Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 97 (всего у книги 100 страниц)

   ......................................................................................

   Через минуту они осторожно выбрались из корабля, влекомые любопытством. Воздух оказался холодным и чистым, металлическая равнина, – тоже холодной и гладкой: цельная зеркальная плита, уходившая во все стороны, в бесконечность. Здесь царила абсолютная тишина, – вечное, нерушимое спокойствие. Великое одиночество последнего предела мирозданий неожиданно сильно сдавило их сердца. Любые изменения, любое движение здесь казались невозможными. Осознав это, они застыли, ожидая неведомо чего... Первым не выдержал Айэт.

   – И что нам делать дальше, Анмай?

   Вэру посмотрел на него, – смотреть вверх он боялся, – потом дальше, на бесконечно далекий горизонт. Там поднималась бледно светящаяся полусфера колоссального взрыва, – она тоже казалась совершенно неподвижной.

   – То же, что мы всегда делали раньше. Идти вперед.

   ......................................................................................

   Поход по металлической равнине оказался бессмысленной затеей, – ничего не менялось, они словно стояли на месте, и лишь корабль позади них медленно уменьшался. Эта беспредельная неизменность подавляла. Анмай предпочитал смотреть под ноги, а потом вообще закрыл глаза, – благо, споткнуться здесь было нельзя.

   Время от времени он поднимал голову и осматривался, – ничего не менялось. Тем не менее, с непонятным упорством они шли вперед, потеряв представление о времени. Усталости, как и потребности во сне или пище, они не ощущали, – это было очень странно, но никто из них не мог, и даже не пытался объяснить это. Они просто шли, наугад, давно потеряв из вида корабль и возможность вернуться, шли, пока остроглазая Хьютай не заметила впереди отверстие в металле, – шахту, наполненную серебристым туманом. Сперва они приняли её за отблеск, и лишь остановившись у края, поняли, что видят. И они поняли, что Путешествие Вверх закончилось, – здесь.

   ......................................................................................

   Они поняли это сразу. Нет, незримый голос не говорил в их головах, и их не обступали видения. Просто неведомо откуда пришло непреклонное понимание: их путешествие закончено, и их цель, – здесь. Потом они поняли, что они, – первые, достигшие Звезды Бесконечности. За всю несчетную бездну сгинувших лет путь к ней никем не был пройден. Никем, кроме них. Анмай познал тоску стольких лет оказавшегося почти вечным ожидания. Уже став абсолютно безнадежным, оно всё же было не напрасным. А затем он понял предложенный им выбор.

   ......................................................................................

   Звезда Бесконечности была создана вместе со всеми мирозданиями, – не построена, а именно создана, она возникла как их отражение, затем, чтобы обитатели сотворенного мира смогли его покинуть. Иным способом сделать это было невозможно, и это была единственная их надежда, – сотворивший их мир не смог войти в него, и посмотреть, что же у него получилось. Однако, ему могли об этом рассказать, – для этого он и создал Звезду. Пока хотя бы один из Детей Реальности не вышел наружу, их мир был незрим для Бесконечности, но сделавший это, мог унести его образ в себе... конечно, если бы он смог жить в ней. И даже ему предстояло пройти испытание, – последний, окончательный суд, – и вступить в Бесконечность без малейшей надежды когда-либо вернуться. Из них троих лишь Анмай мог пережить превращение, поэтому Звезда соглашалась пропустить лишь его одного. Остальные могли тоже попробовать, – но без малейшей надежды на успех. Впрочем, не прошедшему испытания ничего не грозило. Он просто возвратится назад, чтобы жить здесь, – уже вечно... почти.

   – А как же все эти души? – вслух спросил Айэт.

   Он не успел привыкнуть к тому, что говорить здесь уже не нужно. Тем не менее, ему ответили.

   Бесплотная сущность, состоящая из квантовых функций, не могла пройти необходимой метаморфозы. Это было следствием ошибки, – их и создали именно затем, чтобы они, окончив свои жизни в этих мирозданиях, выходили Наружу. Но никому не дано предвидеть всё, и тень не могла стать сутью. Из-за ничтожной ошибки в исходных построениях, – ошибки, о которой их создатель не мог даже узнать, – бессчетные сонмы душ были обречены на вечные скитания в мертвой пустоте.

   Пожалуй, больше всего Вэру поразило, что сотворивший их мир тоже мог ошибаться. Но именно это окончательно убедило его в невероятной реальности происходящего.

   – Ну, вот и всё, – сказал он. – Наша история закончена, и нам пора расставаться, чтобы не встретиться уже никогда и нигде. Остаться я не могу. Иначе окажется, что всё, – все жизни во всех мирах, – всё было напрасным.

   Он с испугом смотрел на Хьютай, но она промолчала. Её печальное лицо не отражало больше никаких эмоций.

   – Я всегда знала, что я, – самая обыкновенная, – наконец, сказала она. – Мне жаль, что тебе пришлось делать выбор между любовью и существованием, но разве есть выбор между бытием и небытием? Я постараюсь пойти за тобой, даже зная, что это бесполезно, что это может привести меня к смерти. Но если Звезда всё же разлучит нас... – закончить она не смогла.

   – Мы не расстанемся, пока сами не захотим этого, Хьютай, но рано или поздно мне всё равно придется идти дальше... и это самое тяжелое в моей жизни, – вновь заговорил Вэру. – Я могу остаться... на время, но наши годы будут отравлены мыслью о неизбежной разлуке. Лучше решить всё сразу. Но даже если мы расстанемся, я буду тебя любить, и это ничто не изменит.

   Она бросилась к нему, обняв с такой силой, что Анмай вскрикнул от боли. Он чувствовал, что она просто боится его отпустить.

   – Не бойся... успокойся... – говоря это, он отнюдь не пытался высвободится из отчаянно обхвативших его рук.

   – Даже если мы расстанемся, ты не останешься одна. Тут есть Айэт. Я знаю, вы любите друг друга. Теперь я понял, зачем он пошел с нами, – чтобы ты не осталась в одиночестве... даже если мне придется оставить тебя.

   Хьютай всхлипнула... но не пыталась оправдываться или протестовать. Он тоже обнял её.

   – Я не хочу прощаться с тобой, но, рано или поздно, нам пришлось бы расстаться. Лучше расстаться так. Или ты предпочла бы, чтобы нас разлучила смерть?

   Хьютай всхлипнула.

   – Смерти нет, – тихо сказала она, – но есть вечное расставание. Я не хочу этого, даже зная, что это неизбежно... я всё же попытаюсь остаться с тобой...

   – Ничто не разлучит нас, пока мы сами этого не захотим, помнишь?

   Хьютай взглянула в его глаза. Ещё никогда она не видела их такими печальными.

   – Да, помню, Анми. Ну так что дальше?

   Анмай посмотрел на затянутое серебряной дымкой устье шахты.

   – Если хочешь, мы можем прямо сейчас... пройти это вместе. Я... мне невыносимо ждать дальше.

   – Хорошо, Анми.

   Она отстранилась от него, но её рука продолжала крепко сжимать его руку.

   – Хорошо. Пойдем?

   Вэру взглянул на Айэта. Тот смотрел на них растерянно, и, как показалось паре, с грустью.

   – Ну, вот и всё, Айэт, – Анмай старался говорить спокойно, хотя слова просто душили его. – Не такой уж и долгой оказалась наша дружба, даже по человеческим меркам, и не такой уж счастливой, но я рад, что она была. А теперь прощай, мой единственный друг. Возможно, я поручаю тебе ту, что мне дороже жизни. Сохрани её, ладно? И... будьте счастливы.

   Юноша промолчал, но взгляд его больших глаз сказал Вэру всё, что он надеялся услышать. Пока они смотрели друг на друга, слова им были не нужны. Но вот Анмай отвернулся, и, не выпуская руки Хьютай из своей, подошел к краю шахты, заглянув вниз. Не очень широкая, – всего раза в два больше его роста в диаметре, с гладким, ровным металлом стенок, она была наполнена серебристой светящейся дымкой, – та казалась прозрачной, но на неведомо какой глубине сгущалась в ровно сияющую точку.

   У Вэру закружилась голова, хотя страха он не чувствовал. Он перевел взгляд на пальцы своих босых ног, – над самым краем бездны. Всего один шаг вперед – и...

   Он вновь взглянул на Айэта, – тот с болью смотрел на них, но не на Вэру, а на Хьютай. Он надеялся на её возвращение, – для него одиночество станет бесконечной пыткой... как и для самого Вэру. Хьютай тоже смотрела на юношу... надеялась ли она вернуться?

   Анмай испугался, что она покинет его. Он знал, что её любовь разрывает её пополам, и не знал, чего желать, – её возвращения, или...

   Кого бы она не выбрала, – второй будет обречен на вечную тоску, и печаль воспоминаний об этом выборе не отпустит её никогда. Анмай не знал, как больно ранит его это открытие.

   Она ощутила его страх, коснувшись лица любимого. Анмай смотрел на неё с болью.

   – Хьютай... это последние минуты. Потом... потом мы уже не сможем... говорить, видеть друг друга. Я уже не в первый раз прощаюсь с тобой, но теперь ошибки не будет. Я сделал много... в общем, мне было хорошо с тобой. И... я говорю как дурак, да?

   Хьютай улыбнулась – слабо, едва заметно.

   – Да.

   Анмай почувствовал, как от страшной тоски сжимается сердце... ему хотелось, чтобы оно замерло навсегда прямо сейчас... и он испугался, что оно может не выдержать. Ему вдруг захотелось так много сказать ей... сказать, как он её любит, но он не мог найти слов. Он только обнял её, прижимая к себе со всей нежностью, на которую был способен, осторожно баюкая её, словно ребенка.

   Когда он задрожал в беззвучном плаче, она вдруг обмякла в его руках. На сей раз они были слишком измучены, чтобы чем-то выражать свои чувства. Было уже слишком поздно, – и для этого, и для всего остального.

   Так прошло много времени – целая вечность, наполненная покоем. Вэру казалось, что тело Хьютай в его объятиях становится единственной существующей реальностью. Он понимал, чувствовал, что это безумное признание в любви действительно было самым последним.

   Это было горько, и, в то же время, радостно, – Анмай боялся, что их взаимное влечение всё больше вырождалось, превращаясь в чисто животную безудержную страсть, всё растущую по мере того, как распадались и слабели их сознания. Но сейчас, в самом конце, голова стала пронзительно ясной, и он понял, – так должно было случиться. Тот, кто разрушает всё ради своей мечты, в конечном счете разрушает и себя, свой разум.

   Он уже не чувствовал своего тела, и вдруг понял, что уже давно не верит в реальность происходящего. С каких пор? Пожалуй, со своего пробуждения на Девяти Мирах Файау. А сейчас он не был уверен в том, что было и прошлое. Он чувствовал себя чьим-то сном, – рассеянным, бледным облаком случайных, лишь внешне связанных воспоминаний, сном, который вот-вот закончится.

   Он застыл... потом шагнул вперед. Хьютай легко, без сопротивления, шагнула в бездну вслед за ним.

   Мелькнуло и исчезло печальное лицо Айэта. Воздух ударил им в лица, мгновенно сделавшись твердым. Рука Хьютай отчаянно стиснула его руку, как он – её, удерживая его не столько ей, сколько всей душой, – она выбрала его... хотя Вэру уже не хотел, чтобы она избрала печаль вечного расставания. Потом им показалось, что они повисли в пустоте, пронизанной серебряным светом. Он становился всё ярче, растворял их...

   И Анмай даже не заметил, как рука Хьютай выскользнула из его руки.

Глава 17.

В судной пустыне

   Кто дух зажег, кто дал мне легкость крылий?

   Кто устранил страх смерти или рока?

   Кто цепь разбил, кто распахнул широко

   Врата, что лишь немногие открыли?

   Века ль, года, недели, дни ль, часы ли

   (Твое оружье, Время!) – их потока

   Алмаз, ни сталь не сдержат, но жестокой

   Отныне их я не подвластен силе.

   Отсюда ввысь стремлюсь я, полон Веры,

   Кристалл Небес мне не преграда боле,

   Но, вскрывши их, подъемлюсь в Бесконечность.

   И между тем как все в другие сферы

   Я проникаю сквозь эфира поле,

   Внизу – другим – я оставляю Млечность.

   Джордано Бруно,

   «О Бесконечности, Вселенной и Мирах», 1584.

   Анмай не терял сознания. Просто в один миг он исчез, перестал быть, и появился вновь, – не зная, сколько времени вместилось в этот миг небытия... но он чувствовал себя свежим и сильным, словно мирно проспал несколько часов. Во всяком случае, в голове у него удивительно посвежело, а всё, случившееся миг назад, подернулось дымкой воспоминаний, – словно он расстался с Айэтом и Хьютай уже очень давно, успел пережить их утрату, и примирился с ней. Возможно, так оно и было. Кто знает? Узнай Вэру, что за этот миг прошла целая вечность, – он не удивился бы.

   Затем его внимание обратилось наружу. Ему не пришлось ни вставать, ни открывать глаз, – он уже стоял, и его глаза были широко открыты.

   Да, всё было так, в точности, – он стоял на безмерной, уходящей в бесконечность равнине, растрескавшемся и неровном поле мертвого камня. Он чувствовал твердое ледяное крошево под босыми ногами, – такое же реальное, как ровный холодный ветер, треплющий волосы и овевающий нагое тело, – он был совершенно обнажен. Как ни странно, это ничуть его не задело. Он с любопытством осмотрелся. Горизонта не было. Равнина действительно уходила в бесконечность, в беспредельность...

   – Пустыня Одиночества, – вслух сказал Анмай, сказал лишь потому, что уже говорил это здесь... в том сне.

   Он посмотрел вверх. Небо над равниной, – бесконечно высокое, тусклое, белое, – усеивали звезды. Не светлые, даже не черные, а серые. Он не понимал, как может видеть их. Вокруг царил покой, – вечное, нерушимое спокойствие. Он понял, что это граница между Реальностью и Бесконечностью, – и что Хьютай стоит на такой же равнине, откуда ей не суждено пойти дальше. Он не увидел, а почувствовал её, – так слабо, словно она была уже по ту сторону... и его последнее видение оборвалось, став реальностью.

   Что дальше?

   ......................................................................................

   Ничего не менялось, а стоять неподвижно Анмай просто не мог. Он пошел вперед, медленно и осторожно, выбирая, куда ставить ноги, – он то и дело кривился от боли, шагнув невнимательно. Дующий в лицо ветер, – он без всяких мыслей шел ему навстречу, – был довольно сильным, и, притом, порывистым. Анмай мельком удивился этому, – здесь не было никаких преград для ветра, но его порывы вовсе не поднимали пыли, оставляя воздух идеально чистым. Они лишь мягко толкали его в грудь, пытаясь отбросить назад. Довольно быстро ему стало холодно. Впрочем, по-настоящему он не мерз, его лишь немного пугало абсолютное беззвучие этого ветра. Он трепал его длинные волосы, и пряди касались шеи и плеч, словно множество легких рук. Анмай вздрагивал, чувствуя эти мягкие, почти невесомые прикосновения, – может быть потому, что они слишком напоминали ему прикосновения Хьютай.

   Он шел вперед в мертвой тишине и покое, не считая шагов и потеряв представление о времени, – впрочем, его вряд ли прошло много. Он по-прежнему чувствовал себя легким, сильным и гибким, и ему нравилось идти вперед вот так, в одиночестве. Лишь мертвая тоска, разлитая здесь повсюду, медленно проникала в него, и всё сильнее сжимала его сердце. Когда его пронзила внезапная боль, Анмай застыл, прижав руку к груди. Когда он вновь поднял глаза, перед ним стоял Философ.

   ......................................................................................

   К своему удивлению, Анмай не ощутил ничего, – ни испуга, ни радости. Затем извне в него вошло знание: здесь, в Пустыне Одиночества, его жизнь, все его поступки, будут взвешены и поняты до конца, и он будет осужден... к тому, что заслужил. Тем не менее, он ничуть ни боялся, – просто не верил, что Звезда Бесконечности отвергнет единственного, пришедшего к ней. Его интересовало лишь, откуда он знает, что стоящий перед ним Философ, – настоящая его душа, после бессчетных лет скитаний в пустоте вновь обретшая плоть, а не ожившее отражение из его памяти. Но она была непостижимым образом связана с ним, – за бездну прошедших лет души очень сильно изменились, и он вряд ли бы их понял... как и они его. И, если так, ему вообще нечего боятся. Он не верил, что его собственная память обернется против него. Воспоминания не могут убивать.

   А если могут?

   ......................................................................................

   Анмай уселся, подтянув скрещенные ноги к груди. Его глаза живо блестели, – он с интересом ждал, что будет дальше. Философ был точно таким же, как в последние минуты своей жизни, – невысокий пожилой мужчина в нелепой синей одежде, и с нелепым коротким автоматом в руках. Толстое в дырчатом кожухе дуло смотрело прямо на Вэру. Потом рядом с Философом появился Сурми Ами, – ещё секунду назад его не было в этой реальности, а теперь он неотделимо присутствовал в ней, но его черты казались подвижными и смутными, – его Вэру никогда не видел, и знал лишь по рассказам Хьютай.

   Он понял, что здесь собираются все, чья смерть терзала его совесть. Почему-то это ничуть его не пугало: конец своей жизни он представлял себе именно таким. Вот вокруг этой пары стали возникать другие безмолвные фигуры, – компания вооруженных автоматами мохнатых ару во главе со своим старым предводителем, чьего имени он так и не узнал. Между ними стоял дважды преданый и убитый им Нэйс, такой, каким он являлся к Вэру в кошмарах, – обнаженный, с истерзанным телом, свисающим окровавленными клочьями. Анмай с ужасом ожидал, что появится и Олта Лайту, чаще всего мучившая его во сне, но её не было. Вместо неё он увидел девушку-файа в короткой набедренной повязке, – одну из полумиллионного экипажа "Астрофайры", погибшего вместе с ней.

   Он уже понял, что здесь собираются лишь те, перед кеми он чувствует вину, и ничуть не удивился этому. Конечно, было бы совсем неплохо, если бы здесь появился Найте или Укавэйра, – он очень хотел узнать, что же с ней на самом деле сталось, – но тут решал не он, и ему оставалось лишь подчиниться такому выбору судей.

   Так он и сделал.

   ......................................................................................

   Анмай поёрзал, устраиваясь поудобнее, – насколько это было возможно на камнях, стараясь представить, что будет дальше. Глядя на давно умерших врагов, он не боялся... ему хотелось в это верить.

   Что бы они ни решили, я не позволю опять над собой издеваться, – сказал он себе. - В конечном счете, всё это, – лишь пустая формальность. А если нет?

   Больше никто не появился. Очевидно, Звезда решила, что такого количества судей достаточно. Но, хотя перед ним стояли не созданные машиной призраки, а реальные души убитых им, – они молчали. Он чувствовал их тяжелую, душную ненависть... и тоску.

   Анмай знал, что им незачем пересказывать заново все его преступления, – он знал их и так. Так же бесполезно ему было объяснять им, почему он их совершил. Бесполезно было вообще что-то говорить.

   Внезапно весь этот молчаливый суд показался ему совершеннейшей бессмыслицей. В самом деле, что они могли с ним сделать? Убить? Вернуть обратно? Но тогда существование самой Звезды Бесконечности, и всех мирозданий, тоже становилось абсолютной бессмыслицей. Анмай был совершенно уверен, что она на это не пойдет, – она не могла нарушить волю своего Создателя, это было просто невозможно. Может, они собираются простить его? И это вряд ли. Сделанного им нельзя прощать. Он знал, что не сможет простить даже сам себя. И уж подавно не нуждался в чьем-то ещё прощении...

   Может, они хотят заставить его страдать, болью искупить свои преступления? Нет, вряд ли, – они были слишком велики, а он прошел и через это, и знал, что страдания не смогут вызвать в нем никаких иных чувств, кроме ненависти к причиняющим их.

   Теперь он понял, что было хуже даже самой ужасной неожиданности, – осознание безнадежности и ненужности, или, быть может, фальшивости происходящего. Ведь окончательный суд оказался судом не Создателя, а машины, которая за всё невообразимо долгое время своего существования не видела ни одного живого существа. Поэтому она пользовалась его воспоминаниями, вытаскивая из них всё самое страшное и невыносимое для него. В этом и заключался поистине дьявольский замысел судилища: жертва должна была командовать судьями, заставляя их делать то, чего ей больше всего не хотелось. Но в душе Вэру не оказалось страха, только любопытство, и отчего весь замысел обернулся фарсом и мертвой скукой, которая, хотя и неприятна, но всё же, куда лучше боли...

   Правду говоря, он не был уверен в безопасности происходящего, – ведь его враги и его собственное беззащитное тело, всё, окружающее его, казалось совершенно реальным, – но что с того? Он знал, насколько реальной может быть иллюзия.

   И, в то же время, он знал, что эта невероятная бесконечная равнина существует на самом деле, такая же реальная, как вся его странная жизнь, – та жизнь, что так долго казалась ему иллюзией. А если так, – страшновато узнать, что, дойдя до края Бесконечности, он не нашел ничего, – ни возмездия, ни награды. Их не будет, и найдя совершенные, неопровержимые доказательства существования Создателя Анмай окончательно перестал в него верить, – он понял, что есть лишь бесконечно разные по сущности и могуществу, но равно подверженные ошибкам существа. Пускай высшее из них и создало всё сущее, и даже ждет его там, Снаружи, – что с того? Ему хотелось поскорее с ним встретиться, но лишь из-за любопытства. В остальных своих чувствах он уже не был уверен.

   Он с удивлением понял, что не хочет возвращаться, – ни на "Товию", ни даже на Эрайа, представься ему такая возможность. Прожитая жизнь больше не манила его. Она казалась совершенно полной.

   Законченной.

   ......................................................................................

   При этой мысли его пронзил холод, – не внешний, и так обжигающий голую спину, а внутренний, – Анмай Вэру понял, что не хочет больше жить. Он хотел умереть и узнать, есть ли что-то там, на той, темной стороне. Он всегда этого хотел, – всегда, – но боялся признаться в этом даже самому себе. Может, эта тайная жажда смерти, проистекающая из болезненного, мучительного любопытства, и была истинной причиной его разрушительных стремлений?

   А если и так, то какое это сейчас имеет значение?

   Внезапно Анмай испугался. Жить ему всё же хотелось. И сильно. Но, в самом деле, что держит его в этой жизни? Его мироздание исчезло, – он пережил его. Правда, неведомо откуда он знал, что стоит ему только захотеть, – и часть его, неотличимая от целого, возродится здесь, причем не в иллюзиях, а в реальности, – отнюдь не бессмысленным повторением и комбинациями пережитого ранее. Но такой жизни он уже не хотел. Хьютай? Он чувствовал её и знал, что в этот миг она переживает и чувствует то же самое. Он любил её, желал, чтобы она всегда была с ним. Всегда. И она это знала.

   Но, всё равно, рано или поздно Дивной Паре пришлось бы расстаться, – слишком уж различны их истинные стремления. Если они расстанутся, у неё еще будет Айэт, и их жизнь ещё только начиналась, – их общая жизнь. А такое расставание всё же лучше классического "пока смерть не разлучит нас". Гораздо лучше.

   Анмай вздохнул. Конечно, расставаться с любимой навсегда очень больно, но он должен идти дальше. За любое счастье рано или поздно приходится платить, – и, если Хьютай не последует за ним, ему придется лишь принять эту неизбежность. Скорее всего, всё, ожидающее его в будущем, окажется не наградой за сделанное им, а расплатой. И в одиночестве перенести её будет проще, – по крайней мере, никто не будет страдать вместе с ним... и за него.

   Он снова печально вздохнул. Как бы то ни было, он знал, что даже любовь не вечна, – она кончается, как всё в этом мире... или становится тем, что ему не по силам нести. Он чувствовал светлую грусть... и больше – ничего.

   Так окончилась его жизнь с Хьютай.

   Но она вечно будет с ним, – в его памяти.

   ......................................................................................

   Он ещё раз вздохнул и осмотрелся. Собравшиеся вокруг него явно не собирались ничего делать, – как, впрочем, и исчезать. Анмай понял, что если он не хочет сидеть здесь до бесконечности, он должен разобраться с ними сам.

   – Ты тоже будешь вечно жить в моей памяти, – обратился он к безымянной девушке-файа, серьёзной и грустной, с печальным и сосредоточенным полудетским лицом. – Я не стремился к уничтожению "Астрофайры", но ты погибла лишь из-за моей бездумной жестокости. Я никогда не смогу простить себя. Ведь в решающий миг я даже не вспомнил о тебе, даже не задумался, что именно я делаю. Я делал это во имя всего нашего народа, но это не оправдывает меня. Прощай.

   Девушка кивнула, повернулась, сделала один шаг и растаяла в воздухе – просто исчезла, словно не существовала никогда. Анмай почувствовал неожиданную тоску.

   Он повернулся к Нэйсу. Память создает свою версию реальности, отражающую сущность её владельца, и Нэйс напоминал зомби из третьесортного фильма ужасов, – в реальности с такими ранами он просто не смог бы стоять на ногах. Анмай понимал, что это мерзко и несправедливо, но ничего не мог с собой поделать, – он ненавидел Нэйса. Сначала за его глупую, детски наивную жестокость, и ещё больше потом, – за то, что он, Анмай, отчаянно нуждался в нем, нуждался в его помощи, – и бесстыдно манипулировал им. Но он никогда не мог и не хотел переменить себя, свою сущность. И он всегда сильнее всего ненавидел тех, в ком воплощались его собственные тайные черты. А Нэйс всё же оказался лучше его, он смог искупить себя, а Анмай, трусливый чувственный Анмай – нет.

   Слова им были не нужны, они просто смотрели в глаза друг другу, – двое юношей, двое сыновей одного народа, внешне очень похожих, только один был истерзан, обожжен и окровавлен, в его глазах был свет сострадания, – а второй сидел перед ним в свободной, гибкой позе, и улыбался. В этой усмешке, едва открывающей белые зубы красивого рта, было нечто невыразимо скверное.

   Две стороны одной и той же сущности смотрели друг на друга, – не добро и зло, а два разных знания. Один знал всё о том пути страданий, который называют жизнью, второй – лишь о том, что ему нужно делать, чтобы однажды оказаться здесь. Анмай оказался прав, и Нэйс понимал это, – дважды пойманный Вэру в одну и ту же ловушку, дважды отдавший ему свою жизнь, проиграл и теперь, – его огромные глаза заполнились невыразимой мукой, изо рта сбежала струйка крови, – и он исчез, уже навсегда.

   Анмай вздохнул. В конечном счете, мальчишеская тоска по нездешним землям, – а может, желание убежать от собственной тайной тяги к смерти, – оказались сильнее всего того, что он сам считал правдой...

   Он поднял глаза. Те, кого он раньше считал своими друзьями, исчезли, остались лишь враги изначальные, но с ними ему было проще.

   – Я всегда ненавидел вас, – обратился он к безмолвным ару. – В конечном счете, вы сами навлекли на себя свою судьбу. Вы безо всякой причины истязали меня, и всё, что я сделал потом, я считаю самой естественной реакцией. А теперь вон из моей мечты!

   Ару зашумели, поднимая оружие, но глаза Вэру светились ровной, безжалостной яростью, – и ару застыли, сжались, а потом вдруг исчезли, как всегда исчезали в его снах после пробуждения.

   – А вы чего ждете? – Анмай повернулся к Философу и Ами. – Вон из моей мечты!

   Ничего не произошло. Окрус и Ами продолжали безмолвно смотреть на него. Анмай задумался. Он уже было уверился в том, что это сон, а теперь растерялся, – самым жалким образом. Он знал, что должен что-то сказать им, что-то очень важное, но в голове мгновенно возникла полная пустота. Поэтому он просто смотрел на своих бывших врагов, точнее, на врага – Ами оставался расплывчатым, словно не в фокусе. Анмай зажмурился и опустил голову, твердо уверенный, что когда он поднимет её, перед ним уже никого не будет. Но те двое стояли по-прежнему.

   – И что же мне с вами делать? – вслух спросил он.

   Ответа не последовало. Две пары глаз продолжали смотреть сквозь него с ледяным презрением. Даже если это был бы лишь сон, Анмай почувствовал бы себя неуютно, – всё же, он сидел обнаженным перед двумя, в общем-то, чужими и вдобавок явно враждебно настроенными людьми.

   Он поднялся, – ленивым кошачьим движением. Не то, чтобы он совсем их не боялся, но здесь, на этой бесконечной равнине под белым, – траурно-белым, – небом, здесь, где кончались все пути, где его мечты обрывались, – ничего произойти не могло.

   Он осмотрелся, – вокруг не было ориентиров, но он инстинктивно чувствовал направление, – и пошел, осторожно ступая босыми ногами по острому каменному крошеву. Те двое стояли у него на пути, но он просто обошел их, – ему очень хотелось их потрогать, узнать, настоящие ли они, но его удержал страх. Что ж, раз они не хотят исчезать, – пусть стоят на этой унылой, мертвой равнине. А когда он посмотрит назад, – их уже не будет...

   – Стой!

   Анмай повернулся. Говорил Ами, – ровным, даже красивым голосом.

   – Ты нам задолжал кое-что...

   – А не пошел бы ты на... – улыбаясь ответил Анмай.

   – Ты, гад! – Ами всадил в него очередь из своего нелепого автомата, – вспышки, треск, что-то сильно ударило Вэру в грудь... и всё.

   Он недоуменно взглянул на себя, потом рассмеялся. Здесь, в физической реальности, эта запоздалая неуязвимость из сна была уже верхом нелепости.

   Ами бросился к нему. Прежде, чем Анмай успел что-то сделать, он ударил его в лицо, – файа упал, инстинктивно выставив руки. Локоть правой попал в острый угол монолитной плиты, – гадко хрустнуло, руку пронзила дикая боль, и она мгновенно отнялась, – до самого плеча.

   Боль темной яростью взорвалась в сознании. Анмай приподнялся, сжимая в здоровой руке увесистый осколок базальта. Короткий взмах, камень мелькнул в воздухе, – и Ами тоже взвыл, хватаясь за лицо. Между его пальцами брызнула кровь, – и испарилась, не долетев до камня. Затем Ами кинулся на него. Анмай еле успел увернутся от пинка в промежность, подставив бедро. Тем не менее, он тоже взвыл от боли.

   Это уже совершенно не походило на сон, но он всё же не мог разглядеть толком своего противника, – нечто расплывчатое, полупрозрачное, однако обладающее кошмарной силой, – Вэру подбросило высоко вверх, и с силой швырнуло вниз, обдирая спину о камни. Искаженная, словно преломленная в стеклянном шаре фигура навалилась сверху. Сражалась она вовсе не по-человечески, – нечто воздушно-липкое пыталось обхватить Вэру, задушить, раздавить его. Он вырывался изо всех сил, – а его крутило, выгибало до хруста в позвоночнике, выворачивало руки и ноги, било о камни, сжимало так, что трещали ребра. Вэру казалось, что он прилип к поверхности огромного, прыгающего по равнине мяча. Пока ему удавалось сберечь затылок, и он надеялся, что твердая, из костей и мускулов спина не очень пострадала от ударов, – но каждый отзывался всё более сильной болью, словно с неё содрали кожу, а теперь прижимали к открытым ранам раскаленное железо.