Текст книги ""Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ясный

Сын мой.

Отрадно, что ты взялся писать мне столь часто. Ты принял боевое крещение и не опозорил нашу фамилию. Однако, тебе следует учесть, что негоже, чтобы некий однофамилец Россейского генералиссимуса, чей отец, к тому же, застрелился из-за растраты, опережал тебя в чине, каким бы «славным юношей» он не был.

Считаю своим долгом доложить тебе о последних политических событиях. Война Бонапартия с британцами на Пиренейском полуострове завязалась весьма серьёзная. В сложившихся обстоятельствах, нападение экспедиционного корпуса генерал-лейтенанта Джона Хоупа выглядит весьма странно. Известно, что Британии необходимо золото и тратить его на снаряжение десятитысячного корпуса, по крайней мере, неразумно. Какие же цели преследует кабинет Питта Младшего? Над этим вопросом мы бились в Дворянском собрании нашего города несколько заседаний, но ответа так и не нашли.

И всё же, весьма отрадно, что наши войска дали такой укорот гордым сверх меры бриттам!

Также в собрании мы обсудили императора французского Наполеона Бонапарта и пришли к выводу, что в стране галлов произошла самая тривиальная смена правящей династии. Быть может, он и узурпировал трон по праву принадлежавший Бурбонам, однако же, следует заметить, что подобным образом менялись династии во многих странах Европы и Азии. Главное, что с духом вольнодумства, вольтерьянства и – самое страшное – республиканства во Франции покончено, и она снова вернулась в лоно самой прогрессивной формы правления – монархии.

Также сын премьер-майора Стрюцкого, служащий в пограничной страже, сообщает в письмах о новых беспорядках на границе с Варшавским княжеством, созданном Бонапартием из австрийских и прусских земель, ранее составлявших Речь Посполитую. Не готовит ли и Корсиканский бес козней против России? Этот вопрос также волнует наше Дворянское собрание. Быть может, ответ на него сможешь дать нам ты, сын мой, ибо армию генерал-лейтенанта Барклая де Толли, скорее всего, после соответствующего пополнения, перебросят в те края. Ведь именно в Белороссии расположены места постоянной дислокации полков, составляющих Северную армию.

Засим прощаюсь с тобой, верю в тебя и жду, что следующее письмо придёт ко мне от подпоручика или поручика Петра Большакова.

5 числа июня месяца 18..года

Вызов капитана, вернее теперь уже майора, командира нашего третьего батальона, Губанова не стал для меня неожиданностью. Я и сам хотел выяснить некоторые вещи и не в последнюю очередь…

– Вы хотите знать, молодой человек, отчего вас повысили сразу на два классных чина? – мгновенно определив моё настроение, спросил у меня он. – Ответ на него весьма прост. Недостаток толковых офицеров. Ну и конечно, рекомендация покойного поручика Федорцова, упокой, Господи, душу его грешную, сыграла свою роль. Он рекомендует вас, Серёжа, как хорошего молодого офицера, готового хоть роту принять под командование. Роты вам, само собой, в ваши-то восемнадцать никто не даст, а вот первых взводом вместо Федорцова покомандуете. Оставляю вам старшего унтера Ермолаева, он теперь ротный фельдфебель, вместо Жильцова. – Пожилой уже фельдфебель Жильцов в сражении потерял правую руку, по самый локоть отсечённую тяжелым шотландским палашом. – Ротным командиром будет Антоненко, он, как и вы, Серёжа, прыгнул сразу на два классных чина вверх. Из подпоручиков в штабс-капитаны. Командира второго взвода мне назначить из унтеров не дали. Так что он прибудет уже в Брянском рекрутском депо.

– Прошу прощения, господин майор, – удивился я, – а как же прапорщик Большаков? Отчего вы…

– Большаков ещё не готов принять под командование своё подразделение, – отрезал майор Губанов. – Во-первых: ему не дал рекомендации штабс-капитан Антоненко. Это весьма важный момент, хотя и не самый главный. Главное же, то, как он вёл себя во время сражения и после него. В отличие от вас, Сережа, его пришлось отпаивать креплёным вином. А во вторую ночь, когда вы отправились пить с унтерами… Оставьте, оставьте, – отмахнулся он от моих оправданий, готовых уже сорваться с губ, – вы не сможете спать и после второй битвы, и даже после третьей. Я вот помню, ближе к первому десятку засыпать спокойно стал, а кошмары мне и по сей день снятся.

Тут мне, как на грех вспомнился кошмар, что привиделся мне этой ночью, когда я, наконец, уснул после обильных возлияний в компании унтеров и таких же, как я, молодых офицеров. В нём голова шотландца, убитого мной, падала с плеч от удара шпаги прямо мне в руки. Я ловил её, словно мяч в новомодной британской игре football. Глядел в лицо – и вдруг понимал, что держу голову поручика Федорцова. Он подмигивает мне и говорит: «Молодец, Серж, ловко ты меня изловил!». От этих слов я проснулся в ледяном поту.

– Вы, Серёжа, пили в компании, – продолжал майор Губанов, – и я хоть и не одобряю винопития, но понимаю, иногда трезвым оставаться нельзя. Однако пить надо с умом и не в одиночку, так недолго и спиться. Вы не отрываетесь от остальных офицеров, не чураетесь унтеров, а прапорщик Большаков прячет свои слабости от других. Именно поэтому вы, Серёжа, будете командовать первым взводом, а прапорщик Большаков ещё поучится у нового подпоручика.

Ничего подобного я не ожидал услышать от майора Губанова, поэтому вышел из дома, который он занимал в деревне Броцены, куда мы временно передислоцировались после битвы, как громом поражённый и минут пять, никак не меньше, простоял у крыльца, обдумывая то, что мне сказал майор.

А потом махнул рукой на всё это и отправился к маркитантам. На полпути меня перехватил Жильцов, всё ещё носящий унтерский мундир, но без знаков различия, и фуражную шапку. Увидев меня, он снял с головы шапку и, комкая её сильными пальцами, сказал:

– Вашбродь, дозвольте обратиться.

– Что у тебя, Жильцов? – спросил у него я.

– Я слыхал у вас, вашбродь, денщика нет, хоть и положен. Один. А мне никак без армии нельзя. Я ведь с малых лет в солдатчине, с тех пор как мою деревню турок пожог и Новоигреманландский мушкетёрский меня подобрал. Некуда мне из армии возвращаться, вашбродь, так дозвольте остаться денщиком-то при вас.

– Даже не знаю, Жильцов, – пожал плечами я. Не было у меня денщика, хоть и должен быть, я сам привык обходиться, своими силами.

– Ежели вы думаете, – зачастил бывший фельдфебель, – что я одной рукой не управлюсь, так не бойтесь. Мне, всё одно, левой управлять учиться надо…

– Ничего, фельдфебель, – махнул рукой я. – Я привык один обходиться, так что будет у вас время, чтобы освоиться. Вас, кстати, как зовут-то?

– Василий, Петров сын, – ответил Жильцов. – Только, вашбродь, не гоже, чтоб вы к денщику на «вы» обращались.

– Хорошо, Василий, – кивнул я, – хорошо. Ступай ко мне. Я с младшими офицерами занимаю дом с единорожьими головами на коньках. Он стоит на восточном краю деревни.

– Ясно, вашбродь, сей час отбываю.

(Из личного дневника генерал-лейтенанта Джона Хоупа)

Сейчас, будучи уже пожилым человеком, я не без удовольствия перечитываю свои записи времён конца XVIII – начала XIX веков. Это был расцвет моей карьеры. Я, тогда почти не знавший поражений молодой генерал-майор, уверенно шагал по миру. Мои ботинки помнят горячий песок египетских пустынь и пыль испанских равнин, где победоносно шествовала британская армия воров и висельников – «красных мундиров».

Однако до сих пор не могу я найти объяснения одному досадному инциденту, что имел место в мае 18.. года. Он едва не стоил жизни мне и войны с Российской империей моей Родине. Наш экспедиционный корпус направлялся на помощь сэру Артуру Уэлсли, тогда ещё не герцогу Веллингтону, сражавшемуся с войсками Бонапарта в Португалии. В Плимуте мы погрузились на корабли эскадры вице-адмирала Штрейтхорста и отправились в длительное морское путешествие. Из-за тумана и весьма скверной погоды, мы были вынуждены пристать у какого-то пустынного берега, а не в Лиссабонском порту, как должны были. Вице-адмирал Штрейтхорст сообщил мне, что мы, скорее всего, в Испании, на вражеской территории и к своим придётся прорываться с боями. Меня это не смущало, как и моих солдат и офицеров, в конце концов, мы сюда прибыли драться.

Сообщив об этом офицерам и солдатам, я ускоренным маршем двинул корпус на юго-запад, к португальской границе. Это, наверное, было главной моей ошибкой. Красномундирники вели себя, как обычно, на вражеской территории – грабили, насиловали, в общем, занимались любимым делом. Никому и в голову не могло прийти, что мы не Испании, а на западе Российской империи. И что самое удивительное, на картах, что нас снабдило военное ведомство, была изображена именно та местность, по которой шёл мой корпус, только названия населённых пунктов были обозначены отчего-то испанские. К примеру, деревня Броцены, около которой мне нанесла поражение в двухдневном сражении армия генерала Барклая де Толли, на картах была обозначена, как Кангас-де-Нарсеа.

К сожалению, у меня не осталось ни одного экземпляра этих странных карт, чтобы предъявить их военному ведомству. Стоит также отметить, что эскадра вице-адмирала Штрейтхорста пропала после этого случая бесследно, отдельные корабли её были обнаружены в Новом свете, в составе нескольких пиратских флотилий. О самом Штрейтхорсте, до Второго пожара ничего не было известно…

Дорогой отец.

На днях я имел длительную беседу с майором Губановым, который имеет честь командовать теперь всем нашим батальоном. Он подробно объяснил мне причины, по которым оставил меня прапорщиком. Быть может, и незаслуженно, но он считает, что я ещё не готов к самостоятельному командованию.

Тем временем, наш полк быстрым маршем передислоцировался к Брянскому рекрутскому депо для пополнения личного состава. В депо нас уже ждали дирижабли «Святой Александр Невский» и «Гангут», на которые погрузили всю нашу Северную армию, теперь уже и не Северную, наверное. Мы ведь отправляемся на запад. Во чревах этих летучих Левиафанов мы отправились на западную границу, в город Вильно, только там есть аэродром, где могут приземляться дирижабли.

Вы, как обычно, оказались правы относительно беспорядков на границе Бонапартова детища, Великого княжества Варшавского. Видимо, нам придётся сразиться с гордыми шляхтичами. Кроме того, на границах княжества Франция формирует несколько армий. Быть может, это начало новой войны?

Прошу прощения за краткость письма, ибо писать практически некогда, армия постоянно на марше. Навеки Ваш покорный сын, прапорщик 2-го взвода 3-й роты 3-го батальона Полоцкого пехотного полка, Пётр Большаков.

20 июня 18..года

Глава 3, В которой герой отправляется в воздушное путешествие и узнаёт много нового

Грузиться в дирижабли было, честно скажу, страшновато. И не мне одному. Особенно бурно реагировали солдаты родом из глухих деревень, что мы забрали из рекрутского депо. Одни шептали строчки из Евангелия про «змия Левиафана», иные просто молились, третьи, бледные словно полотно, покачиваясь, шли во чрева дирижаблей. Перед посадкой, я не удержался и принял-таки «триста капель» дрянного коньяку, что продавал ушлый чиновник от военного ведомства из рекрутского депо. В общем, при посадке меня немного покачивало, однако держался я вполне достойно.

Пройдя по деревянному трапу впереди своего взвода, я вошёл внутрь дирижабля «Гангут», где капитан Антоненко беседовал с вахтенным офицером, по всей видимости, квартирмейстером, ответственным за размещение наших полков на борту дирижабля. Я подошёл к ним и спросил:

– Господин штабс-капитан, куда вести солдат?

С тем же вопросом подошёл подпоручик Эбергард-Шютц, присланный нам на смену покойному Федорцову и ушедшему на повышение Антоненке.

– Кондуктор вас проводит, – ответил нам вахтенный офицер.

Молодой унтер-офицер флота коротко поклонился нам и попросил следовать за ним. Мы шагали гулкими коридорами, от которых и у совершенно здорового человека начнётся приступ недавно открытой болезни клаустрофобии, сиречь, боязни закрытых пространств.

– Два кубрика для взводов, – когда мы, наконец, пришли начал объяснять кондуктор. – Отдельные каюты для штабс-капитана, поручика и подпоручика и одна на двоих – для прапорщиков. Денщики живут в одной каюте с офицерами, но для них есть места и во взводных кубриках.

– Как ориентироваться на вашем корабле? – спросил у него штабс-капитан Антоненко.

– Вот указатели, – похлопал кондуктор по деревянной табличке, привинченной к переборке. – Расстояния указаны в футах, потому как «Гангут» выстроен по британским лекалам. На границе пассажирской палубы всегда дежурит унтер или кондуктор, он всегда подскажет дорогу или вызовет матроса, который вас проводит. И запомните главное, в случае полундры или аврала, бежать строго по часовой стрелке, даже если место, куда вам надо, в двух вершках от вас. Это корабельный закон.

– Спасибо, кондуктор, – поблагодарил его штабс-капитан. – Мы вас больше не задерживаем.

Кондуктор отдал честь и поспешил куда-то в сторону мостика по своим кондукторским делам.

– Разойтись, – скомандовал штабс-капитан. – Господа офицеры, вы свободны.

– Есть, господин штабс-капитан, – ответили мы.

Я обернулся к прапорщику Семёну Кмиту, молодому человеку, который, как и новый командир второго взвода, присоединился к нам в Брянском депо.

– Прапорщик, – приказал я ему, – проследите за тем, как расположатся солдаты взвода. Потом можете быть свободны.

– Есть, – ответил он, без видимого неудовольствия, хотя, знаю на собственно примере, подобного рода приказы вызывают глухую досаду. Все отправляются отдыхать, а ты за солдатами гляди, как нянька. Однако сейчас догляд за солдатами был особенно нужен. Больше половины взвода – бывшие рекруты, ещё не освоившиеся и «пороху не нюхавшие», так что относится к ним будут с некоторым нарочитым покровительством, а молодые люди этого не любят – опять же, по себе знаю – и возможны совершенно ненужные конфликты. К которым, как говорят учёные мужи, особенно располагают закрытые помещения и постоянное напряжение.

– Жильцов, – кивнул я денщику, ловко управлявшемуся с моим нехитрым багажом одной левой. Тот дёрнул рукой, попытавшись по привычке отдать честь, отчего ремень, прикреплённый для удобства к сундуку, съехал с плеча. Жильцов поправил его и зашагал вслед за мной.

Пока он обустраивал наше временное пристанище, я решил немного прогуляться по внутренностям дирижабля. Развернуться в нашей каюте вместе с довольно дюжим Жильцовым было негде, да и очень уж интересно. Первым делом я заглянул в кубрик своего взвода, там всё было спокойно – прапорщик Кмит стоял в дверях, сложив руки на груди. Я поспешил дальше, чтобы не смущать его, а то выходило, что я вроде бы проверял нового офицера. Я быстро обернулся к указателю и принялся его внимательно изучать.

Так, что тут у нас. Мостик – 100 футов по курсу. Первая орудийная, вторая орудийная и третья орудийная палубы. Ничего интересного. А это что такое? Кубрик воздушной пехоты. И всего 15 футов – против курса. То есть, буквально за этой переборкой.

Я прошёл в страшно неудобную овальную дверь с круглым окошком-иллюминатором. За ней я обнаружил странного офицера. В петровских времён форме, треуголке и солдатским тесаком, вместо шпаги.

– Приветствую вас, господин поручик, – усмехнулся он, отдав честь. – Честь имею представиться, подпоручик Булатников, командир ударной ландунгс-команды линейного дирижабля «Гангут».

– Честь имею, поручик Суворов, – представился я, – командир первого взвода третьей роты третьего батальона Полоцкого пехотного полка.

Я протянул руку Булатникову, тот крепко пожал её.

– Держу пари, вы никогда не слышали о нас? – также весело спросил он.

– Если честно, то да, – не стал отпираться я. – Не просветите меня, подпоручик?

– С удовольствием, – ответил Булатников, – только не здесь. Идёмте в мою каюту, поручик, а то на этом дирижабле поговорить уже и не с кем. Вахтенные офицеры делами заняты, отдыхающим, сами понимаете, не до кого дела нет. Да и не слишком любят авиаторы общаться с нами – пехотой, пускай и воздушной. Со своими же солдатами запанибрата болтать нельзя, а уж пить тем более. Вы вино, надеюсь, пьёте?

– Пью, – кивнул я и тут же добавил: – Умеренно.

– У меня остались несколько бутылок славного кьянти, из Священной Римской империи. От последнего похода остались. Идёмте, поручик.

Я охотно согласился на предложение подпоручика. Делать было, в общем-то, нечего, во вверенном мне подразделении всё спокойно, экипажу в кают-компании нас ещё не представляли, так что Булатников был, фактически, моим единственным знакомым на борту. За исключением офицеров нашего полка.

Каюта Булатникова ничем не отличалась от моей. Разве что денщика у него явно не было – слишком уж большой беспорядок царил в каюте. Скинув патронные сумки и пояс с ножнами с полусаблей, подпоручик освободил нам два места у маленького стола, на который водрузил не без гордости бутылку итальянского вина.

– По традиции, – начал Булатников, разлив вино по не слишком чистым стаканам, – за здоровье!

– Ваше здоровье, – поддержал его я.

– Между первым и вторым тостом, – не отступал от традиции подпоручик, – пуля пролететь не должна. – Он снова разлил вино.

В общем, прежде чем начать разговор, мы успели «приговорить» первую бутылку кьянти.

– Все знают, что царь Пётр Великий, – начал весьма печальную повесть подпоручик Булатников, – начал строить военно-морской и военно-воздушный флот. Для морского боя учредил Навигацкую школу и морскую пехоту. Для воздушного – Авиаторское училище и пехоту воздушную. Поначалу, мы были в большой чести, особенно после ландунга, по-русски, десанта, на Нарву и Нотебург. Во времена царствования Петра Второго, когда сгноили флот и едва не угробили Питерсбурх, о нас позабыли совсем, равно как и о моряках. Единокровная дщерь Петрова о флота вспомнила – и о морском, и о воздушном. Вот только задачи аэронавтов сильно изменились. Не стало лихих ландунгов на вражеские крепости. Их теперь предпочитали обрабатывать пороховыми бомбами и чёртовыми цепями. Хотя во время штурма Измаила ваш родственник…

– Однофамилец, – машинально поправил его я.

– Да, да, – кивнул Булатников, – прошу прощения. Так вот, во время штурма Измаила Александр Васильевич Суворов, генералиссимус наш, применил одновременный десант с воды и воздуха. Весьма удачный, кстати. Крови там пролилось – жуть! – Булатников уже изрядно выпил и то и дело сбивался, выдавая такие вот реплики. – Но канули в Лету Суворовские и Ушаковские виктории и Павел Петрович, не слишком любивший маменькиных полководцев, предал нас забвению во второй раз. Я имею в виду, воздушный флот. Возрождаться он начал только при нынешнем Государе Императоре, здравия ему и долгих лет.

Под этот верноподданнический тост распечатали последнюю, четвертую, бутылку кьянти.

– А реформа военного обмундирования вас отчего не коснулась? – Я уже основательно захмелел – не было у меня опыта тогда в питейных баталиях – и говорил от этого медленней обычного и не слишком верно строил фразы.

– Ни одна, – усмехнулся Булатников, – ни единая. Во всех указах и регламентах об изменении военной формы о нас – воздушной пехоте – ничего не говорилось. Вот и осталась у нас ещё петровская униформа. За первого Императора Всероссийского!

Мы выпили ещё по стакану вина.

– Ты, – мы уже успели выпить на брудершафт и я, как старший по званию, объявил: «Без чинов», – Серж, пойми, о нас просто позабыли. Или решили забыть.

– Но как же так, Виктор, – с ударением на «о» спросил я, – как можно позабыть о почти целом роде войск? Забыть о воздушной пехоте?! Каково?!

– Таково, – покачал перед моим лицом Булатников. – Ты ведь и сам, Серж, ничего о нас не знал, пока я тебе на глаза не попался.

Я уронил голову и едва не расплакался от стыда.

– Пора тебе, Серж, – сказал мне Булатников, – я тебя до каюты провожу.

Офицерская столовая, если по-флотски, кают-компания, представляла собой изрядных размеров помещение, большую часть которого занимал стол. Вокруг него расположились несколько десятков офицеров, как с самого «Гангута» – во главе с капитаном Иевлевым – так и нашего полка. Первым, что бросилось мне в глаза, было отсутствие поручика Булатникова. Хоть и изрядно мы вчера выпили италийского вина, однако вряд ли он испытывает слишком уж сильное похмельное недомогание, чтобы пропустить первый «ознакомительный» обед с экипажем дирижабля.

Мы по очереди, в порядке старшинства, поднимались и представлялись. Сначала мы – на правах гостей, затем офицеры «Гангута». Выходит, для Булатникова и младших офицеров ландунгс-команды даже не приготовили места за столом в кают-компании. Весьма интересные порядки.

Обед, как и положено «ознакомительному», проходил в обстановке некоторого напряжения. Разговоров почти не было, мы даже старались за просьбами обращаться к своим. В смысле, аэронавты – к аэронавтам, а мы, пехота – к таким же офицерам-пехотинцам.

В тот раз я так и не набрался храбрости, чтобы поинтересоваться у кого-нибудь из мичманов «Гангута», отчего на обеде не присутствует кто-нибудь из ландунгс-команды. К тому же, инициативой за столом полностью завладел капитан Иевлев. Он был несколько нарочито-общителен и старался начинать пространные беседы или поддерживал угасающие. В общем, старательно играл радушного хозяина.

После обеда я нашёл поручика Булатникова, который вместо кьянти распивал нечто куда более дешёвое и скверное в своей каюте.

– Приветствую вас, господин поручик, – отсалютовал мне стаканом Булатников. Он был пьян, не смотря на то, что время едва перевалило за середину дня.

– Приветствую, – кивнул в ответ я, освобождая себе место у столика. – Я у тебя, Виктор, спросить хотел одну вещь.

– Почему меня не было на обеде в вашу честь в кают-компании? – полуутвердительно поинтересовался Булатников и, не дожидаясь ненужного подтверждения, ответил: – Мы не числимся в экипаже дирижабля и даже формально не относимся к воздушному флоту империи. Вот и не приглашают нас в кают-компанию. Нет места нам, сиволапым, среди «военной косточки».

– Вот, значит, как, – протянул я, принимая у Булатникова стакан, не ставший более чистым со вчерашнего дня.

– Не стоит тебе проводить так много времени в компании поручика Булатникова, – сказал мне штабс-капитан Антоненко. – Не самая лучшая компания, поверь мне.

– Отчего же? – удивился я, прикладывая к голове ледяное полотенце, протянутое услужливым Жильцовым. Признаться, вчера мы перебрали дешёвого вина.

– От того, Серж, что ты не знаешь полной истории ландунгс-команд воздушного флота, – ответил мне штабс-капитан. – Туда списывают самых никчемных офицеров из пехотных, а иногда и кавалерийских частей. Вроде твоего приятеля Булатникова. Он раньше был неплохим офицером. Наверное. Я с ним знаком не был. Однако, раз его списали в ландунгс-команду, значит, числится за ним некий грешок. Скорее всего, пристрастие к спиртному, если судить по твоему виду.

– Может и так, – не стал спорить я. И вправду, слишком уж любил поручик Булатников выпить, если судить по двум дням нашего знакомства. – Однако это же в корне неверно. Как можно списывать офицеров в подобные части? Они же должны проявлять просто чудеса героизма. Представьте себе, капитан, прыгать на головы врагам, под огнём артиллерии…

Я так раздухарился в своей речи, что и без того словно свинцом налитая голова отозвалась острой болью. Я замолчал на минуту, пережидая приступ.

– Сколько мужества нужно для этого! – воскликнул я, стоило только боли немного притупиться, за что и поплатился новым приступом.

Жильцов подал мне свежее полотенце, взамен немного нагревшегося, и я кивком поблагодарил его.

– Это да, – согласно кивнул штабс-капитан, – пусть они и идут в ландунг пьяными как австрийские гренадеры, однако, не смотря ни на что, мужества им не занимать.

– Вот и я о чём говорю, – наученный горьким опытом я больше не повышал голоса, – как же можно столь отважных людей сбрасывать со счетов. Забывать о них. Списывать в ландунгс-команды никудышных офицеров…

– Это кто тут никудышный? – сунул голову в дверь каюты Булатников. – Я что ли?

– На личности мы не переходили, – отозвался Антоненко.

– Приветствую вас, господа офицеры, – запоздало отдал честь Булатников. – И всё же, господин штабс-капитан, вы считаете меня никудышным офицером, списанным за пьянство или долги в воздушную пехоту, не так ли?

– Положим, что так, – не стал отпираться Антоненко. Он вообще был человеком прямым и честным.

– Я, знаете ли, господин штабс-капитан, – ответил ему на это Булатников, – добровольно отправился служить в воздушную пехоту. И года не прослужил в обычной, наземной, и написал рапорт с просьбой о переводе в воздушную. Начитался глав из «Науки побеждать» про лихие ландунги над Измаилом и Очаковом, думал, вот она – настоящая жизнь, не то, что на земле. Ать-два. Первая шеренга – стой, вторая шеренга – пли! Скука.

– Можете не продолжать, поручик, – кивнул Антоненко. – Вместо настоящей жизни и лихих ландунгов – длительные полёты, презрение «военной косточки» и, как следствие, пьянство и скука.

– А что ещё остаётся, кроме винопития?! – раздражительный с утра Булатников готов был, казалось, прямо-таки в драку на штабс-капитана кинуться. – Вы, значит, воюете не земле, аэронавты – в воздухе, а мы – только и делаем, что пьём. Вы – герои, а мы…

– Ещё слово подобным тоном, поручик, – голос Антоненко был не ледяным – лёд хрупкий – нет, голос штабс-капитана был стальным – серым, холодным и смертоносным, – и я брошу вам вызов.

– Дирижабль является воинской частью, и дуэли на его борту караются весьма жёстко, – заметил Булатников.

– Вас это смущает?

– Ничуть, – отрезал поручик, – просто считал своим долгом предупредить вас, штабс-капитан.

– Вас не затруднит, поручик, – Антоненко обращался ко мне, – одолжить мне вашу пару «Гастинн-Ренетов» и быть моим секундантом?

– Затруднит, – ответил я. – Очень сильно затруднит, штабс-капитан.

– Я не ослышался, Серж? – удивился Антоненко.

– Не ослышались, господин штабс-капитан, – повторил я, упрямо наклонив голову. – Мой отец пустил себе пулю в лоб из-за растраты, оставив изрядное пятно на нашей фамилии, которое мне придётся смывать не один год. Вы, господин штабс-капитан, хотите оставить такое же пятно на репутации всего полка.

– Дуэли не редкость среди офицеров, Серж, – отмахнулся Булатников. – Проведённая с умом, дуэль не гробит репутацию…

– А вам смертушки на войне, не мало ли будет? – внезапно вмешался в разговор Жильцов. – Скольких под Броценами схоронили? Что солдат, что господ офицеров? А вам, выходит, не хватает этого? Врага вам мало, так решили сами друг друга перестрелять?

Эти слова бывалого ветерана настолько остудили всех нас, что уже готовые преломить копья Антоненко и Булатников опустили глаза. Гнев угас. Похоже, обоим стало стыдно от сказанного Жильцовым. Поручик поспешил покинуть порог моей каюты. Штабс-капитан тоже не задержался надолго.