Текст книги ""Фантастика 2025-47". Компиляция. Книги 1-32 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Ясный

Соавторы: Виктор Моключенко,Селина Катрин,Константин Калбанов,Борис Сапожников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 203 (всего у книги 334 страниц)

– 03 -

– Завидую я вам, Брама – неожиданно выдал американец, приоткрыв глаза.

– Чему это? – путник сбил пепел с сигареты, и посмотрел на резкий профиль Мак-Грегора.

– Людям вашим завидую, по-хорошему завидую. Чтобы ни говорили политики, а вам все-таки удалось построить свой новый мир. Сделать лучше. Тринадцать лет назад вы прозябали в анархии и плохо скрытой нищете, а сейчас все иначе. Много улыбающихся, по настоящему улыбающихся, а не искусственный смайл, как у нас. Если люди улыбаются искренне, значит счастливы. По настоящему, когда одно счастье на всех. У нас этого нет, Брама. На лице смайл, а в глазах холод.

– Вот уж не знаю. Сам еще не привык. Все жду, вот-вот какая подлянка вылезет, не может быть просто хорошо. Если кому-то хорошо, то это ненадолго. Кто-нибудь придет и обязательно сделает плохо.

– Вижу, я не одинок. Предавший и преданный, изгой. Теперь ни дома, ни родины.

– Я не лучше. Техникум, шарага и два коридора, а теперь в светлом будущем. Только не мое оно, не заслужил.

– Что есть шарага?

– Ну как бы тебе… шарага это когда ума особого нет, а деваться, куда-нибудь да надо, иначе армия. Как-то так. А где ты наш язык выучил? Акцента почти нет. Не на Агарти же. Вы же там почти и не общались.

– И там тоже, но в основном американская шарага, для спецвойск. Язык противника нужно знать в совершенстве.

– Это правильно – струсил пепел в урну Брама – язык знать надо, уметь приспосабливаться, иначе никак. Только стрелять и умею, хорошо, профессионально. Теперь вот начинаю понимать, зачем стрелять, в кого, и стоит ли вообще.

Американец протянул ему руку, Брама сначала смутился, а потом осторожно пожал. Не каждый день сидишь в парке на лавочке с идеологическим противником и травишь разговоры. А говорить хотелось, наверное, чтобы прогнать шевелящуюся возле сердца занозу и горькое напоминание о бездарном прошлом. Они молча сидели и курили сигарету за сигаретой. Вначале Мак-Грегор дивился необычному вкусу «путних», а потом разговорился. Оказался он не таким уж чопорным, как ожидалось от белой кости адмиральского состава, и был очень даже неплохим собеседником. Верес махнул на обеих рукой, снова улетев в Москву, подготавливаясь к саммиту ООН из которой вернулся повидать жену да оставить американца. Поскольку Полина оказалась занята, а Брама маялся от безделья, то Мак-Грегора поручили ему. Они сошлись упертым характером, солдатским юмором и ностальгией об ушедшей эпохе.

– Не волнуйся, Мак. Все наладится, устаканится. Помяни мое слово, после доклада в ООН еще героем станешь и будешь на все поплевывать свысока. Если за дело взялся Верес, то уж будь уверен.

– Ты знаешь, с тобой просто, Брама, даром что русский.

– Положим не русский, а украинец.

– А мне без разницы. Из СССР – значит русский, хотя и украинец. С тобой не надо притворяться, можно хоть немного побыть собой, а в наше время это непозволительная роскошь. Оглядываешься все время, чтобы не сказать лишнего при какой шишке из Пентагона. А иногда так хочется…

– По роже, да?

Американец скосил глаза:

– Рад, что не встретил тебя в Севастополе. Было бы жаль тебя убить. Правда.

– Значит за своевременные встречи. Эх, по пять капель бы. Жаль Наташа не поймет. Решит сплошной алкоголик.

– Наташа, жена? – поднял бровь американец.

– Невеста. Если хочешь, познакомлю, только она сейчас на работе. Это мы с тобой тут ваньку валяем.

– Мы тоже на работе – пожал плечами американец – понимание самая тяжелая работа, может быть самая важная. Смотря на все это понимаю, как был неправ. Нельзя купить счастье за деньги. Можно купить дорогую виллу, росл-ройс, прислугу, но друга не купишь за зеленые, искренность не купишь. Тебя вот не купишь, сколько не дай. Не продаешься ты, потому не предаешь ни родину, ни друга. А у нас все продают, всех можно купить, стоит только дать побольше.

– Это да – вздохнул путник – у нас тоже так было, лет тринадцать назад. Сейчас тоже есть еще, но меньше. А все о того, что счастье у всех разное, свое. Лично шкурное, а не общее, как ты подметил. Нас спасла идея веры в родину. Не в чиновников, не в государственный строй, каким бы он ни был, а в родину. В то, что иной, если утеряем, уже не будет.

– А я боюсь потерять. У нас дома плохо. Не материально плохо, морально. Сначала едва не потопили, приняв за русских, потом взяли в застенки, а дальше комиссия за комиссией, расследование за расследованием. Думал, поседею, не выпустят уже. Выпустили.

– И? – замер Брама, пряча при виде женщины с ребенком дымящийся бычок.

– Лучше бы пристрелили. Вернувшись домой я его не узнал: совсем другая страна, особенно люди. Чужое все, далекое, сияет огнем реклам, но это фальшивое великолепие, корпорации поджали правительство под себя, вертя им ради выгоды. Богачи богаче, бедняки беднее, мы застыли в тупике, единственный выход из которого война. Нэнси наревелась, ведь даже ждать перестала. Майки, сын, только по фотографии с черной траурной ленточкой и помнит. И скудное пособие. Друзья сошлись, но знаешь, первое что спросили – сколько заплатили, дали за геройство. Не спросили, как выжил, сколько потерял и где был, а сколько заплатили. Хотя раньше они были другими.

– Погоди, с вас не взяли подписки о разглашении, или как там у вас она называется.

– Как же – хмыкнул Мак-Грегор – для всех мы попали в замкнутое пространство бермудского треугольника. Не помним, значит, ни черта, а если помним, то это параноидальный бред воспаленного, травмированного сознания.

– Ловко, и не надо ничего объяснять. И как, верят?

– Всему верят. Перестали думать своей головой, и за это обидно, ведь мы были передовой страной.

– Вот что, пошли – поднялся Брама –  а то с таким настроением и закиснуть недолго. Покажу, как у нас тут все устроено.

Американец посмотрел с явным недоумением:

– А если я шпион? Завербованный цереушниками агент, а ты сам мне все показываешь.

– Не исключаю – засунув руки в карманы не спеша пошел по алее путник – только вскоре это все предастся огласке, так что вреда из этого никакого не будет. Шпионь на здоровье. Так ты идешь?

Мак кивнув нагнал путника, и отводя глаза на пышные цветники, спросил:

– А если я выворотник, или обработан психически? Какие гарантии?

– Выворотника кены за милю чуют, а кодировка… пусть себе будет, все равно не сработает.

 – Как не сработает?

Тот ухмыльнулся и Мак направиться следом. Над аллеей свисали могучие дубы, образуя арку из смыкающихся ветвей, сквозь которую пробивались потоки зеленоватого, отражающегося от оставшихся после поливочной машины лужиц, света. На клумбах взметнули высокие стрелы ирисы, не смотря на сезон полыхали бархатцы, робко проглядывали васильки. Над головами звонко бранились стайки воробьев, устраивая вдоль дороги всполошные драки. От подернутой синью излучины Днепра доносилось размеренное ку-ку, и совсем рядом слышался шелест множества шин, гудение и звон недалекой трамвайной линии. Все было словно за некой завесой, разделяющей мир сказочный, полный чудес и реальный, суровый и будничный. Обрамленные зеленым сиянием дубов и каштанов тянулись бесчисленные корпуса, а путник, насвистывая, шел вперед, время от времени кивая встречным. На Мака никто не обращал внимания, одет он был в такой же сребристый уник. Идет себе человек и идет, значит надо, ну и что в рабочее время. С Брамой идет, а тот мастерски бездельничает в любое время суток. Никто в НИИ не знал, чем именно он занимается и занимается ли вообще. Его можно было увидеть и на стендовых испытаниях, и у вероятников, но чаще всего он праздно шатался по территории с полным наплевательством на трудовой распорядок.

Вьющуюся ленту дороги преградил небольшой КПП, на шлагбауме которого восседал здоровенный, полосатый, под стать шлагбауму, котище. Путник все так же насвистывая шагнул через турникет, невзначай трепанув его по ушам. При его виде  Мак судорожно сглотнул, шагнул следом и услышал за спиной разъяренное шипение.

– Нельзя, без метки нельзя! Тревога! – неожиданно заорал котище дурным голосом, выпучив зеленые глазищи.

– Джизис – отпрянул американец, хлопая руками в поисках несуществующей кобуры.

– Вечно бы тебе, Василий, тревогу орать – успокоил баюна Брама – можно подумать март на дворе. Свои это, со мной.

– Свои не свои, а без метки нельзя – отрезал котище не сводя с американца тяжелого взгляда – вдруг шпион какой? Вон на лице написано и глаза у него ненашенские, не пролетарские, так и шныряют вокруг!

– Ну, ты нас знатный пролетарий – вздохнул Брама и повернулся к пребывающему в ступоре Маку – протяни ему руку, а то мы до утра с ним будем препираться. Скучно ему, вот и морочит голову.

– Не цапнет? – закатывая рукав, спросил оторопевший американец.

– На посту не положено.

– Это, между прочим, табельное оружие – нагло возразил баюн, обнюхав руку – визу гостевую или постоянно?

– Пожалуй, гостевую. После такого радушного приема вряд ли захочется повторно. Человек к вам не готов, а ты налетел – виза, пролетарии, табельная когтедралка. Запугал совсем. Непорядок.

– Переусердствовал, приношу официальные извинения от лица баюнов.

– Вася, так у тебя морда, а не лицо.

– А это еще неизвестно. На вас тоже иной раз взглянешь, с виду лицо, а по жизни морда.

Путник захохотал и, дернув за собой американца, прошел через проходную.

– Брама, это что? – выдавил Мак-Грегор, окидывая взглядом множество здоровенных котов, снующих перед корпусом.

– Это, друг мой, представительство баюнов разумных. Питомник имени товарища Шумана.

Вдоль вытянутого корпуса прогуливались десятки баюнов. Среди преобладающих снежно-белых и бежевых окрасов иногда встречалась пролетарски простая, непритязательно полосатая внешность подобно Василию, или и вовсе серо-белая, или защитно камышовой расцветки. Похоже, баюны не делали различий по цвету шкурки, будучи в этом куда умнее людей, и часто внутри их хвостато концентрических кругов восседал длинномордый камышовый оратор, а не ожидаемо белый, или на худой конец бежевый. При виде скольких особей у Мака разбежались глаза, это походило на абсурдный кошкин дом, а не на резиденцию разумного вида. Впрочем, выводы делать рано, он и кенов видел мельком, когда лесники шагнули из воздуха в тщательно охраняемой камере подземного комплекса. По телу разлилось оцепенение, он не мог издать и звука, а  янтарные глаза громадной овчарки держали словно магнитом. Охранники невидя проходили мимо, а камеры снимали совсем не то, что было в действительности. Форму Севастопольского гарнизона Мак узнал сразу, в конце концов, ему хотелось жить, а гнить в одиночке до скончания века не улыбалось. Все было словно в беззвучном кошмарном сне: двери открылись, потянулись бесчисленные коридоры, залитые тусклым дневным светом, раздвигающиеся перед ними переборки корпусов и безучастные, невидящие лица солдат. Люди пребывали в необъяснимом оцепенении, их движения были тягучи, словно на замедленной пленке, а глаза безучастны и угасши. Людям свойственны ошибки, но недремлющая бесстрастная электроника оказалась столь же слепа: бесчисленные камеры, детекторы, лазеры и гравимеры ничего не зафиксировали.

Им на встречу вышел всклоченной седой старик, при виде Брамы расплывшийся в широкой улыбке:

– Анатолий Петрович, ну наконец-то, а то все обещаете-обещаете. То-то слышу, Василий бузит.

– Знакомьтесь, капитан Мак-Грегор. Мак-Грегор, это Василь Палыч, главный смотритель питомника.

– Тот самый агартийский Мак-Грегор? Очень, очень приятно. Милости просим. И как вам все это, а?

– Сногсшибательно – выдавил Мак, поймав заинтересованный фиалковый взгляд огромной кошки – но как кошки…

– О, это длинная и весьма занимательная история. Баюны третий разумный вид на Земле, самый молодой.

– А второй кто? – Мак внимательно смотрел под ноги, стараясь не наступить на многочисленные хвосты – Мы?

– Нет, ну что вы. Второй это кеноиды. Самостоятельная ветвь. Если к возникновению баюнов невольно приложили руку люди, то кены появились без нашего участия. В их возникновении, несомненно, присутствуют агартийские корни. Лучше меня знаете, какие причудливые формы …эээ, существования она порождает.

Василь Палыч подошел к скамейке, баюны при его виде приветливо вскинули хвосты и подвинулись.

– Трудно увидеть в них разум. Кошки и кошки, очень большие, куда больше рыси, но как мог появиться в них разум?

Смотритель снял старомодные круглые очки и начал протирать стекла полой халата.

– Что вам сказать, Мак, ничего, что я так фамильярно?

– Да бога ради – Мак присел на краешек скамейки, и ему на колени тут же легла тяжелая голова баюна.

Он оторопел, не зная что делать, чтобы не дай бог не вызвать дипломатический конфликт, но древний инстинкт решил это сам. Рука начала почесывать баюна за ухом, и тот начал издавать довольное мурлыканье. Фиалковый глаз распахнулся, одобрительно глянул на американца, и он рискнул возвратиться к беседе. Браме хотелось курить, он топтался на месте, но зная что баюны на дух не переносят дым, жестами показал что он на пять минут, и пошел к дальней стене ограждения.

– Наука, Мак, не всегда работает на благо человечества. Чаще она работает на военных, которые всегда знают каким оно должно быть. Вы понимаете, о чем я. СССР тоже не был исключением. Мир разбит на двуполярную систему: со свободами демократии и правами человека у вас, и кровавым тоталитаризмом у нас. Крови и смертей было достаточно, мы давно перестали открещиваться от исторических ошибок, умалчивать факты и прятать по тайным архивам. Возможно сейчас, мы немного повзрослели и научились признавать, нести ответственность. Но ранее, ранее списывали на необходимость, на происки врагов, да на что угодно только бы не держать ответ. Власть, Мак, никогда не держала ответ перед гражданами, чтобы вы ни говорили. Она живет ради себя самой, это ее единственная цель и иной просто не может быть. Власть ради власти и все средства и орудия хороши, чтобы ее удержать. Мы не исключение. Зона это многоуровневое, многоплановое явление, в котором сплелись интересы земные, и не совсем земные. Следствие влезания в те незримые законы, куда первобытному варварству влезать не стоит. Но, стремясь получить новое, еще более сокрушительное орудие для власть имущих мы влезли. Баюны это следствие экспериментов по выведению универсального защитника мобильной пехоты. Гены только малая часть того что мы делали, кромсая природу в свою угоду. Все мы преступники, Мак, но природа оказалась умнее. В стремлении к равновесию и упорядоченности она породила новый вид разума, могущий нам противостоять. Так появились они: милые добрые котятки, некондиция проекта «Шкилябра», генетический брак.

– Может  мы сами точно такой же брак, ошибка природы, эволюционный сбой?

– Узнаю мысли Полины, вы же были с ней знакомы там, на Агарти? Полина Викторовна выдающийся ученый, достойный ученик незабвенного Шумана, которого баюны считают своим создателем.

– Они знают, что искусственны, как же это в них уживается?

Василь Палыч пожал худыми плечами и погладил ласкающегося баюна в камышовом камуфляже:

 – Как-то уживается. Им достаточно что они есть, по этому поводу ничуть не комплексуют. Шуман создал только внешний генетические предпосылки, а каким образом там оказалась искра разума не знаю, никто не знает.

– Первичная искра есть во всем, надо даль ей толчок – неожиданно промолвил лежащий на коленях Мака баюн.

– Извините… – оторопел американец и осторожно убрал руку.

– Ничего, очень приятно – открылся фиалковый глаз – это в нашей природе, быть с человеком. Мы от вас зависим, хотя сохраняем свое достоинство и не любим насилия над свободой. Потому и появились. Может быть, как когда то вы.

– Простите, если я…

Баюн встал плавным текучим движением и его фиалковые глаза оказались вровень с глазами Мака:

– Не столь важно, какой вид возник первым, главное, чтобы он не стал последним. Марена Дымчатая.

– Очень приятно, Мак-Грегор, капитан. Бывший.

– Мне так же приятно. Особенно то, что при виде говорящего коты вы не поминаете беса и не швыряетесь.

Марена спрыгнула наземь и потянулась с поистине королевской грацией. Гибкие мышцы перекатывались под блестящей бежевой шерсткой, а фиалковые глаза просто сводили с ума. Мак почувствовал себя крайне смущенным: испытывать подобные чувства к кошке было сущим наваждением.

– Приглашаю вас на урок. Я преподаю основы этики. Молодняку это полезно для выживания, а вам для примирения. Вы не в ладах с собой, мечетесь и нуждаетесь в помощи. Не откажите в любезности ее принять.

– Только если дама настаивает – покраснел Мак, ощущая себя полнейшим идиотом.

Василь Палыч неожиданно вскочил со скамейки и с укоряющими возгласами устремился к дереву, где молодняк устроил дурашливую возню, и ему не оставалось иного как следовать за огромной дымчатой кошкой. Брама как на зло запропал, Мак чувствовал себя крайне глупо, идя за Мареной, перед которой склоняя головы и делая почтительный взмах хвостом уважительно расступались баюны. На него же смотрели с нескрываемым любопытством, молодняк таращил голубые глазенки, из удальства и желания пофорсить подбегал потереться спиной о ногу. Ожидаемого гвалта и нява не было, баюны были телепатами, зачаточные способности которой есть у обычных кошек, и общались вербально только с людьми.

Вблизи строение оказался страннее, чем казалось на первый взгляд: передняя его стена была одним сплошным стеклом с явной ириниевой примесью, все залито солнечным светом. Вот и верь после этого, что кошки существа ночные. И еще много зелени, среди которой были видны отдельные комнаты. Двери распахнулись сами собой, непонятно толи фоторецепторы, то ли что то еще.

– Фоторецепторы – не оборачиваясь подтвердила Марена – у нас нет рук, зачем действовать мыслью, где проще техника?

– Вы умеете читать мысли?

– Это умеют даже наши первопредки-кошки, почему не должны мы?

– Не знаю, наверное, для человека это слишком сложно.

Марена махнула хвостом и одна из дверей перед ними скользнула в сторону, и он смог подробнее рассмотреть зал. Зал был практически пуст, не было множества необходимых человеку мелочей, без которых его жизнь лишена комфорта, лишь в одном его углу стоял стол, и было несколько стульев для посетителей. На одном сидела Полина, делая пометки в журнале, при виде вошедших подняла голову, увидев Мака глаза ее расширились и она улыбнулась.

– Класс, у нас гость, поприветствуем.

Множество баюнов самых разных расцветок встало, слаженно издав довольный мурлыкающий звук, окутавший как  нечто пушистое, настойчиво требующее ласки и внимания, как требует ее обычная кошка радуясь вернувшемуся хозяину. Мак опешил от нахлынувшей волны дружелюбного обожания. Как и у большинства, его пси способности проснулись еще на Агарти, но это, ни с чем несравнимое чувство накрыло с головой, выгоняя свернувшуюся на самом дне тоску. Он потряс головой и едва нашел силы доковылять до кафедры и тяжело опустится на стул. Полина протянула руку и пелена начала рассеиваться, в голове звенело, но было на удивление свежо, как после долгого здорового сна. Теперь он смог рассмотреть баюнов ближе. Оказалось, на всех было надето нечто напоминающее расположенные по бокам подсумки, стянутые под грудью и на спине ремнями. Сбоку нарисован красный крест. Разумеется, Мак видел собак доставляющий на поле боя медикаменты и собак спасателей разыскивающих людей в завалах, но коты, пусть даже разумные, это не укладывалось в голове. Марена вспрыгнула на место лектора и подняла хвост, призывая к тишине.

– Дабы не обидеть нашего гостя, урок проведем на человеческом языке. Сегодняшняя тема «морально этическая сообразность в чрезвычайных ситуациях». Кто ответит, что было задано к размышлению?

Хвост поднял поджарый рыжий подросток. Мерена кивнула, подросток с напряжением выговаривал чужие слова.

– Смысл жизни, и есть ли смысл о нем думать, а не воплощать.

– Хорошо, Рыжик, и к какому выводу ты пришел? Цыц, не телепатировать, пусть отвечает.

– Ну, если не думать вообще, то можно такого навоплощать, что лучше не воплощать. Потому думать надо, но от самих бездейственных мыслей толку мало, и мышь от них не прибежит.

– В целом правильно. Но каков вывод, хватит тянуть первопредка за хвост.

– Ошибка человека в том, что он много думает, но мало делает, или наоборот. Нужна средина, как на заборе – чуть наклонил хвост не туда, и можно потеряв баланс рухнуть вниз.

– Хорошо, вывод правильный, но нужно логическое завершение. Додумай в следующий раз.

Смущенный баюн накрыл нос лапой, выдавая крайнюю степень смущения, а Марена на манер Полины начала стучать когтями по вытертому множествами тел до зеркального блеска паркету.

– Кто дополнит?

 Хвост подняла бежевая кошечка, с интересом посматривая на человека. Мак мог с закрытыми глазами сказать кто из них кот, а кто кошечка, при желании даже услышать биение мыслей, и это нездоровое чувствование его настораживало.

– Давай, Перышко. Только посодержательнее, не трать общее время.

– Не стоит в поисках смысла жизни смотреть на нее со стороны, как на колбасу в магазине. Думать, вкусная невкусная, рассказывать, как изумительно она пахнет. Когда она внутри, на положенном месте – то  и обсуждать не надо, и так все ясно.

Зал рассмеялся мурлыкающим смехом. Если бы ему сказали что может быть такое выражение смеха, то он не медля вызвал бы военных санитаров, а после приказал обыскать казарму на наличие наркотических препаратов.

– Гастрономическое, можно сказать поэтическое сравнение, но в целом верно. Человек утерял свою эволюционную нить, и вместо естественной личности развивает иллюзорную. Пытается казаться не тем что есть даже с самим собой. Все, на этом рассуждения закончены. Мурзик, ответь для гостя, какова из ролей сотрудничества человека и баюна?

Баюн с замазанной до самых глаз мордочкой, смущенно взглянул на Мака.

– Одна из целей, сотрудничество со спасательными службами, посредством телепортационного смещения туда, куда человек не сможет прибраться из-за размеров, или недостаточной ловкости. Это могут делать и люди, но на это уходит больше времени, за которое может прерваться чья то жизнь. Мы можем почувствовать излучение человека под завалами, снежными пластами, льдом или глубиной и, сместившись к пострадавшему, забрать с собой, доставляя к спасателям.

– Мне кажется, или Мерена тебе подражает? – склонился американец к Полине.

– Подражает – негромко ответила та, не отрываясь от журнала – прости, я занята распределением, спроси у зала.

– Минутку – прокашлялся Мак и почему то встал – не поймите неправильно, но мне кажется, или вы подражаете нам? Вы ведь иная раса, у вас совершенно иной склад мышления, ума и миропонимания.

 Зал умолк, поднялся ряд дрожащих хвостов, и Марена наугад кивнула. Поднялся черный котище и пробасил:

– В подражании человеку как Творцу нет ничего плохого. Если одна творческая личность совершает противоправные и аморальные поступки, то она пребывает на стадии формирования и не достигла своей ступени. Потому не может бросать тень на все человечество и говорить от имени всего человечества. Творец есть благ, а если иначе, то он не Творец.

Маку  осталось закрыть рот и сеть на место. Возразить такой аксиоме он не мог.

– Мы благодарны нашему гостю за своевременный и нужный вопрос. Баюны не вмешиваются в дела человека там, где есть здравый смысл и понимание, но каковы действия в случае, скажем, вооруженного конфликта?

Снова поднялся ряд хвостов, чьи движения выдавали гамму чувств ничуть не хуже людских рук.

– В случае вооруженного конфликта инициаторами агрессии чаще всего является менее развитая в морально-этическом смысле сторона, не могущая или намеренно не хотящая решать ситуацию путем мира. Баюны могут вмешаться только тогда, когда есть угроза для жизни его самого, или же мирного населения.

– Террористы захватили заложников. Действие баюна, прикомандированного к отряду человеческих спецслужб?

На этот раз обдумывание было более долгим, Мак смог ощутить обмен мыслеобразами между группами. Одни стояли за то, что нужно просто телепортировать оружие, и пусть решают сами люди, другие утверждали, что надо выводить мирных жителей. Понемногу это мнение начало преобладать, набирать вес и в конце встал один из подростков.

– Нужно телепортировать заложника в безопасное место.

– Не правильно – вздохнула Марена – считай, остальные уже погибли, их жизнь прервалась. Пока телепортируешь одного заложника, террористы убьют других.

Поднялся хвост со стороны приверженцев иного мнения. Марена кивнула, и поднялся пушистый белоснежный кот:

– Угрозу несут сами террористы, необходимо телепортировать в первую очередь их. Телепортировать и изолировать от общества туда, откуда он не сможет выбраться, сообщив командующему человеческих спецслужб его местонахождение.

– Почти верно – подтвердила Полина – ошибка в том, что места изоляции нужно согласовывать заранее. Приверженцы этой точки зрения остаются после занятия для распределения. Поздравляю с решением и завершением обучения.

Зал пришел в возбужденное состояние, а Мак снова нагнулся к Полине:

– Так это выпускной что ли?

– Баюны всегда приглашают на этот праздник людей. Так надо, чтобы Творец был на выпуске учеников.

– Джизис, не доведи мне присутствовать на выпуске их десантников!

– Ну что ты, они и на программу антитеррора едва согласились. На большее не пойдут, это противно их природе.

Церемония награждения длилась долго, отличников политической и огневой подготовки было гораздо больше, нежели отстающих. Они сидели с такими плачевными выражениями морд, что Маку стало их жаль. Он попробовал уговорить Марену смягчить гнев на милость, но она была непреклонна, заявив, что тунеядство путь к деградации вида, и у них будет возможность реабилитироваться на втором витке обучения вместе с младшими котятами. Ему только и осталось развести руками и выйти на улицу. На лавочке, в окружении хвостатой малышни о чем-то рассказывал Брама. При виде его физиономии сочувственно он спросил:

– Не помиловала?

– Представляешь, нет. Я даже пытался применить статус Творца.

– Чхать они на него хотели, если он не подтвержден жизнью. Если по уму, то они правы, и это нам у них стоит учиться.

– Еще сегодня утром думал, что чего-то стою, что-то знаю и значу, и ближе к вечеру понимаю – полжизни зря. Глядя на них признаешь, люди заняты не тем: войнами, доказываниями чья, правда правее, и чей хвост пушистее. Все кажется таким ненастоящим, мелочным рядом с тем, что делают они. Да, у нас есть техника, и бомбы для уничтожения этой техники. Случись чего, то после апокалипсиса выжившим даже палку не из чего будет сделать. А они выживут, выживут и создадут свой мир, куда лучше нашего, человеческого.

– Не смогут они сами, Мак, не смогут, да и не хотят. Вот тут мы занимаемся будущим – изменением модели человечества.

– Хвосты отрастить что ли? Знаешь, я начал чувствовать себя баюном, так на Марену глядел…

– Хорошо же тебя переколбасило – посмотрел с оторопью путник – пожалуй, тебе стоит вернуться к людям.

Сопровождаемые распевным прощанием баюнов пройдя через резиденцию миновали КПП, свернули к фонтанам и, не взирая на редких прохожих, Брама не церемонясь сунул голову Мака под холодные хрустальные струи.

– Отпустило?

– Да вроде – споласкивая лицо и приглаживая мокрые волосы выдавил Мак-Грегор – чем это меня так?

– Соборное поле баюнов. У тебя психика открытая вот и стал чувствовать мир как они, едва мяукать не начал.

– Они не мяукают.

– Это я так, к слову. Вообще, задержались мы с тобой, мне Наташу надо с работы встретить, тут заблудится раз плюнуть.

– Не местная? – переводя дух выдохнул Мак – Если не местная то может потеряться.

– На работу сегодня впервые вышла, дороги не знает, а территория в НИИ большая.

– Зачем все это?

– Не понял? – скосил глаза путник, протягивая подкуренную сигарету.

– Сенкс – кивнул Мак – к баюнам зачем водил, ведь не за просто так?

– Конечно, не просто. Словами жонглировать можно как угодно, да только много ли ими поймешь? Прожить надо. Много тебя поняли дома, те, кто не был на Агарти и не торчал десять лет на ее пепелище?

– Сам видишь. Выпустили и снова в застенки. Вломились среди ночи, скрутили и впаяли предательство государственных интересов и измену, с лишением чинов и званий. Политика и деньги. Опротивело все. Когда понял, что не выпустят, сломалось что-то, думал покончить с собой, а тут ваши ребята. Теперь я в ином мире. Не просто в союзе, а в другом мире. То, что вы сейчас делаете – больше интересов отдельной страны, это путь для всего человечества.

– Теперь он и твой. Судьба не делится на мы, вы – она общая для всех, и какой она будет, зависит от нас самих. Несколько часов назад ты был другим, но после баюнов все меняется. Как прежде уже не будет: мы не единственный разум и не имеем права решать за всех. Питомник это модель сосуществования, и принимая их как равных, принимаем, прежде всего, себя. Это нелегко, переломать что-то в голове и признать, что мы уже не вершина эволюции и надо потесниться.

Солнце садилось за липы, зацепившись краешком за горизонт, уходя светить тем, у кого еще ночь. Город вроде вот он, если идти прямо, то минут через двадцать минуешь крайний КПП, а сверчки уже расходились вовсю. Тянуло вечерней прохладой, Брама вытянув ноги сидел на лавочке, ловя неодобрительные взгляды. Знали б вы, как вымотался сегодня специалист без специальности, то не судили бы так строго. С Мак-Грегора что взять – светится как начищенная бляха на ремне. А как не светится – обрел смысл жизни, хотя не совсем гуманными методами. Но победителей не судят, их просто расстреливают. Сидит жив живехонек, лоб морщит. Пусть думает, информации к размышлению у него навалом. Хотя тут думать, думалку сломаешь. Как говорил Лист, это надо чувствовать сердцем, оно лучше знает.

– Брама, пожалуй, детсадик скоро закроют.

– Ну да, пошли, чего сидеть без толку.

Поправив уник на армейский манер, он скользнул в калитку мимо выкрашенных в яркие цвета многочисленных качелей каруселей. Злодейка память тут же выбросила другие, виденные в Припяти: ржавые, покореженные, заросшие бурьяном. Интересно, как они? Стоят заросшие стеной бурьяна, или человеческая рука отделила настоящее от прошлого огненной стеной и сожгла, чтобы вернуть на места былые краски?

Дежурная подняла на Браму голову и путник смущенно прокашлялся:

– Извините, мне Наталью Львовну.

– Вы наверно ее муж? Правильно сделали что пришли, как раз вовремя. Прямо и направо по коридору. Там услышите.

Он благодарно кивнул. Детсадик почти опустел, опоздавшие мамаши вели своих чад за руки, спеша к уютным квартирам, к семьям, куда можно вернуться с работы, неся радость прожитого трудового дня. Мак думал, наверное, о том же, его резкие  черты разгладились. К гадалке не ходи, вспоминает сына и жену. Ну, ничего, уже недолго осталось. Напротив групп висели стенды с детскими рисунками. Первые несмелые каракули. Забавные улыбающиеся солнышки, смешные, похожие на обувную щетку ежики, несущие на колючей спине груши-яблоки, домики, с окном на всю стену и вьющимся из трубы дымом. Наташу он услышал издалека, ей досталась старшая продленная группа, чьи родители задержались в лабораториях дольше положенного, не имея сил оторваться от решения загадок или нужных задач. Он вошел тихо, не потревожив напряженного внимания. К Наташе было обращено множество беспечно наивных, доверчивых и любознательных глаз. Никто не шумел, не носился с места на место, боясь нарушить творимое воспитателем волшебство. Слова ее были просты и понятны, а идущее из сердца незримое жемчужное полотно уходило гораздо дальше комнаты, обнимая мир, в который им предстояло шагнуть. Сраженный открывшимся зрелищем Мак неловко споткнулся, наделал шуму, смущенно взглянул на детишек и виновато развел руками. Увидев Браму, Наташа улыбнулась.