвучавший из-под маски, был негромким, но его услышали все.

И как-то эти слова его оборвали ссору на корню. Оба офицера, пристыженно поглядывая на генерала, опустились на свои стулья. На Бойкова они смотрели со страхом.

– С кем из офицеров вы хотите разделить жилье, поручик Евсеичев? – сменил тему подполковник Вергизов. – Дело в том, что в купе Лашманова и Кестнера есть свободные места. Так с кем из них вы бы хотели поселиться, Евсеичев?

– Лашманов, – обратился я к подпоручику, – вы не против моего соседства?

– Ничуть, – кивнул мне тот. – Располагайте моим купе, как своим домом. Вещей у меня немного. Места они почти не занимают.

– Мои – тоже, – улыбнулся я.

Поезд катился на юг. Обладая статусом особого, он летел вне расписания. И все остальные были вынуждены уступать ему пути. Останавливались мы только для того, чтобы заполнить котел паровоза и тендер. Стояли на станциях не больше часа, пока рабочие закидывали в тендер уголь. Делали это весьма споро. Потому что за спинами их стояли солдаты нашего конвоя, всегда готовые подогнать нерасторопного хорошим пинком или зуботычиной. Отдельно покачивался с носка на пятку фельдфебель с карманными часами в руках. Если рабочие выбивались из графика, их начинали подгонять, не особенно церемонясь.

Подпоручик Лашманов оказался почти идеальным соседом для меня. Про порядки в инженерном полку, где я якобы прежде служил, не особенно расспрашивал. Задал пару вопросов для проформы – от них я отделался стандартными фразами. Они могли относиться к любому другому полку или инженерному батальону Империи. Зато подпоручик любил играть в шашки. Мы с ним часами проводили над клетчатой доской, переставляя черные и белые фигуры.

Поручик Негодяев попытался организовать несколько раз в салоне карточную игру. Однако к этому весьма негативно отнесся Радонежский. И импровизированное казино быстро прекратило существование. Хотя и без этого идея эта не вызвала среди офицеров особого энтузиазма. Не было ни у кого из нас таких денег, чтобы даже «расписать банчишко по-маленькому».

Однако Негодяев не унывал. Он на всех остановках пропадал – и возвращался уже почти к самому отправлению. Всякий раз поручик умудрялся принести то ящик шампанского, то внушительную упаковку черной икры, то несколько кругов заграничного сыра. В общем, разные деликатесы. Пару раз приходил с большими букетами цветов. Он кидал их под ноги Зарине. Понятно, что и деликатесы предназначались для того, чтобы произвести впечатление на девушку-инженера. Однако та была холодна. И попросту не замечала его неуклюжих ухаживаний.

Продолжалось это до тех пор, пока с Негодяевым не поговорил командир батальона. Разговор произошел при всех офицерах, однако в отсутствии предмета воздыханий поручика.

– Довольно уже, молодой человек, – прямо заявил ему подполковник Вергизов. – Прекратите эти ваши кунштюки. Мы здесь для того, чтобы делом заниматься. И Зарина Акимовна – такой же участник нашей инспекционной поездки, как и любой из офицеров. Безо всяких скидок на пол. И с этого дня я приказываю вам, поручик Негодяев, закончить все ухаживания за инженером Зариной Акимовной Перфильевой. Если вы продолжите оказывать ей знаки внимания, немедленно отправитесь под арест. Вплоть до самого прибытия в Джанкой.

На этом инцидент был исчерпан.

Хотя Негодяев не перестал пропадать на остановках и возвращаться с деликатесами. Но теперь, похоже, он стал делать это только для того, чтобы показать всем нам, что и до того делал это не из-за Зарины. Смешно, конечно, но это позволяло разнообразить наш довольно однообразный рацион.

На второй неделе путешествия нам с Лашмановым окончательно надоели шашки.

После завтрака мы подошли к Негодяеву. Тот так и остался сидеть за столом, тасуя карты.

– Распишем пульку? – предложил я. – По полушке за вист?

– Не маловато ли будет? – покачал головой Негодяев. – Может, хотя бы по полрублика?

– Вы во время остановок, наверное, еще и обывателей обыгрывать успеваете, – усмехнулся я, садясь напротив него. – От скуки стоит играть исключительно на такие деньги, какие не жалко потерять.

– Ну раз все равно заняться нечем, – пожал плечами Негодяев.

Третьим сел Лашманов. Он же вынул несколько чистых листов бумаги. Принялся расчерчивать на них «пули». И судя по сноровке, подпоручик был отнюдь не чужд этой азартной игры.

Вскоре карты затянули всех нас. Даже Зарина не отказалась сесть с нами. Мы азартно резались под мизерные взятки. И это каким-то образом сблизило нас. Спаяло. Сделало настоящим коллективом.

Ближе к прибытию в Джанкой мы уже начали организовывать настоящие турниры. К ним присоединился и генерал Радонежский с неразлучным врачом-адъютантом Бойковым. Играть со штабс-капитаном было тяжелее всего. Из-за маски никак нельзя понять его реакцию на сданные карты, на расклады, на игру других. А ведь наблюдение за другими – это едва ли не половина хорошей игры.

Поезда по Таврии ходили только до Джанкоя.

Там мы должны были перегрузить «Святогора» на прочную повозку. И к Перекопу отправимся уже по накатанному тракту. Пусть и не в пульмане, но, все равно, путешествие по апрельской Таврии не было лишено определенной приятности.

Но меня с самого Джанкоя мучили мрачные мысли. И с каждым днем на душе становилось все тяжелее и тяжелее.