Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 100 страниц)

   Мышцы Вэру непроизвольно напряглись. Вихрь достиг его, в лицо ударил порыв теплого ветра... и всё.

   Он с трудом сдержал истерический смех. Всего лишь сквозняк от открытой кем-то двери! А он едва не бросился от него прямо в...

   Клубы тумана беззвучно шевелили его волосы и уходили в бездну. Анмай обнаружил, что взмок, несмотря на холод, и весь дрожит. Мышцы свело так, что он не мог двинуться с места. Он даже не представлял, что может так испугаться. Стоять перед смертью уже страшно, – а беспомощно выбирать между одной смертью и другой... и так глупо! На какое-то мгновение ему показалось, что ЧТО-ТО решило убить его из-за того, что он понял, – и именно это было невыносимо страшно.

   Анмай яростно помотал головой. Он был слишком чувственным, – эмоции потрясали его, подобно взрывам, но, к счастью, отступали почти так же быстро.

   Сев у края шахты, почти полностью занимавшей пол просторного помещения, он осторожно заглянул вниз и поёжился. Жерло было совершенно темным, и он не мог представить, насколько велика его глубина, – может, и в милю. Свались он туда, – его вряд ли бы нашли. Даже теперь не все помещения Цитадели были изучены, – особенно нижние, к которым вела эта шахта. Из восьмидесяти основных её уровней лишь восемь находились над землей. Сейчас он был на десятом подземном, – и вспомнил свой визит в запасной командный бункер на самом нижнем, семьдесят втором глубинном уровне, почти в полутора милях под землей. Неестественно плотный воздух, пропитанный мертвенным жаром, которым полыхали стальные стены, сами эти стены, – покрытые странным бороздчатым узором плиты, словно изъеденные червями... В плотном воздухе каждый звук раскатывался громом, а на стенах кое-где были рисунки... которые могли свести с ума. Он больше не решался спускаться туда. Что уж говорить об остальных...

   Анмай сел у ворот, прислонившись спиной к их холодной стали. В подземелье царила абсолютная тишина. Клочья тумана, плывущие из призрачной глубины коридора, переливались в скрещенных, темно-голубых лучах ламп, приобретая странные очертания – файа, животных, мифических существ, и всё это беззвучно текло, шевелилось, меняло форму в неизменном мертвенном сиянии, создавая у Вэру ощущение нереальности. Сам неестественный оттенок света, порожденного радиоактивным тлением, гипнотизировал, притягивал взгляд, – на пыльные линзы ламп хотелось смотреть, не отрываясь. Ему вдруг захотелось навсегда остаться здесь, где всё случившееся казалось ему наваждением, сном...

   Анмай вновь яростно встряхнул головой, злясь на себя за трусость. Он уже понимал, что разбудило его там, наверху, – но боялся в это поверить.

   Он давно уже знал, что соотношение четырех великих сил природы, четырех фундаментальных взаимодействий, – сильного, слабого, электромагнитного и гравитационного, – зависит от уровня общей, единой величины – скалярного поля. Его кванты, – промежуточные векторные бозоны или лептокварки, – слишком массивны, чтобы рождаться в естественных процессах, даже самых энергичных, или в обычных ускорителях. Великий Коллайдер, однако, смог их создавать, – возможно, считанные штуки, но и их оказалось достаточно, чтобы за тысячу миль он проснулся от страха. А почему – от страха? Ну-ка... Ну да – ведь организм настолько тонкая, сложная система, что даже ничтожное изменение электромагнитных сил межатомных, межмолекулярных взаимодействий может привести к нарушению тончайших биохимических реакций, – прежде всего, в мозгу, – и к смерти.

   К сожалению или к счастью, но они не были первыми на этом пути, – их предки и иные расы прошли его, и часть их знаний удалось понять. Анмай знал, что открытый ими эффект на каком-то другом языке назывался Йалис, а машина, которая его производит, – Эвергет или Всесильная Машина. Её устройство он пока представлял весьма смутно, но Йалис мог стать абсолютным оружием – и не только. Он мог немного увеличить сильное взаимодействие, – и сделать термоядерный синтез столь же доступным, как паровой котел. Он делал возможным вообще всё, в том числе и межзвездные полеты. Конечно, применять его стоило с крайней осторожностью. Йалис позволял, например, увеличить скорость света, – но она тоже фундаментальная постоянная, от неё зависит энергия массы покоя, – и, значит, все реакции с выделением энергии вообще. И множество других фундаментальных постоянных...

   Разумеется, Йалис имел множество уровней, и они пока что стояли на самом нижнем. Но сейчас им нужно всего лишь устройство, которое сможет контролировать уже достигнутый эффект, – а это наверняка возможно, и даже вряд ли слишком сложно.

   Анмай вздохнул. Он отлично понимал, как эту штуку можно использовать, и куда более важным был другой вопрос: дадут ли им вообще построить Эвергет – или, хотя бы, его прототип? Внутри Фамайа никто помешать им не мог: повстанцам не пробиться к плато Хаос, а Совет не откажется, конечно, – если расходы на постройку не станут непомерно велики.

   Но их страна не была единственной на Уарке. Во времена хаоса, когда двести лет назад произошла Катастрофа, – притяжение Бездны сорвало планету с орбиты и швырнуло прочь от солнца, – Первая Революция охватила не все народы.

   Конечно, если бы не Катастрофа, они все давно погибли бы, – совместное излучение светила и Бездны сделало бы температуру на поверхности невыносимой. Но их мир неотвратимо, со скоростью миллиона миль в час, летел к Бездне, и эта скорость росла, как и уровень космического излучения, – в горах Уарка уже никто не жил из-за него. Самое плохое – они не знали, сколько лет им осталось. Сотни, может, и тысячи, – а может быть, и нет. Это зависело от слишком многих факторов, включая даже плотность пыли в туманности...

   Анмай понимал, что если они не построят межзвездные корабли и не улетят отсюда, от их цивилизации не останется вообще ничего. Жесткое излучение сожжет жизнь, а потом и сама планета исчезнет в чудовищном диске плазмы, окружающем Сердце Бездны, – колоссальную черную дыру. Её масса, по последним оценкам, в два миллиарда раз превосходила массу исчезнувшего солнца. И, словно этого мало, – ещё союз тридцати восьми государств, мечтающих уничтожить Фамайа, – и нельзя сказать, что незаслуженно!

   Анмай невесело усмехнулся. Те, кто двести лет назад решили объединить весь мир во имя его спасения, – ещё не зная нужных способов, – не смогли довести дело до конца. Причин он не знал, но всё следующее столетие прошло в почти беспрерывных войнах между двумя социальными системами. Первая мировая война, начатая самоуверенными правителями Фамайа почти сто лет назад и бушевавшая ещё шесть, привела к потере почти половины территории и огромным разрушениям. Государство тогда уцелело лишь благодаря превосходству своей общественной системы, основанной на науке, да фанатичной ярости своих защитников-файа, – в случае поражения их ожидала неизбежная смерть. Фамайа потеряла в той войне двадцать семь миллионов солдат, – и о подробностях тех ужасных сражений ещё и поныне не всё осмеливались говорить...

   Анмай гордился, что его предки во главе с тогдашним Единым Правителем Эйасто Бардерой всего за двадцать лет смогли восстановить мощь попавшего, было, в зависимость государства, – и не только. Благодаря наконец правильно понятым приоритетам, они взяли курс на развитие фундаментальной науки. Это оправдалось сполна, – Фамайа первой получила ядерное оружие.

   В начавшейся всего пять лет спустя Второй Великой Войне оно стало решающим преимуществом. Противник, – Союз Свободных Государств, – понес огромные потери. Поглотив шестнадцать его стран, Фамайа втрое выросла, занимая ныне двадцать миллионов квадратных миль, – больше половины всей площади суши. Она раскинулась на двух континентах, – почти всем Арке и скованной льдом Старой Фамайа. Поражения Первой Войны были отмщены сполна, но... дело не было доведено до конца!

   Анмай знал, что когда истощились запасы атомных бомб, Бардера просто не решился продолжить наступление и добить почти беспомощного противника. Он предпочел закрепить захваченное. Повторить войну не удалось, с её началом слишком затянули, – по его же вине. А ведь лишь через десять лет у ССГ тоже появилось ядерное оружие! С этого времени всякие войны стали невозможны. Но теперь...

   Почти наверняка доступные им слабые изменения окажутся гибельны только для сложных систем – людей – и не затронут простых, – машин и зданий. Они получили оружие, о котором мечтали все захватчики.

   Но Анмай знал, как долог путь от открытия до реальной технологии. Прежде всего нужно выяснить, сколько и каких лептокварков рождается в их ускорителе – их, по теории Великого Объединения, двенадцать видов. Как они влияют на различные взаимодействия, и как изменения взаимодействий влияют на всё? Об этом придется подумать. Нужно создать теорию Йалис, – совершенно новую, лишь отдаленно соприкасавшуюся с остальными. Одно это потребует усилий тысяч ученых и займет, в лучшем случае, десятилетия. Без теории действовать нельзя, – цена ошибки слишком высока. А, чтобы довести Йалис до практического применения, придется переделать коллайдер, первоначально предназначенный лишь для фундаментальных исследований, и провести множество очень опасных экспериментов...

   У Вэру вдруг перехватило дыхание, когда он понял, какого рода работа ему предстоит. А ведь ССГ, узнав об открытии файа Йалис, – после того, что случилось в Кен-Каро и здесь, в Товии, скрывать это долго невозможно! – и зная, что в случае постройки Эвергета у них останется выбор лишь между уничтожением и капитуляцией, без промедления нападет первым, стремясь уничтожить Фамайа, – или, по крайней мере, плато Хаос.

   Или не нападет? Ведь подобное нападение будет для ССГ самоубийством, – оно не станет неожиданным, а ответный удар и без Эвергета окажется уничтожающим. Силы были всё же неравны, и за Фамайа оставалось преимущество если не в количестве, то в качестве и в мощи оружия. Она сможет победить, – но сможет ли потом выжить? В этом он уже не был уверен, и вновь проклял труса, не сумевшего завершить начатое. Теперь он сам попал в почти безвыходное положение. Поможет ли победить одна лишь угроза войны? Кто знает? Ядерный мир, – слишком хрупкая вещь. Что станет с ним, если обе стороны начнут угрожать друг другу уничтожением, – одна требуя прекращения всех работ по Йалис, а другая – безоговорочной капитуляции первой? Или обе стороны потребуют друг от друга безоговорочной капитуляции?

   Вэру охватила ярость, и он вновь проклял Эйасто Бардеру. Из-за его трусости третья мировая война стала почти неизбежной. Как он только осмелился начать основные работы Проекта Спасения, не выполнив главного начального условия – объединения мира! А ему, в его двадцать шесть лет, придется решать обе основные задачи Проекта – разом! Это тоже сильно смахивало на самоубийство. Конечно, можно отступить, прекратить работы по Йалис, – их опасность послужит неоспоримым аргументом, – и искать обходные пути. Но может ли тогда Фамайа рассчитывать на спасение? Вряд ли – в ССГ не вели грандиозных работ по овладению технологиями межзвездных полетов, и потому жили гораздо лучше. Их пропаганда неустанно подчеркивала это, и спорить с ней было трудно. Опасность грозила весьма отдаленным будущим поколениям, и мало кто хотел жертвовать всем ради их блага. Вэру уже пришлось признать, что технологии в ССГ развиваются быстрее, – но даже фундаментальные исследования в области физики межзвездных полетов требовали таких колоссальных затрат, что ограничивали потребности каждого гражданина Фамайа, – по крайней мере, большинства. Мало кому это нравилось, и единственным способом продолжать работы была, увы, олигархическая диктатура. А в ССГ полагали, что права и потребности живущих здесь и сейчас людей стоят на первом месте, а свободное развитие общества само приведет к нужным технологиям, – когда в них возникнет необходимость.

   Вэру эта идея казалась безумием, причем, безумием заразным, – всё больше и больше людей, и даже файа верили ей. Как Единый Правитель, он отлично знал состояние Фамайа и понимал, что она падет и без войны, если не сокрушить ССГ в ближайшее время – но вот как? В то, что правители ССГ сдадутся просто потому, что он попросит их об этом, он всё же не верил. Правда...

   Если прототип Эвергета – про-Эвергет, как он решил его назвать, – будет готов до того, как разразится война, он сможет просто уничтожить ССГ. Быстро и полностью. И без каких-либо последствий для Фамайа. Это было просто идеальное решение, – если не считать того, что перед ЭТИМ померкнут все злодеяния прошлых эпох. А Вэру не хотел никого убивать. Он ещё никогда не делал это... сам.

   Но только за семь лет его правления в Фамайа был уничтожен, – превращен в "бывших", – почти миллион "врагов государства", большей частью, по его же приказам, причислившим к ним воров, грабителей и наркоманов.

   А уничтожение старой столицы Ааены – Ревии, в которой вспыхнул мятеж? Правда, тогда, в девять лет, он нажал кнопку по воле приемного отца, не понимая ещё, что делает. Но результат, – два с половиной миллиона убитых, из которых восемьсот тысяч сгорели сразу, а остальные умерли в мучениях, по сравнению с которыми смерть на костре была милостью, – результат был столь страшен, что его ужасала сама мысль о возможности повторения подобного. И его мысли метались, словно пойманные в клетку дикие птицы.

   В конце концов, себе он не мог врать: перед ним единственная возможность спасти свой – и другие народы. Воспользоваться ей – его долг, исполнить его, – обречь на смерть миллионы, миллиарды невинных. А он просто боялся убивать, – потому, что боялся смерти. Сказать: "это не мое дело, не могу, увольте?"

   До чего же странная ситуация, – столько людей и файа рвется к власти, а он, обладающий, пожалуй, самой большой властью в мире, мечтает от неё избавиться!

   Но если отказаться, то что потом? Смотреть, как его преемник делает то, чего побоялся он? Это уже просто трусость. Или он сделает всё, чтобы его народ выжил, или станет предателем... хотя бы лишь в своих глазах, но с этим всё равно нельзя жить. А как жить, зная, что ради одной спасенной жизни он убил десять?

   Анмай начал понимать Бардеру, но в остальном совсем запутался. Теперь он хотел лишь одного, – ни с кем не говорить и ничего не думать. Его взгляд рассеяно устремился в глубину коридора. Цитадель очень велика, найти спрятавшегося в ней почти невозможно...

   Он удивился своей трусости. Да, но что ещё ему остается? Прыгнуть в эту вот шахту и избавиться от всех мыслей навсегда? Это тоже стало бы предательством, – по крайней мере, по отношению к Хьютай.

   Неожиданно для себя Анмай рассмеялся. Ни одна из сторон не сможет одержать победы, – но оставался ещё третий путь: мирное объединение. Это, бесспорно, был бы лучший выход. Но как убедить их?

   Он с ужасом понял, что не знает даже имен своих врагов, – два века полного разрыва сделали своё дело. Между Государством Фамайа и ССГ не было никаких отношений, – только подозрения и ненависть. Но все иные пути были отныне для него закрыты. Остался лишь один, – навстречу своим врагам... или смерти мира.

   Возвращаясь по коридору, полному туманных призраков, Анмай поклялся, что сделает всё, чтобы не допустить войны. Наверняка с правителями ССГ можно найти общий язык. Просто никто из его предшественников не занимался этим всерьез! И он пройдет свой путь до конца, постарается, чтобы работы по овладению Йалис не уничтожили весь этот мир. Это же чисто техническая задача! Всё остальное, в том числе и его собственная участь, просто неважно.

   Увлеченный своими мыслями, он не заметил, как добрался до центрального ствола.

   Но, когда Вэру мчался вверх в скоростном лифте, ему показалось, что он взлетает к звёздам.

   Примечания: Йалис

   Изучив основополагающие законы Вселенной, файа поняли, что любое ничтожное изменение любой из множества физических постоянных сделает жизнь невозможной. Вероятность благоприятного совпадения всех их соотношений составляла всего 10^-118. Этот парадокс они разрешили допущением, что их Вселенная – только один из возможных вариантов, которых (теоретически) может быть вообще бесконечно много.

   Это было решение, сколь изящное, столь и бесполезное, ибо в принципе не поддавалось проверке. Тем не менее, файа задумались над этим вопросом. Было очевидно, что у всех возможных Вселенных есть некая общая «основа» и индивидуальные «надстройки». Прояснить их природу удалось лишь с помощью информации, полученной от более древних рас. Это стало фундаментом Йалис, или изменения физической реальности.

   Как оказалось, все возможные соотношения различных физических постоянных определяются соотношением квантов скалярного поля – промежуточных векторных бозонов, или лептокварков, поскольку они сочетают признаки, характерные для обеих классов частиц.

   Существует 12 видов лептокварков: X+1, Х+2, Х+3, Х-1, Х-2, Х-3, Y+1, Y+2, Y+3, Y-1, Y-2, Y-3. Все они обладают нулевым спином и электрическим зарядом, равным 1/3 или 4/3 элементарного. Их массы очень велики – от 10^14 до 10^16 ГЭВ, и они являются квантами Единой Силы, Суперсилы, объединяющей все взаимодействия. Именно поэтому они могут вызывать практически любые изменения элементарных частиц.

   Примером служит распад протона, вызываемый лептокварками Х+. Они превращают кварки в мезоны и позитроны, что невозможно в любых других условиях. В больших масштабах такой процесс приводит к мгновенной аннигиляции материи, что является неплохой иллюстрацией безграничного могущества Йалис.

   Лептокварки делятся на 4 семейства, каждое из них контролирует одно взаимодействие: Х+ – слабое ядерное, Х– – электромагнитное, Y+ – сильное ядерное и Y– – гравитационное. 1-частицы ослабляют взаимодействие, 3-частицы усиливают его, а 2-частицы определяют симметрию взаимодействия (т.е., в частности, несет электрон отрицательный заряд или наоборот). Х1 являются наимение массивными, Y3 – наиболее массивными. Великий Коллайдер Фамайа мог создавать только лептокварки Х-1, ослабляющие электромагнитное взаимодействие.

   Генераторы Йалис – это сверхмощные ускорители, которые создают лептокварки различных семейств и, при помощи туннельного эффекта, «выстреливают» их в нужную область пространства. Это ведет к изменению в ней уровня скалярных полей – и, следовательно, самой физической реальности.

   Следует помнить, что физические законы под воздействием Йалис, строго говоря, не меняются: энтропия по-прежнему возрастает, а вечные двигатели не работают. Гравитационная постоянная или скорость света могут становиться больше или меньше, стабильные элементы могут превращаться в нестабильные и наоборот, но Йалис НЕ приводит к возникновению новых частиц или новых взаимодействий, а всего лишь повышает или понижает вероятность некоторых ядерных реакций. Тем не менее, из практически любого изменения существующей Реальности может получится, в принципе, почти всё, что угодно.

   Излишне добавлять, что любое применение Йалис требует чрезвычайной осторожности, и разрушить с его помощью неизмеримо проще, чем создать что-нибудь полезное. Тем не менее, именно последняя возможность представляет наибольший интерес, т.к. среди 10^118 вариантов возможных Реальностей существует 10^18 не худших и не лучших, а просто по-другому сложных.

   ГЛАВА 4.

   ПУТЬ К ХАОСУ

   Уж нет ли в этих песнях непонятных

   Каких-нибудь идей превратных?

   Поешь прекрасно ты, и звучен голос твой,

   Да надобен надзор, мой милый, за тобой.

   Городовой!

   Сведи в участок Соловья!

   Там разберут, брат, эти песни!

   «Бурелом», 1905, N1.

   Какое-то время после разговора Маоней Талу сидел неподвижно, просто не веря в случившееся. Потом, словно очнувшись, мотнул головой, отбросив лезущие в глаза волосы, и вышел из радиостанции, – ему не терпелось заняться делом, о котором он столько мечтал.

   Шагая по просторным темным коридорам Замка к двум отведенным ему низким маленьким комнаткам, он составил в уме список всего, что нужно взять в дорогу. Своих вещей у него вообще было немного, так что сборы получились недолгими: запасная одежда, несколько любимых книг и бытовые мелочи без труда вошли в обычную дорожную сумку. Он сунул в кобуру свое оружие, – армейскую восьмизарядную "Омегу", – добыв её из ящика стола. Распихав по кармашкам на ремне обоймы и засунув в сумку коробку с патронами, Талу огляделся, вспоминая, не забыл ли чего, прихватил ноутбук с передатчиком, закинул сумку на плечо и вышел из комнаты.

   Запирая дверь, он вдруг подумал, что в последний раз видит свое уютное жилище.

   И не ошибся.

* * *

   Выехав из ворот Замка, Маоней обернулся. Силуэт старой крепости, черный на фоне зари, вдруг вызвал приступ неожиданной тоски, – он уже привык считать её домом. Сама заря стала ярче, чем полчаса назад, – её яркость зависела от количества поглощаемой Бездной материи, и никто не мог предвидеть этих изменений.

   Его открытая машина мчалась в "Золотые сады" по широченному, прямому, как луч, проспекту Революции, сейчас пустому, – несмотря на два века без солнца, повсюду на Уарке соблюдался старинный суточный счет времени. Вдоль проспекта, утопая в пышной черной листве скверов, возвышались угловатые массивы старинных, построенных ещё до Великих Войн зданий. Толстые ребра отклоненных внутрь пилонов разделяли их ступенчатые темные фасады; лишь изредка на них мелькало желтое пятно освещенного окна.

   Машина перемахнула мост через широкий канал Победы. Здесь, в Новом Городе, файа воссоздали архитектуру Империи Маолайн, своей древней родины, – вдоль каналов протянулись длинные ряды снежно-белых узких пирамид, украшенных цветными огнями. Наклоненные наружу стены их уступов-террас отбрасывали вниз свет медленно розовеющей зари, смешивая его с синим, медно-оранжевым и белым светом низких фонарей, утопающих в кронах деревьев.

   Ярко-белые, принявшие чудесный нежно-розовый оттенок здания, как сны, поднимались очень высоко в дымчато-темное, рассеченное тонкой дугой Нити небо: каждая пирамида состояла из десяти пятиэтажных уступов. Деревья скрывали основания громадин и опоясывали их террасы словно бы полосами черного, просвеченного разноцветными огнями дыма. Спокойная вода каналов отражала дымчато-темный свод небес, белые откосы берегов и силуэты башен.

   Здесь на улицах гуляло много пёстро одетой молодежи, – в более чем миллионной Товии она составляла половину населения. Мелькали и коричнево-смуглые широкоскулые лица файа, и более светлые, – других народов огромного государства. Файа, в большинстве, были стройны и мускулисты. Дважды изогнутые, как лук, губы и длинные, слегка раскосые серые глаза делали их красивыми, и Маоней не видел ничего удивительного в том, что файа тут главные. Раз они самые симпатичные, то они и должны править, кто же ещё?

   Дальше на восток, уже за пределами города, потянулись плоские бесконечные крыши промышленного района. Жизнь здесь не затихала никогда. Среди сияющих окон цехов и труб мелькнула ярко освещенная дорога, ведущая к Цитадели. Петляя, она всползала вверх по скалистым уступам плато, увенчанным, подобно чудовищной черной короне, огромной массой крепости; её башни обрамляли созвездия тревожно-красных огней.

   Впереди, в конце проспекта, показалась высокая железобетонная стена с башнями-дотами. Она окружала самый крупный во всей Фамайа нейрокибернетический центр – "Золотые сады".

   Маоней сразу окунулся в царящую здесь возбужденную рабочую атмосферу. Всюду мелькали занятые чем-то служители и специалисты, неторопливо ползли самоходные клетки для перевозки гекс.

   Он включился в это безостановочное движение, – бегал по всем Садам, сидел у компьютера, отдавал и исполнял приказы. Наконец, он замер на гребне толстой стены, окружавшей один из обширных вольеров; там спокойно бродили огромные шестиногие существа, покрытые жесткой белесой шерстью. Массивные головы, венчавшие длинные гибкие шеи, склонялись вниз, словно трава, и тут же выпрямлялись. Взгляд Талу перешел на ферму перекрывавшего загон мостового крана. С его тележки свисал похожий на ребра раскрытый захват подъемника. Маоней мечтательно улыбался.

* * *

   Окрус Ватпу, по кличке Философ, проснулся от внезапного страха. Он ещё не успел осознать свои ощущения, когда в смрадную тьму барака ворвался оглушительный трубный рев. "Проклятые твари!" – подумал он, переворачиваясь на другой бок. Но тут рев гекс перешел в страшное многоголосое гудение, – такого он не слышал за все семь лет своего заключения. Гул тотчас дополнился металлическим треском, а затем – испуганными воплями охранников и стуком пулеметов. Он вскочил, как подброшенный, и кинулся к окну.

   Сквозь забранное частой решеткой грязное стекло он видел, что караульные гексы уже повалили высокую железную ограду своего загона и теперь с неожиданной яростью штурмовали ограду лагеря. Ни огонь пулеметов, ни искры, сыплющиеся из перехлестнувшихся проволок, не могли их остановить. Бетонные опоры начали крениться. Ещё одно яростное усилие – и ограда втрое выше человеческого роста рухнула, увлекая за собой сторожевые вышки.

   Когда провода под напряжением в шесть тысяч вольт коснулись земли, сверкнуло ослепительно-синее пламя короткого замыкания. Все ярко освещавшие лагерь огни в одно мгновение погасли; повис тревожный желтоватый полумрак. Масса темных силуэтов, увенчанных жутко качавшимися шеями, продолжала напирать, топча и сминая проволочные заграждения. Путаясь в колючей проволоке и разрывая её, как нитки, гексы проломили внутреннюю ограду и ворвались во двор.

   "Сейчас они их успокоят", – с внезапной надеждой подумал Философ, переводя взгляд на окруженную сеткой высоковольтного заграждения радиомачту, стоявшую в центре территории лагеря.

   Словно перехватив его взгляд, одна из тварей кинулась вперед. Смяв сетку, она вцепилась в трубу радиомачты и начала яростно дергать её. Та раскачивалась всё сильнее, вдруг со звоном лопнули растяжки, и мачта рухнула, проломив крышу соседнего барака. Тварь уронила из пасти кусок сломавшейся трубы и двинулась дальше.

   Философ ещё не успел осознать опасности, когда огромная морда заметившей его гексы с силой ударилась о загудевшие прутья. Обрамлявшие пасть изогнутые роговые крючья вцепились в них, склоненная шея напряглась, – и вмиг вырвала массивную решетку из камня. Он едва успел отскочить, – рама тут же разлетелась вдребезги. На расстоянии вытянутой руки он увидел зияющую воронку пасти. Внутри её алчно сжималось множество радиально сходящихся иззубренных пластин, разделенных пульсирующими складками плоти. Философа оглушил страшный рев, его обдало едкой вонью и жаром. Над огромными, ярко-голубыми глазами с вертикальным, как у файа, зрачком, дыбом стояла длинная белая шерсть.

   Теряя сознание от ужаса, он ударил тварь табуреткой. Гекса снова взревела, её голова неуклюже ворочалась внутри барака, круша нары и сбивая с ног безумно кричащих людей. Наконец, ей удалось схватить кого-то и, ломая несчастному кости, вытащить его через окно. До Окруса донеслось жуткое чавканье и хруст.

   Барак обратился в сущий ад, – все кричали, метались, пытаясь спрятаться. Над головой затрещали стропила, в стену, к которой он прижимался, снаружи что-то ударило с такой силой, что посыпались кирпичи. Потом последовал ещё один удар, и ещё, – он едва успел отползти. Стена с грохотом рухнула, в клубах пыли показалась развалившая её тварь; сильно разбившись, она кружилась на месте, громко шипя.

   Когда кто-то подтолкнул его сзади. Он испуганно дернулся, – и перевел дух, узнав Нэркиса Уэрку, бывший полковника Внутренней Армии и своего единственного здесь друга.

   – Смотри, – крикнул тот, – ограда повалена, охраны нет, – мы можем бежать!

   – Ты с ума сошел! Твари разорвут нас тут же!

   – Да? Сам посмотри, – все они идут к комендатуре.

   Философ прислушался, – от здания комендатуры лагеря тоже доносились истошные вопли и стрельба. Не говоря больше ни слова, они перебрались через груду кирпича во двор. В тот же миг раздался жуткий, режущий уши вой, и двор осветило пламя.

   Добежав до угла барака, они увидели, что одна из гекс, пылая сверху донизу, со страшным ревом катается по земле, – в неё попали из огнемета. Уцелевшие твари словно обезумели от этого зрелища, – они кидались на ограждение комендатуры так, что толстые стальные прутья прогибались, хватались за поперечины и тянули, взрывая ногами землю. Вторая тварь вспыхнула от огнеметного выстрела, за ней третья и четвертая, – но остальных это не остановило. Совместными усилиями они сорвали с опор секцию решетки и, толкаясь, полезли в пролом. Со всех сторон сбегались остальные гексы. Их привлекало движение, – неважно, какого рода.

   Крики и стрельба усилились. Философ видел, как одна из тварей, расстреливаемая в упор, бросилась на сторожевую вышку, защищавшую ворота комендатуры. Не сумев достать пулеметчика, она вцепилась в поперечину под самой платформой, и принялась тянуть.

   Он с удивлением увидел, что бетонные блоки фундамента начали выходить из земли. Башня опрокинулась, стальная ферма всей тяжестью обрушилась на тварь и откатилась в сторону. Та вскочила, подобрала бьющегося в конвульсиях пулеметчика и присоединилась к остальным, – они штурмовали высокое четырехэтажное здание, в котором размещалась и казарма охраны.

   Все окна комендатуры были разбиты, из них беспрерывно строчили автоматы. Гексы срывали оконные решетки, всовывали морды внутрь, хватая стрелков, – их длинные шеи свободно доставали до второго этажа. Одна из них остановила выехавший из гаража фургон для перевозки заключенных, вцепилась в кабину, и стала раздирать её, разрывая металл, как бумагу. Из окна верхнего этажа вновь излилась струя напалма, обдав её огнем. Тварь начала с оглушительным ревом метаться по двору, рассыпая искры пылающей шерсти, и вдруг кинулась прямо в открытые ворота гаража.

   Даже в оглушительном шуме Окрус слышал, как она бьется там в агонии, сокрушая всё подряд. В проеме ворот полыхнуло пламя, рев перешел в непереносимый визг, – обезумевшее чудовище раздавило бочку с бензином. В огне начали лопаться другие бочки, посыпались стекла, вспыхнули фургоны, в вездеходах охраны стали рваться патроны к пулеметам.

   Внезапно здание вспучилось, уцелевшие ворота разлетелись, из всех щелей вырвалось пламя, – когда пожар охватил размещавшуюся в гараже мастерскую, в ней взорвались газовые баллоны. Всё вокруг залил ослепительный свет. Через миг до Философа донеслась почти беспрерывная серия взрывов. В бараке, к стене которого они прижимались, раздались злорадные вопли.