Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 100 страниц)

– Вы говорите, что мы будем равны, – насколько это возможно, – сказал Анмай. – Если так, то вы должны ответить на мои вопросы. Прежде всего – кто вы? И чем хочет стать Файау?

– Мы можем ответить. Но это потребует времени.

Анмай усмехнулся. Не прошло и секунды, как он уютно устроился в кресле, с нетерпением ожидая рассказа Укавэйры... как и Хьютай, и Айэт с Юваной.

– Мы такие же файа, как и вы, лишь обитающие в интеллектронной системе, – начала машина. – Различия существенны, но здесь не важны. Две тысячи лет назад, когда Файау вышла в большой космос, мы были очень наивны. Мы не знали о Кунха, о не-планетах, о Последней Форме – ни о чем. Знание пришло незаметно...

– Кунха? – спросил Анмай, словно пробуя незнакомое слово на вкус. – Что это?

– Это довольно сложно объяснить. Из тридцати известных нам древних сверхрас по-видимому ни одна не превосходила сколь-нибудь явно Файау. Причины этого очевидны: Природа накладывает множество ограничений на экстенсивный путь развития, таких, как конечная скорость переработки информации или же скорость света. Они определяют потолок развития технологий, по достижении которого оно может идти вширь, но не вглубь. Однако, хотя законы Вселенной накладывают жесткие ограничения на устремления разумных существ, они сами не являются неизменными. Так называемые универсальные постоянные вовсе не постоянны. Познание законов Природы, – это только первый шаг. Второй шаг, – их изменение, и мы его уже сделали. Проблемы на этом пути скорее технические, чем принципиальные. Понятно, что все овладевшие Йалис цивилизации занимаются именно изменением слишком суровых для жизни законов мироздания.

Однако из основ космогонии следует, что Вселенная существует уже пятнадцать миллиардов лет. Первые звезды сформировались двенадцать миллиардов лет назад. То есть, древнейшие цивилизации возникли семь, возможно, девять миллиардов лет. Из этого следует логический вывод: сейчас уже вся Вселенная является преобразованной, искусственной средой, построенной по чуждым нам, но всё же логическим, и потому хотя бы отчасти познаваемым принципам.

– Почему же тогда она накладывает суровые ограничения на предел могущества цивилизаций? – удивился Анмай.

– Причины этого мы не сможем узнать, – ответила Укавэйра. – И, в то же время, они очевидны, – цивилизации, разделенные непреодолимой пропастью световых лет, смогут, быть может, обмениваться информацией, но их непосредственные встречи, – и тем самым, вероятность конфликтов, – сводятся к нулю. Интеллектронное моделирование подтвердило, что Вселенная, лишенная ограничений на сверхсветовые полеты, гораздо беднее разумной жизнью, чем обладающая ими. Таким образом, физика Космоса, – лишь отражение его, Космоса, социологии. Культуры, способные отказаться от собственного безграничного развития, обрекающие себя на бесконечное прозябание в тисках созданных ими же ограничений ради того, чтобы в мироздании царил мир, наглядно показывают нам, чем же должна быть цивилизация.

– Почему же тогда стала возможна экспансия Файау? – спросил Анмай.

– Одна возникшая первой культура, одна цивилизация, не могла овладеть всей Вселенной, – просто в силу её не представимых размеров. На заре мироздания возникло множество рас, которые, естественно, стремились к разным целям, и создали независимые области изменяемой физики. Между ними разыгралась борьба, превосходящая всякое воображение. Те отголоски взрывов квазаров и распадающиеся галактики, которые мы наблюдаем в миллиардолетнем пространственно-временном отдалении, суть только отголоски этой, уже ушедшей в небытие войны. Многие сверхрасы, несомненно, должны были в ней погибнуть. Уцелевшие, осознав бессмысленность борьбы, пришли к некому единому образу действия, но, будучи разделенными громадными расстояниями, не смогли полностью его согласовать. Именно поэтому в физике мироздания остались не законопаченные лазейки. Они позволяют наиболее дерзким из юных рас обходить наложенные на них ограничения. Между ними и законодателями мироздания неизбежно разгорается борьба, в которой одни хотят опрокинуть ограничения, а другие – ещё более укрепить их. Таким образом, весь Космос представляет собой арену титанической битвы за сохранение мира.

Поэтому, хотя Файау, – единственная в своем роде, физикой каждой области Вселенной управляют более древние сверхрасы. Они выше её по могуществу и иные по влечениям. Локально это требует столь мало энергии, что заметить признаки Кунха невозможно никаким образом. Но для изменения физики в космических масштабах нужна и космической мощности энергия: их машины, построенные для этого, – самые большие искусственные объекты в этой Вселенной, и самые яркие из всех её объектов. Это крепости, базы, участники Кунха, идущей уже семь миллиардов лет, изменяют законы мироздания. Они достигли четвертого уровня Йалис, управляя размерностью пространства. Конечно, в масштабах всей Вселенной физика изменяется очень медленно. Как ни велика мощность машин Кунха, совершаемые ими изменения становятся заметными лишь за миллионы лет. Это очень много, даже для них. Но борьба не прекращается никогда.

Анмай ошалело почесал в затылке.

– Мне кажется, что эта концепция слишком наивна, – возразил, наконец, он. – Если на Эрайа за немногие сотни лет удалось сгладить казавшиеся неразрешимыми государственные антагонизмы, то кажется невероятным, что на протяжении семи миллиардов лет величайшие разумы Вселенной не смогли прийти к тому же.

– Именно объединение привело цивилизацию Эрайа к краху, который в масштабах Вселенной мог бы означать конец всей жизни вообще, – возразила Укавэйра. – К тому же все айа генетически очень близкие родственники, чего о космических сверхрасах сказать никак нельзя. И дальнейшее развитие не сближает их, а разводит всё дальше. Когда дело доходит до различий в политике строительства мироздания, то взаимопонимание становится просто невозможно, – в силу основополагающих принципов кибернетики, более универсальных, чем даже законы физики. Даже просто передать сообщение в область другой физики невозможно в принципе, ибо для этого необходимо прежде понять развившийся там разум, а если возможны разные типы физики, – возможны и разные типы логики, сознания, столь же несовместимые.

Поскольку они, конечно, не стремятся к взаимному уничтожению, установить во всей Вселенной единый вид физики, а потом стабилизировать его, по сути наугад, – нельзя. Нельзя даже отличить, где сопротивление мертвой природы переходит в разумное противодействие. Одна изменяющая физику сверхраса может уничтожить другую, не подозревая о её существовании, и, тем более, не имея никаких враждебных намерений. Просто одно событие для них имеет два принципиально разных смысла, и оба они истинны.

Поэтому Кунха нельзя назвать войной. Скорее, её можно уподобить лесу, в котором растения живут в симбиозе, и, в то же время, душат друг друга в борьбе за свет, однако неточно: масштаб и сложность этого явления, – роста, взаимного проникновения и борьбы искусственно созданных физик, – превосходят все представления о нем. И это содружество/противостояние непознаваемых друг для друга сверхрас идет уже семь миллиардов лет.

Анмай вздохнул.

– Эта история о сказал, о Вселенной, как арене вечной борьбы, не слишком привлекательна.

– Разумеется, картина раздираемого противоположными стремлениями Космоса выглядит примитивно, и даже мифологично, – согласилась Укавэйра. – Но нам не дано другого мира, хотя даже это не совсем точно: уже давно доказано существование множества Вселенных с различным устройством физики, причем, известны даже координаты соединяющих их Ворот Соизмеримости.

– Насколько я смог понять, – сказал Анмай, – главное ограничение экстенсивного роста, – не ограничение скорости взаимодействия скоростью света, а барьер Эвергета, – энергетический барьер изменения физических законов. Как же вы смогли обойти его?

– Мы его не обходили. Файау, как и Мэйат, занимавшие эту часть Вселенной до неё, стала сверхрасой лишь потому, что эта часть подверглась как бы диверсии извне, ненадолго ослабившей ограничения на возникновение сверхрас. С начала Кунха здесь, под рукой Тэйариин, Первых, их сменилось уже тридцать пять. Большинство не превзошло уровня современной Файау. Нам известно четыреста сорок построенных ими не-планет, но сами их строители исчезли, причем, относительно быстро. Файау, в её нынешнем виде, существует всего три тысячи лет, причем, две трети наших планет заселены за последние семьдесят лет. Теперь наша численность и доступная нам энергия удваиваются каждые двадцать пять лет, но продолжаться миллиарды лет такое развитие не может. Очевидно, что существует некий потолок, после которого сверхрасы гибнут, – или радикально изменяют путь, и мы не в силах представить, чем может стать цивилизация за миллиарды лет такого развития. Поэтому в Кунха ничто не зависит от нашей воли. Путь тех, кто возник позже, предопределен её начальными участниками. Файау чудом успела проскочить в открывшееся на миг окно возможностей, – но сейчас это окно уже захлопнулось. Не-пространственные полеты для органических существ уже невозможны, – но, закрывая эту возможность, Кунха сохраняет множество жизней. Все её участники хотят изменить мир так, чтобы он стал... лучше.

– Уничтожив все биологические расы? – удивленно спросил Анмай.

– Их цель – безопасность для всех, а не смерть. Впрочем, это не главная их цель. Эта цель – развитие, но её нельзя четко определить там, где интересы множества сверхрас взаимно перекрываются. Возможно, они ошибаются, и даже могут привести Вселенную к катастрофе, но не в силах Файау изменить ход Кунха – ещё нет. Это потребует времени, – возможно, миллионов лет, возможно, – миллиардов. У нас нет выбора. То, что мы не можем изменить, мы принимаем. Так или иначе. Нам остается лишь верить, что изменения повернут вспять от опасного уровня, как всегда бывало раньше.

– А если нет? – спросил Анмай. – Что, если, разрушая основу существования жизни, участники Кунха разрушат и себя?

– Нет. Их интеллектронная основа, – несомненно, небиологическая. Единственная опасность, реальная для них, носит моральный характер – то, что файа называют военной вседозволенностью, однако судить об этом трудно. В сущности, это вопрос о том, ведомо ли им сострадание, и если да, то в каких границах. Средств для разрешения этого вопроса у нас нет.

Как бы то ни было, остановить эти изменения невозможно. Уже семьсот сорок лет мы знаем о Кунха. Почти столько же лет мы пытаемся противодействовать ей, – хотя бы локально, – но единственная частично успешная попытка сделать это привела к катастрофе. Ахайлар, лучшее наше творение, был в один миг превращен в пыль, – а ведь вся Файау строила его сто семнадцать лет! Машины Кунха не уничтожают всё, что им мешает, но терпят сопротивление лишь до определенного предела, и мы до сих пор не знаем, где он. Мы здесь столь же бессильны, как и вы, и, пока мы не сравняемся с ними силой, мы должны приспосабливаться к их изменениям, а не мешать им.

Сознавать, что нашу судьбу решают силы, над которыми мы не властны, неприятно, признавать это, – тем более. Надежда на то, что мы сможем это изменить, реальна, но, увы, слишком далека от исполнения. Именно поэтому живым файа не стоит знать, что бывают ситуации, в которых ничего, совсем ничего нельзя сделать.

– А если всё же стоит? – упрямо спросил Анмай.

– В любом случае, все они неизбежно перейдут в интеллектронную фазу, – через тысячу лет их существование станет просто невозможно, – ответила Укавэйра. – Чтобы спасти их, мы должны стать наследниками тех, кто вел Кунха до нас, – чтобы не только мешать наступлению чуждой физики, но и самим пойти дальше. Пойти, несмотря на стремление оставленных Тэйариин машин помешать появлению новых участников Кунха, – не из злобы, а чтобы сделать войны между ними невозможными. Но для создания такого мира им не хватило даже семи миллиардов лет, и неизвестно, сколько ещё уйдет времени. Это мы должны изменить. Но вы, живые файа, нам уже не нужны. Вы ничего не сможете дать нам.

– Неужели нет больше никакого способа спасти... нас? – удивился Вэру.

– Есть: скопировать метаболизм Последней Формы в той степени, в какой это позволяет наша физика. Это будут уже скорее шары бозонной плазмы массой в несколько тонн, но они смогут принимать любую желаемую форму, включая и вашу. Они смогут жить вечно, по крайней мере, очень долго, причем, в любых условиях, – в огне звезд, в межзвездном холоде, на пустынных мертвых мирах, – везде и всюду. Их будет ограничивать лишь объем памяти. Им по-прежнему будут нужны звездолеты, но они больше не будут нуждаться в машинах, в пище, в домах. Если это изменение свершится, – Файау, в её нынешней форме, придет конец. Мы, интеллектронные системы, сами окажемся лишними. Поэтому никто из вас не знает об этой возможности.

– Это будет новый уровень свободы, да? И вы боитесь, что будет потеряно единство, что многие из изменившихся обратятся ко злу, и наш мир разрушится?

– Разумеется. В любом случае, перейдя эту грань, мы уже не сможем вернуться назад.

– Но разве вы не можете устранить зло в зародыше, – тем же способом, которым хотели изменить меня?

– Можем. Но кто тогда согласится на изменение? Отбор неизбежно означает разделение. Проще будет создать совершенно новую расу.

– Сможете ли вы скопировать метаболизм Последней Формы? После слияния со Сверх-Эвергетом я помню, что она не может жить в наших физических условиях!

– Именно в них и состоит основная проблема. Последняя Форма разумна и владеет Йалис. Её... части, проникшие в нашу Вселенную, обитают в искусственной физике, которую они создают для себя. Вне её они мгновенно распадаются. Впрочем, мы, машины, все равно не можем её использовать. Интеллектронная система сознания несовместима с энергетикой и структурой Последней Формы. Мы не сможем изменить физические условия так, чтобы это оказалось возможно: чтобы менять физику и странствовать между звезд, нужен Эвергет, а не рои ядерных бактерий. Эволюция гхатры свернула на наш путь, – это эволюционная конвергенция, и значит, другого пути нет. Но файа могут стать её частичным подобием, если использовать, как источник энергии, магнитные монополи. Тогда сохранится и живая форма, – просто вместо интеллектронных систем её сознания будут переходить в бозонную форму, ведь она не сможет размножаться естественным путем, – разве что делением.

Глаза Вэру живо заблестели.

– Если иного пути нет, и если моему народу суждено измениться, то почему бы не измениться всем, – не только файа, но и всем народам иных известных нам рас? Пусть все они объединятся и обретут последнюю, высшую свободу! Тогда этого деления на высших и низших больше не будет, не будет Игры в завоевание, и все будут равны в своих возможностях.

Вновь воцарилась тишина.

– Свобода – не дар, а обязанность, – наконец ответила Укавэйра. – Не все, мечтающие о свободе, смогут нести её тяжесть. А разделение рас породит бездну горя, Вэру.

– Да? Разве из всех решений не следует выбирать открывающее больше возможностей? Разве разнообразие, – не главный двигатель эволюции? Разве синтез разных форм не дает наиболее жизнеспособные? И я предлагаю объединение всех рас, – хотя бы против Последней Формы. Это разумно, разве не так, Укавэйра?

– Указывать путь всей многоразличной общности Файау, – вне нашей воли, Вэру. Она ведет сама себя, часто ошибается, но потом неизбежно исправляет ошибки. Чтобы объединить все расы, нужно создать новую. Другого пути нет. Мы сможем создать лучшее будущее, – но не для себя. Вы понимаете, как трудно пойти на такое?

Анмай задумался. Он узнал больше, чем мог представить, – но этого всё равно не было достаточно.

– Откуда пришла Последняя Форма? Я видел... но не запомнил, когда вышел из машины.

– Из другой Вселенной, с другой физикой, – более благоприятной для жизни, чем здесь. Мы не можем представить, каков этот мир, но мысль там реальна, и любое животное – бог. Туда ведут первые из известных нам Ворот Соизмеримости, – Файау открыла их четыреста пятьдесят лет назад. Больше тысячи наших кораблей прошло в них, – и ни один не вернулся. Сорок лет спустя из них вышли Нэйристы гхатры, и началась Последняя Война. Вокруг нас есть и иные миры гхатры, Вэру, Вселенные, где жизнь не приспосабливается к физике, а приспосабливает её к себе, миры, где материя и мысль, – единое целое. В них можно попасть, это правда, но там всё становится... слишком иным. Тот, кто входит в такую Вселенную, просто исчезает из физической реальности. А в Метавселенной отдельных Вселенных, – 10^118. В некоторых из них есть понятная нам разумная жизнь, – точнее, заселившие их сверхрасы сделали её существование там возможным. В абсолютном большинстве других организованные формы не могут существовать, но это, к счастью, уже можно изменить. Для сверхрас эта проблема отнюдь не отвлеченная. Йалис, позволяющий перестраивать мироздания, – самая могущественная из всех доступных разуму сил, барьер, выше которого уже никому не подняться. Предельный размер информационных систем и их предельную мощность определяет лишь предел глубины изменения физики. В этой Вселенной предел развитию положила Кунха. Что происходит в других, – мы не знаем.

– Интересно было бы увидеть... Это возможно, Укавэйра?

– Непосредственно – нет. Вселенные с различной физикой разделяют Листы, доменные стенки, совершенно непроницаемые в обычном или в не-пространстве. Сквозь них проходят лишь Туннели Дополнительности, созданные древними сверхрасами, но нам опасно в них входить. Вселенные старших сверхрас нам недоступны, а чтобы попасть в другие, нужно стать Нэйристами, Строителями Туннелей. И мы станем ими... однажды. Через тысячи или миллионы лет, когда... – неожиданно машина замолчала.

Пауза тянулась, мгновение за мгновением, и Анмай вдруг понял, – не почувствовал, а именно понял, – что сейчас, в этот миг, в Файау произошло что-то очень серьезное. Не здесь, а там, далеко. И это что-то было вызвано случившимся здесь. Но вот что именно?

В этот миг Укавэйра заговорила снова:

– Ситуация изменилась, Анмай. Вопрос о вашей невиновности или вине уже не имеет значения. Он стоит уже совершенно иначе: мы или победим и будем жить, либо умрем. Третьего – не дано.

Анмай, наконец, пришел в себя. Как ни странно, но он поверил Укавэйре, – поверил во всем, безоговорочно и сразу... впрочем, что ещё ему оставалось?

– Что произошло? – спросил он.

– Корабль, который, как считалось, был мной, только что уничтожен внезапной атакой. Это небольшая потеря, но Файау сейчас стала за грань катастрофической междоусобной войны... не в первый, и, увы, не в последний раз. Невозможно представить, что будет дальше. Отныне ни один объект, координаты которого известны, не может чувствовать себя в безопасности. И мы хотели бы... принять вас в себя, – сейчас, немедленно, пока мы ещё можем это сделать.

– Нет. Пусть моя память ограничена, и не сможет вместить всего, что мне интересно, но я не хочу... менять себя, пока это не станет неизбежным. Я хочу остаться таким, какой я есть. Это предрассудок, я знаю, но я не хочу становиться ещё чем-нибудь, пусть и лучшим.

– Наше время истекает, – ответила Укавэйра. – Есть ещё одна вещь, о которой вам следует знать. Звездолеты с интеллектронным управлением составляют основную часть Файау. Но они неравны и, значит, файа тоже неравны, даже в бессмертии, – хотя лишь один их процент обретает его. Остальные... ничем не отличаются друг от друга, и потому не могут составить коллективный интеллект. Чудовищно отказывать в вечной жизни, но с каждым годом отбор становится всё строже, – иначе она обратиться в ад. Но, несмотря даже на это, наши сверхразумные общности порой слепнут в своей внутренней тьме. Каждый разум ищет общество себе подобных, и, как бы мы ни старались...

Анмай ощутил, что его щеки горят от лихорадочного волнения. Откройся это, – и Файау разлетится в клочья.

Или, быть может, файа начнут, наконец, выбираться из ямы, в которую сползают?

– Но это же немыслимо! Как можно скрыть...

– Отсутствие одинаковых? Просто, Вэру. В начале всё было иначе, но времена изменились. Впрочем, каждая наша общность сама решает, кого вбирать в себя...

– А ты одна из первых?

– Первая. Самая старая, самые лучшие разумы, самые отважные, и не только файа. Здесь есть и другие расы, более обстоятельные, хотя и не столь храбрые, как мы.

– Так вот почему ты поддержала меня!

– Да. И я постараюсь, чтобы мы победили, а я могу немало.

– Ты правишь?

– Если хочешь, можешь назвать меня королевой муравейника. Это неверное название, но оно нравится мне больше всего. Сейчас мы уйдем, Вэру... на время.

Анмай улыбнулся.

– Надеюсь, мы ещё встретимся. Единство невозможно без единой власти. Желаю удачи! Пока!

Рой серебряных звезд вокруг Линзы вдруг весь яростно вспыхнул... и исчез. Индикаторы на пультах мигнули.

Товия вновь обрела самостоятельность.

* * *

Прежде всего, Анмай решил связаться со Сверх-Эвергетом. К его удивлению, это удалось. Он удивился ещё больше, когда понял, что разум машины открыт и подчиняется ему. Укавэйра не оставила в нём своей части. Хотя Анмай знал, что она может, вернувшись, вновь перехватить управление, такое доверие само по себе говорило о многом. Он задумался. Айэт с любопытством смотрел на него. Судя по его живо блестевшим глазам, юноша превосходно понял ситуацию.

– Не слишком радуйся. Это не победа. Сейчас во всей Файау, во всем известном нам космосе, началась война, – может быть, последняя. Мы начали её, – но не мы сможем её выиграть. Даже если Укавэйра победит, это не будет нашей победой. Файау изменится необратимо, и файа однажды исчезнут, – пусть и став тем, что выше жизни. Если Укавэйра проиграет... Что ж, по крайней мере мы вызвали раскол в стане врага, и у нас есть могучие союзники. Но вот если вмешаются Тэйариин, Первые, конец у всех файа будет один. В войне с ними не может быть победителей. Они могут уничтожить обе стороны, – ради сохранения органической жизни. Иначе мироздание будет отброшено на миллиарды лет назад... но жизнь снова возникнет... повсюду. А может, и нет... Кунха продолжается. Однажды наш мир станет чужим, непознаваемым, и всё, понятное нам, исчезнет, словно не существовало никогда.

Айэт испуганно взглянул на него. Затем он спросил:

– А что делать нам?

Анмай откинулся назад, закинув руки за голову, и закрыв глаза.

– Ничего. Ждать. Неважно, где. Всё, зависящее от нас, мы уже сделали.

Он открыл глаза и широко улыбнулся.

– Мы и сами не представляем, как много нам удалось сделать. А если и нет, то осталось с-о-овсем мало, – Анмай зевнул. – Пойдемте-ка, наконец, спать. Завтра решится всё.

Глава 17.

Выбор судьбы

Счастье – не в том, чтобы достичь вершин власти, знания, мудрости, а в том, чтобы не останавливаться на них. Ведь всё это когда-нибудь пройдет.

Аннит Охэйо. Новая эсхатология.

Проснувшись следующим утром, Анмай старательно вытянулся во весь рост на воздушно-мягком пеллоиде... и с удивлением понял, что ожидает исхода войны скорее с любопытством, чем с волнением. Вокруг ничего не менялось, – те же вечные небеса, звезды, несущие свою безмолвную стражу, – а происходящее за много световых лет не могло его волновать.

Но прошло уже десять часов из отпущенных им Укавэйрой суток. Анмай связался с управляющей сутью... и через миг вскочил, как подброшенный. Он увидел звездное небо, – огненное небо галактического ядра... дрожащим.

Это не было заметно для глаз. Но гиперсканеры Линзы уловили едва заметные колебания физики, – слабая, с трудом ощутимая дрожь. В его сопряженном сознании она отзывалась тоскливым, безысходным страхом, от которого до боли сжималось сердце. В один миг он понял, что началась битва, – величайшая за всю историю Файау, – и что всё её мироздание оказалась на грани падения в хаос. Вмешательство ещё одного участника, пусть и столь слабого, как Сверх-Эвергет Линзы, могло разрушить всё.

Анмай прервал связь, – выносить дальше это тоскливое отчаяние было выше его сил. Раньше он не знал, что машинам тоже ведом страх. Он оглянулся. Хьютай молча смотрела на него. По её глазам было ясно, что она и без его слов поняла всё. Они быстро оделись и прошли в рубку Товии, словно это могло что-то изменить. Через минуту в ней появился и Айэт с Юваной.

– Мне страшно, – сказал юноша, опустив взгляд. – Я не знаю, что это.

Анмай объяснил.

– Ты чувствуешь то же, что ощутил я в первый день Йалис, – закончил он. – Но тогда было начало, а сейчас, быть может, наступил конец.

Айэт не ответил, лишь в глубине его тревожно расширенных глаз промелькнуло... отчаяние? страх? решимость? Анмай так и не смог определить точно.

Они сели на полу, все вместе, – это создавало хотя бы видимость защиты. Тишина, слабое тепло их тел, страх, который Вэру не чувствовал, но мог представить, глядя на вздрагивающие плечи Юваны, – всё это объединяло их.

– А это будет быстро? – тихо спросил Айэт.

– Квантовое вырождение? Очень. Ты вообще ничего не почувствуешь. Это самая быстрая смерть, какая только возможна.

Анмай сам испугался своих слов, – незаметный переход в небытие почему-то казался ему страшней любых мучений.

– И Сверх-Эвергет не защитит нас?

– Нет. Квантовое вырождение подобно Творящему Взрыву, оно – его отражение, его тень. Но оно ничего не создает, оно лишь разрушает.

В этот миг Ювана вскрикнула, сжав лицо руками, Айэт вздрогнул, и даже Анмай ощутил, как его тело, пол, стены Товии, всё, пронзила странная дрожь, – словно содрогнулись сами основы мироздания. Впрочем, они и в самом деле содрогнулись.

Ювана подняла голову.

– Я больше ничего не чувствую.

Анмай на секунду прикрыл глаза и сосредоточился, связываясь с управляющей сутью.

– Всё кончено, – сказал он. – Не знаю, чем, но прежней Файау уже нет. Мы в новом мире, – и, возможно, мы одни. Быть может, наши противники сокрушили друг друга. Быть может, – нет. Но если Укавэйра проиграла, и здесь появятся её враги, я взорву Линзу прежде, чем они вновь перехватят управление. Вы согласны?

Остальные молча склонили головы.

* * *

Они по-прежнему сидели в рубке. Бездельное ожидание оказалось делом очень тяжелым, и Анмай опасался, что оно может затянуться надолго. Незнание было всего хуже. Иногда он связывался с управляющей сутью, но гиперсканеры Линзы не замечали ничего. Битва действительно закончилась.

* * *

После его пробуждения прошло четырнадцать часов, и Анмай уже начал дремать, когда экраны вновь расцвели яркими вспышками, – из не-пространства выходили звездолеты, немного – всего восемь. Массива Сверх-Эвергета Файау тоже не было видно. Анмай ещё тянулся к управляющей сути, когда над ним раздался знакомый голос.

– Здесь Укавэйра. Мы победили. Сражение окончено.

Анмай не ощутил победного ликования. Он слишком хорошо представлял себе последствия.

– Где остальные? – спросил он.

– Многих уже нет. Другие сейчас спасают то, что можно – и стоит спасти. И в Сверх-Эвергете здесь больше нет необходимости. Ведь мы же не враги.

– Надеюсь. Но даже здесь я почувствовал...

– Мы были на грани падения в хаос. Но большая часть Файау поддержала нас. Почти все сторонники угнетения низших рас и управления разумом живых файа уничтожены. Все интеллектронные общности, которые вели такое управление и миры, в которых шли игры, точнее имитация и повторение гнуснейших эпизодов нашей истории, уничтожены тоже. Впредь мы постараемся не допустить повторения подобного, хотя это будет очень нелегко.

– И вы не будете больше скрывать правду от нас?

– Сейчас триллион файа во всех наших мирах знакомится с истинной историей своего народа, и с историей Кунха. Они всю жизнь проводили в детстве. Сейчас оно закончилось. Вскоре всем им и самому мирозданию предстоит измениться.

– Каковы потери?

– Физические – примерно три процента относительно всей Файау. Остальные... вам не следует знать подробности этой войны, – та война, в которой победили вы, была страшна, но эта, – неизмеримо страшнее. Так будет лучше для всех.

Анмай кивнул.

– А что будет с нами? – спросил он.

– Вы свободны и можете поступать, как хотите. Но, что бы вы ни выбрали, мы постараемся помочь вам.

Стало очень тихо. Вэру растерянно оглянулся на Хьютай... но он уже знал, что скажет.

– Девять миров Файау так и не стали мне домом. Здесь, в чужом мире, я остаться не могу. Мне бы хотелось разделить участь Укавэйры.

– Сочту за честь принять вас на своем борту.

Анмай улыбнулся при этом обмене вежливыми фразами, – не было смысла поступать иначе. Когда он вопросительно взглянул на Хьютай, та лишь пожала плечами.

– Я всегда с тобой.

– А вы? – Анмай повернулся к юной паре.

– Я всегда мечтал отправиться к звездам, – Айэт улыбнулся, – тем более с тобой... с вами, – он покосился на Хьютай. – А что станет с Линзой? – вдруг спросил он.

– В ней должна быть управляющая суть, – ответила Укавэйра, – иначе Линза обречена на быстрое разрушение. Мы постараемся создать достаточно долговечную...

– Нет, – возразил Айэт. – Она будет... чужой.

– Ты можешь создать свою? Чей же разум ты хочешь поместить в машину? – когда сверхразумная общность обратилась прямо к нему, Айэт растерялся.

– Я... я не знаю, – наконец сказал он. – Кто-нибудь местный...

– И кто же? – в вопросе проскользнула насмешка.

Айэт испуганно оглянулся. Он понял – кто, и видел, что другие тоже это поняли.

– Я, – очень тихо сказал он.

Ювана бросилась к нему, схватила за руки, и вдруг спросила.

– Мы сможем... войти туда... вместе?

– Да, – ответил Анмай.

К его удивлению, девушка разрыдалась.

* * *

На следующее утро Анмай поднялся со странным чувством усталости, или, скорее, потери. Он уже знал, что это его последний день в Линзе. Уже казалось, что здесь прошла вся его жизнь, – а сейчас он вновь должен отправляться в неведомое... или остаться здесь. Но теперь в этом не было уже никакого смысла.

Он оглянулся. Хьютай, нагая, сидела на краю постели, расчесывая волосы – так же, как делали это её сестры и тысячу, и сто тысяч лет назад. Любуясь её невозмутимым лицом, Анмай улыбнулся, – в мироздании есть вещи, которые никогда не меняются.

Потом он подумал, что и Ювана так же расчесывает волосы, – но только последний раз в жизни...

Анмай помотал головой. Они обретут вечную жизнь, а он думает об них так, словно они должны умереть! Но для него они действительно умрут. Их личности полностью сохранятся, но сознания изменятся так, что только Укавэйра и ей подобные смогут говорить с ними на равных. Он – нет. Как бы не сложились в дальнейшем их судьбы, они расставались навеки. Анмай не понимал, откуда взялось это чувство. Он сосредоточился на нем, но ему не становилось легче.