Текст книги "Вселенная файа. Трилогия"

Автор книги: Алексей Ефимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 79 (всего у книги 100 страниц)

   На всех бесчисленных мирах светились облачные фронты и спирали циклонов. Отражения Ворот на воде океанов горели нестерпимо яростным блеском. Под призрачной синеватой вуалью атмосфер змеились бесконечно разнообразные очертания красновато-зеленых континентов. Впрочем, не всегда зеленых, – иногда цвет жизни был коричневым, синеватым, бурым, или же желто-алым, как осенние листья. Анмай понял, что здесь трудами тринадцати сверхрас собраны несчетные обитаемые и населенные миры, – те, которым угрожало разрушение в огненной мантии Р`Лайх и другие, драгоценные жемчужины великого ожерелья.

   Он посмотрел на их странное солнце, – оно объясняло всё. Именно через Ворота Соизмеримости Нэйристы проводили собранные во всей Вселенной миры, обреченные в своих системах. Ему очень хотелось, чтобы Эрайа оказалась в их числе...

   Прикрыв глаза пальцами и прищурившись, Анмай рассматривал Ворота. Режуще-яркие синие линии составляли икосадэр, двадцатигранник. Его плоские грани то зияли чернотой, то вспыхивали переливавшимся бледно-радужным пламенем. Эти тягучие переливы не давали рассмотреть его непостижимое ядро, но два его выброса были отлично видны, – яркие, солнечно-белые. Оба потока казались живыми, – в них возникали утолщения, сгустки, вихри. Всё это двигалось с огромной скоростью. Они едва заметно нерегулярно пульсировали, струились, текли, изливая живительное тепло...

   Вокруг двадцатигранного солнца вращался рой крохотных. Они совершали оборот всего за несколько минут, – это говорило об огромной массе самих Ворот. Вэру показалось, что Йалис-генераторы связаны с ними тонкими яркими нитями, но в этом он не был уверен, – от резкого света в его глазах дрожали слезы.

   Анмай зажмурился, протер глаза, и вновь стал смотреть на проплывающие в небе миры. На них виднелись морщины гор, тончайшие нити рек. Когда очередной исполинский шар проплывал над головой, он чувствовал, что становится легче, – казалось, его тело само рвется в полет. Он пытался представить бесчисленные и странные разумные расы, населяющие их...

   По его щекам текли слезы. Вокруг был мир его мечты, мир, в котором он всегда хотел жить, рай, представлявшийся ему в снах. Он увидел его, – пленником, лишенным любимой, но это только обостряло восприятие. Ему хотелось навсегда остаться здесь, – и он начал, наконец, понимать, какого рода выбор ему предлагают. И он уже не был уверен, что выберет...

   Анмай смотрел вверх, пока не закружилась голова. Отведя взгляд и обернувшись, он заметил сидевшую рядом Аютию, – она смотрела на него с такой гордостью, словно сама создала весь этот мир.

   – Понравилось? – наконец, спросила она.

   Анмай приоткрыл рот, но не ответил, – у него не нашлось слов. Она улыбнулась.

   – Я думаю, что пока тебе хватит. Давай спустимся к реке?

   Он промолчал, сам понимая, что выглядит растерянным и обалдевшим. Она усмехнулась, гибко вскочив, и побежала. Её мокрые ноги беззвучно мелькали. Эта игра парня и девушки могла иметь только один исход. Но Анмай понял всё это уже на бегу.

   ........................................................................................

   Они скатились вниз, наполовину прыгая, наполовину ловко балансируя на осыпавшемся песке. Заросли оказались совсем не такими густыми, какими выглядели сверху, и через минуту они выбежали к реке. Аютия сразу бросилась в неё, вынырнув где-то у другого берега. Анмай затормозил уже у самой воды, на узкой поляне, окруженной с трех сторон спутанной зеленью, чтобы сбросить одежду, – а потом присоединился к девушке.

   Вода оказалась неожиданно теплой. Аютия бултыхалась в ней, словно какая-то сумасшедшая рыба, – несмотря на все усилия, догнать её Вэру не смог, и в конце концов запыхался, что с ним случалось нечасто. Махнув рукой на девушку, он выбрался на берег и, обсыхая, сел на пятки в холодной траве, рассеяно подумав, что ещё никогда не встречал столь славного уголка. Торжественно-грозное небо Р`Лайх скрылось за массой сплетенных крон, и здесь, среди влажных ветвей, оказалось очень уютно. Из-под нависающих веток открывался мирный вид на реку и низкий левый берег. Аютия исчезла в зарослях, отжимая волосы, и Вэру охватил сонный, ленивый покой. Хотелось весь день просидеть здесь, глядя на плавно текущую воду...

   Нагая Аютия изящно и бесшумно села перед ним, поджав ноги, и в прохладном полумраке Анмай кожей ощутил слабое тепло её тела. Её стянул озноб, и по напрягшимся мышцам под ней пробежала невольная дрожь.

   Несколько минут они молчали, глядя друг на друга. Их глаза поблескивали, то встречаясь, то томно опускаясь. Анмай ощутил, как постепенно сжимается сердце, – Аютия была красива той окончательной, безупречной, почти нереальной красотой, которая кажется смертельно опасной... но от того, ещё более привлекательной. Кроме Хьютай, у него не было женщин, и сильнее всех прочих чувств его жгло любопытство, – ему нестерпимо хотелось узнать, как ещё это получается.

   ...........................................................................................

   Анмай встряхнул волосами, словно всплыв из-под воды. Он был весь мокрый от пота, голова кружилась, и всё вокруг казалось ему нереальным, – кроме его собственного тела. Оно-то, как раз, ощущалось очень четко, – как и тело прижавшейся к нему Аютии. Она тоже едва дышала, переводя дух, вся мокрая, вжимая его в холодную траву, невыносимо жарко дыша в его правое ухо, но Вэру совершенно не хотелось шевелиться, – сейчас почти бездыханная Аютия растянулась на нем, а его босые ноги были скрещены на её узкой пояснице. Они жарко ныли, – от пальцев до самого зада, – но ощущение Вэру очень нравилось, и опускать ноги не хотелось. Сейчас он помнил лишь медленные, мягкие, как масло, движения их тел, гладкие, крепкие плечи Аютии под ладонями, и их рты, жадно прижимавшиеся друг к другу, – всё это время они целовались, как безумные, и Вэру, задыхаясь во мраке под упавшими на лицо волосами, уже не мог, да и не хотел ни о чем думать. Не хотелось этого и сейчас, – вообще ничего не хотелось, разве что по-прежнему удерживать напряженными туго сведенные, ноющие мускулы бедер. Он не представлял, сколько бы ещё лежал так, но он взмок, словно мышь, и, едва Аютия вывернулась из его объятий, вслед за ней забрался в теплую воду реки.

   Он окунулся с головой, фыркнул, вынырнув, – и без удивления понял, что сил выбраться на берег нет. Аютия тоже туда не рвалась, – она прижалась спиной к его груди, откинула голову на плечо Вэру, упираясь пальцами босых ног в удобно подвернувшийся камень и млея в кольце его рук. Ладони Анмая бездумно скользили по её нагому телу, разминая тугие мускулы бедер и живота. Он зевал, полуспящий, смутно чувствуя, как их обтекает прохладная вода. Она несла разгоряченной коже неизъяснимое блаженство, – не такое, как Аютия, но всё же...

   – Люблю тебя, – прошептал он, когда она закинула ему руку на шею, ища губами его губы, – но, в то же время, зная, что всё это, – не более, чем благодарность за доставленное ему наслаждение. Душа Вэру оставалась нетронутой, с усмешкой наблюдая за блаженно жмурившимся телом, – но и ей тоже было в нем очень хорошо...

   Наконец, он мягко поднял ладонью её голову, неотрывно глядя в длинные глаза Аютии.

   – Хочешь ещё, девчонка? – насмешливо спросил он.

   – Не-а, – Аютия широко зевнула. Больше всего ей сейчас хотелось спать, – в конце концов, она наверняка провела этот день на ногах, пока спал он.

   – Тогда вылезай.

   Выбравшись-таки на берег, Анмай с наслаждением растянулся на траве. Густой теплый воздух мягко обтекал всё его влажное тело. Аютия растянулась рядом с ним, сонно и насмешливо посматривая на него. Она знала его родной язык, знала, что больше всего нравится ему в любви, знала его тело лучше, чем он сам. Ради неё он предал любимую, которую знал с детства, – но Аютия тоже ему нравилась, и он не знал, как со всем этим быть.

   – Зачем это было нужно? – наконец, спросил он. Теперь он понимал, что она соблазнила его, – и сделала это очень старательно.

   Аютия задумалась.

   – Мне сложно это объяснить, но я постараюсь, если хочешь, – она вдруг вскочила и потянула Вэру за собой.

   ...........................................................................................

   Они оделись и вернулись в её хижину. Аютия вытащила откуда-то толстую книгу в кожаном, отделанном красной медью переплете. Анмай с интересом открыл её, и тут же смутился, – внутри было множество искусных рисунков нагих юношей и девушек, очень разных, но всегда красивых, и любовных пар, изображенных очень точно. Сначала их позы были самими простыми, потом, – всё более сложными.

   – Зачем так много? – удивился он. – Разве для удовольствия не хватит всего нескольких? А тут их...

   – Более четырехсот, – Аютия слабо улыбнулась. – Конечно, насчет удовольствия ты прав. Вот тут... и тут... и тут нужно огромное внимание к деталям, умение в любой ситуации владеть собой, ловкость и выносливость... то, что раньше называли жизненной силой. Но ведь в этом-то вся суть! Наши дикие предки знали, что красивая душа лучше растет в красивом теле, а в каких занятиях красота тела сильнее всего проявляется и привлекает? Естественно, в тех, в каких зачинают детей. Чем сложнее они, чем больше выносливости, гибкости, изобретательности и терпения проявит пара, тем красивее и отважнее будут её дети, и это правда! А кому не хочется, чтобы его дети были красивы и умны? Я вижу, ты улыбаешься, но именно так мы определяем суть начинающих айа, – каждая из поз отмечает свою ступень восхождения. Если юная пара может даже на вершине, приносящей детей, думать, красиво ли они это делают, то её дети сами смогут вести остальных, и приумножать красоту в мире.

   – Понимаю. Чтобы быть красивым и гибким, надо развивать свое тело. Все хотят этого, и редко кто занимается всерьез, – слишком долго и скучно. Но вот если речь идет о любви... если ты можешь доказать, что ты лучше всех, получая удовольствие... тогда я знаю, почему вы красивее нас!

   Аютия пожала плечами.

   – Вообще-то, нас создали красивыми генные инженеры Файау, но она возродила не только наши тела, но и нашу культуру, наш дух. Мы считаем, что любовь, – движущая сила жизни. С ней надо не бороться, а возвышать её из животной темноты, призывать на службу красоте. Но для этого юным айа нужно очень тщательно выбирать занятия, ведущие к совершенству души... и не забывать при этом об уме... о нежности... и о фантазии тоже. Естественно, что с самых ранних лет они соревнуются между собой в этом, – сначала в чисто физических качествах, а потом и в духовных. Но подготовка к этим... родительским экзаменам далека от чувственных удовольствий. Она требует большого труда и ангельского терпения. В них-то, собственно, и суть. Ведь на самом деле судьбу рас решает не численность народов, и даже не сила их машин, а сила и отвага их сыновей... и дочерей тоже, конечно. Теперь, когда каждому из нас будут дарованы силы, способные изменить историю целого мира, воспитание будущего поколения стало вопросом жизни и смерти всего народа, – как и развитие генераторов Йалис в нашем Йэннимуре. Но беда в том, что нас слишком много. Лучше бы нас... и всех, было мало. Все знают, какая скверная штука инфляция, и как она опасна для экономики... но никто, почему-то, не думает, что инфляция личности гораздо страшнее инфляции денег! Когда айа... файа, вообще любых разумных существ становится слишком много, ценность каждой жизни стремится к нулю. Ну, не совсем так, но тогда воспитывать так тщательно будущее поколение уже просто нет смысла, – и так будут вырастать и герои, и гении... в достаточном числе.

   – И подлецы. Если я правильно понял, отбор не может заменить воспитания, – потому что разрушить то, что создавали все, могут и немногие... тут опасная асимметрия. Так?

   – Да. Древность была страшным временем, – темным, кровавым... но тогда зло было четко отделено от добра. Айа выдержали сотни тысяч лет жесточайшей борьбы за выживание, в которой побеждали не самые жестокие, а самые сполченные племена. Без дружбы, уважения друг к другу, тогда нельзя было выжить. Опасности были там, снаружи, а в своем роде, селении, айа всегда мог рассчитывать на любую помощь... во всяком случае, ему никто не причинил бы зла. Исключения были так редки, и так разрушительны при таком порядке вещей, что никто просто не смел быть подлецом, – это было смертельно опасно. Изгнание тогда слыло самой мучительной формой убийства... А теперь? Конечно, теперь мы живем лучше, чем в древности, наша физика хранит каждую личность... но грань между добром и злом опасно расплывается, и получается... пустота. Почему нас так привлекают древние легенды? Их герои? Они жили в понятном мире, где почти любую проблему можно разрешить, если ты достаточно силен и смел.

   – А эти позы? – Анмай был непреклонен.

   – Наши предки жили очень тяжело. Они часто умирали. Едва половина их доживала до тридцати лет. Если женщина не была достаточно сильна... если бедра у неё были недостаточно широкие... не такие вот, как у меня, – она просто умирала при родах или калечила ребенка. Наши предки знали, что такой мир несправедлив, но ведь изменить его они не могли. Они могли изменить лишь самих себя... и они очень старались. Единственным выходом для них была красота, – прежде всего, их собственная. Теперь и мне кажется странным и даже чудовищным, что когда-то юные пары занимались любовью в присутствии старших, которые оценивали не только их ловкость, но и их нежность, их страсть... даже то, как они доставляют друг другу наслаждение. Но в прошлом этот обычай создал нас. Тогда красота тела была для нас центром мира... – Аютия вдруг недобро усмехнулась. – Знаешь, я могу убить тебя в любой миг и голыми руками... как и почти любой из нас, наверное. Чем совершеннее тело и душа, – тем более грозным оружием они становятся в минуты опасности. В этом скрыт подлинный смысл красоты, и её назначение, – отбор тех, кто сможет выжить в безжалостном мире! Нам уже трудно такое понять. Хотя... если мы, айа, узнаем, как кто-то занимается любовью, то мы поймем всю его внутреннюю суть. Кто он на самом деле.

   – И ты?..

   – Анмай, многое изменилось. Теперь красота тела, – не главное для нас. Скрытая красота, красота души, несравненно важнее. Терпение, нежность, инстинктивное стремление к изяществу во всем, – это основы любовного искусства, но в других областях они гораздо полезней. Как и умение сдерживать себя, – даже когда девушка дразнит тебя и сводит с ума... или когда враг хочет заставить тебя действовать безрассудно. Невозможно скрыть что-то в себе, занимаясь любовью, – по крайней мере, от опытных глаз. Если это что-то плохое, его можно исправить... массой очень интересных способов. Теперь ты понимаешь?..

   – Да. Хотя и не без труда. Для меня чувственная любовь, – лишь наслаждение... а для вас, – зеркало всех ваших чувств, основа души? Вы стараетесь быть чище... ну, не знаю... ближе к природе? Более естественными? Впрочем, у вас ведь мало иных развлечений... во всяком случае, меньше, чем у нас, файа.

   – Для нас смысл жизни – это продолжение рода... – Аютия усмехнулась, – в том смысле, что наши дети должны быть лучше нас... по крайней мере, мы стараемся вырастить их такими. Этого достаточно? Уверяю тебя, наша культура не менее богата, чем у вас, просто она повернута к тому, что для нас действительно важно. У нас нет никаких уз для влюбленной пары, – лишь те, что они наложат на себя сами. Каждый старается найти для себя самую лучшую, самую красивую половину, – и у самых красивых айа, естественно, гораздо больше детей. Но наша девушка может избрать парня, отвергнутого другими, – из желания утешить его... и поставить вровень с собой. Это величайшее из доступных нам удовольствий, – помогать кому-либо, делать его лучше, – потому, что, в конечном счете, ты делаешь лучше и себя самого. Так мы приучаемся любить, – сначала тех, кого избрали, потом, – весь необъятный мир живых созданий, – любить так же, как наших любимых. Это тяжело... но здесь, в начале, мы хотя бы можем выделить тех, кто старается, и дать власть изменять мир им, а не ублюдкам, – синие глаза Аютии гневно потемнели, и Анмай вдруг понял, кем станет она, когда станет взрослой. – А вы, файа – не такие. Для вас главное, – ваша стая, прайд, вид... пойти дальше вы не в состоянии.

   Анмай смутился. Она улыбнулась.

   – Извини. В общем... ты прав. Наш мир действительно искусственно ограничен, – затем, чтобы мы занимались, в основном, своими детьми. Впрочем, всё, что я тебе рассказала, – это новое. Знание прошлого утрачено, оно ушло вместе со временем, которому служило.

   Аютия задумалась.

   – Нам трудно понять наших предков. Ведь на самом деле мы совершенно не знаем их жизни. Легенды... что легенды? Они, по сути, наши собственные мечты. Мы все хотим чистого счастья, и мечтаем о том, другом мире, где оно обитает. Но где этот мир? В будущем? Но ведь мы уже в будущем, – в нашем настоящем, – тут нет ничего, кроме машин, квантовых бездн, и бездн Вселенной. Тут, в конечном счете, нет места хрупкому любящему телу. Наше будущее, – мир симайа, которые, в лучшем случае, будут помнить, что когда-то они были живыми. В прошлом? Но в прошлом мы жили хуже, чем сейчас. Там меньше возможностей. Там просто скучно. Но в самом начале нашей истории мы видим нечто удивительное, – чистоту отношений, ещё не замутненную ничем.

   Конечно, мы не можем увидеть прошлое. Оно может жить только в наших мечтах. Его нельзя вернуть. Но можно попытаться... и Йэннимур, – воплощение такой мечты. Практически это было... довольно сложно... и разве это можно назвать возрождением прошлого? На самом деле мы ведь не хотим дикой жизни. Мы думаем, что живем в мире, где техническое могущество и безопасность будущего сочетаются с простотой отношений и ясностью прошлого, с его чистотой и яростью чувств. Но ведь так не может быть! Это лишь идеал, к которому мы должны стремиться, и который так же недостижим, как... как любая истинная мечта. Но кем бы мы были без такой мечты? Если бы не мечтали о... недостижимом? Раз наши мечты могут жить только в нашей душе, то она должна соответствовать им. Только так наши мечты смогут стать реальностью – если мы сами станем теми, о ком мечтаем. Правильно?

   Анмай молча склонил голову. Всё же, самое первое его впечатление о золотых айа, – лучшие из всех, – оказалось верным. Но он опять узнал слишком много...

   – Мне надо подумать, – сказал он. – Надеюсь, ты позволишь мне побыть одному?

   Она вспыхнула и отвернулась.

   – Прости, – наконец, сказала она. – Я не твой тюремщик, и не стану держать тебя в плену, даже с помощью своего тела, – хотя и могла бы! Я знаю, что причинила тебе боль, но мне нужно было узнать, понять тебя... и ты знаешь, как бывает, когда парень и девушка нравятся друг другу, – это естественно, и в этом нет ничего постыдного. Но я не хочу вставать между тобой и твоей любимой. Если скажешь, я никогда больше не попадусь тебе на глаза.

   ........................................................................................

   Вечером, когда Анмай уже лежал в своем гамаке, его настиг неожиданный приступ тоски. Собственно, вечера не было, – просто наползли тяжелые тучи, стемнело, и пошел дождь, углубляя и без того мрачное настроение.

   Хьютай, что я наделал! Я дал себя соблазнить без малейшего сопротивления, и даже с радостью. А ведь я по-прежнему люблю тебя, а не её!

   Анмай нахмурился. А так ли это? Нужна ли ему Хьютай, или просто кто-то, дающий утешение? Он испугался, поняв, что просто не может решить это. Впрочем, думать о собственной участи было не веселее. Он слишком хорошо знал, что даже самые добрые намерения легко могут обернуться злом. А он совершенно беззащитен, растерян, испуган, и в руках симайа, – он лишь игрушка. Интуиция говорила ему, что ждать хорошего не стоит.

   В хижине стало темнее. Обернувшись, он увидел в проеме гибкий силуэт Аютии.

   – Анмай? – спросила она.

   – Я здесь.

   – Иди сюда.

   ...........................................................................................

   Когда они добежали до скрытых в лесу зданий, там на праздник, – кажется, просто в честь грозы, – собралась уже вся молодежь селения и дети, – они тащили огромные охапки причудливых, ослепительно ярких цветов. Парни и девушки плели из них венки и надевали их друг на друга.

   Анмай подумал, что его пригласили лишь посмотреть на это, действительно красивое, зрелище, – но Аютия без всяких колебаний втянула его в общую кучу, и нахлобучила на голову венок. Когда неукрашенных не осталось, пары, чинно взявшись за руки, пошли по широкой улице, стиснутой в ущелье высоченными каменными зданиями и ещё более высокими деревьями. Деревья трещали под порывами шквала, в небесах стремительно неслись разорванные темные тучи, сверху с ревом рушился горячий ливень, – а юные айа смеялись, размешивая босыми ногами жирную грязь, ухитряясь не терять удивительного, естественного изящества движений.

   Когда они вышли на площадь, начались танцы, – сначала танцевали девушки внутри широкого круга парней, потом юные айа разбились на пары. Все они двигались на удивление согласованно, словно единое живое существо, – ни одного неверного движения, и от красоты увиденного Анмай невольно приоткрыл рот. Ему показался диковатым этот танец под дождем, под сверкание молний и бешеные порывы ветра, несущего тучи водяной пыли среди угрюмых серых стен каменных громадин. Здесь все были красивы, они смеялись, отбрасывая с глаз длинные мокрые волосы, – а из-за стволов, с откосов наклонных глухих стен на них с восхищением смотрели дети, – тоже в венках из цветов. В их желании стать столь же красивыми, собственно, и состоял смысл праздника.

   Аютия улыбалась, держа его за руки. Пары кружились, – и в их движениях была страшноватая грация.

   ........................................................................................

   Отвесные края пропасти, укрепленные сталью, уходили вниз, насколько хватал глаз. Дальний край, – до него было всего метров пятьдесят, – мчался мимо них с огромной скоростью.

   Расщелину между ними заполняло силовое поле, мешая столкновениям циклопических плит. Оно гигантским невидимым валом выпучивалось вверх, и лишь с помощью симайа их дети могли попасть с одной плиты на другую. Анмай уже знал, что плиты-плоты вращаются быстрее орбитальной скорости, так что к земле его прижимала центробежная сила, а не естественное тяготение. Айа знали также, что к центру их мира плоты становились всё меньше, а разница в их скорости – больше. У внешнего края размер каменных квадратов достигал тысячи миль. Здесь они были куда меньше, и он с Аютией после нескольких часов быстрой, безостановочной ходьбы, – юные айа не знали никакого транспорта, кроме своих неутомимых босых ног, – достиг ближайшего разделительного рва.

   Анмай откинулся на силовое поле, чувствуя его несокрушимую упругость, и посмотрел на девушку. Уже больше месяца они жили вместе. Если он не сбился, до гибели Эрайа оставалось всего восемьдесят дней. Но, похоже, никого, кроме него, это не волновало, и даже его самого, – всё меньше. Хотя Аютия и относилась к нему, как к старшему брату, её любовь была совсем не братской. Вместе с ней думать вообще было невозможно, – разве что потом, когда сил не оставалось уже никаких, и хотелось лишь без конца лежать, вытянувшись. Даже случайный взгляд на какую-нибудь совершенно невинную часть Аютии, – например, на её голую лодыжку, – сбивал его мысли в неприличном направлении, а уж её губы окончательно лишали его возможности соображать. Потом они ели, купались, бродили в окрестностях селения, болтали обо всем, – и так день за днем. Порой Аютия сосредоточенно и подолгу что-то рисовала, усмехаясь неизвестно чему, и не показывая ему рисунков. Анмай быстро привык к здешней жизни, – привык без смущения смотреть на красоту золотых айа, привык видеть каждое утро рядом иное лицо, не похожее на лицо Хьютай... Казалось, что он вернулся в свое детство, – точнее, в мечты о том, каким оно могло быть...

   Порой он мог провести целый день на пригорке над детской площадкой, – на детей золотых айа можно было смотреть бесконечно. Анмай знал, что это, – самое прекрасное зрелище, какое только может быть во Вселенной. Если бы он родился здесь...

   Но далеко не всё здесь совпадало с его мечтами. Юные айа были на удивление красивы, и красота эта почти не скрывалась, – они ходили босиком, в несложных украшениях, а весь их наряд составляли набедренные повязки, как у парней, так и у девушек. Смотреть на это Вэру нравилось, а вот манеры молодежи нравились не очень. При любом удобном случае мальчишки-айа садились в кружок и обсуждали вечную тему – девчонок. Вэру порой казалось, что речь у них идет о контакте с какой-то негуманоидной формой жизни. Девчонки-айа, стоило им собраться в количестве больше одной, тоже говорили о мальчиках, – и с такой же увлеченно-недоуменной интонацией. Можно было подумать, что мальчишки живут, как минимум, в параллельном измерении. По мнению Вэру, это время куда как полезнее было бы потратить на прямое общение, – но юные айа часто самым диким образом стеснялись и избегали друг друга. Гораздо больше ему понравился обычай устраивать праздники во время гроз, впрочем, нечастых здесь, – он пока видел лишь один, и воспоминания об этом параде красоты грели его душу.

   С каждым днем таинственный мир Йэннимура раскрывался перед ним, – сначала медленно, потом всё быстрее. Золотые айа, самое любимое детище Файау, были многочислены, – все Плоскости Р`Лайх были построены для них. Их населяли айа примерно лет до сорока пяти. Потом они покидали их навсегда, и жили в другой форме, и в другой реальности, так мало похожей на эту, что рассказы о ней напоминали легенды. Дети могли общаться с родителями, изменившимися и ушедшими от них, правда, нечасто. Симайа, которые присматривали за молодежью, относились к весьма уважаемой здесь профессии воспитателей.

   Большую часть времени юные айа работали и учились. Они полностью содержали себя, сами, своими руками делали всё, что им нужно. Любовью они занимались не чаще обычной молодежи файа и людей, а мысли об этом, – их одежда мало что оставляла для работы воображения, – занимали их гораздо реже. Открывали её они лишь лет в пятнадцать: как и для файа, отрочество было для них лишь чистой порой познания мира. Познание любви для них было подобно взрыву, прекрасное, и, вместе с тем, мучительное. Всегда какой-то процент их молодежи, – их было не много, – не выдерживал, предпочитая буйству чувств покой смерти... на время. Файа не знали столь интенсивных переживаний. Но наивными айа отнюдь не были. Их наставники, симайа, считали, что становление души, – не в том, чтобы пользоваться одной лишь нотой добродетели, от непрерывного её употребления уже дребезжащей и фальшивящей, а в том, чтобы познать всё многообразие мира, познать весь ужас и всю мерзость зла, и возненавидеть его сознательно и навсегда.

   Конечно, здесь юные айа не могли увидеть никакого зла. Что-то им показывали при обучении... а что-то они встречали сами, в особых, "тренировочных" мирах. От проблем в воспитательном процессе это, конечно, не избавило. Самой большой из них стало, как ни странно, бессмертие: в самом деле, зачем трудиться, оберегая ученика, если погибшего всё равно оживят? А смерть, пусть даже и временная, даст ему понять, как велика порой бывает цена даже ничтожной, вроде бы, ошибки...

   Вэру не нравилась жестокость этой системы, но она возникла совсем не на пустом месте: уже четыре тысячи лет Йэннимур воевал с Мроо, – а те могли убить любого, кто даст им хотя бы миллионную долю шанса. Так же строилась и стратегия симайа, – никаких шансов дьяволу. Свои потери они всячески старались сократить, – но к Мроо отношение было обратное. Это плохо вязалось с любыми представлениями о чести, и лучше всех, увы, с Мроо сражались симайа, сделавшие смыслом своей жизни причинение вреда. Но одной из целей Союза Многообразий было дать каждому подходящее ему занятие и место, – и даже прирожденные убийцы могли здесь применять свои склонности, творя на самом деле добро, – точнее, защищая его. Это был совсем особый вид добра, – безжалостность ко злу. Пусть даже знакомому пока лишь по оживленным макетам, – но даже и так причина «воскрешения» сама по себе была обычно очень даже болезненной. Но и между смертью и воскрешением сознание юных айа не отключалось, – и там их ждали миры, ещё более странные...

   Анмай охотно расспросил бы об этом живущих здесь айа, – они относились к нему дружелюбно, – но, кроме Аютии, он не мог, поначалу, ни с кем общаться. Языка айа он не знал, а обучиться ему оказалось очень трудно, – главным в нем была не простота, а точность выражения мысли.

   Впрочем, многие юные айа сами хотели познакомиться с ним, и даже начали учить его язык, – что, кстати, получалось у них куда лучше его неуклюжих попыток овладеть их речью. У Вэру появилось несколько приятелей, и ещё через месяц они имели все шансы превратиться в друзей. Это, в основном, были подростки, почти юноши, – пятнадцати-семнадцати лет. Он не всегда понимал их, но они очень ему нравились. И они, на самом деле, совсем не были дикими. Конечно, странно было видеть, как босоногое гибкое создание пятнадцати лет от роду, едва одетое и ободранное от постоянного лазания в зарослях, рассуждает об истории Файау или об космографии, – но их осведомленность порой пугала Вэру. От них ничего не скрывали, – даже того, чего им, по его мнению, знать не стоило.

   Но они, в сущности, уже не были детьми, – почти каждый из них сражался, и убивал; и умирал. Многие выносили изощренные пытки, – учебные враги Йэннимура были жестоки не менее любых других врагов. Симайа с бесконечным терпением, раз за разом, исцеляли их, и когда эти почти дети говорили, что война чудовищна, а мучительство, – худшее из преступлений, они знали, о чем говорят. Но они умели и готовы были сражаться. И убивать, – без мук, здесь это тоже считалось искусством.

   Правду говоря, дети Йэннимура были несносны, – маленькие чудовища, способные на самые дикие выходки. Ужасней всего было их любопытство, – даже готовность пожертвовать, в очередной раз, жизнью, ещё не была самым худшим. Они были готовы буквально на всё, лишь бы узнать что-то новое. Анмай уже понимал, какими они становятся, когда вырастают. Эти мысли вызывали сразу зависть и страх. Но, на самом деле, безграничная самоуверенность детей Йэннимура, знавших, что на самом-то деле с ними ничего ужасного никогда не случится, держалась на любви родителей. Они просто купались в ней, как любые обычные дети, – когда мысли об этом приходили им в голову. Обычно они были слишком заняты огромным неизведанным миром вокруг. Анмай, – первый не-айа, замеченный ими наяву, – был им тоже очень интересен, и поэтому они не отходили от него.